Текст книги "Месть фортуны. Фартовая любовь"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Глава 6. Своя кодла

Тебе вон того пацана – Петьку – лечить надо! В конец гнилой гад! – указал Лангуст на рыжего мальчишку и добавил:

– Если хочешь, сам возьмусь за него! Но твое слово нужно, чтоб слушался!

– Заметано! – согласилась Капка. И со страхом ждала возвращения ребят, постоянно выглядывала во двор.

Тоська уже все приготовила для особого ужина. Причину его придумал Лангуст, сказав, что сегодня у Сивуча день рождения.

Мальчишки, никогда не слышавшие о таком, вначале не придали значения. Но узнав, что рождение каждого, как большой праздник, будет всегда отмечаться, с гиком взялись помогать Тоське. А Петька ринулся в лес, за подарком, рассчитывая на везение.

Данила с ребятами вернулся вскоре. Снял с плеча тяжеленный рюкзак, поставил сумки. Разгрузил и близнецов. Капка с интересом смотрела на принесенное. Сопоставляла сумму. Но Данилка внезапно вытащил из карманов деньги, отдал Лангусту:

– Потратил половину. Остальное – наваром взяли!

– Положняк сняли! – смеялись близнецы. И рассказали, как протащили под прилавком мимо кассы полную сумку колбасы и ветчины.

– А Данила набрал сыра, пять головок. Продавщица отложила их в сторону и давай других отпускать, по очереди. Мы для виду в кассу стали. А Данилка взял с полу надорванный чек. Давай им крутить перед очередью. Но рваный конец – в пальцах. Потом боком оттер бабу, забрали мы сыр и ходу! Никто даже очухаться не успеет – хвастался Колька.

– А я хлеб спер, – скромно признался Шурик.

– Только выпивон за бабки взяли! Там на холяву невпротык! – крутнул головой Данилка, вытаскивая бутылки из рюкзака.

– Первый улов! Обмыть надо! – обрадовался Сивуч.

– А я думал, что у тебя взаправду день рождения! – огорчился Петька, прижимая к себе облезлого лисенка, какого не без труда удалось выловить в подарок Сивучу. Старик что-то понял. Подошел к мальчугану. И, впервые в жизни, погладив по голове ребенка, сказал скрипучим, надтреснутым голосом:

– Ты не обижайся, кентыш! Этот подарок всем– корефанам станет. Если его любить будут. Коль подарил тебе лес, береги для себя. А у меня вы имеетесь. До конца жизни хватит!

Капка заметила, что Данилка о чем-то шепчется в углу с Лангустом. Старик был явно чем-то недоволен. А парень оглядывался на Задрыгу и Тоську, краснея, пожимал плечами, оправдывался в чем-то…

– Кончайте базар! Все к столу! Хавать! – позвала Тоська, начавшая привыкать к дому, к новым людям, понявшая и поверившая в то, что здесь ее никто не станет колотить и выгонять.

– Засеките себе до смерти! Ни один уважающий себя фартовый не бухает на голодную требуху. Это удел фраеров! Законник пьет для кайфа. Для дури – толпа! Чтоб проняло и достало враз до самой жопы, хавают водяру на пустую требуху! Оттого, не поймав кайфа – дуреют враз! Вам такое – запрет! Учитесь враз пить по-фартовому. Сначала набить живот. Чтоб выпивон не сразу попадал в кишки, а грел бы душу и сердце! – учил Сивуч.

– Это верняк! Сытого кента водяра не свалит. Он и выпивший не лажанется нигде. Ни в деле, ни у шмары! – подморгнул Даниле Лангуст. Тот, покраснев, нагнулся над тарелкой.

Ребята ели торопливо, скребли ложками по тарелкам, чавкали, подбирали каждую крошку хлеба, упавшую на стол. Тарелки вылизывали. Не оставляли в них ни капли.

Тоська едва успевала подавать на стол. Она и не присела.

Когда второе было съедено, девчонка подала на стол закуски.

У ребят мгновенно загорелись глаза. Сыр, колбасы, ветчина, селедка, даже салаты успела сделать Тоська. Пацаны забыли о выпивке, хватая ломтики руками, запихивали селедку сыром, а то и салом. И ели, ели…

Когда желудки отказались принять хоть каплю, только Петька хватал куски сразу со всех тарелок, Задрыга предложила выпить за новую жизнь и налила каждому в бокал понемногу вина.

Пили осторожно. Пробовали мелкими глотками. Многие впервые ощутили вкус вина. Оно понравилось. Попросили еще. И только Петька выпил бокал залпом, сказав, что это для него – вода! Задрыга плеснула ему водку. Мальчишка выпил одним духом. И не сморгнув глазом, попросил еще.

Капка налила от всей души. Петька выпил не закусывая и через пяток минут свалился под стол.

Митька от водки отказался. Она ему не понравилась. Горькая и вонючая. Он пил вино. Потихоньку, не торопясь.

Колька с Шуриком, выпив по глотку водки, поморщились. Но когда на душе потеплело, осмелели. Допили все, что было в бокалах.

Данилка и вовсе отказался от выпивки, сказав, что не хочет перегрузиться, свое, мол, сегодня принял. Лишнего не стоит.

Колька с Шуриком пристали к нему:

– Давай нашу песню споем! Ну, давай, как в штольнях! Каждый день ее пели ночами!

И Задрыга услышала грустную, полную боли, песню о матери. О чьей именно? Никто не знал. Не сами сложили. Подслушали у нищего. Он жил наверху. Но судьба его сложилась, как и у всех в подземке. Может, потому и запомнилась. В этой песне сын просил мать о прощении. Мертвую, у могилы, умолял забрать к себе поскорее. И все забыть. Все обиды и горести. Он обещал никогда не огорчать ее…

Слушая эту песню, Митька о вине забыл. Оставил бокал в сторону. Слезы кулаком размазывает по лицу. Жалеет, наверное, о случившемся. Да не вернуть его.

Колька с Шуриком двумя воробышками прижались друг к другу. Поют сердцем. Дрожат губы мальчуганов. Не их вина, что нет родителей. Оттого на душе – горечь.

Тоська рядом присела. Подтянула слабым, как плач скрипки, голосом.

Целый день у плиты крутилась. А время пришло – могла бы поесть. Да куда там? Кусок поперек горла…

Мать, наверное, набила бы. Не ставила бы в углы на всю ночь. Слабыми коленями на мерзлые поленья…

Но, где она – мать? Наверное и забыла, что когда-то произвела на свет девчонку?

– Уж лучше бы не рожала! Или в приют сдала! – не раз обижалась Тоська, вспоминая, как мачеха кричала на нее каждый день:

– Найденка! Тебя алкашка родила! Путевые своих не подкидывают! И ты в нее! Неблагодарная тварь!

Тоська затыкает уши пальцами, слезы горохом катятся по бледному лицу. Они еще не скоро перестанут обжигать душу. Пока болит память.

Данилка поет спокойно. Ни один нерв не дрогнул. Он успел выскочить из детства и забыть тех, кто, видно, и не подумал найти его, вернуть домой. Коль так, чего по ним плакать, тратить силы, какие так нужны в жизни, чтобы выстоять и выжить.

Мама… Капке сразу видится лицо Шакала. Самое дорогое. Где-то он теперь?..

Сивуч с Лангустом, как трухлявые пеньки-соседи, пригорюнились.

Много можно взять, отнять, вырвать и украсть. Но не мать… Она была у каждого своя. Когда жила – не берегли. Думали, что вечная! Ослепили деньги, удачи, кенты и кабаки! Их было много. Красивых шмар – не счесть! А она была одна. Совсем седая. Будничная! Так непохожая на их жизни. Видно, оттого так рано уходят матери, что холод в сердцах сыновей перестает держать в жизни.

Когда дети спохватываются, оказывается, сами стоят у могил. И ничего уж не вернуть и не исправить…

Капка первая услышала стон, доносившийся из-под стола.

Она заглянула и заорала в ужасе, испугавшись увиденного. Изо рта Петьки лез странный клубок, распадавшийся на полу. Это были глисты.

Мальчишки сразу выскочили из-за стола с визгом. Тоська, дрожа от страха, не могла двинуться с места. И только Лангуст, выдернув Петьку из-под стола, держал его за ноги, головой вниз и вытаскивал изо рта мальчишки удушливое месиво.

Из глаз его катились слезы. Ему нечем было дышать.

Увидев, что Петька умирает от удушья, Капка подскочила, вырвала мальчишку, поставила на ноги, перетянула ему ремнем желудок натуго. Петька сделал глоток воздуха.

– Воды! – потребовала Капка.

Тоська мигом подала кружку с водой. Но Петька замотал головой, отказываясь. Капка влила воду насильно. Мальчишку стало рвать.

– Ну и кент! Как же дышал? – удивлялся Сивуч, когда, сделав короткий вдох, Петька снова сгибался пополам.

– Вот хмырь! В самом весу столько нет, сколько нарыгал! Они ж его живьем хавали бы. Дай ему водяры, чтоб горлянку отпустило и пошли через зад! – догадался Сивуч.

Петька отказывался. Но Задрыга силой влила ему в горло глоток водки. И, чудо! Рвота мигом прекратилась. Мальчишка задышал свободно и спокойно.

А через час выскочил во двор. Вернулся из леса улыбающийся, довольный.

– Все! Отмучился! Теперь и взаправду дышать стану заново! – радовался пацан избавлению от болячки.

Лангуст тем временем разговаривал с Задрыгой.

– Ты девку в шестерки привезла? А зачем? Она – файная кентуха будет. В ней – главное есть – злоба! Битой дышала. Своей болячки не спустит. Пока все зло не выплеснет. Дай ее мне! Такую оторву слеплю ахнешь!

Бери!

– Башлей за нее подкинь! На нее пойдет не меньше, чем на Данилу.

– А ей-то зачем притоны? – изумилась Капка искренне.

– Не в них понт! Ее в малину барахлом приманивать надо. Рыжухой, всякими безделицами. Она на это клюет. Хочешь увидеть? – спросил Капку. И, достав из кармана тонкую золотую цепочку, позвал Тоську. Та подошла:

– Ты трехни мне, что тебе по кайфу? Век у печки крутиться или фартовать, как пацаны? – спросил улыбаясь.

– Не получится из меня ничего! Ноги больные, бегать не смогу. Трусиха я! Потому пацаны с собой не брали.

– Зато смотри, что иметь будешь! – достал цепочку, прикинул Тоське на шею.

– Файно! Настоящая мамзель!

– Я другое, бусы хочу. Большие и красные.

– Приморись малость! – указал на низкую табуретку. Подвинулся ближе и заговорил:

– Такие бусы ты могла носить, когда канала в подземке. Дешевка, а не украшенье! Они не пойдут тебе! Помидоры на шею пусть деревенщина вешает. Другого не дано. За копейки, за гроши – пудовые бусы. В них ни вида, ни блеска, ни тепла. Только цвет! Кстати, яркий цвет – признак плохого тона и малого ума. Это, равно, кирпичи на шею повесить. Красное любят психи и дураки, еще – престарелые шмары, чтоб заметней быть. Другого нет ничего, чем завлечь могут. Неужель и ты той породы?

Девчонка густо покраснела.

– Ты приглядись, кто носит такие бусы? Какие у них рыла? Широченные, красные, круглые, как кочан, и волосы во все стороны. Не бабы, а малахольные телки. На них глянуть тошно! Другое дело, когда фраериха знает толк в этом! Она не напялит на себя дешевку.

– У меня нет денег на золото. А украсть не могу. Не умею! – вздохнула Тоська, искоса глянув на цепочку в руках Лангуста.

– Пока не умеешь! Надо научиться. Захоти! Чтоб и у тебя рыжуха завелась. И не одна, а много. Ты зырь сюда! Лицо у тебя какое? Удлиненное, бледное, глаза большие, шея длинная – белая. Гладкая! Как раз для дорогих украшений. И уши – вон какие прозрачные и маленькие. А ну, если в них сережки с золотыми подвесками? Цимес – мамзель!

– Где я их возьму? – вздохнула Тоська.

– У твоей мачехи были такие? – спросила Капка строго.

– Все было! И золотые часы, и браслеты, и медальоны! Даже золотые монеты! – вспоминала Тоська.

– Разве она лучше тебя? Или сама на них пахала? Сколько ее боров мяса крал? Сколько левых башлей имел?

– Но она не сама воровала! Он ей дарил каждый раз! У нее даже зубы золотые были! – вспомнила девчонка.

– Сколько она трамбовала тебя?

– Ой! – вобрала Тоська голову в плечи.

– Так-то! А почему у нее есть рыжуха, а у тебя нет? – подливал Лангуст масла в огонь.

– Я ж не сумею у нее отнять!

– Зачем тебе? Ты не одна! Твое дело вякнуть, где эта курва приморилась? Адрес ее трехни! – настаивала Капка.

– Я знаю дом, саму квартиру. Смогу показать! И где она золото держит, знаю! – поняла девчонка.

– Уже понт! – обрадовалась Капка. И решила провернуть первое дело.

Лангуст по глазам Задрыги понял все.

Слушавшая этот разговор ребятня, тоже загорелась нетерпением:

– За все колотушки ее оттыздить надо хорошенько! Отплатить за Тоську! – загорелся Данила.

– Тогда и нашего хмыря надо ломануть! У него денег – полно! И всякие магнитофоны, приемники! Всю квартиру оглушил. Блядей подманивает! – подал голос Шурик и покраснел за первый мат, сорвавшийся при взрослом.

– А я – соседей тряхну! Бывших! У них все назубок помню! – рассмеялся Данила.

– Заметано! Две недели натаскает вас Сивуч и возникнем в предел. На дело смотаемся! Сорвем навар и сюда возникнем снова! – предложила Задрыга.

Тоська, примерив еще раз цепочку, с радостью согласилась, поверив, что она ну просто создана для дорогих украшений.

Теперь ребят не стоило подгонять. Они вскакивали спозаранок, будили стариков и Задрыгу, чтобы поскорее начать занятия.

Они старались друг перед другом. Воспринимали занятия не игрой, а серьезной подготовкой к предстоящему, к мести за прошлое, за все муки в подземке, за всякую боль и обиду. Ждать больше они не хотели и не могли.

Сивуч занимался с ребятами до обеда. Потом Лангуст – до вечера. До глубокой ночи учила пацанов Капка.

Без отдыха, без скидок на усталость, рост и возраст, слабость, гоняли пацанов без жалости. Те, возвращаясь в дом, падали в постели до утра. А едва кукушка на часах кричала – шесть, мальчишки снова были на ногах.

Задрыга внимательно следила за каждым. Она понимала, что этих ребят она должна беречь, как никого. Потеряй в деле хоть одного, никто из подземки не согласится пойти к ней в малину.

И только удача могла пополнить ее. И Капка решила подготовить кентов основательно.

Целый месяц натаскивали пацанов старики и Капка. Учили драться, валить с ног одним ударом, лишать сознания надолго, вытаскивать из карманов неслышно. Наловчились в секунды, словно ветром, снимать все украшения с головы, шеи, пальцев и запястий, не повредив, не помяв, не сломав ничего.

Даже деньги из-за пазухи могли вытащить неслышно, кошелек иль портмоне, сумочку иль дипломат, спокойно научились отнимать, вырывать, выволакивать.

Прикинуться хромым, слепым, убогим научились быстро. И Капка решила проверить их в деле, в пределе Черной совы.

Шакал, увидев Задрыгу, даже удивился.

– С чего так шустро возникла? Иль не слепила ничего из замухрышек? – спросил дочь.

Та открыла дверь в коридор, позвала пацанов.

– Кайфово! – глянул оценивающе.

Пацаны и впрямь стали иными. Они уже не держались затравленной, грязной сворой. Не жались друг к дружке по углам. Ходили пружинисто, держались уверенно. Разговаривали твердо, четко. Не, пасовали. Прошлое словно ветром сдуло с них.

– А где Король? – огляделась Капка.

– В деле, – почувствовала Задрыга неискренность в ответе пахана.

– В притоны давно стал возникать? – сцепила кулаки.

– Это ты сама с ним разборки устраивай! – отмахнулся Шакал. Капку трясло от злобы. Она пыталась погасить ее. Ведь не за тем приехала. Не стоит психовать. Не убудет с нее. Но внутренний голос оказывался сильнее:

– Ненадолго ж его любви хватило! Пусть бы шлялся к шмарам, но не клялся бы в любви! – кормила пацанов, говорила с паханом, а сама ждала возвращения Остапа.

Он не вернулся дотемна. И Задрыга, не дождавшись Короля, пошла со своей малиной в первое дело.

Сначала решили навестить мачеху Тоськи. Девчонка быстро нашла дом, указала квартиру.

– Ты можешь не возникать! Мы сами управимся! Побудь на шухере, – предложила Капка, но Тоська губу закусила:

– Не тебе, мне вламывала! Теперь мой черед настал! Уж я с нее сорву шкуру!

Капка еще час назад говорила с почтальонкой этого дома и узнала, что мачеха Тоськи живет одна. Тоська сама позвонила в дверь. На вопрос бабы из-за двери – назвалась. И, едва та открыла дверь, девчонка оттеснила ее плечом к стене, впустила всю малину и тут же наглухо закрыла двери.

– Тося! Девочка моя! Ты вернулась? С друзьями? Вспомнила меня! Вот спасибо! – лопотала баба. Но девчонка отшвырнула ее руки. Быстро прошла на кухню, в зал, в спальне внезапно остановилась. И, указав вглубь, спросила:

– Это кто такой?

– Мой друг, – ответила баба покраснев.

– Убирайтесь отсюда! – приказала отработанным Капкой тоном. И, вытолкав мужика на лестничную площадку, вновь закрыла дверь.

Растерявшаяся поначалу, мачеха вдруг оправилась от удивления и возмутилась:

– Что ты себе позволяешь, нахалка?

– Заголяйся! – коротко потребовала Тоська.

– Чего?

Тоська мигом скрутила бабу, сорвала с нее халат, пижаму и заткнув ей рот тряпкой, била по-мужски, как бьют фартовые, как учил Сивуч, до смерти, но без синяков.

Тем временем пацаны уже взяли все золото и деньги. Тоська сорвала с бабы все украшения. Задрыга сама проверила всю квартиру. Взяла со стола золотой портсигар, забытый любовником. И велела Тоське кончать разборку. Та сунула мачеху головой в угол, где много ночей простояла на коленях. Убивать не хотела. Пошла к двери. И вдруг почувствовала тяжелый удар в спину. Мачеха швырнула в нее вазу. Тоська вернулась взъяренная.

Но ее опередила Капка. Один удар в висок… Баба осталась на полу, раскинув руки.

Малина быстро покинула дом. И, оказавшись на улице, вздумала нынче тряхнуть обидчика близнецов.

Колька с Шуриком сгорали от нетерпения. Много лет прошло. Давили обиду. А теперь ее прорвало.

– Скорей к козлу! Я не Тоська! Я не тыздить, я шкуру с него сорву! – грозил Шурик.

К дому малина пришла уже в полночь. Из окна доносилась громкая музыка, приглушенный свет выхватывал танцующие фигуры. Близнецы не хотели ждать, пока гости разойдутся. И если бы не Задрыга… Той пришлось прикрикнуть на ребят, охладить злобу доводами. А тут, на счастье, словно услышав, гости, выпив по бокалу на посошок, засобирались по домам. Они вывалились на улицу гурьбой, вместе с хозяином, решившим проводить всех.

Вот тут-то и выбрала момент малина. Незаметно, за спинами гостей, шмыгнули в двери, прямиком – в квартиру вошли. Там – пусто. Никого. Ждали хозяина. Тот вскоре поднялся по лестнице, старательно вытер о половик подошвы ботинок. Вошел. Закрыл

за собой дверь на ключ, что-то напевал под нос. Настроение у него было отличное.

Едва сделал шаг в комнату, Колька с Шуриком заломили ему руки за спину:

– Узнаешь, падла?

Мужик, вглядевшись, побелел. Задрожал. Все слова песни мигом выскочили из головы:

– Кобель вонючий! Лысая жопа! Параша пидера! – трамбовала мужика малина.

– Отдайте мне мои вещи, и я уйду! – взмолился мужик.

– Дешево отделаться хочешь! – въехал ему ногой в печень Колька.

– Тебе уж ничего не понадобится! – заверил Шурик, поддев под подбородок.

– Скоты! Я вас кормил! – орал мужик.

– Заткнись, кормилец! – повернулась Капка к незадачливому хозяину.

Данил сгружал на стол все ценное. Обшмонал одежду мужика. Вытащил все деньги. И сунув рыбака на стул, заставили писать предсмертное письмо. Все понимали, что завтра в квартиру может прийти милиция искать мужика, пусть прочтет послание.

Его диктовали, мужик писал:

– Меня не ищите! Я не имею права на жизнь! Я виноват перед двумя сиротами, каких выгнал из этой квартиры. Она мне не принадлежит. Я – негодяй и последний подлец! Я сделал несчастными тех, кто должен здесь жить. Потому ухожу навсегда…

Мужика вывели из дома, заткнув рот мотком ваты, поволокли по улице к темнеющему люку. Мужик не знал, куда его тащат. Он понимал, что эта ночь в жизни – последняя. Но где его убьют? Наверное, на кладбище?

– Стоп, падла! – Капке не стоило говорить, что это за люк. Она указала на него Даниле. Тот мигом снял крышку. Сорвал мужика за шиворот, перевернул, играючись, кверху ногами. И со всего маху ударил головой в асфальт. Что-то хрустнуло в позвоночнике рыбака. Данилка для надежности повторил дважды, скинул труп в люк, пропихнул его подальше и закрыл крышку.

К утру в квартире не осталось ничего ценного. Лишь записка на столе. Квартиру закрыли на ключ и, пока соседи не проснулись, покинули дом, пройдя болотной окраиной к хазе Шакала.

Три полных узла приволокли пацаны в хазу. Тут и новехонькие костюмы, отрезы, рубашки, куртки, свитеры, джемперы и пуловеры. Даже дураку было понятно, чем занимался рыбачок. На каждой вещи импортные ярлыки.

Магнитофоны и магнитолы, приемники, все это в коробках, не распечатанное, даже не открывалось. Целый дипломат часов любых марок. С браслетами и на цепочках, от них рябило в глазах.

Пачки денег и доллары… Золотые вещицы редкой работы. Неплохой был вкус у мужика…

– Толковый фраер! Знал, во что надо было вкладывать.

С умом дышал! – смеялся Шакал, разглядывая первый улов малины.

Когда же Тоська развернула свой навар, пахан даже зажмурился:

– Задрыга, твоя «зелень» с голодухи не откинется. Кучеряво насшибали! Долю отвалишь, или как? – оглянулся Шакал, но Капки за спиной не оказалось.

Никто не видел, как вывела она Короля в другую комнату. Сделав вид, что хочет поздороваться без свидетелей.

Там, наедине, вмазала ему в ухо:

– Это тебе за притон!

– Капка! Я ж не мальчишка! Я – фартовый!

– Не клянись в любви, если кобель! – въехала кулаком в дых.

Король хотел схватить ее в охапку, успокоить, уговорить, но Задрыга ускользала, отскакивала дикой кошкой.

– Все имеют женщин. Но любят одну! – оправдывался Остап.

– Ты меня, как червонец, на шмар разменял! – сбила Короля с ног и вытащила «перо». В это время вошел Шакал. Увидев, понял все. Схватил Задрыгу. Вывел за дверь. Та винтом заходила.

– Заткнись! – побелел Шакал. И не желая позорить дочь перед малинами, загнал, как в детстве, в свою комнату. Чтобы остыла. Ребят покормил. Велел отдыхать, сказав, мол, пусть Капка решит, какую долю сможет дать ему и маэстро.

Теперь она об этом не хочет слышать. Но… Закон для всех одинаков.

Капка неистовствовала долго. Но когда она перестала ругаться и грозить всем напропалую, Шакал вошел в комнату.

Задрыга отвернулась от него.

– Втрескалась в Короля? – спросил улыбаясь.

– С чего взял? Нужен он мне – кобель шелудивый? – фыркнула презрительно.

– Не темни! Если бы не любила – не ревновала б! А тут и клешни в ход пустила! Чуть не замокрила медвежатника! Такое лишь при горячей любви вытворяют. Это тебе вся малина подтвердит. Вот ты и призналась Королю в любви! – рассмеялся громко.

Задрыга голову опустила, покраснела до макушки. Ей нечем было крыть.

– Кайф ловит кент! Отмудохала знатно! Как любишь, так и тыздила! Нелюбимых не ревнуют и не трамбуют никогда! Это даже лидер сечет. Твой понт, что не при кентах ему вломила. Но такое не прячут. Не стыдятся. Фингал от бабы или мамзели вместо розы носят. Дороже навара ценят. Не просто законник, а и хахаль файный. За него клешнями и жевалками держатся, – посмеивался Шакал.

– А зачем ты его в притон пускал?

– Я ему пломбу на хрен не ставил! Не в подружки взял, а в кенты – в малину! Усекла, стерва? Ты кто ему? Жена или невеста? Слово он тебе давал? Иль обговорено у вас? Тогда обоих под задницы – вон из закона и малины! Иль посеяла про клятву, что при паханах дала самому Медведю?! Если в кентель гавно полезло – вылетай из фарта!

– Не гоношись, пахан! Зачем меня лажаешь перед кентами? – взмолилась Капка.

– А ты зачем схватилась за «перо»?

Задрыга осеклась.

– Тебе ботаю, лярва, раскинь тыквой, кто ты нынче? Как дышать собираешься? Коль кадрить будешь с Королем, дойдет до Медведя! Тот на холяву не спустит обоим! Коль завяжешь, не прикипайся к кенту! Он яйцы не для выставки носит! Мужик должен себя знать! И не зарубай ему притоны и шмар! Закрой шары на это! Не тебе ему мозги вправлять!

– Да тише ты! – боялась Капка, что разговор услышат и кенты.

– Еще раз наедешь на него, сам тебя отмудохаю! Врублю, как надо – по тыкве. А то крутишь, как куклой, законником! Да еще и сургучом метить хочешь! Ишь, ротастик долбанный. Махаться наловчилась, кикимора! Как сучонку выкину пинком. Не то паханкой не станешь, из закона выброшу!

– Кончай трандеть! – вспыхнула Задрыга.

– Приморись! – цыкнул на нее Шакал. И подойдя совсем близко, сказал злым шепотом:

– Возьмешь «перо» на Короля, клянусь волей, клешни тебе сам вырву! Пусть дышит, как хочет! Доперло?

– Ну уж хрен! – огрызнулась Капка и тут же получила вескую оплеуху. Обидно стало. Шакал давно не рисковал поднимать на нее руку. И вдруг не сдержался.

– Хиляй хавать! И держись кентом! – приказал не как Шакал, как пахан.

Капка, проскочив мимо пацанов, быстро умылась, привела себя в порядок и вышла, как ни в чем не бывало.

– Так долю отвалишь, или зажмешь? – спросил ее Шакал при всех.

– А разве Король на холяву отсиживался? Тогда гони его положняк! Не на дармуху же фартовал с вами? Верно, кент? – глянула на Короля. Тот сидел пунцовый. Согласно кивнул головой. Капку это позабавило:

– Трехни, лафово ли «пахал»?

– Все в общаке! – ответил медвежатник.

– Гони, Шакал! Не обжимай своих! – потребовала Капка и пахан, задержавшись в своей комнате ненадолго, позвал дочь.

Та, глянув на долю медвежатника, вышла довольная, потрепала Короля по кудрям, больно крутнула ухо. И предложила:

– Давай бабки подобьем!

Когда подсчеты закончили, обсчитали долю каждого, ребятня осталась довольна.

Тоська заимела целую пригоршню дорогих украшений и хорошие деньги, на какие она могла купить себе все, что надо для девчонки.

Колька и Шурик получили по часам, по магнитофону, хорошие костюмы и рубашки и большие деньги.

Митька, получив свое, пошел в подземку навестить сестру. Данилка, вырядившись в новое барахло, забыл обиду на соседей, каких тряхнуть собирался, и тут же отпросился у Капки в притон, пообещав к утру вернуться.

Черная сова решила бухнуть в кабаке. Но Задрыга отговорила, сказав о чекистах, какие неотступно висят на хвосте малины.

Тогда и кенты Шакала вздумали навестить притон, куда появлялись только фартовые. Других не впускала бандерша – толстая, горластая баба.

– Хиляем, Король! Бухнем со шмарами! – позвали медвежатника. Тот поспешно отказался, глянув на побледневшую Капку.

Законники ушли. Даже Шакал. В хазе остались Задрыга с Королем, Тоська да трое стремачей, каким Шакал не велел линять от хазы.

Но Тоська решила пойти по магазинам, приглядеть что-нибудь себе. А Капка и Остап остались наедине.

Задрыга заварила чай. Налила в стаканы. Молча поставила перед Королем.

– Спасибо, Капелька!

– За что? – удивилась девчонка.

– За все разом. За любовь твою! За то, что призналась мне.

– С чего ты надумал? И вовсе не люблю!

Остап рассмеялся звонко:

– Теперь знаю! Не злилась бы на меня, если бы душа ко мне не лежала! А впрочем, о таком лучше не ботать. Это не словами проверяется, Капля! Время покажет! Оно верней клятв! – подошел к Задрыге, обнял за плечи. Та вывернулась:

– Ее ты тоже обнимал?

– Шмар не обнимают, глупышка! Их не любят. С ними – минуты…

– И ты опять к ним похиляешь?

– Капля! Ну зачем тебе нужна темнуха? Не вынуждай липу нести! Я фартовый! Такой же, как и все.

– Выходит, темнил, когда про любовь вякал? Лапшу на лопухи повесил мне?

– Вот это – брех! Я много раз хотел слинять к тебе. Пахан не велел. В дела брал. Их было много.

– А чего больше – дел или шмар?

– В притоне я два раза был! – сознался Король, отвернувшись в сторону.

– Чего ж сегодня не слинял?

– Зачем? Ты со мной!

– Как шмара? – вспыхнула Капка.

– Ну, какая из тебя шмара? Ты – «зелень». Шмары – зверюги! Им мужики да бабки. А к тебе – не подойди, кусаешься! Да и мала совсем. Ребенок! Потому меня не понимаешь, не можешь врубиться. Не все, чем пользуемся, – любимо. Так и шмары… Я не паинька. Обычный. А ты хочешь верности во всем, не давая взамен ничего.

– А что я могу? Я – фартовая. Клятву дала сходу. Сам секешь, что будет, если нарушим, – ответила грустно.

– Да ни черта не будет! – сдавил Задрыгу в объятиях. Та вырвалась:

– От тебя притоном воняет! – бросила в лицо обидное.

Остап руки опустил, отошел от девчонки молча. Закурил:

– Ты когда к Сивучу слиняешь? – спросил глухо.

Задрыга удивилась вопросу.

– Я думала, ты не хочешь этого?

– Мне надо знать! – ответил холодно.

– Зачем?

– А вдруг рискну слинять из малины в откол? Так вот и спрашиваю, чтоб твоего отъезда дождаться. И смыться навсегда. От всех разом!

– Вместе со шмарой?

– При чем она? Я без них дышал!

– Остап! Ты что? Слинять из фарта? Насовсем? И от меня? Но ты же законник? – не поверилось Задрыге.

– А чего? Кому я тут нужен? Малине? До фени! Да и Фомка есть! Тебе медвежатника Сивуч слепит. Кто я здесь? И зачем тяну резину? Для чего? У меня не две головы! Одна! А и в ту не раз стреляли. Один желудок всегда прокормлю, везде, где бы ни канал! Устал я от всего! Слиняю и баста! Завяжу с фартом!

– Ни хрена! А ты посеял про сход? Что он трехнет тебе? Замокрят за откол!

– Нет, Капля! Уже не ожмурят! Пока канала в Брянске, был тут кент из Ростова. Медведь прислал за долей. Ну и вякал про последние два схода…

– И что там было? – замерла Капка.

– Теперь фартовых отпускают в откол! Но под клятву на крови, что до гроба, никогда не высветит и не заложит ни одного кента! Ни ментам, ни фраерам не ботнет о малинах! Не станет пахать в лягашке! Уже много слиняло в откол. Всех не замокришь. Потому отпускать стали любого из закона, кому фарт не по кайфу…

– Вот это да! Какой же пидер до того додумался? – удивилась Капка.

– Так что отпустят и меня!

– Хрен в зубы! Отпускают с согласия пахана. А я – не уломаюсь!

– Ты пока не паханка!

– Шакал не сфалуется!

– Не он – сход решает! Паханов я сумею убедить. Силой нынче в малине не морят никого. Так кент вякал!

– Значит, смываешься в фраера? Ну, а тогда тебя закон не защитит от нашего решения!

– Сход выше! Ему все малины покорны, – отвечал не задумываясь.

– Ну, а зачем? Зачем тебе в откол? Чем не потрафило в фарте? Иль пахан на доле обжал? – спросила Капка.

Ей стало страшно, что Король и в самом деле уйдет из малины. Навсегда. И от нее тоже, что она никогда уже не увидит его. Ускользал тот, кто стал ей дорог. Сама не заметила, как привязалась, привыкла к нему, как к надежной скале, за какую можно было спрятаться от всех невзгод и неприятностей.

– Как это зачем? Надоело! Меня пасут! Нарисовался к шмарам, ты за «перо» схватилась! Я к тебе со всем сердцем, оказалось, притоном воняю! Ищи другого медвежатника. Может, обломится еще какой-нибудь дурак! А я – завязываю!

– Как будешь дышать в фраерах, когда фартовые башли кончатся?

– Я ж не только «фомкой» пахать могу, – усмехнулся Остап.

– Ну, хиляй! Силой не держу! – крикнула Задрыга и пошла в комнату Шакала, чувствуя, что предательские слезы хлынут вот-вот и выдадут ее с головой.

Задрыга повалилась на жесткую койку пахана, дала волю слезам.

– Ну, почему я все испортила? А теперь ничего не исправить. Я уламываю, он не фалуется. Почему, когда он объяснялся в любви – слушать не хотела? А теперь– он оглох… Паленого замокрила своими клешнями. Теперь этот слинять от меня хочет. Почему так не везет? – кусала Задрыга пропотелую отцовскую подушку.

– Задрыга! К тебе Митька возник. Потрехать хочет, – услышала за дверью голос Короля.

Капка вытерла слезы. Причесалась. Вышла, прикинувшись веселой и довольной жизнью. Но увидев пацана, поняла, что-то случилось. Мальчишка сидел понуро, опустив голову.

– Что стряслось? – села рядом, обняла за плечо. Этот сдержанный, серьезный пацан выделялся изо всех своей основательностью, обдуманностью каждого слова и поступка. Он был самым немногословным из всей подземной «зелени».