Текст книги "Король-Уголь"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

Эптон Синклер
Король-Уголь

Книга первая
Владения Короля-Угля

1

Городок Педро был расположен у подножия горной гряды. Он представлял собой беспорядочное скопление лавок и кабаков, а от него поднимались вверх, разбегаясь по каньонам, несколько железнодорожных веток, обслуживавших весь угольный район. Всю неделю Педро мирно спал, но каждую субботу, вечером, когда с гор толпами спускались шахтеры, а окрестные скотоводы спешили туда верхом и на автомобилях, городок просыпался для кипучей деятельности.

В самых последних числах июня на станции Педро из поезда высадился молодой человек лет двадцати или чуть постарше, с живым, подвижным лицом и каштановыми волнистыми волосами. На нем был потертый, выцветший костюм, купленный в том квартале его родного города, где еврейские лавочники стоят на тротуарах и зазывают к себе покупателей, грязная синяя рубашка без галстука и пара рабочих башмаков, которые много послужили на своем веку. На спине он нес затянутое в ремни одеяло и запасную пару белья, а в карманах – гребешок, зубную щетку и карманное зеркальце.

Сидя в вагоне для курящих, молодой человек все время прислушивался к речи шахтеров, стараясь перенять их произношение. Сойдя на платформу, он прошел по полотну, натер себе руки золой, затем еще напудрил ею лицо. Осмотрев результаты этой процедуры в зеркальце, он неторопливо двинулся по главной улице Педро и, выбрав какую-то табачную лавчонку, зашел, стараясь говорить погрубее, он обратился к хозяйке:

– Скажите, как мне добраться до шахты «Пайн-крик»?

Женщина посмотрела на посетителя без тени подозрительности. Получив от нее исчерпывающие объяснения, он сел в трамвай и вышел у подножия каньона Пайн-крик, откуда ему предстояло еще проделать тринадцать миль пешком в гору. День был солнечный, небо прозрачно, как кристалл, горный воздух вселял бодрость. Молодой человек шагал со счастливым видом и распевал песню, состоявшую из бесконечного количества куплетов:

 
Старый Уголь-король
понимал в шутках соль,
знал, что колледж построить пора!
Нас с тобой здесь, мой друг,
учат сотням наук.
Нам с тобой и ему – гип-ypa!
 
 
С Энни-Лиззи вдвоем
погулять мы идем
под луной по речным берегам.
Под орехом густым
мы поем и свистим
эту песнь о тебе, Харриган!
 
 
Старый Уголь-король
знает, в чем его роль:
индустрии колеса бегут
ради трубки его,
ради кубка его,
ради школы, построенной тут.
 
 
С Мери-Джейн мы вдвоем
прогуляться идем
под луной, средь зеленых полян.
Я под дубом стою
и для милой пою
эту песнь про тебя, Харриган!
 
 
Знает Уголь-король,
деньги всюду пароль,
много дал он угля на-горá!
И всем трубкам его,
и всем кубкам его,
да и нам с тобой, друг, – гип-ура![1]1
  Перевод С. Болотина


[Закрыть]
 

и так далее, и так далее – все про луну и про счастливых студентов. Это была смесь веселой чепухи и тех вопросов, которыми современная молодежь уже начала беспокоить старшее поколение. Но ритм песни был слишком быстрый для крутого подъема; правда. Хал Уорнер то и дело останавливался и горланил свои куплеты, обращаясь к отвесным стенам каньона, а выслушав ответное эхо, продолжал путь. Любовь и интерес к жизни наполняли юную душу. В карманах у него звенела мелочь, а в поясе была зашита десятидолларовая ассигнация на всякий пожарный случай. Если бы фотограф «Всеобщей Топливной компании» Питера Харригана мог сейчас запечатлеть его на моментальной фотографии, этот снимок послужил бы отличным «портретом шахтера» для любой рекламы, прославляющей американское «просперити».

Но подъем оказался тяжелым; к концу путник почувствовал груз своих башмаков и перестал петь. Солнце уже пряталось за вершиной каньона, когда он добрался до своей цели – до ворот, поставленных поперек дороги, с вывеской:

УГОЛЬНАЯ КОМПАНИЙ «ПАЙН КРИК».

ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ.

ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

Хал приблизился к чугунным воротам, запертым на висячий замок. Он остановился на минуту, припоминая, как надо имитировать народную речь, затем начал стучать ногой в ворота. Из будки вышел сторож.

– Ты чего? – спросил он.

– Откройте. Я насчет работы.

– Откуда явился?

– Из Педро.

– Где работал раньше?

– В бакалейной лавке.

– В какой?

– Петерсон и Компания, Уэстерн-Сити.

Сторож подошел поближе и через решетку внимательно оглядел юношу.

– Эй, Билл! – позвал он, и тогда из будки вышел еще один человек. – Тут вот парень ищет работу, говорит, что он работал в бакалейной лавке.

– Покажи справки, – потребовал Билл.

Хал повсюду слышал, что на шахтах не хватает рук и там готовы взять на работу всякого. И он вообразил, что стóит человеку постучать, как все двери сразу распахнутся перед ним.

– Справки мне не дали, – сказал он и поспешно добавил: – Я напился, и меня выгнали.

Хал знал наверняка, что склонность к пьянству отнюдь не помеха для получения работы на шахте.

Но сторожа даже не шевельнулись, чтобы открыть ворота. Второй бесцеремонно оглядывал пришельца с ног до головы, и Хал с неприятным чувством догадывался о причине их подозрительности.

– Я не бродяга, – сказал он. – Откройте ворота, и я вам это докажу.

Но сторожа по-прежнему стояли не двигаясь. Потом, переглянувшись со своим товарищем, Билл сказал:

– Нам рабочие не нужны.

– Как? – вскричал Хал. – Я своими глазами видел объявление в городе!

– Это старое объявление, – сказал Билл.

– Но я пешком тащился на гору!

– Зато под гору легче будет!

– Темноты, паренек, боишься? – съязвил сторож.

– Да что с вами! – взмолился Хал. – Помогите человеку! Я готов заплатить, дайте мне хотя бы койку на ночь!

– Ничего у нас для тебя нет! – сказал Билл, повернулся и ушел к себе в будку.

Другой сторож стоял, вперив в пришельца нескрываемо враждебный взгляд. Хал еще пытался просить, но тот повторил три раза подряд:

– Катись отсюда!

Так ничего и не добившись, Хал зашагал назад по дороге и, пройдя немного, сел на землю, чтобы обдумать положение.

Действительно, какая это бессмысленная затея – расставить вдоль дороги, на видных местах, столбы с объявлениями «Требуется рабочая сила», чтобы человек карабкался тринадцать миль в гору и, наконец, добравшись, получил отказ без указания причин! Там, за оградой, конечно, работа есть – Хал в этом не сомневался. Если бы ему только пробраться к начальству, он бы упросил, чтобы его взяли! Он встал и прошел с четверть мили по дороге до того места, где ее пересекало железнодорожное полотно, петлявшее по ущелью. В это время по рельсам грохотал порожняк, направлявшийся в сторону шахты; вагоны лязгали и скрежетали, взбираясь на кручу вслед за пыхтящим паровозом. Это подсказало Халу выход из положения.

Темнело. Крадучись, Хал побежал за поездом. Попав в тень, он выпрямился и прыгнул на ходу в один из вагонов. Это заняло секунду, не больше, и вот он уже лежал плашмя на полу вагона, с замирающим сердцем ожидая, что будет.

Почти тотчас же послышался крик, и, выглянув, он увидел, что цербер, охраняющий вход в шахту, бежит по тропинке к железнодорожному полотну, а следом за ним – второй страж, по имени Билл.

– Эй! Выходи отсюда! – завопили оба. Билл ухватился за поручни и вскочил в тот вагон, где спрятался Хал.

Сообразив, что дело проиграно. Хал бросился в противоположную сторону и, спрыгнув на землю, поспешил прочь. Билл устремился за ним следом, а когда поезд прошел, его товарищ тоже перебежал через рельсы и принял участие в погоне. Хал быстро шагал, не произнося ни слона. Цербер же – его преследователь – имел в запасе много слов, в большинстве своем непечатных. Он догнал Хала, схватил его за ворот и злобно пихнул сапогом в то место, которое самой природой предназначено для этой цели. Халу удалось удержать равновесие, однако сторож не отставал от него; тогда Хал обернулся и с размаху ударил его в грудь, да так, что тот зашатался.

В свое время старший брат позаботился о том, чтобы Хал умел действовать кулаками. И Хал расправил плечи, готовясь отразить удар второго нападающего. Но оказалось, что на территории «Пайн-крик» споры не решаются таким примитивным способом. Сторож остановился, и внезапно перед самым носом Хала сверкнуло дуло револьвера.

– Руки вверх!

До сих пор никто еще к Халу с таким приказом не обращался; но смысл был ясен, и юноша поднял руки. В тот же миг подскочил второй сторож и так ударил его кулаком в глаз, что бедняга рухнул спиной прямо на камни.

2

Хал очнулся в полной темноте с ощущением мучительной боли во всем теле. Он лежал на каменном полу; попробовал повернуться, но остался в прежнем положении, потому что спина показалась ему сплошной раной. Позднее, разглядев себя, Хал насчитал на теле больше двадцати кровоподтеков.

Час или два он пролежал молча, догадавшись, что находится в камере, потому что окошко, в которое виднелись звезды, было забрано железной решеткой. Рядом кто-то храпел, и Хал, постепенно повышая голос, раз десять окликал спящего, пока, наконец, не услышал ответное ворчание. Тогда он взмолился:

– Дайте, пожалуйста, попить!

– Я тебе в зубы дам, если ты меня опять разбудишь! – ответил грубый голос. После этого Хал хранил молчание до самого утра.

Когда стало светло, в камеру вошел какой-то человек.

– Вставай! – скомандовал он Халу, подкрепив свои слова пинком. Хал думал, что не будет способен встать, но все же кое-как поднялся.

– Смотри у меня, без фокусов! – сказал тюремщик и, взяв его за рукав пиджака, повел из камеры по узкому коридору в какое-то помещение, где за столом сидел краснолицый субъект с серебряным значком на отвороте пиджака. Здесь же находились оба сторожа, напавшие вчера на Хала.

– Ну как, сынок? – обратился к Халу человек со значком. – Успел кое-что продумать?

– Да, – отрывисто ответил Хал.

– Какое обвинение? – спросил краснолицый субъект у сторожей.

– Вход без разрешения на территорию шахты и сопротивление при аресте.

Субъект снова повернулся к Халу.

– Деньги есть, молодой человек? Сколько?

Хал не знал, что ответить.

– Что, говорить разучился?

– Два доллара шестьдесят семь центов, – сказал Хал и добавил: – Если мне не изменяет память.

– Ври побольше! – сказал краснолицый. – Обыщите его! – велел он сторожам.

– Снимай пиджак, штаны, – скомандовал Билл, – и башмаки тоже!

– Но с какой стати? – запротестовал Хал.

– Снимай, тебе говорят! – крикнул сторож, грозя кулаком.

Пришлось Халу волей-неволей раздеться. Они обшарили все его карманы, вытащив оттуда кошелек, в котором действительно нашли два доллара с мелочью, дешевые часы, перочинный нож, зубную щетку, гребешок с зеркальцем и два белых носовых платка, которые они весьма презрительно бросили на заплеванный пол.

Развернули они также и одеяло, вытряхнув из него чистое белье. Затем открыли перочинный нож и отодрали подметки и набойки от башмаков Хала, вспороли даже подкладку на пиджаке и брюках. В поясе они нашли зашитые там десять долларов и присоединили к остальным трофеям, после чего человек со значком заявил;

– Вы оштрафованы на двенадцать долларов шестьдесят семь центов, мы конфискуем также ваши часы и перочинный нож. А это тряпье нам не нужно! – добавил он, ухмыляясь.

– Послушайте! – возмущенно вскричал Хал.-? – Это же нечестно!

– Советую тебе, малый, надевай штаны и сматывайся отсюда живо, не то ты у меня в одной рубашке побежишь!

Но Хал был так разъярен, что готов был сейчас и голым выскочить.

– Все-таки кто вы и какое имеете право так поступать?

– Я начальник охраны на этой шахте.

– Значит, вы на службе у «Всеобщей Топливной компании»? И вы хотите ограбить меня…

– Выставь его вон, Билл! – приказал начальник охраны, и Хал увидел, что Билл снова поднимает кулаки.

– Ладно, – Хал подавил негодование. – Погодите, я оденусь.

И он начал торопливо одеваться, затем скатал белье, завернул его в одеяло и двинулся к двери.

– Запомни, – крикнул ему вдогонку начальник охраны, – от ворот поворот и прямо вниз! А если ты еще раз сунешь сюда нос, не миновать тебе пули!

И вот, в сопровождении двух конвоиров. Хал вышел нм дорогу, освещенную утренним солнцем.

Это было продолжение той же горной дороги, которая привела его сюда, но здесь она проходила через шахтерский поселок. Вдали Хал увидел большое здание дробилки, услышал непрерывный гул моторов и грохот падающего угля. Он очутился на узенькой улочке, по обеим сторонам которой теснились дома и лачуги, принадлежавшие угольной компании. У дверей стояли неряшливо одетые, женщины; и они и грязные ребятишки, копошившиеся в грязном песке на дороге, насмешливо смотрели ему вслед, – по тому, как красноречиво он хромал, нетрудно было догадаться, что с ним произошло.

Хал шел сюда с любовью и интересом. Любовь в значительной мере иссякла: ему стало ясно, что не эта сила движет «индустрии колеса». Но зато интерес возрос теперь еще больше. Что же так тщательно прячут за высоким забором, ограждающим территорию шахты?

Хал повернулся и взглянул на Билла, который накануне проявил некоторые признаки добродушия.

– Послушайте, – сказал он, – вы забрали мои деньги, подбили мне глаз, исколотили меня до синяков – вы должны быть теперь довольны! Я уйду, но все-таки объясните мне…

– Чего тебе еще объяснять? – грубо спросил Билл.

– За что мне так досталось?

– За то, что ты чересчур прыткий. Ты разве не знал, что тайком залезать сюда нельзя?

– Знал! Но меня не это интересует. Почему вы не впустили меня?

– А ты почему не сделал так, как положено, если в самом деле хотел поступить на шахту?

– А как у вас положено? Я этого не знаю.

– То-то и оно! А мы не могли рисковать. Вид у тебя больно подозрительный.

– Кто ж, по-вашему, я такой? Чего вы испугались?

– Ты мне очки не втирай! – сказал сторож. – Меня этим не проймешь!

Хал прошел еще несколько шагов молча, размышляя, как бы ему все-таки пробраться на шахту.

– Я вижу, я вам показался подозрительным. Если хотите, скажу вам правду, – и так как сторож не мешал ему говорить, Хал продолжал – Я студент. Мне хотелось узнать немного жизнь, собственным трудом заработать себе на хлеб. Мне казалось, что будет забавно попасть сюда к вам.

– Ишь ты, это тебе не футбольная площадка! – сказал сторож. – Это шахта, здесь добывают уголь!

Хал почувствовал, что его рассказу верят.

– Скажите мне прямо: за кого вы меня приняли?

– Ладно, так и быть, скажу тебе, – ворчливо отозвался Билл. – Существуют всякие профсоюзные агитаторы, которые стараются организовать союз у нас на шахте. Мы должны следить, чтобы они сюда не пролезли. Хозяева шахты нанимают рабочих через агентства. Если бы ты пошел туда, они бы тебя проверили, и ты бы попал на работу в обычном порядке. А можно было еще пойти в контору в Педро и там получить пропуск. Но когда вдруг к воротам подходит парень, разодетый франтом и с профессорским говором, кто же его пропустит, а?

– Ясно, – сказал Хал. – Вы меня очень обяжете, если выдадите мне из моих денег что-нибудь на завтрак.

– Время завтрака уже прошло. Жди у моря погоды! – засмеялся Билл.

Придя в веселое настроение от своей шутки, он все-таки вынул из кармана четвертак и дал его Халу. Затем отпер замок и, ухмыляясь, выпустил юношу из ворот. Так Хал получил свое боевое крещение.

3

С трудом двигаясь, Хал Уорнер поплелся по дороге. Он добрался до горного ручейка, из которого можно было напиться, не боясь заболеть тифом. Там он пролежал весь день голодный. К вечеру разразилась гроза, и он попробовал укрыться под камнем, который – увы! – ни от чего не укрывал. Тоненькое одеяло Хала вымокло до нитки, и эта ночь оказалась для него почти такой же мучительной, как и предыдущая. Спать было невозможно, но думать он мог, и вот он лежал и думал о том, что с ним приключилось. Сторож сказал, что территория шахты – не футбольная площадка, но уж если судить по синякам на теле, так между ними большое сходство! Слава богу еще, что судьба не сделала его профсоюзным агитатором!

На рассвете Хал с трудом поднялся и снова пустился в путь, изнемогая от стужи и непривычного голода. К середине дня он добрался до электростанции у подножия каньона. Денег на обед у него не было, а протянуть руку: за подаянием он боялся. Но вот он заметил на дороге лавку; он вошел туда и спросил, почем у них чернослив. Оказалось – двадцать пять центов фунт.

«Горы здесь высокие, оттого и цены высокие», – оправдывались местные лавочники, не объясняя, однако, почему уровень цен у них выше, чем уровень местности. Над стойкой в этой лавке висело объявление: «Здесь покупают талоны с 10 %-ной скидкой». Хал слышал что-то о законе, запрещающем шахтовладельцам выплачивать заработную плату талонами. Но он воздержался от расспросов и, выйдя со своей почти невесомой покупкой, присел у дорожной обочины и быстро съел весь чернослив.

За электростанцией, у самого полотна железной дороги, стоял маленький домишко с садиком. Хал направился туда и нашел там старого калеку-сторожа.

– Нельзя ли будет переночевать на полу у вас в доме? – спросил он у хозяина и, видя, что старик уставился на его подбитый глаз, поспешил объяснить: – Я хотел наняться на шахту, но меня там приняли за профсоюзного организатора…

– Ну, а мне на кой здесь профсоюзный организатор? – сказал сторож.

– Но я вовсе не организатор! – взмолился Хал.

– А я почем знаю? А вдруг ты хозяйский шпион – тоже может быть!

– Я прошу только об одном: дайте мне поспать в сухом месте, – сказал Хал. – Вы же ничем не рискуете!

– Это еще неизвестно, – ответил старик. – Ладно, стели свое одеяло вон в том углу. Только не смей болтать со мной о профсоюзе.

Хал и не испытывал ни малейшего желания болтать. Он завернулся в одеяло и проспал всю ночь, как человек, которого не тревожит ни любовь, ни интерес к жизни. Утром старик дал ему кусок кукурузного хлеба и немного зеленого луку со своего огорода, и Халу показалось, что он за всю жизнь не пробовал ничего более вкусного. Прощаясь, Хал начал благодарить хозяина, но тот остановил его словами:

– Ладно, ладно, молодой человек… уж если хотите показать свою признательность, так лучше никому ничего не рассказывайте. Потому что, когда у человека седая голова и деревяшка вместо ноги, потерять работу – для него все равно, что в реку броситься.

Хал обещал молчать и пошел своей дорогой. Тело болело теперь уже меньше, и он шагал довольно легко. Вот уже вдали показались фермы скотоводов – Хал словно опять очутился в Америке!

4

После этого у Хала началась неделя приключений. Он стал бродягой, заправским бродягой, уже без заветной десятки на черный день, способной смягчить жестокую действительность. Хал осмотрел все свое земное достояние и подумал, что вряд ли кто-нибудь сочтет его сейчас щеголем. Тут он вспомнил, что его улыбка всегда обольщала дам. Так, может быть, эта улыбка сейчас тоже возымеет свое действие в сочетании с подбитым глазом? И так как другой возможности прокормиться у него не было, он решил проверить действенность своих чар на нескольких участливых с виду хозяюшках. Результат настолько превзошел все ожидания, что в душу Хала закралось сомнение, стоит ли вообще заниматься честным трудом. Вместо песни о Харригане теперь он тихонько напевал слова некогда подслушанной им песенки американских бродяг: «Кто станет работать, кто станет трудиться, когда добрых женщин полно на земле?..»

На следующий день Хал встретил двух джентльменов с большой дороги, которые, расположившись у железнодорожного полотна, жарили на костре бекон. Они оказали Халу приветливый прием, а услыхав про злоключения юноши, предложили ему вступить в их братство, посвятив в принципы, положенные в его основу.

Вскоре Хал завязал знакомство еще с одним человеком, бывшим шахтером, который мог поучить его уму-разуму на случай, если он задумает лезть еще на какой-нибудь каньон.

Голландец Майк было имя, выбранное этим человеком по причинам, углубляться в которые он не пожелал. Это был разбойничьего вида черноглазый парень; и стоило кому-нибудь заговорить при нем о шахтерах и шахтерской работе, как в нем мгновенно прорывалась плотина и все затоплял мощный поток отборной ругани. Он с этой угольной петрушкой покончил – пускай Хал или любой другой идиот просится на его место, если им так уж хочется! А безобразие это так и будет тянуться, пока не переведутся на свете такие вот болваны! Голландец Майк рассказывал немало ужасов про жизнь шахтеров, вызывая одну за другой грешные души начальников разных шахт и обрекая каждую на вечные муки.

– Смолоду я тоже хотел работать, – говорил Майк. – Но теперь я от этого вылечился окончательно.

Мало-помалу Майк привык думать, что весь мир устроен с единственной целью – заставить его трудиться, и он всеми правдами и неправдами стремился расстроить этот заговор. Здесь, у костра над ручьем, протекавшим в долине, Хал забавлялся, доказывая Голландцу Майку, что тот тратит больше сил на увиливание от работы, чем другие тратят на работу. Бродяга, впрочем, с этим не считался: для него все дело было в принципе, и он шел на любые жертвы ради своих убеждений. Однажды его отправили в работный дом, но даже там он отказался работать. Его засадили в карцер на хлеб и на воду, но он предпочел голодать, лишь бы только не трудиться. Вот если бы все действовали так, как он, говорил Майк, то капиталистическая система давно бы лопнула!

Халу понравился этот стихийный революционер, и за несколько дней совместных странствий он многое выспросил и узнал от своего спутника про жизнь шахтеров. Большинство предпринимателей пользуется услугами специальных агентств по найму рабочих (то же говорил Халу и сторож с «Пайн-крик»), но вот в чем беда: агентства долго еще потом тянут себе долю из заработка рабочего – у них с хозяевами на этот счет сговор. Когда Хал попробовал заметить, что это ведь незаконно. Голландец Майк оборвал его:

– Брось чепуху молоть! Вот поработаешь малость, тогда узнаешь: приказ хозяина на шахте – закон.

И бродяга начал доказывать, что закон – это пустой звук, если один человек имеет власть распределять работу, а все остальные вынуждены драться за то, чтобы ее получить. Хал оценил по достоинству мудрость этого наблюдения, пожалев, что оно остается неизвестным профессору политической экономии в колледже Харригана.

На вторую ночь знакомства Хала с Голландцем Майком начальник местной полиции, прихватив с собой пяток помощников, устроил облаву на «джунгли»: это был период, когда принимались все меры для того, чтобы выгнать из этого района бродяг или заставить их работать на шахту. Новый приятель Хала, который спал с открытыми главами, сразу улизнул в темные кусты, и Хал последовал за ним, прорвавшись сквозь полицейскую цепь при помощи футбольного трюка. Убегая, пришлось бросить еду и одеяла, но Голландец Майк отнесся к этому очень легко и восполнил потери, стащив для поддержания их духа курицу в чужом курятнике, а на следующий день – пару белья, сушившегося на чьей-то веревке. Хал и от курятины не отказался и ворованное белье надел, тем самым вступив впервые в жизни на стезю преступлений.

Потом Хал простился с Голландцем Майком и вернулся в Педро. По словам бродяги, почти у всех кабатчиков имелись друзья в шахтерских поселках, которые могли бы посодействовать в получении работы. Хал начал расспросы, и уже второй кабатчик, к которому он обратился, выразил готовность дать ему письмо к приятелю в Северной Долине; предупредив, однако, что, если тот устроит его на работу, Халу придется платить им обоим за это по доллару в месяц. Хал согласился и отправился в следующий горный поход, подкрепившись куском хлеба с маслом, выклянченным где-то на ферме у подножия каньона.

Добравшись до другой шахты «Всеобщей Топливной компании», тоже обнесенной высоким забором. Хал предъявил свое письмо, адресованное человеку по фамилии О'Каллахен, который содержал здесь кабак.

Сторож даже не распечатал письма, но, увидав его, сразу пропустил Хала на территорию; юноша нашел этого О'Каллахена и попросил посодействовать ему в отношении места. Кабатчик обещал, запросив за это по доллару в месяц для себя и для своего приятеля в Педро. Хал пробовал возражать, и у них завязался отчаянный торг. Лишь когда Хал собрался уже уходить, пригрозив обратиться непосредственно к управляющему, кабатчик предложил компромисс: полтора доллара.

– А ты работал когда-нибудь на шахте? – спросил он.

– Как же, с малолетства, – отозвался Хал, приобретший за это время житейскую мудрость.

– Где ты работал?

Хал назвал несколько шахт, о которых наслышался от бродяг. Он выбрал себе имя Джо Смит, которое несомненно можно было найти в платежных ведомостях любой шахты.

Кабатчик повел Хала для переговоров к мистеру Алеку Стоуну, старшему мастеру шахты № 2.

– Ты с мулами имел дело? – перво-наперво спросил его начальник.

– Я работал на конюшне, – ответил Хал, – с лошадьми обращаться умею.

– Но мулы же – не лошади! – возразил тот. – У меня захворал на днях один из конюхов, у него такие боли в животе, что не знаю, сможет ли он дальше работать.

– Позвольте мне попробовать, – сказал Хал. – Я с ними управлюсь.

Начальник внимательно посмотрел на него.

– На вид ты парень разбитной. Я положу тебе для начала сорок пять долларов в месяц, а если будешь хорошо работать, накину еще пятерку.

– Спасибо, сэр. Когда мне приступать?

– Чем скорее, тем лучше. Где твои пожитки?

– Вот тут все мое имущество, – ответил Хал, указывая на узелок с ворованной сменой белья.

– Ладно, засунь его вон туда в угол, – сказал Стоун; потом внезапно нахмурился и посмотрел на Хала: – Ты состоишь в каком-нибудь профсоюзе?

– Что вы, нет!

– А раньше когда состоял?

– Нет, сэр. Никогда.

Взгляд начальника, казалось, говорил, что Хал лжет и что он видит его насквозь.

– А ведь тебе придется дать в этом присягу, иначе мы тебя не допустим к работе.

– Пожалуйста, – сказал Хал, – я готов хоть сейчас.

– Насчет этого я тебя вызову завтра, – сказал начальник. – У меня нет под рукой текста присяги. Кстати, ты какой веры?

– Адвентист седьмого дня.

– Господи Иисусе! Это еще что такое?

– Ничего страшного. Мне просто не полагается работать по субботам, но я с этим не считаюсь.

– Ладно. Только тут не проповедуй своей религии! У нас здесь свой собственный священник. На содержание его мы высчитываем у каждого рабочего по пятьдесят центов в месяц. Пошли, я провожу тебя в шахту!

Так началась для Хала трудовая жизнь.