Текст книги "Глубокий чёрный (ЛП)"

Автор книги: Энди Макнаб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Похоже, Джерал Абдул аль-Хади за последние десять лет довольно много переезжал. Передо мной лежало одиннадцать адресов с телефонами, а также имена и телефоны его бывших соседей. Если это была квартира, то мне давали имена и номера домов почти всего квартала.

Записи о браке показали, что Джерри женился на Рене в Буффало в июле 2002 года. Девичья фамилия невесты – Меттер.

Я позвонила наугад по нескольким номерам. Извинившись за столь поздний звонок, я сказала, что пытаюсь дозвониться до Джерри, но его телефон, похоже, сломался. Это чрезвычайная ситуация, не могли бы они его вызвать? Разозлённые бывшие соседи сообщили мне, что Джерри переехал. Я, как идиотка, поступила естественно и поехала дальше.

Джерри выписался. Я не был уверен, хорошие это новости или плохие; решил, что решу, когда приеду в Багдад.

А как насчёт Нухановича? Google выдал всего несколько ссылок. Я выбрал одну, которая привела меня на сайт, где публиковались переводы статей из пакистанских газет, посвящённых бойкоту Coca-Cola.

Похоже, журналисту нравился тридцатипятилетний Хасан Нуханович, и он с гордостью называл его одним из самых прогрессивных и революционных мыслителей мусульманского мира. В Пакистане ходили слухи, что Нуханович приехал в страну, чтобы немного поучить их истории США. В 1766 году американцы изобрели политическое оружие, без которого революция могла бы не увенчаться успехом: потребительский бойкот.

Мне рассказывали, что ещё до того, как Америка стала государством, она уже представляла собой общество потребителей, насчитывающее два с половиной миллиона человек и разбросанное вдоль восемнадцати сотен миль восточного побережья. Но у колонистов было мало общего, кроме слабости к тому, что Сэмюэл Адамс называл «безделушками Британии».

В 1765 году Закон о гербовом сборе ввёл пошлину на бумагу, используемую в повседневных деловых и юридических операциях. В ответ на это купцы по меньшей мере в девяти городах проголосовали за отказ от всего британского импорта. Бенджамина Франклина вызвали в Лондон, где парламент потребовал от его народа уплаты налогов. Франклин напомнил Палате представителей, что его народ является крупным потребителем британских товаров, но эту прибыльную привычку тратить деньги не следует воспринимать как должное: американцы могли либо производить всё необходимое сами, либо просто обходиться без этого. Месяц спустя Закон о гербовом сборе был отменён, и торговля британскими товарами продолжала процветать.

Всего два года спустя британцы забыли этот урок. Парламент принял Закон о доходах Таунсенда, обложив налогом чай, стекло, бумагу и всё необходимое. «Угроза Франклина стала реальностью», – говорилось в статье. «Бойкот превратился в общественное движение. Не менее важно и то, что он позволил женщинам, жителям маленьких городов и беднякам стать политическими активистами. В Бостоне в 1770 году сотни женщин подписали петиции, в которых заявили, что не будут пить чай, и, конечно же, в конце концов устроили большую вечеринку с несколькими ящиками чая в гавани».

Города опубликовали подробные списки всех товаров, подлежащих табу. Добровольные объединения образовали группы поддержки граждан, чтобы гарантировать, что никто не покупает бойкотируемые товары, и нападали на тех, кто это делал. Британцев атаковали по больному месту – по их карману. Америка объединялась против метрополии, и очень скоро стало модным не покупать британские товары. Не имело значения, были ли американские товары низкого качества; не имело значения даже то, что их не существовало. Это было изменением мышления.

И, судя по всему, именно этого и пытался добиться Хасан Нуханович: побудить людей вернуть себе контроль над своей судьбой у тех, кто считал, что имеет право диктовать свою волю другим культурам.

Вот и всё. Никаких новых фотографий, никаких интервью. Неудивительно, что он стеснялся камер. Помимо того, что он был мишенью для всех религиозных фундаменталистов и политических экстремистов, похоже, он не слишком-то расположил к себе и могущественные транснациональные корпорации. В статье в Newsweek один репортёр, которому несколько месяцев не удавалось добиться интервью, написал: «Можно сказать, это было похоже на получение крови из камня – если бы только удалось прорваться сквозь легионы привратников и непроницаемую дымовую завесу безопасности. По сравнению с Хасаном Нухановичем Усама бен Ладен – просто медиа-проститутка».

Я нажал на другую ссылку, где воспевались новые бренды колы, принадлежащие мусульманам, и предлагающие реальную альтернативу тем, кто обеспокоен действиями некоторых крупных западных транснациональных корпораций, которые прямо или косвенно поддерживают угнетение мусульман. Вновь поговаривали, что Нуханович в прошлом году пробрался в Пакистан, чтобы объяснить, что Coca-Cola олицетворяет американский капитализм, и что, бойкотируя её, потребители посылают мощный сигнал: эксплуатация мусульман не может продолжаться бесконтрольно. Но правительство Пакистана это не слишком впечатлило. Население страны составляло примерно половину населения США – огромный рынок. Два процента доходов страны поступало от налога на продажу Coca-Cola.

Представительница лондонской Исламской ассоциации по правам человека заявила, что война с терроризмом превратила все американские бренды в объект негодования, а покупка альтернативных брендов помогла мусульманской общине почувствовать себя лучше. «Это даёт нам ощущение, что мы можем что-то сделать», – сказала она. «Coca-Cola стала важным символом Америки. Это осязаемый символ в то время, когда растет недовольство внешней политикой США».

В ответ компания Coca-Cola заявила, что неофициальный бойкот американской продукции в ответ на поддержку Вашингтоном Израиля серьёзно подорвал её финансовые показатели в регионе. Продажи иранского напитка «Зам-Зам-Кола», появившегося на рынке после исламской революции в Иране, резко выросли несколько лет назад, когда видный мусульманский священнослужитель постановил, что «Кола» и «Пепси» «неисламские».

Теперь компания Zam Zam экспортировала свою продукцию в Саудовскую Аравию и другие страны Персидского залива, поставив более десяти миллионов бутылок за последние четыре месяца 2002 года.

Компания Qibla Cola, названная в честь направления, в котором верующие молятся, планировала расширить свою деятельность на Ближний Восток, Африку, Южную Азию и Дальний Восток. Я не мог сдержать улыбки, предвкушая рекламу с предложением пройти дегустацию напитка «Зам-Зам».

23

Четверг, 9 октября. Сорокаместный турбовинтовой самолёт Royal Jordanian несколько раз попадал в зону турбулентности за полтора часа полёта. Я прислонился головой к иллюминатору, наблюдая за размытым вращением винта. Неудивительно, что большинство основных мировых религий зародились в пустыне. Больше, чёрт возьми, делать было нечего.

Каждый раз, когда самолёт взбрыкивал, это вызывало у пассажиров, которые тогда были новичками в игре, ахи. Наверное, они думали, что нас сбивает ЗРК SAM 7. Самое несмешное, что вскоре они могли оказаться правы.

Я взглянул на Джерри, сидевшего у прохода. Он был занят разбором своих фотоаппаратов, поэтому я снова повернулся и посмотрел в окно. Внизу, в бездонной пустыне Западной пустыни, я увидел полосу асфальта, соединяющую Иорданию с Багдадом. Она казалась такой же далёкой, как автомагистраль через Марс.

Джерри встретил меня у трапа самолёта в аэропорту Хитроу. После трёхчасового ожидания мы отправились в Иорданию. Газета Sunday Telegraph хотела не просто фотографию, а шесть тысяч слов о том, как был найден Нуханович, и что он мог сказать в своё оправдание.

Нам пришлось торчать в столице Иордании с вечера понедельника. Каждое утро в Багдад летал только один рейс, и каждый хотел им воспользоваться.

Единственный способ попасть туда раньше – рискнуть и отправиться в ад по бездорожью. Было три пути: из Кувейта на юг, из Иордании на запад и из Турции на север. В то время ходили легенды, что Турция – лучший вариант, но это всё равно был кошмар. Недаром их прозвали дорогами Али-Бабы. Каждый гангстер в регионе знал, что журналисты возят с собой огромные пачки долларов США. Они поднимали их, а затем поливали из шланга. И если угонщики вас не поймали, то это сделали нервные молодые американские солдаты. Им не нравилось, когда кто-то обгонял их колонны.

Даже если бы нас ограбили, это всё равно было бы дешевле, чем перелёт. Это стоило нам больше тысячи долларов на человека, но даже предварительное бронирование не гарантировало места. Мы оплатили рейс во вторник, но всё равно должны были каждый день приходить и пытаться пробраться на борт. На каждый рейс был список пассажиров, но это, по сути, не имело значения. Приходилось просто выстраиваться в очередь и рисковать с женщинами на стойке. Каждое утро я указывал на наши имена в списке, и каждый раз она говорила что-то вроде: «Да, вы на рейсе, но сегодня не можете». Джерри переводил, но для меня это всегда звучало как «отвали».

Каждое утро мы выходили из нашего отеля, чтобы начать дневной подкуп, ещё было темно. Мы даже пытались обманом пробраться на ежедневный рейс ООН. Он, похоже, был не очень заполнен. Они улетели из Багдада после того, как в результате взрыва бомбы погиб их представитель Сержиу Виейра ди Меллу и несколько других.

Джерри сходил с ума, потому что ему нужно было время, чтобы привести себя в порядок на земле до прибытия Нухановича, но теперь он прилетал в тот же день. Я наклонился к нему и украдкой кивнул в сторону группы бородатых парней в задней части салона. «Ты уверен, что его нет на этом рейсе?» Это вызвало у него улыбку. Он каждый день связывался со своим источником в Вашингтоне, но связи так и не было.

Большинство наших попутчиков, похоже, были располневшими бизнесменами, обливающимися потом в своих обязательных деловых костюмах для Ближнего Востока – рыбацких жилетах цвета хаки, с карманами, набитыми цифровыми камерами, чтобы фотографировать и потом рассказывать военные истории. Я слышал среди них несколько немецких и французских голосов, но в основном это были американцы. Независимо от национальности, все они несли свои ноутбуки и другие деловые вещи в новеньких рюкзаках, которые были сделаны из кожи вон лезвия.

Через несколько рядов перед нами сидел парень по имени Роб Ньюман. По крайней мере, мне так показалось. Я не видел его с начала девяностых, когда мы оба служили в эскадроне B SAS. Я демобилизовался и работал на «Фирму». Лишь позже я узнал, что он командовал патрулем, который рыл для меня тайники LTD в Боснии. Роб тоже не был новичком на Ближнем Востоке, да и в Багдаде тоже. Мы оба были в городе во время первой войны в Персидском заливе, терзались попытками перерезать линии связи. Казалось, он всю жизнь просидел на песчаной дюне, как и я. Если он не тренировал какой-то арабский спецназ, то, по крайней мере, пытался их уничтожить. Раньше это называлось «защитой интересов Великобритании за рубежом», но, вероятно, при «новых лейбористах» это приобрело блестящий и очень привлекательный пиар-образ. Не стоило его удивляться, увидев. В конце концов, каждый мужчина со своей собакой, которому нужно было выплачивать ипотеку, отправился бы прямиком в Ирак.

Я каждый день видел Роба в аэропорту Аммана, где он делал то же, что и мы, – увиливал от полёта. Но пока Джерри пускал пену изо рта, Роб никогда не терял самообладания. Он был глубоким и последовательным: всегда обдумывал всё, прежде чем выдать что-то. Он всегда был голосом разума, и он был напрямую связан с мозгом размером с Гибралтарскую скалу.

Другой его неизменной чертой был вкус в одежде. Его униформа состояла из синей рубашки на пуговицах, которая в последнее время немного обтягивала живот, брюк чинос, ботинок Caterpillar и убойных дайверских часов Seiko размером с Биг Мак.

Я не знал, видел ли он меня; мы точно не встречались взглядами. Это было одно из неписаных правил. Даже узнав друг друга, не подходили поздороваться. Один из вас, а может, и оба, мог быть на работе; вы могли бы поставить его в неловкое положение, если бы его сегодня не звали Роб Ньюман.

Хотя было бы неплохо поздороваться.

24

Затылок Роба всё ещё был покрыт копной волнистых каштановых волос, торчащих во все стороны. Я был рад увидеть немного седины по вискам и тому, что он немного набрал сала – не то чтобы я мог разговаривать после нескольких месяцев тостов с сыром и диеты Брэнстона. Он был выше меня, может, ростом шесть футов один-два дюйма, но меня это не смущало, потому что у него был самый большой в мире нос. К шестидесяти годам он должен был стать выпуклым и красным, с порами размером с кратеры. Он приехал откуда-то из Мидлендса и обладал голосом, как у ночного радиоведущего.

Он был с мужчиной лет тридцати пяти, с густыми чёрными волосами и очень бледной кожей, чьё хрупкое телосложение напомнило мне молодого Нухановича. Он точно не долго пробыл на Ближнем Востоке. В ряду позади них у прохода сидел «маршал» – высокий иорданец с густо накрашенными волосами и внушительным бугром под кремовым хлопковым пиджаком. В следующем ряду сидели две иракки, которые не переставали болтать друг с другом, и их две подруги через проход, несшиеся со скоростью сто миль в час с момента регистрации. А потом были мы: оба скучающие, измотанные и жаждущие выпить.

Если не считать турбулентности, полёт прошёл довольно спокойно. Никаких стюардесс, бегающих взад-вперёд с кофе и печеньем. Под нами ничего, кроме растянувшейся на милю тренировочной площадки марсианской экспедиции. Развлечением в полёте занимались пассажиры с заднего ряда. Канадка летела в Багдад писать книгу о правах женщин. Её мать была ираккой, но сама там никогда не была. Рядом с ней сидел американец, который работал над ней почти с самого взлёта и заслуживал пятёрку за старания, потому что наконец-то получил хоть какую-то обратную связь. Он выглядел так, будто только что сошел с витрины магазина Gap: брюки цвета хаки, рубашка-поло и часы для дайвинга, даже больше, чем у Роба. Если он не трахнется, я собирался предложить ему пройти несколько рядов вперёд и сравнить функции.

Она собиралась изменить мир, а он сидел и соглашался со всем, что она говорила. Он старался говорить тихо, что было позором для остальных пассажиров: когда дело касалось ерунды, этот парень был первоклассным. Их встреча была очень странной, почти судьбоносной. Он также интересовался правами женщин. Сейчас он работал в КВА [Временной коалиционной администрации] как гражданское лицо, но раньше служил в спецназе. Хотя ему, конечно, не разрешалось об этом говорить.

Джерри наклонился ко мне: «Ага, конечно. Он не может ей рассказать, потому что это секрет!»

Канадка, похоже, прониклась симпатией к мистеру Гэпу. «Знаете, пребывание в Иордании было для меня таким… кармическим. Не могу дождаться, когда поеду в Багдад. Я просто знаю, что он станет для меня духовным домом».

Джерри подмигнул мне: «Мама вдалбливала мне эту чушь с самого детства, но для меня это не духовный дом».

Я улыбнулся, но мысли мои были заняты другим. Мы находились в воздушном пространстве Багдада, и пустыня уступала место первым признакам обитания. Это был взрослый город, история которого насчитывала тысячи лет. Он не был построен на заводе, как Эр-Рияд: давайте создадим столицу, ну ладно, воткнём её в песок. Внизу, под нами, виднелись многовековые здания, перемежающиеся с высотками и эстакадами, которые могли бы быть на подъезде к Хитроу. Посреди него, сверкая на солнце, извивался Тигр. Там жило около шести миллионов человек. Я надеялся, что одним из них на этой неделе будет Нуханович.

Джерри закончил укладывать камеру и прочее барахло обратно в поясную сумку. Прежде всего, он был чертовски хорошим фотографом. Если бы ему что-то понадобилось, оно понадобилось бы ему быстро.

Пилот объявил по-арабски, а затем по-английски, что мы скоро приземлимся в Багдадском международном аэропорту. Голос был таким, как будто собираешься в Малагу или Пальму. Но на этом сходство заканчивалось. Мы не плавно заходили на посадочную площадку. Мы сделали всего один круг прямо над самолётом, а затем вошли в пугающе быструю спираль. Любому на земле, кто хотел бы выстрелить по нам из ЗРК SAM 7, сегодня будет сложно захватить цель.

Пока мы падали с неба, пилот продолжал давать нам предпосадочные советы, как будто ничего необычного не происходило, но бизнесмены временно забыли о своей мужественности, а камеры перестали щёлкать. Джерри откинулся на спинку кресла. Позади него мистер Гэп успокаивал канадца. «Всё в порядке, стандартная процедура. Я прихожу и ухожу отсюда раз в пару недель». В её голосе не было ни капли смущения: скорее, она казалась взволнованной, но это его не остановит.

Я заметил два сгоревших «Боинга-747» рядом со зданием терминала, их носы и крылья были разбросаны по взлетно-посадочной полосе. Это был огромный военный лагерь с лабиринтом ограждений и огромными бетонными заграждениями. Ряды бронетехники, вертолетов и зеленых вагончиков тянулись до самого горизонта. Между зданиями на бельевых веревках висели униформы BDU в пустынном камуфляже и оливково-зеленые футболки.

Как только пилот нажал на тормоза, к нам присоединился эскорт из двух «Хамви», их установленные пулемёты 50-го калибра, судя по всему, были направлены на случай возможной атаки с самолёта. Бизнесмены были в восторге. Камеры снова включились.

«Чёрт возьми…» – Джерри не мог перестать смеяться. «К тому времени, как мы доберёмся до иммиграционного контроля, они уже всё запомнят».

Иракские женщины всё ещё ругались, но я смотрел на мистера Гапа, желая, чтобы он добился результата. Он заслужил это, хотя бы своей настойчивостью. Он изо всех сил старался встретиться с ней снова, как только она будет в Багдаде. «Где вы остановились? Может быть, я мог бы помочь вам с вашими исследованиями – в конце концов, я работаю в CPA. Я мог бы познакомить вас с лучшими людьми».

Очевидно, именно этого она и ждала. «Да? Знаешь что? Это было бы здорово. Я останавливаюсь в отеле «Палестина».

«Круто». Он был таким счастливым охотником. «Мы можем договориться о встрече в любое время».

«Это было бы так мило». Я так и представлял себе её широкую улыбку. Она держала его за яйца.

Мы проехали мимо терминала и наконец остановились у ангара. Несколько американских солдат спешились из «Хаммеров» и направились к самолёту, когда винты замедлили вращение, а дверь открылась.

Мы оставались на своих местах как можно дольше, прежде чем протиснуться к выходу вслед за иракскими женщинами. Как только мы добрались туда, нас обрушила стена горячего воздуха.

25

Я изо всех сил щурился, ища дешёвые солнцезащитные очки. Вонь авиационного топлива была невыносимой, а шум – оглушительным. Казалось, будто вся американская армия пришла в движение. Вертолёты взлетали и приземлялись меньше чем в ста метрах от меня. Тяжёлые грузовики везли контейнеры и цистерны с водой. Американцы выкрикивали приказы друг другу.

Когда бизнесмены достали свои камеры, раздался рявкающий голос, и молодой солдат в футболке подбежал к ним с М16 в руке и «Береттой», пристегнутой к ноге. «На базе фотографировать нельзя. Камеры убирайте». Он наслаждался этим, и ему было всё равно, что об этом узнают другие.

Я стояла с Джерри в тени крыла, наблюдая, как мачо послушно засовывают свои «Олимпусы» обратно в жилеты.

Подъехал военный грузовик. Американский водитель и пара иракцев начали вытаскивать наши сумки из багажного отделения и забрасывать их в кузов.

Другой солдат направился по взлетно-посадочной полосе к огромному грузовому ангару, крича: «За мной, ребята!», и мы, словно стадо овец, последовали его примеру.

Роб и его спутники шли впереди, а за ними следовали всё ещё болтающие иракские женщины. Мы с Джерри держались в тени как можно дольше, а затем пристроились сзади. Ещё пара американских бойцов замыкала шествие.

Внутри серого стального здания появился чернокожий парень в футболке и солнцезащитных очках, с обязательной «Береттой» на ноге. «Слушайте, ребята». Он помахал планшетом. «Когда прибудет транспорт, я хочу, чтобы вы взяли все свои сумки и отнесли их к столу. Их проверят, прежде чем вы пройдете на иммиграционный контроль. Вы все это поняли?»

В ответ послышалось несколько согласных невнятных звуков, возможно, в знак признания того, что он был первым солдатом, которого мы видели, который не с нетерпением ждал своего шестнадцатого дня рождения.

Подъехал грузовик, и наши сумки вывалили на бетонный пол. Люди начали их собирать и выстраиваться к столу. Я держался позади, пока Роб и его помощник не забрали свои, а потом взял свой рюкзак. Джерри посмеялся над его размером, но зачем тащить целый чемодан вещей, если всё можно купить по прибытии? Одна смена одежды и зубная щётка – вот и всё, что нужно. Всё остальное – лишний багаж.

Роб обернулся и, должно быть, увидел меня, но мы всё ещё не смотрели друг другу в глаза. На самом деле, никто почти не разговаривал, кроме четырёх иракских женщин. Все выглядели настороженно, пока солдаты рылись в их сумках, заставляли их включать ноутбуки и пытались делать вид, что знают, что делают.

Я полагал, что они просто ради развлечения шныряют. Если уж провозить что-то незаконное в эту страну, то по пути Али-Бабы. Сотни миль неохраняемой пустыни, по которой шли все, от наркоторговцев до вооружённых боевиков.

После завершения проверки нам пришлось обойти стол и забрать сумки, прежде чем нас провели через ангар. Логисты сидели за столами, деловито стуча по ноутбукам. Поскольку это была американская армия, большая часть ангара была заставлена стеллажами с новеньким блестящим снаряжением. Комплекты спешно доставлялись тем, кому они были нужны. В британской армии на один паёк приходилось шесть интендантов, и даже его нельзя было забрать без приказа о реквизиции, подписанного начальником Генерального штаба.

Мы добрались до коридора, и всё стало гораздо интереснее. Американские солдаты сидели, попивая колу из банок на старых, недавно освобождённых, позолоченных диванах. Похоже, это помещение когда-то служило главным офисом того, для чего когда-то использовался ангар. Теперь же здесь располагалась совершенно новая иракская иммиграционная служба. Несколько сотрудников в приветливых синих рубашках сидели за столами, каждый из которых был оснащён компьютером и цифровой камерой. За ними сидела группа американцев, некоторые в форме, которые окидывали всех взглядом.

За столами виднелась толпа людей в форме и штатском. Очевидно, это была временная зона прибытия и отправления, но больше напоминала приёмную в здании ООН. Группа корейцев в американских униформах стояла рядом с группой итальянцев. У каждой национальности на рукаве был вышит флаг. Самыми нарядными были немцы в накрахмаленных чёрных брюках, футболках и бронежилетах. Их флаг был почти не виден, но благодаря коричневым ботинкам, средиземноморскому загару и светлым волосам они без труда выиграли конкурс на лучшую военную форму.

Я прошёл, показав свой паспорт Ника Стоуна. Я ввёл Джерри в заблуждение, что Коллинз – девичья фамилия моей ирландской матери. Я подавал заявление на ирландский паспорт, но потерял его при переезде и уже много лет он мне не нужен. Конечно, он мне не поверил, но какое это имело значение? Наверное, когда мы въедем в город, будут проблемы и похуже. Иракец сфотографировал меня, поставил штамп в паспорт и махнул рукой, чтобы я проезжал.

Джерри не повезло. То ли арабское лицо в американском паспорте их немного смутило, то ли они просто хотели покрасоваться перед новыми начальниками, которые подарили им такие красивые рубашки.

Я ждал его в общей зоне. Было жарко и шумно, и большинство шума исходило от итальянцев. Они затмили четырёх женщин, да и жесты у них были гораздо лучше.

Вооружены были не только солдаты. Место кишело парнями в бронежилетах поверх гражданской одежды, с АК-47, MP5, M16, пистолетами – всё, что угодно. Мне было от этого хорошо. Даже если я просто держал Джерри за руку, я работал и снова был среди своих.

Здесь мне было комфортно; это был мой мир. Возможно, я поступил правильно, приехав сюда.

26

Ослепительный солнечный свет лился сквозь запыленное окно. Я заглянул внутрь и подумал, как мы попадём в город. Такси не было, потому что они не могли добраться до базы. Мы находились в укреплённом загоне: всё, что я видел, – это ряды немаркированных внедорожников с затемнёнными окнами и несколько парней в бронежилетах под обязательными жилетами-сафари песочного цвета, с солнцезащитными очками на носу и MP5 наготове. Для пущего эффекта у них во рту были прикреплённые микрофоны, чтобы они выглядели как настоящие мастера своего дела. Впрочем, в этом не было необходимости: здесь было больше солдат, чем во всей британской армии. Я решил, что это официальные наёмники в городе, вероятно, защищающие американских и британских бюрократов, управляющих страной, и выглядящие хорошо, чтобы CPA считала, что они не зря платят за свои деньги.

Среди всего этого хаоса одно было ясно: Роб не стал бы стоять в очереди на автобус. Он бы всё организовал до мельчайших деталей и, вероятно, уже мчался в сторону Багдада на внедорожнике с кондиционером.

Похоже, канадка тоже разобралась. Гапмен был занят погрузкой её сумки в багажник белого «Сабурбана», пока она запрыгивала в багажник, а БГ завёл двигатель.

Джерри всё ещё допрашивали. Я перехватил его взгляд и показал, что выйду на улицу. Он кивнул, а затем снова повернулся, чтобы поболтать со своим новым другом. С тех пор, как мы приехали в Иорданию, он всё время твердил, как странно говорить по-арабски. Судя по всему, это был первый раз, когда он им воспользовался, не считая разговоров с бабушкой и мамой или похода в один из магазинчиков на углу в Лакаванне.

Я снова надел солнцезащитные очки и вышел на улицу. Полуденное солнце сверлило меня, пока я оглядывался в поисках транспорта. Я не успел сделать и дюжины шагов, как позади меня раздался громкий голос на кокни: «Эй, тупица, как дела?»

Я сразу узнал его, даже в «авиаторах». Я не видел его с тех пор, как покинул эскадрилью, но Гари Маки он был безошибочен. Газ не церемонился: он никогда не следовал писаным правилам, не говоря уже о неписаных.

Он всё ещё был ниже меня и всё ещё занимался силовыми тренировками. Руки и грудь у него были огромные.

Я произнесла обычное приветствие, которым приветствуют людей, когда сталкиваешься с ними вот так: «Чёрт возьми, я слышал, ты умер!»

Он не ответил. Он просто надвинулся на меня, широко раскинув руки, и крепко обнял. Потом отступил назад, всё ещё держа меня за плечи. Его глаза были на уровне моего носа. «Чёрт возьми, приятель, ты выглядишь как мешок дерьма!»

Справедливо: наверное, так и было. Газу сейчас, должно быть, чуть за пятьдесят, но выглядел он гораздо моложе. Его чёрная толстовка промокла насквозь, спереди и сзади. Изначально у неё были длинные рукава, но их оторвали, и нитки свисали поверх его больших загорелых рук, как у моряка Попая. До полка он служил в лёгкой пехоте, и на правом бицепсе у него до сих пор сохранилась выцветшая татуировка старой кокарды. Только теперь она больше напоминала якорь.

«Спасибо, Газ, я тоже рад тебя видеть. Как давно ты здесь?»

Он подпрыгивал, размахивая руками. «Шесть месяцев. Это просто охренительно, понимаешь?» Он подтянул джинсы за толстый кожаный ремень. В блиннице рядом с ним лежал 9-миллиметровый пистолет. «На кого работаешь, Ники?»

«Разносчик газет, американец. Он всё ещё в иммиграционной службе».

Он схватил меня за руку. «Иди сюда – посмотри на мою команду». Улыбаясь, он потащил меня к четырём парням, отдыхавшим в тени неподалёку, все в его фирменных джинсах и футболке. Я никогда не видел, чтобы Газ работал меньше чем на шести цилиндрах: у него всё всегда было отлично. Он был женат чаще, чем Лиз Тейлор, и всё ещё любил каждую из них. Они, наверное, чувствовали к нему то же самое.

Он ударил меня по руке. «Рад тебя видеть, приятель. Я не знал, что ты на трассе. Я не слышал о тебе уже хрен знает сколько времени».

Покинув Полк и начав работать в Фирме, я забросил почти всё, что знал. Так и должно было быть.

«Схема» была рынком труда для бывших военных. Охранные компании набирают сотрудников для помощи на войне, защиты VIP-персон, охраны трубопроводов, обучения иностранных армий и тому подобного. Существует множество фирм, британских и американских, одни надёжнее других. Работа в основном фриланс, оплата всегда посуточная. Вы сами оплачиваете налоги и страховку, а это значит, что большинство парней не заботятся ни о том, ни о другом. Это называется «схемой», потому что вы перескакиваете из одной компании в другую. Если слышите о лучшей работе, бросаете её и идёте дальше.

Газ познакомил меня с южноафриканцем, русским и двумя американцами. Я не стал записывать их имена – больше их не увижу. Мы всё равно пожали друг другу руки. «Мы с Ником раньше были в одном отряде», – с явным удовольствием объявил Гэри.

Ребята кивнули в знак приветствия и вернулись к своим разговорам. Ничего особенного: я не ожидал, что все обнимутся. Мы же не какое-то братство – это такой же бизнес, как и любой другой. Вот так всё и происходит. Эти ребята отличались от тех, что работали в CPA. Их интересовали деньги, а не микрофоны.

Меня интересовало не только то, как отсюда добраться. «Каковы шансы получить оружие? У тебя есть запасное?»

«Они у нас из ушей повылазили. Где ты остановился?»

«Палестина».

Чуть дальше я заметил четырех иракских женщин, которые боролись со своим багажом, кричали и вопили друг на друга.

«Отличное место. Выглядит чертовски странно – подождите, пока сами увидите. Зато хорошая защита. Знаешь что, лучше сразу брать их у одного из посредников. У них их куча, но цены просто бешеные. Лучше поторопиться, чем ждать, пока я привезу пару, понимаешь, о чём я?»

Я повернулся к Газу. «Я так и сделаю. Так что ты здесь делаешь, приятель?»

«Офигенно, блин. Деньги на старую верёвку, приятель. Обучаю полицию. Они используют АК, но мы показываем им, как правильно пользоваться этой хреновиной. Я тренируюсь дважды в день, а потом отправляюсь патрулировать с ребятами».

Мне хотелось продолжать делать вид, что я нахожусь в движении. «Сколько ты зарабатываешь в день?»

«Три пятьдесят, плюс расходы. Лучше, чем в прошлый раз, когда мы тут трахались, а?»

В те времена это была зарплата Министерства обороны около семидесяти фунтов в день. Триста пятьдесят фунтов за фриланс звучали вполне разумно. Пока менеджеры среднего звена в Лондоне рассуждают о росте цен на жильё за субботними ужинами, ребята на выезде говорят о своей дневной ставке. В девяти случаях из десяти они врут. Любой, кто говорит «шестьсот или семьсот», лжёт во весь голос. Для Газа триста пятьдесят фунтов в день были ерундой. Он был просто счастлив быть там и, вероятно, даже сам оплатил проезд.