Текст книги "Утро без рассвета. Книга 2"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Говори, – приказал «президент».

Шило встал, положил руку на стол перед «президентом».

– Клянусь говорить правду и только правду! – дрогнул его голос, После этого он сделал шаг от стола. Заговорил снова: – Буза в бараке началась из-за Гнома, все вы эту паскуду знаете. Принес он пачку папирос и сказал, что получил ее по случаю приезда следователя. Я не поверил. И попросил начальника лагеря, чтоб передал следователю нашу просьбу о встрече. Он пришел…

– Ты по сути говори, – оборвал «президент».

– Я подробно все рассказываю. Как было. Так вот, оказалось, что следователю нужно найти душегуба.

— Он здесь?

– Нет. На воле. Он пришил «суку». А «сука» тот неопознанный.

– Так что ты нам голову морочишь? – вскипел «президент». – При чем здесь мы?

– Так душегуб и жмурик здесь отбывали. Это следователю установить – что два пальца обоссать.

– А зачем нам их раскрывать? – удивился «бугор» барака душегубов. И, указав пальцем с «катафалком» на Шило, сказал: – Тот, кто «суку» пришил, общего врага, доброе дело на будущее сотворил для всех нас, а ты его следователю в руки отдать хочешь, уж не продался ли ты сам?

– Да не собираюсь я никого сыпать. Я решил окрутить следователя. Темнуху напороть. Пусть поищет по всем лагерям.

– Зачем тебе это надо? Зачем тебе следователь? Почему ты его звал, не посоветовавшись со всеми?! – бледнел «президент».

– Бондарев Гному сказал, что тряхнут кентов, оставшихся на воле. Они отколовшиеся, но знают слишком много. Мне нужно, чтобы он их не трогал. Так лучше для нас всех. А обговаривать с вами уже не было времени, когда он в барак пришел. Тут не советоваться, тут самому ушами хлопать нельзя было. Если мы допустим, чтобы следователь взялся за отколовшихся, они нас с головой продадут.

– Что им есть сказать о тебе? – глянул в упор на Шило «президент».

– Мокрые дела мои знают.

– И все?

– Все. Клянись башкой!

– Если сблефуешь, сам задавлю! – Приказал «президент».

Шило замялся.

– Клянись!

– Еще кое-что припрятано. От прежнего. Гнида знает. Выдаст.

– То-то! Так и говори! За свое дрожишь! – не выдержал Мавр.

— Не только для себя. Общак это. Вместе с Шефом сколачивали. Для всех. А насчет мокрого – так не только меня, но и Дубину под новый срок могут подвести.

– Сколько в общаке? – повеселел «президент».

– Немало, – опустил голову Шило. – Деньги, золотишко имеются…

– Так бы и говорил.

– Надо от Гниды уберечь…

– Кроме него, кто об этом знает? – спрашивал «президент».

– Больше некому. Шефа угрохал Дядя.

– Точно?

– Конечно.

– Значит, следователя надо от отколовшихся увести. Нельзя подпускать их друг к другу, – оглядел всех «президент». – Гнида мог трепнуть про общак Дяде. И оба, чтоб сознательность свою доказать, могут расколоться.

– Вот и я думаю сбить его со следов. Пусть ищет жмурика, пока не надоест. А то ненароком на другие дела выйдет…

— Значит, темнуху предлагаешь?

– Да.

– Садись. Мавр, говори!

– Шило тут много напорол. Все в кучу свалил. А нам во всем детально разобраться надо. Коли собрались мы все вместе, – заговорил Мавр.

«Президент», слушая его, одобрительно головой кивал. По душе ему был этот вор. Умен, упрям, смел. Вот такого бы «бугром» поставить над бараком, был бы толк. А Мавр продолжал, не торопясь, взвешивать каждое слово:

– Я не уверен, что «суку», пусть даже сидевшую в нашем лагере, убил душегуб с Колымы. Это не обязательно. Зэк любого лагеря, завидев «суку», старается ее пришить. Виновна она перед ним или нет, – значения не имеет. Знаем, что они по лагерям творили. Но если это знаем мы, об этом знает и следователь. Разве я не прав?

– Прав! – поддержал «президент».

– А раз так, он и сам знает, где надо искать душегуба. Ведь «сука» убит не в лагере – на воле. А значит, у всех кто сидит, – алиби. А все, кто отсюда вышел, – подозреваемые. А отколовшиеся – наводчики на след убийцы. Следователь в этом не хуже нас разбирается. А может и получше некоторых фартовых, – глянул Мавр на Шило и продолжил: – Все он тут брехал. Вам всем известно не хуже меня, что отколовшийся– раз и навсегда теряет право жить за счет общака. Если он посягнет на него – карается смертью. И Гнида это знает. Потому либо общака не существует, и Шило нужно убрать Гниду, либо общак имеется, но в нем половина принадлежит Гниде. А поскольку он на воле и может забрать себе псе, Шило опять же должен убрать его. Но не своими, нашими руками. Чтоб самому чистеньким остаться. И жмурик здесь ни при чем. Я слышал весь разговор нашего «бугра» со следователем. Шило перегнул. Мол, мы сами себя гробим. Какое тебе дело? Разве это разговор? А если душегуб наш? Его выручать надо. Но не так, как Шило.

– А что ты предлагаешь? – хмурился «президент».

– Опознать личность жмурика. Но точно. Без лажи. С доказательствами. А вот с убийцей – запутать. Убедившись на жмурике, ему проще будет поверить нам со вторым.

– А зачем нам это нужно? – рявкнул одноглазый «бугор» барака душегубов. Его одернули. Заставили замолчать.

– Ну, во-первых, – ответил душегубу Мавр, – отколовшиеся всегда много знают и все помнят. Они легко предают. Это на своей шкуре знаю. Лучше пусть следователь по нашей подсказке ищет, чем по ихней. Иначе не сдобровать всем, кто там на свободе остался. О них надо думать. Отколовшиеся продадут всех. Какой нам с этого понт? Зашьются оставшиеся кенты – не с кем будет работать по выходу. И не только мне, а всем. Вот так я думаю.

– Неплохо. Все рассчитано, но объясни, почему ты считаешь, что Шило не для всех, а для себя старался. Насчет Гниды? – нажал «президент».

– Очень просто. Про общак он сказал не сразу. Значит, или скрыл, или выдумал. Что одинаково хреново. А с Гнидой у него свои счеты есть. Тот его бабой был. А потом переметнулся к другому. При чем тут общак? Хотел с ним рассчитаться руками первого же честного вора, который вышел бы на свободу первым после схода. Чтоб тот его по твоему слову пришиб. Вот и все. И воры тут ни при чем, – закончил Мавр.

– Вор в законе – педераст?! – побледнел «президент». И, глянув на Шило, гаркнул:

— Отвечай, падла, как было.

– Виноват. Был с Гнидой. Но не я один. Весь барак. Давно это… Все позабыли… В остальном – набрехал Мавр. Хочет «бугром» стать.

– Заткнись! А про общак я с тобой еще потолкую… Скорпионы проклятые! – «президент», оглядев всех потемневшим взглядом, сказал «бугру» душегубов:

– Давай ты, Циклоп.

– Я думаю, что, дав следователю один конец, веревки, мы; поможем ему во всем деле и этим самым своими руками выдадим ему своего кента. А может, он, убивец тот, покрупнее, чем все мы тут сидящие. Какое нам дело до чьих-то забот? Распутает следователь дело – его счастье. Нет – наша удача. Что касается нашего или чужого кента на свободе, так вот что я думаю: сумел пришить – сумеет и концы спрятать. Нам его не учить. Мы здесь, а он на воле. Ему и козыри в руки. А нам тут нечего думать, как его от подозрений спасти. Нечего головы ломать. Во всяком случае я не намерен никому задницу лизать. А если у Шило и Мавра есть понт, пусть они следователя ублажают. Ему только дай палец. Знаем мы таких, – «бугор» поправил черную повязку на глазу.

– Все сказал? – спросил «президент».

– Да. Все.

– Садись! Ну, а ты, Дубина, что скажешь? Давай, – поднял его «президент». Тот подошел к столу. Положил руку перед «президентом».

– Клянусь говорить правду и только правду!

– Говори!

Дубина отступил. Оглядел всех.

– Говорить-то я не обучен. Не языком работал. Сами знаете. И нынче подкову согнуть могу. Никто меня не осилил. Никто, кроме этих нынешних. Боюсь я их. Просто они говорят. Тихо. Но громко ловят нас. Нынче всех к рукам прибрали. Они у теперешних – крепкие. Со всеми справились. Вот и этот из таких. Узнал я его. И он – меня. Только виду не подали. Яровой это. Не поможем мы ему – сам распутает. Но тогда и нам не сдобровать. По выходе за каждым шагом следить станет. Дыхнуть не даст. Я его знаю хорошо. Может, для всех нас лучше сказать ему все, что знаем. От нас отвяжется и кентов невинных трясти не будет. Ведь может и убийца не наш. Жмурик не ножом убит. Не по нашему. Интеллигент какой-то работал. Гном, когда наколки разглядывал, углядел, что нет ран никаких. А на что нам всяких психов выгораживать? Головы свои подставлять. Яровой, когда за дело берется, все размотает. И побочное. Чего мы не можем знать. Так всегда у него бывало. По своему опыту знаю. Когда я после отсидки на Сахалине вернулся, он уже через год на меня дело в трех томах имел. С ним лучше на чистую… Может, кто знает жмура?

– Сядь, сволочь! – рявкнул «президент». – Заложим давайте! А вдруг его убил такой же мокрожопый, как ты, по слову сильного вора! А мы давайте продадим обоих! Так, что ли? Давайте чужие головы под топор сунем. Так, может, ты волоса с этой головы не стоишь, баба! – разозлился «президент». И, подняв разгоряченную голову, сказал: – Давай ты, Лимузин!

Рыжий, как огненное облако, встал известный всему лагерю разбойник. Он подошел к столу:

– Клянусь говорить правду и только правду!

– Говори!

– О Яровом я тут в лагере от ереванцев много чего наслышался. Но, несмотря ни на что, скажу, что не так страшен черт, как его малюют. Возможно, что словил он вас потому, что свой кент у него в нашей малине имелся. И еще – хреновы воры, не сумевшие пришить следователя. Вы могли только дрожать перед ним. Так вот почему п засыпались. Но при чем здесь душегуб, какого вы желаете увидеть вскоре рядом с собой? Он убил – и на свободе! И не дрожит перед Яровым. И вас ему не закладывал. Ни в чем перед вами не провинился. А вы хотите его продать Яровому. Он вам за это сроки срежет, да? По половинке выпустит! Держите карман шире! Хрен вам всем в зубы! Расплакались тут! Боимся! Ухи вянут слушать! О себе говорите, а не о кентах! Попался сам – о другом ни слова! Сами знаете, что положено за такое, – кипятился Лимузин, прозванный так за то, что имел на воле свою машину.

– Ну а ты что скажешь, Крест? – обратился к нему «президент».

– «Душегубам» хорошо тут трепаться. Они в руках у Ярового не были ни разу. Только по слухам о нем знают. Вот и гонорятся. Хвосты распустили, лярвы. Небось, на поединок в драке не больно с нами выдерживают. А здесь храбрости нашли. С-суки!

– Заткнись! По делу давай! – оборвал говорившего Циклоп.

– Твоим языком худую задницу затыкать, – отпарировал Крест.

– Сядь, лярва!

– Тихо! – грохнул кулаком по столу «президент» и спросил: – Крест, ты по делу можешь сказать?

– Могу!

– Давай. И без этого!..

– Так вот, я тоже скажу, что Яровой раскусит это дело, как орех. Ему не впервой. Но убийца, по всей видимости, из бывших учеников Шефа, значит, будет «малину» сколачивать заново. Надо от него внимание Ярового отвлечь. А как – пусть сход решит.

– Почему ты думаешь, что убийца ученик самого Шефа? – удивился «президент».

– Убил без следов. Так только тот умел. Его учеников беречь надо. Мало их осталось. Вот и считаю, что не о том мы здесь говорим…

– Где ксива? – гаркнул «президент».

Мавр подал фотографию.

– Быстро по кругу пустите, – сказал «президент», глянув и передавая фото «буграм». – Кто знает его – к столу!

Фото загуляло по рукам. В него вглядывались все. Одни – недолго. Другие задерживали взгляд, словно изучали. Третьи улыбались, будто старому знакомому.

– Прикнокали падлу! Так и надо!

– Не жилось тебе, лярва!

– Во мурло отожрал!

– Не видел я его. А то и сам разделался б.

«Президент» ждал, кто подойдет к столу. Но зэки отворачивались. То ли действительно не знали, то ли делали вид…

– Кто узнал?

В бараке затихли голоса. Фото продолжало ходить по рукам.

— Узнавшие – ко мне! – приказал «президент». То ли от окрика, то ли от страха дрогнул спиной старик Лунатик.

– Ты знаешь «суку»?! – впился в лицо глазами «президент». Старик икнул, опустил голову. – Лунатик, я тебя спрашиваю!

– Знаю, – тихо прошамкал старик.

– Иди сюда! Стой! Так, один есть, – «президент» внимательно следил за зэками. Вон еще двое к столу пробираются. Еще один из угла лезет. «Душегубы» озверелыми глазами на них смотрят. Шипят. И если бы не «президент», на куски бы порвали. Но сейчас боятся.

– Живее! Еще кто? – торопил «президент». Около стола уже несколько стариков собралось. Вот фото снова вернулось на стол.

– Что ты, Лунатик, помнишь?

– Я с ним в Певеке сидел.

– Когда?

– До войны.

– Кто он? – спросил «президент».

– Никем не был.

– «Сукой» при тебе стал?

– Нет.

– Что о нем знаешь? – допытывался «президент».

– Он не фартовый.

– За что сидел?

– Не помню.

– Срок какой?

– Больше червонца. Точно не помню.

– А ты, Мина? – обратился «президент» к горбатому старику.

– Знаю я его. Отменная сволочь. «Стукачом» в войну стал. На фронт его не взяли. Статья не позволяла. Так он своих тут изводил. Все выслуживался. Из-за него многие получили дополнительные сроки.

– Он вор?

– Нет. Из интеллигентов.

– За что сел?

– По службе натворил что-то.

– Растратчик?

– Тоже нет.

– Воры не могли его убить, он с ними не контачил, – вмешался в разговор Белая лошадь и продолжил: – Он боялся фартовых. И «душегубов» тоже, своим подличал. Их продавал.

– А фартовые как с ним были? – спросил «президент».

– При мне не обижались.

– Дань он им платил?

– Как же! Аккуратно.

– Ты где с ним сидел?

– Тоже в Певеке, в одном бараке.

— И долго?

– Лет семь.

– Его амнистировали?

– Нет. Сам вышел по истечении срока.

— «Мушку» при тебе ставили ему?

– Да.

– Кто?

– Работяги.

– Кто из них здесь?

– Никого. Освободились.

– «Мушку» ему при мне делали. Я помогал, – выдвинулся вперед щуплый карманник.

– За что? – спрашивал «президент».

– Работяг заложил. Те в картишки играли. На рубаху. Он их продал.

– Кем он работал?

– На собачатнике помогал охране.

– Я тоже эту лярву знаю, – выставился квадратный старик. И, отодвинув в сторону остальных, сказал: – Этот только своей смертью мог сдохнуть.

– Почему? Говори, Краб!

– Он, стерва, я так слыхал, сам не одну душу на тот свет отправил.

– По своей воле или по слову?

– Не знаю.

– Он вор?

– Ну а кто ж просто так убивает? Ясно, фартовый, – ответил Краб.

– Так почему его «пришить» не могли, а только сам мог окочуриться? Или и его боялись? – съязвил «президент».

– Он, стерва, много знал про всех.

– Тем более.

– А убивал не по-нашенски.

– Это еще что за бред? Или сидящие тут «душегубы» не столь опытны, как одна «сука»?! – подскочил «президент».

– Эта «сука» особая, – побледнел Краб.

– Чем же?

– Он на собачатнике работал. Всякие лекарства имел. Собаки их, может, и терпели. А фартовые – нет. Иные дохли…

– Фартовых, значит, губил этот фрайер? Так, так… И они с ним не могли сладить? Забыли, как это делается? Напомнить некому было! Одна «сука» всех воров в страхе держала! И ты среди них был, – потемнел «президент».

– Так убили же его, – попятился Краб.

– Так убили или сам сдох?

– Не знаю, – прятался за спины Краб.

– Куда тебя попятило! А ну, вылазь! – потребовал «президент». Краб высунулся из-за спин. – Отвечай, трус, кого из фартовых эта лярва загубила?

– Я слышал, сам не знаю, – лопотал растерявшийся Краб.

– Тебя ему прикончить надо было! Падла облезлая! «Законник» выискался! «Суки» испугался! Честным вором фартовым его назвал. Гад! Отныне и навсегда запрещаю тебе жить за счет общака. «Бугор»! Эй! Циклоп, перевести Краба в «сявки»! Вывести из закона. На все время. За подлую трусость его! За опозоренное имя касты нашей и звания, какого недостоин этот паскуда! – басил «президент».

Циклоп подошел к Крабу, тот завопил, выставив вперед палец с наколкой «тихая ночь».

– Не шнорись, моя наколка не дешевле циклоповской! Не вы мне ее ставили! Наш «бугор» – в Певеке! Он меня из «закона» вывести может, а не вы!

– Заткнись! Слышал о беде фартовых – помочь им должен был, а не трясти гузном! А ну! Живо! – Циклоп кулаком двинул Краба. Тот, кувыркнувшись, упал в ноги «сявкам». Они молча подняли его. Спрятали от негодующих глаз «президента». Краб плакал от обиды и унижения, пережитого им.

– Ничего, может, остынет – простит.

– Тебе уже немного отбывать. Потерпи. Хорошо служить станешь – с голоду не помрешь, – успокаивали недавнего «законника» слабые бесправные «сявки».

Остальные старики, стоявшие у стола, головы опустили, ожидая своей очереди. Как-то с ними расправится «президент»? Одно ясно – добра от него не жди. Знали зэки лагеря о крутом его нраве, о кулаках. Не только вором прослыл он здесь. Но и отменным душегубом. Все пальцы в наколках. И «веревочка» есть, и «катафалк», и «тихая ночь» и… Даже самый заметный браслет– «повозка». Весь в мелких зубчиках с обеих сторон. На железной дороге по вагонам охотился. Вон скольких в купе навсегда оставил. Что его теперь остановит? Разве только когда-нибудь на этого беса сам сатана найдется. Но когда такое случится! И дрожат у стариков руки мелкой дрожью. Спины и лбы в испарине. Исчезнуть бы куда. Но разве от «президента» скроешься? Он всюду найдет…

– Ну, что трясетесь? Давай, Мокрица! Говори все известное. Да не выкручивайся, не темни! Иначе последние зубы в задницу вобью, – пригрозил «президент».

 – Я этого знал до войны. Вместе в карьере работали. Уголь добывали.

— И ты скурвился! В карьере работал! Вор в «законе»! Ты что же, единственным из нашей касты в Певеке был? Или там все такие были, как Краб и ты?

– Там начальником лагеря Бондарь был в те годы. Он всех, кто не работал, в шизо кидал. На месяцы. А там, сам знаешь, долго не высидишь. Выбора нет: или сдыхать, или делать вид. что работаешь, – вздохнул Мокрица.

– Доберусь я до этого мудака! – налились кровью глаза «президента» при упоминании о Бондареве.

И, повернувшись к старику, спросил:

– Ну и что там, в карьере? Давай, выкладывай начистоту!

– Так, а что? Мужик он был, как и все. Не хуже, не лучше других. Старался не выделяться.

– Письма он получал с воли?

– Получал.

– От кого? – насторожился «президент».

– От матери. Так он говорил.

– А посылки?

– Нет. Не получал, – вздохнул с сожалением Мокрица.

– Чем он тебе помнится? – допытывался «президент».

– Тихий был. Спокойный.

– В каком ранге ходил?

– Дневалил часто. У интеллигентов.

– Почему? – удивился «президент».

– На геморрой жаловался всегда.

– Ишь ты! Явно не наш! – рассмеялся «президент».

– У наших ничего не вываливается. Все прячется внутрь, – усмехнулся «Дубина».

– У тебя верно! Все прячется в одну кишку. Как Ярового увидишь, в собственную жопу спрятаться норовишь, – оборвал его «президент» и, повернувшись к Мокрице, сказал: – Продолжай, куда язык спрятал? Ведь не на допросе у следователя. Перед сходом стоишь.

– Так вот, наколку «Колыма» я сам ему делал. Своими руками.

– Он просил?

– Да.

«Президент» глянул на фото. Сплюнул брезгливо.

– Сколько он тебе за эту мазню дал?

– Теплую рубаху.

– Кол тебе в задницу забить надо было, а не рубаху давать. Кто такие наколки делает? Ни статьи, за что сел, не видно, ни того, кем в лагере был. Ничего о жизни его – никакого намека. А буквы-то – расползлись, как педерастическая задница. Зато загогулин наделал тьму. На каждой закорючке бантики. Уж не напарник ли он твой? – сморщился «президент».

– Нет! Я этим не увлекался, – покраснел Мокрица и, устыдившись вопроса, отвернулся.

— Он что? За бабу сел?

– Нет, он же не с насильниками, с интеллигентами сидел.

– А за что?

– Сказывал, вроде по службе неприятность у него вышла.

– Какая?

– Начальник подстроил.

– А где работал?

– Я так и не понял.

– Он кайфовал?

– Нет.

– Педераст?

– Не знаю, – согнул голову Мокрица,

– В карты, в кости играл?

– Не замечал.

– А что ты замечал, падла? – вскипел «президент».

– Да при мне он «сукой» не был.

– Зато стал ею! Так вот и спрашиваю – в чем причина? Либо проиграл, а платить нечем, либо на его задницу было много желающих, либо по кайфу засыпался и «сукой» стал, – мне все об этом типе знать надо. Ты вспоминай.

– Я все сказал, – вздохнул Мокрица.

– Брешешь! А остальные наколки кто делал? – сверлил старика глазами «президент».

– О том мне неведомо. Сюда переправили.

– Ладно. Садись.

Мокрица, обтерев вспотевший лоб, поплелся к нарам. Там, с часок подрожав, уймет страх. А ночью во сне вес забыть можно.

– Я хочу сказать, – подошел к самому столу весь заросший, как комок шерсти, злой мужичонка.

– Давай, Горилла, – улыбнулся «президент» кенту, любимцу всех фартовых. А в особенности «душегубов».

– Я этого видел перед освобождением. В Певеке.

– А чего молчал? – удивился «президент». И, одернув сам себя, уставился на Гориллу.

– Его интеллигенты с барака выгнали. Воры не принимали. «Душегубы» тоже. Работяги видеть не хотели. На собачатнике жил. Это Бондарь его «сукой» сделал. Я так думаю. На последнем году. До того у него «мушки» не было.

— Точно помнишь?

— Такое не забываем. Хотя был я в Певеке недолго. Да и то больше в шизо, в одиночке канал, но слухом пользовался.

— Кого он закладывал?

— Многих. Но при мне – не фартовых. Те бы с ним разделались. Все работяг. Интеллигентов. А с ними фартовые враждовали, не хотели, падлы, дань платить «законникам». Опять же не все. Иные после шизо умными выходили. Злыми на Бондаря и всех «сук».

– А защиту от них где найдешь, как не у фартовых? Воры за всех умели стоять и управу на каждого найти. Ну, начинали и эти дань платить. Потому, думаю, певекский «президент» запретил зоне «суку» эту трогать.

– А с кем общался этот тип?

– С охраной. Больше ни с кем.

– Значит, Бондаря «сявка», – сказал «президент». Но потом задумался на минуту. И заговорил: —Ты, Горилла, брешешь!

– Нет, как перед мамой.

– А я говорю – темнишь! Если этот фрайер Бондаря «сявка», то Яровой у Бондаря все узнал бы. Тот с радостью выложил бы, что знает и помнит. А Бондарь своих кентов всех в лицо до самого гроба будет помнить. Разве я не прав? Тут что-то не так. Яровой в первую очередь с этим паскудником встречался.

– Бондарь мог смолчать!

– Зачем?

^: – Не хотел сознаваться, что его «суку» убили.

«Президент» задумался на секунду. И… согласился!

– Это закономерно. К такому все давно привыкли. «Сука» служит начальству и за маленькие поблажки творит большие подлости, лишая себя тем самым единственного – жизни. Значит, либо Бондарь не знал жмура, потому что не узнать не мог, либо чем-то сам виноват перед «сукой» в его смерти. И не хочет, чтобы Яровой раскрыл эту мерзость.

– Не знать не мог! – сорвался Горилла.

– Ты уверен?!

– Я этого дьявола помню. Кто ж, как не Бондарь, мог его на собачатник пустить?

– Садись, – кивнул «президент». Горилла ушел.

– Так, кенты, давайте обмозгуем! Я вас всех выслушал. И вот что решил. В любом случае «сука» – слуга начальства. Так я говорю?

– Так! Так!

– И в то же время любая «сука» – враг фартовых! Верно? Ибо продавший работягу рано или поздно заложит и честного вора.

– Да! Верно!

– Любую «суку» зэк помнит и не спутает ни с кем! Так?

– Конечно!

– Каждую «суку», как маму родную, знают и помнят все начальники лагерей! Так?

– Да! Да!

– Все начальники лагерей для нас, фартовых, ничем не лучше самой последней «суки»!

– Верно!

– Все говорившие тут, хоть и блефовали немало, утверждали, что «сука» из Певека. То есть, «шестерка» Бондаря! Верно?

– Верно, «президент»!

– Каждый из нас – враг Бондаря! Так?

– Само собой!

– И враг любой «суки», а этой в особенности еще и потому, что служила она Бондарю. Тот помнит ее и совсем не зря промолчал о ней Яровому. Мы не знаем причины. Но! Следователь не имеет «сук». Работает сам. Как и мы! На допросы лягавых не берет. Значит, он честный. Так?

– Так! Так! – надрывался Дубина.

– Верно! – орал «Крест».

– Прав, «президент»! – кричал Шило.

– Молодец! – потирал руки Мавр.

– Вот я и предлагаю рассказать Яровому о жмуре. Стравить его с Бондарем. Пусть его, хмыря вонючего, следователь тряхнет. Раз жмур – «шестерка» Бондаря, то и убийца тоже бондаревский выкормыш. Убит-то «сука» не по-нашему. Интеллигентно! Чисто! По-ученому. Вот и попухнет Бондарь на «суках». Совсем его из Магадана уберут. А может, еще и с нами в бараке посидит. Ведь если бы «суку» убрал ученик Шефа, Бондарь сам эту мысль Яровому подкинул бы. Знать, у Бондаря у самого рыло в пуху. Вот и подставим его. Но тонко это дело сделать надо. Чтоб за месть не принял Яровой. Сказать все, что помним: о годах отсидки жмура в Певеке. Остальное самому в голову придет. Яровой – мужик с головой, как говорят ереванские «законники». Его многому учить не надо.

– Вот заваруха будет! – гудел Циклоп.

– Ну и светлая голова у «президента», – качал головой Лимузин.

– Хотел бы я эту лярву тут… – выставил макушку лысый педераст.

– Его, падлу, враз проиграть надо, – хохотал Шило.

– Ага! Уж я его бы вначале на ленты, – оскалил единственный уцелевший зуб Мокрица.

– Заглохнуть! Радоваться надо, когда все в ажуре будет! Загодя поддувало только дураки открывают. Давайте все обговорим, – прервал ликование «президент». Все молча согласились.

– Кто пойдет к Яровому?

– Ты, «президент», ты! – заорали зэки.

— Мне нельзя! Следователь знает, что «президент» и начальник лагеря, пусть даже бывший, всегда кровные враги. Они не только на оговор – на все способны друг против друга. Кроме того, если пойду я, он поймет, что мы этому делу придаем слишком большое значение и очень хотим засыпать Бондаря. Пусть пойдет к нему самый незаметный из нас, кому Бондарь ничего плохого не сделал. Лучше, если это будет не «душегуб», не вор в законе, пусть им будет старик, которому сам Бондарь верит. Но он должен быть преданным прежде всего нашим интересам, всей касте.

– Ай да голова! – восторгался Горилла.

– Этим мы отведем от себя даже малейшее подозрение. А на примере Бондаря и новому начальнику лагеря урок на всю жизнь будет, как с нами залупаться! Так я говорю?

– Куда уж лучше!

– Ты – хозяин зоны!

– Я предлагаю послать к Яровому Гнома, – встал Мавр:

– Почему? – прищурился «президент».

– Он уже говорил с Яровым. И расположил его к себе, не без отзывов Бондаря. К тому же кто, как не Гном, меньше других пользуется у всех авторитетом? И старик. И в Певеке был. Бондарь ему доверяет. Сам его Яровому предложил. Зла на Гнома Бондарь не имеет. Гном – тоже.

«Президент» довольно улыбнулся.

– Понял. Все понял, Мавр. Верно подсказал. Значит, так! Предлагается Гном. У кого другие соображения будут? – оглядел зэков «президент».

– Он «сук» изводил, может не поверить ему следователь, – раздалось из угла.

– А кто их не изводил, из присутствующих здесь? Угрохал или помогал тому, какая разница? Все «сук» и «стукачей» давили. На то мы и фартовые, – бурчал с нар отпетый «душегуб».

– Но иные на том не засыпались! – не унимался голос из угла.

– Я жду серьезных возражений, а не склок! – «президент» бросил злой взгляд в сторону говорившего.

Тот вобрал голову в плечи. Замолчал.

– Кто возражает против Гнома? – спросил «президент». Все молчали.

– Значит, решено! Гном идет!

– А кто ему мозги вправит?

– Верно! Надо научить его, что говорить.

– Сам-то он не шибко силен в этом.

– Избрали Гнома вы! Но кто такой Гном сам по себе? Говорить не буду. Сами знаете!

В бараке поднялся дружный гогот.

– Но Гном нам нужен для защиты общих интересов фартовых. А за это не Гном, я в ответе! Я его и надоумлю! Что сказать и как сказать! – ответил «президент».

– Вот это хорошее решение!

– Самое верное!

– Коль Гном недоумок, «президент» ему вправит мозги.

– Тихо! Слушай меня, Шило! Как «бугор» шестого барака, барака фартовых, уважаемых кентов! Сегодня я запрещаю тебе трогать Гнома не только пальцем, а и взглядом. Запрещаю грубости. Ибо он к завтрашнему дню должен пойти к Яровому спокойным.

За ослушание слова моего ответишь «тыквой»! Сам тебе ее скручу, своими руками. Гнома не трогать никому! Усекли? Зарубите себе это на лбу! Ибо в Гноме-засранце – наш интерес. Сегодня он будет обучен. Завтра с ранья пойдет к Яровому. Потом докладывает мне обо всем разговоре. Если все пойдет как по маслу, целый день отдыхать будет. Если срыв – голову сниму на пороге! – говорил «президент».

Голова Гнома повисла бессильно. То ли от слов «президента», то ли недавняя драка дала знать о себе…

– Барахло ему чистое найдите. Чтоб не воняло от Гнома, как от пса. «Сявки», взгрейте ему воды – мурло отмыть. Ведь не «сука». Пусть как положено появится.

– Еще что ко мне имеете? – обратился «президент» к бараку.

Зэки молчали.

– Сход закончен! Гном, за мной! Остальные все поняли? – глянул «президент» на Шило.

– Все понял! Все…

– Смотри мне! – встал «президент» и направился к двери. Фартовые поспешно подвигались. Уступали дорогу «президенту». Тот шел, не глядя под ноги, не смотрел по сторонам. Шел быстро, размашисто. Следом за ним, едва поспевая, трусил Гном. Его подбадривали:

– Не ссы, старик!

– Запоминай все, Гном!

Старик от страха едва держался на ногах. «Президент» словно забыл о нем…

В красном уголке лагеря Яровой и майор забыли про сон…

– Не, сердитесь на Игоря Павловича. В жизни он замечательный человек.

– Не умею я делить натуру одного человека на две разные половины. На житейскую, обыденную и на служебную… Кстати, мундир обязывает к большему, чем пижама. Выражаясь фигурально… А проще– чем свои достоинства сейчас демонстрировать, лучше бы в свое время правильно наладил работу. Ее не заменишь консультациями с ворами. Эти подскажут… ложный след. Стыд! Понимаете? Со стыда сгорал я в том бараке! Своей беспомощностью Бондарев не только меня – всех нас унизил. Завтра же потребую его отстранения от этого дела. Мы не частные детективы, черт возьми! Этот Бондарев всегда вот так с ворами заигрывал?

– В чем-то ваши слова– сама правота. А в чем-то… Бондарев пользовался помощью некоторых зэка, но никогда не лебезил перед ними. И всегда был хозяином положения. Вот тут, в нашем лагере, «президент» имеется. Настоящий хищник. Акула, а не человек. Но для всех зэков он – хозяин лагеря, их жизней, судеб и прочего. Так вот он – ворюга каких мало. И, мне кажется, были у него и мокрые дела, но, наверное, доказать не смогли. Так вот, он уже почти два года на Бондарева охотится. Все не может простить старых обид.

– Каких именно? – Яровой, успокоившись, не скрывал интереса к новой для него информации.

– Вы знаете, что воры в законе не работали раньше. За счет других жили. Вот и этот… Попал он к нам и давай всех на свой лад. Эдакий мордоворот, а не стыдился даже у «сявок» пайку отбирать. Их кровную, заработанную. Вначале мы не знали, от чего это при небольших переохлаждениях умерли двое. Оказалось – от голода. Воры и врача припугнуть сумели. Тот тоже в прошлом зэком был. Ну и приказали ему «бугры» и «президенты» молчать. Под страхом смерти. Тот потом не выдержал. От стыда перед людьми, а может от страха. Сам на себя руки наложил и записку оставил. В ней все сказал. Ну а Бондарев не потерпел конкуренции. Вызвал этого «президента», прочел записку врача. Тот, наглец, глазом не моргнул. Сел так вольно, нога на ногу, и говорит: мол, а как ты думаешь? Жизнь – борьба. Сегодня, пока в силе, я отбираю. А состарюсь – у меня отнимать начнут. Живу – каждой минутой пользуюсь. А что другие не умеют, ничего не поделаешь. Нет сил – умирай. Есть – отстаивай, – майор закурил. И глуша дрожь в голосе частыми затяжками, продолжил: – Он не только у своих ворюг, а и у работяг хлеб отбирал. Посылки тоже. И между своими кентами делил. Это и взбесило Игоря Павловича. Засадил он «президента» в шизо. Одного. На тюремный паек. А тот, скотина, в знак протеста голодовку объявил. Неделю не жрет. Лежит. Десять дней прошло – лежит. Все в одном положении. Умирающего. Бондарев спать перестал. Да и шутейное ли дело – человек тает на глазах. Ну и понимали – сдохни он, не миновать страшенного бунта фартовых. Их в то время полторы тысячи было. А выпусти его, значит, ничего не добились. К тому же эта сволочь со всеми отказался говорить. Прошло еще три дня – не ест. И уже хотел было Бондарев выпустить «президента», признать за ним победу, как вдруг сам решил проследить с денек за шизо. И что вы думаете? Зэки ночью через дымоход жратву этому подлецу опускали. Конвой только дверь охраняет… Вот и жила эта сволочь припеваючи. Ну а на следующий день поставил Бондарев усиленную охрану. Всюду. Через три дня этот гад, как миленький, жрать стал. А когда через месяц из шизо вышел, зло затаил на Бондарева. Тот тоже– не промах. Сколотил бригаду из работяг – кто покрепче. В нее – «президента». Послал их под усиленным конвоем трассу строить. Все работают, а этот гнус сидит. Хоть ты его пристрели. А как обед – больше всех жрет. Ну и разозлилась бригада. Бить боятся. Фартовые отомстят всем. В лагере. Бузить стали. Опять в шизо «президента» кинули. А как вышел– опять на трассу. А он и пальцем не шевелит. Дармоед проклятый. Так пять раз повторялось. Игорь Павлович в то время совсем психом стал. Лагерь на вулкан стал похож. Того и гляди фартовые взорвутся. У всех терпение на пределе было. Уж что только не предпринимали с «президентом». И сюда на беседы привозили. Говорило с ним все руководство лагеря. По-хорошему. А он встанет после всего, пошлет всех в одно место и пошел в свой барак, как и прежде. Пиявка, не человек.