Текст книги "Последние флибустьеры"
Автор книги: Эмилио Сальгари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
– Нам нужен уединенный домик, не вызывающий никаких подозрений, чтобы можно было там спокойно заниматься делами. Ни здесь, ни в таверне дона Баррехо мы уже не сможем остановиться.
– Я займусь твоим заказом, – немного подумав, ответил Вандо. – Еще до обеда у тебя будут небольшой домик и, если захочешь, хорошая рыбачья лодка. Тем и другим владеет бывший флибустьер Дэвида, помилованный испанцами. Теперь он ловит рыбу, но по сути своей остался сыном Тортуги.[32]32
Тортуга – небольшой остров у северо-западного побережья острова Гаити; в наши дни известен под французским названием Тортю.
[Закрыть]
– Больше я ничего и не прошу. Сегодня вечером мы переберемся в этот дом и перевезем туда обоих пленников.
– Каким образом? – спросил Мендоса.
– Позволь действовать мне, мой дорогой баск, и ты увидишь, как мы разделаемся со шпионами маркиза де Монтелимара. У Вандо все еще есть тот резвый индейский мальчишка?
– Да, дружище.
– Дай-ка мне перо и чернильницу. Я напишу дону Баррехо. Ручаюсь, когда этот помешанный гасконец получит мое письмо, он будет ржать так, что челюсти с места сойдут.
Глава V
НЕОБЫКНОВЕННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ОДНОЙ БОЧКИ
Как только Буттафуоко и Мендоса удалились, гасконец остался стоять один посреди улицы, под непрекращающимся ливнем, с некоторой тревогой провожая взглядом шестерых братьев, накинувших на себя серые плащи с капюшонами; в руках они держали дымящие свечи, которые отчаянно сопротивлялись потокам лившейся с неба воды.
Почтенную команду, сформированную седобородыми монахами, как мы уже сказали, возглавлял хромой пономарь, продвигавшийся какими-то лягушачьими скачками; в руках у него болталось ведро, полное святой воды.
Бедный гасконец с большим удовольствием закрыл бы дверь перед братьями, хотя и был добропорядочным верующим, и пошел бы спать, но в те времена со святой братией лучше было не шутить; за любую обиду они могли с лихвой отомстить. И вот дон Баррехо, вынужденный вопреки своему желанию радушно принять монахов, любезно распахнул обе створки двери и каждому из седобородых поцеловал шнурок на поясе. Так он продемонстрировал свои христианские чувства.
– Кого я должен благодарить за честь, оказанную мне в столь поздний час? – спросил гасконец. – Здесь нет мертвецов, которых надо было бы препроводить на кладбище.
– Зато здесь есть привидения, – ответил румяный толстяк в рясе.
– Да, когда-то были.
– Как это когда-то!.. – удивился монах, вскинув брови. – Всего полчаса назад к нам пришел офицер городской стражи и объявил, что ваш винный погреб полон дьяволов.
– Но теперь, повторяю, их там нет; я только что спускался туда и не слышал никаких шумов, не видел ни одного сатаненка, ни одного сатанищи.
– Мы сами хотим убедиться в этом, – ответил монах. – Терпеть вражью силу недопустимо.
– Ну, если святые отцы захотят следовать за мной, пойдемте поохотимся на призраков, – сказал гасконец.
Потом он взял лампу и зашагал впереди хромого вождя, ставшего белее свежевыстиранного белья. Шестеро монахов спустились по просторной лестнице, очень напоминавшей дворцовую, и вскоре оказались в погребе, где быстро забормотали молитвы, то и дело осеняя себя крестным знамением.
Гасконец тоже забормотал что-то нечленораздельное и время от времени хватался за хромого – будто бы в приступе необоримого страха.
Когда с молитвами было покончено, самый старый из братьев начал благословлять бочки и стены, дабы прогнать в ад призраков и дьяволят. Подойдя к большой бочке, в которую был запрятан несчастный Пфиффер, он нерешительно остановился.
– А что это за звук слышится там, внутри бочки? – спросил он, поворачиваясь к гасконцу.
– Так бурлит молодое вино, святой отец, – невозмутимо ответил дон Баррехо.
– Вы в этом уверены?
– Господи, мой Боже!.. Я же сам заливал его в бочку три дня назад.
– Как-то странно оно булькает.
– Погреб, хоть и глубок, но не слишком прохладен.
– Где появлялись призраки?
– Как раз на этом месте.
– И сколько их было?
– Двое, святой отец.
– А что это за проход, ведущий в оссуарий?
– Какой проход?
– Офицер сказал нам, что здесь есть целая подземная галерея.
– Да, когда-то такая галерея была, но потом случилось землетрясение, и свод обрушился.
Седобородые монахи обошли вокруг погреба, не переставая благословлять его, а дон Баррехо принялся отыскивать в своем хозяйстве бочонок, от которого пришла бы в восторг даже святая братия.
– Отцы мои, – сказал он, когда монахи уже подошли к лестнице в полной уверенности, что прогнали в ад всех злых духов, – я не могу пожертвовать вам масло для ваших лампад, потому как чертовски беден. Примите же в награду за беспокойство этот бочонок старого аликанте.
– Спасибо, сын мой, ты очень добр. Этот бочонок послужит раненым, обращающимся в наш монастырь.
Дон Баррехо взвалил бочонок на плечи хромого монаха, после чего вся компания вернулась в таверну, а оттуда вышла на улицу.
– Еще десяток таких деньков, – сказал гасконец, когда монахи отошли подальше, а дверь таверны он закрыл на ночь, – и придется тебе, бедный мой дон Баррехо, закрывать кабачок, потому как вина у тебя больше не останется. Сколько убытка причинили мне сегодня Мендоса, Буттафуоко, Пфиффер, ночной дозор и, наконец, святые отцы. К черту всех этих призраков! Панчита!..
– Иди спать, Пепито, – донесся голос сверху.
– Дай мне хотя бы подсчитать дневной баланс, – ответил гасконец. – Сегодня мы много поработали. Надеюсь, наследство великого касика Дарьена с лихвой возместит мои потери, – последнюю фразу он добавил вполголоса.
Он только что собрался открыть старую, перепачканную чернилами конторскую книгу, в которой никто не смог бы разобраться, кроме владельца таверны «Эль Моро» и его жены, как послышались удары в дверь.
– Tonnerre!.. – в сердцах вскрикнул гасконец, начиная выходить из себя. – Неужели мне этой ночью не суждено ни подбить баланс, ни выспаться? Черт побери все ночные дозоры Панамы!
Он поднялся, отшвырнул в сторону табурет, на котором сидел, прихватил с собой из осторожности драгинассу и открыл дверь. Перед ним предстали двое подозрительных на вид мужчин в широких коротких плащах и огромных шляпах. Они попытались войти, но прежде один из них спросил:
– Это правда, что ваша таверна полна призраков? Мы не боимся самого дьявола и готовы предложить вам до утра свою компанию.
– Кто вам такое сказал? – заорал дон Баррехо, выставляя шпагу.
– Мы видели, как только что из вашей таверны выходили монахи.
– Ну что ж! Если вы не боитесь самого дьявола, то идите и составляйте ему компанию. Я в компаньонах не нуждаюсь.
И гасконец захлопнул дверь перед их носом, сопроводив свое действие таким ужасающим «Tonnerre», какое, кажется, еще никогда не слетало с его губ.
– Проклятая ночь! – пробормотал наш храбрец. – О, эти призраки либо сделают мою таверну процветающей, либо полностью опустошат мои карманы и унесут с собой даже длинную золотую цепь Панчиты. Ох, этот плут Мендоса!.. Как только он появляется, начинается революция. Правда, и дон Баррехо, тот самый человек, который сейчас меня слушает, добавляет свое.
Едва гасконец закончил подведение итогов дня, констатировав безвозмездную потерю тридцати бутылок, не считая подаренного монахам бочонка, в дверь снова постучали.
– Чертова лампа! – возмутился взбешенный гасконец. – Это она меня выдает.
Он опять схватил драгинассу и во второй раз открыл дверь.
Теперь перед ним стояли трое или четверо сомнительных личностей, которые тут же, перебивая друг друга, громко спросили:
– Это здесь водятся привидения? Мы пришли прогнать их.
– Пошли вон!.. – закричал дон Баррехо. – Tonnerre!.. Позвольте наконец добропорядочным людям, которые работают по пятнадцать часов в сутки, хоть немного отдохнуть. Проваливайте!..
Увидев, что гасконец угрожающе выставил шпагу, эти последние полуночники почли за благо удалиться, хотя проливной дождь не прекращался.
– Смеются они надо мной, что ли? – задумался дон Баррехо, потерявший всякое терпение. – Честное гасконское, первого, кто осмелится меня побеспокоить, я схвачу за горло и отправлю в общество нашего дружка Пфиффера. Ночь окончательно потеряна, и теперь нет смысла нарушать сон моей сладчайшей половины.
Он встряхнул три-четыре бутылки, нашел одну полупустую и осушил ее в два глотка. Потом составил два кресла и растянулся на них, опираясь спиной о стол. Но сон его оказался недолгим, потому что начали перезвон две сотни колоколов, а именно столько их в то время было в Панаме, и шум этот разбудил бы мертвого. Однако даже короткого отдыха гасконцу было достаточно, поскольку он еще не забыл прежних привычек авантюриста.
Едва он позвал уже вставшую Панчиту, как услышал осторожный стук в дверь.
– Еще кто-нибудь пришел посмотреть на привидения? – вслух размышлял гасконец. – Tonnerre!.. Я разобью ему голову бутылкой.
Ворча и чертыхаясь, гасконец пошел открывать дверь. Он увидел перед собой индейского мальчишку двенадцати – четырнадцати лет, плутовского вида, смышленого, с горящими глазами и кожей медного цвета.
– Чего тебе надо, мошенник? – спросил его дон Баррехо.
– Возьмите, это от Буттафуоко, – ответил паренек, протягивая хозяину таверны вчетверо сложенный листок бумаги.
Отдав записку, парнишка исчез с быстротой оленя, прежде чем гасконец успел даже подумать задержать его, – исчез за плотной завесой дождя, поскольку ненастье еще продолжалось.
– В этой записке должно быть что-то важное, – пробормотал гасконец, вертя в руках бумажку. – Смогу ли я разобрать эти каракули? Мой дорогой Буттафуоко очень любит писать. Ба!.. Да это настоящая мания!..
Он по привычке вытянул свои длинные худющие ноги, похожие на огромный циркуль, уперся правой рукой в бок, а левой поднес к глазам бумагу, покрытую большими, с наперсток величиной, буквами: ведь в те времена дворяне с бóльшей охотой посещали фехтовальные залы, чем обычные школы.
Гасконец не мог сравниться с французским дворянином, хотя и он в детстве прошел обучение у священника родного прихода; однако после доброй полудюжины «Tonnerre», произнесенных на самые различные лады, он вынужден был сдаться, назвав себя трижды ослом. По счастью, прекрасная трактирщица уже спустилась сверху, и хотя в искусстве чтения она немногим превосходила мужа, ей было совсем нетрудно разобрать буканьерские каракули.
Какие ужасные новости принесла эта записка!.. Графиня ди Вентимилья исчезла; вероятно, она стала пленницей маркиза ди Монтелимара; на Буттафуоко и Мендосу напали; они хотят присоединить своего пленника к Пфифферу; стало быть, надо поместить обоих пленников в бочку и куда-нибудь увезти, чтобы избежать неожиданного вмешательства полиции.
– Ну и чего же хочет Буттафуоко? – спросил дон Баррехо, неистово расчесывая затылок.
– Сегодня вечером ты должен привезти к нему в посаду фламандца, не вытаскивая его из бочки.
– Они что, посходили с ума, эти взбесившиеся авантюристы? Похищение графини, должно быть, совсем лишило их мозгов.
– Мне кажется, Пепито, совсем наоборот, – сказала Панчита. – Они хотят избавить тебя от очень опасного для нас человека. Как ты думаешь, что бы произошло, если бы ночная стража обнаружила его в бочке?
– Ты рассуждаешь получше священника в моей деревне, который упорно вбивал в мою голову, словно гвозди, все эти «а» и «б». Только вот вывезти эту бочку будет нелегко. Хотя… не так уж и глупо поехать днем. Тра-ля-ля, приехали!
– Куда?
– Проблема решена, – сказал гасконец, хватаясь за бутылку агуардьенте и наливая себе рюмку. – На каждом шагу я снова и снова открываю Америку.
– И за всеми этими открытиями я только и вижу, как ты тянешься к бутылке агуардьенте, – насупилась прекрасная кастильянка.
– Сегодня вечером, на закате, позови своего братца. Силы у него как у быка, и мы вдвоем сумеем вынести бочку из подвала. Накажи ему нанять тележку, чтобы отвезти Пфиффера и того, другого, который находится в посаде. Как видишь, не надо много ломать голову, чтобы решить этот вопрос. А вот над другой проблемой придется попотеть. Я говорю об исчезновении графини ди Вентимилья.
– Ты и этим хочешь заняться? – обеспокоилась кастильянка.
– А когда это гасконцы забывали своих друзей? – сердито спросил дон Баррехо, упершись кулаками в бока и вытянув как только мог свои ноги. – Ох, Панчита, вы позволяете себе неуместные замечания.
– Я же о тебе думаю, Пепито, как бы ты не подвергся какой-нибудь серьезной опасности.
– Гасконцы, будь у них только при себе шпага, сумеют отбиться ото всех забияк этого и того света. Запомни это, Панчита.
Он проглотил еще рюмку агуардьенте и уселся у двери, наблюдая за уличными прохожими. История с призраками и последующим визитом монахов, должно быть, распространилась среди жителей квартала, потому как перед домами сбирались старые кумушки, которые, осенив себя крестным знамением, показывали пальцами на таверну «Эль Моро».
Дон Баррехо притворялся, что ничего не замечает, а потом обратил внимание на странных типов, которых никогда прежде не видел в своей харчевне. Эти типы в нахально надвинутых на ухо фетровых шляпах прохаживались туда-сюда, не пряча от посторонних глаз свои шпаги.
– Если эти вóроны хотят испугать меня, они ошибаются, – пробормотал гасконец. – Должно быть, это всё шпионы маркиза де Монтелимара, а поэтому вина для них у меня не будет.
И он сдержал свое слово. Не раз некоторые из этих подозрительных типов заходили в таверну и просили выпить, но дон Баррехо, извиняясь, что бочки были благословлены совсем недавно, а призраки могут вернуться, полушутливо-полугрубовато поскорее выталкивал их. В этот день в таверне «Эль Моро» не было продано ни одного бокала вина: угрюмое выражение лица владельца отпугивало любого.
К вечеру ураган возобновился с прежней силой, ибо Панама, город частых засух, оказался податливым и на длительные наводнения. В этот час Панчита покинула таверну, а ее муж с грохотом закрыл дверь; пусть соседи поймут: он не желает, чтобы его беспокоили.
Трактирщик вытащил из шкафа поржавевшую кирасу и шлем и принялся яростно начищать то одно, то другое, как обычно что-то бормоча себе под нос. Потом, посчитав, что они достаточно блестят, он взял лампу и початую бутылку агуардьенте и спустился в погреб, чтобы посмотреть, в каком состоянии находится Пфиффер. Он забрался на большую бочку, приподнял крышку и спрыгнул в обширный резервуар, стараясь не задеть бедного фламандца, свернувшегося клубочком на дне.
– Э-эй! Мастер Арнольдо, – окликнул гасконец, сильно встряхнув спящего. – Долго вы еще будете переваривать вчерашний ужин?
Сначала ответом ему было только хриплое рокотание, потом губы несчастного шевельнулись, словно силясь произнести какие-то слова.
– Говорите, говорите, мастер Арнольдо, – сказал гасконец и поднес лампу к самому лицу пленника. – Хотите пить?
– Та… пить…
– Всегда к вашим услугам, мастер Арнольд.
Трактирщик протолкнул пленнику в рот горлышко бутылки и удерживал его, пока фламандец не сделал несколько глотков. Тогда дон Баррехо посмотрел бутылку на свет: она была наполовину пустой.
– Превосходно, мастер Арнольд, не так ли? Ручаюсь, вы с момента своего рождения не пили ничего подобного.
Фламандец ничего не ответил. Повторно опьянев, он снова свернулся клубком и захрапел.
– Оставим его в покое, – пробормотал дон Баррехо. – Пусть отдохнет. Не стоит выливать в него всю бутылку. Это было бы крайне непредусмотрительно.
Трактирщик взобрался на бочку, поставил на место крышку и вернулся в таверну, чтобы облачиться в кирасу и шлем.
– Вот я и вернулся в воинскую братию, – вздохнул он. – Эх!.. Ведь были же славные времена!.. Драгинассе некогда было ржаветь. Кто знает. Может, эти времена вернутся.
Четверть часа спустя насквозь промокшая Панчита вернулась в сопровождении красавца лет тридцати, с бронзовым, как у индейца, цветом лица и с черными усами, придававшими ему воинственный вид. Дон Баррехо не слишком преувеличивал, когда говорил Панчите о бычьей силе ее брата, потому что вновь пришедший и в самом деле был сложен из кучи мускулов и мог перешибить кулаком даже бычьи ребра.
– Ты нанял тележку, Риос? – спросил дон Баррехо.
– Да, шурин, – ответил красавчик.
– Ты знаешь, чтó нам предстоит сделать?
– Сестра мне все объяснила.
– Шпагу-то ты хоть прихватил? Дело может плохо кончиться.
– Ты же знаешь, что я больше привык орудовать дубиной. Вот ее я взял с собой.
– Тогда за дело. Панчита, посвети.
Мужчины спустились в погреб, не без труда подняли большую бочку и, изрядно помучившись, водрузили ее на тележку, стоявшую у дверей таверны. Бочку установили в вертикальном положении, чтобы не нарушить сон фламандца.
– Запри дверь и никому не открывай, – предупредил дон Баррехо Панчиту.
– Когда ты вернешься? В какое еще приключение ты вляпался, милый? Мы так спокойно жили!..
– Когда речь заходит о сокровищах великого касика Дарьена, нельзя колебаться и поднимать руки, женушка, – ответил гасконец. – Да и потом в моих венах течет кровь ста тысяч авантюристов, и я уже начал быстро стареть в этой своей таверне. Риоса я отошлю назад. Он составит тебе компанию до моего возвращения.
Гасконец обнял жену и пристроился позади тележки, тогда как могучий кастилец тянул повозку лучше всякого мула.
Эта ночь была не лучше предыдущей. Ветер несся над темными улицами с тысячей завываний, ломая длинные листья роскошных пальм и опустошая сады; дождь ни на мгновение не прекращался.
Брат Панчиты и дон Баррехо, – один из них тянул тележку, другой – толкал, – уже добрались до конца улицы, когда навстречу им вышли трое мужчин, находивших наслаждение в водной купели и мирно беседовавших между собой.
– Ого! Куда это вы тащите в столь поздний час такую малюсенькую емкость? – спросил один из них, приближаясь к тележке.
– В порт, – сухо ответил дон Баррехо.
– А не стоит ли попробовать это вино, прежде чем его вылакают перуанцы или чилийцы?
– Товар опечатан, – ответил гасконец, не переставая толкать тележку.
– Черт побери!.. – возмутился другой встречный. – Можно проткнуть брюхо этой бочки и высосать немножко жидкости. Или ты думаешь, что у нас не хватит пиастров, чтобы заплатить?
– Это не мое вино.
– Ты зря пытаешься надуть нас. Мы узнали тебя. Ты ведь – хозяин таверны с призраками.
– Короче, что вы хотите? – спросил гасконец, у которого кровь побежала быстрее.
– Выпить, черт тебя подери!.. – в один голос ответили трое незнакомцев, преграждая дорогу Риосу.
– Что выпить?
– То, что залито внутри, карамба, – пояснил один из троицы.
– Что ж! Если хочешь, подними крышку, и я брошу тебя к ногам зверя, сидящего там, внутри. Ну, храбрец, хочешь взглянуть? Ты ведь не знаешь, что там спрятан ягуар?
– Шутишь! – дружно вскрикнули трое.
– Ну-ка приложите к бочке свои ослиные уши и послушайте, – сказал дон Баррехо.
Как раз в этот момент фламандец всхрапнул, да так сильно, что даже бочарные клепки задрожали. Незнакомцы, нисколько не убежденные словами владельца таверны «Эль Моро», обступили тележку и вытянули головы в направлении бочки. Услышав хриплый рык, они в испуге отскочили.
– Carrai! – закричал один из них. – Хозяин вывозит привидения, поселившиеся в его погребе!.. Ходу, друзья!..
– И побыстрее, а то выпущу ягуара, – подстегнул их дон Баррехо. – Это пострашнее всяческих привидений.
Трое незнакомцев во всю прыть помчались прочь и быстро растворились во мраке.
– Пьяницы иногда тоже могут принести пользу, не так ли, Риос? – прокомментировал их исчезновение дон Баррехо.
– Если бы они не отстали, мне пришлось бы хорошенько поработать дубинкой, – ответил кастилец и продолжил свой путь.
– Ты знаешь, где находится посада «Рио-Верде»?
– Да, шурин.
– Там мы на время остановимся.
Дождь все не прекращался, и оба путника промокли до костей. Через двадцать минут они подошли к посаде «Рио-Верде». Как и предполагал дон Баррехо, их уже ждали в маленьком патио[33]33
Патио (исп.) – внутренний двор.
[Закрыть] Мендоса, Буттафуоко и Вандо. Обменявшись с пришедшими парой слов, буканьер и флибустьер вынесли из дома человека, не подававшего признаков жизни.
– Это он должен составлять компанию Пфифферу? – спросил гасконец, поторопившийся снять крышку с бочки.
– Да, – ответил баск.
– По-моему, он мертв.
– Мы его напоили, чтобы он не кричал.
– Это – опасная процедура, и ее нельзя применять к раненым.
– Ну, даже если он умрет, дружище Арнольдо останется.
Они подняли мнимого сына испанского гранда и с всевозможными предосторожностями опустили в бочку, положив рядом с фламандцем.
– А теперь поскорее в порт, – сказал Буттафуоко. – Мы будем охранять тележку, а Вандо покажет дорогу.
– Хорошая ночка для путешествия в бочке, – рассмеялся дон Баррехо. – Я предпочел бы оказаться рядом с Пфиффером; по крайней мере был бы под крышей.
Под непрекращающимся ливнем тележка почти мчалась по темным и пустынным улицам, потому что теперь и Мендоса подталкивал ее; Вандо указывал дорогу, а Буттафуоко находился в арьергарде.
Ночная стража, верно, попряталась в какое-нибудь укрытие, чтобы хоть немного отдохнуть от бешенства природы.
Тихий океан по-прежнему яростно ревел, и этот гул временами пугающе усиливался.
Уже показались фонари заякоренных в порту судов, то и дело подбрасываемых гребнями волн, уже Вандо объявил, что караван приближается к нанятому домику, когда послышались шаги бегущих людей, стремившихся в отчаянном порыве настигнуть наших героев.
– Стой, Риос!.. – крикнул дон Баррехо, поднимая свою драгинассу.
Могучий кастилец остановился и схватил в руки одну из тех сучковатых дубин, которыми ловко пользуются крестьяне Ла-Манчи;[34]34
Ла-Манча – провинция Новой Кастилии (Испания).
[Закрыть] порой эти дубинки оказываются лучше любой шпаги.
– Далеко еще до дома? – спросил Буттафуоко у Вандо.
– Шагов двести, но лучше будет, если те, кто за нами охотятся, не увидят, как мы туда входим. Возможно, это агенты маркиза, и они следят за нами.
– Tonnerre!.. Тогда драка будет серьезной, – сказал дон Баррехо. – У меня появилось дикое желание напасть на этих негодяев.
– И у меня, дружище, – поддержал его Мендоса. – Эта бочка просто не могла добраться до места без какой-нибудь нежеланной встречи. Черт побери!.. Это же ясно, как в свете маяка!..
Восемь или десять человек в широких плащах и не менее широких шляпах приблизились после долгой и мучительной погони к тележке, остановившейся посреди улицы, которую заливал настоящий потоп.
– Кто вы и чего хотите? – спросил Мендоса, приближаясь к ним со шпагой в руке.
– Хотим узнать, у кого вы сперли такую великолепную бочку, – ответил один из незнакомцев.
– Наглец!.. Он принимает нас за воров!..
– Честные люди не возят вино в такое время да еще под таким ливнем.
– Так что же вы решили?
– Нас терзает жажда и мы хотели бы отведать вашего вина.
– Да, мы хотим пить! – закричали другие преследователи, распахивая плащи и показывая тем самым, что они вооружены.
– Эй ты, падкий до вин, – обратился гасконец к вожаку, – иди-ка послушай, как оно бурлит, а потом скажешь мне, пригодно ли оно для питья.
– Если оно булькает, значит, это молодое вино, а такой напиток нам очень нравится, потому как он слаще, – ответил незнакомец, приблизившись к тележке и приложив ухо к бочке, тогда как его сотоварищи буквально лопались от смеха.
– Слышишь? – спросил гасконец.
– Carrai!.. Да ты надо мной смеешься!.. Я сказал бы, что в бочке спрятаны дикие звери. Я слышу рычание.
– Ошибаешься, приятель; там заперты призраки, которых мы поймали в погребе одной таверны, а теперь хотим сбросить их в море.
Взрыв жуткого хохота прервал эти слова.
– Друзья!.. – закричал вожак. – Разве вы боитесь злых духов?
– Нет!.. Нет!.. – в один голос ответили преследователи.
– Шпаги к бою! Сейчас мы сразимся с этими детьми Сатаны и посмотрим, как они устроены. Скидывайте бочку!..
– Какую? – спросил Мендоса, также подходя к тележке; за ним подошли Буттафуоко и Вандо.
– Ту, что стоит на тележке.
– Шутки в сторону, мой милый, теперь придется поработать шпагами, если вы еще намерены нам надоедать.
– Ах ты, шут…
Сильный удар плашмя оборвал его фразу и выбил несколько передних зубов.
– Вот тебе, каналья! – крикнул Мендоса.
Спутники раненого, казалось, только развеселились; они выхватили шпаги из ножен и беспорядочно бросились на четверых мужчин, ожидавших этого натиска возле тележки. Риос выбирал момент, когда ему можно будет пройтись своей дубиной по спинам нападавших, а те хором орали:
– Мы возьмем эту бочку приступом!..
Однако нападавшие привыкли скорее осушать бокалы, чем владеть шпагой, а потому уже после первой атаки оказались в отчаянном положении. Совсем непросто было противостоять гасконцу, Мендосе и французскому дворянину, ставшему буканьером. Сквозь град ударов послышались два-три крика, потом двое нападавших поспешно покинули поле сражения, оставив на земле плащи и шляпы – верный признак того, что они были ранены.
Но остальные, обозленные тем, что им угрожает четверка мужчин, которых они приняли за простых трактирщиков, продолжили атаковать, и тут в бой вступил могучий кастилец. Поработать ему пришлось недолго. Несколько гулких ударов дубиной, и забияки после короткого сопротивления удрали, оставив на поле сражения даже поломанные шпаги.
Кастильский геркулес и Буттафуоко преследовали их, чтобы отбить у беглецов даже мысль о возвращении, а в это время дон Баррехо, Мендоса и Вандо что было духу катили тележку к порту, остановив ее под темной галереей, укрывавшей скромный рыбацкий домик, расположенный прямо напротив одного из причалов.
