Текст книги "Последние флибустьеры"
Автор книги: Эмилио Сальгари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
Глава VII
В ТИХОМ ОКЕАНЕ
В свое время дон Баррехо, несмотря на свои длиннющие ноги, был благодаря своей воинской профессии большим сердцеедом, поэтому он ничуть не сомневался в том, что доведет до нужной гавани свои планы. Увидев прекрасную мулатку, он ускорил шаг и, оказавшись за ее спиной, позвал:
– Эй!.. Эй!.. Куда так спешите, красотка?
Мулатка обернулась, посмотрела на гасконца, потом, словно зачарованная его военным видом или блеском его кирасы, ответила:
– На рынок, кабальеро.
– Зовите меня графом, потому что отец мой – испанский гранд.
– Хорошо, сеньор граф.
– Ты служишь у маркиза де Монтелимара? – спросил дон Баррехо, пристраиваясь сбоку от нее.
– Да, сеньор граф.
– Могу я тебе кое-что предложить? Утро сегодня свежее, и стаканчик мецкаля не будет лишним ни для меня, ни для тебя.
– О!.. Сеньор граф!.. – обрадовалась мулатка.
– А вдобавок ты получишь горсть блестящих пиастров, – продолжал соблазнять служанку хитрый гасконец.
– И что вам от меня надо, сеньор граф? – спросила мулатка, ошеломленная близким соседством столь важного господина.
Немного погодя она прибавила:
– Сеньор граф, я ведь только бедная служанка и никогда еще не была так близко с такими важными персонами.
– Ну, ведь это я приблизил тебя к себе, – ответил дон Баррехо, гордо положив руку на эфес своей шпаги, потому что ему показалось, что некий прохожий насмешливо взглянул на него. – Для меня всё одно: белая кожа при голубой крови или золотистая кожа от крови многоцветной, – и это потому, что в моих венах нет ни капли кастильской крови. Как тебя зовут?
– Карменсита.
– Прекрасное имя, tonnerre!..
В это время они проходили мимо заведения, занимавшего промежуточное место между гостиницей и винным погребком. Гасконец взял прекрасную мулатку за плечо и без дальнейших разговоров втолкнул ее внутрь, тут же заказал кувшин[39]39
Кувшин – в оригинале: boccale – мера жидкости, соответствующая примерно двум литрам.
[Закрыть] мецкаля и сладкие пшеничные лепешки.
– Сеньор граф, – попыталась что-то сказать кухарка маркиза.
– Называй меня здесь по-простому: Диего, – прервал ее дон Баррехо. – Детям испанских грандов порой необходимо сохранять инкогнито.
Он взял кувшин, наполненный сладковатым терпким вином, полученным из спирта, налил вино в чашки и галантно предложил мулатке сладости.
– Слушай меня, милочка, – начал он, понизив голос. – Хочешь получить десять пиастров?
– Столько я не зарабатываю и за месяц, сеньор…
– Я же тебе сказал: Диего. Тогда добавим еще десять. Получится двадцать. Надеюсь, ты умеешь считать.
– Вы бросаете деньги на ветер, сеньор… Диего.
– Что такое двадцать пиастров для сына испанского гранда? У моего папаши немыслимое количество таких кругляшков, и однажды они все перейдут в мои руки.
– И что же я должна сделать, чтобы получить ту сумму, что вы мне обещаете, мой кабальеро? – спросила мулатка, которая, несмотря на болтовню, успевала разгрызать своими чудесными зубками засахаренные лепешки, запивая их солидными рюмками мецкаля.
– Просто ответить на мои вопросы, – ответил гасконец.
– Тогда вы можете спрашивать меня хоть до вечера.
– Я вовсе не хочу лишать маркиза его прекрасных кухарок. Слушай меня внимательно, Карменсита.
– Говорите, сеньор Диего.
– Известно ли тебе, что во дворец всего два дня назад привезли прекрасную сеньориту с чуть-чуть бронзовой кожей?
– Да, сеньор Диего, я как раз приношу ей еду.
– Tonnerre!.. Вот это удача!.. Ее хорошо охраняют?
– Перед дверью комнаты всегда стоят два алебардщика.
– Но ты-то можешь свободно заходить туда, когда захочешь?
– Да, сеньор Диего.
– Видишь ли, дорогая моя Карменсита, я страстно влюблен в эту сеньориту, и она тоже меня очень полюбила, но вмешался мой отец и заставил маркиза де Монтелимара увезти ее от меня.
– О!..
– Разве ты не видела, как она оплакивает свою потерянную любовь?
– Правду сказать, нет, – ответила мулатка.
– Сеньорита очень горда, она не желает показывать свои чувства перед посторонними людьми.
– Да, она именно такая, как говорите вы, сеньор Диего.
– Я дам тебе записку, которая мне обойдется в двадцать пиастров, а тебе не причинит никакого зла, – сказал гасконец, вынимая из кармана записку Буттафуоко. – Тебе не надо делать ничего другого; только передашь записку незаметно, чтобы никто этого не увидел.
– Нет ничего проще.
– Сеньорита даст тебе другую записку, и ты принесешь ее мне до захода солнца. Вот тебе десять пиастров, остальное – после завершения дела. Ты довольна, моя прекрасная Карменсита?
– Вы очень щедры, сеньор.
– Э-э-э… Как настоящий граф, – улыбнулся гасконец. – Ну а теперь вонзи последний раз свои зубки в сладость, которая больше подходит тебе, чем мне, а потом быстрее возвращайся домой, чтобы у маркиза не возникло подозрений.
– Он не обращает внимания на слуг.
– Никогда ничего нельзя знать с абсолютной точностью.
Прекрасная мулатка доела до конца сладкое, запив его несколькими рюмками мецкаля, потом, пообещав явиться на встречу, ушла со своей большой корзинкой в руках.
– Tonnerre!.. – прошептал гасконец, оставшись один и довольно потирая руки. – И среди служанок встречаются порядочные люди. Ну а теперь поспешим провести последний денек с Панчитой, потому что завтра нас уже наверняка не будет в Панаме. Tonnerre!.. Пришло время дону Баррехо пробудиться от долгого супружеского сна и вернуться к жизни, полной приключений. Я все-таки не рожден быть трактирщиком.
Он бросил на стол пиастр и ушел, не требуя сдачи, сопровождаемый поклонами слуг, удивленных такой щедростью. Разумеется, им ничего не было известно о наследстве великого касика Дарьена, на солидную долю которого рассчитывал гасконец.
Только к полудню дон Баррехо вошел в свою таверну, и как раз в тот момент, когда Панчита и Риос накрывали на стол.
– Привет и приятного аппетита честной компании, – сказал он, сбрасывая широкий короткий плащ. – Что-то я не вижу наплыва посетителей, женушка?
– А!.. Наконец-то явился!..
– А разве могло быть по-другому? Смотрю, плохо идут дела? Таверна превратилась в пустыню.
– Эта проклятая бочка всех отпугнула, – пожаловалась Панчита. – Люди видели, что вечером ее увезли, а наутро она вернулась; пошли разговоры, что ты утопил призраков, которых поймал в ловушку.
Гасконец расхохотался:
– Никогда бы не поверил, что я способен на такое. Дать тебе хороший совет, Риос? Выкинь в море эту чертову бочку, иначе она разорит наше заведение. Когда люди больше не будут ее видеть, они поверят, что все чертенята, дьяволята и привидения исчезли, а тогда станут приходить выпить доброго хереса «Эль Моро». Ну, давайте в последний раз отобедаем в компании жены.
– Как? Ты куда-то уезжаешь?
– Я уже три дня твержу тебе об этом. Вы, кастильцы, верно, туги на ухо?
– И куда ты уезжаешь?
– К индейцам, чтобы забрать наследство великого касика Дарьена. Дорогая, я вернусь с целой горой золота, и мы откроем превосходную гостиницу, какой еще никогда не было в Панаме.
– А если тебя убьют?
– Кто? Кто может убить дона Баррехо? Гасконцы не позволяют прирезать себя как курицу, запомни это, моя милая. А потом, ты можешь успокоиться, потому что со мной будут Мендоса и Буттафуоко. Добавлю, что я охотно взял бы с собой и Риоса.
– Конечно, если речь идет только о драках с индейцами, – ответил кастильский Геркулес.
– Ну, про это я ничего определенного сказать не могу, а поэтому оставляю тебя охранять мою жену. Пей, ешь и трать деньги, сколько захочешь, не считая: за все рассчитаемся наследством касика. Садитесь за стол, довольно разговоров, а то у меня все горло пересохло.
Обедал он весело, больше не упоминая про будущие подвиги, а все послеобеденное время вместе с Риосом приводил в порядок таверну; ближе к закату взял пистолеты и сказал удивленной Панчите:
– Прощай, женушка; я стал прежним гасконцем.
– И сколько же времени тебя не будет?
– Кто это может сказать? Пожалуй, только дух великого касика Дарьена.
– А если ты вообще не вернешься?
– Тогда ты снова выйдешь замуж, – не задумываясь ответил дон Баррехо.
Он жарко обнял жену, пожал руку шурину и спокойно ушел, напевая сквозь зубы:
Девушки – из золота,
Из серебра – жены сочные,
Вдовушки – из меди,
Старушки же – молочные.
Гасконец ускорил шаг и вскоре добрался до посады, где его ожидала мулатка. Девушка уже сидела за столиком и лакомилась засахаренным печеньем, запивая сладость мецкалем и нимало не сомневаясь, что ее щедрого друга не надо будет просить об оплате счета.
– Итак, Карменсита? – спросил гасконец, обнимая ее.
– Я все сделала, сеньор граф.
– Ох, Юпитер Громовержец!.. Да ты настоящее сокровище!.. Записка?
– Я передала ее сеньорите.
– И она не дала тебе ничего для меня?
– Свой ответ, – и мулатка достала из-под пестрого корсета крохотное письмецо.
Гасконец схватил его, открыл, пробежал глазами, процедил что-то непонятное, чтобы не показывать свое невежество, потом опустил руку в карман, бормоча при этом:
– Эх, были бы здесь глаза Буттафуоко или священника из моей родной деревни, если они еще глядят на белый свет, в чем я очень сомневаюсь, потому что святой человек еще в дни моей юности был стариком, а в Гаскони, к сожалению, тоже выдают паспорта на тот свет.
Потом он отдал мулатке десять пиастров, опорожнил пару стаканчиков мецкаля, расплатился по счету и встал со словами:
– Мы больше не увидимся, красотка. Скажи сеньорите, что все чудесно. Прощай и не делай глупостей.
После чего гасконец оставил мулатку и удалился напевая:
Девушки – из золота…
Когда он пришел в порт, уже опустилась темнота и раздался выстрел из пушки, возвещающий о запрете выходить в море. Он застал Буттафуоко и Мендосу в хлопотах. Они закупили аркебузы, пистолеты, порох и пули, а теперь паковали все это.
– Вот ответ сеньориты, сеньор Буттафуоко, – сказал гасконец, как бомба врываясь в дом. – Как видите, я сдержал свое обещание.
– Я начинаю подозревать, что вы находитесь в родстве с дьяволом, – ответил буканьер.
– Гасконцы – кто чуть больше, кто чуть меньше, – все состоят в родстве с чертом, – не стал отнекиваться дон Баррехо. – Об этом ведь и в Бискайе знают, не так ли, Мендоса?
Буттафуоко быстро раскрыл записку графини ди Вентимилья и в один миг прочитал ее содержимое.
– Наши пленники сказали правду, – проговорил буканьер. – Через восемь – десять дней маркиз перевезет графиню на «Сан-Хуан», чтобы доставить ее в бухту Дэвида вместе с авангардом экспедиции.
– О, молнии Бискайского залива!.. – закричал Мендоса. – Нам едва хватит времени собрать флибустьеров Равено де Люсана.
– Нам надо только попасть на борт, потому что все уже готово, – спокойно ответил Буттафуоко. – Завтра утром мы будем далеко от Панамы.
– Мы уже отправляемся? – удивился гасконец.
– Вандо и фламандец наняли сегодня маленькую каравеллу[40]40
Каравелла – легкое парусное судно, использовавшееся обычно для прибрежных плаваний.
[Закрыть] под предлогом перевозки груза в Калифорнию, ну а когда выйдем в море, мы укажем любой курс, если только команда не захочет отправиться на завтрак акулам.
– Сколько человек на борту?
– Шестеро, включая капитана.
– Если четыре раза пустить в дело шпагу, мы сравняемся в числе, – предположил гасконец. – Кто пойдет с нами?
– Твой дружок Пфиффер и сын испанского гранда, – ответил Мендоса. – Они уже решили покинуть маркиза де Монтелимара и присоединиться к нам. Один из них – фламандец, другой – португалец; если представится возможность, они могут заколоть любого испанца, и совесть их не будет испытывать никаких угрызений.
– Они уже на борту?
– Да.
– С Вандо?
– А у Вандо теперь есть своя собственная посада, и ни о каких приключениях он больше не хочет слышать.
– Так ведь он не баск и не гасконец, – презрительно сказал трактирщик. – Я ведь оставил жену ради странствий по свету в поисках славы и денег.
– Возможно, ты просто устал от кастильянки, – улыбнулся баск.
– Ну нет, – запротестовал гасконец. – Я люблю свою жену, но предпочтение отдаю приключениям.
– Выходим, – прервал их разговор Буттафуоко, закончивший паковать вещи.
– Ах, сеньор мой, вы же не подумали еще об одном.
– О чем же, дон Баррехо?
– Пушка уже выстрелила, и выход из порта всем парусникам запрещен.
– Только не тем, на борту у которых находится секретный агент маркиза де Монтелимара, – ответил Буттафуоко. – Все продумано, и этой ночью мы покинем Панаму.
– Ну если так, то можем начинать нашу бродячую жизнь, – сказал дон Баррехо. – Шесть лет я не общался с флибустьерами и не выходил в море.
– Тогда, дружок, бери с собой апельсины, – посоветовал Мендоса. – Ты же знаешь, что качка порой играет скверные шутки с желудком.
– Ну мой-то желудок железный, – похвастался дон Баррехо.
Они взяли тюки с оружием и боеприпасами, заперли дверь и направились к молу, возле которого слегка покачивалась маленькая каравелла в восемьдесят или сто тонн водоизмещением; два латинских паруса[41]41
Латинские паруса – косые паруса треугольной формы.
[Закрыть] и прямоугольный фок[42]42
Фок – здесь: нижний парус на фок-мачте, передней мачте судна.
[Закрыть] были уже отвязаны.
Начинался дождь, океан больше не грозил своим ревом, с берега подул свежий ветер. Мастер Арнольдо первым встретит троих знаменитых авантюристов сладчайшим приветствием. За ним стоял бородатый мужчина с бронзовым от загара лицом: это был капитан.
– Все готово, приятель? – спросил Буттафуоко у фламандца.
– Торога фам открыта, – ответил тот. – Зеленый сфет означает разрешение.
– Где твой товарищ?
– Ф каюте; Арамехо очень болен.
– Если он не выздоровеет, мы предложим хороший завтрак тихоокеанским акулам, – вступил в разговор дон Баррехо. – У твоего друга, Пфиффер, нет ни капли крови испанских грандов.
– Ао! – выдавил из себя фламандец, посчитавший за благо не добавлять ни одного слова.
Пятеро матросов, метисов с Тихоокеанского побережья, которое и в те времена славилось бравыми моряками, выбрали якорь, а в это время капитан поднял на верхушку фок-мачты зеленый фонарь, означавший, что парусник имеет право свободного выхода из порта на свой собственный риск.
Каравелла легко отошла от причала и заскользила среди многочисленных кораблей, разбросанных по акватории порта, гордо направляясь к выходу; крепчающий ветер с суши подгонял судно.
После короткого визита в трюм, забитый бочками, видимо, пустыми, а потому в них авантюристам вполне можно было укрыться от маркиза, Буттафуоко, Мендоса и гасконец поднялись на палубу и направились на нос.
– Вы не заметили ничего подозрительного, сеньор Буттафуоко? – спросил вполголоса гасконец. – Я, знаете ли, не слишком-то доверяю этому Пфифферу.
– Абсолютно ничего, – ответил буканьер.
– Тогда мы здесь – хозяева.
– Точнее: наши шпаги.
– Которые в нужный момент сумеют выполнить свой долг.
– Но будем осторожны. Пусть один из нас остается на посту и внимательно несет свою вахту. Определенно, мы попали не к лучшим друзьям.
– А ты, Мендоса, как моряк, – сказал гасконец, – следи за курсом этой посудины. Эти люди вместо Калифорнии способны увезти нас в Перу или Чили.
– Я держу буссоль[43]43
Буссоль – угломерный прибор для определения магнитного азимута; разновидность компаса.
[Закрыть] под контролем, дружище, – ответил баск. – В первую же вахту я подойду к рулевому и выброшу его в море.
– Вместе с Пфиффером.
– Если будет нужно, я и его пошлю напиться морской водички, но это только в том случае, если он нарушит свою клятву.
– Он очень боится нас, поэтому вряд ли что будет затевать, хотя я нисколько не верю его голубым глазам.
– Да всех надо бы перерезать, – заключил Буттафуоко, раскуривая свою трубку.
Сделав несколько галсов, каравелла достигла выхода из порта, перед которым несли сторожевую службу два больших фрегата; на них была возложена задача воспрепятствовать какому-либо сюрпризу со стороны флибустьеров, которые все еще орудовали в этих водах Тихого океана.
За молом волна была чуть сильнее, тем не менее маленький парусник, отслуживший, должно быть, немало лет и имевший поистертый киль, держался относительно хорошо.
Капитан, посоветовавшись со своими пятью матросами и понаблюдав за горизонтом в подзорную трубу, взял курс на северо-запад, стараясь избежать многочисленных подводных камней, которыми были усеяны подходы к берегу.
– Пока все идет хорошо, – сказал Мендоса, успевший прогуляться на корму, чтобы взглянуть на показания буссоли. – Завтра мы заставим этих морячков повернуть на Тарогу, а если они воспротивятся, отделаемся от них.
– Я хочу лично обрезать бороду капитану, – заявил дон Баррехо.
– Если хотите отдохнуть, ступайте, я останусь на вахте.
– Нет, Мендоса, – возразил Буттафуоко. – Наши вахты начнутся завтра, когда мы убедимся, что команда уважает пожелания мирных пассажиров. Наш приятель Арнольдо должен был что-то нашептать на ухо капитану: он ни за что не поступит так неблагоразумно, чтобы оставить мостик.
Его друзья согласились с этими словами кивком головы и, в свою очередь, закурили трубки, удобно устроившись на носу.
В открытом океане шла сильная волна, и она сбивала маленькое суденышко с курса, а ночь была необыкновенно звездной и четвертушка бледной луны купалась на горизонте в океанских водах. Пятеро матросов вместе со своим капитаном, возможно, возбужденные близостью опасных тихоокеанских бродяг, ни на минуту не оставляли палубы, а общий приятель Арнольдо составлял им компанию.
Когда занялась заря, американских берегов было не видно даже на горизонте. Каравеллу за ночь сильно отнесло течением в океан.
– Мы отошли уже довольно далеко, – сказал Мендоса. – Если так будем идти, то за пару дней можем попасть на Тарогу. Только мне кажется, что наш бородач вовсе не намерен доставить нам удовольствие дружески обняться с флибустьерами.
И в самом деле, по свистку капитана матросы развернули судно, намереваясь оказаться хотя бы в видимости берега, чтобы в случае появления флибустьеров можно было найти укрытие. Только трое авантюристов вовсе не к этому стремились, о чем они незамедлительно объявили капитану, предварительно спрятав в карман свои трубки.
– Что вы делаете? – насупившись спросил Буттафуоко, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
– Меняем курс, – ответил бородатый капитан. – Мы слишком далеко ушли в море, а у меня нет никакого желания встретиться здесь с каким-либо пиратским кораблем.
– Приказываю вам идти прежним курсом, а о флибустьерах можете вообще не беспокоиться.
– Вы… приказываете? – изумился капитан.
– Да, – спокойно ответил Буттафуоко.
– И куда же мы должны идти?
– Нам надо убедиться, есть ли еще на Тароге те бравые парни.
– Я взял вас на борт, чтобы доставить в Калифорнию.
– Теперь мы передумали.
– Может быть, вы считаете себя собственниками каравеллы?
– Мы наняли ее за свой счет и хотим сами определять свой путь.
– Э!.. Э!.. Не рано ли вы раскомандовались в моем доме? – вышел из себя капитан. – Если вам нравится быть убитыми флибустьерами, садитесь в шлюпку, которую мы тащим на буксире, и убирайтесь ко всем чертям! Что же касается меня, то я как можно быстрее вернусь к берегу.
– У нас вовсе нет желания кормить акул, да и фрахтовали мы каравеллу, а не шлюпку, поэтому я во второй раз приказываю вам вернуться на прежний курс: прямо на запад, ибо именно туда ведет нас путеводная звезда. В Калифорнию мы заглянем попозже.
– Хватить болтать, хозяин, – вмешался гасконец, положив руку на рукоять своей шпаги. – Либо ты выполнишь наш приказ, либо мы пустим в дело свои игрушки, а они, как ты знаешь, колючие.
Капитан сильно побледнел.
– Кто же вы такие на самом-то деле? – с трудом выдавил он свой вопрос.
– Не пытайтесь узнать, кто мы такие и что намерены совершить, – ответил Буттафуоко. – Одно скажу: флибустьеров вам нечего бояться, пока мы остаемся на борту каравеллы.
Капитан собирался жестко ответить, но тут вмешался мастер Арнольдо, который до этого безучастно наблюдал за спором, грозившим перейти в нечто более серьезное, потому что метисы, казалось, не собирались оставлять своего капитана в одиночку противостоять пассажирам.
– Пофинуйтесь этим сеньорам, – сказал он. – Так приказал маркиз те Монтелимар. Я отфечаю за фсё.
– Ну, если так, то пусть они катятся хоть в ад. Посмотрим, поможет ли им сеньор маркиз, когда флибустьеры пойдут на абордаж.
– Хфатит об этом, – оборвал Арнольдо.
– Эх, дружище Пфиффер, вы ведь могли вмешаться чуточку пораньше, – обратился к нему гасконец. – Это позволило бы сэкономить целый мешок пустых слов.
Фламандец, не отвечая, пожал плечами и занял свое место на корме позади судового компаса. Капитан посовещался со своими матросами, зло посматривавшими на авантюристов, однако не осмеливавшимися открыто выражать свое недовольство, и приказал повернуть на запад.
Казалось, каравелле ниоткуда ничто не угрожало, потому что океан выглядел абсолютно пустынным. Конечно, если не считать морских птиц и стаек летучих рыб, но ни те, ни другие не могли причинить неприятностей мореплавателям.
Между тем солнце поднялось выше над горизонтом, а ветер настолько ослабел, что каравелла делала не более двух узлов.[44]44
Узел морской – единица скорости морских судов: одна морская миля (1852 м) в час.
[Закрыть] Моряков тоже охватила апатия, потому что они слишком ослабили шкоты.[45]45
Шкоты – снасти, служащие для управления парусами.
[Закрыть]
В полдень трое авантюристов, почувствовавших себя хозяевами каравеллы, приказали принести себе обед, и очень обильный, объявив матросам, что они голодны, как акулы. Капитан и его команда, начинавшие бояться трех наглецов, которых они считали флибустьерами, поостереглись отказать.
В течение дня каравелла продолжала свое медленное плавание к западу, пройдя всего двадцать миль, но едва солнце закатилось, потянул более свежий ветерок, ускоривший ход судна. Трое авантюристов спокойно поужинали, после чего Буттафуоко и гасконец отправились в выделенную им каюту, а баск заступил на вахту, вооружившись двумя пистолетами и верной шпагой, совершившей столько чудес под командованием сына Красного корсара.
