Текст книги "Последние флибустьеры"
Автор книги: Эмилио Сальгари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Эмилио Сальгари
ПОСЛЕДНИЕ ФЛИБУСТЬЕРЫ
ОБ АВТОРЕ
Эмилио Сальгари (1862–1911)
В 1862 году в той части Италии, что навсегда связана с самой романтичной и «печальной повестью на свете», в городе Вероне родился один из популярнейших романистов XIX века, чья жизнь закончилась не менее трагично, чем у героев знаменитой пьесы Шекспира.
Эмилио Карло Джузеппе Мария Сальгари – таково полное имя будущего «итальянскою Жюля Верна» – с детства отличался непокорным нравом и любознательностью, грезил о вольной жизни, полной странствий и приключений, мечтая стать капитаном дальнею плавания. Эмилио поступил в венецианское навигационное училище, но так и не смог его закончить.
Начав писательскую карьеру в качестве журналиста, Сальгари быстро отошел от бытовой газетной хроники, переключившись на литературу, полную экзотики и стремительно развивающихся событий. Свою первую историю с продолжением («Дикари Папуасии») он опубликовал в 1883 году в четырех номерах миланского еженедельника «Ла Валиджа».
Несостоявшийся моряк вовсе не собирался отказываться от своей мечты, а потому подписывал ранние сочинения просто – «капитан Сальгари». Одного рьяного журналиста, который засомневался было в праве писателя на это звание, Эмилио недолго думая вызвал на дуэль и победил.
У «капитана из Вероны» был несомненный дар убеждать. Многие читатели Сальгари были уверены, что он лично встречался с легендарными покорителями Дикого Запада, плавал с пиратами в южных морях, побывал в Австралии, Африке и на Дальнем Востоке. «Тигры Момпрачема», «Пираты Малайзии», «Черный корсар», историко-приключенческие «Капитан Темпеста», «Дамасский лев», «Гибель Карфагена» – эти и многие другие романы принесли Сальгари славу национального писателя. Его талант и мастерство рассказчика итальянцы с гордостью сравнивали с лучшими книгами Жюля Верна и Райдера Хаггарда, Гюстава Эмара и Александра Дюма.
В 1892 году писатель женился на театральной актрисе Иде Перуцци и переехал в Пьемонт. Чтобы содержать дом и обожаемую семью, Сальгари трудился не покладая рук, выдавая в год от трех до семи романов, а между делом сочинял свои бесконечные повести и рассказы.
3 апреля 1897 года за заслуги перед отечеством писатель был удостоен звания рыцаря Ордена итальянской короны. Сама королева Италии Маргарита Савойская являлась поклонницей его творчества.
Но высокая правительственная награда, читательская популярность и большие тиражи не смогли уберечь писателя от нужды. Напрямую завися от издателей, этот неутомимый каторжник пера зачастую испытывал очень серьезные финансовые затруднения. Совершенно неожиданно ситуацию усугубила еще и тяжелая болезнь жены. Когда дело дошло до того, что супругу пришлось поместить в клинику для душевнобольных, нервная система самого писателя тоже не выдержала. Без любимой женщины жизнь потеряла для него всякий смысл.
В 1911 году на фоне мучительной депрессии писатель покинул дом и, по обычаю японских самураев, сделал себе харакири.
Он прожил всего 48 лет, успев за четверть века творческой деятельности создать две сотни произведений (более восьмидесяти из них – романы). В истории литературы XIX столетия Сальгари был одним из первых, кто громко заговорил о судьбах народов, чуждых европейской культуре, открыто осуждая захватнические и колониальные войны. На сегодняшний день Сальгари входит в когорту самых переводимых итальянских авторов. Кинематографистами разных стран создано более 50 фильмов по его книгам. Самым известным персонажем Сальгари является принц Сандокан – бесстрашный борец за свободу Индии и герой большого цикла из 11 романов.
В 1998 году именем Сальгари был назван один из астероидов, а совсем недавно, к столетию со дня смерти писателя, в Италии выпущена марка с его портретом, двумя чайками, парящими над морем, и кораблем, плывущим на всех парусах. То, чем жил, о чем мечтал и к чему стремился писатель – свобода, любовь и романтика дальних странствий, – эти три основных компонента его творчества по-прежнему заставляют трепетать страницы, которые листают все новые и новые поколения читателей книг отважного «капитана из Вероны».
В. Матющенко
Избранная библиография Эмилио Сальгари:
Серия об Антильских пиратах:
«Черный корсар» (Il Corsaro Nero, 1898)
«Королева Карибов» (La regina dei Caraibi, 1901)
«Иоланда, дочь Черного корсара» (Jolanda, la figlia del Corsaro Nero, 1905)
«Сын Красного корсара» (Il figlio del Corsaro Rosso, 1908)
«Последние флибустьеры» (Gli ultimi filibustieri, 1908)
Серия о Сандокане:
«Тайны Черных джунглей» (I Misteri della Jungla Nera, 1887)
«Тигры Момпрачема» («Жемчужина Лабуана») (Le Tigri di Mompracem, 1884)
«Пираты Малайзии» (Pirati della Malesia, 1896)
«Два тигра» (Le due Tigri, 1904)
«Владыка морей» (Il Re del Mare, 1906)
«Завоевание империи» (Alla conquista di un impero, 1907)
«Возвращение Сандокана» («В дебрях Борнео») (Sandokan alla riscossa, 1907)
«Возвращение в Момпрачем» (La riconquista del Mompracem, 1908)
«Брамин из Ассама» (Il Bramino dellʼAssam, 1911)
«Крах империи» (La caduta di un impero, 1911)
«Месть Янеса» (La rivincita di Yanez, 1913)
Глава I
СТРАШНЫЙ ТРАКТИРЩИК
– Ко ко… ко… Клянусь всеми бурями Бискайского залива, что, черт возьми, это означает?! Ко… ко… Так попугаев зовут: Коко… Но письмо-то мне написали не эти разряженные пернатые!.. Позову-ка я лучше жену. Кто знает, не удастся ли ей расшифровать эти каракули. Панчита!
Из-за длинного краснодеревого прилавка, за которым она протирала бокалы, вышла женщина крепкого телосложения; выглядевшая лет на тридцать пять: смуглянка, с миндалевидным разрезом глаз, который обычен для жителей Андалусии, изящно одетая, но с подвернутыми рукавами, открывавшими хорошо сформированные мускулистые руки.
– Чего тебе, Пепито? – спросила она.
– К черту Пепито!.. Меня зовут дон Баррехо, а не какой-то там Пепито. Сколько раз тебе, женщина, напоминать, что я гасконский дворянин?
– Пепито, муженек, нежнее.
– Оставь это имя для Севильи.
Человек, так говоривший, был худющим верзилой. Энергичное лицо его украшали свисающие усы с проседью, что плохо соответствовало традиционному облику трактирщика. Он стоял на своих длинных ногах прямо перед столом, за которым сидели полдюжины метисов, присосавшихся к большим бокалам мецкаля.[1]1
Мецкаль (мескаль) – мексиканская водка из сока алоэ. – Здесь и далее примечания переводчика.
[Закрыть] Сероватые, со стальным блеском глаза трактирщика смотрели в клочок бумаги.
– Прочти-ка это, Панчита, – он протянул жене листок. – В Гаскони так не пишут, гром и молнии Бискайского залива!..
Трактирщица взяла письмо и окинула его взглядом.
– Карамба![2]2
Карамба (исп.) – обычно объясняется как выражение удивления или неудовольствия; иногда служит заменой некоторых нецензурных слов. Буквальный смысл можно объяснить при помощи таких выражений, как «Черт побери!», «Ах, чтоб тебя!» и пр.
[Закрыть] – сказала она. – Я ничего не понимаю.
– Боже, как глупы эти кастильцы!.. – потянулся на своих ходулях трактирщик. – А ведь здесь говорят на чистейшем языке Великой Испании!
– А в Гаскони? – рассмеявшись, спросила прекрасная брюнетка. – Разве в твоей стране, Пепито, нет дураков?
– Оставь в покое Гасконь, страну особую, где взрастают только забияки.
– Как скажешь, муженек, только я не могу понять, что здесь написано.
– Разве ты не видишь? Или ты ослепла? Ко… ко…
– А после? Может быть, ты, дон Баррехо, что-нибудь понимаешь?
– Tonnerre!..[3]3
Tonnerre (фр.) – «гром и молния!»; «черт возьми!»
[Закрыть] И я ничего не понимаю!
– Кто тебе принес это письмо?
– Мальчишка-индеец, и, по-моему, он не служит на почте.
– Эх, дон Баррехо!.. – перешла на крик Карменсита, подбоченившись и гневно посмотрев на мужа. – Верно какая-нибудь иностранка назначает тебе свидание? Не забудь, что кастильские женщины всегда носят на груди кинжал!..
– Что-то я никогда его у тебя не видел, – улыбнулся трактирщик.
– Значит, я хорошо его прячу.
– Тогда у меня еще есть время, и мы можем спокойно заняться расшифровкой этих каракулей. Tonnerre!.. Ко… ко… Черт побери всех этих американских попугаев!..
В этот момент дверь отворилась, и в трактир вошел человек, плотно закутанный в просторный плащ, с которого ручьями стекала вода, потому что как раз в это время на Панаму обрушился страшнейший ливень, сопровождаемый ударами грома и блеском молний.
Вошедший представлял собой типичного искателя приключений. Он был уже не молод, потому что его борода и усы почти совсем поседели, а высокий лоб избороздили глубокие морщины, которые плохо скрывала широкая фетровая шляпа с перьями. Очень высокие сапоги из желтой кожи были странным образом подрезаны у верхнего края, а на боку авантюриста висела шпага.
Он направился к маленькому столику, распахнул плащ, под которым открылся богатый камзол из тончайшей ткани, украшенный золотыми петлицами, скинул шляпу, грохнул могучим кулаком по крышке стола и закричал:
– Эй, мошенник, что же ты не спешишь предложить напиток кабальеро?[4]4
Кабальеро (исп.) – кавалер; дворянин.
[Закрыть]
Трактирщик, погруженный в расшифровку таинственного письма, даже не заметил появления гостя. Однако услышав, как загудел стол под ударом страшной силы, он обратил внимание на оскорбительные слова, потом передал листок бумаги жене и, зло посмотрев на кабальеро, с негодованием отозвался:
– Как вы меня назвали?..
– Мошенником, – спокойно ответил пришелец. – Когда кабальеро входит в таверну, хозяин должен немедленно подскочить к нему и спросить, что пожелает благородный посетитель. По крайней мере, так поставлено дело в Европе, да, пожалуй, и в Америке.
– Эх, мой сеньор, – ответил трактирщик, принимая трагическую позу. – Мне показалось, что вы слегка повысили голос в моем доме.
– В вашем доме!..
– Tonnerre!.. Может быть, это вы за него платите, сударь?
– Таверна считается общественным зданием.
– Черт побери! – заревел трактирщик.
– Ого, красавчик! Кажется, это вы теперь повышаете голос!
– О, бискайские бури!.. Это я хозяин таверны, понимаете, я!
– Очень хорошо.
– А к тому же я гасконец!..
– А я родом с низовьев Луары.
Трактирщик сделал полный оборот вокруг собственной оси и, кажется, мигом успокоился, потому что заговорил уже более миролюбиво:
– Французский дворянин!.. Почему же вы сразу мне не сказали?
– Да потому что вы не даете людям рта раскрыть!..
– Вы же знаете, что у гасконцев…
– Длинный язык и проворные руки. Об этом я знаю.
– Вот теперь я вижу, что вы и впрямь с низовьев Луары. Так чего вы желаете, сеньор мой?
– Бутылку самого лучшего вина. Херес, аликанте и порто меня не интересуют. Я выпью любого выдержанного вина, взращенного на любой географической широте, лишь бы оно было хорошим.
Трактирщик повернулся к жене, с улыбкой следившей за этой комичной сценой, и сказал с большой важностью:
– Ты поняла, как умеют пить граждане великой Франции? А ты меня все время упрекаешь, если я чуть-чуть переберу и наделаю шума в погребке. Мы ведь не испанцы. Принеси-ка сеньору бутылочку из самых старых. Кажется, там еще осталось бордо. Оно доставит удовольствие моему соотечественнику.
– Да, Пепито.
– Эй, оставь своего Пепито. Я ведь гасконец, а не какой-нибудь севильский тореадор. Запомни это хорошенько, женщина!..
Он взял письмо из рук жены и снова попытался прочесть его, постоянно бормоча: «Ко… ко… ме… ме… си… си…» Возможно, ему бы и удалось распознать какое-нибудь новое слово, но тут дверь таверны растворилась и впустила еще одного гостя. Как и на французе, на нем были широкий плащ, весь намокший, высокие сапоги из желтой кожи, на боку болталась шпага, а на голове красовалась шляпа с перьями, украшенная несколькими серебряными пуговицами.
Новому гостю могло быть под сорок. Во всяком случае в его усах виднелись в немалом количестве серебряные нити, а лицо покрылось плотным загаром. Гость был среднего роста, крепкого телосложения; казалось, он обладал недюжинной силой.
Как и французский кабальеро, он сел за отдельный столик и ударил по крышке с такой силой, что чуть не развалил его.
Услышав этот грохот, напоминавший разрыв бомбы, трактирщик подскочил и наградил свирепым взглядом наглеца, вознамерившегося ломать мебель, не спросив даже разрешения хозяина.
– Tonnerre! – крикнул он, пошевелив свисающими усами. Может быть, нынче у нас нашествие бешеных псов? Соотечественника я еще стерплю, но вот с этим мне придется посчитаться!..
Он приблизился к новому гостю и, окинув пришельца взглядом, спросил:
– Кто вы?
– Жаждущий, – ответил неизвестный.
– Вы понимаете, где находитесь?
– В таверне, как мне кажется, черт возьми!
– Но это не ваш дом, как мне кажется.
– Хватит болтать, трактирщик мессере[5]5
Мессер(е) (итал.) – господин (в обращении).
[Закрыть] Вельзевула. Неси-ка мне лучше выпить, а то я умираю от жажды, да к тому же очень спешу.
– А я нет.
– Эй, чертов трактирщик! – закричал неизвестный, обрушив на стол еще один удар. – Закончил? Принесешь ты мне бутылку или нет?
– Нет, – ответил хозяин.
– Хочешь, чтобы обрезали уши?
– Кому?
– Тебе, черт побери!
– A-а!.. Шутка!..
Пивший вино французский дворянин расхохотался, что еще больше возбудило разъяренного трактирщика.
– Tonnerre! – завопил он. – За кого вы меня принимаете? Вам известно, что я гасконец?
Второй авантюрист пошевелил усами, оперся локтем о столик, расшатавшийся от двух могучих ударов, и поглядел на трактирщика, иронично усмехнувшись.
– Как смешны эти гасконцы! – проговорил он.
Дон Баррехо, владелец таверны «Эль Моро», мелкий гасконский дворянин, взорвался как бомба.
– О, громы Пиренеев и молнии Бискайского залива!.. Дайте мне этого шута!.. А, ты захотел моего вина!.. Я волью его тебе в глотку из твоего собственного сапога!.. Карменсита!.. Шпагу мне…
Второй гость разразился хохотом еще более громким, чем первый кабальеро, что привело в ярость рассерженного трактирщика, ибо он как истинный гасконец не мог стерпеть, чтобы над ним смеялись.
– Значит, вы хотите, чтобы я вас прикончил? – вскипел он.
– Чем? Твоей шпажонкой? – спросил с издевкой веселый незнакомец, скидывая с себя плащ. – Дорогой мой, да на ней наросло с полдюйма[6]6
Дюйм – старинная мера длины, равная 2,54 см.
[Закрыть] ржавчины.
– И я оставлю ее в твоих потрохах, негодяй!..
– С годами ты становишься все смешнее, приятель.
– Да бросьте вы, черт побери! Убирайтесь или я убью вас как бешеную собаку!.. Панчита!.. Неси мою драгинассу![7]7
Драгинасса – шутливое название длинной шпаги или большой сабли, первоначально – собственное имя одной из шпаг времен Возрождения. Заимствовано у Данте: похоже звали одного из дьяволов в «Божественной комедии» (Драгинаццо).
[Закрыть]
– Мне кажется, твоя жена не слишком торопится увидеть мою кровь, – сказал неизвестный, опираясь о стол и пристально вглядываясь в трактирщика.
Потом он обернулся к первому кабальеро, присутствовавшему при этой забавной сцене, которая тем не менее могла закончиться трагически, и спросил:
– А не кажется ли вам, сеньор, что это все тот же одержимый гасконец? Супружество его нисколько не успокоило.
Слова эти были произнесены тоном, несколько отличавшимся от первоначального. Дон Баррехо, поразившись интонации, которую он, казалось, уже когда-то слышал, недолго сомневался, а потом бросился к незнакомцу и сжал его в объятиях, приговаривая:
– Tonnerre!.. Баск Мендоса!.. Крепкая рука сына Красного корсара!..
– Так-то ты хотел узнать меня? – сказал бискаец, обнимая трактирщика с куда меньшим энтузиазмом.
– Да ведь шесть лет прошло, дорогой мой.
– Но ты все тот же. Еще немного, и ты вскрыл бы мне живот своей знаменитой драгинассой, а потом выцедил бы по капле мою кровь.
– Tonnerre!.. Ты вывел меня из терпения!..
– Я это проделал, чтобы убедиться, осталось ли в моем гасконце хоть что-то гасконское.
– Мошенник!.. Ты в этом сомневался? – вскрикнул дон Баррехо, возобновляя объятия. – А что ты здесь делаешь? Откуда прибыл? Каким добрым ветром занесло тебя в таверну «Эль Моро»?
– Не торопись, милый мой гасконец, – сказал баск.
Потом, указывая на французского кабальеро с низовьев Луары, который, улыбаясь в усы, наслаждался разыгрывавшейся перед ним сценой, баск спросил:
– А сеньора, что сидит вон за тем столом и пьет твое скверное вино, узнаешь?
– Скверное, ты сказал?
– Ладно, после разберемся.
Дон Баррехо, уставившись на кабальеро, то и дело тер лоб, словно хотел таким образом вызвать воспоминания о далеких днях. Внезапно он бросился с протянутыми руками к столику:
– Tonnerre!.. Сеньор Буттафуоко!
Знаменитый буканьер[8]8
Буканьер – это французское слово произведено от индейского «букан», бытовавшего в Вест-Индии и обозначавшего человека, вялившего и коптившего мясо убитых на охоте животных, а также занимавшегося грубой выделкой шкур. Белые буканьеры обычно были связаны с морскими разбойниками (флибустьерами), которым они продавали мясо, и нередко сами происходили из пиратов.
[Закрыть] маркизы де Монтелимар, улыбаясь, поднялся и с жаром потряс протянутые руки:
– Постарел ты, что ли, дон Баррехо, старых друзей не узнаешь?
– Последствия женитьбы, – сказал Мендоса, трясясь от смеха.
Бравый гасконец даже не обратил внимания на эти слова. Он бросился к длиннющей стойке из красного дерева, крича во все горло:
– Панчита!.. Панчита!.. Выноси из погреба самые лучшие бутылки и оставь в покое шпагу. Она мне больше не нужна!..
Потом он в три прыжка вернулся к столику, за которым сидели буканьер и бискаец, и спросил, опершись о стол обеими руками:
– Так зачем же вы приехали сюда после стольких лет разлуки? Как идут дела у графа ди Вентимилья? А что с маркизой де Монтелимар? Откуда вы появились? Сан-Доминго так далек от Панамы.
– Тише, – сказал Мендоса, показывая пальцем на пивших мецкаль метисов.
– Что такое? – спросил гасконец.
– Ты можешь попросить их уйти?
– Если они не уйдут по-хорошему, я вытолкаю их, – ответил грозный трактирщик. – За таверну плачу я, а не они, разрази их гром!..
Он подошел к столу, за которым мирно сидели выпивохи, и сказал, указывая трагическим жестом на дверь:
– Моей жене стало плохо, ей надо отдохнуть. Можете не платить, но уходите сейчас же. Выпитый мецкаль я вам дарю.
Метисы переглянулись, несколько удивившись, потому что именно в этот момент грациозная кастильянка, вместо того чтобы лежать в постели, вышла из погреба, с трудом удерживая в своих крепких руках большущую корзину, полную запыленных бутылок.
Однако обрадовавшись, что не заплатят за выпивку ни пиастра,[9]9
Пиастр – популярное название песо, испанской серебряной монеты, но часто это название использовалось и для общего названия золотых монет.
[Закрыть] они поднялись, взяли свои старые, поношенные сомбреро[10]10
Сомбреро – широкополая шляпа жителей Латинской Америки.
[Закрыть] и ушли без каких-либо возражений, хотя снаружи не прекращался жуткий ливень.
– Женушка, – сказал дон Баррехо, – мне выпала высочайшая честь представить тебе сеньора Буттафуоко, настоящего французского дворянина, и вот эту старую шкуру, Мендосу, которого ты уже знаешь. Обними их покрепче, к ним я ревновать не буду.
Прекрасная трактирщица поставила корзину и поцеловала в обе щеки каждого их друзей мужа, что тех отнюдь не удивило.
– А теперь, женушка, закрой дверь и задвинь засов, – сказал трактирщик. – Сегодня мы больше никого не обслуживаем, потому что у нас семейный праздник.
– Хорошо, Пепито.
– Пепито!.. – воскликнул Мендоса. – Да ты стал петушком, попугаем, курочкой, бычком…
– Видишь ли, у моей жены есть одна странность, – ответил гасконец. – Когда она в хорошем настроении, то упорно зовет меня Пепито.
– Пи… пи… пи… – засмеялся Мендоса.
– То… то… то… – прибавил гасконец, вынимая из корзинки покрытую паутиной бутылку. – Теперь давайте выпьем, и вы мне расскажете, какой странный ветер занес вас в Панаму. Уж тут, конечно, не обошлось без графа ди Вентимилья.
– Разумеется, и даже…
Мендоса внезапно прервался; он встал и посмотрел в сторону двери.
– Пиявка, – обратился он к Буттафуоко. – Панчита, не закрывайте дверь. Мы ждем еще одного друга.
– Кого это? – спросил дон Баррехо.
– Мы и сами не знаем, но, судя по выговору, он или голландец, или фламандец.
– И что же он от вас хочет?
– С тех пор как мы прибыли в Панаму, этот таинственный человек прямо-таки прилип к нам. Куда бы мы ни пошли, он следует за нами; он платит даже за хорошее вино, и притом любезен, как никто в мире.
– Это еще ничего, не всегда ведь находятся любезные люди, – сказал трактирщик, наполняя бокалы. – Но только я хотел бы знать, почему он вас так упорно преследует.
– Мне не верится, что он шпион, – сказал Буттафуоко.
– И вы не нашли случая избавиться от этого сеньора? Ты же, Мендоса, всегда был скор на руку.
– Мне не удавалось встретить его одного вечером.
– Думаешь, он в конце концов явится?
– Конечно, приятель.
– Тогда посмотрим, сумеет ли он отсюда выбраться. Сегодня утром я получил бочку аликанте вместимостью десять гектолитров;[11]11
Гектолитр – сто литров.
[Закрыть] она может вместить любого человека, даже самого большого.
– Что ты задумал? – спросил Мендоса.
– Утоплю его в бочке. Тогда и аликанте станет вкуснее.
Мендоса как раз в этот момент наслаждался великолепным хересом трактирщика. Он выплюнул все вино, находившееся у него во рту; лицо его перекосилось.
– Ах, сучий трактирщик!.. – закричал он, притворяясь, что его тошнит. – Он поит нас вином, настоянном на мертвецах!..
Дон Баррехо быстро скрылся, держась за живот, а бравый бискаец, воспользовавшись моментом, схватил бутылку и осушил ее в три глотка.
В это время перед дверью таверны снова появился таинственный незнакомец и остановился, чтобы заглянуть внутрь.
– Вот он, – сказал Буттафуоко. – Готовься к схватке, Мендоса.
– Что ж! Бочка-то полная, – рассмеялся в ответ бискаец. – Он великолепно сохранится в ней, но я больше ни ногой в «Эль Моро»: боюсь, что дон Баррехо напоит меня этим аликанте. Вешать надо таких хозяев.
Прекрасная кастильянка, заметив, что неизвестный схватился за ручку входной двери, поспешила с любезным приглашением открыть ее:
– Входите, сеньор. В таверне «Эль Моро» подают отличное вино.
Незнакомец, с которого стекали струйки воды, вошел внутрь и приподнял фетровую шляпу с потрепанным пером:
– Тобрый фечер, госпота; я фсё утро искал фас.
Незнакомцу перевалило за тридцать; он был тощ, подобно гасконцу, отличался крайне бледным цветом лица, голубыми глазами и очень светлыми, почти белыми волосами. Всем своим существом он вызывал неприязнь, хотя, возможно, был любезным человеком.
Мендоса и Буттафуоко ответили на приветствие, потом бискаец поспешил объясниться:
– Извините нас, сеньор. Вы не нашли нас в привычной гостинице, потому что дождь застал нас на улице, и мы укрылись здесь, у любезнейшей хозяйки и почтеннейшего хозяина. К тому же и вино у них преотличное.
– Фы мне позфолите состафить фам кампанию?
– С величайшим удовольствием, – согласился Буттафуоко.
Гость снял шляпу и плащ, вымокшие буквально до нитки, и взглядам присутствующих открылись длинная шпага и один из тех кинжалов, которые называются мизерикордиями.[12]12
Мизерикордия – кинжал с узким ромбовидным сечением клинка, который мог пройти сквозь сочленения рыцарских доспехов. Его применяли для добивания поверженного противника; иногда использовали, чтобы прикончить смертельно раненного соперника, сократив ему предсмертные муки (откуда и название, переводящееся с латинского языка как «милосердие»). Строго говоря, это оружие использовалось только в XII–XIV вв., а далее постепенно вышло из употребления. У Сальгари это – просто синонимичное название обычного кинжала.
[Закрыть]
Дон Баррехо принялся вышагивать возле стола туда-сюда, не сводя глаз с этой подозрительной личности. Очевидно, такое любопытство пришлось не по вкусу фламандцу, потому что он резко повернулся к гасконцу и слегка рассерженно спросил:
– Фам что-то от меня нужно?
– Ничего, сеньор, – с готовностью ответил дон Баррехо. – Покорно жду ваших распоряжений.
– У меня нет никаких распоряжений, поняли? Я буду пить с трузьями.
– Пейте на здоровье, кабальеро, – ответил гасконец и ушел за длиннющую стойку, где примостился возле Панчиты.
– Присаживайтесь, – пригласил незнакомца Мендоса и протянул ему наполненный до краев бокал. – Такого вина не выпьешь даже в Испании.
Таинственный незнакомец залпом осушил бокал и поцокал языком:
– Пфиффер! Никокта еще не пил такого прекрасного фина. Ах!..
– Ох!.. – вырвалось у Мендосы, когда снова наполнил бокал. – Пейте, пожалуйста, мастро[13]13
Мастро (итал.) – мастер.
[Закрыть] Пфиффер.
– Что такое Пфиффер? – спросил фламандец.
– А разве это не ваше имя?
– Я никокта не был Пфиффер.
– Полагаю, у вас есть какое-то имя, – сказал Мендоса, наполняя третий бокал. – Меня, например, зовут Родриго де Пелотас, а моего друга – Родриго де Пелотон.
Фламандец добродушно, но несколько мрачновато посмотрел на бискайца, а потом объяснил:
– Пфиффер есть тобафка.
– Вы хотели сказать: вставка, то есть слово, не имеющее своего значения. Мы поняли, но вот как вас зовут, нам до сих пор неизвестно.
– Арнольто Фиффероффих.
– A-а!.. Значит, «фи-фи» таки есть в вашей фамилии. Тогда вас можно запросто звать мастер Пфиффер.
– Если фы хотеть, зофите меня так.
– Ну, как жизнь, мастер Фиффер… фи… фер…?
– Хорошо!.. Хорошо! – ответил фламандец. – Ф Панаме фсё очень хорошо. Фы знаете горот?
– Пока еще не весь.
– Фы приехали исталека?
– Да что вы!.. Из Новой Гранады.
– По телам?
– Нам надо купить полсотни мулов за счет одного богатого асьендеро,[14]14
Асьендеро (исп.) – помещик.
[Закрыть] который надеется перепродать их флибустьерам.[15]15
Флибустьеры – название морских разбойников, распространенное на островах Вест-Индии, побережьях Центральной к Южной Америки во второй половине XVII – начале XVIII в. От обычных пиратов отличались тем, что объединялись в своеобразное братство, центром которого был островок Тортуга (см. примечание к главе IV). Соединенными силами флибустьеры могли проводить крупные военные операции, смело вступая в сражения с испанскими кораблями и атакуя испанские прибрежные города и крепости. Слово возникло из голландского «vrijbueter», буквально означающего «мастер добычи».
[Закрыть]
– О!..
– Да вы пейте, пейте, мастер Фифф… фифф… Отличное же вино.
– О, очень хорошее!.. Хозяйка красифая, а фот хозяин урот, но очень тобрый.
– Нам очень повезло с этой таверной. И до нее так близко: рукой подать, – сказал Мендоса, не перестававший за болтовней наполнять бокалы.
Казалось бы, фламандец больше привык поглощать пиво, но он упорно противостоял Мендосе, хотя, конечно, не мог долго бороться с таким знатным выпивохой. Он уже адски коверкал слова, заставляя улыбаться молчавшего Буттафуоко, который, хотя и был скуп на слова, не пропускал ни одного бокала.
Тем временем опускалась ночь, а дождь все не переставал лить под аккомпанемент грома и молний. Казалось, что на Панаму, которую в те годы называли королевой Тихого океана, обрушился настоящий ураган.
Дон Баррехо принес новые бутылки, зажег чадящую масляную лампу, а потом, по знаку Мендосы, закрыл двери таверны, просунув для прочности в дверные скобы железный брус.
– Что фы телаете, трактирщик? – спросил заметивший этот маневр фламандец.
– Уже поздно, таверна закрывается, – сухо ответил гасконец.
– Но мы собирались скоро уйти.
– В такой ливень?
– У меня очень тяжелая голофа, и я хотеть пойти спать.
– Да разве здесь мало доброго вина? – спросил Мендоса. – Хозяин таверны «Эль Моро» – человек добрый, он останется на ногах до завтрашнего утра и постоянно будет готов услужить нам.
– Я хотеть уходить, – повторил фламандец. – Пфиффер! Слишком много я фыпил.
– Да что вы!.. Мы только начали!.. Не так ли, дон Родриго де Пелотон?
Буттафуоко утвердительно кивнул головой.
– Тофольно, – не уступал упрямый фламандец, хватаясь за плащ и шляпу. – Тобрый фечер фсем! Трактирщик, откройте.
Мендоса оттолкнул табурет, то же самое сделал Буттафуоко, и две шпаги сверкнули в руках авантюристов.
Дон Баррехо уже держал свою поржавевшую драгинассу, которую ему незаметно принесла жена. Он прикрывал дверь.
– Пфиффер! – воскликнул фламандец и растерянно оглянулся.
– Что фы хотите, госпота? Заколоть меня?
– Нет, утопить в бочке хереса, – любезно разоткровенничался дон Баррехо. – Мой дорогой Пфиффер!
– Садитесь, – с угрозой в голосе сказал Мендоса, кладя шпагу на стол. – Нам надо опустошить еще несколько бутылок и об очень многом поговорить.
