Текст книги "Последние флибустьеры"
Автор книги: Эмилио Сальгари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
Глава XVII
ПЛЕНЕНИЕ ДОНА БАРРЕХО
Как ни были гибки ветки остроконечной магнолии, как назывался этот высокий кустарник, но и они прогнулись под весом упавшего человека. Прошло несколько минут, прежде чем панамский трактирщик смог кое-как встать на ноги. Сначала полет, а потом бешеная скачка настолько ошеломили его, что он начал спрашивать себя, не во сне ли все это привиделось.
Но он, как настоящий гасконец, обладал стальными нервами, а потому не замедлил соскользнуть с кустарника, сбив при спуске немало плодов, похожих по форме на огурцы ярко-красной окраски и используемых как лекарство от перемежающейся лихорадки.
– Что же произошло? – спросил он себя. – Жив я или уже мертвец? Но ведь совсем недавно я спокойно спал в гнезде кондора… Tonnerre!.. Минут за двадцать или тридцать я дважды ставил на карту свою жизнь… Теперь я начинаю вспоминать… А бык? Куда он исчез? Хорошо помню, что птица опять взлетела, а бык? Я что-то не видел, чтобы он продолжил свою безумную гонку после того, как зашвырнул меня в этот кустарник, куда я вылетел словно пушечное ядро.
Дон Баррехо, с вытянутыми ногами и скрещенными на лбу руками, все еще обалдевший, лежал на земле и дышал полной грудью, чтобы хоть немного прийти в себя.
– Tonnerre!.. – повторил он через некоторое время, нащупывая аркебузу, которую носил через плечо, на перевязи; о ружье он, по своей привычке, не вспоминал, пока не приходило время им воспользоваться. – Я тут болтаю, как попугай, а Мендоса и Де Гюсак отбиваются от кондоров. Вставай, дон Баррехо, и пойдем искать находящихся в опасности друзей.
Он поднялся и, сделав несколько шагов, остановился перед глубокой ямой, на дне которой лежал бык, тело которого пронзал острый сук, вероятно, обломившийся от железного дерева.
– Мне тебя жалко, дружок, но у дона Баррехо превосходная таверна и красавица жена, а у тебя – разве что какая-нибудь чернушка вроде тебя, и такая же злая, как ты. В любом случае ты спас мне жизнь, и я тебе очень признателен. Почивай в мире.
И он ушел от этой западни, вырытой скорее всего индейцами, чтобы поймать безо всякого риска какое-либо крупное животное со вкусным мясом. Но вскоре ему пришлось снова остановиться.
Он оказался в густом лесу и не слышал больше ни ружейных выстрелов, ни криков кондоров, ни каких-то иных шумов. Тишину время от времени нарушало только сдавленное дыхание агонизирующего быка. Гасконец почесал затылок, словно приглашая мозги поторопиться с дельным советом, а потом проговорил:
– Это, что называется, по-настоящему скверное дело. Куда меня занесло проклятое животное во время этой безумной гонки? Где мои товарищи? Удалось ли им отсечь голову той чертовой птице или их сбросили в лес?.. Ох!.. Я уже начинаю скучать по своей спокойной таверне «Эль Моро»!
Он огляделся, пытаясь сориентироваться, и быстро убедился в невозможности выбрать правильное направление: над ним перекрещивались гигантские листья пальм, образуя почти непроницаемый для солнечных лучей свод.
И тут дон Баррехо изо всей силы шлепнул себя по черепу.
– У, чертова тыква, – сказал он. – Ты же должна была раньше прийти мне на помощь… Да, порой и я становлюсь неразумной скотиной. Есть только одно средство, чтобы выбраться из этой чащи: вернуться по бычьим следам. Опять я открыл Америку.
В самом деле, бык во время бешеной гонки должен был проложить настоящую колею в зарослях кустарника; вдобавок путь быка отмечали вырванные лианы. Дон Баррехо убедился, что ружье заряжено, а ведь перед ним с минуты на минуту могла оказаться пума или, хуже того, – ягуар, а потом вернулся к западне.
Бык испустил дух и покоился в луже крови. Дон Баррехо не удостоил его даже взглядом и сразу же принялся искать след. Он сделал всего несколько шагов и оказался перед скоплением лиан, вероятно, вырванных со страшной силой.
– Вот и обратный путь, – сказал он. – Ну а теперь надо поскорее найти поляну, на которой паслись быки. Гнездо от нее находится всего в нескольких сотнях шагов, потому как мой полет продолжался всего пару минут. Сгораю от нетерпения найти моих храбрых товарищей, без которых я не сумею ничего сделать.
Он пересек скопление лиан и шагов через двадцать нашел куст, который мог быть вырван живым тараном. Значит, бык пронесся и здесь, и путь верен. Так дон Баррехо шел с час, постоянно придерживаясь следов; он удивился, что бык забрался так далеко, потом остановился, с беспокойством оглядываясь вокруг.
– А если тут есть другие быки? – спросил он себя. – Что за чудесная была бы встреча!.. Дон Баррехо, будь настороже и помни, что с тобой больше нет твоей верной драгинассы.
Он прислушался, держа палец на спусковом крючке. Перед ним, на расстоянии всего нескольких шагов происходило какое-то движение. Несколько животных, должно быть, забрели в густые заросли, образовавшие настоящую зеленую стену – так они были высоки.
Прошло несколько минут томительного ожидания. Бедный гасконец все еще не знал, с кем ему предстоит встретиться; потом длинное тело с щетиной черного с голубым отливом цвета, с великолепным, покрытым обильными волосами хвостом открыло себе проход в зарослях, удивленно остановившись перед доном Баррехо.
Оно было величиной с крупную собаку, подобную ньюфаундленду, с маленькими лапами; вместо обычной пасти у животного торчала какая-то труба, из которой время от времени высовывался уродливый липкий язык.
– Что это такое? – спросил себя немного успокоенный гасконец, потому что странное животное было лишено зубов, хотя и обладало крепкими когтями.
Если бы дон Баррехо был пообразованнее, он бы смог сразу же узнать в новом знакомце муравьеда, но поскольку он был озабочен только тем, чтобы колоть драгинассой даже тех, кто этого не заслуживал, то ничего не понял.
Муравьед, животное нисколько не опасное, однако мужественно отбивающееся с помощью своих когтей даже от пум, лакомых до его мяса, сидел на задних лапах, распушив перед собой, словно щит, свой великолепный хвост, который доставал ему до головы. Он так комично раскачивался, продолжая выбрасывать перед собой, словно поршень, язык, пропитанный клейким веществом, с помощью которого муравьед ловил свою единственную пищу, муравьев, что дон Баррехо не мог удержаться от веселого смеха.
– Микó!.. Микó!.. Дружище Микó!..[99]99
Микó – возможно, от испанского mico, что значит «сластолюбец».
[Закрыть] – восклицал он. – Ты очень любезен, устроив для меня такой спектакль…
Но внезапно дон Баррехо прервался. Муравьед больше не смотрел на него; свои черными глазками он уставился на дерево, под которым высилась остролистная магнолия. Гасконец, заметив что-то неладное, поднял глаза и быстро отскочил на четыре шага.
– Tonnerre!.. – закричал он. – Ты вовсе не друг, Микó!
Улегшись на почти горизонтальную ветку, всего в нескольких метрах от земли, являл себя другой обитатель тропического леса, совсем не такой кроткий, как муравьед.
На этот раз дон Баррехо сразу же узнал его, а поэтому поспешил оказаться вне его досягаемости. На ветке расположился ягуар, самый опасный хищник в Центральной и Южной Америке. Силой, решительностью и жестокостью он сравним с индийским тигром, хотя гораздо меньше его.
Казалось, что он спит, но время от времени он приоткрывал то один, то другой глаз, то оба вместе, поглядывая то на человека, то на муравьеда.
– Сеньор американский тигр, – сказал дон Баррехо, вытягивая прицепленное к руке ружье, – если вы желаете отведать котлетки из дружка Микó, делайте это при условии, что вы позволите мне уйти по делам.
В ответ послышалось глухое мяуканье, которое можно было принять за сдавленное рычанье.
Гасконец предусмотрительно отступил еще на четыре-пять шагов и оперся на ствол сосны, выставив вперед аркебузу.
Бедный муравьед не изменил своей позы и угрожающе выставил из-за своего большого оперенного хвоста передние лапы, снабженные длинными когтями.
– Здесь случится трагедия, – сказал гасконец. – Для меня было бы лучше бросить этих лесных жителей и не влезать в их дела.
Он уже собирался повернуться и возобновить свой путь, когда ягуар прыгнул в середину маленькой полянки, сверкнув великолепной пятнистой шкурой. Его мощные когти, такие прочные, что могут пронзить даже черепаший панцирь, рвали траву вместе с большими кусками коры, поскольку он приземлился между двумя огромными корнями.
– Ходу, дон Баррехо! – крикнул гасконец и пустился прочь во весь дух. Он вовсе не хотел быть зрителем этой драмы, потому что после муравьеда ягуар мог напасть на человека.
В течение нескольких мгновений беглец слышал сдавленные хрюканья и мяуканья, потом в лесу опять воцарилось молчание. Американский тигр получил свой ужин.
Минут десять – пятнадцать гасконец, наделенный двумя отличными ногами, продолжил бегство, следя за метками, оставленными быком, как вдруг что-то свалилось ему на спину и веревка сдавила его тело, да так сильно, что перехватило дыхание. Несколько испанских солдат вышли из ближних кустов и окружили его, угрожающе потрясая шпагами, пиками и аркебузами.
Лассо, ловко брошенное одним из солдат, было тут же ослаблено, чтобы не дать бедному гасконцу умереть от удушья.
– Кайманью кровь вам в глотку!.. – выругался гасконец, тщетно пытаясь отыскать свою драгинассу. – Все несчастья посыпались на меня. Кто вы такие и чего хотите от меня? Я же – не бык, чтобы ловить меня при помощи лассо.
Солдаты, а их было человек десять – двенадцать, рассмеялись, наслаждаясь бессильной яростью гасконца.
Аркебузу из предосторожности у него сразу же отняли, лишив возможности совершить безумный поступок.
– Может быть, вы из какого-то собачьего племени? – кричал гасконец, все больше и больше разъяряясь. – О, если бы при мне была драгинасса, я бы заморозил эти усмешки на ваших губах. Tonnerre!..
Командир отряда, старый седоусый сержант с таким же кривым носом, как и у дона Баррехо, услышав это восклицание, вздрогнул.
– На земле есть только один Люсак, и тот находится в Гаскони, – пробормотал он.
Потом сержант приблизился к пленнику, не перестававшему изрыгать проклятия и угрозы, хотя при нем теперь не было даже обычного ножа, фамильярно положил ему руку на плечо и сказал:
– Вы сделали свой гасконский выговор, а теперь кончайте. Ваша честь спасена.
– Да кто вам сказал, что я гасконец? – закричал дон Баррехо.
– Полагаю, что это был сам маркиз де Монтелимар. Хватит ругаться. Следуйте за нами.
– Одну минуту, сержант. Вы упомянули про маркиза де Монтелимара, не так ли?
– И что?
– Где находится этот сеньор?
– В нескольких шагах от нас.
Дон Баррехо прикусил до крови губу, его бил озноб. Этот кабальеро, который не отразил бы и трех ударов его драгинассы, внушал гасконцу настоящий страх.
«Полная катастрофа, – подумал он. – Попробуем половчее выбраться из этой ямы».
Старый сержант, не сводивший с пленника глаз, взял его за руку и грубо сказал:
– Идем. Мы и так много болтали.
В стене зелени был небольшой проход, что-то вроде галереи, проделанной, вероятно, ударами шпаги. Солдаты вошли туда и через полсотни шагов оказались на маленькой полянке, окруженной высокими деревьями, почти полностью задерживавшими солнечный свет.
Двое солдат хлопотали над большим горшком, прилаженным к суку дерева, и время от времени раздували огонь.
Но на полянке был еще один человек, который сейчас сидел на стволе дерева и внимательно изучал географическую карту. Это был маркиз де Монтелимар. Увидев подходящих солдат, он оторвался от карты, и довольная улыбка появилась на его губах.
– Кажется, можно вас поздравить с хорошей добычей, – сказал он. – Я уже не раз встречал этого человека. Он должен принадлежать к той троице, которую мы уже несколько дней преследуем.
Дон Баррехо отвесил глубокий поклон и сказал:
– Полагаю, вы ошибаетесь, потому что в таверне «Эль Моро», которую я содержу в Панаме уже шесть лет, кабальеро не появляются, хотя мой винный погреб ничуть не хуже прочих.
– Так ты трактирщик!.. – воскликнул маркиз.
– Всегда к услугам вашего превосходительства.
– Таверна «Эль Моро»!.. Тю-тю-тю! Слышал я об ее знаменитом погребе, – с иронией произнес маркиз. – Именно там исчез один из моих секретарей. Больше от него нет никаких известий.
Эти слова вызвали у дона Баррехо взрыв возмущения:
– Сеньор мой, я известен как честный трактирщик и никогда не убивал людей, приходивших ко мне выпить.
– Прошу вас называть меня «ваше превосходительство».
– А вы в таком случае обращайтесь ко мне «дон», потому что если в ваших венах течет голубая кровь, то и в моих ее цвет не меняется.
– Красная?
– Голубая, с долей дворянской крови Рибераков, бывших одно время сеньорами де Люсак.
– И вы стали трактирщиком?
– Точно, стал.
– Чтобы связаться с канальями, которые блуждают вдоль побережий Тихого и Атлантического океанов. Знатное дворянство!
– Tonnerre!.. – взревел дон Баррехо. – Я – гасконец, а гасконцы никогда не были богачами.
Старый сержант, присутствовавший при допросе, утвердительно качнул головой.
– Не злитесь, – сказал маркиз со своим обычным ироническим спокойствием. – В ваших венах и вправду течет французская кровь, но и в моих тоже, потому что Монтелимар – известное имя в анналах великой нации.
– И вы пошли на службу к испанцам, извечным врагам французов? Ваше превосходительство, я уважал вас, но теперь – нет. От родины не отрекаются.
Маркиз побледнел и в приступе гнева потряс кулаком. Но буря была недолгой: всего на несколько секунд. Почти сразу же к маркизу вернулось самообладание и спокойствие; с презрением глядя на гасконца, он сказал:
– Какое вам дело до того, кем я был: французом, голландцем или англичанином? Теперь я – испанец и служу моей новой родине, дорогой мой дон…
– Баррехо де Люсак, – с готовностью подсказал гасконец.
– Принесите этому господину седло, – приказал маркиз, взглянув на солнце, проглянувшее сквозь просвет в листве. – Осталось еще часа два светлого времени, и кто знает, не отыщут ли солдаты из моего арьергарда двух дружков этого господина, потому как вас ведь было трое, сеньор дон… де Люсак.
– Где?
– Вы поднимались в гору, и мы вас видели.
– Да, когда-то у испанцев были зоркие глаза, поэтому они и открыли Америку, но теперь они ничего не видят. Видно, экваториальное солнце вредно для зрения.
– Вы обнаруживаете присутствие юмора, как мне кажется, сеньор гасконец.
– Зовите меня соотечественником, это будет легче.
– Нет, – крайне резко ответил маркиз, – Монтелимары уже несколько столетий назад вышли из повиновения французской короне.
Солдат принес барабан и знаком указал на него дону Баррехо. Гасконец, которого не покидало хорошее настроение, проверил костяшками пальцев крепость ослиной кожи, потом спокойно уселся, расставив худые ноги и глядя прямо в глаза маркизу.
– Ваше превосходительство, – сказал он, – мое сидение удобнее вашего, и я, чтобы доставить вам удовольствие, готов уступить его вам.
– Мои предки судили своих вассалов, сидя на стволах деревьев, – ответил сеньор де Монтелимар.
– А мои – на верхушке скалы, высившейся на берегу Бискайского залива. Странные нравы были у наших предков. Я бы, например, предпочел удобное кресло с мягкими подлокотниками.
– Вы закончили?
– А в чем дело?
– Закончили болтать глупости?
– Когда ваше превосходительство заговорили о своих предках, я вспомнил моих, – ответил дон Баррехо. – Я ведь тоже дворянин, да и язык у меня есть.
– Вот его мы сейчас и проверим, – сказал маркиз. – Прежде всего скажите, где вы оставили своих товарищей?
– Полагаю, сеньор маркиз, что от этой пары несчастных людей остались только кости. В последний раз я видел моих друзей, когда их окружило стадо разъяренных быков пуны.
– Вы вешаете мне на уши лапшу, сеньор гасконец.
– Лапша у меня на родине не растет, поэтому я не могу ее на вас вешать даже за слиток золота.
– Вы – удивительный человек.
– Почему, сеньор маркиз?
– Я подыскиваю дерево, на котором завтра утром вас повешу, а вы продолжаете шутить! Правда, вы – гасконец, и меня ваша дерзость не удивляет.
Дон Баррехо заерзал на барабане, да так, что заскрипела ослиная кожа, потом сказал с угрозой:
– Учтите, сеньор маркиз, что перед вами крупный отряд флибустьеров.
– Я это знаю.
– И не забудьте, что эти непобедимые воины имеют привычку мстить за своих товарищей.
– Пусть приходят.
– Они уже разгромили позиции, защищавшие холмы. И вы по-прежнему не боитесь этих грозных морских бродяг?
– Члены рода Монтелимар никогда не знали, что такое страх.
– А я хотел бы вас увидеть с толстой веревкой на горле на том самом дереве, что вы ищете, – сказал дон Баррехо.
– Вы слишком нагло себя ведете.
– Ну, я ведь, в сущности, всегда был отчаянным дуэлянтом.
– Однако мне кажется, что ваш язык в ловкости не уступит рукам.
– Этого вы во мне не подозревали.
– Сейчас вы должны кое-что проделать.
– Что именно, сеньор маркиз?
– Отправиться спать, чтобы лучше подготовиться к большому путешествию, которое предстоит вам совершить завтра, на восходе солнца. Сколько бы негодяев, поклялся я, не попало мне в руки, им не уйти от заслуженного наказания. И я сдержу свое слово.
Дон Баррехо слегка побледнел, но все еще не признал себя побежденным.
– Французский дворянин убивает другого французского дворянина! Уж не ягуар ли вы?
– Я вам уже говорил, что стал испанцем и перед своей старой родиной никаких обязательств не имею. Идите помолиться за свою душу, потому что, повторяю, завтра вас уже не будет в живых.
– Спокойной ночи, ваше превосходительство, – сказал гасконец, нервным движением кисти стирая несколько капелек холодного пота со лба.
– Привяжите пленника к дереву, возле костра, и поставьте палатку для меня, – распорядился маркиз. – Пусть ничто не нарушает мой сон до того самого момента, когда мы будем вешать этого негодяя.
– Tonnerre!.. – прорычал гасконец, вскакивая на ноги и хватаясь за барабан. – Назвать меня негодяем?
Стоявшие вокруг него испанцы были готовы напасть сзади и воспрепятствовать любому движению.
В мгновение ока несчастного посадили на землю, около корней одной из пальм, и крепко-накрепко обмотали веревкой. А перед ним разгорелся костер, на котором варилось в кастрюле что-то очень запашистое. Должно быть, настоящая олья подрида,[100]100
Олья подрида – национальное испанское горячее блюдо из мяса с овощами.
[Закрыть] в которую положили Бог знает какие растения или корни, собранные в лесу, потому что после длившегося несколько недель преследования продукты у испанцев также были на исходе.
Тем временем сержант с помощью пары солдат поставил предназначенную для маркиза палатку.
Дон Баррехо, немного расстроенный скверным оборотом, который приняли его дела, вытянулся вдоль ствола пальмы, притворяясь заснувшим. Однако хитрец и не думал в этот момент засыпать, учитывая невеселую перспективу быть повешенным на рассвете завтрашнего дня подобно обычному мошеннику. Полуприкрытыми глазами он следил за всеми движениями старого сержанта, настойчиво и мучительно спрашивая себя, – между одним зевком и другим, – не найдется ли случайно, в последний момент спаситель.
Сержант тоже не терял его из вида. Когда его товарищи переставали обращать на пленника внимание, он тайком подавал гасконцу знаки, и явно не враждебные.
– А вдруг он тоже гасконец? – задал себе вопрос дон Баррехо, и в нем начала возрождаться надежда. – У него ведь тоже характерный для наших краев нос.
Варево было наконец готово; его сняли с огня, и черноватое месиво, основой которого являлись грибы и лук, разлили по грязным котелкам, несколько дней, должно быть, не знавшим воды.
Дон Баррехо, никогда не страдавший отсутствием аппетита, скромно оказал честь этой бурде. Одновременно он ощутил острую зависть к маркизу, которому подали дикого кролика, обильно умащенного соусом, и де Монтелимар вкушал его перед своей палаткой. Его превосходительство, разумеется, не желал делить общую пищу с солдатами и, кажется, лучшие кусочки приберегал для себя.
Когда ужин закончился, испанцы, не слыша в лесу никаких звуков и будучи уверены, что никто их не потревожит, хотя флибустьеры и находились недалеко от них, собрались около дымящих костров, которые разожгли, чтобы держать на расстоянии диких зверей, из охапок свежих листьев, и расположились ко сну.
Маркиз еще раньше удалился в свою палатку и спокойно переваривал кролика.
Дон Баррехо, от которого ничто не ускользало, с некоторым удивлением увидел, что первым на стражу заступает старый сержант.
Солдат сначала накрыл товарищей охапками листьев, чтобы уберечь их от ночной сырости, а может быть, и с какой-то иной, тайной целью, уселся возле костра, горевшего подле гасконца, и принялся раскуривать трубку, держа аркебузу на коленях.
Казалось, он ждет случая обменяться парой слов с пленником, потому что время от времени он внимательно поглядывал на своих товарищей, растянувшихся на листве, и каждый раз, когда кто-нибудь из них шевелился, дон Баррехо слышал произносимые вполголоса проклятия и видел, как сержант затягивается порывистей.
В сумерках трещали крупные лесные сверчки, мрачно выли койоты, помесь волка и лисы, волны сверкающих светлячков сталкивались со стволами деревьев, создавая восхитительное зрелище. Издалека временами доносилось чье-то рычание, и невозможно было определить, какому животному оно принадлежит. Этот рык заглушал все прочие лесные звуки.
На маленькой полянке уже похрапывали. Солдаты из немногочисленного эскорта маркиза де Монтелимара, устав после долгого марша, спали как сурки, выставив к небу животы и вытянув ноги к огню.
Старый сержант поднялся, не выпуская аркебузы из рук. Он обошел вокруг палатки маркиза, тщательно прислушался, поглядел на своих товарищей, побежденных непреодолимым сном, и подошел к дону Баррехо, который, естественно, не имел никакого желания засыпать или бормотать молитвы. Присев на траву, сержант спросил вполголоса:
– Де Люсак, вы сказали?
Гасконец, притворявшийся спящим, открыл глаза.
– Да, де Люсак, – ответил он.
– Я считал, что в мире есть только один Люсак, но тот находится в Гаскони, – сказал глубоко взволнованный сержант. – Оттуда вышли лучшие клинки Франции; они привели в изумление Испанию и Германию.
– Так что же вы хотели сказать, добрый человек? – спросил дон Баррехо, у которого чаще забилось сердце.
– Что я тоже родился в Люсаке, – ответил сержант. – Ваши предки владели замком, не так ли?
– К сожалению, замок был в плохом состоянии, – вздохнул гасконец. – В семье никогда не было денег на реставрацию. Гасконь ведь никогда не была богатой землей.
– Это я знаю лучше вас, сеньор.
– Так что же вы хотите?
– И вы меня об этом спрашиваете? – удивился старый сержант. – Когда встречаются два гасконца и видят, что им угрожает опасность, они по-братски объединяют свои драгинассы и помогают один другому.
– Тю!.. Еще один гасконец!.. – вырвалось у дона Баррехо, задышавшего полной грудью. – Во второй раз встречаю гасконца в Америке.
– И вы когда-нибудь обижались на первого?
– Никогда!..
– Владельцу замка Люсак не придется обижаться на одного из своих старых вассалов. Случится желаемое: вас завтра утром не повесят.
– И я считал, что меня не удавят на каком-нибудь толстом суку.
Сержант, казалось, охваченный сильнейшим волнением, поднялся, еще раз обошел вокруг палатки маркиза, посмотрел на своих товарищей и молча развязал связку аркебуз, положив их перед доном Баррехо.
– Не знаю, что будет, – сказал он пленнику, разрезая ножом путы, привязывавшие того к дереву. – В любом случае, не думайте обо мне. Гасконцы всегда сумеют выпутаться из самых опасных ситуаций, даже при самых сложных обстоятельствах.
– Что я должен делать?
– Бегите в лес, сеньор мой, и разрядите все эти аркебузы в воздух. Пока я подниму тревогу, вы будете далеко. Скажу вам, что в окрестностях находится около трехсот испанцев; их ведет за собой хорошо натасканный мастиф. А теперь приведите себя в порядок и помните, что даже гасконцам в подобных случаях судьба дважды не улыбается.
Дон Баррехо поднялся.
– Вот моя рука, дружище, – сказал он. – Никогда не забуду, что тебе я обязан жизнью. Если ты в один прекрасный день вернешься в Люсак, поклонись от меня башне, которая все еще должна возвышаться над замком моих предков, если только не рухнула.
Он взял шесть ружей, которые его соотечественник сложил у его ног, кивнул на прощание головой и спокойно (по крайней мере, на вид) ушел.
Старый сержант тем временем бросился на землю, притворяясь спящим.
Через несколько минут в лесу один за другим прозвучали пять ружейных выстрелов. Дон Баррехо изображал атаку на маленькую полянку, стреляя между тем в воздух, чтобы не поранить своего соотечественника.
Эхо первого выстрела еще не улеглось, когда раздались крики старого сержанта:
– К оружию!.. Флибустьеры!.. Спасайтесь!..
Дон Баррехо услышал эти крики, ругательства, потом – суматоху и поспешные команды; наконец, раздался выстрел из пистолета, как это показалось гасконцу.
– Ну а теперь, дружище, ходу! – сказал он себе.
И он побежал изо всех сил, отчаянно, наобум, отыскивая тут и там проходы и не всегда находя их.
Внезапно впереди замаячила бледная тень, за которой виднелась человеческая фигура. Дон Баррехо прямо-таки зарычал и прицелился из последней неистраченной аркебузы.
– Проклятый мастиф!.. – закричал он. – Умри же!..
Вспышка разорвала потемки. За нею послышался жалобный скулеж. Славная собака, которая вела за собой испанский арьергард, упала и больше не поднялась. Гасконец, воспользовавшись страхом, на мгновение охватившим поводыря, сделал четыре или пять прыжков и исчез в лесных зарослях.
