Текст книги "Последние флибустьеры"
Автор книги: Эмилио Сальгари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
– Адское пламя!.. – выругался Мендоса, быстро скрываясь во второй траншее. – Испанцы!
– Tonnerre!.. Откуда их принесло? – спросил сам себя дон Баррехо, также поспешив в укрытие.
– Должно быть, это те три сотни, что преследовали нас по пятам, чтобы отнять наше имущество, – предположил Мендоса. – Ходу, друзья, и скорее в лес.
А тем временем пули засвистели вокруг частокола, однако испанцы, побоявшись, может быть, превосходства сил встреченного противника, не осмелились спуститься с высоты.
Трое авантюристов, пригнувшись и укрываясь за средним поясом укреплений, мигом добрались до склона сьерры, поросшего огромными деревьями и густым кустарником, и быстро укрылись в густом лесу, переплетенном гирляндами лиан, а вслед им раздавалась все учащавшаяся ружейная пальба.
– Если они не догадались, что нас всего трое, то, может быть, оставят нас в покое, – сказал дон Баррехо, яростно рубивший кусты, чтобы проделать проход.
– Ошибаешься, дружище, – сказал Мендоса. – Я слышал лай собак; они их пустят по нашим следам. Ты помнишь гонку по лесам Сан-Доминго?[83]83
Эти события описаны в первой части романа Э. Сальгари «Сын Красного корсара».
[Закрыть]
– Надо бежать; это – лучшее, что мы можем сделать.
Они добрались до лесного прохода, возможно, проделанного тапирами, у которых есть такая привычка прокладывать настоящие дороги, и побежали, задыхаясь, преследуемые ружейными выстрелами, отражавшимися от противоположного склона оглушительным грохотом.
Эта тяжелая гонка по склону сьерры продолжалась с добрый час, потом трое авантюристов, не слыша больше выстрелов, остановились, немного пораженные чудесным спасением от засады.
– Ну что ты на это скажешь, Мендоса?
– Что если бы перед нами был хороший завтрак, я съел бы его в полминуты, – ответил баск.
– Я же полагаю, что мы плывем в море неприятностей.
– Но это же пустяки… для гасконцев.
– Черт побери!.. Да у нас же за спиной три сотни испанцев, и в конце концов они нас схватят.
– И у нас есть ноги.
– А у них собаки. Сам же ты слышал лай.
– Да, у испанцев лаял какой-то мастиф.[84]84
Мастиф – порода сторожевых собак. Э. Сальгари постоянно пользуется этим термином, хотя на самом деле речь идет о кубинских догах (потомках канарских догов), специально выведенных для охоты за беглыми рабами.
[Закрыть]
– Я всегда дико боялся этих тварей, потому что они никогда не отступятся, если только возьмут след. Как хорошо мы поработали в Сеговии! Но мы оказались отрезанными от нашего отряда, да еще и арьергард из трехсот испанцев идет по нашему следу. Де Гюсак, ты, как и я, гасконец; может быть, у тебя появилась какая-то необычайная идея?
– Эх, будь здесь бутылка, возможно, я и отыскал бы на дне ее что-нибудь дельное, – ответил гасконец номер два. – Но, к сожалению, вино в лесах не встречается.
– Тогда нам ничего не остается, кроме как отправиться в путь.
– Пока язык наш не станет сухим, а ноги не откажутся идти, – добавил Мендоса. – Не стоит верить этой тишине. Если испанцы прекратили стрельбу, значит, они уже вышли на наш след. Ходу, друзья!..
Они углубились в великолепный лес с цепляющимися колючими пассифлорами,[85]85
Пассифлоры – род тропических лиан семейства страстоцветных.
[Закрыть] которые в этих широтах быстро достигают гигантских размеров и легко обвивают стволы пальм и сосен, образуя гирлянды невероятной красоты. Почти целый год они покрыты пурпурными цветками с белыми пестиками и тычинками, воспроизводящими с чудесным подобием молотки, гвозди, железные острия, миниатюрные терновые венцы и прочие орудия пыток.
Трое авантюристов, которые уже начинали испытывать первые позывы голода, накинулись на плоды этих душистых растений величиной с маленькую дыню, с желтоватой кожицей; они великолепны, если их смешать с вином и сахаром. Собрав обильный урожай этих плодов, флибустьеры отправились в дальнейший путь, придерживаясь обрывистого склона сьерры.
Время от времени, буквально под ногами, поднимались выпи, птицы почти двухфутовой высоты, с бурыми перьями, сероватой грудкой и очень острым клювом, или курламы, болотные птицы, принадлежащие к семейству фазановых, пурпурно-коричневого цвета, с белыми пятнами на голове; этой болотной дичи вроде бы не место в таких лесах. Заметив проходящую троицу, которая не решалась стрелять из опасения привлечь внимание испанцев, пернатые вспархивали с криками: «Карó… карó…»
– Эй, дон Баррехо, – сказал Мендоса, с горящими глазами следивший за стайками юрких пернатых, из которых мог бы получиться вкуснейший завтрак. – Эти фазанчики поют для тебя.
– Для меня! – удивился гасконец, не перестававший вместе с Де Гюсаком сражаться с пассифлорами. – Это приятные посланцы твоей жены: карокаро.[86]86
Мендоса сравнивает птичье гоготанье с испанским словом caro (милый, дорогой, любимый).
[Закрыть]
– Да за такие слова пусть тебя черт унесет!.. Ты глух, как церковный звонарь!.. Карó… карó… Кастильянка никогда меня не называет карó. Оставь в покое женщин и постарайся лучше поймать для меня парочку этих летучих белок. Или ты думаешь, что я могу насытиться только дыньками пассифлор?
– Стреляй, если хочешь!
– Ну нет! – возразил дон Баррехо. – Испанцы сидят у нас на пятках. Слышишь этого проклятого пса?
– Да, кажется, время от времени я его слышу.
– Вот!.. Теперь баски еще и глохнут.
Перекидываясь отрывочными фразами, они шли без остановки. Шпаги и драгинасса прокладывали им путь в пассифлорах, которые склоняли над авантюристами все более плотные гирлянды. Около полудня беглецы сделали короткую остановку под высоким деревом, одиноко возвышавшимся среди хаотического переплетения трав.
– Un palo de vaca![87]87
Un palo de vaca (исп.) – «коровье дерево». Речь идет о дереве вида Brosimum utile, которое распространено в Южной Америке, от Венесуэлы до Коста-Рики. Александр фон Гумбольдт называл его «молочным деревом», а более поздний исследователь Поль Фонтейн находил сок брозимума обладающим всеми свойствами самого лучшего коровьего молока.
[Закрыть] – вскрикнул дон Баррехо. – У нас будет завтрак. Иногда и лес может чем-то пригодиться, хотя чаще он приводит в отчаяние несчастных, вынужденных идти по нему. Эй, Мендоса, ты хвастался отличным обонянием. И что? Унюхал испанцев?.. Мои уши, хотя они и величиной с зонтик, больше не слышат собак.
– Думаю, они тоже остановились перекусить, – ответил баск. – Их ведь не сравнить с пиренейскими мулами, готовыми топать без передышки.
– Де Гюсак, одолжи мне твою каску. В ней нет живности?
– Нет, друг, уверяю тебя.
– Ну а если все-таки найдется кто-то там и окажется, тем хуже для него.
Гасконец схватил драгинассу и каску и приблизился к дереву с кроной из широких листьев, уходившему прямо вверх, крепко цепляясь за утес. Он сильно ударил шпагой по дереву, и по стволу сейчас же потекла струйка белой жидкости, цвету которой позавидовало бы молоко.
– Это получше дынек, – сказал он, поднося Мендосе полную до краев каску. – Как жалко, что я не стал плантатором коровьих деревьев!.. Это могло бы уберечь меня от ухода за коровами.
– Еще можешь успеть, – отозвался Мендоса, отпивая большими глотками вкуснейшую и плотную жидкость.
Бивак под деревом продолжался не более десяти минут. Отдаленный собачий лай напомнил беглецам о необходимости продолжить путь.
– Как быстро испанцы поели, – сказал дон Баррехо. – Должно быть, наши шкуры стоят дороже золота… Скоты!.. Это же гаcконские и баскские шкуры!.. Ну еще бы! Они готовы содрать их с наших спин!
Авантюристы возобновили бегство, но теперь уже не через лес с пассифлорами. Перед ними высились группы великолепных пальм, стройные и гибкие стволы которых уходили в высоту на полсотни метров. С их верхушек элегантно свисали громадные зубчатые листья, державшие на себе шпоры красивейшего переливчатого фиолетового цвета, окаймленные пурпуром, и гроздья напоминающих зеленые яблоки фруктов. У подножия этих пальм росли в большом количестве тигридии, которые раскрывали под солнцем похожие на чаши цветы, крапчатые и очкастые, словно шерсть ягуара или оперение павлина.
Это второе бегство от погони, еще более мучительное, чем первое, продолжалось до захода солнца.
Весь день беглецы слышали лай проклятого пса, правда, весьма отдаленный, но дававший понять, что собака не теряет след.
– Поищем убежища, – предложил Де Гюсак. – Если мы не пропустим мимо себя испанцев, они заставят нас бежать до самых порогов Маддалены.
– Попробуй его поискать, – сказал дон Баррехо. – Тебе очень повезет, если удастся обмануть этого треклятого пса.
– Если вскарабкаться…
– Молчи, Мендоса, – прервал его гасконец, который внимательно прислушивался уже в течение нескольких секунд. – Кажется, мы приближаемся к источнику. Послушай и ты, Де Гюсак.
– Да, и я слышу, как журчит вода, – ответил гасконец номер два.
– Тогда она поможет сбить со следу собаку наших преследователей.
– Пойдем-ка посмотрим, можно ли использовать эту воду в наших целях, – сказал Мендоса. – Если это маленький ручеек, то прости-прощай все наши надежды.
В неверном сумеречном свете трое авантюристов пробились через густые заросли кустарника, срубив при этом десятка два гигантских кактусов, и неожиданно оказались перед маленьким водоемом, приютившимся возле скальной стенки. Из довольно широкой расщелины, которая, возможно, вела в какую-то пещеру, в этот бассейн попадала вода, вытекавшая с другого края водоема по лесистому склону сьерры.
Дон Баррехо тотчас же принялся разглядывать скалу.
– Источник там, внутри, в пещере, – сказал он. – Не можем ли мы там спрятаться? Собаке придется хорошенько поискать наши следы.
– А ты не думаешь, что эта пещера может быть заполнена водой? – спросил Мендоса.
– Наверняка она наполовину сухая.
– И ты согласишься провести там ночь, стоя в холодной воде?
– Можешь оставаться снаружи и в одиночку управляться с испанцами.
– Никогда не любил темных пещер; там ведь могут встретиться змеи.
– Разве наши шпаги не закалены в водах реки Гвадалквивир?[88]88
«…в водах реки Гвадалквивир». – Раньше автор говорил о толедских клинках. В таком случае речь должна идти о реке Тахо, на которой стоит город Толедо.
[Закрыть] Дружище, ты что-то с некоторых пор стал занудлив. Стареешь, что ли?
– Возможно, – улыбнулся баск.
– Нашел! – сказал в этот момент Де Гюсак, настойчиво обшаривавший в течение нескольких минут свои карманы.
– Что? – в один голос спросили двое друзей.
– Огарок свечи, который послужил мне при поджоге бочки с агуардьенте.
– Тогда скидываем сапоги и отправляемся исследовать ручей, – сказал дон Баррехо. – Лай слышен все отчетливей; я бы сказал, что испанцы находятся от нас не дальше, чем в тысяче шагов.
Глава XV
ПЕЩЕРНЫЙ ПИТОН
Трое авантюристов были до крайности удивлены настойчивостью испанцев, которые, казалось, решили не давать ни минуты передышки беглецам; друзья сняли сапоги из желтой кожи, перекинули их через дула аркебуз и вошли в водоем с поросшим травами дном.
Де Гюсак, как только исчез последний проблеск естественного света, зажег свечу и двинулся впереди товарищей, не снимая руки с рукояти шпаги. Привычный к внутренним районам Центральной Америки, он боялся, что в этих спокойных водах, среди придонных трав, подремывает какая-нибудь гигантская водная змея, которых особенно боялись индейцы, потому что змеи эти обладали не меньшей силой, чем питоны Индии и Малезии.{1}
К счастью, пересечение не слишком обширного водоема прошло без приключений, и наша троица вскоре оказалась перед расщелиной, из которой вытекала с тихим побулькиванием вода.
– Мы можем идти, Де Гюсак? – спросил дон Баррехо, шедший замыкающим.
– Никаких препятствий на нашем пути нет, – ответил гасконец номер два.
– Тогда ныряй внутрь. Этот проклятый пес все приближается.
Де Гюсак поднял свечу и шагнул в расселину.
Перед ним, как он и предполагал, открылся изумительной красоты природный водоем, почти круглой формы, достаточно обширный, чтобы вместить дюжины две людей. По своду и по стенам пещеры обильно струилась вода, питавшая ручей.
Де Гюсак сделал несколько шагов, тщательно ощупывая дно, и вдруг резко остановился, как это заметили Мендоса и дон Баррехо.
– Ты увидел какую-нибудь новую чертовщину? – спросил грозный гасконец. – Свою-то я оставил в подвале под наблюдением Риоса.
– Не шути так, дружище, – ответил Де Гюсак, и в его голосе послышалось волнение.
– Думаю, хоть кайманов-то там нет.
– Я слышу плеск воды в конце водоема.
– А ведь ветра там нет.
Де Гюсак вместо ответа поднял как можно выше свечу и принялся внимательно разглядывать пещеру, только свет не достигал до ее дальнего конца.
– И тем не менее, – сказал он, – я уверен, что не ошибся. Как раз в таких тихих убежищах любят укрываться крупные пресноводные змеи… Друзья, шпаги наголо!
Едва он произнес эти слова, как вода в озерке, глубина которого не превышала пятидесяти сантиметров, внезапно вздулась, образую самую настоящую волну, и огромная водяная змея, напоминающая одну из ужасных бразильских sucuriu,[89]89
Sucuriu – правильно: сукури (sucuri), бразильское название удавов.
[Закрыть] с совершенно черной чешуей, яростно шипя, восстала из воды. Толщиной она превосходила бедро взрослого мужчины, а длина от головы до кончика хвоста достигала добрых восьми метров.
Трое авантюристов, испуганные этим неожиданным явлением, прислонились к стенке, чтобы не дать окрутить себя могучими кольцами пресмыкающемуся-душителю.
– Хватайте аркебузы!.. – крикнул Де Гюсак, прилаживая свечу в расселину, чтобы освободить руки и не подвергнуться опасности остаться в темноте.
– Будьте благоразумны!.. – предупредил его дон Баррехо. – Хотите привлечь сюда испанцев? У нас есть шпаги, и мы можем дать бой этому пещерному жителю.
Потревоженная во сне змея проявляла все признаки недовольства, но – ослепленная светом свечи – пока еще не осмеливалась атаковать. Она яростно свистела, то поднимая, то опуская, то свертывая кольцами свой хвост, пыталась дотянуться до людей и обвиться вокруг их ног.
Положение становилось очень опасным. Снаружи доносился с неравными интервалами лай проклятого пса, который вел за собой испанцев, а рептилия готовилась к броску.
– Надо опередить змею! – крикнул дон Баррехо, поднимая свою страшную драгинассу. – Минут через пять испанцы будут здесь. Смелее, друзья! Проверим силу своих клинков на чешуе этого чудовища.
Трое авантюристов были полны решимости каким-либо образом выбраться из этой ситуации, которая с минуты на минуту все осложнялась; они кинулись очертя голову на обитателя пещеры: посыпались отчаянные удары.
Слишком легкая шпага Мендосы отскакивала от чешуи чудовищной змеи, не причиняя ей никакого существенного вреда; зато более прочные и тяжелые драгинассы гасконцев вовсю кромсали змеиное тело. Рептилия, испачканная кровью с головы до середины туловища, удвоила свои попытки атаковать, стараясь охватить одним броском всю троицу нападавших. Ее могучий хвост двигался во всех направлениях, обдавая авантюристов фонтанами брызг, что ничуть не смущало нападавших.
– Коли сильнее, Де Гюсак!.. – крикнул дон Баррехо, прыгая то вправо, то влево, чтобы не дать змее обкрутить себя. – Воткни змее шпагу в пасть, Мендоса, только не дай ей застрять в чешуе чудовища.
– И ты коли, не ленись, – отвечали его товарищи, направляя острия своих шпаг в туловище монстра.
Силы рептилии, раненной уже раз десять, заметно истощались, а ей никак не удавалось избавиться от своих противников, которые непрерывно вонзали в нее острия шпаг, словно это кусали и рвали яростные мастифы. В конце концов длинное змеиное тело закрутилось вокруг самого себя, забилось в сильнейших конвульсиях и медленно распрямилось вдоль края озерка; именно в этот момент дон Баррехо прикончил чудовище сильнейшим ударом драгинассы в голову.
Вода вокруг сражающихся окрасилась розовым, но поскольку выход из пещеры был довольно широким, то этот цвет быстро исчез.
– Tonnerre!.. – выкрикнул дон Баррехо, отирая рукой капавший со лба пот. – Чувствую себя так, будто сражался с каким-нибудь чудовищным драконом. А что, Де Гюсак, эти рептилии в самом деле опасны?
– Они не ядовиты, но могут удавить своими кольцами даже ягуара. Им не может противостоять ни одно животное.
– Даже медведь?
– Нет, разве что тапир, да и тот выживает только благодаря большой емкости и сопротивляемости легких. Как только он почувствует, что вокруг его тела обвивается змея, а такое часто случается в местах, где обитают эти рептилии, тапир полностью выдыхает воздух. Когда змея сожмет кольца, тапир начинает жадно заглатывать большие порции воздуха; он становится на треть толще и ломает позвонки своего противника…
– Тише! – прервал его дон Баррехо, подойдя к выходу из пещеры. – Испанцы рядом.
Звонкий лай слышался теперь совсем близко от озерка. Видимо, собака нашла след беглецов и с яростной настойчивостью шла по нему.
– Я считаю, что испанские мастифы страшнее ягуаров, – сказал дон Баррехо. – Удастся ли этому псу найти нас здесь, Мендоса?
– Это невозможно, – ответил баск. – Если мы будем сидеть спокойно и молчать, то еще раз уйдем от наших преследователей.
– Посмотрим, можно ли здесь найти местечко для сидения. Не очень-то приятно простоять всю ночь на ногах, да еще в воде, которую теплой не назовешь.
– Давайте поищем такое местечко, – согласился Мендоса, – которое позволит нам хоть немного отдохнуть после долгого пути.
Он взял свечу и обошел вокруг источника. На глаза ему попалась выбитая водой небольшая ниша; в ней вполне могли уместиться три человека. Сухой эту нишу назвать было нельзя, так как из пор в породе с веселым журчанием сбегали струйки воды, сливавшиеся чуть ниже в одну.
– Здесь мы сможем хотя бы постоять, – посмотрел на своих товарищей Мендоса. – Правда, придется до завтрашнего утра принимать душ. Более удобного места не найти.
– А ты хорошенько убедился, что там не спряталась еще одна змея? Эти гадкие рептилии обычно живут парами.
– Я видел только сочащиеся струйки воды.
– Tonnerre!.. Гаси свечу!
Пес, который вел испанцев, мастиф, способный справиться даже с двумя взрослыми мужчинами, трижды громко пролаял, и этот лай отразился мрачным эхом в пещере.
Свечу немедленно погасили, и трое авантюристов укрылись в нише, направив свои аркебузы в сторону входа в пещеру, хотя у них были серьезные сомнения относительно того, не отсырел ли порох.
Перед входом, на краю озерка, послышались громкие голоса.
– Собака встала, – сказал один из преследователей, наделенный бычьим голосом. – А если Лопес остановился, значит, и эти канальи расположились там на отдых.
– Хорошенькое открытие!.. – ответил другой солдат, обладатель звонкого голоса, напоминающего серебряный колокольчик. – Я, хоть и не собака, тоже предположил, что они остановились здесь. Карамба!.. Не часто встретишь такую свежую и прозрачную воду.
– Где же могли спрятаться эти черти? – снова вступил в разговор первый солдат. – У них, верно, стальные мускулы. Мы с утра гонимся за ними, словно голодные волки, и ни разу не отдыхали.
– Ищи, Лопес!.. Ищи!.. – закричали несколько человек сразу.
Пес продолжал лаять, прыгая на берегу озерка и не решаясь продолжить преследование. След, по которому он упорно шел в течение двенадцати часов, вдруг оборвался.
– Эй, Мендоса, – сказал дон Баррехо, толкая стоявшего рядом баска. – Ну, что тебе подсказывает сердечко, старик?
– Кажется, и в этот раз пронесло, – ответил флибустьер. – Настала ночь, и они не могут видеть дыру, сквозь которую мы забрались в пещеру!
– Я кое-что придумал!.. – вскрикнул дон Баррехо, стукнув себя по лбу. – Порой находишься в руках судьбы и не замечаешь этого.
– Сейчас этот человек перевернет водоем, – предположил Мендоса.
– Нам надо всего лишь взять ту змеюгу и положить ее у входа в пещеру, – объяснил грозный гасконец. – Гадина так велика, что полностью закроет отверстие. И тогда увидим, отважатся ли испанцы атаковать ее.
– После того как мы убили ее, – сказал Де Гюсак, – она, мертвая, будет защищать нас.
– У этого гасконца фантазия неисчерпаемая, – восхитился Мендоса. – Но, должен признаться, его находки всегда к месту.
– Тогда пойдем и выловим змею? – предложил Де Гюсак.
– Пошли, – согласился Мендоса.
Они отставили аркебузы, взялись за руки, двигаясь теперь, после того как погасили огарок свечи, в полной темноте, и принялись шарить по дну озерка в поисках утонувшей рептилии. Найти ее оказалось нетрудным делом, поскольку змеиное туловище занимало почти всю пещеру, развернувшись после смерти на всю длину.
– Взяли! – скомандовал Мендоса, первым натолкнувшийся на змею. – Ого! Да она тяжела, словно десяток кабельтовых[90]90
Кабельтов – термин имеет два значения: 1) мера расстояния на море (около 185 м); 2) трос или канат толщиной 15–30 см. Здесь по смыслу больше подходит второе значение.
[Закрыть] от якорей спасения[91]91
Якорь спасения (или, как его называет автор, якорь надежды) – большой судовой якорь, который используется только в чрезвычайных ситуациях.
[Закрыть] какого-нибудь трехпалубника.
– Взяли! – отозвались оба гасконца.
Дело оказалось не таким легким, как можно было подумать, потому что обитательница пещеры весила так много, словно была набита внутри свинцом.
Руководствуясь слабым светом, проникавшим через входное отверстие, они толкали и тянули змею, пока не дотащили ее до входа в пещеру.
– Прежде чем мы закроем проход, надо бы взглянуть, что там делают испанцы и много ли их осталось.
С другой стороны водоема, озаряемого розоватыми отблесками огней, долетал говор множества голосов. Гасконец осторожно высунулся из расселины и огляделся.
– Черт возьми!.. – присвистнул он. – Они расположились как раз возле водоема и разожгли несколько костров. Ночь они проведут здесь, надеясь, что собака найдет наши следы.
– Много их? – спросил стоявший позади Мендоса.
– Не могу различить всех, – ответил дон Баррехо. – Мне кажется, что компания собралась большая. Должно быть, это как раз те три сотни, которые преследовали флибустьеров Равено. Дай-ка мне голову мертвой зверюги. Попробую положить ее получше: так, чтобы она, даже изрубленная, производила впечатление. Раз-два, взяли!..
Змею снова приподняли и пристроили возле источника так, что она казалась спящей. Дон Баррехо позаботился о том, чтобы хорошенько отмытая от спекшейся крови голова была хорошо видна.
– С помощью вот этого чучела мы проведем спокойную ночь, – сказал он. – А теперь, друзья, марш в нашу дыру, и попытаемся уснуть.
Они молча обошли озерцо и добрались до своего убежища со струящейся холоднющей водой, где попытались устроиться поудобнее и хоть немножко отдохнуть. Снаружи больше не доходило никаких шумов. Должно быть, уставшие от долгой дороги испанцы заснули у своих костров. Даже собака больше не лаяла; только вода в озерке продолжала тихо журчать, словно приглашая ко сну.
Испанцы могли спокойно отдыхать на подстилке из мягкой душистой травы, но трем несчастным авантюристам, чувствовавшим струящуюся над головой и под ногами воду и даже тяжелые капли, падавшие с потолка, в особенности – почему-то на дона Баррехо, было не до приятного отдыха. Всю ночь они то и дело меняли позы, надеясь отыскать сухое местечко, однако после всякой перемены им начинало казаться, что под скалой существует другой, более обширный водоем, словно стремящийся освободиться от запасов влаги в предвидении новых дождей.
В конце концов эта беспокойная ночь прошла, как и всякая другая, и первые лучи рассвета проникли сквозь змеиные кольца к поверхности озерка.
Испанцы на свежем воздухе читали утренние молитвы, как это было у них принято; слышались стук и бряцание оружия. Дон Баррехо, не сомкнувший ни на мгновение глаз, хотел уже выбраться из своего убежища, чтобы размять ноги, когда разнеслись эхом крики испуганных людей:
– Змея!.. Змея!.. – вопили испанцы, и крикам солдат вторил отчаянный собачий лай.
Мгновение спустя послышались семь или восемь ружейных выстрелов, и несколько пуль, пролетев над озерком, вонзились в крошащуюся породу.
– Испанцы пошли на приступ? – спросили разом проснувшиеся Мендоса и Де Гюсак.
– Да, они атакуют рептилию, – смеясь, ответил грозный гасконец. – Смотрите, чтобы вас не задело отскочившей пулей.
Гасконец номер два и баск, не дожидаясь этого распоряжения, уже поспешили укрыться в расщелину, чтобы их не задели шальные пули, разлетавшиеся по всей пещере. Испанцы тем временем настойчиво обстреливали огромную змею таким количеством пуль, что та то и дело подскакивала, словно живая.
Ураган огня длился несколько минут почти без перерыва; потом наступила глубокая тишина. Должно быть, испанцы убедились, что рептилия мертва.
– Мендоса, – спросил скорчившийся за изгибом стены дон Баррехо, – ты еще жив?
– Да, дружище, – ответил баск.
– А ты, Де Гюсак?
– Живее прежнего.
– Поблагодарите гигантскую змею, – сказал дон Баррехо, потом картинно снял шляпу и глубоко поклонился. – Эта бедная зверюга спасла нам жизнь, дети мои. Но без моей превосходной идеи вы бы, к сожалению, сейчас были бы мертвы.
– А для чего же тогда нужны шпаги, закаленные в водах Гвадалквивира? – с иронией спросил баск. – Если они рубят толстую грубую кожу змеи, то легко могут рассечь и человеческую голову.
– Иногда даже десяток голов, если человек, владеющей такой шпагой, храбр и у него крепкая рука, – согласился грозный гасконец.
– А то и сотню, жестокий ты человек, – добавил Мендоса. – Я много лет провел среди самых ужасных флибустьеров, но никогда не встречал подобного тебе авантюриста. Воистину, дружище, твой калибр – тридцать шестой.
– Что это означает?
– Когда знаменитый флибустьер Ван Хорн встречал среди своих людей такую сухую жердь, как ты, он присваивал ему прозвище «тридцать шестой калибр». Таковы были самые дальнобойные судовые кулеврины.
Дон Баррехо снова обнажил голову и низко поклонился.
– Но ты-то не Ван Хорн и не граф ди Вентимилья, – сказал он со своей обычной серьезностью. – Хотя всегда был славным флибустьером из тех, что бьются в последних рядах. Однако я тебе очень признателен за размер, какой ты мне присвоил. Ах, чертовы кулеврины!.. Если нам удастся запустить руки в сокровища великого касика Дарьена, придется изготовить для моей жены слиток размером с крупную картофелину и высечь на нем число 36. Это будет новая рыцарская ступень его высочества Мендосы 54-го.
– Почему пятьдесят четвертого?
– Предположу, что у тебя, как у всякого смертного, были предки, что ты родился не из морской пены. Значит, ты – пятьдесят четвертый наследник своего самого первого предка.
– Чтоб тебя черт побрал! – ответил Мендоса, разражаясь смехом.
– Это невозможно, дружище, – сказал дон Баррехо, – потому что дьяволов и чертей я оставил в своем погребе под охраной Риоса. А теперь помогите мне разрубить змеюгу, так как испанцы уже ушли.
– Ты в этом уверен? – спросил Де Гюсак.
– Разве не слышишь, что собачий лай доносится теперь издалека? Пес либо безнадежно ищет наш след, либо нашел другой.
– Да, они ушли, – подтвердил Мендоса.
Они схватили рептилию, изрубленную до жалкого состояния, и бросили ее в озерко; потом, взяв оружие и боеприпасы, оставили свое убежище, чтобы после долгого пребывания в воде искупаться в солнечном свете.
Вокруг водоема еще дымились головешки, на которых испанцы обжаривали кукурузные початки, судя по множеству рассыпанных по земле зерен. Значит, провизией они были снабжены в достатке.
День обещал быть чудесным. Дневное светило уже сверкало над вершинами восточной сьерры, заливая долину золотыми лучами, а легчайший ветерок веял над лесами, шевеля гигантские листья пальм и волнуя высокие кроны сосен.
Перепрыгивая с ветки на ветку в кустах крупноцветной анноны,[92]92
Аннона – род цветковых растений со съедобными плодами; некоторые части этих растений используются в народной медицине.
[Закрыть] красивая птица размером около двух футов, с бурыми полосатыми перьями на спине и сероватыми на груди, с клювом длинным и острым, расширенными желтыми глазами, казалось, приветствует солнце, беспрерывно издавая из горла забавные звуки: дун ка-ду… дун ка-ду…
– Какой великолепный мог бы быть завтрак, – заметил дон Баррехо.
– У ботоко[93]93
Ботоко – вероятно, имеется в виду один из подвидов туканов.
[Закрыть] очень нежное мясо, но мы вынуждены наблюдать за ними издалека. Наши ружья не могут стрелять. Как жаль!..
– А кроме того, мы должны быть очень осторожными, потому что испанцы не успели уйти далеко, – вставил свое слово Мендоса.
– Между тем урчание в животах становится угрожающим. Мы ведь разом отменяем завтрак, обед и ужин.
– Когда мы перевалим через гребень этой горки, можно отважиться на выстрел, дон Баррехо. А животы пусть пока поурчат.
Грозный гасконец глубоко вздохнул.
– К этому часу, будь я у себя в таверне, успел бы проглотить уже два завтрака.
– И отнес бы чашечку кофе своей сеньоре жене, – улыбнулся Мендоса.
– А вот теперь сам ступай к черту!..
– Предпочитаю подняться на гору. Ну, Де Гюсак, в атаку.
Они бросили последний взгляд на долину, извивавшуюся между склонами двух сьерр, казавшуюся теперь совершенно пустынной, а потом в полном молчании начали подъем через лес, надеясь оставить испанцев далеко позади и добраться раньше их к водопадам Маддалены.
Под пологом величественных стволов, достигавших сорока, пятидесяти и даже шестидесяти метров высоты, было настоящее изобилие дичи. Семейства длиннохвостых кроликов с нежно-розовой шерстью сновали в кустах; воротничковые рябчики, в те времена еще многочисленные в горах Центральной Америки, а ныне совсем исчезнувшие, на несколько мгновений появлялись среди свисавших фестонами лиан, показывая свои четыре крыла, потому что два крылышка располагались почти под самым горлом; рябчики раздували свои морщинистые зобы оранжевой окраски и приветствовали один другого пронзительными криками, а потом исчезали в зарослях; на стволах сосен хохлатые дятлы[94]94
Хохлатые дятлы – имеется в виду хохлатая желна.
[Закрыть] величиной с сороку, с хохолками на головах, яростно долбили кору своими острыми и твердыми, как сталь, клювами, выискивая в ней личинки насекомых.
Сверху и почти до самой земли описывали занимательные зигзаги тучи белок-летяг размером не больше мышки, у которых шерсть на спине была перламутрово-серой окраски, а брюшко – белое, мордочка – розовая, маленькие черные ушки – совершенно черные; в прыжке они растягивали боковые перепонки, заменявшие им парашюты.
Дон Баррехо, которому никак не удавалось утихомирить свои кишки, повелительно требовавшие завтрака, меланхолично поглядывал на эту дичь, казалось издевавшуюся над ним.
– Tonnerre!.. – пробормотал он. – Нам дано изысканнейшее жаркое, а я вынужден только смотреть на нее. Такое не может долго продолжаться. Я и так уже достаточно тощ, чтобы худеть еще больше.
В полдень, пройдя несколько каньонов, трое авантюристов, проголодавшихся как никогда в жизни, достигли вершины сьерры. Перед ними открылись другие вершины, которые надо было преодолеть, если беглецы не хотели попасть в руки испанцев.
Они разрядили аркебузы, опасаясь, что порох все еще не высох, и бросились в чащу кустарника: посмотреть, будет ли у них, наконец, долгожданный завтрак.
Очень скоро слева и справа зазвучали выстрелы, гулко отражаясь от склонов глубокого ущелья. Кролики, султанки, воротничковые рябчики в большом числе падали под выстрелами охотников, которые не только безукоризненно владели холодным оружием, но и были столь же замечательными стрелками, в особенности Мендоса.
Они уже разожгли огонь под укрытием скалы, защищавшей от довольно сильного ветра, гулявшего по сьерре, и начали ощипывать пернатых, как вдруг дон Баррехо подкинул в воздух только что начатую тушку рябчика, сопроводив этот жест своим обычным «tonnerre!».
– Уж не спятил ли ты? – спросил ошеломленный Мендоса. – Видимо, правду говорят, что пуна[95]95
Пуна (исп. puna) – вообще-то так называют пустынные горные местности, в частности, в предгорьях Анд, но здесь этот термин употреблен в ином значении: «горная болезнь».
[Закрыть] нередко поражает мозг.
– Но не уши, дружище, – ответил грозный гасконец. – Разве ты ничего не слышишь?
– Слышу, как бурлят горные потоки.
– А ты, Де Гюсак? Ведь ты же гасконец, как и я, а значит, наделен более тонким слухом.
– Опять собаки?
– Да, она лает на склоне сьерры. Эта проклятая бестия унюхала нас даже на большом расстоянии и теперь пытается добраться до нас.
– Но она должна находиться еще очень далеко.
Дон Баррехо стукнул себя кулаками по голове.
– Клянусь всеми чертями, запертыми в моем подвале!.. – выкрикнул он в бешенстве. – Неужели мы так и не сможем ни поспать, ни поесть?
