Текст книги "Последние флибустьеры"
Автор книги: Эмилио Сальгари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
Глава III
ОХОТА НА ПРИЗРАКОВ
Четверо мужчин, полных решимости освободить винный погреб таверны «Эль Моро» от духа бледного блондина, потому что в душах стражников уже крепло убеждение, что это был какой-нибудь демон, спускались по длиннющей лестнице, которая насчитывала не меньше пятидесяти ступеней. Однако спустившись всего на десяток ступеней, дон Баррехо решил сделать короткую передышку и быстрыми широкими движениями начертал в воздухе своей драгинассой знак креста.
Призраки, кажется, быстро привыкли к этому христианскому знаку и продолжили удары молотком и волочение цепей, ударяя ими по бочкам и производя поистине адский грохот. Офицер и двое алебардщиков поспешно поднялись на несколько ступенек, толкнув прекрасную кастильянку, очень высоко поднявшую свой вертел.
– Сеньор офицер, – сказал гасконец, притворившись очень испуганным. – Вы хотите оставить меня наедине с духом этого таинственного человека?
– Нет, нет, я только переведу дыхание, – ответил сильно побледневший офицер.
– Придется глотнуть еще несколько капелек, прежде чем углубиться в эти катакомбы.
– А погреб ваш большой?
– Мне никогда не удавалось весь его обойти. Говорят, он заканчивается в оссуарии[25]25
Оссуарий – в латинском языке это слово обозначало погребальную урну; в новых языках используется для обозначения места, где хранятся человеческие кости (не обязательно кладбища).
[Закрыть] городского кладбища.
– Брр!.. – поморщился офицер. – Худшего помещения не найдешь.
– Так говорят, но я не смог это проверить.
– Не хотел бы я владеть подобным погребом, дражайший трактирщик, – ответил офицер.
Стражники, на которых произвели глубокое впечатление слова трактирщика, поколебались немного, прежде чем продолжить спуск.
Если бы предстояло помериться силами с разбойниками-индейцами или с флибустьерами, они без малейшего колебания храбро выполнили бы свой долг, не заставляя просить себя, но история о призраках, которую они слышали, да еще упоминание об оссуарии, вселили в их души ужас, впрочем, вполне извинительный в те времена.
– Ну, так идем? – спросил дон Баррехо, слегка покачивавший лампой, чтобы показать, как он дрожит от нарастающего страха. – Карамба! Нам придется обеими руками вцепиться в наши души.
– Прибавьте света, – отозвался офицер. – Кажется, ваши руки излишне дрожат.
– Еще бы!.. Я иду впереди всех, а стало быть, меня первого поймают и утащат в ад или в оссуарий. Подумайте о том, что у меня есть жена, да и красотка к тому же.
– Значит, вам надо показать при ней свою храбрость.
– Раз для Панчиты, то я быстренько спущусь и перебью всех призраков, которые проникли в мой погреб, – ответил гасконец, с трудом удерживаясь от смеха.
Он высоко поднял лампу, еще раз начертал в воздухе знак креста и отважно продолжил спуск, хотя внизу все время слышались удары цепей о бочки, а время от времени – и улюлюканья, напоминавшие вой бешеных волков. Гасконец на всякий случай забормотал молитвы. Добравшись до двадцать пятой ступеньки, то есть до половины лестницы, он снова остановился.
– Сеньор офицер, – сказал он взволнованно. – Ноги мне больше не подчиняются.
– Не показывайте свою трусость перед женой, – ответил командир. – Кому-то же надо идти первым, а вы как-никак привыкли к своему погребу. И потом: разве мы здесь не для того, чтобы поддержать вас?
– Но разве вы не слышите эти шумы?
– Я не глухой.
– Как вы думаете, отчего они возникают?
– Узнаем, когда доберемся донизу. Не робей, трактирщик! Будь посмелее и покрепче держи в руке шпагу!
– А если это и в самом деле привидения? – спросил с дрожью в голосе один из стражников. – Вы же знаете, начальник, что их не убьешь.
– И что алебарды пройдут сквозь их тела, как сквозь облачко дыма, – добавил другой.
– Мы их еще не видели, – отрезал офицер. – Если они и в самом деле появятся… Ну что же! Тогда мы поймем, что надо делать.
– Удирать во всю мочь, – сказал дон Баррехо.
Офицер не ответил. Он был слишком растерян, чтобы возразить.
Глубоко вздохнув, гасконец наконец-то решился спуститься еще на двадцать или двадцать пять ступенек и добраться до пола.
Перед спускавшимися открылся обширный и очень высокий погреб, весь заставленный, как мы уже сказали, более или менее полными бочками. Трем полицейским и трактирщику явился ужасающий спектакль, от которого могла бы застыть кровь даже у флибустьера.
Стоны, завывания, грохотание железа прекратились, но вместо этого неожиданно появились два привидения, соскочивших с верхних бочек последнего ряда; они принялись с бешеной скоростью крутиться, вздымая свои белые одеяния.
Дон Баррехо испуганно заорал и тут же выпустил из рук лампу.
– Бежим!.. Быстрее!.. – взревел он душераздирающим голосом.
Стражники мигом развернулись и, тяжело дыша, стали карабкаться вверх, подталкивая вперед Панчиту, испускавшую такие дикие вопли, словно с нее сдирали кожу. В одну минуту все трое выбрались в таверну. Стражники мертвенно побледнели и тяжело дышали; казалось, они лишились дара речи.
К счастью, на столе еще оставалось вино, и несколько бокалов старого хереса, выпитых один за другим, немного приободрили несчастных.
– Твой погребок проклят, – проговорил офицер, едва успел перевести дух. – А это действительно были призраки?
– А то?.. – возмутился дон Баррехо. – Спросите у своих стражников или у моей жены.
– Да, да, командир, – поспешили в один голос подтвердить алебардщики. – Это были настоящие призраки.
– Тогда, мой дорогой, закопайте этот погреб, как сможете, – предложил офицер. – Я такими вещами не занимаюсь. Откройте дверь.
– Как!.. Вы уже уходите, сеньор офицер? – вскрикнула Панчита, упавшая на стул, изображая неописуемый испуг.
– Солдаты никогда не бьются с тенями, милая моя, – ответил командир дозора, который никак не мог дождаться того мгновения, когда он окажется на улице. – Наши шпаги и алебарды здесь будут совершенно бесполезны.
– А куда же нам, с вашего позволения, отправиться спать? Под ливень? – спросил дон Баррехо, притворяясь, что рвет на своей голове волосы.
– Попроситесь переночевать к кому-нибудь из соседей.
– Тогда мне придется рассказать, почему мы с женой убежали, и наутро весь квартал узнает, что в мой винный погреб наведываются духи из оссуария.
– И тогда мы будем совершенно разорены, – вздохнула прекрасная кастильянка.
– Не знаю, что вам делать, дорогие, – ответил офицер, который как зачарованный смотрел на оставшуюся открытой дверь в погреб, словно боялся, будто с минуты на минуту появится один из этих гигантских призраков. – Могу вам только дать совет.
– Дайте, сеньор офицер, – плаксиво произнес дон Баррехо.
– Завтра утром обратитесь к аббату ближайшего монастыря и попросите прислать полдюжины братьев, чтобы они отслужили обедню с крестами и большим количеством святой воды.
– А вы останетесь здесь до завтра?
– Нет, дорогой мой трактирщик, хватит с нас таинственных событий, случившихся здесь. Завтра, при свете дня, мы, может быть, вернемся сюда, чтобы кое-что узнать. Отоприте немедленно дверь и позвольте нам уйти.
– Но на улице еще идет дождь.
– Предпочитаю вымокнуть, чем еще один раз спуститься в твой погреб. Пошли, друзья.
Дон Баррехо, изображая отчаяние, открыл дверь таверны, и все, включая Панчиту, вышли на улицу. Мимо прошли несколько полуночников, не боявшихся дождя, лившего как из ведра. Увидев, что двери таверны открылись и из нее вышли люди, которых сразу даже различить было невозможно, потому что стражники закутались в свои широкие плащи, ночные прохожие подошли к таверне, и один из этой группы, казавшийся сильно подвыпившим, спросил:
– А можно ли выпить бутылочку?
– Вот вам и компания, – сказал офицер дону Баррехо. – Эти храбрецы не уйдут, пока вы не дадите им выпить.
– Но кто же пойдет за вином в погреб, если в нем веселятся привидения?
– Как? В вашем доме поселились привидения? – спросил другой пьянчуга из той же компании, набожно перекрестившись.
– Да, кабальеро, и такие страшные, что заставили удрать даже ночную стражу.
Полуночники ни о чем больше не хотели слышать и поспешно удалились, тогда как дозор ушел в другую строну, прижимаясь к стенам домов.
Дон Баррехо дождался, пока совсем затихнет шум шагов, а потом вернулся в таверну и, пока его жена торопливо закрывала дверь, опустился на стул и довольно расхохотался, да так громко, что привлек внимание двух призраков, которые не замедлили появиться на пороге погреба в своем белом одеянии.
– Изыди, Сатана!.. – крикнул гасконец, хватая бутылку. – Ты слишком пропах серой.
– Боже правый! – воскликнул баск, в свою очередь хватая еще не до дна опустошенную бутылку. – Объявляю тебя, дон Баррехо, самым великим и самым хитрым гасконцем, какого только вскормила земля дуэлянтов и искателей приключений.
– Да, он храбрец, – согласился Буттафуоко, искавший, чем бы можно было ополоснуть горло.
– Они удрали, как зайцы, – ответил дон Баррехо. – Эх, ну и комедия, друзья!.. Уж и не знаю, как мне удалось удержаться от смеха. Я едва вытерпел.
– А если они вернутся? – спросил Мендоса.
– Вот этого я и боюсь. Они могут вернуться сюда, прихватив с собой дюжину монахов. Вот чего я боюсь, друзья. Дело на этом наверняка не закончится, потому что маркиз де Монтелимар пожелает узнать, что произошло с телом и душой нашего приятеля Пфиффера. Этот фламандец начинает становиться опасным, даже когда он мертвецки пьян. Как вы полагаете, сеньор Буттафуоко?
– К сожалению, у нас могут быть большие неприятности, потому что маркиз де Монтелимар подозревает нас и пошлет по нашим следам своих людей, – поделился своими сомнениями буканьер.
– Тогда я возвращаюсь к своей первоначальной идее, – сказал гасконец. – Пойду в погреб, вскрою одну из бочек и брошу туда фламандца. Для пьяницы это будет сладкая смерть: утонуть в десяти гектолитрах хереса.
– А потом его можно вытащить, – добавил Мендоса.
– Разумеется!.. Завтра же я его выловлю, выкопаю яму и похороню его в одном из углов погреба. Что же касается вина, я сумею продать его, даже если мертвец пролежит в бочке двенадцать часов.
– Ах, каналья!..
– О, у индейцев и метисов не такой рафинированный вкус.
– Нет, – еще раз повторил Буттафуоко. – Я думаю, что этот человек может быть нам очень полезен. Если он – доверенное лицо маркиза, то мы можем узнать от него немало ценного.
– А если завтра маркиз пошлет новых людей искать его? Как только фламандца найдут, меня повесят, сеньор Буттафуоко.
– Нет ли какого укрытия в твоем погребе? – спросил Мендоса. – Может быть, у вас есть зерновой склад?
Дон Баррехо задумался, потом жахнул кулаком по столу и воскликнул:
– Нашел!.. И я открыл Америку!..
– Эй, гасконец, ты что, рехнулся? – спросил Мендоса. – Может быть, привидения и на тебя повлияли?
– Мозги гасконцев накрепко закрыты в черепной коробке вместе с двумя виноградными гроздьями; их не так просто попортить. Говорю тебе, что нашел великолепное укрытие.
– Мы тебя слушаем, – сказал Буттафуоко.
– Несколько дней назад я приобрел новую бочку, да такую обширную, что мы все сможем там поместиться. Я хотел использовать ее под мецкаль. Теперь я возьму нашего приятеля Пфиффера и затолкаю его в пустую бочку, так он, по крайней мере, не захлебнется хересом.
– Да ты находчив со своими бочками! – восхитился Мендоса.
– А разве я не стал трактирщиком?
– А если стражники вернутся и наш приятель Пфиффер, как ты его называешь, примется кричать внутри пустой бочки и предаст тебя?
– Никогда!..
– Это почему же?
– Да потому, что если он проснется, я вместо подслащенной воды волью ему в горло целую бутылку агуардьенте;[26]26
Агуардьенте (исп.) – водка.
[Закрыть] он снова запьянеет.
– Да ты после женитьбы стал кровожаднее каймана, – сказал Мендоса.
– Ну уж нет, сеньор мой, – запротестовала прекрасная кастильянка, – он стал после женитьбы смиреннее ангела, мой Пепито.
– Оставим в покое Пепито, речь совсем не о нем. Давайте лучше займемся Пфиффером. Вам нравится моя идея?
– Если уж нет ничего лучшего, затолкаем его на время в бочку, – высказался Буттафуоко. – Он там пробудет как можно меньше, потому что мы наняли шлюпку и отправимся искать Равено де Люсана.
– Надо не перепоить его, этого бедного дьявола, – сказал Мендоса. – Мы не хотим его смерти.
– За кого ты меня принимаешь? – возразил гасконец. – За последнего из трактирщиков, которые только существуют в обеих Америках? Я дам ему выпить самой лучшей агуардьенте, которая обходится мне в четыре пиастра за бутылку.
– Давайте покончим с этим и пойдем, – сказал Буттафуоко. – Сеньорита Инес ди Вентимилья будет беспокоиться. Она наверняка еще не ложилась.
– Как!.. Она вас примет ночью? – удился дон Баррехо.
– Мы не можем видеться днем. Предосторожности никогда не повредят, когда мы играем партию с Монтелимаром.
Они взяли лампы и спустились в погреб, быстро добравшись до конца двух рядов бочек. Там находился огромный чан, похожий на маленькую башню, из-под малаги; в нем без труда могло уместиться четыре человека.
– Как видите, бочка и в самом деле новая, – сказал дон Баррехо. – Пфифферу не грозит опасность задохнуться.
Он взял молоток и сбил верхние обручи, чтобы сбить клепки и поднять крышку. Мендоса и Буттафуоко помогали ему как могли, хотя и были неопытными в этом ремесле, тогда как гасконец уже познал его основы, и даже, может быть, лучше бочара.
– Гнездо готово и может принять дрозденка, – сказал дон Баррехо через несколько минут. – Разыщите Пфиффера, пока я снимаю крышку.
Несчастный фламандец блаженно храпел под бочками, словно в своей постели.
Буттафуоко и Мендоса взяли это неподвижное тело и передали его гасконцу, который опустил фламандца в чан, даже не посмотрев на дно монументального резервуара; после этого он быстро поставил на место крышку, но не стал как следует подгонять ее, так что воздух мог свободно циркулировать туда и обратно.
– Я не боюсь, что кто-нибудь его найдет, – сказал дон Баррехо, справившись с этой работой.
– Однако можно же услышать, что внутри кто-то сопит или храпит, – усомнился Мендоса, приложив ухо к бочке.
– Ошибаешься, дружище, – ответил гасконец. – Хорошее вино всегда бурлит. Разве оно не булькает, когда начинает ферментироваться?
– Ты бесподобен, дон Баррехо, – сказал Буттафуоко. – Уверен, что с вашей помощью можно без труда увезти сеньориту ди Вентимилья к месту рождения ее матери и получить наследство, оставленное великим касиком.
– Вы хотите сказать, сеньор Буттафуоко, что все еще рассчитываете на мою драгинассу, – сказал дон Баррехо.
– Мы приехали сюда, чтобы забрать вас с собой. Хватит, побыли в трактирщиках. Вы же дворянин, и со шпагой управляетесь куда лучше, чем с бутылками.
– Я и в самом деле начал смертельно скучать и оплакивать былые времена, когда под командой сына Красного корсара шел на приступ какого-нибудь судна или какого-то дома не реже одного раза в неделю. А моя жена?
– Оставь ее здесь, хозяйничать в таверне, – сказал Мендоса. – Когда мы вернемся, тебе не надо будет торговать вином, и Панчита сможет хвастаться драгоценностями и богатыми одеждами, сколько захочет. Пошли, сеньор Буттафуоко.
Они поспешно поднялись по лестнице, накинули плащи, проверили шпаги и кинжалы, а потом, потрепав по щеке прекрасную кастильянку, так что дону Баррехо нечего было и сказать, флибустьер и буканьер осторожно выглянули на улицу.
По-прежнему шел проливной дождь, а штормовой, холоднющий ветрило хлопал ставнями домов и монументальными вывесками магазинов. Издалека доносился мрачный рев Тихого океана, волны которого разбивались об откосы порта.
– Когда мы увидимся? – спросил дон Баррехо.
– Если ты нам будешь нужен завтра, то наше письмо принесет индейский мальчишка, – ответил Буттафуоко. – Тем временем надо постараться побыстрее избавиться от фламандца, чтобы не скомпрометировать себя и…
Буканьер резко прервался и положил руку на рукоять шпаги.
– Кто это сюда идет? – тревожно спросил он.
Пять или шесть человек, одетых в серые плащи и державших в руках фонари, приближались к таверне, бормоча молитвы.
– Похороны в такой час? – удивился Мендоса.
Однако почти сразу же он, поняв, что происходит, разразился хохотом.
– Полиция предупредила отца-настоятеля соседнего монастыря, что твой винный погреб наводнен духами, и вот братья проворно собрались благословлять твои бочки святой водой. Прими их хорошенько и тяни время, как можешь. Сеньор Буттафуоко, смываемся!..
Авантюристы мигом удалились, а шестеро монахов, с хромым пономарем впереди, который нес большой сосуд со святой водой, остановились перед таверной.
Они едва обогнули угол улицы, когда мужчина, до того прятавшийся в густой тени, которую отбрасывал старинный портик,[27]27
Портик – выступающая перед фасадом здания открытая галерея, которую образуют несущие перекрытие колонны или столбы.
[Закрыть] бросился по их следам.
Глава IV
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ГРАФИНИ ДИ ВЕНТИМИЛЬЯ
Буканьер и флибустьер, оба в хорошем настроении от выпитого в таверне «Эль Моро» вина, спокойно шли своей дорогой, философски воспринимая ливень, который никак не ослабевал. Ни один, ни другой не заметили мужчину, пустившегося по их следам; пройдя одному ему известными переулками, он пытался опередить их.
Сильный ветер обрушивался на крыши домов, то тут, то там скидывая черепицы, а то и срывая флюгера с дымовых труб. Раскаты грома смешивались с грохотом, который Тихий океан, ставший в одночасье бешеным, насылал с невероятной жестокостью на заснувший город.
Они прошли уже с десяток улиц, грязных и разбитых, потому что в те времена испанцы не очень-то заботились о поддержании улиц в порядке; гораздо важнее для них была защита от непрекращающихся атак флибустьеров, наносивших ущерб их процветающей торговле. И вот Мендоса с Буттафуоко оказались перед добротно выглядевшим трехэтажным домом; на входной двери можно было прочесть на монументальной вывеске:
ПОСАДА РИО-ВЕРДЕ
– Вот мы и пришли, – сказал Мендоса. – Ждет ли нас еще сеньорита Инес ди Вентимилья?
– В венах у нее течет индейская кровь, – ответил Буттафуоко.
– Мы, однако, припозднились.
– Я вижу свет сквозь ставни одного окна. Либо сеньорита, либо мой преданный друг Вандо бодрствуют.
Они уже приближались к двери особняка, когда человек, закутанный в широкий короткий плащ, выскочил из боковой улочки и грубо толкнул Мендосу.
– Ты что, дружок, перепился? – закричал баск. – Держи курс мористее, потому как у меня привычка: не позволять толкать себя дважды первому встречному негодяю.
Незнакомец отступил на три-четыре шага и произнес:
– Мне кажется, кабальеро, вы назвали меня негодяем, если только я не оглох.
– Чего я вам желаю от всего сердца, – с иронией в голосе отозвался баск.
– Значит, еще не оглох, – ответил незнакомец. – Могу считать это оскорблением.
– И что?
– Хотел бы знать, с кем мне придется скрестить шпаги, чтобы узнать, достойна ли ваша шпага моей.
– А кто вы такой?
– Дон Рамон де лос Монтес, сын испанского гранда.
– A-а!.. Папенькин сынок!..
– Бросьте шутить и скажите мне свое имя.
– Я достоин вас, дон Рамон де лос Монтес. Меня зовут граф дон Дьего де Алькала-и-Верагруа, герцог де Сабальос.
– А… другой? – спросил сын испанского гранда, или тот, кто выдавал себя за знатного отпрыска.
– Я не называл вас негодяем, сеньор де лос Монтес, поэтому предпочту пока что сохранить инкогнито. Хотел бы только попросить вас перенести решение вашей ссоры на завтра, так как я сомневаюсь, что вы являетесь сыном испанского гранда. На это у вас не больше прав, чем у меня на роль сына Монтесумы,[28]28
Монтесума (Моктесума; около 1466–1520) – верховный вождь ацтеков и глава союза индейских племен на территории Мексики; убит испанскими конкистадорами.
[Закрыть] несчастного императора Мексики.
– Как!.. – закричал неизвестный, скинув на землю плащ и быстро обнажив шпагу. – Сначала меня называют негодяем, а потом сомневаются в моих титулах?.. Карамба!.. Это уже слишком!..
– Можно сказать, что вы ищете ссоры, – сказал Буттафуоко, у которого зародилось смутное подозрение.
– Канальи!.. Да я самый спокойный человек в мире, но когда меня заденут, становлюсь одним из самых буйных. Здесь оскорблен сын испанского гранда, а стало быть, сеньоры, должна пролиться кровь, потому как я полон решимости не дать вам уйти безнаказанно. Если вы не хотите драться, следуйте за мной, в ближайший полицейский участок.
– Ты никто другой, как жалкий авантюрист, который жаждет получить от противника очередную рану, ты худший из негодяев, – сказал Мендоса, в свою очередь обнажая шпагу.
– Или наемник, кем-то выбранный, чтобы помешать нам, – добавил Буттафуоко. – Ну-ка скажи, сколько пиастров тебе обещали за жизнь любого из нас?
– Канальи!.. Это уже слишком!.. – закричал незнакомец и отскочил к стене посады, защищая спину.
– Покончим с ним побыстрее, – сказал Мендоса. – Вы пока посмотрите, а если он убьет меня, будете мстить.
– Я размажу его по стене, как ящерицу, – ответил Буттафуоко и положил руку на рукоять шпаги.
Мендоса, как мы уже знаем, был первоклассным дуэлянтом, который уступал лишь страшному гасконцу дону Баррехо. Желая побыстрее закончить дело, пока не нагрянула ночная стража, он решительно атаковал противника, нанеся ему один за другим три или четыре молниеносных укола, которые тот с трудом парировал.
– Фу ты черт! – выругался неизвестный в некотором недоумении. – Кто был вашим учителем?
– На что это вам? – ответил Мендоса, не оставляя сопернику времени поставить защиту. – Когда я всажу в вашу грудь укол Трех корсаров, вы будете пришпилены к стене, и вместо адреса моего учителя вам будет нужен паспорт на тот свет.
– Ого! Не слишком ли вы торопитесь, сеньор?
– Подождите еще немного, и вы увидите великолепный укол – увы! – последний для вас.
Оба дуэлянта, не обращая никакого внимания на непрекращавшийся дождь, с большим ожесточением обменивались ударами. Лязг оружия был неслышен за раскатами грома, да и ветер волком выл в дымовых трубах. Неизвестный через несколько минут был почти прижат к стене. Казалось, его удивление мастерством соперника постоянно росло, тогда как прежде он надеялся закончить поединок несколькими движениями шпаги.
– Сеньор сын испанского гранда, – сказал Мендоса в тот миг, когда молния сверкнула над местом сражения, а за ней последовал страшный раскат грома, – приготовьтесь к путешествию, из которого нет возврата.
Он готовился к решающей атаке, когда одно из окон посады распахнулось и послышался мужской голос:
– Кто это устроил дуэль перед моим домом?
– Да это друг наш Мендоса решил немного развлечься, – Буттафуоко вскинул голову кверху. – Оставь его, Вандо, скоро уже все кончится. Вынеси лучше факел и аркебузу.[29]29
Аркебуза – гладкоствольное фитильное дульнозарядное ружье; появилось в первой трети XV в. В XVI в. аркебузами назывались легкие ружья малого калибра. К концу XVII в., когда происходит действие романа, аркебузы были вытеснены более совершенными ружьями – мушкетами, хотя само название «аркебуза» еще употреблялось для обозначения ружей вообще. Судя по всему, в данном романе речь идет именно о мушкетах.
[Закрыть]
– Ах, канальи!.. – закричал незнакомец и сделал скачок в сторону, надеясь удрать. – У вас здесь друзья, и теперь вы хотите прикончить меня из ружья. Кабальеро так не поступают.
– Хватит и укола Трех корсаров, – ответил Мендоса, закрывая незнакомцу путь к бегству и вынуждая прижаться к стене. – А теперь, бандит, получай!..
– И ты тоже, – выдохнул незнакомец, отчаянно защищаясь и призывая себе на помощь все известные ему средства жестокого искусства фехтования.
Мендоса отразил выпад противника, а потом внезапно наклонился к самой земле, опираясь о нее левой рукой. Незнакомец вскрикнул, потом выпустил шпагу из рук и прислонился к стене. Он пропустил молниеносный укол снизу вверх, в левое предплечье.
Мендоса медленно вытащил шпагу, кончик которой окрасился кровью, и недовольно махнул рукой.
– Слишком высоко, – сказал он. – Я должен был пронзить ему сердце.
В этот момент предполагаемый сын испанского гранда, побежденный нестерпимой болью, которую причиняла ему ужасная рана, рухнул наземь и застыл без движения.
– Мертв? – спросил Буттафуоко.
– Да нет, – ответил Мендоса, – но рана должна быть очень болезненной.
При этих словах дверь посады отворилась, и на пороге появился человек высокого роста, до странности напоминавший Буттафуоко: такой же бородатый и до черноты загорелый; в одной руке он держал лампу, в другой – длинную аркебузу.
– Что здесь случилось, друзья? – спросил он, торопливо приближаясь к буканьеру и флибустьеру, спокойно вытиравшему кончик своего клинка.
– Мы знаем не больше тебя, Вандо, – ответил Буттафуоко. – Этот негодяй спровоцировал нас, и Мендоса, воспользовавшись случаем, дал ему хороший урок фехтования.
– Не могу сказать, что для меня это дело ясное, – поделился своими сомнениями владелец посады. – Похоже, что маркиз нанял этого мерзавца, чтобы он убил вас. Давайте-ка посмотрим; я знаю многих из этих наемных убийц.
Он приблизился к раненому, находившемуся вроде бы без сознания, и посветил ему фонарем в лицо. И почти в ту же секунду вскрикнул, а потом, отступив на два-три шага, продолжал:
– Ах, несчастный!.. Несчастный!.. Я это подозревал.
– В чем дело? – в один голос спросили Мендоса и Буттафуоко.
– Помогите мне отнести этого человека под крышу, – ответил Вандо. – Не следует оставлять его умирать.
– У этих плутов прочная шкура; к тому же его рана скорее болезненная, чем опасная. Ах!.. Если бы я попал чуть пониже, тогда бы о нем уже можно бы было не беспокоиться.
Трое мужчин подняли раненого и внесли его в посаду; они остановились в просторной комнате нижнего этажа, пока еще освещенной; вся ее обстановка состояла из шести гамаков, которые в данный момент оказались пустыми. Раненого с величайшими предосторожностями уложили на одну из этих удобных проветриваемых коек.
Сразу же после этого Мендоса полученной от Вандо навахой[30]30
Наваха – длинный складной нож; национальное оружие испанцев и басков.
[Закрыть] разрезал раненому куртку, камзол и рубашку, обнажив рану.
– Ничего серьезного, – сказал он, останавливая платком обильно сочившуюся кровь.
Мендоса хорошо перевязал рану и добавил:
– Потом мы еще займемся этим человеком. А сейчас, Вандо, объясни-ка нам свое смятение; оно нам непонятно. Ты когда-нибудь видел этого человека?
Вандо был буквально потрясен; он посмотрел на буканьера и флибустьера почти с ужасом, а потом спросил сдавленным голосом:
– Разве вам ее не привезли?
– Кого? – спросили одновременно Буттафуоко и Мендоса.
– Сеньориту.
– Сеньориту Инес ди Вентимилья?..
– Да!.. Да!.. – пробормотал Вандо.
– Рехнулся, что ли? – вскрикнул Буттафуоко. – Что ты этим хочешь сказать?
– Никак не наберусь смелости рассказать вам. Теперь-то я понимаю, что нас переиграли.
– Ну же, смелей! – буканьер начал терять терпение. – Объясни понятнее.
– Я уже спрашивал, не привозили ли ее к вам.
– Кого?
– Сеньориту ди Вентимилья, – повторил Вандо с тревогой в голосе. – Вчера, после полудня к ней пришел неизвестный. Он протянул ей клочок бумаги, подписанный «Буттафуоко». В записке говорилось, что место, где скрывается сеньорита, раскрыто маркизом, и ей предлагалось немедленно покинуть посаду.
Услышав эти слова, Буттафуоко и Мендоса замерли, как громом пораженные.
– Сеньорита исчезла!.. – наконец выдавил Буттафуоко, в то время как Мендоса молча рванул себя за волосы. – Ты видел это письмо?
– Сеньорита прочла мне его, прежде чем решиться оставить посаду.
– Сукин сын этот маркиз!.. – заорал разгневанный Мендоса. – Это сделал он!..
– Скажи, Вандо, – спросил Буттафуоко, к которому снова вернулось хладнокровие, – разве не было у сеньориты каких-либо сомнений?.. Подозрений?
– Никаких, потому что записка была подписана тобой, а опасность витала в воздухе. Ты сам ей говорил, что маркиз идет по вашим следам.
– Когда она покинула посаду?
– Часа в три пополудни.
– И она уехала с пришедшим мужчиной?
– Да.
– Ты в этом уверен?
– Обмануться я не мог, потому что хорошо рассмотрел глубокий шрам у него на лице – очевидно, от удара шпаги.
– Меня удивляет, как сеньорита не догадалась, что тут пахнет изменой.
– Но никто в Панаме не мог знать, что Буттафуоко приехал в город, – ответил Вандо.
– Да, это верно. Но какая великолепная полиция у этого маркиза! Он нанес нам смертельный удар, только мы не те люди, что опускают руки при неудачах. Займись раненым и подлечи его, как сможешь. От него мы узнаем, куда увезли графиню ди Вентимилья. У тебя в кабинете горит свет?
– Да, дружище.
– Пошли, Мендоса.
Они открыли дверь и оказались в соседней комнате, служившей канцелярией посады; как и в первой комнате, здесь горел свет.
Буттафуоко раздраженно сбросил шляпу и плащ, уселся у стола и положил голову на руки. Мендоса нашел в кабинете бутылку и поспешил ею завладеть, чтобы поскорее освободиться от груза эмоций.
– Прошу, сеньор Буттафуоко, – флибустьер наполнил два бокала. – Проясним мозги глотком порто. Разумеется, Вандо припас его для нас. Наши мысли сразу всплывут на поверхность, как сардины в Голландском море.[31]31
Голландское море – вероятно, Северное море.
[Закрыть]
– Думаю, дорогой мой, – ответил буканьер, – что мы встретили достойного соперника. В свое время с ним много пришлось повозиться сыну Красного корсара. Если нам не удастся вернуть сеньориту, то можно отказаться от всяких надежд на наследство великого касика Дарьена, потому что присутствие дочери корсара здесь совершенно необходимо.
– Знаю, – ответил Мендоса. – Вожди племени не отдадут сокровищ первым пришедшим. А еще раз вырвать девушку из лап маркиза де Монтелимара будет очень трудно. Разумеется, он годами терпеливо ждал ее возвращения в Панаму, чтобы снова захватить ее в свои лапы.
– Значит, нас заметили, когда мы пересекали перешеек? Я сотни раз задавал себе этот вопрос.
– Но кто? Кто мог узнать нас после шестилетнего отсутствия?
– И тем не менее, как видишь, лишь только мы оказались в Панаме, как нас окружили шпионы. Мне никак не верится, что маркиз узнал тебя, когда мы прогуливались по портовой набережной.
– Должно быть, за вами наблюдали тайно, сеньор Буттафуоко. Прежде всего я хотел бы знать, почему тот буканьер, присланный к графу Вентимилья великим касиком, прежде чем тот испустил дух, бросил нас после высадки на континенте, сославшись на необходимость сообщить дарьенским племенам о скором прибытии принцессы. Вы не заметили ничего странного в этом человеке, что могло бы дать повод усомниться в честности его поступков?
– Больше, чем ты думаешь, – ответил Буттафуоко.
– Не мог ли он предать тебя, чтобы в одиночку завладеть сокровищами?
– Вполне возможно, Мендоса, только я знаю индейцев, знаю их упрямство. Они никогда не отдали бы наследство великого касика в чужие руки.
– А как они узнают сеньориту?
– По тайному знаку, вытатуированному у нее на плече. Это – как королевская печать.
– Тогда мы можем быть уверенными, что никакая мистификация не пройдет.
– О, это уж точно, – согласился буканьер. – Теперь нам не остается ничего другого, кроме как скрыть свои следы от шпионов маркиза и от наемных убийц, а потом постараться побыстрее связаться с Равено де Люсаном, потому что без помощи флибустьеров мы не сможем достигнуть девственных лесов Дарьена.
В этот момент вошел Вандо с новой бутылкой вина и бокалами.
– Как дела у раненого? – спросил Буттафуоко.
– Он – крепкий человек; ни одного жизненно важного органа клинок не задел. Через десять – двенадцать дней он полностью поправится.
– Укол пришелся слишком высоко, – слегка огорченно вздохнул Мендоса.
– Не терзайся, – утешил его Буттафуоко. – Этот человек будет гораздо полезнее живой, чем мертвый.
Потом он обратился к владельцу посады:
– У тебя есть друзья в порту?
– Флибустьеров, отказавшихся от своего опасного ремесла, хватает.
