Текст книги "Тревожное небо"

Автор книги: Эндель Пусэп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

В Дедовичи я зайти не отважился. Там наверняка могли быть фашисты, обошел его стороной и, снова выйдя на дорогу, дошел до небольшой деревни. Без особого труда нашел хату с зелеными ставнями, прошел во двор и постучал в двери.

Открыла совсем еще молодая женщина.

– Тетя Вера дома? – спросил я.

– А кто вас послал?

– Дядя Андрей… – ответил я.

– Заходите, – сказала она и, пропустив меня вперед, закрыла дверь на крючок.

– Я – Вера. Что вам нужно? – огорошила она меня. Вот так тетя! Лет двадцать ей или чуть побольше.

– Помогите мне дойти до партизан, – сразу же попросил я.

– А почему вы думаете, что я это смогу сделать?

– Дядя Андрей говорил, что вы может быть знаете…

– Может быть знаю, а может быть и нет… Вы кто? – спросила она и посмотрела на меня в упор.

– Я… русский.

– Русские тоже разные бывают… И такие, кто любого замедный грош продать могут…

– За кого вы меня принимаете? – обиделся я.

– Не обижайтесь. Мы тут уже всяких навидались, – сказала Вера. – Пойдемте со мной, я провожу вас.

Прошли мы с ней почти всю деревню. Не дойдя до околицы, свернули в боковую улочку и огородами вышли к задней двери небольшого домика. Вера стукнула два раза. Дверь открылась, и на пороге показался широкоплечий крепыш с обвислыми усами.

– Дела ищет, – только и сказала Вера и тут же пошла обратно.

– Проходите, – пригласил меня усатый, уступив дорогу. Запер дверь на задвижку и пошел впереди. Пройдя темное помещение, вошли во второе, окна которого выходили на улочку.

Пододвинув табуретку, хозяин пригласил меня сесть, а сам задернул занавески, зажег керосиновую лампу и, усевшись за стол, стал рыться в ящике стола. Вынул оттуда лист и начал громко читать:

– Командир корабля Шамрай, из третьей эскадрильи 890-гоавиационного полка тяжелых бомбардировщиков 45-й дивизии Авиации дальнего действия, стартовал 20 августа и потом был сбит зенитным огнем над железнодорожным узлом…

С каждым произносимым им словом во мне нарастала тревога. Кто этот человек? Друг или враг? Откуда он знает обо мне такие подробности? Для чего читает их мне? Раздумывать было некогда и я решился на единственное возможное – сбежать. Быстро сунул руку за пазуху, за пистолетом, но вытащить оружие не успел. Хозяин дома оказался проворнее, и я увидел в его руках нацеленный мне в грудь наган. «Теперь конец, – мелькнула мысль, – стоит мне пошевельнуться и все…»

– Спокойнее, капитан, не надо торопиться, – заговорил он. – Уберите руку, так будет лучше.

Я вытащил руку. Усатый положил свое оружие на стол. Мне показалось странным, почему он не отобрал у меня пистолет?

– Так вот, капитан, – продолжал он спокойно. – Весь ваш экипаж попал в лапы немцев, только вы и еще двое на воле. Правильно я говорю?

– Раз вам все известно, зачем же еще меня спрашивать? А сами вы кто? – спросил я в свою очередь.

– Я? Я тут староста, волостной. Ну, дядей Ваней еще кличут.

Это было сказано таким дружелюбным тоном, будто идет беседа в мирные дни с хорошим знакомым. И пистолет у меня он оставил… Я уже хотел было спросить о судьбе попавших в плен, когда с улицы послышался громкий разговор и тяжелые шаги по дощатому крыльцу.

Староста мигом вскочил на ноги и открывая люк в подполье, скомандовал:

– Живо! Давай сюда!

Я едва успел встать, как он схватил меня и столкнул вниз. Падая, больно ударился о что-то плечом и оцарапал щеку. Стараясь не шуметь, устроился поудобнее и стал вслушиваться в разговор над головой.

– Хайль Гитлер, – услышал я дребезжащий голос, – зи геррист псковски комендатур. Ты организирт ему не мала цванциг скотина. Жирный скотина. Ты понимайт?

– Все понял, герр группенфюрер. Но я обязан вам доложить, что поблизости появились опять партизаны. Может быть можно немного подождать, пока они уйдут? А то, неровен час, заберут они всю нашу скотину, – докладывал староста почтительным голосом.

– Что ты понимайт? Ничего ты не понимайт? Храбрый дейчесолдатен очистит все этот бандит в двадцать четыре часа, – повысил фашист голос, а мне думалось, что раскричался он от страха перед партизанами.

– Как прикажете, – согласился староста, – мой долг вас предупредить.

– Завтра вечером будет здесь ейнундцванциг скотина. Все остальное делает мой храбрый дейче солдат.

Голоса умолкли, скрипнула дверь. Вскоре я услышал опять над головой шаги, люк открылся:

– Вылезайте, товарищ Шамрай.

Я не поверил своим ушам! «Товарищ…» Выбрался наверх. Стою. Молчу. Жду, что будет дальше. Заметив на моем лице кровь, староста достал из настенного шкафчика армейский индивидуальный пакет и наложил повязку.

– До свадьбы заживет, – улыбнулся он мне, – была бы голова на плечах… А ведь в такое время ее очень легко потерять… Ну, что ж, придется вам тут переждать день-другой. Лучше места, чем этот подвал, я вам предложить не могу. Там и солома есть, можно будет поспать.

Я поверил, что это наш человек и фашистам меня выдавать не собирается. Поможет добраться и до партизан.

– Но… кто же вы в самом деле? – не утерпел я.

– Староста. Я же сказал. А впрочем, любопытствовать сейчас не следует. Много захочешь знать – дорого можешь поплатиться…

Накормив меня, дядя Ва, ня снял с гвоздя старую овчинную шубу.

– Вот, возьмите и залезайте в подпол. Надо поспать. Набирайтесь сил, они вам еще пригодятся. Ох, как пригодятся!

Я последовал его совету и вскоре уже храпел на шуршащей соломе.

Пока я спал, комендант организовал уже с раннего утра прочесывание придорожных кустарников и леса.

Дядя Ваяя крутил не переставая ручку старомодного, привернутого к стене телефона. Передавал распоряжения всем деревенским старостам, чтобы к вечеру из каждой деревни по одной (а где и по две) телке и корове были доставлены к нему, в волостной центр.

– Телки чтоб были годовалые, а коровы – жирные, – наказывал он.

Телефонная трескотня разбудила меня, и я полез наверх. Только успел приоткрыть люк и высунуть голову, как в заднюю дверь постучали. Староста, отодвинув задвижку, приоткрыл дверь, и я увидел вчерашнюю «тетю Веру». Перемолвившись вполголоса несколькими словами со старостой, девушка тут же удалилась.

Весь день приводили заплаканные женщины во двор к старосте телок и коров. К вечеру прибыли полицаи, выставив на ночь круговую охрану. Сам староста только раз за этот день заглянул ко мне в подпол, чтобы передать еду – хлеб и молоко.

Перед уходом наказал, чтобы я сидел тихо и без его зова не выходил. Потерпи, мол, еще денек, а там все образуется.

Проспал я там и вторую ночь. А на второй день, уже в полдень, дядя Ваня выпустил меня из погреба, а сам стал кому-то по телефону докладывать, что партизаны перебили охрану и угнали с собой всю скотину…

Сам смотрит на меня, а глаза смеются. Видать, что все это его совсем не огорчает.

…Тут Шамрай умолк. Воспользовавшись затянувшейся паузой, я спросил:

– А где же остальные члены вашего экипажа?

– Не знаю. От Андрея я узнал, что бортмеханику и еще кому-то удалось бежать. Староста это подтвердил. А что с ними стало, никто не мог сказать. В том отряде, куда меня проводила Вера, партизаны также ничего о них не знали.

…Лишь после войны мы узнали, что двое из экипажа Шамрая, пройдя далеко на север, дошли до новгородских лесов и после долгих поисков добрались до местных партизан.

А много лет спустя узнали мы и то, что штурман Ткаченко и остальные члены экипажа провели много страшных месяцев в фашистских лагерях смерти, в Дахау и Маутхаузене…

Узнали и о том, что уже после победы им еще долго пришлось проходить проверку.

Глава 5
Мы держим экзамен

Над оккупированной Европой

Вернемся к весне 1942 года. После провала плана Гитлера – захватить с ходу Москву – и разгрома немецко-фашистских армий в декабре-январе, на фронтах наступило относительное затишье. Боевые полеты, однако, продолжались. Мы бомбили передний край и ближайшие тылы вражеских войск, «обрабатывали» железнодорожные узлы, аэродромы и укрепленные районы фашистов, время от времени сбрасывали подкрепления, боеприпасы и медикаменты партизанам.

В середине апреля командующий Авиацией дальнего действия генерал-лейтенант Александр Евгеньевич Голованов вызвал неожиданно в штаб командира корабля Сергея Александровича Асямова, штурманов Александра Павловича Штепенко, Сергея Михайловича Романова и меня.

В кабинет командующего адъютант пригласил нас всех вместе. Поздоровавшись со всеми и рассадив нас, генерал стал медленно прохаживаться по мягким коврам кабинета. Остановившись перед нами и внимательно вглядываясь в наши лица, он приступил прямо к делу.

– Вам поручается выполнение важного задания, – полетите за границу. Тщательно проверьте материальную часть, чтобы ни сучка, ни задоринки. О готовности доложите. Срок вылета будет дан дополнительно.

За границу? Куда? Зачем? Идя к командующему, мы и представить себе не могли, что получим такое задание.

Посмотрев еще раз на наши удивленные лица, генерал улыбнулся и, пожав всем руку, отпустил.

… Много лет спустя выяснилось, что это задание генерал Голованов дал нам по поручению И. В. Сталина.

После одного из совещаний Верховный Главнокомандующий Сталин, отпустив всех остальных, спросил у Голованова:

– Как вы считаете, сколько нужно времени, чтобы долететь до Квебека, остановиться там на пару дней и вернуться обратно?

Генерал ответил, что при самых благоприятных условиях это займет дней десять-двенадцать.

– А при неблагоприятных?

– На этот вопрос вряд ли вообще можно ответить, товарищ Сталин. Даже умеющему летать в любых условиях погоды летчику могут отказать в разрешении на посадку, – ответил Голованов.

Удовлетворил ли такой ответ Верховного Главнокомандующего, осталось неизвестным, но несколько недель спустя, оставшись с глазу на глаз с Головановым, он снова спросил:

– Как лучше и скорее добраться на самолете до Вашингтона?

Генерал не смог сразу ответить и попросил время для разработки возможных вариантов такого полета. Сталин согласился, наказав держать этот разговор в строжайшем секрете.

Выполнить это последнее условие было не просто. В кабинет командующего круглые сутки заходили десятки офицеров. А если на столе генерала лежит карта обоих полушарий, то без особой проницательности можно понять, что предстоит нечто до сих пор небывалое.

Взвесив возможные варианты выполнения такого полета, Голованов остановился на кратчайшем, хотя весь путь Москва-Англия проходил над оккупированной врагом территорией. Он считал этот вариант самым безопасным именно потому, что полет совершался над вражеской территорией. Даже в том случае, если враг узнает о предстоящем полете, никому не придет в голову, что самолет полетит по такому опасному маршруту.

Такое предложение Голованова вызвало в Кремле резкий протест: «Как? Через вражескую территорию? Не может быть и речи…»

Но Сталин рассудил иначе. Выслушав все «за» и «против», он счел вариант, предложенный командующим Авиацией дальнего действия, разумным и предупредил всех присутствующих: об этом полете никто не должен знать.

Даже сам Голованов не знал тогда, что президент США Франклин Д. Рузвельт предложил Сталину послать в ближайшее время в Вашингтон В. М. Молотова, на что 20 апреля 1942 года было отвечено:

«Советское Правительство согласно, что необходимо устроить встречу В. М. Молотова с Вами для обмена мнений по вопросу об организации второго фронта в Европе в ближайшее время. В. М. Молотов может приехать в Вашингтон не позже 10–15 мая с соответствующим военным представителем.

Само собой понятно, что Молотов побудет также в Лондоне для обмена мнений с Английским Правительством…»^{14}

… В тот же вечер Сережа Асямов сообщил мне под величайшим секретом, что наше правительство, якобы, закупило у союзников партию бомбардировщиков и что нам предстоит в ближайшее время перебросить в Англию экипажи ГВФ для перегонки этих самолетов в Советский Союз. Нас же посылают для того, чтобы выяснить, насколько этот маршрут пригоден для этой цели и как мы сумеем его преодолеть.

В радостном возбуждении мы начали подготовку своих кораблей к этому ответственному полету. Латали дырки, полученные в боях, с помощью инженеров и техников проверяли и перепроверяли каждую гайку и шайбу, каждый шплинт, прослушивали работу моторов. Через пару дней наши вычищенные до блеска красавцы были готовы к старту.

Стало официально известно и направление полета: Англия.

Вечером 26 апреля мы с Асямовым доложили командиру полка о готовности экипажей и кораблей к полету.

Выслушав, он ошеломил нас сообщением, что полетит только один корабль и именно корабль Асямова. Настроение мое упало. И, видимо, на моем лице было слишком много написано, так как Лебедев поспешил добавить:

– Ну-ну! Что нос повесил? Полетите оба. И штурманы ваши тоже… Если паче чаяния откажет матчасть на корабле Асямова, полетит ваш корабль, ваш экипаж. Командовать будет тот из вас, чей корабль пойдет в полет.

Вылет был назначен на 28 апреля. Маршрут: Москва-Данди. К вечеру прибыли и пассажиры, как мы узнали позже, – работники Наркомата иностранных дел СССР.

Погода в тот день стояла октябрьская: низкие угрюмые облака проносились над аэродромом, время от времени накрапывал дождик. Наступившие сумерки еще более снизили видимость.

Медленно катится за трактором самолет Асямова. Мой сиротливо стоит на опушке. И там все в стартовой готовности: подогреты и опробованы моторы, готов к вылету экипаж. Вот самолет Асямова на старте.

– По местам! – подает он команду.

Экипаж – двенадцать человек – быстро занимает места, помогает взобраться в самолет и устроиться пассажирам. Одевая парашют, вижу довольно улыбающегося Федора Масюка – бортмеханика – полетит ведь его самолет.

– Запустить моторы! – звучит очередная команда. Один за другим начинают вращаться громадные винты.

– Корабль к полету готов, – докладывает Масюк. Опробовав еще раз все моторы, командир объявляет по телефону:

– Иду на взлет, – и отпускает тормоза.

Все быстрее и быстрее несется самолет по плитам бетонной полосы. Навстречу нам угрожающе несется темный лес… Но мы уже в воздухе и набираем высоту.

– Поднять шасси!

Громадные, диаметром в рост человека, колеса подтягиваются и на приборной доске летчиков загораются красные лампочки.

Вокруг – тьма тьмущая, ни огонька, ни звездочки. Летим «в слепую», по приборам.

– Прошли ИПМ, – докладывает штурман Сергей Романов, когда мы все еще набирали в облаках высоту.

– Интересно, кто это тебе сообщил, – усмехнулся язвительно командир, – я пока ничего не вижу.

– Радиомаяк прошли, – объясняет штурман.

– Так бы и сказал сразу, – добродушно ворчит Асямов. Самолет забирается все выше и выше. Монотонно успокаивающе гудят моторы. Все идет нормально. Как всегда.

В кромешной тьме ночных облаков изредка появляются и тут же исчезают яркие звезды. Еще десяток минут и мы несемся над темно-серыми куполами облаков. Над нами, в бездонной черно-синей дали, мириады сверкающих звезд. Спокойно и тихо. Ровный гул моторов не в счет. Тревожно становится летчикам лишь тогда, когда в этот равномерный гул врываются новые тона.

Теперь, в часы спокойного полета, мы думали о том, что творится внизу, под этими темными холмами холодного пара, укрывшими от наших взоров полыхающие в огне беспощадной войны деревни и села, поселки и города. Перед мысленным взором возникают жуткие картины виселиц, полузанесенные снегом трупы, пепелища с одиноко торчащими трубами печей, глазницы окон в стенах разрушенных городов… Как наяву – панорамы проходящих под нами ожесточеннейших сражений, где миллионы советских людей отбивают натиск бронированных полчищ фашистских головорезов.

… Судя по времени – под нами линия фронта. Так и есть: то тут, то там возникают в облаках светлые пятна – прожекторные лучи и разрывы пущенных наугад зенитных снарядов. Все это обычно, как в каждый боевой полет, и мало нас волнует.

Облака поднимаются выше. Забираемся выше и мы. Где-то над серединой Балтийского моря высотомер показывает уже 7500 метров. Время от времени задеваем вершины облаков.

Справа впереди в темных окнах облачной мути засверкали огни: юг Швеции. Живут же люди, как в доброе мирное время. А мы уже забыли, как выглядит ночью сверкающий миллионами огней большой город. Глядя теперь на проплывающие внизу большие и малые сплетения уличных огней нейтральной Швеции, снова и снова вспоминаем землю Родины, где темень ночей уже почти год зловеще озаряют всепожирающие пожары.

Вот уже и Норвегия. Я думаю о том, как могли допустить гордые потомки викингов, наследники и соотечественники Фритьофа Нансена, Генриха Ибсена и Эдварда Грига, что их неприступные скалистые берега немецко-фашистские палачи захватили всего лишь за несколько дней. Ведь даже маленькая Эстония несколько месяцев удерживала на своих разбросанных в море островах превосходившие силы врага…

Сквозь большой разрыв в облачном покрове виден огромный пожар. Пламя его, то утихая, то вздымаясь ввысь, высвечивает из темноты опушку леса и отражается багровым пятном на зеркальной глади вдающегося в берег извилистого фиорда.

– Фрицы жгут непокорных, – доносится чей-то голос в наушниках.

– Думаю, что наоборот, – непокорные жгут фрицев, – отвечаю я, желая от всей души, чтобы это было именно так.

Осталась позади и Норвегия. Далеко слева, на берегу Дании, ощупывает небо одинокий прожектор. Прямо по курсу, на темно-серой равнине Северного моря, появились огни.

– По курсу – корабли, – сообщает штурман.

– Обойдем справа, – решает командир.

Уже видны силуэты кораблей. Один… еще один… четвертый, пятый. Целый караван судов идет к берегам Норвегии. На клотиках мачт горят яркие огни. Фашисты. Чувствуют себя как дома.

– Отметьте координаты, курс, количество, – приказывает Асямов.

– Уже отметили, – отвечает Романов.

Погода улучшается. Впереди, далеко-далеко на горизонте начинают поблескивать огни маяков Англии.

Синоптики предсказали нам сильный встречный ветер. По договоренности с англичанами, нам полагалось садиться на рассвете. В соответствии с этим было рассчитано и время вылета. Но встречного ветра нет и мы оказались над шотландским берегом задолго до рассвета.

На аэродроме Тилинг, что под Данди, в тот ранний предутренний час не видно никаких признаков жизни. Немного южнее, вблизи Эдинбургского залива, виден ночной аэродром. То зажигаясь, то потухая, моргает там большой зеленый глаз посадочного прожектора, как-будто приглашая нас к себе.

– Может, попробуем, осторожно предлагаю я Асямову. Тот молча кивает головой и направляет корабль на этот зеленый глаз. Делаем круг, снижаемся и пролетаем низко над посадочной полосой. Она оказывается для нас явно короткой и Сергей дает полный газ моторам. Уходим снова вверх.

– Не получается, – говорит он, и мы начинаем крейсировать взад-вперед вдоль шотландского берега. Время от времени подлетаем к аэродрому под Данди и с нетерпением всматриваемся в него, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, говорящее о приготовлениях к нашему приему. Уже светает и мы с ужасом видим, что аэродром только еще строится! Взлетно-посадочная полоса вроде уже готова, но и на ней и по всему полю стоят и двигаются десятки катков, грейдеров и других дорожно-строительных машин. Становится совсем светло и, наконец-то, на одном конце полосы расстилают посадочное «Т». Не мешкая, заходим на посадку и приземляемся. Знали бы мы тогда, что для Сережи Асямова это – последняя посадка в его жизни…

В старой Англии

Встречающих было значительно больше, чем нужно. Каждый из них считал своим долгом махать нам флажком, руками и кричать что-то, непонятное для нас из-за шума моторов. Разобраться в этом хаосе указаний было просто невозможно и все их старания пропадали даром. Наконец по повязке на рукаве определяем в толпе встречающих дежурного офицера, и, оставляя всех остальных вне внимания, благополучно заруливаем на указанное место.

С удовольствием потягиваемся, сбрасываем с себя тесную сбрую парашютных ремней и сходим на землю. Тесным кольцом нас окружают встречающие и мы, с трудом удерживая улыбку, рассматриваем волосатые коленки и коротенькие клетчатые юбки шотландских офицеров…

Командующий авиацией округа колонель (полковник) Уильямс приглашает нас на чашку кофе. После 30–35 градусного мороза, гулявшего вокруг нас в течение почти десяти часов полета, чашечка горячего кофе пришлась как нельзя к месту. Тем более, что к ней предлагалась рюмочка более крепкого напитка.

Городок летчиков был, как нам казалось, совсем рядом, однако мы ехали довольно долго. Дорога, узенькая до того, что со встречным невозможно разминуться, петляла между крохотными лужками и пашнями как заячий след. Не поняв необходимости таких зигзагов, спросили об этом Уильямса.

– Ничего нельзя сделать… земля принадлежит фермерам. Правительство не может построить дорогу через их владения и поэтому ее провели по межам между полями.

– А как же на фронте? Чтобы вырыть окопы и построить укрепления, необходимо тоже спрашивать разрешения у хозяев земли? – наседал я.

Переводчик, видимо, усмотрел в вопросе явную пропаганду и сделал вид, что не расслышал…

Внешне городок истребителей выглядел неказисто. Постройки барачного типа, покрытые толем, с широкими окнами. Кучи строительного мусора, песок, щебень, опилки. Но порогом картина резко изменялась. Ковры, мягкая мебель, картины на стене, оленьи рога вместо вешалки. В обширной комнате ярко пылает камин и все мы с нескрываемым удовольствием толпимся вблизи этого приятного источника тепла.

Тут же вошел солдат-денщик с подносом, где было все для кофе и сам кофе, а также под кофе…

Колонель наполнил объемистые рюмки и торжественно провозгласил тост в честь Красной Армии – за победу над гитлеровской Германией и традиционное для летчиков «happy landings» («счастливых посадок»).

Вдруг все встали. Встали и мы. В гостиную вошел седой, небольшого роста офицер Королевского воздушного флота, по всей видимости высокого ранга. Подойдя к нам, пожал всем руку.

– Командующий Северным воздушным округом, вицмаршал Эндрюс, – представил его нам переводчик.

– Как долетели? Какова погода? – начал разговор вицмаршал.

Когда Асямов, рассказывая о полете, упомянул о караване вражеских судов, командующий попросил уточнить их координаты и приказал что-то адъютанту. Тот поспешно вышел…

Вскоре нам сообщили, что самолет для нас готов к старту. Быстро допили кофе и, поблагодарив хозяев, вернулись на аэродром все той же «заячьей тропой».

Десятиместный пассажирский самолет «Фламинго» выглядел так же, как и одноименная розовая птица: шасси его были неимоверной высоты. Внутри – все удобно и практично. Пассажир, привязываясь ремнями, одновременно оказывался и снабженным парашютом. Лишь вставая с места, он чувствовал его за спиной.

Мы с Штапенко уселись у иллюминаторов правого борта, зная, что слева море и смотреть нам нечего.

Пробежав совсем немного, наш длинноногий самолет легко взмыл ввысь. Летим низко, метров 400–500 над землей и с любопытством вглядываемся вниз. Видим, что возделан каждый клочек земли. Участки ограждены друг от друга внушительной ширины стенками из камня. Мда-а! «Мой дом – моя крепость». Ясно видны работающие на полях и огородах мужчины. Женщины встречались редко. Здоровенные мужики спокойненько мотыжат землю, растят цветную капусту. «Так вот какая у них война, второй фронт…», – думаю я с горечью.

А у нас? Все, кто в силах держать в руках винтовку, даже золотой фонд страны – седовласые ученые и академики, профессора и инженеры дерутся с оружием в руках с ненавистным врагом. А кормят, поят, куют оружие, лечат раненых и больных – женщины, старики и подростки. Вся наша страна, от мала до велика, охвачена одним неистребимым желанием – разгромить врага, не щадя во имя этого своей жизни.

– Эндель, – прерывает мои мысли Штепенко. – Смотри, как много аэродромов.

Действительно, в пределах видимости все время встречались две-три взлетно-посадочные полосы. Переводчик, заметив наш интерес, самодовольно изрек:

– У нас аэродромов так много, что летчик при любой неисправности моторов сможет дотянуть до одного из них.

Наверное так и есть. Только вскоре нам с болью в сердце пришлось убедиться, что эту возможность не всегда можно использовать…

День стоял яркий, солнечный. Знаменитые по Чарльзу Диккенсу туманы не показывались нигде. В полном разгаре весна. Воздух прозрачен и чист. Весь остров просматривается от края до края. Далеко на западе темнеет Атлантический океан.

Летим над утонувшими в облаках дыма заводами и фабриками промышленных районов южной Англии. Возведенные из красного кирпича строения четко выделяются на фоне то темных, то светлых пятен зелени. Изредка под нами проплывают грузные и мрачные, покрытые многовековой патиной^{15}, средневековые замки и крепости, где и сейчас еще гордясь генеалогическими корнями предков, живут лендлорды и пэры Англии. Столетия покрыли эти угрюмые строения не только патиной. Нередко на их башнях, стенах и крышах – мох, цветы, кусты и даже деревья.

На третьем часу полета внизу показались однообразные коробки домов. Широкие улицы. Много зелени, деревьев. – Лондон, – сообщает переводчик.

«Фламинго» крутой спиралью идет к земле. Чуть не задевая крылом за высокие трубы и островерхие крыши, летчик лавка сманеврировав между ними, мягко посадил самолет на крошечный аэродром. Подруливая к зданию аэропорта, читаем на скате высокой крыши: Hendon. Это часть Большого Лондона, окраина – его, находящаяся от центра города в часе езды.

К нам двинулась шеренга автомашин, среди них и наши, советские. Тут же мы оказались в тесном кольце людей, приветствующих нас на чистейшем русском языке. Первым обнял меня Костя Стукалов, теперь уже полковник, с кем мы когда-то вместе учились в 3-й Военной школе летчиков имени К. Е. Ворошилова. После взаимных приветствий среди встречающих возникли «разногласия»: автомобилей оказалось больше, чем нас, а каждый встречавший хотел заполучить пассажира…

Минут через сорок, свернув с магистрали в тенистый бульвар, мы въехали в распахнутые настежь массивные ворота. Миллионайре стрит, дом 13. Советское посольство. Нам объяснили, что этот «несчастный» номер, возможно, единственный не только в Лондоне, но и во всей Англии, ибо никто не желает жить под этим номером, а на домах и в номерах гостиниц цифра «13» заменяется «12а».

В вестибюле посольства нас радушно приветствовали хозяйка дома Агния Александровна Майская и К. В. Новиков – советник посольства.

С этого момента мы оказались «в плену». Как град, посыпались вопросы: как Москва? Удержится ли Ленинград? Как с питанием? Со снабжением? Все работники посольства были озабочены судьбой Родины. С надеждой глядели они на нас, ожидая услышать хоть что-нибудь утешительное. Мы ведь были первыми из Москвы, посетившими посольство после начала войны. Отвечали на все вопросы как умели, как могли.

В столовой собрались все сотрудники посольства и наш обед, похожий на пресс-конференцию, затянулся часа на два.

Устали мы порядком и когда нас отвезли в отель «Кларидж», едва прислонившись к подушке, мгновенно уснули. Как никак, а не опали мы уже полтора суток.

Утром нас принял посол Иван Михайлович Майский. Поздравив с благополучным прилетом и задав несколько вопросов о положении на фронтах, он пригласил нас на торжественное заседание в честь 1 Мая.

– Наши офицеры, да и англичане очень хотели бы ознакомиться с вашим воздушным кораблем. Я думаю – это возможно? – обратился посол к Асямову.

Асямов кивнул головой.

Желающих увидеть наш самолет, оставшийся в Данди, оказалось куда больше, чем мест в предназначенном для этого полета самолете. Многим пришлось отказаться. Кто-то из нас четырех должен был сопровождать улетающих. Асямов вытащил из кармана коробку и, вынув четыре спички, отломал у одной головку.

– Кто вытянет обломанную, тот и полетит, – сказал он и, перемешав их за спиной, зажал между пальцами.

Не повезло самому командиру – обломанная спичка осталась у него. Не смогли мы тогда предугадать, что крылось за этой обломанной спичкой…

– Ладно, полечу сам. Покажу гостям самолет, а заодно распоряжусь, чтобы экипаж готовил корабль в обратный путь.

Асямов ушел к военному атташе полковнику Пугачеву, а мы втроем, – Романов, Штепенко и я, сопровождаемые Костей Стукаловым, покатили на автомашине осматривать Лондон.

Бросался в глаза бешеный темп уличного движения. Громадные автобусы – бассы – на большой скорости ловко лавировали среди потока автомашин, трамваев, троллейбусов. Словно пьяные, качаясь из стороны в сторону, ни на что не обращая внимания, упорно мчались вперед двухэтажные трамваи. На легковых машинах виднелись надутые до круглого сечения или сплющенные в лепешку, матрацояодобные полосатые мешки. В них – газ. Шофер сказал нам, что такого мешка хватит на 50–60 километров езды.

Проезжаем Вестминстерское аббатство, где издавна коронуются английские короли и королевы. На набережной Темзы – здание парламента. Над каменно-кружевными стенами высится Биг-Бен, так же регулярно отбивающий время, как и часы на Спасской башне Кремля. Против собора Святого Павла – колоссальная фигура королевы Виктории. А вот уже и первые следы войны: то справа, то слева лежат в руинах разрушенные фашистскими бомбами здания.

Массированные удары авиации к весне 1942 года прекратились, но следы прошлогодних бомбежек встречались на каждом шагу. Подъезжая к Сити – центру деловой жизни не только Лондона, но всей необъятной Британской империи – в руинах лежали целые кварталы.

– Дороговато обошелся англичанам Мюнхен, – заметил Стукалов, когда мы выбирались из лабиринта обломков гранита и битого кирпича. – Не хватило у Чемберлена ума, когда он запустил этот бумеранг. А бумеранг ведь возвращается обратно…

Со времени последнего опустошительного налета вражеской авиации минул почти год. За это время два субсидируемые правительством треста сумели очистить лишь проезжую часть магистральных улиц.

Проехали Гайдпарк. Тут же рядом Букингемский дворец – резиденция королей. Над дворцом развевается флаг. Стало быть, король Георг VI изволит пребывать дома.

Англичане по сей день живут традициями. Расцвет страны когда-то начался с разведения овец, а посему спикер нижней палаты парламента и сейчас восседает на мешке с шерстью. В Гайдпарке пасутся королевские овцы, и, благодаря этой «высокородной» скотине, там и людям разрешается шагать по лужайкам, лежать на траве – видимо, все то же, что могут делать там королевские овцы…

Возвращаемся, чтобы успеть к обеду. Едем вдоль набережной грязно-бурой Темзы. Множество мостов – и древних, и современных. Есть и парные мосты, почти рядом. Это на случай, если один будет разбит. Проезжаем район фабрик и заводов. Перед каждым из них – многоэтажные стеллажи с тысячами велосипедов – транспортом рабочих. До скуки однообразные жилые дома – казармы. На верандах развешано залатанное белье. На улице носится чумазая детвора.