Текст книги "Сумасшедшее семя"

Автор книги: Энтони Берджесс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава 7

На следующее утро, вскоре после мессы, им велели в тот же самый вечер отправляться на фронт; неотступно надвигалось какое-то «шоу». Мистер Доллимор радостно просиял от этой перспективы.

– Гряньте, трубы, над богатой жатвой смерти! – бестактно процитировал он своему взводу.

– Кажется, у вас сильная тяга к смерти, – сказал Тристрам, чистя свой пистолет.

– А? А? – Мистер Доллимор оторвался от оглавления из первых строк. – Мы выживем, – сказал он. – Бош получит по заслугам.

– Бош?

– Враг. Другое название врага. Во время моего обучения в офицерской школе, – сказал мистер Доллимор, – мы каждый вечер смотрели фильмы. Это всегда был Бош. Нет, вру. Иногда Фриц. А порой Джерри [67]67
  Немец на сленге, особенно солдат.


[Закрыть].

– Понятно. А еще вы военную поэзию изучали?

– По субботним вечерам. После отбоя. Из моральных соображений. Капитан Оден-Ишервуд преподавал. Это был один из моих любимых предметов.

– Ясно.

Холодный сухой день, пыльный ветер. Колючая проволока под высоким напряжением, таблички с указателями ВМ [68]68
  Военное Министерство.


[Закрыть], за периметром разрушенная с виду местность, угнетающая, как желчный Атлантический океан вокруг Б6. По-прежнему звучал отдаленный треск и удары, круглосуточное представление, должно быть, в три смены младшие сержанты – диск-жокеи; однако без пламени в небе. В полдень древний самолет – канаты, распорки, открытая кабина, помахавший пилот в выпученных очках – пролетел над лагерем и опять улетел.

– Наш, – сказал своему взводу мистер Доллимор. – Галантная авиация сухопутных войск.

Ленч из тушенки и гидрированных дегидрированных овощей; пара часов на хозяйственные дела; чай с рыбным паштетом, с Особыми Фруктовыми Пирожками Арбакла. Потом, пока солнце текло к морю, – небесной сковородке с разбитыми яйцами, – пришло время раздачи боеприпасов из квартирмейстерских складов, а также на человека банки тушенки и серой буханки кукурузного хлеба. На банке с тушенкой была китайская этикетка с ключевыми словами:

Тристрам усмехнулся; второе раздвоенное слово мог прочитать любой дурак (значит, раздвоение для китайцев – суть человека?), имевший сестру, которая служит в Китае. Кстати, что с ней? Что с братом в Америке? За одиннадцать месяцев пришло одно письмо, всего одно, от дорогой особы, но эта особа самая дорогая. Он похлопал себя по нагрудному карману, где письмо покоилось в безопасности. Шу жэнь, а? Перевод латиницей четко читался внизу этикетки. Готовая к употреблению, варенная с приправами человечина.

В сумерках двинулись-упорядоченным маршем, с налитыми водой фляжками, примкнув штыки, натянув на стальные шлемы чехлы для стальных шлемов. Принимать парад явился из какого-то другого батальона мистер Солтер, только что повышенный в капитана Солтера и гордый этим. Кажется, указания для него написали на клочке бумаги; никаких путеводителей не было. Он, немного попискивая, велел шагать направо по трое, и Тристрам, шагая, впервые дивился анахронизму. Безусловно, в войне-прототипе строились по четыре? Но суть современной войны выглядела эклектичным упрощением: не будем чересчур педантичными. Они смирно маршировали из лагеря. Никто им не махал на прощанье, за исключением часового, которому по обязанности полагалось отсалютовать ружьем. Повернули налево, через четверть мили зашагали вольно. Впрочем, никто не пел. Примкнутые штыки смахивали на Бирнамский лес пик. Среди трах-бах-ух – интервалы больше прежнего; безусловно, заевшую запись сменили – слышалось бульканье на ходу воды в фляжках. В небе вспыхивало пламя; по обеим сторонам дороги армии деревьев уныло высились черными кулисами во внезапных вспышках.

Промаршировали через деревушку, выдуманную готическую массу руин, в нескольких сотнях ярдов за ней получили приказ стоять.

– Теперь можно оправиться, – скомандовал капитан Солтер. – Разойдись.

Сели; самые глупые быстро поняли значение длинного слова: дорога уютно огласилась приятным теплым плеском. Снова построились.

– Мы уже очень близко от линии фронта, – сказал капитан Солтер, – в досягаемости для вражеских снарядов. – («Ерунда», – подумал Тристрам.) – Пойдем маршем в шеренге по левой стороне дороги.

С tre corde до una corda [69]69
  С трех струн до одной струны ( ит.).


[Закрыть], как на пианино с глухой педалью. Отряд вытянулся в одну длинную струну, марш возобновился. Еще через милю дошли до стоявшего слева якобы разрушенного деревенского дома. Капитан Солтер сверился с клочком бумаги при свете вспышек в небе, как бы удостоверяясь в верности номера дома. Явно удовлетворенный, храбро шагнул к передним дверям. За ним потек длинный ручей. Тристрам с интересом обнаружил, что они вошли в окоп.

– Какой-то дурацкий дом, – проворчал некий мужчина, словно искренне думал, будто их туда к ужину пригласили.

Это был просто каркас, как в кинодекорациях. Тристрам посветил на землю взводным фонариком – дыры, мотки проволоки, неожиданный трупик зверька с длинным хвостом – и мгновенно услышал:

– Гасите чертов свет.

Он повиновался; голос звучал властно. По бесконечной шеренге передавались предупреждения:

– Дыра – ыра – ра; проволка – оволка – волка, – точно примеры изменения английских гласных.

Тристрам замешкался во главе отделения № 1 своего взвода, четко полностью видя монтаж при озарявшем небо фейерверке (это именно он, это именно он долженбыть). Конечно, должна быть запасная линия, вспомогательная линия, часовые на стрелковых ступенях, дым и вонь из землянок? Весь лабиринт казался совсем пустым, никто их приветственно не встречал. Неожиданно повернули направо. Люди впереди спотыкались, тихо сыпали проклятиями, втискиваясь в землянки.

– Враг, – благоговейно шепнул мистер Доллимор, – всего в сотне ярдов. Вон там, – указал он, красиво освещенный сильной вспышкой, в сторону ничейной земли, или как она там называлась, – мы должны выставить часовых. Одного через каждые сорок – пятьдесят ярдов.

– Слушайте, – сказал Тристрам, – кто командует? Что мы такое? К кому мы относимся?

– Боже, сколько вопросов. – Он спокойно смотрел на Тристрама при новой вспышке фейерверка.

– Я имею в виду, – сказал Тристрам, – мы подкрепляем какие-то войска, уже находящиеся в расположении, или?.. Чтомы такое? Откуда нам поступают приказы? Какие у нас приказы?

– Ну, сержант, – отеческим тоном сказал мистер Доллимор, – пускай все эти важные вопросы вас не тревожат. Обо всем позаботятся, не волнуйтесь. Просто проследите за подобающим расположением людей. Потом выставьте часовых.

Безвредный шум продолжался тем временем, магнитофоны гремели, симулируя яростную войну: видно, динамики стояли очень близко. Над землей полыхали вспышки необычайной яркости, как разноцветное горючее.

– Па-атрясающе, – сказал мужчина из Северной Провинции, высовываясь из землянки.

– Какой, – не унимался Тристрам, – смысл расставлять часовых? Врага вокруг нет. Одно мошенничество. Этот окоп очень скоро взорвется, и взрыв из далекого центра управления произведет какой-то кровожадный огромный паук, сидящий на базе. Разве вы не видите? Это новый современный способ справляться с избыточным населением. Весь этот грохот поддельный. И вспышки поддельные. Где наша артиллерия? Видите хоть какую-нибудь артиллерию за окопами? Разумеется, нет. Видите хоть какие-нибудь снаряды, шрапнель? Высуньте из-за бруствера голову, и что будет, по-вашему? – Тристрам взобрался на мешки с землей, аккуратно сложенные, – явно работа каменщиков – и выглянул. На мгновение увидел освещенную фейерверком ровную местность с далекой купой деревьев, с холмами за ними. – Ну, вот, – сказал он, слезая.

– Я намерен, – дрожа, сказал мистер Доллимор, – взять вас под арест. Я намерен немедленно вас разжаловать. Я намерен…

– Ничего у вас не выйдет, – покачал головой Тристрам. – Вы всего лейтенант. И ваш временный капитан Солтер тоже ничего не может. И еще одно можете мне сказать: где старшие офицеры? Тут нигде не найдется ни одного офицера штабного ранга. Где, к примеру, штаб-квартира батальона? Возвращаюсь к первому вопросу: кто отдает приказы?

– Это нарушение субординации, – встряхнулся мистер Доллимор. – А также измена.

– Ох, бросьте нести чепуху. Слушайте, – сказал Тристрам, – вы обязаны сказать людям, что происходит. Вы обязаны привести их обратно в базовый лагерь, не позволив властям их убить. Вы обязаны начать задавать кое-какие вопросы.

– Не рассказывайте мне о моих обязанностях. – Мистер Доллимор неожиданно вытащил из кобуры пистолет. – Я намерен вас расстрелять, – сказал он. – У меня есть на то полномочия. Вы сеете панику и уныние. – Он был как бы в остром приступе тропической лихорадки: пистолет сильно трясся.

– Вы не сняли с предохранителя, – сказал Тристрам. – Что за вздорная чертовщина. У вас кишка тонка. Я ухожу отсюда. – И сделал пол оборота.

– О нет, не уходите. – И, к крайнему изумлению Тристрама, мистер Доллимор, очевидно сняв с предохранителя пистолет, выстрелил. Бах – пуля провизжала далеко мимо цели, безопасно вонзилась в мешок с землей. Кое-кто из солдат высунулся, жуя или перестав жевать, тараща глаза на звук настоящего оружия.

– Ладно, – вздохнул Тристрам. – Просто обождите, и все. Идиот, вы увидите, что я прав.

Глава 8

Но Тристрам был не совсем прав. Собственный здравый смысл должен был указать ему на изъян в лихорадочных допущениях. Мистер Доллимор пошатнул все учебные патетические штабные выдумки капитана Солтера. Тристрам оглядел свой взвод. Капрал Хаскелл сказал:

– Знаете, что я обнаружил, сержант? Немножечко трилистника [70]70
  Трилистник – эмблема Ирландии.


[Закрыть]. Вполне хорошее указание места нашего нахождения, разве нет?

– Можете сообразить, зачем мы тут? – спросил Тристрам.

Капрал Хаскелл сделал лягушачью физиономию и сказал:

– Я же говорил, драться с Миками. Хотя для чего с ними драться, один Бог знает. Все-таки мы не знаем и половины происходящего, правда? Из услышанного пару недель назад в новостях я подумал бы, это будут китайцы. Может, ирландцы с китайцами крепко повязаны.

Тристрам призадумался, не надо ли просветить капрала Хаскелла, хорошего, приличного с виду семейного мужчину, « Мне никто никогда не поверит» —это пропел не установившийся офицерский голос в нескольких ярдах от окопа. Значит, на тех самых офицерских курсах обучают древним военным песням? Тристрам гадал, не рискнуть ли сейчас потихоньку сбежать. Но, считая все это ловушкой и выдумкой, знал – за окопы, назад, пути нет. Если есть вообще хоть какой-нибудь путь, он лежит впереди, наверху, и при большом везении. Он сказал капралу Хаскеллу:

– Вы вполне уверены, что это Западное побережье Ирландии?

– Если я в чем-то могу быть уверенным, так как раз в этом.

– Но не можете точно назвать место?

– Нет, – сказал капрал Хаскелл, – только я бы сказал, определенно не дальше Коннаха на север. Значит, наверняка Голуэй, или Клер, или Керри.

– Ясно. А как бы перебраться на другой берег?

– Надо было бы в поезд сесть, правда? Тут в Ирландии кругом старые паровички, во всяком случае, были во время моих разъездов. Дайте сообразить. Если это Керри, тогда можно добраться из Килларни в Бунгарван. Или дальше на север, от Листоуэлла через Лимерик, и через Типперери, и через Килкенни до Вексфорда. А допустим, мы в графстве Клер…

– Спасибо, капрал.

– Этого, конечно, не сделать, если б мы с Миками воевали. Они сразу горло тебе перережут, как только речь услышат.

– Ясно. Все равно, спасибо.

– Вы же не собираетесь ноги сделать, сержант?

– Нет, нет, конечно.

Тристрам оставил тесную вонючую землянку, полную сидевших солдат, пошел перекинуться словом с ближайшим часовым. Часовой, прыщавый парень по имени Берден, сказал:

– Они вон там шевелятся, сержант.

– Где? Кто?

– Вон там.

Он кивнул стальным шлемом в сторону противоположных окопов. Тристрам прислушался. Китайцы? Доносилось бормотание довольно резких голосов. Запись звуков сражения сильно увяла. Итак. Его сердце сжалось. Он ошибся, совершенно ошибся. Враг был. Прислушался внимательней.

– По-настоящему быстро бегали, да еще тихо. Похоже, их там целая куча.

– Значит, теперь недолго, – сказал Тристрам.

И словно в подтверждение этого утверждения из окопа, спотыкаясь, появился мистер Доллимор. Увидел Тристрама и сказал:

– Это вы? Капитан Солтер сказал, что вас надо под строгим арестом держать. Но также говорит, что уже слишком поздно. Атакуем в 22.00. Сверим часы.

– Атакуем? Как атакуем?

– Ну вот, вы опять задаете глупые вопросы. Мы выходим наверх ровно в 22.00. Сейчас, – он взглянул на часы, – ровно 21.34. Штыки примкнуть. Приказ взять вон ту вражескую траншею. – Он был лихорадочно бодр и светел.

– Кто отдает приказы?

– Вас совсем не касается, кто отдает приказы. Готовьте взвод. Все ружья зарядить, не забудьте ни одного. – Мистер Доллимор стоял, выпрямившись, с важным видом. – Англия, – вдруг произнес он с заложенным от слез носом. Тристрам, которому в данных обстоятельствах было нечего больше сказать, козырнул.

В 21.40 внезапно, как пощечина, наступила тишина.

– Ух ты, – сказали мужчины, скучая по забавному шуму. Перестали мелькать вспышки. В незнакомой водворившейся тишине ясней слышался враг, кашлявший, шептавшийся в легких тонах мелкокостных жителей Востока. В 21.45 по всей длине окопа мужчины поднялись, тяжело дыша открытыми ртами. Мистер Доллимор с трясущимся пистолетом, не сводя глаз с наручных часов, готов был отважным броском вести наверх тридцать своих человек (в каком-то углу чужого поля), поклявшись перед Богом принять смерть (то есть за Англию). 21.50, у всех звучно забились сердца. Тристрам знал свою роль в этом неминуемом самоубийстве: если мистер Доллимор обязан был бросить людей, сам он был обязан их подгонять:

– Встать, вперед, отребье, или я пристрелю каждого труса.

21.55.

– О, бог войны, – шептал мистер Доллимор, – укрепи мое солдатское сердце.

21.56.

– Я хочу к мамочке, – притворно всхлипнул юморист-кокни.

21.57.

– Или, – сказал капрал Хаскелл, – если мы достаточно далеко на юге, можно добраться от Бантри до Корка.

21.58. Задрожали штыки. Кто-то начал икать и все время твердил:

– Пардон.

21.59.

– Ах, – сказал мистер Доллимор, глядя на секундную стрелку, точно она выступала в блошином цирке. – Сейчас мы пойдем, сейчас мы пойдем…

22.00. По всей линии смертельно пронзительно залились серебром свистки, сразу грянула сводившая с ума фонографическая бомбардировка. В зловещих спазматических вспышках виднелся мистер Доллимор, взбиравшийся наверх, размахивавший пистолетом, разинувший рот в каком-то неслышном, разученном в офицерской школе воинственном крике.

– Все вперед, – прокричал Тристрам, тыча собственным пистолетом, толкаясь, угрожая, пинаясь. Солдаты поднимались, кое-кто откровенно сердито.

– Нет-нет, – запаниковал один упрямый человечек, – ради Бога, не заставляйте меня.

– Вылезай, разрази тебя, – оскалил вставные зубы Тристрам.

Капрал Хаскелл вопил сверху:

– Иисусе, они идут на нас!

Резко, раскатисто треснули ружья, наполнив едкий воздух еще более едким ветчинным дымом тысячи чиркнутых спичек. Уныло свистели пули. Оттуда неслись жуткие проклятия, отсюда вопли. Тристрам, высунув над бруствером голову, видел черные гравированные срезанные тела, схватившиеся врукопашную, неуклюжие, падавшие, стрелявшие, пронзавшие, как в каком-то старом кино про войну. Он отчетливо видел, как повалился назад мистер Доллимор (вечный элемент абсурда: он будто танцевал и пытался, танцуя, стоять на ногах), а потом рухнул с разинутым ртом. Капрал Хаскелл был тяжело ранен в ногу; падая и стреляя, открыл рот (как для гостьи) перед пулей, лицо его разлетелось. Тристрам, одним коленом на верхнем мешке с землей, бешено расстреливал патроны в шатавшихся наступавших. Это была бойня, взаимное массовое уничтожение, уклониться было невозможно. Тристрам перезарядил пистолет, запоздало заразившись теперь лихорадкой бедняги Доллимора, подался назад в окоп, подошвы сапог утонули в мешках с землей, голова в шлеме, глаза и стреляющая рука оставались над бруствером. И увидел врага. Незнакомая раса, маленькие, широкие в груди, в бедрах, визжащие, точно женщины. Все они сыпались вниз, воздух был полон вкусного дыма, еще свистел пулями. И при виде всего этого, пока все это расставлялось по своим местам в холодной запасной комнате в его мозгу, все это, предвещавшееся Священной Игрой пелагианских времен, он рыгнул, а потом выплеснул из кишок все пережеванное прокисшее мясо. Один из собственных его солдат вернулся в окоп, хватая руками воздух, бросил ружье, вымолвил, задохнувшись:

– Ох, Иисусе, будь я проклят.

Потом глубоко из груди его вырвался стон – в спину вонзилась пуля. Он перевернулся, как акробат, увлекая с собой Тристрама; сплошные руки-ноги, раздвоение – суть человека. Тристрам, сильно ударившись о качавшиеся доски обшивки, борясь с мертвым грузом инкуба, хрипло испускавшего дух, услыхал с флангов, как из театральных кулис, сухой дождь пулеметного огня, явно живой по сравнению с фальшивой какофонией бомбардировки.

– Прикончим их, – думал он, – прикончим.

Потом громкие звуки утихли, не слышалось и никаких характерных человеческих звуков, только животные вздохи последних умиравших. При финальной вспышке он разглядел свои часы: 22.03. Три минуты с начала до конца. Тристрам с огромным трудом свалил со своего живота тело на пол окопа: оно свалилось со стоном. Он в страхе мрачно пополз прочь поплакать в одиночестве, сверху по-прежнему шел чудовищный запах завтрака с копченым беконом. Он неудержимо заплакал; вскоре взвыл от ужаса и отчаяния, видя во тьме, как в зеркале, собственное искаженное перекошенное лицо, слизывавшее языком слезы, с отвисшей нижней губой, трясущейся от злобы и безнадежности.

Когда жуткий порыв прошел, послышалось возобновившееся над ним сражение. Но то были лишь единичные щелчки пистолетных выстрелов, через неравные промежутки времени. В ужасе взглянув вверх, он увидел шарившие лучи фонариков, будто что-то искавшие в мешанине тел. И застыл в сильном страхе.

– Старый coop de gracy [71]71
  Искаженное coup de grace – буквально «удар милосердия», последний удар палача (фр.)


[Закрыть], – сказал хриплый голос. – Бедная сучка. – Потом пара треснувших властных выстрелов. Фонарик искал, искал над бруствером, искал его. Он лежал с напряженным лицом, как принявший ужасную смерть. – Бедный старый педер, – сказал хриплый голос; звучный выстрел, должно быть, попал в кость.

– Тут сержант, – сказал другой голос.

– С него хватит.

– Лучше наверняка, – сказал первый.

– Ох, черт, – сказал другой. – Меня тошнит от этой работы. Тошнит по-настоящему. Грязь и мерзость.

Тристрам почувствовал, как луч фонаря пробежался по его закрытым векам, потом ушел дальше.

– Ладно, – сказал первый. – Кончаем. Если разрешат. Эй, вы, – кому-то подальше, – все карманы оставьте в покое. Никакого мародерства. Имейте хоть какое-то уважение к мертвым, чтоб вас разразило.

По полю затопали сапоги; еще несколько разрозненных выстрелов. Тристрам лежал в мертвой неподвижности, даже не дернулся, когда по нему деловито протопало некое маленькое животное, принюхавшись, пощекотав усиками лицо. Вернулась человеческая тишина, но он лежал еще целую вечность, застыв на месте.

Глава 9

Наконец, в мертвой, но безопасной тишине Тристрам фонариком высветил себе путь в окоп, где капрал Хаскелл давал ему урок географии Ирландии, где ожидало действий первое отделение его взвода, напевая, развалившись; волнуясь. Там, за плотной дверью из одеяла, было тихо, смрадно, пахло жизнью. Лежали ранцы, бутылки с водой, может быть, в том числе его собственная, он ведь свалил войсковое имущество вместе с отделением, входя в окоп. Питавшуюся от батарейки лампочку в землянке погасили перед атакой, он не стал ее вновь зажигать. Фонарик осветил кучку монет на столе – гинеи, септы, таннеры, кроны, тошруны, фунты, флорины; ему было известно – это взводный общак, бесполезный для мертвых, награда для выживших, по древней традиции. Единственный уцелевший, Тристрам склонил голову, запихивая в карманы монеты. Потом набил подвернувшийся ранец мясными консервами, прицепил к поясу полную бутылку с водой, зарядил пистолет. И вздохнул перед очередным анабасисом.

Вылез из окопа, перешагивая через тела на крошечной ничейной земле, не смея включать фонарь даже снаружи. Пробравшись ощупью, вылез из противоположного окопа, очень мелкого, а потом зашагал, морщась от боли после того самого падения с бруствера на обшивку, которое так давно было, опасаясь возможного рыщущего стрелка. В слабом свете звезд простиралась голая земля. Посчитав, что прошел милю, увидел впереди на горизонте огни, туманные, редкие. Осторожно, вытащив пистолет, семенил дальше. Огни становились больше, ярче, скорей похожие на плоды, чем на зерна. Вскоре, чувствуя внутри сильно бьющийся страх, он увидел высокую проволочную ограду, бесконечно тянувшуюся в обе стороны, сплетенный из света и полутеней рисунок стальной сетки вблизи. Может быть, под напряжением, как по периметру базового лагеря. Делать было нечего, только идти параллельно ограде (прикрытия в виде деревьев, кустов не имелось), искать, решившись на провокацию, на угрозы, на применение силы, какой-нибудь законный проход, если он существует.

Он заметил на расстоянии и опасливо приблизился к чему-то вроде ворот в бесконечной ограде; ворота представляли собой крепкий металлический остов, обвитый колючей проволокой. За ними стоял деревянный сарай с единственным слабо освещенным окном, а у дверей сарая стоял часовой в серой шинели и шлеме, чуть не спал на ногах. Лачуга, ворота, проволока, темнота, часовой, – ничего больше. Часовой, увидев Тристрама, очнулся, испуганно дернувшись, вскинул ружье.

– Открывай, – приказал Тристрам.

– Ты откуда? – Выражение довольно тупой физиономии нерешительное.

– Я ведь старший по званию, правда? – взорвался Тристрам. – Впусти меня. Проводи к дежурному командиру.

– Извините, сержант. Я вроде как немножко опешил. В первый раз вижу, как кто-то идет с той стороны. – Похоже, все шло легко. Часовой открыл ворота, проехавшие по земле на роликах, и сказал: – Сюда, – другой дороги явно не было, – сержант. – Привел Тристрама в караульный барак, открыл дверь, завел внутрь. Низковольтная лампочка апельсином посвечивала с потолка; на стене в рамках общие приказы-инструкции, карта. У капрала Хаскелла был поразительно верный нюх: то была карта Ирландии. На столе, чистя ногти, положив ноги на стул, сидел капрал с прической и выражением лица Шарля Бодлера.

– Встать, капрал, – рявкнул Тристрам.

Капрал второпях свалил стул, реагируя больше на офицерский тон Тристрама, чем на его нашивки.

– Хорошо, – сказал Тристрам. – Садитесь. Вы дежурный?

– Сержант Форестер спит, сержант. Лучше я его разбужу.

– Не трудитесь. – Он решил довести блеф до точки кипения. – Я за транспортом. Где можно получить транспорт?

Капрал выпучил глаза, как Шарль Бодлер с дагерротипа.

– Ближайший мотопарк в Дингле. В зависимости от того, куда вы хотите добраться.

– Я должен доложить насчет последнего шоу, – сказал Тристрам. – Можно взглянуть на карту? – И подошел к толстому многоцветному чудищу, представлявшему собой Ирландию. Дингл, разумеется, в заливе Дингл; заливы Дингл и Трали вырезают полуостров из графства Керри. Теперь он все видел: разнообразные острова и выступы на западном побережье помечены флажками ВМ, – должно быть, сданы правительством Всей Ирландии в аренду Военному Министерству Британии в мнимых учебных целях. – Ясно, ясно, – сказал Тристрам.

– А куда, – спросил капрал, – вы хотите добраться?

– Вам должно быть известно, что не следует задавать вопросы, – одернул его Тристрам. – Слышали, естьтакая штука – секретность?

– Виноват, сержант. Сержант, – робко спросил капрал, – что тут действительнопроисходит, сержант? – Он махнул в сторону огромного закрытого поля боя.

– Вы хотите сказать, что не знаете?

– Никого туда не пускают, сержант. Никого никогда не пускали. Мы просто слышим шум, вот и все. Судя по шуму, какие-то совсем реальные учения. Но никому даже взглянуть не разрешают, сержант. Все это записано в общих инструкциях.

– А насчет того, чтоб оттуда кого-нибудь выпускать?

– Ну, видите, про это вообще ничего. Наверно, потому, что оттуда никто не приходил никогда. Я вас вообще первого вижу, а я тут уже девять месяцев. Даже не стоило ворота ставить, правда?

– Ох, не знаю, – сказал Тристрам. – Ведь сегодня они выполнили свою задачу, не так ли?

– И то правда, – сказал капрал с неким благоговением в адрес предусмотрительности всевидящего провидения. – Истинная правда. – А потом услужил: – Конечно, вы всегда можете в поезд сесть, куда бы ни хотели добраться, правда, сержант?

– Где станция?

– А, всего в паре миль вниз вон по той дороге. Ветка в Трали. Там поезд подбирает сменных рабочих в Килларни около двух по ночам. Вы легко в него сядете, если он вам хоть как-то годится.

Думай, просто думай: еще тянется та же самая ночь, но все же кажется, будто после тех засвистевших свистков как-то вне времени пролетел целый пласт времени. Сержант Лайтбоди, вдруг припомнил Тристрам, говорил что-то о поисках великого «быть-может»: забавно, что он давно уже его нашел. Для него это уже не «быть-может», а «точно». Тристрам содрогнулся.

– Вы не слишком-то хорошо выглядите, сержант. Уверены, что сможете дойти?

– Смогу, – сказал Тристрам. – Должен дойти.