Текст книги "Когда герцог вернется"
Автор книги: Элоиза Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Глава 14
Ревелс-Хаус
29 февраля 1784 года
– Ее светлость во вдовьем доме, – сообщил дворецкий герцогу. – Горничные должны привести его в порядок, и она, похоже, чувствует себя вполне комфортно. Мы развели огонь в кухонной печи. Стены в доме влажные, но печь быстро прогреет их.
Герцог, писавший до этого письмо, отложил перо и запустил пальцы в волосы.
– Правда? Она там из-за вони? Послушайте, Хонейдью, я, кажется, начинаю привыкать к ней.
– Нет, ваша светлость. Просто воздух стал суше, чем утром, поэтому зловоние не так ощущается. Но ночью или завтра утром пойдет дождь – так, во всяком случае, мне сказал мистер Самеролл, садовник.
– Что ж, тогда хорошо, что она ушла из большого дома, – сказал герцог. Вид у него был измученный.
– Герцогиня просит, чтобы вы поужинали с ней во вдовьем доме, – передал дворецкий Симеону слова Исидоры. Он считал, что герцогиня не вернется в большой дом, пока уборные не приведут в порядок. Даже если мистеру Киннэрду удастся найти в Лондоне чистильщиков – а учитывая ту сумму, которую его светлость распорядился на это потратить, нужные люди будут найдены, – по мнению Хонейдью, они не приедут раньше чем через два-три дня.
К тому же дворецкий с некоторой тревогой обнаружил, что его отношение к молодому герцогу становится все лучше, ведь тот работал дни и ночи напролет и начал честно оплачивать все счета. Местные жители только и говорили об этом. Еще год назад Хонейдью не мог найти спелой дыни, не предложив за нее денег, и вот теперь фрукты и овощи поступали со всех сторон.
– Этот мистер Перфью, утверждающий, что он оказал большую услугу покойному герцогу… – заговорил Симеон. – Вы имеете хоть какое-то представление о том, кто это может быть?
Хонейдью поджал губы.
– Понятия не имею, – произнес он после непродолжительной паузы. – Но вот был еще некий Перслоу…
Герцог повернулся к огромной папке, которая лежала открытой справа от него.
– Я уже отметил, что Перслоу вчера были отправлены деньги – за четыре парика, купленных для моего отца десять лет назад. Платить ему отказались, сославшись на то, что парики старомодные.
Дворецкий счел за лучшее промолчать. Но герцог едва заметно улыбнулся.
– Насколько я понимаю, мой отец был похоронен в одном из этих старомодных париков? – спросил он.
– Полагаю, сэр, что где-то здесь должно быть письмо от мистера Уэстби, мастера по изготовлению париков, который и сделал покойному герцогу парик для похорон. Это был его любимый парик.
Улыбка на лице Симеона погасла, и он со вздохом посмотрел на папку.
– Я не нашел письма Уэстби, Хонейдью, – сказал он. – Но в какой-то момент мне захотелось вздремнуть, и я обнаружил, что вместо сломанной ножки под диван подложена целая стопка писем. Когда у вас будет минутка, пожалуйста, попросите слуг унести отсюда этот диван. Его уже не починить.
Только сейчас дворецкий заметил, что обитый бархатом диван с ножками в виде когтистых лап, завалился набок, лишившись одной ножки. Более того, под ним валялся клок соломы, а это свидетельствовало о том, что внутренности дивана тоже начали высыпаться. Хонейдью смутился.
– Прошу прощения, сэр, но ваш отец не стал…
Герцог остановил его, подняв руку.
– Не нужно извиняться, – устало промолвил он. – Честно вам скажу: читаю я письмо за письмом, и с каждым из них я все больше убеждаюсь в упрямстве отца, поэтому мне остается лишь восхищаться тем, что вы не оставили своей должности. Я велел Киннэрду удвоить вам жалованье, учитывая, сколько трудностей вам пришлось перенести.
Хонейдью приосанился.
– Благодарю вас, ваша светлость. – Перед его глазами заплясали радостные картинки его будущего: он наконец уйдет на покой и поселится в маленьком коттедже. Однако он тут же вернулся к насущным делам. Ему казалось весьма странным, что герцог и герцогиня вроде бы и женаты, но в то же время еще не женаты. И это не говоря уже о том, что они, без сомнения, спят в разных комнатах.
Стало быть, необходимо сделать все, чтобы они сошлись.
– Ее светлость попросила подать ужин во вдовий дом, – сообщил Хонейдью. – Я поставлю прибор и для вас.
Герцог кивнул. Но потом, когда дворецкий уже выходил из комнаты, он оторвался от своих бумаг и сказал:
– Только не забудьте пригласить и Годфри.
Годфри? Приглашать тринадцатилетнего подростка на интимный ужин супругов, которых связывает столь странный брак? Такого Хонейдью одобрить был не в состоянии.
– Сначала я выясню, сможет ли молодой господин присоединиться к вам, – промолвил дворецкий, который был готов поклясться в том, что Годфри будет очень занят.
– Да нет, конечно, я свободен, – раздался звонкий голос паренька из другого конца комнаты.
– Лорд Годфри?
Над затерявшимся в полутьме диваном показались каштановые кудри подростка.
– Я ведь даже еще не познакомился с герцогиней, – сказал он.
– А я и не знал, что ты здесь, – с улыбкой глядя на брата, промолвил Симеон. – Еще часок – и я вытащу тебя на пробежку по местным дорогам, Годфри.
Потерпев поражение, Хонейдью поклонился и ушел.
Глава 15
Вдовий дом
29 февраля 1784 года
Исидора тщательно готовила свой коттедж к приему гостей. Небольшая армия горничных отмывала его от пола до потолка. Потом Исидора отправила двух наиболее надежных из них в большой дом – поискать что-нибудь из мебели.
Ко второй половине дня кукольный домик стал немного удобнее. Повсюду в комнате горели свечи.
Вместо любимых покойной вдовствующей герцогиней громоздких кресел в коттедже поставили стулья с мягкой обивкой. На столе появилась ваза с цветами, которые Исидора срезала в саду, а постель (достаточно широкая, чтобы на ней уместились двое) была застелена белоснежным бельем и завалена подушками.
Конечно, это все еще был кукольный домик, но уже до блеска отмытый и уже благоухающий сиренью (благодаря очень дорогим духам), так что здесь появилось ощущение комфорта.
И еще дом вполне годился для обольщения.
Лакеи принесли маленький обеденный стол, и Исидора заставила их несколько раз передвинуть его, прежде чем решила, что самое подходящее для него место – угол гостиной, где они с Симеоном смогут поужинать в таинственном интимном полумраке.
Она отправила Хонейдью предполагаемое меню ужина, включающее в себя и специи для горячего винного напитка, который собиралась сама приготовить на огне.
Она уже представляла, как это будет: герцог появится в распахнутом камзоле, с рассыпавшимися по плечам волосами, а она предстанет перед ним в образе безупречной, тонкой и желанной жены. Если он мечтает, чтобы его жена была покорной, изысканной англичанкой, она станет именно такой.
Все это напоминало Исидоре одну из ее любимых пьес, которую она любила перечитывать и в которой вот-вот сыграет свою роль. Укрощение дикаря…
Опустившись в ванну с горячей водой, Исидора немного переиначила историю, и теперь ее действующими персонажами стали трепещущая невинная невеста и дикий король пиратов.
Наверное, такое должно понравиться Симеону. И ему наверняка захочется поверить во все это. Вспомнить хотя бы, как он отреагировал, узнав, что она никогда не занималась самоудовлетворением.
Исидора почувствовала, что улыбается. Похоже, все будет замечательно. Она придумывала фразы, которые обязательно произнесет при нем: «Боже мой, какой он огромный!» Или лучше сказать: «Какой ты огромный!»
Каковы же правила этикета для таких вещей?.. А может, ей стоит вздрогнуть, закрыть глаза рукой и застонать: «Нет, нет, нет!»?
Само собой, дикий пират быстро преодолеет сопротивление нежного цветка. А суть в том, чтобы сделать вид, что ей это не доставляет удовольствия.
Или лучше притвориться испуганной?
Симеон не сумасшедший. К тому же она почему-то верит в то, что в постели он и в самом деле не оплошает. Он странно одевается. Но на вид он настоящий мужчина. Признаться, представляя его без одежды, Исидора не боялась, а как раз наоборот.
Выйдя из ванны, она взяла полотенце, которое при готовила для нее Люсиль. Все, что нужно, – это лишь слегка пофлиртовать с ним, пока он не почувствует себя свободнее. Ну а потом она запустит в дело свою версию о хрупкой английской розе, и, надеялась Исидора, в этот момент Симеон превратится в необузданного пирата и все ее проблемы будут решены.
Глава 16
Гор-Хаус, Кенсингтон
Лондонская резиденция герцога Бомона
29 февраля 1784 года
– Чем ты хочешь заняться сегодня вечером? – спросила Джемма, глядя через стол на своего мужа. – Нас пригласили к леди Феддрингтон на суаре в честь визита прусского принца, герцога Фердинанда Брунсвика. Можем отправиться и на музыкальный вечер, который устраивает леди Колмондели. Разумеется, есть еще и спектакль «Как вам это нравится», который мы обсуждали на прошлой неделе. Все женские роли там играют мальчики.
Отложив салфетку, Элайджа встал и, обойдя вокруг стола, подошел к Джемме. Она вопросительно смотрела на него. После обеда он стал выглядеть немного лучше, однако для его возраста он слишком изможден и худ.
– У меня нет настроения смотреть на мальчиков, которые будут скакать по сцене, – промолвил он и, взяв Джемму за руку, помог ей встать, – но я буду счастлив сопроводить тебя на любой из вечеров.
Джемма недоуменно заморгала. Она была абсолютно уверена в том, что он откажется, сославшись на работу. На необходимость читать те документы, которые он вечно читает, даже за обеденным столом.
– Ты хочешь сказать?.. – нерешительно спросила она.
Бомон протянул ей руку.
– Я решил не работать по вечерам, – заявил Элайджа. – Так что я в полном вашем распоряжении, герцогиня.
– О! – только и смогла выдохнуть Джемма, правда, весьма неуверенно.
Они направились в гостиную.
– Я полагаю, лучше всего пойти на званый вечер, – подумав, приняла решение Джемма. – Я бы хотела потанцевать. – На ней было новое платье – изящный туалет из узорчатого бледно-желтого атласа с рисунком в виде мелких зеленых листочков. Подол юбки был оторочен двумя рядами оборок, а сама юбка была гораздо короче тех, что носили в прошлом году.
Элайджа с улыбкой в глазах оглядел жену.
– Да, я надела новое платье и хотела бы появиться в нем на людях, – сказала Джемма, подумав о том, что есть все-таки положительные стороны в столь долгом браке.
– Под подолом виднеются твои очаровательные туфельки, – серьезно промолвил он.
– Ты заметил? – Она приподняла ногу, показав ему мысок туфельки. Туфли были желтые, на каблуках, и украшенные прелестными маленькими розочками.
– Желтые розы встречаются чаще, чем такие стройные щиколотки, как у тебя, Джемма, – заметил Элайджа.
– Боже правый! – воскликнула Джемма с улыбкой. – Должно быть, сегодня голубая луна. Ты делаешь комплименты жене! Погоди, дай мне найти веер и сумочку для рукоделия.
Фаул протянул ей и то, и другое.
– Какой милый веер, – заметил Бомон, забрав его у жены. – Что тут изображено?
– Да я как-то даже не посмотрела, – промолвила она, поворачиваясь, чтобы Фаул помог ей надеть плащ.
– Венера, Адонис… Надо же, какое оригинальное прочтение древнего мифа!
Джемма вернулась и встала на цыпочки, чтобы рассмотреть рисунок на веере, который раскрыл перед ней Элайджа.
– Ну да, теперь я вижу… Подумать только, действительно Венера! Боже мой!
– Кажется, она пытается утащить беднягу Адониса в кусты, – сказал Бомон, захлопнув веер. – Откуда он у тебя, Джемма? Ты ведь никогда ничего не покупала, не посмотрев на картинку!
Фаул набросил ему на плечи плащ.
– Нынче модно дарить веера, – сказала Джемма. – Этот мне преподнес Вильерс. Несколько дней назад.
– А я и не знал, что он был у тебя с визитом, – заметил Элайджа.
– Он заходил ко мне, чтобы рассказать о некоторых странных поступках герцога Козуэя, – объяснила она.
Краем глаза она заметила, что Элайджа презрительно бросил веер одному из лакеев. Но из-за этого она останется вечером без веера! Ни одна дама не появляется в свете без веера. Впрочем, она сможет сказать, что оставила его в карете.
Забравшись в экипаж, Джемма нырнула в уголок сиденья. Неожиданно ей пришла в голову поразительная мысль. Вильерс ничего не добьется – ни с помощью веера, ни каким-то другим способом.
Правда заключается в том, что она по уши влюблена в мужа. Дни напролет Джемма проводила в библиотеке, ожидая его возвращения из палаты лордов. Втайне от Элайджи она прочитывала все газеты, чтобы быть в курсе всех событий и иметь возможность поддерживать умные разговоры. Она волновалась, читая отчеты о его выступлениях, и дрожала от волнения, когда утром выяснялось, что днем он будет произносить речь в парламенте.
Само собой, Бомон ничего об этом не знал.
Джемма скорее бы умерла от унижения, чем позволила бы своему мужу узнать, что она безумно влюблена в него.
Она не могла преследовать его, умолять или какими-то иными способами дать ему понять, что он для нее всегда желанен, а ее сердце распахнуто перед ним.
Вот только нужно ли ему это?
Нет, едва ли.
Джемма хотела Элайджу – не так, как это было, когда они поженились, в первый раз, не с тем деланным весельем и энтузиазмом, которые он демонстрировал во время их неуклюжих соитий. Она хотела, чтобы он, герцог Бомон, один из самых влиятельных людей в политике, был у ее ног.
На меньшее она не согласна.
Вильерс будет ей полезен. Они с Элайджей были друзьями детства, а теперь стали чужими людьми. Хорошо. Она воспользуется им. Воспользуется любым мужчиной в Лондоне, который пригласит ее потанцевать, если это вызовет приступ ревности в благородном сердце ее мужа. Но не ревность способна сделать это. Все дело в ней самой, это она может быть более остроумной, более прекрасной и желанной, чем когда бы то ни было.
Глава 17
Вдовий дом
29 февраля 1784 года
Стол поблескивал старинным серебром. Хонейдью передал Исидоре слова миссис Балок, которая пообещала, что еда будет отменной. Дворецкий мрачно намекнул на какие-то распоряжения из недавнего прошлого, но Исидора не стала больше задавать вопросов. Она пришла к выводу, что комбинация блаженного неведения и больших ожиданий – лучшая политика, когда дело касается домашних проблем.
Она надела неофициальное открытое платье из отличного шелка темно-бордового цвета. Впереди на верхней юбке был разрез; ткань по бокам от него отгибалась в стороны, открывая взору нижние юбки из почти прозрачной тафты, а уголки были подвязаны бантами из шелка цвета лесной зелени. Это было очень необычное и очаровательное одеяние, но, возможно, его лучшей чертой было глубокое декольте.
В области груди было много самой Исидоры. Она относилась к этому бесстрастно, считая, что благодаря этому некоторые корсеты под это платье просто не надеть, а в других ей будет неудобно. Но она не была слепой и замечала, с каким удовольствием мужчины глазеют на подобное изобилие. Если Козуэй окажется человеком, которого может очаровать такое количество обнаженной плоти, которое могла бы продемонстрировать хорошая дойная корова, то Исидора готова предоставить ему этот шанс.
Честно говоря, она была почти уверена, что сумеет разбудить мужскую фантазию девственника. Едва прикрытая грудь и вздымающиеся юбки, которые с виду так легко с нее снять, – это шах. Ненапудренные волосы, завитые в свободные локоны, – это два шаха. Капелька соблазнительных духов того сорта, в котором больше чистоты и невинности, чем французского обольщения, – это шах и мат.
Оказывается, те годы, когда она училась оценивать мужскую привлекательность, не прошли даром. Исидора считала вполне возможным, что на герцога, ее мужа, ее женственность подействует, как удар молнии.
Исидора не подготовилась лишь к одному – что в дверях появятся две мужские фигуры. Два девственника. Но когда они оба вошли в переднюю дверь, причем Симеон пригнул голову, опасаясь удариться о притолоку, то у его брата Годфри был такой вид, словно его поразила молния. Годфри, шедший первым, замер на месте, и Симеон ткнулся головой ему в спину.
Он открыл рот. Раздался какой-то странный звук, напоминающий кваканье лягушек в летнюю ночь.
– Добрый вечер, Симеон, – поздоровалась Исидора, делая шаг им навстречу.
У него совсем ума нет? Неужели он не догадался… Похоже, что нет. В его глазах даже не промелькнуло сожаление.
Повернувшись к брату, Симеон сказал:
– Годфри, держи спину прямо! Ты не видел герцогиню много лет, но я уверен, что ты ее помнишь.
Годфри поклонился так низко, что Исидора испугалась, что он не сможет выпрямиться.
Исидора присела в реверансе, но так неудачно, что ее бюст буквально уткнулся в нос Годфри. Его лицо побагровело, и он бросил растерянный взгляд на брата.
– Я очень рада, – произнесла Исидора и наградила Годфри доброй улыбкой, которая так и говорила: «Успокойся!»
Герцог прошел в комнату, которая вдруг стала казаться вдвое меньше. Исидора едва не упала от удивления. Все дело в том, что Симеон… мужчина. Он – самец. Очень крупный самец.
– Какая милая маленькая комнатка, – заметил он, проходя по комнате с таким видом, словно Исидоры здесь и не было.
– Да, действительно милая, – кивнула она, глядя на его плечи. Такие широкие и красивые. Если он даже не поцелует ее на ночь, решила Исидора, это послужит признаком его мужской несостоятельности.
Впрочем, нельзя исключать и ту возможность, что Симеон находит ее непривлекательной. Хотя нет. Такого быть не может.
Симеон отодвинул для нее стул, и она села, внутренне содрогнувшись. Совершенно ясно, что разработанный ею план срывается. Однако когда-то она хвалилась своей способностью спровоцировать любого мужчину на флирт. А флирт – это уже полпути к постели.
Сам герцог даже не заметит, как это происходит, а Годфри получит урок взросления.
Наклонившись вперед, Исидора улыбнулась той улыбкой, которая воспламенила половину Парижа, когда ей было двадцать лет. Разумеется, мужскую половину.
– Расскажи мне о себе, Симеон, – промурлыкала она. – У меня такое чувство, что я мало о тебе знаю. – Опыт показывал, что ни о чем мужчины не любят говорить так подробно и пространно, как о себе.
Симеон положил на колени тяжелую льняную салфетку.
– Я совсем неинтересный человек, – заявил он. – Так что я бы предпочел узнать что-нибудь о тебе. Что ты делала те годы, пока я путешествовал по Абиссинии и другим местам?
Похоже, он достойный противник. Общительный, доброжелательный, абсолютно спокойный, но смотрит на нее так, будто она его няня.
– Я путешествовала по Европе с тетей, – ответила Исидора. – Полагаю, ты помнишь об этом из моих писем? – В ее голосе прозвучала лишь еле различимая насмешка.
Лакей налил в бокалы вина, и Исидора краем глаза заметила, что Годфри пьет с чересчур большим энтузиазмом. Разве мальчики в его возрасте пьют вино? Этого Исидора не знала, потому что обычно подростки его возраста проводят время в школах. Во всяком случае, она точно не видела ни одного из них на официальных обедах.
– Думаю, большая часть твоих писем до меня не доходила, – промолвил Симеон. – Помнится, лишь однажды мой поверенный сообщил, что предпринял какое-то действие от твоего имени.
– А тебе не приходило в голову, что я могу писать о каких-то интимных вещах?
Похоже, ее слова удивили Симеона.
– Конечно, не приходило, ведь мы с тобой даже не были знакомы, – произнес он. – О каких интимных вещах ты могла писать? Разумеется, я отдал распоряжение поверенным внимательно относиться ко всем посланиям из дома и действовать от моего имени. Но никому не известно, сколько идут письма, не говоря уже о том, сколько времени требуется для того, чтобы мои инструкции доходили до Лондона.
– И тебе даже не было интересно, где находится твоя жена?
Помолчав мгновение, он ответил:
– Нет.
Да уж, прямолинейно, ничего не скажешь.
– Мне было интересно, где вы, – вмешался в разговор Годфри. – До сих пор помню, как вы жили в нашем доме, хотя это было совсем недолго.
– Это невозможно! – покачала головой Исидора. Годфри был в том забавном возрасте, когда ноги кажутся невероятно длинными. У него был нос мужчины и глаза ребенка. – Тебе было всего… Сколько? Дело было в семьдесят третьем году.
– Мне было почти три года, – ответил Годфри. – Разве вы не помните, как играли со мной в прятки? Я думал, что вы всегда будете жить с нами.
– Я тоже. – Исидора не видела смысла лгать ему. – Но я так мешала твоей маме, что мы с тетей решили: лучше, если я отправлюсь путешествовать.
Годфри кивнул.
– Слуги еще много лет судачили о том, как вы приезжали, – сказал он.
Исидора приподняла бровь.
У этого младшего брата Козуэя такая забавная улыбка.
– Никто ни раньше, ни потом не называл герцогиню в лицо мегерой.
– Ну вот, – сказала Исидора. – Как хорошо, что тетя согласилась взять меня с собой. И твоя мама избежала множества сердечных приступов после того, как я уехала, – осторожно добавила Исидора. Она вспомнила, что разговаривает с ребенком, который нуждается в наставлениях. – Надеюсь, ты не последуешь моему дурному примеру?
– Да она не такая уж ужасная, – искренне проговорил Годфри. – Честное слово! Правда, она все время переживает из-за денег, поэтому и кажется, что у нее дурной характер.
Наклонившись к Годфри, Симеон похлопал его по плечу – этот жест Исидора оценила как братский.
Вошел Хонейдью, за которым следовали лакеи с блюдами в руках. Все блюда поставили на небольшой стол – как и велела Исидора, задумывая обед, который должен помочь ей соблазнить мужа. Хонейдью кивком головы отпустил лакеев и стал подавать еду сам, в то время как они трое сидели молча. Годфри допил вино, и дворецкий вновь наполнил его бокал, прежде чем вернуться в большой дом. Годфри порозовел, из чего Исидора заключила, что к выпивке он не привык.
В глазах Симеона появилось ленивое, слегка ироничное выражение. Это нравилось Исидоре, особенно учитывая, что обычно мужчины глазели на нее с лихорадочным блеском в глазах, если она оказывала им знаки внимания, тем более когда почти вся ее грудь была открыта.
– А вы с тетушкой жили в каком-то одном месте? – поинтересовался он.
Он явно либо не получал ее письма, либо просто игнорировал их.
– Большую часть времени мы жили в Венеции, – объяснила Исидора, – потому что моя семья из этого города. Но тетя играет на скрипке, поэтому мы ездили по разным европейским столицам, где она выступала при дворах.
– Она музыкант? Вы путешествовали по Европе с музыкантом, который дает концерты? – Теперь у него был удивленный вид.
– У нас всегда было достаточно еды, Симеон. Я говорю это на случай, если ты представляешь себе, что она играла за гроши, стоя на обочине дороги.
– А почему вы не сообщили моему поверенному, что оказались в такой ситуации? Такое не подобает герцогине, и я бы этого никогда не допустил!
Годфри, выпивший уже половину второго бокала, замер, прижимая бокал к губам.
– Вы ездили по ярмаркам? – с интересом спросил он. – Мне нравятся ярмарки. Когда ярмарка приезжает в нашу деревню, мама разрешает мне туда ходить. Помню, там однажды играл уличный скрипач мистер Макгерди. Вы его, случайно, не знаете?
– Нет, я никогда не встречала мистера Макгерди, – ответила Исидора, которая очень нравилась сама себе. – Но, Симеон, неужели ты хочешь сказать, что вернулся бы в Англию, не закончив своих исследований Нила, если бы узнал, что я нахожусь в сложной ситуации?
Он бросил на нее кислый взгляд:
– Я велел своим поверенным помочь тебе, если ты не захочешь вернуться в дом моей матери.
– Может, отправить меня в женский монастырь? – насмешливо спросила Исидора.
На мгновение его взгляд задержался на ее груди.
– Да нет, я не об этом.
Исидора торжествовала.
– А что плохого в том, чтобы спать на обочине дороги? – спросил Годфри. Он допил второй бокал вина и, отрезая себе кусок курицы, оттолкнул ее в сторону – вероятно, координация его движений уже была нарушена.
– Я никогда не спала на краю дороги, – сказала Исидора. И честно добавила: – Слава Богу!
– Не понимаю я эту семью! – воскликнул Симеон, откладывая приборы. – Исидора, у тебя был доступ к деньгам, ты могла взять сколько захочешь. Я не говорю уже о том, что твои родители оставили тебе немалое наследство, так ты еще могла в любую минуту воспользоваться моими деньгами. Так почему вы путешествовали с ярмарками? Почему все так странно относятся к деньгам?
– Мама и не знает о твоих деньгах, – сказал Годфри, поворачиваясь к брату. – Она считает, что у нас нет средств.
– Да знает она все, – мрачно бросил Симеон. – Она просматривает бухгалтерские книги. Просто ей невыносима мысль о том, что деньги можно тратить.
Годфри нахмурился.
– Ты хочешь сказать, что…
Исидора выразительно посмотрела на мужа. У его младшего брата был недоуменный вид ребенка, который понял, что ему все время лгали.
– Ничуть не сомневаюсь, что ее светлость в знак уважения к покойному мужу продолжала вести дела в имении так же, как это делал он, – проговорила она.
Годфри заулыбался:
– Да, конечно! Папа никогда не допускал лишних трат. Он считал это делом чести.
– Не много чести в том, чтобы не платить людям, которые честно выполняли свою работу, – промолвил Симеон.
Годфри снова весь сник.
– Помню, когда я приезжала в ваш дом много лет назад, меня поразила его бережливость. Но как-то мы разговорились с твоей мамой, и она поведала мне, что он считал себя всего лишь хранителем герцогства и надеялся сохранить свое имущество, а не растратить его, как это делают многие вельможи.
Годфри потянулся к боковому столу, на котором стояло вино, но Исидора грозно на него посмотрела, и он опустил руку. Мальчик взял в руку вилку, но спустя мгновение Симеон подлил вина им троим.
– Я был бы очень тебе признателен, если бы ты объяснила мне, как вы с тетей дошли до того, чтобы играть на ярмарках, учитывая твое происхождение, не говоря уже о нашем браке, – произнес Симеон, в голосе которого послышались ледяные нотки. Ясное дело, она виновата в том, что в двенадцать лет не захотела отправиться в женский монастырь и дожидаться там его возвращения.
– Многие говорили, что моя тетушка – одна из величайших скрипачек, когда-либо живших на земле, – сказала Исидора.
Годфри доел курицу, вид у него был немного сонный.
– Тогда, наверное, она играет лучше мистера Макгерди, – пробормотал он. – Хотя он мог играть на скрипке и одновременно на тамбурине. Правой ногой, – добавил он.
– Моя тетя играла только на скрипке.
Симеон снова опустил свою вилку.
– В последние две недели меня не оставляет чувство, что я живу в двух мирах, и эта история служит тому подтверждением, – промолвил он. – Не хочешь ли ты сказать, что на твою тетю был большой спрос и что вы не играли на ярмарках?
– Нет, не играли, – ответила Исидора. – У нее был длительный договор с французским двором, согласно которому она выступала там в пасхальную пору. Знаешь ли, королева Мария Антуанетта очень любит музыку. Моя тетушка выступала перед ней соло в Версале. А иногда она пряталась в большом лабиринте, и дамы искали ее до тех пор, пока не находили по звукам музыки.
– Хотел бы я это увидеть, – сказал Годфри.
– А я хотел бы играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, – заявил Симеон. – Как-то раз я был на индийском базаре. Один старый бродячий музыкант так проникновенно играл там на каком-то инструменте, напоминающем скрипку, что я расплакался.
– Расплакался? – переспросил Годфри, голос которого перешел чуть ли не на крик. – Ты плакал там, где тебя мог увидеть кто угодно?
Симеон улыбнулся брату.
– Нет ничего постыдного в мужских слезах, – сказал он.
«И в том, чтобы до тридцати лет оставаться девственником», – мрачно подумала Исидора.
– А мне кажется, это позор, – заявил Годфри. – Кстати, брат, я хотел бы сказать, что мне стыдно за то, что ты сидишь за столом без галстука. И без жилета. Ее светлость… – Он запнулся на полуслове, но потом произнес: – Ее светлость – герцогиня, знаешь ли. Ты не проявляешь к ней должного уважения. Или ты ее не уважаешь. – У него был немного сконфуженный, но упрямый вид.
Симеон посмотрел на Исидору, словно спрашивая, как быть дальше.
– Ты согласна с моим братом, что размер галстука или его наличие может каким-то образом выражать уважение к женщине? – спросил он.
– Сначала – да, – с улыбкой ответила она. – Ну а потом, конечно же, должно появиться уважение к точке зрения женщины.
Исидора была вынуждена признаться: Симеон, бесспорно, умен. Он сразу понял, о чем она толкует.
– Дело не в том, что я не уважаю точку зрения своей жены…
– Она – твоя жена! – перебил его Годфри.
– Да, но когда дело касается каких-то непредвиденных случаев, ответственность должен взять на себя один человек.
– Непредвиденных случаев?.. – эхом отозвалась Исидора. На ее лице появилась изрядная доля презрения. – О каких это непредвиденных случаях ты говоришь?
– Да о каких угодно, – пожал плечами Симеон. Он поднес к губам бокал, и поверх него заблестели его темные мрачные глаза. – Я побывал во многих серьезных переделках, Исидора, и не понаслышке знаю, что опасность может подстерегать нас где угодно.
– Ну например?
– А на тебя когда-нибудь нападал лев? – спросил Годфри. Язык у него начал немного заплетаться. Он явно очень хотел спать, и, похоже, его подташнивало.
– В последнее время – нет, – ответил Симеон.
– Годфри, ты не хочешь посидеть на моем стуле? – предложила Исидора.
Мальчик устремил на нее недоуменный взгляд, но тут Симеон строго сказал:
– Годфри! – Голос герцога звучал спокойно, но его авторитет у брата был непререкаем.
Спотыкаясь, Годфри перебрался на ее стул, и его глаза немедленно закрылись.
– Это и есть твой пример? – спросила Исидора.
– Полагаю, такой пример вполне возможен.
– Да, но этой ситуации можно было избежать, если бы ты был внимательнее, – заметила она. – Третий бокал вина был для него лишним.
– Это дело мужской чести. Думаю, это первый обед, на котором Годфри смог выпить столько вина. Поверь мне, лучше, что это случилось с ним сегодня, дома, во всяком случае, он получил урок. Куда хуже, если бы он перебрал спиртного на людях.
– Я не согласна с тобой в том, что в каждом браке кто-то должен быть главным, – промолвила Исидора.
– Но бытует мнение, что мужчина должен быть лидером, – сказал Симеон. – Я видел всего лишь несколько семейных пар, в которых дело обстояло наоборот. Один из двух супругов должен взять на себя эту роль.
Заснувший на стуле Годфри тяжело дышал. Уж лучше она займется обольщением, когда в углу комнаты не будет подвыпившего тринадцатилетнего подростка.
Однако Симеон, видимо, был полон решимости подождать с интимной близостью до первой брачной ночи и мог просто уйти от нее.
Она должна что-то предпринять.
Исидора наклонилась к Симеону, чтобы он оценил тяжесть ее груди.
– Ты не скажешь лакею, который стоит за дверью, что Годфри заснул? – спросила она. – Может, Хонейдью проводит его в дом и уложит в постель?
– И герцогиня обо всем узнает, – проворчал Симеон.
