Текст книги "Когда герцог вернется"

Автор книги: Элоиза Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Глава 5

Ревелс-Хаус

22 февраля 1784 года

Отец Симеона редко пользовался своим кабинетом. Он больше любил проводить время вне дома. У Симеона сохранились счастливые детские воспоминания о том, как они днями напролет бродят по сырому лесу в поисках дичи.

Симеон нерешительно вошел в отцовский кабинет и сел за большой дубовый стол. У него было такое чувство, что отец вот-вот вернется к жизни и закричит на него. Симеон помотал головой. Его великий учитель, Валамксепа, научил его тому, как достичь мира с самим собой, контролируя свои эмоции. Он буквально слышал тихий голос этого человека – как он говорит ему о голоде, боли, жажде, страсти… Все эти напасти – не более чем укусы насекомых, терзающих его душу.

Человек идет по жизни по дорожке, которую создает сам. Он не позволит мелочам сбить себя с пути. Уроки Валамксепы позволяли ему оставаться спокойным, когда в племени вспыхивали беспорядки, когда от кишечной лихорадки и яростных песчаных бурь умерла половина его погонщиков верблюдов. Так что это было несравнимо.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Симеон сел и отодвинул в сторону стопку бумаг. Потом он помедлил и просмотрел их еще раз. Чек без даты на покупку кровельных материалов из соломы – вероятно, для починки крыш в деревне. Письмо от владельца коттеджа с просьбой выдать ему зерна. На нем паучьим почерком его матери было подписано: «Выполнено». Симеон просмотрел первые десять – пятнадцать документов. Лишь на нескольких стояли пометки его матери; остальные она проигнорировала.

Гнев – не более чем оборотная сторона страха… Но и то и другое заставляет человека пасть на колени.

Симеон взял еще несколько бумаг и просмотрел их.

Спустя несколько часов он поднял голову и невидящим взглядом уставился на дворецкого.

– Ваша светлость, хотите, чтобы я подал вам легкий завтрак? – спросил тот.

Симеон запустил пятерню в волосы.

– Который час? – поинтересовался он.

– Одиннадцать утра. Вашей светлости следует лечь спать, – неодобрительным тоном проговорил дворецкий.

Неужели он просидел в кабинете всю ночь? Похоже, что так. А на столе все еще остаются огромные стопки документов, требующих его внимания. В четыре часа утра он нашел новый тайник, в котором были письма от разных поверенных, умоляющих оплатить услуги их клиентов, послания от поверенных его отца с информацией о поместье, о капиталовложениях… Единственное, что характеризовало эту стопку, – то, что письма в ней были написаны на вощеной, а не на обычной писчей бумаге.

Неужели мать не ответила на эти письма, потому что ей не нравилась бумага, на которой писали авторы писем?

При одной мысли об этом Симеону захотелось застонать.

– Завтрак, – подсказал Хонейдью.

– Да.

– Без сомнения, вы захотите умыться перед едой, – сказал дворецкий. – Я прикажу лакею приготовить вам ванну немедленно. – Это был не намек. Это было королевское приказание.

– Мне нужно прочитать еще несколько документов, – промолвил Симеон.

Через несколько минут он поднял голову.

– Кстати, Хонейдью, я забыл…

– Сейчас уже час дня, – сообщил ему дворецкий.

Симеон с некоторым удивлением увидел перед собой поднос. Кажется, он съел все тосты и даже не заметил этого.

– Бумаги ждали несколько лет, ваша светлость, – сказал Хонейдью. – Так что еще ночь-другая никакой разницы не составит.

– Для некоторых из них – нет, для многих – да, ведь они написаны еще при жизни моего отца.

– М-да… – Лицо дворецкого оставалось безучастным.

– Но отец не страдал от какой-то долгой болезни, он погиб от несчастного случая с его каретой. Как могло так случиться, что… – Симеон прикусил губу, не договорив фразы до конца. Нехорошо спрашивать дворецкого о том, почему отец перестал отвечать на письма, касающиеся его поместья.

И все же это правда. Невероятно, но, кажется, отец имел привычку не оплачивать счета до тех пор, пока в этом не возникала крайняя необходимость, пока в письмах от поверенных не начинали звучать истерические и неприятные нотки. Теперь он был в этом уверен. Он нашел все письма. Симеон даже думал, что у отца была целая система: он раскошеливался только после четвертого или пятого письма, причем часто он оплачивал счет лишь частично.

Очевидно, торговцы были так счастливы получить хотя бы несколько пенни с одного фунта, что они переставали жаловаться. Это непостижимо! Хотя, возможно, отец находил это вполне приемлемым, имея дело с людьми небогатыми. При этом самого герцога Козуэя едва ли можно было назвать бедняком.

Симеон продолжал листать отчетные книги поместья с аккуратными записями, аккуратно переплетенные. Поместье голодало. Он не мог объяснить, как это случилось и почему. Долгие годы не производились никакие улучшения. Отец много лет назад уволил управляющего поместьем. Но дело от этого не менялось. Он не оплачивал даже самые большие счета и не испытывал при этом никаких угрызений совести.

Почему он так поступал?

Лишь один человек мог ответить на этот вопрос – мать, но Симеон не хотел разговаривать с ней.

– Приехал мистер Киннэрд, ваша светлость, – объявил Хонейдью.

Слава Богу! Отец почему-то не уволил Киннэрда, управляющего его лондонской собственностью, – может быть, из-за того, что он не слишком часто видел его.

– Прошу вас, немедленно приведите его сюда, – сказал Симеон.

Киннэрд вошел и поклонился. Это был высокий, нервный на вид человек с тощим задом, на котором одежда висела мешком.

– Киннэрд! – резко бросил Симеон, подумав о том, что его гость смахивает на полного глупца. А потом к этой мысли добавилась другая: «Этому глупцу я годами беспечно пересылал тысячи фунтов в виде тканей и бриллиантов».

Рука Симеона сжалась под столом в кулак, но когда он заговорил, его голос зазвучал спокойно и ровно:

– Прошу вас присесть, мистер Киннэрд. Простите меня за резкое приветствие. Дело в том, что я серьезно обеспокоен состоянием дел в поместье Ревелс-Хаус.

– Это вполне понятно, – довольно неожиданно заявил Киннэрд.

– Могли бы вы объяснить мне, где можно найти те ткани и другие вещи, которые я много лет кряду отсылал своей матери? – спросил Симеон.

– На восточном складе в Саутуорке, – с готовностью ответил Киннэрд. Вытащив из кармана маленькую черную записную книжку, он открыл ее. – В первый раз вы прислали товары из Индии в 1776 году, ваша светлость. Их сложили на верхние полки склада. По мере прибытия товары переписывали и складывали на такие же стеллажи. В 1779 году мы купили еще один склад, который более тщательно охранялся. Его караулят круглосуточно, все товары сухие, не заражены паразитами.

– Там находятся и камни, и все остальные товары, кроме тканей? – полюбопытствовал Симеон.

– Бриллианты мы получали дважды: они прибыли в Англию в марте 1781 года и в ноябре 1783-го. Ни в одном случае я не счел, что их безопасно хранить на складе. Эти камни я отправил в хранилище лондонского банка «Хоарз». Вот тут у меня депозитные счета, подписанные банковским управляющим, мной и капитанами судов, на которых прибыл груз.

– Мистер Киннэрд, я недооценивал вас, – сказал Симеон. – Признаюсь, что когда я вошел в дом и увидел, в каком он состоянии, мне пришло на ум самое худшее.

Киннэрд огляделся по сторонам.

– Я не могу обижаться на вас, ваша светлость, – кивнул он. – Дело в том, что вдовствующая герцогиня не одобряла мои визиты и не пользовалась теми вещами, которые вы ей присылали. Если вы посмотрите на мои списки, то увидите, что я отправлял полученные от вас сундуки на склад.

Симеон напряженно выпрямился.

– Она объясняла чем-то свое поведение?

– Она весьма упряма, ваша светлость. Я заметил, что такое часто бывает с пожилыми дамами. Возможно, Индия и Африка кажутся ей слишком далекими.

– Насколько я понимаю, она не позволяла вам выполнять свои деловые обязанности, касающиеся ее, учитывая… – Симеон обвел рукой бумаги на столе, – то, сколько документов тут скопилось.

– Нет, ваша светлость, – помотал головой Киннэрд. – Герцогиня сообщила мне, что она продолжит вести дела точно так же, как это делал ваш отец. Я сообщил вам об этом в своем письме, ваша светлость.

– Я получал не все письма, – покачал головой Симеон, опустив невидящий взор на стопки бумаг, которыми был завален отцовский стол.

– Да, ваша светлость, разумеется.

– Что ж, мистер Киннэрд, могу я попросить вас вернуться в Лондон и отправить мне все товары, которые я прислал в качестве подарков? – спросил Симеон. – Отправляйте их прямо сюда. А я займусь оплатой всех просроченных счетов.

Киннэрд откашлялся.

– Я хочу проинформировать вас, ваша светлость, что мистер Хонейдью временами отправлял мне срочные счета, нуждающиеся в оплате, и я позаботился о них.

– Вы хотите сказать, что он воровал их с этого стола и оправлял вам в Лондон?

– Благодаря этому тут можно было вести хозяйство, ваша светлость, – сказал Киннэрд.

Симеону было нелегко согласиться с тем, что мать потеряла рассудок.

– Очень хорошо, Киннэрд, – кивнул он и спросил: – После смерти отца слугам повышали жалованье?

– Нет, милорд. Не повышали даже за несколько лет до этого печального события. Однако я взял на себя смелость делать каждому из них презент в день рождественских подарков, так что выходило, что их жалованье более или менее уравнивалось с тем, какое обычно платят слугам сегодня. И вновь хочу заметить, что это было бы невозможно без неоценимой помощи мистера Хонейдью.

– Как и без вашей, мистер Киннэрд.

– Благодарю вас, ваша светлость.

Симеону хотелось еще раз побегать, однако вместо этого он направился в покои матери и постучал в дверь.

Герцогиня сидела у окна перед небольшим секретером. У Симеона сердце упало, когда он увидел, что и ее стол завален бумагами.

Как она и требовала, он ей поклонился, подождал, пока она протянет ему руку, поцеловал ее, а затем подождал, когда она поудобнее устроится в своем кресле и предложит ему сесть.

Несмотря на то что они находились за городом и не ожидали утренних визитеров, на герцогине был высокий напудренный парик, украшенный крупными жемчужинами.

– Полагаю, ты явился для того, чтобы извиниться передо мной, – сказала она, складывая на груди руки. – Именно так должен поступить сын своего отца.

Когда голос матери стал таким высоким и дрожащим? Когда она стала слегка прихрамывать? Когда так сильно постарела?!

– Мама… – начал было Симеон.

Герцогиня предостерегающе подняла руку.

– Не понимаю, с какой стати ты, герцог, должен обращаться ко мне как школьник?

– Ваша светлость, – поправился Симеон, – меня беспокоит состояние документов в отцовском кабинете.

– Вот об этом как раз можешь не тревожиться, – промолвила она, награждая его милостивой улыбкой. – Я постоянно обо всем забочусь. Меня еще в детстве научили управлять делами в большом поместье, так что с тех пор, как твой отец скончался, я без труда веду дела. В каждом случае я отдавала необходимые распоряжения Хонейдью, так что ты можешь посмотреть все его записи.

– Я увидел много неоплаченных счетов, – заметил Симеон.

– Ну да, я не оплачивала те счета, которые сочла абсурдными, – заявила мать.

– Возможно, я не совсем понимаю, что происходит. К примеру, местному свечнику, кажется, не платили больше года.

– Совершенно верно. Но объясни мне, пожалуйста, каким это образом мы могли сжечь двести сальных свечей? Я, знаешь ли, выступаю в роли опекуна твоего же поместья и не могла допустить, чтобы тебя продолжали водить за нос! Одно из двух: либо слуги крали свечи, либо свечник нас обманывал. Как бы там ни было, счет не будет оплачен до тех пор, пока у меня не появится уверенность в том, что все правильно. Твой отец был очень тверд – очень, можешь мне поверить, – когда дело касалось воровства. Он терпеть не мог воров!

– Ну конечно, – пробормотал Симеон. – А не знаете ли вы, матушка, почему он не оплачивал счета поместья? Я увидел в кабинете целые стопки неоплаченных счетов, которые приходили еще задолго до его смерти.

– Неоплаченными оставались только счета воров, – пренебрежительным тоном проговорила герцогиня. – Они дважды нас обманывали – и все из-за нашего титула. Они считают, что воровство сойдет им с рук, потому что наше герцогство все уважают.

Вот в этом Симеон как раз сомневался. Более того, у него были подозрения, что большинство людей, живущих неподалеку, старались не иметь с его семьей дела, потому что знали; что оплаты, возможно, придется дожидаться годами.

– Ну а теперь… я готова услышать твои извинения. – Она выжидающе посмотрела на сына.

Симеон никак не мог понять, за что же именно он должен перед ней извиниться. Он откашлялся.

– Как ты похож на отца! – воскликнула герцогиня. – Вечно мне приходилось учить его, что надо говорить в подобных случаях. Ты же пришел ко мне, чтобы извиниться за то, что самым бесстыдным образом показал свои голые ноги не только мне, но и домашней прислуге. А эти люди, между прочим, весьма чувствительны.

– К чему чувствительны, матушка?

– К аморальному поведению и греху, само собой.

– При чем же тут мои голые коленки?

– Ваши коленки, Козуэй, не только непривлекательны, но еще и неинтересны, – вызывающим тоном промолвила герцогиня. – Я абсолютно уверена, что лакеи предпочли бы их не видеть. И я тоже.

– Ну хорошо, а почему это аморально?

– Да потому что мы не должны появляться при простолюдинах без одежды, кроме исключительных случаев. Поэтому таких вещей надо избегать любой ценой.

– Ладно, извини за мои голые колени, – послушно кивнул Симеон. – Ваша светлость, – поправился он тут же, – вы позволите мне взглянуть на корреспонденцию, которая лежит на вашем столе? Вы же явно не успеваете заниматься ею. – Он указал на стол.

Герцогиня приподняла бровь:

– Неужели я похожа на инвалида? Нет? Тогда с чего ты взял, что я захочу, чтобы ты занимался моими письмами?

– Я просто подумал…

– Нет! – резко оборвала его мать. – Что-то слишком много у нас в доме стали думать. Вот Хонейдью вечно о чем-то раздумывает, а я уверена, что это плохо сказывается на его пищеварении. Сколько раз я ему об этом говорила!

Бедняга Хонейдью, подумал Симеон. Вероятно, дворецкий нередко раздумывал над тем, как оплатить счета. От чувства вины у Симеона подвело живот.

– Ну а теперь прошу меня простить, – сказал он, поднимаясь.

Герцогиня поморщилась. Симеон снова сел в кресло.

– Ты не должен вставать, пока я сижу, – заявила она, похлопав себя по груди.

Симеон заскрежетал зубами.

– Мне нужно идти, ваша светлость. Я хочу отдохнуть.

– Что же ты сразу не сказал мне об этом? – Она неловко поднялась. – Ты свободен.

Симеон поклонился и ушел, чувствуя себя разгневанным и маленьким, как… как школьник.

Глава 6

Ревелс-Хаус

24 февраля 1784 года

На следующее утро погода поменялась. Вместе с этой переменой запах в доме стал сильнее и превратился в настоящее зловоние – настолько сильное, что от него было невозможно спастись, оно хватало человека за горло и гнало его прочь из помещения, на улицу. Не сказать бы, что Симеон никогда не чувствовал такой и даже более сильной вони, однако он никак не ожидал, что она будет стоять в его собственном жилище.

Проведя пятерней по волосам, Симеон посмотрел на Годфри.

– Что это такое, черт возьми?

– Ты имеешь в виду уборную? – уточнил Годфри.

– Я знаю, что это. – Ему ужасно хотелось призвать на помощь сарказм, но он слишком устал.

Наклонившись, Годфри заглянул в отверстие.

– Чудовищный запах, – сказал он. – Ненавижу уборные в нашем доме. Между прочим, в уборной для слуг, которая находится за огородом, гораздо лучше.

– Ты хочешь сказать, что все уборные в доме в таком состоянии?

– Да, – кивнул Годфри. – И вонь становится еще хуже, когда на улице влажно или идет дождь. Понюхал бы ты, чем тут пахнет после десятидневного дождя.

– Но тут же ничего не работает, – безучастным тоном проговорил Симеон. – Все необходимо прочистить.

Похоже, Годфри это даже в голову никогда не приходило.

– Не думаю, что Хонейдью отправит сюда кого-то из слуг, – сказал он. – Они же могут не вернуться. Ты знаешь, как мы платим лакеям?

Симеон вздохнул. Ему было отлично известно, сколько нужно заплатить слуге за годовую работу, а в поместье Козуэев им платили едва ли половину этой суммы.

– Лакеи такими вещами не занимаются, – промолвил он. – Возможно, это дело кузнеца или жестянщика.

– Жестянщика? – Казалось, Годфри эти слова просто ошеломили. Без сомнения, ни один из представителей этих профессий долгие годы не прикасался к их горшкам.

– Нам нужна помощь. – Похоже, придется отложить венчание до весны. Симеон снова запустил руку в волосы. Одному Богу известно, что Исидора скажет, услышав такую весть. Не может же он сообщить ей, что его мать стала настолько прижимистой, что уборные в их доме не чистили со времен старой доброй королевы Бесс.

– Так ты считаешь, – неуверенно заговорил Годфри, – что мы вообще-то могли бы иметь нормальные уборные в доме? Ты помнишь Оглеторпов из соседнего графства? Руперт показывал мне их новую уборную. Она из мрамора. Я хочу сказать, не могли бы мы позволить себе что-нибудь в этом же роде да еще и с водопроводом?

Симеон вышел из уборной.

– Годфри, если хочешь, мы можем весь дом отделать мрамором, – сказал он.

Его брат был в том возрасте, когда ноги составляют половину длины всего тела. Он быстро засеменил рядом с Симеоном.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался он.

– У нас огромное голодающее поместье, – промолвил Симеон, опуская глаза на младшего брата.

Глаза Годфри округлились, рот открылся.

– Мама говорила, что мы никогда не должны обсуждать такие вещи, – сказал он.

– Почему?

– Это неприлично.

– А прилично позволить дому барахтаться в помоях, как свинье в летний день? – бросил Симеон. Он не мог критиковать герцогиню в лицо и не мог ругать ее при брате-подростке. Но на факты он указать мог. – Вообще-то наше поместье способно приносить большой доход. Мои путешествия увеличили наше состояние вдвое. Так что мы можем провести водопровод в каждую комнату, хотя я и не уверен, что в этом есть необходимость.

Годфри споткнулся и едва не упал.

Симеон остановился.

– Кстати, а почему ты не в Итоне? – спросил он.

– Мы не можем себе этого позволить, – ответил Годфри. – Я учусь сам с тех пор, как мама уволила моего наставника.

– Что?! Черт!

Оставив оторопелого Годфри в коридоре раздумывать над тем, что он отправится в Итон в конце учебного года, Симеон вернулся в кабинет и сел за стол. Перед ним лежало письмо от мистера Пегга с просьбой оплатить работу, которую он выполнил между 1775-м и 1780 годами. Мистер Пегг подковывал лошадей герцога и отлично чинил кареты. Все Пегги на протяжении долгих лет служили Козуэям, но Симеон опасался, что теперь он не сможет упросить их…

Схватив письмо, он направился наверх, в гостиную матери. И терпеливо прошел все затейливые церемонии, предваряющие обыденный разговор: поклон, поцелуи, просьбу присесть и т. д.

– Ваша светлость… – начал он.

Мать подняла руку.

– Тему для разговора должна выбирать леди, Козуэй, – объявила она.

Симеон стиснул зубы.

– Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что будешь вести себя как подобает, иначе твоя жена может испугаться всех этих твоих странностей, – сказала герцогиня.

– Сделаю все, что могу, – сухо проговорил Симеон. – Завтра я собираюсь поехать в Лондон и извиниться перед ней: боюсь, праздничную церемонию по поводу нашего венчания придется отложить.

– Я отправлю с тобой письмо, – промолвила мать. – Я сообщу ей, что ты переболел мозговой лихорадкой. И ты окажешь мне услугу, если подтвердишь мои слова.

Симеон недоуменно заморгал.

– Мозговой лихорадкой? – переспросил он.

– Ну да, – кивнула герцогиня. – Всем известно, что за границей люди часто болеют мозговой лихорадкой. И это может многое объяснить. – Она наклонилась вперед. – Твоя жена – добрая женщина. Да, не стану спорить: нам было трудно ужиться с ней в одном доме. Она упряма и порой дерзка, да к тому же имеет странную привычку петь. Я пришла к выводу, что мне нелегко, когда она рядом. Однако я уверена, что теперь, когда она стала старше, все будет иначе.

– Мозговой лихорадкой? – повторил Симеон.

– Этим можно объяснить все в тебе, – сказала она. И любезно добавила: – Все. В тебе. – При этом герцогиня взмахнула рукой.

– Во мне?..

– Только посмотри на себя, Козуэй! Ты ничуть не похож на герцога. Выглядишь как какой-то младший управляющий. В тебе нет ничего от истинного аристократа. У тебя черные круги под глазами, а на манжете чернильное пятно. Ты не носишь парик, не пудришь волосы, ты одеваешься неподобающим образом. Да, мне удалось заставить тебя соблюдать правила приличия, когда ты ко мне приходишь, однако я не дурочка какая-нибудь и понимаю, что перед другими ты едва ли устроишь такое же собачье шоу. Иными словами, для того, чтобы вывести тебя в свет, мне необходима какая-то история про тебя. – Герцогиня наклонилась вперед, при этом на всю комнату раздался треск китового уса. – Ты уверен, что не перенес мозговую лихорадку, Козуэй?

Хорошо бы на его месте сейчас оказался Валамксепа, подумал Симеон. Было бы интересно увидеть, что сделает гуру для того, чтобы сохранить спокойствие. В конце концов, чем больше он стал думать об этом человеке, тем чаще ему приходило в голову, что тот разрабатывал свое учение, сидя в шатре. Шатер был чудесным и чистым, к тому же в нем не было ни единой герцогини. В таких условиях нетрудно сдерживать гнев.

– Нет, мама, – процедил Симеон сквозь зубы. – Мне повезло, я не подхватил лихорадку. Все дело в том, что я именно таков, каким ты меня видишь.

– М-да… Так я и думала. – Наступила зловещая пауза. – Поэтому и считаю, что мозговой лихорадкой можно было бы все объяснить.

– Не было у меня никакой мозговой лихорадки!

– Зато теперь есть! – Она указала на стопку запечатанных писем. – Я всем рассказала о состоянии твоего драгоценного здоровья. И хочу, чтобы ты заранее оплатил доставку этих писем, так тебе же будет удобнее. Мои знакомые будут добры к тебе, Козуэй. Знатные люди всегда добры друг к другу.

– Мама, ты можешь объяснить мне, почему счет мистера Пегга, который подковывал наших лошадей и всегда следил за нашими же каретами, так и не был оплачен?

– Пегга? Какого еще Пегга? Кто это?

– Пегги несколько поколений служили кузнецами у герцогов Козуэев, так он, во всяком случае, мне сказал.

– Ах, он тебе это сказал! – усмехнулась герцогиня с видом кошки, готовящейся наброситься на мышь. – Вот оно в чем дело! Все они так говорят, все! И не вздумай ему платить! Пусть сначала покажет тебе свою работу, а до этого не давай ему ни пенни!

– Работа была выполнена четыре года назад, – сказал Симеон.

– Вот что я тебе скажу: если кузнец поработал на совесть, то он может продемонстрировать свою работу и через четыре года, и через пять, и даже через десять! А если он сделал что-то спустя рукава, то нечего ему и платить! Не за что!

– Если ты позволишь, мама, мне нужно вернуться в кабинет.

– Нет, не позволю, я еще не закончила разговор, – заявила она. – Хонейдью сообщил мне, что тебе что-то не нравится в наших уборных.

– Да! Из них воняет!

Герцогиня закипела от негодования, но теперь настала очередь Симеона поднимать руку.

– Они смердят, мама! А все потому, что отец устроил в доме несколько уборных, но ни разу не приказывал чистить их. Я уверен, что трубы лопнули уже много лет назад. Вода не может протекать через них, потому что их необходимо регулярно прочищать.

Лицо герцогини напряглось от ярости.

– Герцог делал все так, как следует! – выкрикнула она.

– Он должен был следить за тем, чтобы трубы чистили раз в год. Хонейдью сказал мне, что отец считал это бессмысленной тратой денег. Не понимаю почему. Зато теперь в результате этого весь дом наполнен отвратительной вонью. Господи, да в герцогском доме стоит более сильное зловоние, чем в бомбейских трущобах!

– Ты не имеешь права разговаривать со мной таким тоном! Герцог провел водопровод в дом из самых лучших побуждений. Но оказалось, что трубы сделаны из плохого материала, который чуть ли не сразу рассыпался.

– Почему же отец не приказал их починить?

– Нет, он требовал, чтобы их чинили, поверь мне!

– Но, надеюсь, за первоначальную работу он заплатил?

– Он заплатил больше, чем требовалось, учитывая качество работы. Ведь дренажная система вышла из строя почти что сразу после установки. Герцог правильно поступил, не дав ни гроша тем негодяям, которые ею занимались.

– Ну да… – Симеон встал, проигнорировав требование попросить на это разрешения. – Надеюсь, я смогу поверить в то, что так оно и было. Прими мои извинения. – Поклонившись матери, он ушел и тихо закрыл за собой дверь.