Текст книги "Король-Уголь"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

8

Члены комитета вместе с личной охраной перекочевали к Ремницкому и расположились на полу в столовой. Никто на них не нападал; и пока многие из них мирно храпели, Хал с небольшой группой людей сел составлять список требований, который решено было наутро предъявить хозяевам. Договорились, что Джерри с утренним поездом отправится в Педро, чтобы рассказать обо всем Джеку Дэйвиду и профсоюзному руководству. Пусть только Джерри помнит, что шпики Компании наверняка будут выслеживать профсоюзных работников; поэтому Хал советует ему пойти сначала к Мак-Келлеру и попросить старика устроить ему встречу с Большим Джеком у себя дома. Мак-Келлер должен также связаться по междугородному телефону с редакцией «Газетт» и сообщить Билли Китингу о забастовке.

Халу пришлось обдумать добрую сотню таких дел. От всего этого у него голова шла кругом, и в результате, когда он, наконец, прилег, то никак не мог уже заснуть. Он думал о хозяевах – что-то они сейчас предпринимают? В эту ночь они, конечно, не сомкнут глаз.

Затем завертелись мысли о друзьях из поезда Перси Харригана и о том, в какую невероятную историю он влип.

Он громко и не без горечи рассмеялся, вспомнив тщетные усилия Перси увезти его из Северной Долины. А бедная Джесси! Что он теперь ей скажет!

В эту ночь хозяева не дали о себе знать. Наступило утро, и забастовщики поспешили к месту, где было назначено собрание. Многие даже не успели позавтракать. Лохматые и нечесаные, тревожно поглядывали они друг на друга; неужели это правда, что вчера вечером они были такими смельчаками? Когда они увидели, что комитет вместе с личной охраной уже находится на своем посту и готов приступить к дальнейшей деятельности, они снова прониклись великолепным чувством солидарности, придавшим им накануне мужество. Снова пошли речи, одобрительные возгласы и пение, и тут сбежались все, кто проспал или, может быть, струсил. Движение вспыхнуло с новой силой; почти все мужчины, женщины и даже дети Северной Долины были налицо.

Пришла Мэри Берк после ночи, проведенной в госпитале.

Она выглядела измученной и усталой, но боевой дух в ней не угас. Она рассказала, что беседовала кое с кем из больных. Многие уже подписали бумаги, которыми Компания предохраняла себя от всякой угрозы судебных исков. Но остальные отказались подписать, и Мэри яростно уговаривала их не сдаваться. Какие-то две женщины предложили сменить Мэри в госпитале, чтобы она могла отдохнуть. Но Мэри не желала отдыхать: ей казалось, что отныне отдых для нее невозможен.

Члены нового профсоюза приступили к выбору руководства. Они наметили Хала в председатели, но он побоялся так крепко связывать себя и постарался передать эту честь Уочопу. Тима Рэфферти избрали казначеем и секретарем. Затем создали стачечный комитет, который должен предъявить Картрайту требования шахтеров. В комитет вошли Хал, Тим и Уочоп, а также итальянец Марчелли, за которого поручился Джерри, и по представителю от славян и греков – Руссик и Заммакис – оба серьезные, надежные люди. И, наконец, под радостные возгласы и смех добавочно выбрали Мэри Берк. Для женщины оказаться в этой роли было совершенно необычно; но, как дочь забойщика и сестра дробильщика, Мэри имела не меньше права выступать от имени шахтеров, чем любой мужчина в поселке!

9

Хал огласил документ, составленный прошлой ночью. Шахтеры требуют права иметь свой профсоюз и гарантии, что за принадлежность к союзу не будут их увольнять с работы. Они требуют контролера в весовой, которого изберут сами. Они требуют регулярной обработки шахт для предотвращения взрывов и правильного крепления для предотвращения обвалов. Они требуют права делать покупки в тех магазинах, где им заблагорассудится. Хал обратил внимание слушателей на одно важное обстоятельство: ведь по существу все эти требования не превышают того, что гарантировано углекопам законами штата. Поэтому он советует рабочим не включать никаких новых требований. После некоторых дебатов было провалено предложение радикалов требовать десятипроцентную надбавку к заработной плате. Собрание также отвергло предложение одного анархо-синдикалиста, сделанное на ломаном английско-итальянском жаргоне.

– Шахты, – сказал он, – принадлежат рабочим, и они поэтому не должны идти ни на какие компромиссы, а просто выгнать хозяев в три шеи.

Во время речи этого итальянца сквозь толпу протиснулся молодой Роветта и отозвал Хала в сторону. Он был на железнодорожной станции, когда прибыл утренний поезд из Педро. Из него высадился отряд человек в тридцать – сорок из тех, кого называют «оплотом порядка» и кого любой шахтер в этом районе узнает с первого взгляда. Очевидно, администрация основательно попользовалась телефонами в эту ночь, потому что такие же молодчики, как эти, прибыли также на автомобилях из поселка «Северо-Восточный», что внизу в долине, и из «Барелы», расположенной высоко в горах.

Хал сообщил собранию эту новость, и она была встречена бешеной яростью. Так вот что задумали хозяева! В ту же минуту самые темпераментные очутились на куче шлака, и человек шесть начали шуметь сразу, стараясь перекричать друг друга. Руководители вынуждены были усмирить этих буянов, применив физическую силу. Халу пришлось еще раз крикнуть: «Никаких драк!» Рабочие должны доверять своему профсоюзу, надо противопоставить Компании непоколебимый фронт, тогда хозяева будут вечно помнить, что запугиванием нельзя сломить волю забастовщиков!

На этом порешили, и члены комитета направились в к контору. Уочоп нес лист с требованиями шахтеров. За делегатами густой толпой следовали рабочие. Вскоре вся улица перед конторой была запружена народом, а героическая семерка поднялась на крыльцо и скрылась в дверях конторы. Уочоп попросил приема у Картрайта; секретарь отправился доложить.

Пока делегаты стояли в ожидании, с улицы вошел одни из конторщиков и, подозвав к себе Хала, молча вручил ему конверт. Конверт был адресован Джо Смиту. Хал вскрыл его и обнаружил небольшую визитную карточку, гласившую: «Эдуард С. Уорнер-младший».

Хал не мог поверить своим глазам. Эдуард в Северной Долине! Затем, перевернув карточку, он прочел на обороте слова, написанные знакомым почерком брата:

«Я нахожусь в доме Картрайта, должен срочно поговорить с тобой. Дело касается папы. Приходи немедленно».

У Хала похолодело сердце. Что это может означать? Он поспешно повернулся к членам комитета и сказал:

– Мой отец – старик. Три года назад у него был удар. Боюсь, что он умер или тяжко болен. Мне нужно уйти.

– Вас обманывают! – взволнованно вскричал Уочоп.

– Не думаю, – ответил Хал. – Я знаю почерк брата. Я должен повидать его.

– Хорошо, – заявил Уочоп. – Мы будем ждать. Пока вы не вернетесь, мы не пойдем к Картрайту.

– Нет, – сказал Хал, подумав. – По-моему, это неразумно. Вы вполне можете сделать все что нужно и без меня.

– Но я хотел, чтобы вы с ним говорили!

– Нет, – ответил Хал. – Это ваша обязанность, Уочоп! Вы председатель профсоюза. Вы не хуже меня знаете, что надо рабочим, вы знаете все их претензии. К тому же с Картрайтом вовсе не придется разговаривать: либо он примет наши требования, либо – нет.

Пришлось поспорить на эту тему. Мэри Берк утверждала, что Хала нарочно отзывают отсюда в самый критический момент. Хал со смехом сказал, что Мэри может дать три очка вперед любому мужчине и переспорить хоть кого! Если Уочоп начнет сдаваться, пускай говорит за всех Мэри.

10

Хал выскочил из конторы и зашагал к дому управляющего – каменному особняку, расположенному на пригорке, с которого был виден весь поселок. Хал позвонил, дверь открылась – и он увидел на пороге своего брата Эдуарда.

Эдуард Уорнер был на восемь лет старше Хала. Он являл собой законченный образец молодого американского дельца. Стройный, атлетического сложения, с правильными, энергичными чертами лица, он всеми своими манерами и голосом был воплощением спокойной решимости и направленной воли. Как правило, он бывал одет с иголочки, но сейчас в его одежде и в поведении сквозило что-то необычное.

Беспокойство Хала росло, пока он шел сюда, – сейчас оно достигло высшей точки.

– Что с папой? – громко спросил он.

– Ничего, – отвечал брат, – во всяком случае, пока что он здоров.

– В чем же дело?

– Питер Харриган возвращается из Нью-Йорка. Его ждут в Уэстерн-Сити завтра. Пойми, с отцом обязательно что-нибудь случится, если ты немедленно не бросишь всей этой затеи!

Хал почувствовал внезапную реакцию после недавнего страха:

– И это все?

Брат пристально рассматривал шахтера в грязном синем комбинезоне. На лице юноши были черные потеки, волнистые волосы торчали в разные стороны.

– Ты же телеграфировал, Хал, что собираешься уезжать отсюда!

– Да, собирался. Но случилось такое, что я не предвидел. Началась забастовка.

– Ну и что, какое это имеет к тебе отношение? – удивился брат и с отчаянием в голосе договорил: – Ради бога, Хал, какие еще номера ты собираешься здесь отколоть?

Хал стоял, вглядываясь в лицо брата. Несмотря на всю напряженность момента, он не мог не рассмеяться:

– Я знаю, Эдуард, как тебе это все странно. Но это долгая история. Я даже не соображу, с чего начать…

– Ну, конечно, – сухо заметил Эдуард.

Хал снова рассмеялся.

– Слава богу, ты хоть это понимаешь! Признаться, я надеялся только на одно: что мы сможем обо всем спокойно поговорить, когда страсти улягутся. Когда я расскажу тебе об условиях труда в этом месте, то…

Но Эдуард резко перебил Хала:

– Поверь, Хал, эти споры совершенно излишни! Какое мне дело до условий труда на шахтах Питера Харригана?

Улыбка сразу сошла с лица Хала.

– Значит, ты предпочел бы, чтобы я исследовал условия труда на шахтах Уорнера? – Хал старался скрыть раздражение, но, очевидно, мир между братьями был невозможен. – Мы уже с тобой не раз об этом спорили, Эдуард! У тебя всегда было преимущество: ты мог сказать мне, что я еще ребенок, что с моей стороны – нахальство оспаривать твои доводы. Но теперь я уже не дитя, и ты должен относиться ко мне по-иному.

Тон Хала подействовал, пожалуй, даже больше, чем его слова. Эдуард подумал, прежде чем ему ответить.

– Как же «по-иному», объясни.

– Сейчас я страшно занят забастовкой, и у меня нет времени на объяснения.

– В своем безумии ты совсем забыл об отце!

– Нет, я помню и об отце и о тебе, Эдуард, но момент сейчас неподходящий.

– Ну, положим, более подходящего момента и не подберешь!

– Ладно, – сказал Хал, чертыхнувшись в душе. – Садись. Я попробую объяснить тебе, что привело меня сюда и бросило помимо воли в гущу этих событий. – И он начал рассказывать о тех условиях, которые нашел в этой твердыне «ВТК». Как всегда, касаясь этой темы. Хал увлекся описанием человеческих судеб; в голосе появились страстные ноты, его подхватило и понесло, как в тот день, когда он пытался переспорить представителей власти города Педро. Но этот поток красноречия так же круто оборвался, как и тогда: он обнаружил, что брат настолько раздражен, что никакой логикой его не проймешь.

Все та же извечная история! Так было всю жизнь, сколько Хал себя помнил. Загадка природы – как могли появиться в одной семье два таких диаметрально противоположных характера? Эдуард был человек положительный и практический. Он знал, что ему нужно от жизни и как того добиться. Он не занимался самоанализом, его не мучили никакие сомнения и никакие сверхэмоции. Он не понимал людей, которые допускают подобные излишества в своей психической деятельности и позволяют чувствам брать верх.

Вначале Эдуард пользовался большим авторитетом у младшего брата. Этот сильный и властный человек был к тему же красив, как греческий бог. Что бы он ни делал: несся ли по ледяной дорожке катка уверенными, сильными движениями, рассекал ли воду поблескивающим плечом, или убивал куропатку точным молниеносным выстрелом – в глазах Хала Эдуард олицетворял собой успех. Идеи других людей казались ему «чушью», он умел так презрительно говорить о «неженках-молокососах», что у младшего брата щемило сердце и он поскорее хватался за книги Шелли и Рескина[19]19
  Шелли Перси (1792–1822) – великий английский поэт, революционер-романтик.
  Рескин Джон (1819–1900) – английский теоретик искусства и публицист. В начале своей литературной деятельности выступал против капиталистической крупной индустрии.


[Закрыть], чтобы вернуть себе мужество.

Проблемы жизни рано начали тревожить Хала; видно, в его натуре была заложена эта потребность доискиваться причин тех или других жизненных явлений. И хотя он еще смотрел снизу вверх на своего великолепного брата, но уже понимал, что есть стороны жизни, которые для Эдуарда недоступны. Например, религиозные сомнения. Как мучительно страдает подросток, когда начинает догадываться, что религия, в которой он воспитан, не что иное, как волшебная сказка – только сортом повыше! Эдуарда, по-видимому, никогда это не беспокоило. Он посещал церковь, во-первых, потому, что так полагалось, но больше еще потому, что молодой особе, на которой он собирался жениться, нравилось, когда он, одетый в элегантный костюм, ехал с ней для встречи с такими же элегантными друзьями в прекрасный храм, наполненный звуками музыки и пропитанный ароматом живых цветов и тонких духов. Эдуарду казалось совершенно нелепым, что молодой человек может отказаться от такого приятного обычая только из-за каких-то сомнений, проглотил ли кит в самом деле пророка Иону!

Однако настоящая схватка, не на жизнь, а на смерть, началась между ними, лишь когда Хал повел атаку не на воскресную, a на каждодневную религию своего брата – религию выколачивания прибылей. Сначала Хал совершенно не разбирался в практических вопросах, и Эдуард считал своей прямой обязанностью просвещать его на этот счет. Своим богатством Америка обязана сильным людям; но этих людей окружают враги – злонамеренные субъекты, побуждаемые завистью и прочими низкими страстями, которые стремятся низвергнуть всю величественную структуру государства. На первых порах эта теория о дьяволах-ниспровергателях удовлетворяла мальчика, но позже, когда он начал читать и наблюдать жизнь, его уже терзали сомнения. Слушая то, что говорит брат, а с другой стороны, читая то, что пишут литераторы, называющие себя «разгребателями грязи», он невольно пришел к выводу, что это – борьба двух направлении: первого, в основе которого лежит забота о прибылях, и второго, в основе которого – забота о человеке.

Эдуарда пугали книги, которые читал Хал, но еще больше пугали его идеи, которые тот приносил из колледжа. Очевидно, там за последние несколько лет произошли какие-то странные перемены, – ведь ничего подобного никому и в голову не приходило, когда он сам учился в этом учебном заведении. Никто тогда не сочинял сатирических песенок на своих профессоров, не высмеивал благодеяний знаменитых филантропов!

Тем временем Эдуарда Уорнера-отца разбил паралич, и Эдуард Уорнер-сын взял в свои руки все дела фирмы. Трех лет этой деятельности было достаточно, чтобы на всю жизнь проникнуться жестокой психологией углепромышленников. Задача углепромышленника заключается в том, чтобы дешево покупать рабочую силу, добывать в кратчайший срок наибольшее количество угля и продавать его по рыночным ценам кредитоспособным покупателям. Компании, которые следуют этим правилам, неуклонно процветают; и если кто-нибудь осмеливается говорить, что такая политика превращает углекопов в калек, то это просто сентиментальность и нахальство!

Эдуард сперва ужаснулся, когда младший брат сообщил ему, что собирается изучать угольную промышленность, поступив на время летних каникул на шахту рабочим. Но, поразмыслив, он решил, что это, пожалуй, не такая уж плохая идея. Может быть. Хал вовсе не обнаружит того, что ищет, а наоборот, физический труд образумит его, выбьет дурь из головы!

Теперь опыт уже произведен, и Эдуард вдруг понял, что результат его убийствен. Ведь Хал не пришел к выводу, что все рабочие подряд – ленивые, невежественные бунтари, которым нужно, чтобы ими управляла сильная рука. Напротив, он сам превратился в такого бунтаря! Сам стал защитником этих невежественных лодырей, агитатором, разжигателем классовой вражды, врагом собственных друзей и деловых знакомых своего брата!

Халу еще не доводилось видеть Эдуарда в таком возбуждении: с ним происходит что-то из ряда вон выходящее! Хал это заметил уже во время своего рассказа, но понял, лишь когда брат признался ему, почему он попал в Северную Долину. Он был на вечере у друзей, и Перси Харриган позвонил ему в этот дом по телефону около двенадцати ночи. Узнав от Картрайта, что Хал возглавляет бунт в Северной Долине, Перси расписал Эдуарду события в таких мрачных тонах, что тот сразу же помчался на вокзал и едва успел на двенадцатичасовой поезд как был – во фраке, не захватив даже зубной щетки!

Хал еле удержался, чтобы не прыснуть, представив себе, как его братец – этот чванный педант – высаживается в семь часов утра из спального вагона во фраке и цилиндре! Так вот почему Эдуард Уорнер-сын, этот изысканный щеголь, никогда не плативший меньше ста пятидесяти долларов за костюм, сидит перед ним в убогой тройке, купленной за двенадцать долларов сорок восемь центов в шахтерском поселке у еврея, торгующего готовым платьем.

11

Но на лице Эдуарда не появилось даже тени улыбки. Все его мысли были поглощены лишь одной задачей: вытащить брата из этого положения, столь опасного и унизительного! Хал явился в город, принадлежащий деловым знакомым Эдуарда, бестактно вмешался в их дела, взбунтовал их рабочих, поставил под угрозу их собственность. То, что вся Северная Долина – не только шахты и дома, но даже и население, – есть собственность «Всеобщей Топливной компании», не вызывало у Эдуарда ни малейшего сомнения. Он лишь досадливо отмахивался, когда Хал пытался оспаривать эту точку зрения.

– Помилуй, здесь было бы пустое место, если бы не капиталы и не энергия «Всеобщей Топливной компании»! Рабочих Северной Долины не удовлетворяют условия, которые им здесь создала «Всеобщая Топливная компания»? Так ведь проще простого, пусть переезжают на работу в другое место! Почему-то они остаются! Они добывают уголь, принадлежащий «Всеобщей Топливной компании». Они получают заработную плату у «Всеобщей Топливной компании»…

– Как раз сейчас они отказались ее получать! – перебил Хал.

– Очень хорошо, это их дело, – ответил Эдуард. – Но пусть бы они отказались по собственному почину, а не по наущению приезжих агитаторов! И уж тем более агитаторов из семьи Уорнер!

Старший брат красочно описал, как старый Питер Харриган возвращаемся домой из своей поездки в Восточные штаты. В каком неистовстве вернется он домой, какую бурю поднимет в деловых кругах Уэстерн-Сити! Невообразимо! Неслыханно!

– И должно же это случиться в тот самый момент, когда мы открываем новую шахту и нуждаемся в каждом долларе кредита!

– Разве мы недостаточно сильны, чтобы выдержать нажим Питера Харригана? – спросил Хал.

– На нас нажимают и без него со всех сторон! – ответил брат. – Нам и так хватает врагов, не надо специально искать новых!

Эдуард говорил не только как старший брат, но и как главный финансист семьи. Когда отец, надорвавшись от деловых забот, в один роковой час превратился из энергичного дельца в жалкого, беспомощного инвалида, Хал был, надо полагать, весьма рад, что нашелся хоть один член семьи с практической жилкой. Он с величайшим удовольствием свалил все заботы на плечи брата и умчался в колледж развлекаться сатирическими песенками. Он свободен от всякой ответственности, с него ничего не спрашивается, – лишь бы он не вставлял палки в колеса машины, которой управляет брат!

– Ты живешь на доходы с угольных шахт. Все, что ты тратишь, – любой доллар приходит из шахт…

– Знаю! Знаю отлично! – вскричал Хал. – Это-то и терзает меня! Самый факт, что я живу за счет наемных рабочих…

– Прекрати! – крикнул Эдуард. – Я вовсе не это хотел сказать!

– Знаю, – настаивал Хал. – Но я-то хочу сказать именно это! Отныне я намерен знать, как живут люди, которые работают на меня, и как с ними обращаются. Я больше не ребенок, мне зубы не заговоришь!

– Но ты ведь знаешь, – возразил старший брат, – что у нас на шахтах есть отделения профсоюза.

– Да, а что это означает? Как мы с ним уживаемся? Как у нас обстоит дело с весом, честно ли все записывается?

– Конечно! У них свои контролеры при весах!

– Как же мы выдерживаем конкуренцию других промышленников этого района, которые добрую треть не доплачивают шахтерам?

– Так и умудряемся. Соблюдаем экономию.

– Знаю я эту экономию! Питер Харриган тоже зря ничего не бросает! – Не получив ответа, Хал заговорил снова: – Скажи, мы подкупаем контролеров? Даем взятки лидерам профсоюза?

Эдуард слегка покраснел.

– Зачем ты говоришь мне гадости? Ты ведь знаешь, что я не занимаюсь грязными делами!

– Я совсем не хотел говорить гадостей; но, как тебе известно, многие промышленники уверяют, что они не занимаются грязными делами; а между тем за них это отлично делают другие… Взять хотя бы политику. Неужели мы тоже устраиваем махинации и проводим во все городские учреждения своих управляющих и других служащих?

Эдуард молчал, но Хал не отступал:

– Я должен все знать! Закрывать на это глаза, как раньше, я не собираюсь!

– Ладно, Хал, узнаешь, только, ради бога, не сейчас! Если ты хочешь, чтобы с тобой считались, как со взрослым, докажи, что у тебя есть хоть капля здравого смысла. Питер Харриган приезжает в Уэстерн-Сити завтра вечером. И уж будь уверен – он набросится на меня, как разъяренный бык! Как мне ему ответить? Что я бессилен, что я ездил сюда, но не мог тебя увезти? Отдаешь ты себе отчет, что тогда произойдет? Ведь он же пристанет к папе…

Эдуард уже испробовал все свои доводы, но впечатление произвел только этот.

_– К папе его допускать нельзя! – воскликнул Хал.

– Спасибо за совет! – усмехнулся Эдуард. – Словно ты не знаешь старика Питера! Ведь он пролезет к отцу, даже если ему придется взломать дверь! Он все свое бешенство обрушит на несчастного старика! А тебя предупреждали, что всякое волнение может стоить отцу жизни. Уж я не знаю, как отец к этому отнесется: ополчится ли против тебя, или станет тебя защищать. Он такой слабенький и старый – разобраться ни в чем уж не способен. Скорее всего, он не позволит Питеру ругать тебя, но этот спор может подействовать на него так, что он тут же на месте умрет. Тебе хочется, чтоб и это преступление было на твоей совести, как и все дела твоих дружков-шахтеров?