Текст книги "Врата Атлантиды"

Автор книги: Эндрю Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ПЛАВАНИЯ ЧЕРЕЗ АТЛАНТИКУ

Факты и свидетельства, представленные в предыдущих главах, со всей ясностью показывают, что в начале первого тысячелетия до н. э. пунктом назначения трансокеанических плаваний были территории, занятые ольмеками в Мексике. Далеко на западе находились Япония и Китайская империя, а на востоке – иберо-финикийцы из Гадеса и Тартессоса и карфагеняне из Северной Африки… Все они, вероятнее всего, оставили свой след в культурном наследии цивилизаций Центральной Америки. Но даже если мы имеем достаточно оснований, чтобы предположить, что ольмеки могли снабжать купцов, приплывших из-за океана, табаком и кокой, кто был способен, минуя добрых полсвета, доставить эти ценнейшие товары в Египет эпохи фараонов для услаждения сильных мира сего? Давайте сперва рассмотрим вопрос о табаке.

Дыма без огня не бывает

Мы не располагаем бесспорными доказательствами того, что ольмеки были знакомы с практикой вдыхания дыма от табака или каких-либо иных наркотических веществ. Впрочем, это ни о чем не говорит, ибо нам известно, что курение табака было очень широко распространено среди преемников ольмеков – майя, которые, согласно общепризнанной хронологии, впервые создали ключевые центры на полуострове Юкатан в Мексике и других районах Центральной Америки примерно около 100 г. до н. э. В самом деле, наше слово «сигара» происходит от слова «сикар», означавшего на языке майя либо табак, либо саму сигару. Более того, майя даже изображали своих богов курящими толстые сигары, надев огромные головные уборы. Один из таких богов, бог L с головой черного ягуара, считался покровителем торговцев. Именно в этой роли он и изображался с сигарой во рту и связкой различных товаров на спине. Происхождение таких богов нам неизвестно. Впрочем, можно предположить, что они представляют собой предков – ольмеков, поскольку нам известно, что майя унаследовали многие свои знания от ольмеков, которые, видимо, считались богоподобными существами. Если это так, то маловероятно, чтобы ольмеки не были завзятыми курильщиками, а если были, то именно на них в первую очередь падает подозрение в том, что они-то и были главными поставщиками этого ценнейшего товара в страны античного мира.

_{Бог L из пантеона майя, курящий сигару. Не свидетельствует ли это изображение о том, что отдаленные предки майя были изобретателями табакокурения в Центральной Америке?}

А если ольмеки в самом делеторговали табаком, может быть, они-то и познакомили античных мореплавателей, прибывших из Средиземноморья, с удовольствием, испытываемым при курении табака? Вспомним, что, возможно, именно такую манеру курения и переняли у них первые испанские мореплаватели-конкистадоры, достигшие берегов Вест-Индии в эпоху открытий. Как уже отмечалось, одна из древнейших курительных трубок была найдена на острове Марахо, расположенном в устье реки Амазонки. Она датируется примерно 1500 г. до н. э., то есть за 300 лет до того, как в Северной Сирии вошло в моду курить изящные трубки, вырезанные из твердого камня. Так как весьма вероятно, что эти трубки применялись для вдыхания дыма, то есть все основания предполагать, что и финикийцы заимствовали страсть к курению табака у представителей одной из центральноамериканских культур, например, у ольмеков. Если так оно и было, то вполне возможно, что те же финикийские торговцы примерно ок. 1200 г. до н. э. и познакомили древних египтян с усладами табакокурения. Но 1200 г. до н. э. – это на целый век раньше даты основания иберийских портов, таких, как Гадес и Тартессос, и на много столетий раньше официальной даты основания Церне на побережье Северной Африки. Вправе ли мы считать, что табак был известен в Древнем Египте, на основе всего лишь предположения о том, что финикийские и карфагенские торговцы вполне могли доставлять его туда?

Это весьма непростой вопрос, и наиболее убедительным ответом на него будет утверждение, что табак, известный в Египте в 1200 г. до н. э., был либо местного происхождения, либо импортировался в страну по какому-то другому маршруту, предположительно существовавшему между Америкой и Юго-Восточной Азией. Однако признание реальности транстихоокеанского маршрута означало бы, что после привоза в Азию морским путем табак пришлось бы везти еще и сухопутным или продолжать его доставку морским путем вокруг всего побережья Юго-Восточной и Южной Азии до тех пор, пока груз не будет доставлен на Средний Восток. На самом деле практически вероятен лишь второй, морской путь, а это означает существование некоего обмена и сотрудничества между культурами не только Юго-Восточной Азии, но и Индонезии, Индии, Аравии и, наконец, Красного моря. Если так оно и было на самом деле, мы вправе ожидать выявления немалого количества следов контактов между представителями различных культур, населявшими различные регионы Азиатского континента. Это по многим позициям заставляет нас возвратиться к идее транстихоокеанских контактов, высказанной в начале 1920-х гг. Графтоном Эллиотом Смитом в своей забавной, но весьма глубокой книге «Слоны и энтологи». Он полагал, что самые ранние цивилизации центрально-американского региона имели торговые связи с Китайской империей, которая, в свою очередь, вела активную торговлю с Индией и Египтом.

Для меня не составляет никакой проблемы допустить возможность существования торговой сети между обеими Америками и жителями Юго-Восточной Азии. Не будет для меня проблемой и признать, что табак мог доставляться в Азию по тому же транстихоокеанскому маршруту. Но я хотел бы знать, кто конкретно мог вести торговлю табаком с древними египтянами ок. 1200 г. до н. э. Так как нам известно, что финикийцы создали свои порты на Красном море примерно в 1000 г. до н. э., а вероятно, и раньше, они и могли иметь торговые связи с азиатскими купцами в портах на побережье Аравийского моря, с теми самыми купцами, которые могли импортировать американский табак через Индию и Юго-Восточную Азию. Никакой другой народ в те времена не занимал столь привилегированного положения. Но даже если все это и соответствует действительности, почему же нам никак не удается найти свидетельств употребления табака в других культурах, существовавших в тех регионах? Такие факты обнаружены только в Африке, где дикорастущая форма этого растения была известна с незапамятных времен. Из Западной Африки табак мог попасть в Судан и Египет, где, согласно имеющимся свидетельствам, его применение в доколумбовскую эпоху в медицине и для курения получило такое распространение, как нигде в мире, кроме Америки. Более того, лингвистическое сопоставление слов «тобакко» в Африке и Центральной Америке свидетельствует о неких связях, неизбежно включавших в себя и трансатлантические контакты. Таким образом, куда более вероятно, что табак, поступавший в Египет в 1200 г. до н. э., доставлялся туда по трансатлантическому торговому маршруту финикийскими купцами, использовавшими для этого порты в Ливии или Иберии.

Порты в Испании

Хотя принято считать, что финикийцы не совершали трансатлантических плаваний примерно до времени основания Карфагена (ок. 814 г. до н. э.), свидетельства присутствия иберийских кельтов бронзового века в Северной Америке примерно в 1500 г. до н. э. говорят о существовании уже в то время активных трансатлантических контактов. А так как нам известно, что эти самые иберийские земли еще в 1100 г. до н. э. находились в руках финикийцев, есть все основания полагать, что наиболее древние порты на полуострове были основаны гораздо более древней расой средиземноморского происхождения. Действительно, во время раскопок, проводившихся в 1920-е гг., Елене М. Уисшоу, директору англо-испанско-американской школы археологии, удалось открыть в Ньебле, неподалеку от местоположения древнего Тартессоса, комплекс дольменов эпохи неолита, содержащий храмы, крепость, системы подачи воды и гавань. Так как на месте раскопок то и дело встречались артефакты, относящиеся к медному или бронзовому веку и датируемые в районе 2500 г. до н. э., госпожа Уисшоу сделала вывод, что в ту отдаленную эпоху на Иберийском полуострове уже поселились представители некой цивилизации мореплавателей. Но особенно интригующим выглядит ее заключение о том, что в столь ранние времена ни одна из цивилизаций Средиземноморского региона не совершала и не могла совершить трансатлантических плаваний, а остатки древнего порта в Ньебле были составной частью торговой колонии, принадлежавшей империи атлантов, которую и описывает Платон в своих диалогах «Тимей» и «Критий». Это экстраординарное заключение привело госпожу Уисшоу к мысли о том, что возраст наиболее ранних найденных каменных построек составляет от 10 000 до 15 000 лет. Ее взгляды были изложены в книге «Атлантида в Андалусии», впервые увидевшей свет в 1929 г.

Остается неясным, кто же мог осуществить столь масштабные работы по строительству порта из камня в юго-западной Испании за многие тысячи лет до прибытия туда ок 1100 г. до н. э. финикийцев (см. также главу XXVI). Все, что нам известно об этом, – это сообщение Страбона о том, что у турдетян, жителей Турдессоса, хранятся хроники, уходящие в прошлое на 6000 лет. Не исключено, что этот факт мог повлиять на экстраординарные теоретические построения Елены Уисшоу.

Если мы, таким образом, предположим, что трансатлантические плавания имели место еще в начале второго тысячелетия до н. э., я не вижу причин отрицать утверждение, что табак, обнаруженный в мумии Рамзеса II, был доставлен в Египет протофиникийскими мореплавателями, имевшими торговые связи с культурами Центральной Америки, в частности с оль-меками. В пользу этой точки зрения говорят и имеющиеся у нас сведения о производстве и продаже коки в первом тысячелетии до н. э.

Как мы убедились в главе VIII, жевание листьев коки было широко распространено в Перу еще в 2500 г. до н. э., а широкие растянутые щеки жевалыцика коки часто встречаются у колумбийских каменных истуканов, датируемых приблизительно 1500 г. до н. э. К тому времени посадки коки получили уже широкое распространение во всем регионе Анд, от Колумбии на севере до Чили на крайнем юге. В Эквадоре, например, следы извести, используемой для выделения кокаина из листьев коки, были обнаружены в тыквообразных сосудах, найденных в раскопках городищ, принадлежавших культуре Махалилья в провинции Манаби. Эти находки датируются примерно периодом между 1500 и 1000 гг. до н. э.

_{Сценка, представленная на керамическом сосудике культуры Мохе (Перу) с изображением жевальщиков коки (справа), призывающих дух божественного растения (слева). Не был ли кокаин, найденный в египетских мумиях, родом из Перу?}

Несмотря на широкое распространение коки во всем регионе Анд, действительно ли она забралась гораздо севернее и достигла Мексики, где в период между 1200 и 400 гг. до н. э. переживала свой расцвет культура ольмеков? Если так оно и было, то представители какой культуры могли доставить ее с нагорий Анд в культовые центры и святилища Мексики, такие, как Ла Вента, Монте-Альбан и Трес Запотес? Не сохранились ли свидетельства того, что ольмеки могли вступать в контакт с некой южноамериканской культурой, занимавшейся торговлей кокой?

Страна Чавин

Ответ, по всей вероятности, будет утвердительным, поскольку уже давно бытуют сведения, что ольмеки могли вступать в той или иной форме в контакт с Чавином, развитой перуанской культурой, расцвет которой приходится на период между 1000 и 200 гг. до н. э. Между этими двумя культурами, возникшими в дебрях тропических лесов, существуют многочисленные параллели. Наиболее часто упоминается то значение, которое и те и другие придавали культу ягуара, включавшему в себя широкое использование иконографических мотивов семейства кошачьих. Само по себе это может показаться недостаточно весомым доказательством, особенно если учесть, что мотив ягуара можно встретить у различных культур региона Анд той же самой эпохи. Однако присутствие этого культа у ольмеков заслуживает особенно серьезного внимания, поскольку форма ягуара у ольмеков удивительно близка к аналогичным изображениям у мастеров Чавина. И, что еще более важно, именно в годы формирования культуры Чавин в Перу из Центральной Америки проник маис (кукуруза)! Этот несомненный факт заставил некоторых ученых высказать предположение о существовании некой формы межкультурных связей между Чавином и ольмеками.

Как заметила в этой связи американская писательница Констанция Ирвин:

«Можно предполагать, что… представители Центральной Америки, вероятнее всего ольмеки, совершали экспедиции в Перу, принося с собой не только маис, но и менее существенные в материально-бытовом плане дары: архитектурные навыки, кое-какие познания в астрономии, культ кошачьих и, возможно, даже почитание бородатого Доброго Бога».

Итак, если маис в Перу завезли именно ольмеки, не вправе ли мы высказать предположение о своего рода торговле им в обмен на листья коки, доставлявшиеся по известному маршруту караванами носильщиков из Ильямас по нагорьям Эквадора и Колумбии?

Культура Чавин выработала свой собственный весьма характерный художественный стиль, в котором использовались камень, керамика и обсидиан. Произведения этого стиля встречаются в Перу повсеместно. Несмотря на то, что главный культовый центр этой культуры, Чавин де Хуантар, расположен на Центральном нагорье, артефакты, созданные в стиле Чавин, были обнаружены далеко на юге, на плато Наска, что свидетельствует о том, что представители этой культуры имели весьма широкие торговые связи.

Но действительно ли Чавин торговал листьями коки?

Во многих районах Анд кока считалась ценной культурой, которую выращивали на плоскогорьях в особых зонах, так называемых юта, расположенных на высотах от 500 до 2500 м над уровнем моря, где были созданы идеальные условия для ее культивации. Две главные формы Erythroxilon, относящиеся к виду коки, издавна были культурными растениями и выращивались в этих особых зонах на высоте от 200 до 1800 метров, а другой подвид, собственно кока, культивировался на высотах между 500 и 1500 метров. Можно не сомневаться, что кока была важным товаром в местной и региональной экономике Перу, особенно вокруг Чавина. Ее либо обменивали на другие товары, доставлявшиеся по межрегиональным торговым маршрутам, либо получали в крупнейших церемониальных центрах и святилищах в качестве подношений главным божествам от паломников, прибывавших из далеких общин поклониться святым местам.

Важнейшим культурным и религиозным центром культуры Чавин в центральных нагорьях Перу был Чавин де Хуантар, расположенный у подножия гор между двумя горными хребтами – Кордильера Бланка (Белые Кордильеры) и Кордильера Ориенталь (Восточные Кордильеры), там, где река Хуачекса впадает в более крупную реку – Мосну. Мосна, в свою очередь, поворачивает на северо-северо-восток и впадает в большую реку Мараньон, являющуюся притоком Амазонки. И хотя Чавин де Хуантар был отнюдь не самым крупным центром культуры Чавин, он, несомненно, был наиболее впечатляющим святилищем. Взять хотя бы своеобразный Старый Храм и окрестные поселения, расцвет которых пришелся на период между 1000 и 500 гг. до н. э., период, известный в археологии как поздний начальный период. Будучи ключевым деловым центром, он представлял собой важный перекресток торговых путей, по которым доставлялись всевозможные товары. И несмотря на то, что Кордильера Бланка служит естественным барьером, протянувшись параллельно побережью океана на 180 км, в ней имеется целый ряд перевалов, позволивших Чавин де Хуантар стать оживленным пересечением различных панрегиональных торговых путей.

Картель торговцев кокой

Найденные при раскопках древних поселений выгребные ямы, в которых были обнаружены черепки керамики из южных, центральных и северных районов нагорий, ясно по-называют, что в Чавин де Хуантар поступали товары со всего Перу. В качестве коммерческого центра он выполнял роль своего рода перевалочного пункта и склада, куда поступали товары перед дальнейшей доставкой по торговым путям, пролегавшим по естественным коридорам. Как пишет в своей весьма впечатляющей книге «Чавин и истоки цивилизации в Андах» Роберт Л.Бургер: «Таким образом, раннее поселение Чавин де Хуантар занимало очень выгодное положение для того, чтобы иметь доступ к торговым путям, связывавшим между собой весьма удаленные друг от друга зоны и центры производства товаров, извлекая немалую выгоду из возможности регулирования или контроля использования этих маршрутов представителями других этнических групп».

Нам известно, что одним из наиболее важных товаров, проходивших через торговые пути Чавин де Хуантар, была кока, несмотря на то, что местоположение самого центра на нагорье не позволяло выращивать ее непосредственно на месте. Но если кока действительно являлась столь важным коммерческим товаром и в то же время не могла выращиваться непосредственно в самом Чавин де Хуантар, откуда же она могла поступать сюда?

Одним из наиболее известных центров производства коки в ранний период был Багуа, расположенный на нагорьях на севере Перу, на берегу одного из притоков реки Мараньон. Там, на высоте 522 м над уровнем моря, сельскохозяйственные земли в окрестностях Багуа были просто идеальными для выращивания коки. Более того, так как поселение было расположено на перекрестке важных торговых путей, ведущих на запад, к побережью Перу, на север, к нагорьям Эквадора и на восток, к Амазонской низменности, оно само вскоре стало очень значительным коммерческим центром. Экзотическая керамика, найденная на раскопках в Багуа, демонстрирует большую протяженность этого торгового маршрута, связывавшего различные экономические зоны, населенные представителями культуры Чавин.

Таким образом, можно считать доказанным, что по крайней мере часть грузов коки, поступавших в Чавин де Хуантар и продававшихся там, в этом важнейшем культурном и церемониальном центре Чавина, поступала из Багуа. В то же время удобное стратегическое положение самого Багуа показывает, что кока, производимая там, могла транспортироваться прямо на север, не обязательно проходя через Чавин де Хуантар. Другими словами, кока могла поставляться из Багуа напрямую, через Эквадор и Колумбию, в Центральную Америку – на земли, где жили ольмеки.

Итак, мы с уверенностью можем утверждать лишь то, что в тот период культурой Анд, имевшей прямые торговые связи с ольмеками, скорее всего были представители культуры Чавин. Только эту культуру связывает с архаичной мексиканской цивилизацией несомненное сходство культурных типов. В свою очередь, ольмеки, вероятно, наладили торговые связи с торговцами, приплывавшими из-за океана, – финикийцами и карфагенянами.

Разумеется, вполне возможно, что финикийские купцы обходились и без посредников и поддерживали прямые торговые контакты с южноамериканскими культурами, например, с Чавином. В этой связи Констанция Ирвин так комментирует этот факт: «Если мореплаватели древности, как и их позднейшие коллеги, искали пути на Запад, то они, вероятно, выбрали Амазонку и плыли по ней до тех пор, пока не добирались до непроходимых участков, расположенных, кстати, не так далеко от Чавин де Хуантар [и даже Багуа]». Это указывает на возможность прямого или косвенного контакта между Юго-Восточной Азией и производящими коку культурами в Перу, Эквадоре и Колумбии. Однако я склонен подозревать существование тройственного торгового картеля, существо-вашего между культурой Чавин (Перу), ольмеками (Мексика) и финикийцами (античное Средиземноморье). Эта поликуль-турная торговая сеть, по-видимому, поставляла не только коку, но и знания о том, как получать пурпурную краску из раковин крохотных моллюсков (в чем особенно преуспели финикийцы) и прясть и ткать хлопок для одежды (см. Приложения I и II).

Другая увлекательная область исследований – распространение коки в доколумбовскую эпоху в других регионах Америки. Дело в том, что растение кока культивировалось не только в таких странах, как Чили, Боливия, Перу, Эквадор, Колумбия и Бразилия, но и некоторые его разновидности были найдены в Гвиане, Панаме и даже в Северной Мексике и на Кубе. Свидетельства жевания листьев коки были получены в других культурах доколумбовской эпохи в таких странах, как Коста-Рика, Никарагуа, Панама и все Атлантическое побережье Южной Америки.

Но возможно ли допустить, что ольмеки, или предполагаемый трансатлантический торговый картель, получали партии коки не из Чавина (Перу), а из какой-нибудь центральноамериканской страны? Могла ли какая-то из цивилизаций доколумбовской эпохи, возникших в таких странах, как Коста-Рика, Панама или Никарагуа, получать коку из Перу, а затем переправлять ее северным народам, в том числе и ольмекам? А как же насчет Мексики и Кубы, где разновидности Erythroxilon растут с незапамятных времен? Практиковалось ли когда-нибудь в этих странах жевание листьев коки?

До тех пор, пока не будут получены новые факты об употреблении кокаина в обеих Америках и античном Средиземноморье, – это все, что мы можем сказать по этой увлекательной теме. В заключение надо отметить, что торговцы, обеспечивавшие поставки табака и кокаина ко двору египетских фараонов и в храмы в период ок. 1200 г. до н. э., были, по всей видимости, финикийцами и карфагенянами. Никакой другой народ, кроме них, обладавших острым коммерческим чутьем, духом поиска новых путей и бывших к тому же искусными мореплавателями, не находился в те времена в столь уникальном положении. Но если финикийцы и карфагеняне действительно принесли в Средиземноморье мифы о карибской катастрофе задолго до времени Платона, может быть, эти народы прямо связаны с легендой об Атлантиде? И как это ни покажется невероятным, ответ будет только утвердительный.

Карта, показывающая распространение жевания и поставок коки в Америке в доколумбовскую эпоху. Как знать, не охватывала ли торговля кокой земель ольмеков и островов в Вест-Индии, в частности, Кубы, где, как известно, это растение было распространено задолго до открытия Нового Света?

_{Карта, показывающая распространение жевания и поставок коки в Америке в доколумбовскую эпоху. Как знать, не охватывала ли торговля кокой земель ольмеков и островов в Вест-Индии, в частности, Кубы, где, как известно, это растение было распространено задолго до открытия Нового Света?}

Язык Атлантиды

В главе III мы узнали, как в платоновском диалоге «Критий» Атлас – первородный сын из пяти пар сыновей-близнецов Посейдона – стал первым царем Атлантиды, а его брат-близнец унаследовал «оконечность острова [Атлантиды] от Геркулесовых столбов, обращенную к местности, которая сегодня известна под названием Гадира». Здесь же мы узнали, что по-гречески имя этого близнеца звучало как Эвмел, но «на языке его собственной страны его звали Гадир, и нет сомнений, что его имя и дало название тем землям».

Эти слова заключают в себе весьма важные факты. Прежде всего, мы должны вспомнить, что размеры Атлантиды, указанные в «Критии» и равные Ливии и Азии вместе взятым, не имеют никакого отношения к материку, а означают лишь территории, на которые простиралась власть царей Атлантиды. Во-вторых, Гадира, или Гадес, – это, разумеется, финикийский город-порт, основанный в юго-западной Испании ок. 1100 г. до н. э. Любопытно, что Гадира – единственное, кроме Геркулесовых столбов, место, упоминаемое в связи с платоновским островом в Атлантике. Этот факт приобретает особую важность после слов «на языке его [Эвмела] собственной страны [т. е. Атлантиды] его звали Гадир». Другими словами, Платон думал, что «Гадира» и «Гадир» представляют собой имена на языке атлантов. Итак, как же мы можем объяснить эту взаимосвязь между Гадирой и Атлантидой?

Гадира, или Гадейра – это греческие варианты первоначального финикийского или карфагенского названия этого города-порта. Плиний в I в. н. э. ссылается на него, называя «Гадир», что, по его словам, на «пуническом» (т. е. карфагенском) языке означает «ограда». Видимо, это слово происходит от трехбуквенного семитического корня g-d-r, что означает «преграда» или «преграда из камней». Итак, это название можно интерпретировать как «город, обнесенный стеной», или «город стен», подобно Гедеру, неустановленному городу ханаанеян, упоминаемому в Библии, и Гедору, городу на нагорьях Иудеи. Оба эти названия происходят от того же корня, что и Гадес.

Так как имена Гадира и Гадир имеют явно семитическое происхождение, это ясно указывает, что «язык его [т. е. Эвмела или Гадира] собственной страны» был ворсе не языком Атлантиды, как думал Платон, а пуническим.Другими словами, первоначальным языком традиции легенд об Атлантиде был карфагенский. Приняв этот вывод, мы должны признать, что те, кто познакомил Платона с легендой об Атлантиде, использовали Гадиру в качестве географического ориентира, чтобы лучше объяснить протяженность сферы влияния царей океанской Атлантиды. Но, упоминая Гадиру, эти повествователи невольно выдали себя, поскольку, по всей вероятности, народами-мореплавателями, упоминавшими этот испанский город-порт в качестве ориентира, были финикийцы и карфагеняне.

Даже несмотря на то, что Гадира, или Гадес, – это всего лишь географический пункт, упоминаемый в связи с размахом сфер влияния царей Атлантиды, у нас имеютсясвидетельства того, что в рассказе об Атлантиде фигурируют названия и других карфагенских поселений. Например, сам Карфаген долгое время сравнивали с описанием города на Атлантиде, приводимым у Платона. Оба этих города были расположены на невысоких, хорошо укрепленных холмах, причем расположение доков и водопроводов, имевшее место в Карфагене, оказалось весьма похожим на описание цитадели столицы Атлантиды. Теперь мы знаем, сколь близки между собой концепция Атлантиды у Платона и карфагенский порт Церне, расположенный на западном побережье Африки. Этот небольшой островок, расположенный предположительно либо у берегов Западной Сахары, либо в устье реки Сенегал, ассоциируется у Псевдо-Скилакса с «районами» океана, «ставшими непроходимыми из-за сплошного ила и водорослей», что представляет собой несомненную аллюзию на Саргассово море. Но почему Церне ассоциируется именно с этим регионов океана, если античные мореплаватели, рассказавшие обо всех этих опасностях, не погибли в кораблекрушении и не окончили свои дни на легендарном острове?

Феликс Берлиоз, французский географ XIX в., даже пришел к выводу, что Церне и был той самой сказочной Атлантидой Платона. Опираясь на рассказ Диодора Сицилийского об атлантиках (атлантах Геродота), из среды которых «мифология выбирает героев для рождения будущих богов», Берлиоз предположил существование могучего народа атлантов, которые появились на Церне и вскоре стали огромной Ливийской державой.

Более вероятно, впрочем, что ассоциации Церне с легендой об Атлантиде возникли не потому, что платоновская Атлантида лежала неподалеку от Африки, а просто потому, что это карфагенское островное поселение было перепутано с другими легендами и историями, рассказывающими о далеких островах, которые можно увидеть в океане после многодневного плавания где-то за Геркулесовыми столбами. По всей вероятности, именно по этой причине реальные аспекты плаваний через Атлантику перемешались с ядром легенды об Атлантиде, включая, по-видимому, и идею о том, что на острове (т. е. Атлантиде) водились даже слоны. Вспомним, слоны упоминаются в отчете о реальном плавании Ганнона, карфагенского полководца, совершившего ок. 425 г. до н. э. плавание вокруг Северо-Западной Африки. Более того, именно в ходе этого плавания Ганнон и основал островное поселение на Церне. Но неужели эти истории перепутались до такой степени, что африканские слоны, которых действительно можно встретить за Геркулесовыми столбами, одним махом были перенесены из камышовых болот Мавритании в пресловутую Атлантиду, описание которой явно содержит некоторые элементы, возникшие исключительно в результате контактов карфагенян с побережьем Африки?

Увы, в этом деле нет ничего ясного и определенного. И все же если мы вправе указать на тех, кто в самом деле «завез» легенду об Атлантиде в платоновский античный мир, нам придется обратиться не далее чем к иберийским финикийцам и их «подельникам по преступлению» – карфагенянам. Именно у них мы находим гораздо более раннийисточник легенды о затонувшем острове, расположенном где-то по ту сторону Западного океана. Тайна, окружающая затопление Багамского сухопутного массива, и фрагментарная раздробленность островов Карибского архипелага просто взывают о необходимости продолжения исследований, если мы, конечно, хотим узнать правду о том, что же могло произойти в этом тропическом районе за многие тысячи лет до появления исторических хроник. Однако, прежде чем заняться этой проблемой, мы должны перенестись во времени на много веков вперед и посмотреть, что же было известно о подлинном местонахождении погибшей Атлантиды в эпоху Средневековья, точнее, во времена, непосредственно предшествовавшие эпохальным плаваниям Христофора Колумба.