Текст книги "Последние флибустьеры"
Автор книги: Эмилио Сальгари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Глава VIII
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Ночь не обещала быть такой ясной и такой спокойной, как предыдущая. На океан опустились довольно плотные облака, которые вскоре после захода солнца расползлись по всему небу, закрыв звезды и лунный серп. Но пока никаких признаков надвигающейся бури не наблюдалось.
Мендоса раскурил трубку, потом сел позади нактоуза,[46]46
Нактоуз – плотно прикрепленный к палубе деревянный шкафчик, в котором помещается судовой компас.
[Закрыть] там, где днем сидел фламандец; отсюда он мог свободно наблюдать за буссолью. Мендоса опасался, что моряки, воспользовавшись темнотой, лягут на другой курс и вернутся к побережью материка; возможно, его опасения были справедливы, потому что он заметил, что двое матросов, оставшихся следить за парусами, уже пытались раньше неожиданно перенести их. Прошло несколько часов, а удвоивший свою бдительность баск не замечал ничего подозрительного, как вдруг ему показалось, что фламандец о чем-то шепчется с только что вышедшим на бак[47]47
Бак – носовая часть верхней палубы судна.
[Закрыть] капитаном.
Подозрительный по характеру, баск интуитивно заподозрил, что эти двое что-то замышляют. Его подозрения усилились, когда он увидел, что парочка исчезла в носовом люке.
– Ну, дружок Мендоса, смотри теперь в четыре глаза, – пробурчал он себе под нос. – За этим что-то кроется.
Он поднялся, выбил трубку, еще раз окинул взглядом океан и громко сказал:
– Спокойной ночи, рулевой; пойду-ка и я вытяну ноги.
Потом он исчез в кормовом люке, но вместо того чтобы войти в каюту, где похрапывали гасконец, Буттафуоко и мнимый сын испанского гранда, он тихонечко открыл дверь в трюм, до отказа забитый, как мы уже сказали, пустыми бочками. Его поразил свет, исходивший от фонаря, с которым кто-то осторожно шел вдоль левого борта.
– Кто бы это мог быть? – тревожно подумал Мендоса. – Что он здесь делает в такой час?
Он бросился к противоположному борту и спрятался среди бочек. Вскоре в тусклом свете фонаря он заметил две человеческие фигуры: это были капитан и фламандец.
– Может быть, они спрятали здесь какой-нибудь заветный бочонок и хотят распить без нас свое чудесное вино? – пробормотал баск. – Мы осуждаем подобные выпивки: если уж пить, то со всей компанией.
Он забился в темный уголок и продолжил свои наблюдения.
Подозрительная парочка остановилась почти в середине трюма; потом они подняли две большие бочки, отшвырнули их в стороны и забрались в освободившееся пространство.
– Это здесь, – сказал капитан, и его голос отчетливо разнесся по всему трюму.
– Много пороха? – спросил мастер Арнольдо.
– Пятьдесят фунтов.[48]48
Фунт – старинная мера веса; испанский фунт равнялся 460 граммам.
[Закрыть]
– Этого хфатит?
– Не останется целой ни одной доски.
– И ни одного из этих плутоф?
– Надеюсь, что нет.
– У фас есть фитиль?
– Он уже на месте.
– Сколько фремени он горит?
– Минут десять.
– Этого хфатит, чтобы усесться ф шлюпке?
– Нам надо только перерубить канат, потому что шлюпка идет за нами на буксире. Я уже приказал положить в нее весла и продукты.
– Потшигайте.
Ничего больше Мендосе знать не требовалось. Испуганный, весь в холодном поту, он пробрался в кормовую надстройку и ворвался в каюту, где находились гасконец и Буттафуоко.
– Вставайте, быстрее, вставайте! Нельзя терять ни секунды, – говорил баск, отчаянно тормоша друзей.
– Нас берут на абордаж? – спросил гасконец, с трудом поднимаясь с койки.
– Следуйте за мной, только без шума, и ни о чем не спрашивайте, – ответил Мендоса. – Идемте, сеньор Буттафуоко, если вам дорога жизнь.
На корме у всех каравелл и галеонов устраивали орудийные порты,[49]49
Порты орудийные – отверстия в борту парусного корабля для производства артиллерийской стрельбы с нижних палуб; когда не находились в боевом положении, прикрывались откидывающимися люками.
[Закрыть] служившие амбразурами для мелкой судовой артиллерии. Мендоса подвел друзей к этим портам и сказал:
– Ныряйте в море, не раздумывая.
Буттафуоко и гасконец настолько были поражены возбужденным голосом баска, что им и не требовалось никаких объяснений. Они укрепили шпаги, высунулись в люки и скользнули в пенистую кильватерную струю.[50]50
Кильватерная струя – след, остающийся на поверхности моря за кормой идущего корабля.
[Закрыть] Секундой позже за ними последовал и Мендоса.
Как раз в этот момент к ним подошла шлюпка, следовавшая за каравеллой на тридцатиметровом буксире. Мендоса и дон Баррехо схватились за один ее борт, а более высокий и тяжелый Буттафуоко – за другой; без каких-либо особых усилий они забрались в шлюпку.
– Руби канат!.. – скомандовал баск, повернувшись к дону Баррехо.
Гасконец, уразумевший, что должно произойти нечто ужасное, беспрекословно повиновался.
– А теперь – весла на воду!.. И гребите изо всех сил, если хотите спастись!..
Шлюпка устремилась в направлении, обратном ходу каравеллы. Она прошла всего пятьдесят или шестьдесят метров, когда с маленького парусника раздался крик:
– Проклятие!.. Шлюпка исчезла!.. Мы погибли!..
Послышались крики, проклятия, потом темноту озарила яркая вспышка, за которой последовал оглушительный грохот, сопровождаемый целой бурей осколков. Каравелла взлетела в воздух вместе со своим несчастным экипажем, дружком Пфиффером и мнимым сыном испанского гранда.
Несколько секунд над водоворотом, поглотившим исковерканное взрывом судно, висело облачко красноватого дыма, пока его не рассеял ночной бриз.
– Друзья, – сказал потрясенный Мендоса, вытирая рукой пот, обильно, несмотря на купание, выступивший на лбу, – возблагодарите Бога, если вы еще чувствуете себя христианами, потому что своим спасением мы обязаны только Ему.
– Мне всё еще неясно, – признался казавшийся совершенно обалдевшим дон Баррехо, – что там взорвалось?
– Каравелла, а задержись мы на две-три минуты, то тоже бы взлетели в воздух.
– Судно загорелось? – спросил буканьер, который все никак не мог разобраться в ситуации.
– Они подожгли бочонок с пятьюдесятью фунтами пороха, чтобы взорвать нас, – ответил баск. – По счастливой случайности я успел вовремя, и шлюпка, которой они хотели воспользоваться, попала в наши руки.
– Кто покушался на нашу жизнь?
– Капитан и наш дружок Пфиффер, вероятно, с согласия всей команды, – ответил Мендоса.
– Друзья, – сказал Буттафуоко, – надо вернуться к месту катастрофы. Может быть, подберем кого-нибудь.
– Пусть их сожрут акулы, – отрезал жестокий гасконец.
– Нет, – возразил Буттафуоко, табаня[51]51
Табанить – грести в обратную сторону, чтобы сделать разворот или дать шлюпке задний ход.
[Закрыть] веслом, – я ни за что не допущу такой бесчеловечности. Они и так уже достаточно наказаны за измену.
Друзья налегли на весла, направляясь к тому месту, где затонула каравелла, с трудом борясь с волной, вызванной катастрофой.
Развороченный корпус судна затонул, но на поверхности океана плавали многочисленные обломки: куски мачт, реи с оставшимися на них латинскими парусами, распростершимися по воде, ящики, бочки, куски фальшборта,[52]52
Фальшборт – продолжение борта над верхней палубой судна, служащее ограждением палубы.
[Закрыть] остатки носовой надстройки. Сила взрыва была, должно быть, чудовищной, потому что остатков внутреннего оснащения судна нигде не было видно.
Шлюпка покрутилась посреди обломков, задерживаясь то тут, то там, чтобы подобрать выживших, если таковые окажутся. Но никто не плавал на поверхности океана. Наткнулись только на безголовое туловище, принадлежавшее, видимо, метису; руки трупа конвульсивно сжимали в объятиях рей. Несчастный был разорван напополам, и теперь державшаяся за рей половинка ожидала первой акулы, после чего от матроса уже ничего не осталось бы.
– Все погибли, – сказал гасконец. – Даже наш дружок Пфиффер отошел в лучший мир, хотя я в глубине души считал его дальним родственником мессера дьявола. Но ведь на нем и лежит главная вина в подготовке этой страшной измены, которая должна была отправить нас искать богатство великого касика в царстве теней.
– Больше здесь нечего делать, – решил Буттафуоко. – Нам остается взять курс на Тарогу, если только мы сможем туда добраться.
– А почему бы и нет, сеньор? – спросил баск. – Шлюпка наша крепка, продуктов у нас вдоволь, а друзей-флибустьеров нам нечего бояться.
– И далеко мы от острова? – поинтересовался гасконец.
– Добраться до него мы сможем в лучшем случае через сутки, – ответил Мендоса. – Рассчитывать мы можем только на весла, и придется слегка попотеть, пока мы не завершим переход. К счастью, погода нам благоприятствует.
– Посмотрите, что там положили в шлюпку матросы каравеллы, – распорядился Буттафуоко.
– Вижу какие-то свертки и бочонок.
Мендоса и гасконец быстро разобрались в содержимом и установили, что бородатый капитан хорошо знал свое дело: бочонок был доверху заполнен водой, в ящике находились сухари, а в свертках – сыры и солонина. Особого обилия продуктов не обнаружилось, но их запас не давал умереть от голода, потому что он был рассчитан на семерых, а расходовать его предстоит троим.
– Ну, жаловаться-то нам грех, – сказал Мендоса. – Эти бедные чертенята рассчитывали добраться до американского берега дня за два. Значит, нам этого запаса хватит на неделю, даже если мы не будем экономить… В путь?
– В путь, – согласился Буттафуоко, усаживаясь на корме.
Гасконец уселся в средней части шлюпки, тогда как баск отправился на носовую банку.[53]53
Банка – здесь: сиденье в шлюпке.
[Закрыть] Шлюпка медленно покинула это место, усеянное обломками, и направилась на запад.
Среди продуктов баск нашел буссоль, тщательно завернутую в чистую тряпку, и принялся определять курс, хотя бы приблизительно. Три или четыре часа шлюпка продвигалась вперед от мощных гребков гасконца и баска, легко справляясь с накатывавшимися время от времени океанскими волнами, но потом гребцы сдались.
– Я предпочел бы наносить уколы своей драгинассой, – признался гасконец, скидывая куртку и камзол.
– А я – шпагой, – вторил ему баск. – Что-то стал я плохим моряком.
– Ошибаешься, дружище: ты просто постарел.
– Хотел бы я посмотреть, как ты будешь танцевать перед моей шпагой.
– Tonnerre!.. Драгинасса гасконца никогда не пересечет Бискайский залив из опасения поранить более или менее близких братьев, – серьезно сказал дон Баррехо.
– Или из опасения дать стрекача? – пошутил баск.
– Гасконцы погибают на поле брани, но никогда не спасаются бегством.
– Даже когда они получают смертельный удар в голову, гасконцы продолжают держаться, – вступил в разговор Буттафуоко.
– Нет, сеньор, потому что если человек мертв, он никогда не признается, что был убит более искусным соперником, чем он сам. По крайней мере, так считают в великой Гаскони.
– В стране, которая ни в чем не сравнится с Бискайей и представляет собой всего лишь маленький французский департамент!
– Какое значение имеет размер страны, если мы великий народ? А потом, видишь ли, мой дорогой баск…
Сильнейший толчок потряс шлюпку и прервал его слова, лодка качнулась и даже зачерпнула воды.
– Мы на что-то наткнулись? – вскочил на ноги Буттафуоко.
– Или на кого-то, сеньор? – спросил баск. – Но с этой стороны нет скелетов.
– На какой-нибудь обломок каравеллы, дружище Мендоса.
– Но ведь мы уже далеко от места взрыва.
И в этот момент они почувствовали новый толчок. Он был таким неожиданным, что подбросил на ноги гасконца.
– Tonnerre!.. – закричал он, хватаясь за банку, чтобы не упасть в воду. – Не океанский ли дьявол играет с нами?
Мендоса перевесился через борт и внимательно всмотрелся в воду. Сначала он ничего не видел, потом стал различать крупные фосфоресцирующие полосы, зигзагами расходившиеся во всех направлениях.
– Черт возьми!.. – воскликнул он. – Теперь я знаю, кто нас беспокоит.
Потом он повернулся к гасконцу, уже успевшему восстановить равновесие, и сказал:
– Вот превосходный случай испытать, остра ли твоя драгинасса и крепка ли твоя рука.
– Надо нанести удар? – крикнул дон Баррехо, хватаясь за шпагу.
– Нет, мне кажется, надо сделать кое-что другое.
– Против кого? – спросил Буттафуоко.
– Мы оказались посреди стаи акул-молотов, сеньор, – ответил баск.
– И они пытаются перевернуть шлюпку?
– Они не столь велики, как charcharias,[54]54
Charcharias – несколько ошибочное латинское видовое название большой белой акулы (правильно: Carcharodon carcharias).
[Закрыть] но все же достигают четырех-пяти метров в длину, а пасти у них такие, что от одного взгляда на них бросает в дрожь.
– Стало быть, положение становится серьезным, – сказал дон Баррехо.
– Может быть, даже более серьезным, чем ты думаешь, потому что шлюпка наша отнюдь не тяжелая, а обшивка ее такая старая, что просто не выдержит мощного удара хвостом.
– Я бы сказал, что душа нашего приятеля Пфиффера наслала сюда акул, чтобы отомстить нам.
Несмотря на всю серьезность положения, Буттафуоко и Мендоса не смогли сдержать улыбки.
– Нечего смеяться, – сказал шутник. – Я ведь всегда говорил, что этот Пфиффер каким-то образом породнился с дьяволом. Ой!.. Вы хотите подбросить нас в воздух? Подумайте о том, что у меня слишком длинные ноги, чтобы удержать равновесие на этой посудине, и о том, что я никогда не был моряком.
Третий толчок подбросил один борт шлюпки, и она наклонилась чуть ли не до самой воды. А что бы было, если бы в этот момент пришла длинная океанская волна? Но, к счастью, Тихий океан рождает такие волны с достаточно большими интервалами.
– К оружию, друзья! Нам придется дать настоящее сражение, если мы не хотим пойти на ужин этим чертовым акулам, – сказал Мендоса.
– Сейчас я накажу этих нахалов! – раззадоривал себя гасконец.
– Смотри, не свались в воду – тогда уж никто тебя не спасет, даже драгинасса не поможет. Вокруг нас кружится, наверно, с десяток этих тварей.
– Десять уколов шпаги, и все будет кончено, – ответил гасконец.
Они расселись по банкам, стараясь как можно лучше уравновесить шлюпку, и принялись беспорядочно тыкать шпагами с обоих бортов. Однако акулы, казалось, не имели никакой охоты сразу же испробовать остроту клинков, потому как упорно держались на глубине. Только время от времени одна из них быстро приближалась к шлюпке, оставляя за собой фосфоресцирующий след, толкала ее большой, мощной головой в форме молота и быстро перемещалась по другую сторону киля, чтобы трое дуэлянтов не успели ее поразить.
– Да разве это сражение? – спросил дон Баррехо, нанеся безо всякой пользы десятка три уколов: он лишь обрызгал своих друзей. – В Гаскони так не бьются.
– Пошли им письмо с вызовом на дуэль и предложи являться по одной, – сказал Мендоса.
– Никак не могу увидеть ни одну из этих тварей.
– Рассвет близок, тогда ты сможешь на них полюбоваться.
– Правда, что они уродливы?
– Ну нет, я бы даже назвал их симпатичными: с этим своим молоточком, по краям которого расположены глазки, от одного взгляда которых тебе становится плохо…
– И ты называешь их симпатичными, плут!.. А!.. Вот одна приближается!.. Попадешься ты мне – разрублю на двое!..
Фосфоресцирующая полоска, нацеленная прямо на шлюпку, приближалась с молниеносной быстротой. Дон Баррехо обхватил драгинассу обеими руками и нанес по воде удар такой силы, что мог бы разрубить даже твердую скалу. И в этот раз широкий клинок не прошел мимо цели, а пришелся по спине акулы, обрубив ей спинные плавники. Акула тут же перевернулась на спину и бросилась на шлюпку, стараясь вцепиться в нее зубами.
– Tonnerre!.. Какая она гадкая!.. – закричал дон Баррехо. – А Мендоса назвал этих чудищ симпатичными!..
Драгинасса вошла прямо в морду ужасной акуле и разрубила ее, а в это время Мендоса и Буттафуоко вонзили свои шпаги в бока чудовищу:
– Получи, негодяйка!..
– Попробуй вот этого, мерзавка!..
Акула инстинктивно подпрыгнула, выскочив из воды почти на половину своей длины, а потом исчезла в океанских глубинах.
– Она пойдет теперь в рыбью больницу, если таковая имеется в море, – сказал дон Баррехо.
– Ну, наконец-то мы им показали, – добавил Мендоса. – А то я уже устал без толку дырявить воду.
– Вот это называется сражаться, не так ли, баск? Какие удары наносят гасконцы, а?
– А как попадают в цель баски? – ответил Мендоса. – Мой укол, должно быть, проткнул ей сердце.
– Тогда ей бесполезно искать больницу.
– Слишком вы много болтаете, – прервал их Буттафуоко. – Разве вы не видите, что подружки раненой готовятся к атаке?
– А мы готовы принять их, не так ли, Мендоса? – крикнул гасконец.
– В любой момент, – ответил баск.
Вокруг шлюпки пересекались и скрещивались фосфоресцирующие линии, и этот круг постепенно сужался. Акулы спешили отмстить за подружку.
– Будьте внимательны!.. Откройте глаза!.. – крикнул Мендоса. – И крепче держитесь на ногах!..
Шлюпку толкали со всех сторон, она беспорядочно подскакивала, словно над океаном внезапно разразилась буря. Чудовища яростно налетали на нее и наносили такие сильные удары своими хвостами, что старая обшивка могла вывалить кишки, как сказал баск; потом акулы подныривали под киль и пытались подбросить его в воздух. К счастью, общий вес троих авантюристов, заполненного водой анкерка[55]55
Анкерок – деревянный бочонок, служащий для хранения питьевой воды на шлюпках.
[Закрыть] и провизии был достаточно значительным, а поэтому попытки чудовищных рыб имели мало шансов на успех.
Все же постоянные атаки акул произвели впечатление на Буттафуоко, Мендосу и гасконца; они учетверили свое боевое усердие, и их шпаги порой попадали в цель. Особенно выделялась драгинасса гасконца, от которой крепко доставалась уродливым молотобойцам.
Акулья атака длилась минут десять, потом хищницы, похоже, устали от града шпажных уколов, оставлявших широкие раны на спинах рыб; они внезапно отступили, но все время держали шлюпку в пределах видимости.
– Ну разве это не сражение, гасконец? – спросил баск, вытирая какой-то тряпкой кровь с клинка шпаги.
– Не буду отрицать, – ответил дон Баррехо, отирая пот со лба. – Только я предпочитаю сражаться на твердой земле. По крайней мере, можно смотреть противнику в глаза, да и ноги держат уверенней. Думаешь, они убедились, что, имея дело с гасконцем и баском, нечего помышлять об ужине?
– Говорят, что эти чудища очень упрямы, и я не удивлюсь, если при первом свете дня они снова пойдут в атаку.
– А если нам попробовать уйти от них? – спросил Буттафуоко.
– Именно это я и хотел предложить, сеньор. Пусть дон Баррехо немного отдохнет, а мы поработаем веслами.
– А я на вас посмотрю, черт возьми, – вставил свое слово гасконец. – Мне начинают нравиться и морские поединки.
Буттафуоко и баск взялись за весла и принялись грести изо всех сил, все время держа курс на запад и пытаясь ускользнуть от голодной стаи. Поначалу это вроде бы удавалось, но потом авантюристы, к своему разочарованию, удостоверились, что акулы организовали настоящую охоту, решившись, видимо, хорошенько позавтракать, раз уж поужинать не пришлось.
Заря задержалась на небе недолго, и вскоре над океаном поднялось сияющее солнце, а водная поверхность заблестела мириадами лучезарных золотых блесток. Акулы, ночью только сопровождавшие шлюпку, держась на некотором расстоянии, проявили крайне воинственные намерения, что очень не понравилось даже такому воину, как дон Баррехо.
Мендоса не ошибся в численности акул. Их, действительно, было около десятка. Эти четырех-пятиметровые существа приближались какими-то смешными движениями, колотили воду то слева, то справа, поднимая фонтанчики белоснежной пены; в другой обстановке это вызывало бы взрывы смеха.
Время от времени они останавливались, словно хотели перевести дыхание, выскакивали из воды на треть своей длины, показывая огромные полукруглые пасти, усеянные острыми зубами и расположенные там, где должно бы находиться горло, отчего этим чудовищам, видимо, было нелегко заглатывать добычу.
– Эта маленькая армия храбро готовится к новой атаке, – сказал дон Баррехо, наблюдавший за акулами скорее с интересом, чем с настоящим страхом. – Я, как истинный гасконец, даже восхищаюсь ими.
– И почему они хотят сожрать твои тощие ноги? Хороший завтрак ты им предлагаешь! – не удержался вставить шпильку Мендоса. – Может быть, им лучше заняться сеньором Буттафуоко?!
– Надеюсь, их желание застрянет у хищниц в горле, – ответил ему дон Баррехо. – Tonnerre!.. Моя драгинасса всегда готова к работе, а потом, знаешь, что говорят?
– Если не объяснишь, не догадаюсь.
– Мясо гасконцев очень горькое по сравнению с плотью других людей.
– Это потому что они слишком желчны, черт побери!
– И вот акулы отдадут предпочтение бифштексам из мяса твоего и сеньора Буттафуоко, а мои ноги они пощадят. На них ведь акулы найдут весьма тощие икры. А!.. Вот и они!.. Хватайте шпаги, сеньоры, и попытаемся прославить Гасконь, Нижнюю Луару и Бискайю.
– Войной с рыбами!.. – усмехнулся Буттафуоко.
– Сеньор, они не менее опасны, чем люди.
– Верно, только они не слишком-то оценили нашу доблесть.
В это время разъяренная стая бросилась в атаку плотной шеренгой, вынырнув почти на поверхность. Акулы настойчиво требовали завтрак, издавая какие-то хриплые булькающие звуки, напоминающие отдаленные раскаты грома.
Трое авантюристов быстро перенесли на нос бочонок с водой и ящик с продуктами; они считали, что так шлюпка должна стать остойчивее;[56]56
Остойчивость – способность судна плавать в нормальном вертикальном положении и возвращаться в него, после того как оно было выведено из этого положения.
[Закрыть] а сами они собрались на корме и начали отчаянное сражение, подбадривая себя громкими криками.
– Вперед, Гасконь!..
– Бей, Нижняя Луара!..
– Коли, Бискайя!..
Первой акуле, подошедшей к самой корме и попытавшейся схватиться острыми как сталь зубами за борт, не повезло, потому что буканьер был готов воткнуть свою шпагу в широко раскрытую пасть и пригвоздил акулий язык к нёбу. Несчастная рыба перекувыркнулась и отплыла, оставляя за собой кровавый след. Не лучше пошли дела и у второго хищника, в яростном порыве атаковавшего шлюпку, пытаясь боднуть ее своей головой. Она попала под руку гасконцу, и можно себе представить, насколько основательно нанес свой удар отчаянный забияка.
Вжиг!.. Вжиг!.. Два точно нанесенных укола драгинассы, – и оба окончания молота оказались полностью отрезанными.
Бедная акула, получившая такое ужасное ранение, остановилась на какой-то миг; два ручья крови хлынули из ран, и акула скрылась в глубине.
Но сражение только начиналось. Других акул только разъярили потеря товарок и упорное сопротивление; они окружили шлюпку и сильно встряхивали ее, пытаясь перевернуть. Шпаги работали без отдыха: град ударов сыпался на чудовищ, их колола и кромсала сталь, поверхность океана окрасилась кровью, но морские монстры не отступали.
Трое авантюристов были вынуждены переходить с носа на корму, смотря по тому, с какой стороны грозила опасность. Глубокий страх начинал понемногу овладевать даже такими закаленными сердцами, которые не один раз встречались со смертью в бою. Одна мысль о том, что с минуты на минуту они могут оказаться в пасти чудовища, в немалой степени отнимала силы. Авантюристы яростно сражались уже с четверть часа, постоянно рискуя оказаться в воде, когда внезапно раздался ружейный выстрел, и одна из акул, пораженная меткой пулей невидимого стрелка, выскочила на полкорпуса из кровавой пены и рухнула опять в воду. Почти сразу же послышались еще два выстрела, и две другие акулы встретили ту же судьбу.
Буттафуоко бросил быстрый взгляд вокруг.
Большая пирога внезапно, как показалось, вынырнула из воды; в ней сидела дюжина человек в огромных шляпах из переплетенных пальмовых листьев; изо всех сил налегая на весла, эти люди спешили на помощь. Четверо из этих неведомых спасателей, должно быть, великолепных стрелков, вели огонь по акулам и никогда не промахивались.
– Флибустьеры!.. – громко крикнул Буттафуоко.
– Tonnerre!.. И как раз вовремя, – сказал гасконец и нанес последний укол.
Пять минут спустя трое авантюристов, чудесным образом избежав ужасной смерти, причем дважды, поднялись на борт флибустьерской пироги и попали в объятия Равено де Люсана.
