Текст книги "Месть фортуны. Фартовая любовь"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

– И подпалить те дрова! – бросила в сердцах уборщица.

Тракторист хохотнул, уходя. А вскоре, сев в кабину, повел

трактор к зданию комитета. Завернул за угол. И отцепил их. К нему никто не подошел, не выглянули в окно.

Дождавшись, пока трактор скроется за поворотом, вышли из закусочной кенты. Огляделись. Ни одной души на улице. Лишь одно окно в комитете было освещено. Там двое дежурных играли в дурака, отвешивали друг другу звонкие, щелбаны. Кенты, воспользовавшись этим, нырнули за угол.

Задрыга быстро влезла на борт саней, открыла боковые крепления. Корчи и бревна с грохотом и гулом покатились вниз.

Вот верхняя коряга, развернувшись на бревне, съехала с борта, кувыркнувшись, ударила в окно подвала, выдавила стекло. На корягу съехало бревно, надавило на корягу, та заскрипела по решетке и через мгновенье – вдавила ее внутрь.

– Линяй, кенты! – крикнула Задрыга в образовавшуюся дыру.

Растерявшиеся поначалу лесные братья муравьями полезли из окна. Наперев бревном на второе окно, фартовые выпустили всех братов. И, не оглядываясь, скрылись в темноте.

Чекисты, дежурившие на посту, не услышали, ничего не заподозрили, и до самого утра не знали о случившемся.

Фартовые Черной совы, придержав Василия, велели передать Деду, что не считают теперь себя его обязанниками.

Задрыга не дала парнишке вместе с лесными убежать в чашу сразу и настояла, чтобы тот указал дом Семеновны.

Василек не упрямился. Он тут же зашагал к окраине поселка, где жила проводница.

Ее покосившаяся хибара стояла на отшибе, словно пренебрегала соседями. Даже окна домишки смотрели не на улицу, а в болота. Что она хотела увидеть там?

Капка заглянула в избенку через подслеповатое окно. Бабы не увидела. Задрыга прислушалась. Уловила чей-то голос из сарая. Подошла вплотную.

Баба уже подоила корову, закладывала сено в кормушку.

Капка резко открыла дверь. Влетела в сарай вихрем. Выбила из рук вилы, не жалеючи, изо всех сил, сунула ей кулаком в печень.

Семеновна, онемев от боли, открыла рот. Кричать не могла. Сил не стало. Ни защититься, ни вытолкнуть непрошеную гостью, какая, понятно, появилась не с добра.

Капка сшибла с ног согнувшуюся пополам бабу. Ухватив за голову, подтащила к сточной яме, переполненной навозной жижей.

– Хавай, сука! – сунула по самую шею обессиленную проводницу. Та слабо вырывалась, но тут же получала короткие, болезненные удары, парализовавшие всякое сопротивление. Вскоре тело бабы обмякло. Она перестала дергаться. И Задрыга выпустила из рук шею Семеновны. Та лежала не шевелясь, воткнувшись в сточник по плечи.

– По горло нахлебалась! – сплюнула Задрыга и вышла из сарая, закрыв двери наглухо.

Кенты через щели в двери видели, как расправилась Капка с проводницей и немало дивились свирепости и злопамятству Капки.

Почти все они имели за плечами не одну судимость, сидели во многих тюрьмах, зонах и колониях. Много лет фартовали в малинах. Но вот так расправиться с бабой сумел бы не каждый.

Неудивительно, что мороз продрал и сердца, и души. Да, им тоже не раз приходилось мстить, убивать, отнимая жизнь у людей, но смерть сама по себе наказание, тем более – насильственная! Зачем же добавлять к ней глумление?

Фартовые смотрели на Задрыгу, как на черта из преисподней, не имевшего жалости.

– Неужель в Черной сове все такие падлы? – дрогнул Чувырла всем телом и добавил:

– Лесные против этой малины просто дети!

– Паскуда! Верняк! Но как потрафила братам! И доперла ж курва, как высадить решетку? Я б не сообразил! Клянусь волей! – восторгался Капкой Тундра.

– Не фартило бы вам, если б лажанулись с этой свиристелкой! Она из любого шутя душу вытряхнет. Это как два пальца обоссать! – вставил Мельник. И, увидев приближающуюся Капку, умолк.

– Ну, что, хиляем? – сказала так, словно ничего не произошло.

Окраиной поселка кенты вышли к железнодорожному вокзалу и вскоре сели в поезд, уходивший на Калининград.

Утром, когда город еще спал, малина вернулась на хазу.

Шакал провел бессонную ночь. Беспокоился за Капку и кентов. Курил. Глушил кофе и злился, что не смог удержать Задрыгу, не сумел отказать ей. Да и не послушалась бы. Это он видел: Уехала бы сама. Не умеет прощать обид. Не может забывать их. С таким характером тяжело дышать в малине. Но как переломить упрямый норов девчонки, лишенной многого. Приходится возмещать тем, чего не имеют остальные.

Шакал видел, как болезненно переживает Капка, когда смотрится в зеркало и видит свое безобразие, все недостатки:

В ее возрасте девчонки похожи на цветы. Нежные и романтичные. Они любят песни и танцы, жаждут любви, следят за собой. На них оглядываются, по ним вздыхают. В них влюбляются. И, пусть неброски их наряды, каждая девчонка похожа на весну. Задрыга – на обезьянку, заморённую баландой; Ее во что ни одень, увидев Капку впервые, даже фартовые морщатся и матерятся. Мол, страшней этого отродья видеть не доводилось.

Ни яркие наряды, ни дорогие украшения не могли скрасить безобразия Капки. Чтобы находиться с нею рядом, не матерясь, всякий должен был привыкнуть, стерпеться с нею.

Случалось, бухали кенты до одури, но протрезвев от вида Задрыги, бранили весь бабий род, посмевший выпустить на свет такое исчадие ада.

Без признаков пола, злая, как целая свора голодных, бродячих псов, Задрыга была наделена несносным характером.

Шакал, как и все фартовые, понимал, от чего, глянув на себя в зеркало, льет девчонка горькие слезы ночами, в стылую, равнодушную подушку.

Она завидовала кудлатым, пышнотелым шмарам. Эти видели свою, пусть короткую, но весну. Их любили. На Капку даже по бухой боялись оглянуться, чтоб не отбить желание к бабам навсегда, до самой смерти.

Да и жизнь, сама судьба с самого рожденья, обделила девчонку теплом. Вот и стала похожа на свое кривое счастье, впитав все горести в душу и внешность. Став гордостью и стыдом Черной совы.

Когда все вокруг говорят человеку, что он безобразен, даже красавец поверит в это и станет уродом. А тут и усилий не надо было прилагать. Казалось, Задрыга навсегда обречена. Шакал даже радовался такому. Ведь вон сколько переживаний и хлопот доставляют родителям красивые девки. На них все заглядываются. Далеко ли до беды? На Задрыгу никто не смотрел.

Паленый, едва Капка уехала с кентами, отвалил в притон к шмарам. Отвел душу. Думал, что вернутся кенты не раньше, чем через неделю, и не торопился возвращаться в хазу. Бухал по– черному, менял девок одну за другой.

Вместе с ним пришли в притон Фомка и Амба. Лишь Глыба и Шакал не сдвинулись с хазы.

Пахан ждал кентов. Тревожился за Капку. В таком настроении – не до шмар. Глыба – с вечера набрался и по пьянке не решился знакомиться с бабьем, чтобы не лажануться.

Шакал, увидев Задрыгу с кентами в дверях, онемел от удивленья. Старался не подать вида. Пытался понять по лицам, как прошла поездка?

Кенты устали. Задрыга всю ночь не спала. В холодном вагоне промерзла до костей. И теперь у нее зубы выбивают чечетку. Не может сдержать озноб. А потому, выскочив из куртки, тут же попросила стакан горячего чая. Села к батарее спиной. И долго не отходила от радиатора, впитывая в себя блаженное тепло.

– Все в ажуре! – сказала пахану короткое и обжигаясь, пила чай.

Она не сразу заметила, что в хазе нет Мишки и свежаков.

Рассказывая Шакалу о поездке, глянула на койку Паленого, слушает ли он? И не увидев Мишку, осеклась по полуслове. Помрачнела. Поняла, куда подевался кент. Скрипнула зубами, предоставив кентам возможность выговориться, похвалиться. Настроение у Задрыги испортилось вконец.

Шакал увидел эту перемену. Не догадался лишь о причине. По-своему рассудил, отнеся на усталость.

Он велел стремачам согреть завтрак на всех и приготовить постели кентам.

– Два дня кайфа у вас! Кемарьте покуда. Завтра знакомство с местными кентами. А потом – в дела! – пытался растормошить Задрыгу. Но та серела с лица, сжимала кулаки.

Когда кенты легли спать, а пахан решил прошвырнуться по городу, чтобы не мешать отдыху фартовых, Капка выскользнула из-под одеяла и подошла к постели Паленого. Ее трясло от лютой ревности.

Задрыга засыпала всю простынь Мишки толченым стеклом. Насовала под наволочку сушеный папоротник, чтобы маялся с головными болями и встав с постели, валился б от слабости и ломоты.

Ей никто не мешал. И Задрыга, перебрав всю одежду Паленого, ничего не оставила без внимания. Сунула за подклад шапки стекловату, какую взяла на ходу со стройки еще в первый день приезда в город. Обсыпала ею нижнее белье парня. И даже в носки туфлей не забыла сунуть. Решив, как только вернется, вломить ему по самые уши, чтоб места было мало.

Она вспомнила все, чему учил в свое время Сивуч. И ждала, прикинувшись спящей, но Паленый не приходил. К обеду Капка не выдержала и уснула. Она не слышала, как вернулся из города Шакал. Не увидела протиснувшегося в хазу Амбу. Тот долго удивлялся скорому возвращению кентов, но будить их, расспрашивать о чем-либо не решался, ждал, когда сами проснутся.

Проспала Задрыга и возвращение Паленого. Тот пришел под вечер. Навеселе. В хорошем настроении.

Он поделился с Глыбой своими впечатлениями о посещении притона. Сказал, что шмары здесь горячие, знатно бухают, умет ют утешить любого фартового и приглашали его не обходить притон.

Узнав, как съездили кенты, и вовсе расслабился. Значит, все путем, и лесные братья уже на воле, выходит, и самому можно перевести дух после крутой попойки и бессонной ночи.

Мишка, послонявшись по хазе, решил вздремнуть. Но едва коснулся постели, с воем взвился к потолку, хмель, как рукой сняло, ни в одном глазу его не осталось. Зато весь бок в мелких осколках стекла. Кровь сочится по телу, а на койку присесть страшно.

– С приездом, Задрыга! – прорычал в сторону спящей девчонки, поняв, что кроме нее никто не мог подстроить ему такое.

Шакал, увидев на простыни Паленого слой тертого стекла, головой покачал озадаченно, подошел к Задрыге, схватил ее, спящую, за шиворот, тряхнул, поставил на ноги. Спросил коротко:

– Чего к кенту прикипелась, шалава? С хрена его дергаешь, падла? На что изводишь?

Капка, увидев Мишку, вмиг проснулась. Лицо исказило злобой. Она хотела поддеть его на кулак. Но пахан опередил, отшвырнул от Паленого, какой тоже держал кулаки наготове.

– Ты что? Втрескалась в него?! – не верилось пахану в собственные слова.

– Кому он сдался, потрох гнилой? – скривила в усмешке тонкие губы и добавила:

– Ненавижу кобелей! Такие в малине – помеха!

– Чего? – не поверили в услышанное кенты и уставились на Капку удивленно:

– Кентуха! Да у тебя не иначе, как крыша поехала или тыква сгнила? Ты чего вякаешь?

– Заткнитесь, паскуды! – огрызнулась Задрыга, не оглянувшись на фартовых.

– Ты как это с нами ботаешь? – начали возмущаться законники, вставая с постелей.

– Трехай, какая муха тебя укусила? – начал догадываться Глыба об истинной причине внезапного бешенства Капки.

Та, отвернувшись к окну, не хотела ни с кем разговаривать.

Она боялась, что выдаст себя внезапными слезами, уже подкатившими к тазам.

– Колись! – подошел Шакал вплотную и повернул Задрыгу лицом к малине.

Капка осталась один на один со своей бедой, о какой она не могла сказать вслух никому.

– Если ты влопалась в Паленого – вон из малины! Хиляй на все четыре и посей о нас память! Мы тебя сами из закона выведем! Секи про то! Паленый – не баба! И шмары никому не заказаны! Сколько осилит, столько имеет. Он из своей доли за них платит! Тебе что до него? – возмущался Шакал, буравя Задрыгу злым взглядом. Та молчала.

– С чего взъелась на кента? Зачем на него наехала? – не понимал Мельник.

– А ты захлопнись! – огрызнулась Капка зло.

– Короче! Еще припутаю на шкоде, сам отмудохаю стерву! Да так, что мало не покажется! – пообещал Мишка Задрыге, не пожелав узнать причину.

Он о ней давно догадался. Но не хотел верить, что это маленькое чудовище избрало именно его.

Мишка щадил Капку, помня, сколько раз у Сивуча помогала. Но и дралась с ним чаще, чем с другими.

– Хиляй! Вытряхни стекло! Да хорошенько! – сунул ей в руки свернутую простынь. Задрыга не двинулась с места.

– Ты что? Съехала с катушек? Отваливай! – рванул за плечо. Капка подошла к своей постели. Легла, укрывшись с головой. Плечи дрожали. Она не смогла больше сдержать слезы.

Никто ее не понимает и не любит. Никому она не нужна, плакала, заглушая рыдания подушкой.

Мишка вытаскивал из тела стекло. Ругался тихо. Шакал молча злился на него и на дочь.

Выковырнув стекло, Паленый решил переодеться. Хотел сходить в магазин. Но тут же почувствовал зуд и боль. Оглядел рубашку, приметил тонкие волоски стекловаты, догадался сразу, что Задрыга пересыпала ею всю одежду. И вскипел, подскочил к Капке с бранью. Та, приоткрыв одеяло, оттолкнула его ногой, обозвала грязно.

– Думаешь, я посмотрю, что ты дочь пахана? Выкуси! – отмерил по локоть и вытащил девчонку из постели.

– Курва треклятая! – замахнулся Паленый и тут же отлетел к стене от встречного, внезапного удара.

– Схлопотал? Вот и закрой шайку! – услышал над самым ухом.

– Пахан! Так не пойдет! Угомони свою стерву! Иначе за себя не ручаюсь! – потребовал Паленый.

Шакал глянул на дочь строго. Ничего не сказал. Но Задрыга утихла вмиг. Поняла, перегибать, испытывать терпенье пахана дальше – уже опасно. Можно нарваться на крупную неприятность. Чтобы немного успокоиться, она вышла на улицу, подышать свежим воздухом. И незаметно для самой себя медленно пошла по улице, к центру города.

Она не сразу приметила спустившуюся ночь. Шла, глядя под ноги. Потом стала вслушиваться в голоса людей, вглядываться в лица.

Даже Сивуч учил – приехав в новый город, не мылься в дело сразу. Для начала – оглядись, обнюхайся – куда влип? Стоит ли фартовать – видно по людям. Коль хари у людей сытые да холеные – повезет и фартовому. Если рожи горожан злые и серые, смывайся законник, пока пятки целы…

Капка не видела лиц. По улицам шли молодые парни и девушки. Смеялись, пели звонко. Проходя мимо Капки, кто-то задел ее ненароком. Задрыга только хотела отматерить, парень приостановившись, извинился. Улыбнулся открыто, весело. Так, что язык не повернулся обозвать его.

Капка смотрела на парня. А тот, уходя, оглянулся, приветливо помахал рукой. И Задрыга, сама не зная отчего, сразу повеселела.

– Видно, не такая уж безобразина, коль этот пижон улыбался мне и просил простить неловкость. Значит, есть во мне то, с чего оглянулся! – обрадовалась фартовая.

Настроение сразу поднялось. Капка мечтала отомстить Мишке за притон.

– Вот закадрю назло с каким-нибудь хахалем. И на глазах у Паленого буду лизаться до упаду! Пусть бесится! – мечтала Капка.

– Ага! А меня за шашни с фраером из малины и закона пинком под жопу выкинут! Вот и лизну! Пахан еще и добавит, открутит колган, вякнет, мол, такою появилась на свет! – осекла себя Капка.

– Эй! Пацанка! Мороженое хочешь заработать? Отнеси записку! – позвал Задрыгу какой-то парень с букетом роз в руках.

– Некогда мне! – буркнула в ответ, не послав матом вслух.

– Чего меж ног мотаешься? Рановато на панель вылезла! А ну! Шмаляй, конкурентка сопливая! – схватила ее за шиворот шмара.

– Иди в жопу! Я не блядь! – оттолкнула ее Задрыга. И тут же почувствовала, как кто-то рядом взял ее под руку. Вкрадчивый голос предложил тихо:

– Пошли, красотка! Куплю вина и на всю ночь, конфет – самых лучших!

– Отвали, падла! Не то жевалки из сраки доставать будешь! – ответила Задрыга.

– Не хочешь? Когда приспичит, меня здесь найдешь! – услышала вслед.

Капка вошла в небольшой, заснеженный скверик. Присела на скамью, улыбаясь. Ей приятно было осознавать, что к ней пристают, стали замечать, пусть и впотьмах, но не путают с мальчишкой. Значит, и она начала взрослеть.

– Скучаем? – услышала за плечом и оглянулась резко. Седой старик выгуливал собаку. Присел неподалеку. С интересом разглядывал Задрыгу.

– Зачем так поздно гуляете? Не боитесь?

– Кош? – рассмеялась Задрыга.

– Ну, мало ли теперь всяких по городу ходит? А вы такая хрупкая!

Задрыге было приятно услышать такое. И слово за слово, разговорилась со стариком. Он оказался очень интересным человеком. И Капка, вспомнив прежнюю выучку, держалась вполне пристойно.

Старик знал много интересного о городе, людях. Особо заинтересовала Капку история с Янтарной комнатой, какую уже много лет разыскивают, но никому пока не повезло.

– Может, твои ровесники окажутся счастливыми, и вы найдете ее. Ведь комната эта – наша реликвия! Наше наследство. Эх, если б мне хоть одним глазом взглянуть на нее!

Старик всю жизнь прожив в разъездах. Видел и знал многое. Капка слушала его с интересом, впитывая в себя новые познанья. И сделала открытие, что фраера, не гляди на нехватку башлей, дышат кайфовее фартовых, не рискуя ни здоровьем, ни жизнью, ни друг другом.

Вот и у этого старика, как он признал, полно друзей. С самой юности. С ними и теперь поддерживает отношения. Помогает, когда надо. Случилось самому заболеть, друзья не оставили. И помогли. Деньгами и лекарствами. Хотя и не просил.

– А вы один живете? – спросила Капка.

– Да нет же! С семьей сына! Старшего своего – Олега! Он на торговом судне – помощником капитана работает. Жена его историю в школе преподает. Да двое внуков! Уже большие. Татьянка – в седьмом классе, Игорешка – в шестом. Я с ними каждый день воюю из-за уроков. Чтобы хорошо учились! Человеку нельзя без знаний! Согласна? – спросил Капку, в каком классе учится она.

– В седьмом, – ответила не колеблясь. И чтобы избежать дальнейших расспросов, встала, дав знать, что ей пора уходить.

Старик простился с нею так тепло и сердечно, что Капке впервые стало неловко за себя. А человек приглашал ее домой в гости, к внукам. Задрыга, услышав такое, долго удивлялась наивной доверчивости старика.

Капка вернулась, когда время подошло к полуночи.

– Где шлялась?! – спросил Шакал, глядя на Капку вприщур.

– Город смотрела. С фраерами знакомилась! – рассмеялась Задрыга. И рассказала о старике, о парнях, о шмаре.

– А тот, что «под крендель» меня взял, целовать пытался! – соврала Капка не сморгнув.

– Ну и набухался фраер! – услышала за плечами.

– Трезвый был! И назвал красавицей!

Кенты дружно, громко рассмеялись. Не поверили. А Задрыге больно стало.

– Вам по кайфу, чтоб я в страшилах дышала! Ходила б с, вами в дела и ничего вокруг не видела, кроме малины! Сколько дел я помогла вам провернуть? Даже там, где сами вы ни на хрен не годились. Вы дышите на эти башли! А я что? Ни тепла, ни радости от фортуны и от вас! Давай буду всех козлами звать! Через год рога полезут. Так и со мной. Вдолбили. И я поверила. А вы – пропадлины! Хавая с моих клешней, в них рыгаете! И меня за падло держите! Чтоб не приведись во мне девка не проснулась! Вам все дозволено, а мне – ни хрена?! Так и вы мне до жопы! – кричала Задрыга, дрожа всем телом.

– Вы себя считаете фартовыми! Гоношитесь! А чего стоит гонор? Да не я без вас, вы без меня загнетесь! Много ума не надо, чтоб меня высмеивать! Я погляжу, как сами дышать станете! Гони, пахан, мою долю. Хиляю от вас! Насовсем! – потребовала Капка у Шакала свой положняк при всех, впервые за все годы.

Законники враз стихли. Умолк смех. Прервались колкие насмешки. Все знали, что Задрыгина доля в общаке – самая большая. Возьми она ее – в казне сразу поубавится.

– Давай мое! – повторила Капка.

Фартовые, затаив дыхание, ждали, как поступит пахан. Ему осталось лишь два выхода – отдать Задрыге долю, либо уломать ее остаться в малине. Но тогда Капка поставит свои условия. Какие?

Конечно, отпускать Задрыгу из малины не хотели даже свежаки. Они поняли, как нужна эта дерзкая девчонка в делах. Понимали, что без нее им будет много труднее.

– Остынь! Минуты назад ты о том не думала. Не пори горячку! – сказал пахан. Он не просил, он требовал. И это взбесило Калку еще больше.

– Не твое дело! Я линяю от тебя! И от твоих полудурков! Не хочу с вами фартовать! Приморюсь в другой малине или в откол смоюсь! Это мое дело! Отдай мое! – требовала настырно.

Паленый понял, что ситуация накаляется. Хотел подойти к Задрыге, чтобы успокоить девчонку, уговорить, чувствовал, что ему это удалось бы. Но… Шакал не выдержал. Он ударил Капку наотмашь, хлестко, унизительно. При всех, словно плюнул в лицо. Бросив сквозь зубы:

– Если до утра не передумаешь, держать не стану! Сам выкину, как последнюю стерву! А теперь пошла вон с моих таз!

Задрыга побледнела. Пощечин она не умела прощать никому. Захлестнувшая обида душила. Капка смотрела на пахана с открытой ненавистью.

– Пожалеешь об этом, – предупредила Шакала спокойно, понимая, что образовавшуюся пропасть между ними не сгладить никогда.

Не все заживает и забывается… Эго знали и фартовые. Особо переживал Глыба. Он знал характер Задрыги и не ждал примирения. Он понимал, в чем ошибка малины. Ведь Задрыга подрастала. Девчонки в ее возрасте уже знали о любви. А эту – впрямь затуркали. Ни одного теплого слова не слыша, жила девчонка в малине, как слабый росток, втоптанный в пыль. Жизнь не баловала. Да и немногого хотела Задрыга – каплю внимания, немного добра. За это даже платить не надо. Но не нашлось, не сыскали в своих душах фартовые – человеческое. От того и теряли многое…

Глыба ждал, когда кенты уснут и он сможет поговорить с Задрыгай по душам, как когда-то давно.

Капка ушла в свою комнату, с треском захлопнув за собою дверь, дав понять, что обижена на всех.

Свежаки, едва Задрыга погасила свет, заговорили шепотом. Предлагали возможные варианты примирения.

– Из-за тебя, падлы, все закипело! Ты и отваливай сфаловать кентуху на мировую! Коли смоется из малины, всем кисло будет! – говорили Паленому. Но тот не соглашался.

– Если сейчас спущу заразе, дальше и вовсе дышать не даст. Пасти станет всюду, совсем схомутает. А я ей кто? Обязанник? Идет она в задницу! Мымра кривая! Я ее вида не переношу! – признался Мишка в сердцах.

Не спал и пахан. Ворочался с боку на бок. Потом не выдержал. Сел у окна, закурил, задумался.

Шакал заранее знал, что пощечину Капка не простит. Годами будет помнить униженье, пока не отплатит пахану за нее. Но другого выхода не увидел.

По всем законам малины, фартовые не должны махаться меж собой, базлать друг на друга, катить бочку ни за что. Капка сама задела Паленого, устроив ему пакости. Но не повинилась. Не дала слово не прикипаться к законнику. И выставила его перед кентами – западло. Мишка взъерепенился. И не будь Капка дочерью Шакала, вкинул бы ей кент по первое число. Сам пахан должен был осадить Задрыгу. Но та смылась. А когда возникла, не покаялась. И кенты решили хоть как-то отплатить за недавнее.

Конечно, ударили по больному. Без промаха. И Задрыга взъелась на всех.

– Минутная ярость или серьезно решила линять? Но ведь и меня обрызгала, истерику закатила! Вроде без нее не продышим! Башлями попрекнула, что у нее их больше, чем у других, что она ничего не имеет и не видит с нами! А что я могу? Терпеть ее упреки, какими облила меня – с головой? Осрамила перед всей малиной! Испозорила неуваженьем, дала повод и кентам бренчать на меня! И выставлять за козла! Такого никому не спускал. Да и истерику ее как еще остановить мог? Только как – по морде! Не сфалуешь же Паленого виниться ни за что? Или кентов? Они ей за Мишку отпели! Отдать башли Капке? Но это все равно что выгнать враз! Получив свое, кент не должен ночевать. И эта – слиняла б. Но куда? К кому? Конечно, не без понту оставил я ее. Может, за ночь остынет? Хотя… Вряд ли! – вздыхает Шакал. И пытается придумать что-нибудь, что могло бы примирить его с Капкой. Но ни одна светлая мысль не приходит на выручку, Шакал закуривает новую сигарету. Прислушивается. Кенты уже спят. Тихо и за стенкой у Задрыги.

– Кемарит! Что-то завтра подкинет? Уж не без того! Характер – паскудней моего! Стервозный! – крутит головой и улавливает шепот в спальне Капки.

Пахан хотел было пойти к Задрыге, узнать, с кем она разговаривает? А потом махнул рукой, вспомнив о кошке.

– Этой падле она на всех вякает. Засвечивает каждого. Та уже доперла, что надумала Задрыга! – завидует кошке. И взяв пустой стакан, решил подслушать, о чем говорит дочь со своей любимицей.

К своему удивлению, услышал голос Глыбы.

– Не духарись, кентушка, как корефану ботаю! В другой малине тоже не все файно будет. Кенты разные. И не зная тебя, не раз обидят. Шестерить примусят. Пока допрут о тебе? Подставить могут. Чтоб башли твои сгрести! Друг друга они знают. К тебе – пока присмотрятся! Здесь – все свои, там – чужие! «В хвост» поставят. Пока обкатаешься – время пройдет. А если в ходку загремишь? На дальняк? Опять же – не выручат! Свежаков в чести не держат.

– Но даже их по харе не молотят! – возразила Капка.

– Достала ты пахана! За живое! Обосрала при кентах! Что ж ему оставалось? Виниться перед тобой? Но он, пахан! Иль ты закон посеяла? Вступиться за тебя, Паленый поднял бы кипеж. А в малине все равны, Капелька! И Паленого – не доставай. Не стоит он тебя! Хочешь, завтра докажу! С утра!

– Как? – не поверила Задрыга.

– Отведу тебя в парикмахерскую! Пусть бабы красавицу слепят! Оно ведь как теперь? Все бабы, если их отмыть, не очень из себя! Но краска, маски, завивки, даже из гнилой плесени сделают красавицу! Да ты же секла, как я маскарадом меняюсь! Завтра ты себя не узнаешь! Лады? Пусть кенты лопнут от удивленья! А завтра к нам городские законники возникнут. Я хочу, чтобы ты им по кайфу пришлась. Пусть млеют падлы, глядя на тебя! Паленый первым это засекет. И обсерется от злости, что ты не на него, на других зыришь. Повздыхай, подморгни какому-нибудь позавиднее. Слегка пофлиртуй по-бабьи. Присядь поближе, поботай ласково. Вот тогда увидишь, что с Паленым станет. Заодно и себе узнаешь цену, и кенты заткнутся. Как кентушке, как мужик, тебе советую. Но и потом держи себя в том же виде. Марку не роняй. Я помогу! Сама секешь! Я пустое не ботаю, имею опыт!

Задрыга тихо рассмеялась.

– Думаешь, поможет? – спросила, повизгивая от радости.

– Увидишь! – это верняк! Тогда Паленый твоей тенью станет. И уже не ты, а он будет пасти тебя всюду!

– Вот это ни хрена себе!

– Но… Ты, еще должна кое-что отмочить! То трудней. Но иначе – невпротык, – умолк Глыба. Шакал тоже насторожился за стеной. Что еще придумает кент?

– Придется покориться пахану! Вернуть ему имя и уваженье кентов. Ты от того не облезешь. Ведь лажанулась! Не он фаршманулся! А Паленого накажешь файнее, если у Шакала повинишься!

– Ну уж хрен! – вырвалось у Капки.

– Если это отмочишь, вдвойне Паленого уложишь на лопатки! Клянусь волей! Это равно перерожденью!

– Не трепись! Повадятся тогда кенты вламывать мне! – запротестовала Задрыга.

– А Шакал и я – на что? Да после того, как ты красоткой станешь, не то трамбовать, чихать в твою сторону не будут! Увидишь! Но женщиной становятся не только с рожи! Но и душой! Помяни мое!

– Нет, Глыба! Не сфалуюсь! – уперлась Задрыга настырно.

– Эх-х, Капелька, корона с тебя не упадет. А пахану и себе поможешь! Признав его власть над собой, свежаков на место враз поставишь. Допрет, не посмеют хавальники открывать. Кто ж, как не ты, поймешь Шакала? Не мучь его! Не вынуждай унижаться! Его имя – это и твое! Как кент ботаю! Пересиль себя, как Сивуч учил и закон требует! – настаивал Глыба.

– Но ты отведешь меня туда, куда обещался? – торговалась Капка.

– Падлой буду, если стемню! – дал слово Глыба Шакал тихо отошел от стены. Вскоре услышал, как скрипнула дверь в Капкиной комнате. Понял, Глыба пошел спать. Пахан тоже лег в постель. И вскоре уснул безмятежно.

Он знал, что следующий день должен быть лучше и спокойнее прошедшего. Шакал радовался, что сумел подслушать, что не подвел его старый кент и, угадав сердцем накаленку, взялся без слов примирить…