Текст книги "Врата Атлантиды"

Автор книги: Эндрю Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

Наконец, неразгаданной остается загадка голов. И хотя центральноамериканские ученые предполагают, что эти головы – портретные изображения то ли выдающихся вождей, то ли особо почитаемых предков ольмеков, им никак не удается ответить на вопрос, почему у знаменитых голов столь явно выраженные негроидные черты. По мнению этих ученых, головы изображают самих ольмеков, характерные черты которых якобы до сих пор можно встретить у представителей нынешнего населения этих регионов. Однако отстаивать подобную версию – значит выступать против очевидного, ибо, кого бы ни изображали колоссальные головы ольмеков, это кто угодно, только не местные индейцы. Так что же, получается, что головы действительноизображают чернокожих американцев?

Чужеземцы с детскими лицами

Помимо явно негроидных рельефов и статуй, выполненных из камня и терракоты, раскопки на культовых святилищах в Мексике позволили открыть большое число изображений, несущих на себе несомненно монголоидные черты, или черты восточной расы. Многие из этих так называемых статуэток с «детскими лицами», таких, как знаменитая фигурка бородатого человека, известного как «Борец из Укспанапы», несут на себе явные признаки китайского или японского типа лица. Бетти Д. Меджерс, научный сотрудник отдела антропологии Национального музея естественной истории при Смитсоновском институте, считает это доказательством контактов между Китаем эпохи Шань и культурой ольмеков. Исследовательница убедительно показала, что большое число элементов, относящихся к эпохе Шань (ок. 1750 г. до н. э.), имеют близкие параллели с находками в святилищах ольмеков, датируемыми ок. 1200 г. до н. э. К их числу относятся элементы письменности (иероглифика), резьба по нефриту, использование жезлов как символов власти, сходство стилей архитектуры и планировки поселений, а также некоторые другие факторы, связанные с искусством и религией.

Неожиданную поддержку теория Меджерс получила в 1996 г., когда была опубликована информация о том, что два китайских специалиста по изучению династии Шань, доктор Майк Сю и Хань Пинь Чен, заявили, что они могут «прочесть» знаки, вырезанные на каменных долотах, найденных в раскопках на святилищах ольмеков. В чаду неизбежной шумихи, сопутствующей этому заявлению, Сю и Чен подверглись резкой критике со стороны ученых, однако не отказались от своего наделавшего шума заявления. По мнению китайских ученых: «Последние открытия и находки архаических памятников, сделанные на святилищах ольмеков и китайцев эпохи Шань, плюс активные исследования письменности ольмеков и шаньцев и анализы ДНК показали, что оригинальные идеи Меджерс вполне обоснованы, корректны и имеют под собой реальную почву».

Еще более веским аргументом в пользу взаимосвязей между Юго-Восточной Азией и Мексикой являются близкие параллели между производством одежды из лыка (коры) и техникой производства бумаги, ставшие предметом глубокого исследования, осуществленного Полем Толстым в 1960-е гг. Он установил, что из 121 основного фактора, характерного для этой промышленности, 92 являются общими для Юго-Восточной Азии и Мексики. Далее он отмечает, что не менее 44 факторов из этого числа были предназначены только для усиления внешнего эффекта и, таким образом, не оказывали решающего влияния на процесс производства материала.

Помимо этих свидетельств, особую тему представляет собой календарь затмений, включенный в астрономический труд майя, известный как Дрезденский кодекс (майя, жившие на Юкатане, унаследовали многие аспекты календарной системы от более ранней культуры – ольмеков). Этот календарь не только имеет ту же самую основу, что и календарь затмений, использовавшийся в Китае в эпоху династии Хань (ок. 202 г. до н. э. – 220 г. н. э.), но и заключает в себе те же самые погрешности! Единственным объяснением этого может быть только то, что у обоих календарей был общий источник.

Затем следует упомянуть об интереснейшей находке на археологических раскопках в регионе Вальдивия в Эквадоре, неподалеку от Тихоокеанского побережья. Так вот, там была найдена весьма характерная керамика, «фактически идентичная» по форме и дизайну керамике культуры Йомон в Японии, датируемой ок. 3000 г. до н. э. Бетти Меджерс немедленно занялась исследованиями взаимосвязей между культурами Йомона и Вальдивии. Она убедилась, что существует более чем достаточно доказательств контактов между двумя культурами на противоположных берегах Тихого океана, имевших место еще в доисторические времена.

Еще более знаменательно, что последние исследования белково-лимфоцитных антигенов человека, встречающихся в белых кровяных тельцах, показали прямую генетическую связь между некоторыми народами, живущими в Юго-Восточной Азии (а также некоторыми афро-арабскими племенами) и туземцами Американского континента, такими, как племена рама навахо, мапуче, арауканы и нахуа или уто-ацтеки Мексиканского нагорья. Так как связь эта имеет чисто генетическую природу, она могла возникнуть только путем перекрестных браков между представителями этих столь различных культур, разделенных Тихим океаном.

Все эти факты свидетельствуют о том, что если мы обратим взор на восток в поисках ответа на загадку ольмекских голов, нам придется рассмотреть возможность существования транстихоокеанского торгового маршрута, проложенного между Юго-Восточной Азией и обеими Америками. Действительно, академическое сообщество относится к возможности такого маршрута более благосклонно. Моя же точка зрения заключается в том, что колоссальные головы ольмеков, помимо черт чернокожих африканцев негроидного типа, имеют и четко выраженные черты полинезийцев – то есть расового типа, распространенного в наше время среди туземцев островных культур центрального региона Тихого океана.

И хотя большинство людей иронически относились к теориям, выдвинутым Д. Эллиотом Смитом, история в наши дни показывает его правоту. Существуют несомненные свидетельства существования транстихоокеанских контактов между Мексикой и Древними Китаем и Японией. Но раз он оказался прав в этом отношении, может быть, он был прав и тогда, когда предположил, что влияние древних египтян на культуры Мексики распространялось не только через Атлантический океан, но и из Юго-Восточной Азии? Ответ, несомненно, будет утвердительным. Однако у нас есть все основания для того, чтобы всерьез рассматривать возможность контактов между цивилизацией ольмеков и населением стран Восточного Средиземноморья.

Бородатая загадка

Кроме колоссальных голов и многогранной пирамиды, найденных в Ла Вента, в этом культовом святилище обнаружен еще целый ряд странных каменных рельефов, составляющих резкий контраст с образами, типичными для ольмеков. На них показаны фигуры выраженно семитического или, по крайней мере, восточносредиземноморского типа, для которых характерны орлиные носы, высокие скулы, выступающие челюсти, густые усы и пышные бороды. Аналогичные рельефы можно увидеть и в святилище ольмеков в Монте-Альбан. Более того, помимо фигурок и статуэток, которые несут черты негроидных африканцев или восточной расы, многие другие каменные и терракотовые изображения напоминают портреты лиц семитической расы с характерно удлиненными лицами и бородами, которые у самих ольмеков бывают весьма жидкими. Кроме того, общеизвестен факт, что у аборигенов Центральной Америки борода и усы растут весьма слабо и редко.

Американский археолог Джордж Э. Вэйлант провел исследование бородатых лиц, встречающихся в искусстве цивилизаций Мексики, и обнаружил несколько основных типов, взятых из различных культур доколумбовской эры. И хотя он не был готов признать, что это свидетельство демонстрирует выделение индивидуального начала в культуре Древнего мира, он заявил, что: «Мы оказались в затруднительном положении, когда одни и те же портретные черты передаются художниками нескольких различных племенных групп, которые, несомненно, умели выделять и передавать признаки, отличающие чужака от своего».

Так, один из каменных рельефов с явно семитическими чертами лица, обнаруженный в Ла Вента, получил у археологов ироническое прозвище «дядюшка Сэм». Американская писательница Констанция Ирвин в своей книге «Прекрасные боги и каменные лики», опубликованной в 1963 г., обратила особое внимание на этот рельеф, а также на другой образец, обнаруженный в этом же святилище. В этой поистине этапной книге она особо отметила тот факт, что, помимо несомненно семитических черт лица, ухоженной бороды и средиземноморского стиля одежды, люди, изображенные на рельефах, носили «обувь со странно перевернутыми носками», совершенно чуждую традиционному искусству ольмеков. Ирвин отмечает, что такую обувь носили только три цивилизации Средиземноморского региона: этруски, хетты и финикийцы. Этруски, делает она вывод, «наименее вероятные кандидаты на роль открывателей путей к берегам Америки», а хетты, жившие в Анатолии (современная Турция), были «народом, крепко привязанным к земле». Остаются только финикийцы, которые, по ее мнению, и совершали плавания в Мексиканский залив и завезли в Америку чернокожих африканцев.

Это заключение Констанции Ирвин выглядит почти невероятным. Но как еще мы можем объяснить присутствие на ольмекских святилищах статуй, фигурок и рельефов, изображающих людей с характерными восточносредиземноморскими и афро-негроидными чертами лица? Так как у нас нет убедительных свидетельств того, что египтяне когда-либо совершали плавание в обе Америки, мы должны попытаться найти какую-нибудь другую культуру, представители которой и были бы потенциальными виновниками гипотетической трансконтинентальной торговли наркотическими снадобьями. Как мы уже могли убедиться в главе VI, наиболее естественным навигационным маршрутом через Атлантику, помимо Северо-Западного канала, является путь согласно Северному экваториальному течению от островов Зеленого Мыса через Атлантику до Карибского архипелага. Исторические свидетельства показывают, что и чернокожим африканцам, и афро-арабам было хорошо известно о существовании Южно-Американского материка задолго до того, как португальский мореплаватель Педро Альварес Кабрал в 1500 г. «открыл» Бразилию. Более того, курение табака, по-видимому, было широко распространено по обе стороны Атлантики задолго до Колумба, и одна из древнейших известных курительных трубок была найдена на острове Марахо, лежащем в устье реки Амазонки. Она датируется примерно 1500 г. до н. э., предполагаемой датой основания цивилизации ольмеков, что приблизительно на 300 лет раньше того времени, когда ремесленники из Северной Сирии начали делать курительные трубки из камня.

Но, возможно, все эти факты каким-то образом связаны друг с другом? Может быть, именно прославленные мореплаватели-финикийцы наладили торговлю с цивилизацией ольмеков, действуя рука об руку с племенами африканских негров, населявшими в те времена Атлантическое побережье Западной Африки? Возможно, это лики финикийцев взирают на зрителей с резных каменных рельефов, обнаруженных в таких культовых ритуальных центрах, как Ла Вента, Монте-Альбан и Трес Запотес? А если это соответствует действительности, то, возможно, главными трансатлантическими поставщиками таких экзотический снадобий, как кокаин и табак, были не египтяне, а именно финикийцы? Кем же они были на самом деле – эти пресловутые финикийцы, и насколько далеко простиралось их мореходное искусство?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ТОРГОВЦЫ ПУРПУРОМ

Страна финикийцев состояла из целого ряда городов-государств, разбросанных по всему побережью Средиземноморского Леванта на землях, где сегодня находятся Сирия и Ливан. В Ветхом Завете все жители этих территорий были известны под общим наименованием ханаанеян, то есть жителей Ханаана, «страны пурпура». В переводе на греческий это слово звучит как «Финикия». Таким образом, это стало именем нарицательным, образованным от названия темно-вишневого, или пурпурного, красителя, добывавшегося из моллюсков murex и purpuraи использовавшегося для окраски драгоценных сортов тканей, столь высоко ценившихся в античном мире. Действительно, эта окрашенная в пурпурный цвет ткань считалась предметом роскоши, доступным только особам царской крови. Именно такова природа многовекового пристрастия аристократии к пурпурному цвету.

Финикийцы как нация представляли собой сложный сплав многих народов, населявших Средний Восток во втором тысячелетии до н. э. К их числу относились и выходцы из Северной Сирии и Ирака, говорившие на семитских языках, а также представители туземной культуры эпохи неолита, представители которой ок. 4500 г. до н. э. основали морской порт в древнем Гебале, или Библосе, на побережье Ливана. Представители этой самой культуры Библоса, или протофиникийцы, уже ок. 3000 г. до н. э. вели торговлю всевозможным сырьем и другими товарами с Египтом и Критом. Можно лишь предполагать, куда и насколько далеко простирались их торговые маршруты, хотя вполне вероятно, что они были частыми гостями в прибрежных портах по всему побережью Средиземноморского региона (см. главу XXVI).

Древнейшим из известных финикийских историков считается жрец Санхониатон из Берита (Бейрута). Он жил в XII в. до н. э., и его основное сочинение, озаглавленное «Богословие финикийцев», сохранилось до наших дней в составе трудов историка I в. по имени Филон Библосский. Несмотря на фрагментарный характер, тексты Санхониатона дают нам уникальную возможность заглянуть в первоистоки финикийской цивилизации, которая, по его словам, унаследовала искусство мореплавания от династии богов, которые в давно минувшую эпоху основали Библос. Эти мифические личности, как утверждает жрец, установили основы гражданского общества и произвели на свет множество сыновей и дочерей, давших впоследствии имена странам и городам-государствам по всему Восточному Средиземноморью. Еще более любопытно, что один из богов по имени Таат (финикийская форма египетского бога Луны Тота) получил в удел земли Египта, где и основал первую цивилизацию.

Это своеобразное осмысление предыстории стран Леванта в рамках как археологической, так и мифической традиции позволяет нам понять, почему финикийцам впоследствии так легко удавалось доказать своим соседям в Египте, Ассирии и Вавилоне свое несомненное превосходство в искусстве мореплавания на всех морях. Ибо в отличие от любого другого народа, заявившего о себе в первом тысячелетии до н. э., финикийцы как искушенные купцы и мореходы основывали не державы, а города-порты и поселения, многие из которых располагались на прибрежных островках или вокруг прибрежных укреплений. Цепочка таких финикийских городов протянулась с одного конца Средиземноморья до другого. Они даже имели порт на Красном море под названием Эцион-гебер (современный Фараонов остров поблизости от Эйлата), из которого отправлялись в длительные плавания, достигая берегов Сомали на Восточно-Африканском побережье, портов на побережье Аравийского залива и, по-видимому, даже Индии. И сырье, и товары повышенного спроса, от тканей до всевозможных снадобий, наркотиков, пряностей, рыбы, древесины, металлов, драгоценных камней и напитков, свободно перевозились из одного порта в другой по всему античному миру.

После основания ок. 1100 г. до н. э. крупнейших городов-портов Гадеса и Тартессоса в Иберии финикийцы получили возможность распространить свое влияние и за легендарные Геркулесовы столбы. Их экономические и политические позиции резко усилились после основания в 814 г. до н. э. на Средиземноморском побережье Ливии (современный Тунис) колонии-двойника – Карфагена. Как нация карфагеняне развивались такими темпами, что после подчинения двух финикийских городов-государств Тира и Сидона вавилонскому царю Навуходоносору в начале VI в. до н. э. Карфаген захватил финикийские торговые порты в Иберии, которые отныне перешли под его контроль. Несмотря на этот переворот, большинство античных авторов продолжают именовать Гадес и Тартессос портами, принадлежащими «финикийцам».

В последующие века карфагеняне и иберийские финикийцы активно обследовали внешний океан и основывали поселения на удобных островах в нем, например, Церне и Могадор на побережье Марокко, чтобы обеспечить дальнейшее расширение торгового товарообмена с местными жителями. Создавая совместные флотилии, они достигали даже побережья Британских островов в поисках олова и Балтийского побережья Германии в поисках янтаря. Нам уже известно, что карфагенский полководец Ганнон исследовал побережье Западной Африки на всем пути до Гвинейского залива и основал на этом пути пять городов-портов. Мы располагаем также достоверными свидетельствами о том, что карфагеняне вели торговлю с туземными народами Западной Африки и как именно велась такая торговля.

Геродот рассказывает, что по крайней мере в Африке, когда туда на условленное место торговли прибывали карфагенские суда, купцы и грузчики выгружали все грузы на берег. Здесь купцы раскладывали свои товары, разводили рядом костры и возвращались на свои суда. Дым от костров указывал место, куда и являлись местные племена. Они, в свою очередь, оставляли на берегу определенное количество золота, достаточное для оплаты товаров, и тоже удалялись. При удачном ходе сделки карфагеняне опять выходили на берег, чтобы посмотреть, сколько золота им предлагают и достаточно ли этого. Если они считали, что достаточно, то просто забирали золото, оставляли товары и уплывали. Если же золота было явно мало, они опять удалялись на корабли, как бы показывая местным жителям, что золота надо бы прибавить. Этот своеобразный бартер продолжался до тех пор, пока карфагеняне не были удовлетворены предложенной ценой, и вся сделка происходила без каких-либо контактов или общения между сторонами. Отсюда термин «немая торговля».

Вокруг Мыса

По-видимому, в первом тысячелетии до н. э. только финикийцы и карфагеняне были в состоянии напрямую торговать с обеими Америками. Более того, достаточно хорошо известно влияние мореходного искусства финикийцев на историю египтян. Геродот сообщает нам о том, что, пытаясь найти способ переправить корабли из Красного моря в средиземноморские порты Египта, фараон Нехон И (ок. 610–595 гг. до н. э.) послал отряд «финикийских мужей» в плавание вокруг Африки. И они исполнили поставленную задачу, сперва выйдя из Эцион-гебера и затем взяв курс на юг вдоль восточного побережья Африки, пока не достигли мыса Доброй Надежды. Оттуда корабли под парусами продолжили плавание вдоль побережья Западной Африки до тех пор, пока на третий год своих странствий мореходы наконец не вошли в Средиземное море. Как гласит предание, флот хорошо выдержал столь длительное плавание. Мореплаватели устраивали осенью временные стоянки, чтобы посеять привезенные семена, а затем собрать урожай.

В завершение истории Геродот рассказывает нам следующее: «Они [мореплаватели. – Прим. перев.] утверждали – я, правда, им не верю, но другие, возможно, воспримут это иначе, – будто во время плавания вокруг Ливии [т. е. Африки] они видели, что солнце встает справа от них». Этот факт – одно из доказательств того, что финикийцы действительно совершили плавание вокруг Африки. Мы судим об этом по тому, что людям античного мира даже теоретически не было известно, что если смотреть на небо из точки ниже тропика Козерога, то создается впечатление, что солнечная орбита большую часть года находится в северной части неба.

Если карфагеняне сумели достичь столь выдающихся успехов в мореходном искусстве за 2100 лет до того момента, когда португальским мореплавателям удалось вновь повторить это плавание, куда же они собирались отправиться? Если сравнить с этим походом плавание Ганнона (ок. 425 г. до н. э.), посвященное изучению Африки, то плавание финикийцев вокруг того же континента, состоявшееся на 17 5 лет раньше и не преследовавшее никакой особой цели, заслуживает того, чтобы записать имена этих мореходов на страницах истории.

Впрочем, цель у них все же была. Она заключалась в том, чтобы найти удобные места для новых опорных пунктов и еще больше расширить сферу своей торговой деятельности. Плавание финикийцев, по-видимому, состоялось, как бы мы теперь сказали, при спонсорской поддержке египетских фараонов, в частности, Нехона II. Финикийцы, несомненно, стремились найти новые источники сырья и легкореализуемых торговых товаров, которые можно было бы без особых трудностей доставлять в порты Средиземноморья и Красного моря.

Трансокеанский контакт

В главе 5 мы узнали о том, что в эпоху античности уже было известно о существовании различных групп островов, расположенных в восточной части Атлантики. Мы убедились также, что финикийские и карфагенские мореплаватели, как оказалось, устраивали свои поселения на о. Мадейра и Церне, расположенных либо у самой кромки Западной Сахары, либо возле устья реки Сенегал. Нам также известно, что они достигали берегов Азорских и Британских островов. Но плавали ли они еще дальше? Удалось ли им достичь побережья противоположной стороны Атлантического океана? Ответ на этот вопрос может быть только утвердительным.

Так, например, мы познакомились с текстами Псевдо-Аристотеля и Диодора Сицилийского, которые в один голос говорят о поселениях карфагенян на островах в Атлантике, где царит мягкий климат и есть судоходные реки. Если речь идет не о Мадейре (что можно предполагать лишь с большой натяжкой), то получается, что они имели в виду острова Карибского архипелага, скорее всего – Кубу или Испаньолу. На этих островах не только имеются удобные судоходные реки, но и, как мы уже убедились в главе VI, они, вероятно, являются синонимом знаменитых мифических Гесперидских островов, расположенных, по утверждению Стация Себоса и других, позади Горгад, мифической группы островов, отождествляемой с островами Зеленого Мыса. Если поселение карфагенян Церне действительно было расположено в устье реки Сенегал, как предполагает историк Доналд Харден, то оно занимало просто идеальное положение в качестве перевалочного пункта для трансатлантических плаваний. Здесь иберо-финикийские и карфагенские корабли перед отправкой в длительные трансатлантические путешествия к Карибским островам могли брать на борт всевозможные товары, провизию, переводчиков и даже новые экипажи.

Сэр Эдвард Герберт Бэнбери, кембриджский географ XIX в. и член Совета Королевского географического общества, придерживался мнения, что легенда, окружавшая Геспериды и изложенная Гесиодом в его «Теогонии» (ок. 700 г. до н. э.), была «почти наверняка финикийского происхождения». Это служит еще одним аргументом в пользу того, что именно финикийские мореходы первыми привезли сведения об этих островах в ойкумену античного мира.

Помимо вышеперечисленных данных, мы имеем также свидетельство карфагенского полководца Химилкона, морские путешествия и океанские походы которого упоминаются в сочинениях римского историка IV в. Руфа Феста Авьенуса. Как показано в главе II, есть все основания предполагать, что Химилкону было известно о существовании Саргассова моря, поскольку он описывает его чрезвычайно подробно, говоря, что его «с трудом можно переплыть за четыре месяца». Если это так, то у нас не остается сомнений, что столь искушенный карфагенский мореплаватель совершал плавание через Атлантический океан и, следовательно, был знаком с Вест-Индией.

По всей вероятности, финикийцы и карфагеняне держали в строгой тайне сведения не только о трансатлантических торговых путях, но и об источниках материалов и товаров, которые можно встретить и добыть в этих тропических странах. Кстати, мы ведь уже знаем, что финикийцы ок. 600 г. до н. э., в правление фараона Нехона II, совершили плавание вокруг Африки; это – первое сообщение о столь фантастическом путешествии. Не надо забывать, что сведения об этом сохранились в трудах Геродота, который почти наверняка узнал об этой истории во время своего знаменитого визита в Египет. Если все обстоит именно так, значит, мы имеем дело только со свидетельствами египтян об этом плавании. Что касается самих финикийцев и карфагенян, то тут нас окружает стена молчания, как только речь заходит о том, где именно и насколько далеко пролегали их торговые пути.

Замечательный пример того, как иберо-финикийцы стремились сделать все, чтобы знания о трансатлантических торговых путях не стали известны остальному миру, содержится в истории, рассказанной греческим историком Страбоном о некоем корабле, отплывшем от Иберийского побережья. Местом его назначения, по-видимому, были Касситериды, которые мы можем отождествить либо с островами Скилли, либо с юго-западным побережьем Англии. Там мореплаватели могли обменивать керамическую посуду, соль и изделия из меди на олово и свинец, добывавшиеся местными жителями в неглубоких рудниках. Оказавшись в открытом море, капитан финикийского корабля заметил, что за ними по пятам следует какое-то римское судно. Поняв, что задача римлян заключалась в том, чтобы разведать порт их назначения и узнать их торговый маршрут, капитан финикийцев решил изменить курс и направиться к мелководью, возможно – к коварным отмелям в окрестностях островов Скилли. В результате оба судна потерпели кораблекрушение, хотя капитану финикийцев удалось выжить, ухватившись за обломок корабля. По возвращении в родной порт он получил от города компенсацию стоимости судна и погибшего груза. Впрочем, далее рассказывается, что римляне после многих попыток в конце концов узнали об этих путях и заняли свое место на рынке, заметно потеснив на торговых маршрутах финикийцев и карфагенян.

Перед лицом столь крайних мер по защите своих торговых интересов вполне возможно, что кораблестроители набирали чернокожих африканских рабочих, переводчиков и даже грузчиков из ликситов, чтобы сопровождать корабли в трансатлантических плаваниях. Таким образом, они старались обезопасить себя от» распространения слухов и информации о заокеанском континенте среди семитского и иберийского населения городов-портов на побережье Испании и Африки. Однако, подобно тому, как любая тайна рано или поздно становится известной всему миру, вполне вероятно, что именно это и произошло на заре эпохи классической античности.

Полемика вокруг Параибской надписи

Один из наиболее часто упоминаемых примеров контактов финикийцев с жителями обеих Америк – так называемая надпись из Параиба. История ее открытия такова. 11 сентября 1872 г. Висконт Сапукахи, президент Исторического института в Рио-де-Жанейро, получил пакет, открыв который обнаружил, что в нем содержится лист бумаги, покрытый странными рукописными письменами. К листку было приложено письмо. В нем рассказывалось, что чернокожие рабы, работавшие на плантации, принадлежавшей «Жоакиму Алвесу да Коста» из Поузо Альто, в окрестностях Параиба, случайно нашли резной камень. Сразу поняв его возможное научное значение, да Коста тщательно скопировал необычную надпись и послал ее Висконту.

Член этого же института по имени Ладислау Нетто получил поручение перевести и проанализировать эту надпись, которая быстро была признана финикийской. По этому случаю он решил обратиться за экспертизой к бразильскому императору Дону Педро II, поскольку тот был единственным во всей Бразилии человеком, обладавшим достаточными знаниями в области семитских языков, чтобы попытаться перевести надпись. Добившись в этом деле весьма скромных успехов, двое ученых решили, что им следует прибегнуть к помощи зарубежного специалиста, более их разбирающегося в подобных вопросах. И они остановили свой выбор на выдающемся французском ученом и историке Эрнесте Ренане. Он проводил раскопки в Ливане и был признанным авторитетом в области семитских языков. По-видимому, стремясь не раскрывать ему полностью весь научный потенциал открытия, Нетто решил посылать Ренану с каждым письмом лишь небольшие фрагменты текста. У Ренана неизбежно возникло подозрение, и, изучив один из фрагментов, француз решил, что его пытаются провести, и отверг весь текст как подделку. В результате Дон Педро отказался оказывать поддержку Нетто, заставив его покаяться перед Ренаном в том, что он, Нетто, допустил ошибку, приняв надпись за подлинную. Подлинного автора этой аферы, «Жоакима Алвеса да Коста», найти так и не удалось, что сделало еще более весомым выводы Ренана о подлоге.

Так это дело и не сдвигалось с мертвой точки вплоть до 1967 г., когда Кирус X. Гордон, директор отдела изучения Средиземноморья университета Брандейса в Массачусетсе, решил вернуться к рассмотрению проблемы Параибской надписи. Одному из его коллег, в прошлом – студенту факультета испанистики этого же университета, попалась целая записная книжка, содержащая материалы, связанные с историей описываемого камня, в том числе и более тщательную прорисовку надписи. Экземпляр материалов был направлен Гордону, и двое ученых с энтузиазмом занялись подробнейшими исследованиями, которые сулили принести немалые дивиденды. Итак, ученые установили, что надпись была сделана особой формой семитского шрифта, которая в 1872 г. была еще неизвестна. После преодоления нескольких трудных мест был сделан полный перевод надписи. По утверждению ученых, она гласила:

«Мы – сидонские ханаанеяне из города Царя Торговли. Мы прибыли на этот далекий остров, в страну гор. В девятнадцатый год правления нашего могущественного царя Хирама мы принесли отрока в жертву небесным богам и богиням и отправились из Эцион-гебера в Красное море. Мы вышли в море и вместе с десятью кораблями за два года вместе совершили плавание вокруг Африки. Затем рука Ваала разделила нас, и мы расстались со своими товарищами. И вот мы, двенадцать мужчин и трое женщин, прибыли сюда, на «Железный остров». Могу ли я, повелитель флота, исчезнуть без следа? Нет! Да благословят нас небесные боги и богини».

В тексте говорится о судне «ханаанеян», или финикийцев, которое вышло из порта Эцион-гебер на Красном море и отправилось в плавание вокруг Африки, то есть следовало тем же самым маршрутом, которым следовали и финикийские моряки, совершившие в 600 г. до н. э. под покровительством египетского фараона Нехона II такое же плавание. Но затем, вместо того чтобы повернуть на север и держаться вдоль побережья Западной Африки, корабль взял курс на юго-запад и в конце концов достиг Бразилии. И какой бы невероятной ни показалась эта история, тем не менее текст воспроизводит практически все, что нам известно о финикийцах, в том числе и их нездоровую страсть к жертвоприношениям детей. Особый интерес представляет встречающаяся в надписи ссылка на «руку Ваала», звучащая во многом аналогично нашей пословице «рука судьбы». По мнению Гордона, она была неизвестна вплоть до открытия в 1939 г. на Кипре финикийской надписи, содержащей такое же выражение.