Текст книги "Месть фортуны. Фартовая любовь"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Старик засеменил в дом. Там, в сенях, стояла его котомка. Ее не надо было долго собирать. Сунуть в нее пару рубашек. И все готово. Но…

Капка вспомнила обещание пахана дать старику на похороны.

И придержала деда, попросила подождать. Посоветовавшись с Остапом, дала уходящему тысячу рублей, чтоб не вспоминал лихом.

Дед долго благодарил Капку. Уходя, пожелал ей хорошего мужа и ребятишек, таких, чтоб и душу, и старость согрели.

Задрыге даже обидно стало. Не удачу, не наваров, не много лет в фарте, а как обычной фраерихе, словно в лицо плюнул напоследок, испортив Задрыге все настроение.

Король снова лег в постель. Глубокий порез на плече не затянулся. Капка смазала его бальзамом. И только хотела лечь спать, стремач вошел, сказал, что к ней просится подземная «зелень».

В хазу вошли Борис и Толик. Растерянные, испуганные. Оба затравленно оглядывались по сторонам.

– Задрыга, беда случилась! Те ящики, что твой пахан закопал в дальней штольне, исчезли сегодня ночью.

– Как? – словно током пробило девчонку. Холодный пот покатил по спине ручьями. Она покачнулась. Заломило в висках.

Задрыга знала, в этих ящиках было музейное золото. Его берегли пуще глаза. О нем не забывали ни на минуту. Им дышали и гордились все кенты Черной совы. Его навещали.

Капка считала его своим, ведь именно она указала на него. Сколько кентов потеряла малина из-за этой рыжухи! Сколько сил и нервов отдали, чтоб сберечь его для себя! Лишиться музейки значило остаться без общака. Оно было запасом, какой могли пустить лишь в самом крайнем случае, случае непоправимой беды.

– Не знаем! Мы в эту штольню давно не ходили. Незачем было. А когда нас стали повсюду пасти, мы решили выскочить через дальнюю штольню, о какой все забыли. И когда глянули, там, где были зарыты ящики, – пустая яма. И плита к стене сдвинута. Ее только сильные мужики могли принять. Нашей кодле не одолеть. Сил не хватит.

– А Шакал? Где он! Может, сам взял? Ведь чужие не могли прознать!

– Да нет же! Нас обязательно предупредили бы! – не поверил Толик.

– Тогда не знаю! – развел руками Борис.

Капка смотрела на них ошарашенно, не веря в услышанное:

– Да вы что? Совсем съехали?! – заорала так, что стекла дрогнули.

– Всех! До единой падлы замокрю, если не сыщете и не вернете на место! Никому не дам дышать! В куски разнесу! – синели губы и лицо.

– Мы откуда знаем, кто спер ящики! Мы даже не знали, что в них лежало? – дрогнул голос Бориса.

– Как просрали, так надыбайте! Иль на холяву вас харчили?

– Хамовку за приморенье давали, когда вы у нас от лягавых тырились, канали в мраморном зале! А за ящики – не ботали. Нам даже не трехали про стрему! И не наезжай! Вломить мы тоже умеем! Сама секла! – злился Борис.

– Падлы! Козлы вонючие!

– Кончай, Задрыга! Не доводи! – начинал злиться Толик и оглянулся на дверь, в какую заглядывал испуганный стремач.

– Давайте вместе подумаем, кто увел их? – предложил Толик.

Король, поняв, что выспаться ему не придется, уже встал,

оделся, курил у окна нервно, внимательно слушал разговор, наблюдал за Капкой.

Та долго не могла взять себя в руки. Сквозь стиснутые зубы девчонки вырывались проклятия и ругательства. Она теряла контроль над собой и не способна была что-то обдумать или предложить. В ней кипело бешенство, граничащее с безумием. Не остановить, не отвлечь – значило позволить Задрыге дойти до последней точки кипения. А уж каких дров тогда она наломает, оставалось лишь предполагать.

– Успокойся, Капля! Без твоего кентеля нам не обойтись. Давай подумаем, кто увел? Если менты – оно всплывет скоро. Снова снимем. Если местные – прижмем и тряхнем. Но как пронюхали? Через Толика или Тоську? Кто вякнул? Свой навар мы вернем. Это заметано! Клянусь волей! Лишь бы ты успокоилась. Главное, из нашего предела не увезут, – обнял Король Капку за плечо. Прижал к себе:

– Держись, кентушка! Навары будут. Себя бы уберечь! Да ради тебя я по камню мусориловку разберу, а навар достану! Клянусь волей!

Задрыга, глянув на него, слабо улыбнулась. В глазах зажглась надежда, что не все потеряно.

– Зачем я связалась с этой «зеленью»? Прав был пахан – мороки много, понту – мало. Все – завязываю с подземкой! Навсегда! – дала слово сама себе.

– А мы и без вас канали! Не шибко осчастливили! Не гоношись! Без вас не сдохнем, – встали пацаны. И не прощаясь, не оглядываясь, пошли к двери.

Капка не стала их задерживать. Ни на их помощь, ни на совет она уже не рассчитывала.

Когда, мальчишки ушли, Задрыга попросила у Короля сигарету. Затянулась дымом до самых пяток, молчала.

– Конечно, это прокунда Тоськи. Ее прокол. Она рыжуху высветила своему хахалю. Дура! Раскрыла пасть! Ну я ее ей захлопну навсегда!

– Вот это не стоит! Если верняк, что Тоська высветила музейку, то взяли рыжуху чекисты. Не кто иной! И теперь нас на нее, как на живца, припутать захотят! Секи! Выставят в музее. Своих стремачей подсунут. Круглыми сутками будут там околачиваться, чтоб нас схомутать, накрыть разом! Ментам не поверят. Однажды прожопили, – предположил Остап.

– А может, Митька? Вдруг он, шибанутый, вякал в бреду. И про музейку… Либо под навар сфаловали засветить. Что взять со сдвинутого? Много ли ему надо? – продолжил Король.

– Сама «зелень» с голодухи могла накол сделать. Припутали одного-второго, хамовку дали, пообещали не дергать, харчить. Они и растрепались про ящики. Ведь нас надыбали! А мы не могли к ним прорваться! Надо было колонуть, как сумели нарисоваться сюда средь бела дня? Если их даже ночью пасут менты. Хотя теперь уж, видно, сняли свою лягавую стрему? Нечего стало пасти, – размышлял Король вслух, меряя хазу крупными, нервными шагами.

– Как пахану вякну? Он же замокрит меня за такой прокол! – курила Задрыга, дрожа всем телом.

– Я вякну! Не все потеряно! У пахана – жив общак Лангуста и его личный! Пусть утешится. Трехну, что оттуда доли не потребую, покуда музейку не воротим.

– Как ее достать, если не знаем, где она? Да и не выставят ее теперь. Зассут прокола, – опустила плечи Задрыга.

– Послушай, что со мною было в самом начале фарта. Схожий случай, – рассмеялся Король и продолжил, подсев к Капке совсем близко.

– Тогда мы тряхнули свадебный салон в Таллинне. Ну, вякну тебе, всякое я видывал. Но такое! У кентов шары на лоб полезли! Ожерелья, диадемы из бриллиантов, обрамленных в платину! Браслеты! Им цены не было! А перстни, кольца, серьги, кулоны! Мы мозги посеяли, пока зырили. У бывалых кентов слюни побежали. Ну, мы и вломились ночью. Шасть к сейфу. Открыл я его, выскребли дочиста и сделали ноги! Я тогда офонарел от удачи, такое не часто обломится! И решили смыться с этими сокровищами подальше. Чтоб никго не припутал. А на юге вздумали толкнуть браслет одному деляге, воротиле из Армении. Он там с молодой блядешкой канал. Бухал каждый день, как последняя падла. Ну, возникли к нему. Вякнули, мол, кули своей шмаре. И назвали цену, – усмехнулся Король воспоминаниям.

– Глянул мужик на тот браслет, провел по нем пальцем, видим, головой качает. Не хочет брать. Спросили его – почему? Он и ответил:

– Туфта!

– Мы не врубились, что он туфтой облаял? Деляга и вякнул:

– Не бриллианты это! Подделка! Дешевка! Отваливайте вместе с ней. Моя девка хоть и потаскуха, такое не наденет…

– Мы не поверили. Вякнули, где взяли. Он еще громче расхохотался и трехнул:

– Кто же на витрину бриллианты выложит перед толпой. Это ж дурака дразнить! На выставке лежали точные копии тех украшений, какие у них за сотней замков хранятся! И если кто– то собирается всерьез их купить, тому приносят подлинник. А для толпы – фальшивка! Да, красивая! Но не оригинал! Никогда не хватайте с витрины, выкладки, из сейфа в подсобке. Там – «липа». Ее лишь для вида охраняют. Мы тогда не знали этих тонкостей. И спросили, как отличать бриллиант от подделки. Он нам ботнул, что настоящий бриллиант, когда проводишь пальцем по граням, кожу сечет. И палец от него гудит. Я в этом вскоре убедился. Вынес армянин перстень. Свой. Предложил испытать. Мы и сравнили. Даже совестно стало. Вышло так, вроде мы надуть его вздумали. Но он не обиделся. Допер, что сами лажанулись.

– Куда же дели те украшения? – спросила Капка смеясь.

– Грузинам толкнули! За хорошие бабки! Они там мандарины продавали! Откуда им было знать то, чего не усекли даже мы. Эти у нас все расхватали. Да и какая им разница, что носить в горах? Кто их там видит? Армянину отбашляли, чтоб не заложил нас, пока не продадим. Ну и смылись по-тихому. В накладе не остались. Зато по витринам больше не шмонаем товар. Зареклись навек.

– Не доперла, а при чем наша рыжуха? – изумилась Капка.

– То была витрина! А мы из вагона отбили у охраны. То, что для выставки в музей везли!

– Для выставки! Так ты ботала? – рассмеялся Король.

– Уж не хочешь ли вякнуть, что и мы дешевку слямзили? – насмешливо скривила губы Задрыга.

– Во всяком случае – не оригинал! Это верняк! Подлинник, клянусь волей, канает в Гохране. Ты о том пока не знаешь. Там все ценное – в хранилищах лежит. Его не достать даже всем малинам. А точные копии развозят по музеям и выставкам. По принципу – уведут, так дешевку.

– Тогда зачем чекисты на нас охотились?

– Копии, хоть и не оригинал, но кое-что тоже стоят. Их можно

вывезти за рубеж на экспозицию и там сорвать башли за показ. Даже туда оригинал не возят.

– Ты что? Офонарел? Выходит, по-твоему, мы не смогли отличить рыжуху от лажи?

– Может, из рыжухи. Но самой низкопробной! Из той, в какой примесей больше, чем во мне дерьма!

– Болван ты, Остап! Да кто бы дал в вагон охрану для дешевки?

– Охраняли посуду. Сервизы столовые и чайные. Они были подлинными. А вы взяли подделку.

– Темнишь! Пахан рыжуху нюхом чует! – не верила Задрыга.

– Тогда, смотри, не кидайся на меня! – достал из рюкзака две ложки из посуды, какую прятала малина в подземке. Капка сразу узнала их.

– Нет! Ты ботни мне, в руках до этого дня держала их?

– Конечно!

– Возьми! Ну, что мне ботнешь?

– Ас чего они посветлели как-то?

– Прошли химобработку, как все подделки. Червонное золото не имеет яркого блеска. Оно красноватое и тусклое. Тяжелое. И мягкое. Надави зубом – след останется. А на этой ложке – зубы оставишь, а не след. Вы не пробовали, боясь испортить вид. Поверили на слово. Убедились, что сильная охрана. Они, мол, гавно не станут стеречь. И не заподозрили, что все то время у вас в общаке лежала медь! Смотри и убеждайся. И не переживай из-за гавна! Оно ни одной твоей слезы не стоит. Я этим отболел. Теперь, прежде чем спереть, на зуб пробую все. Хоть и годы прошли, ошибка помнится.

– Ты пахану об этом говорил?

– Конечно! И ложки показывал! Но если тебе она по кайфу, клянусь волей, сопру ее, хоть и подделку. Чтоб не переживала и не плакала!

– А как же пахан! Почему мне не сказал ни слова?

– Расстраивать не хотел, а может, подходящего момента не выбрал. Чтоб тебя не обругать за кентов, погибших за лажу и тебе в урок на будущее. А тут еще одно! Ты это сокровищем считала. Основным общаком? А там – пустое место было! Шмарий бздех! Так-то вот! Ты настоящую рыжуху не проморгай! – постучал себя кулаком в грудь.

Капка рассмеялась легко и звонко. От души отлегла большая тяжесть…

Задрыге не хотелось выходить в город после случившегося ночью. Все тело болело после встречи со шпаной. Синяки покрыли пятнами руки и ноги, даже на животе и спине виднелись следы ударов.

Капка лечила саму себя и Короля. У того уже исчез фингал на лице, стянулись раны и порезы. Остап даже смеяться начал, рассказывая Капке, как фартовал по молодости.

– Я всем тонкостям воровства на ходу учился. В делах. Конечно, кенты тоже подсказывали, чтоб их ненароком не засыпал. Оно, по неопытности, чаще всего горят фартовые. Либо на жадности. Это самое хреновое, на чем влипают и тертые, бывалые законники, – говорил Король, меряя хазу неспешными шагами, время от времени выглядывая в окно, смотрел, не появится ли во дворе малина.

На душе Остапа было тревожно. Он старался скрыть беспокойство и отвлекал себя и Капку обычными воспоминаниями, следил, насколько внимательно слушает его девчонка.

– А ты на жадности горел?

– Были проколы! Особо вначале! Когда впервые увидел кучу деньжищ. Первый навар с первого дела. Я столько башлей сразу еще не видел. Целая гора! Моим старикам десяток жизней жить, и то столько бы не получили. Я и офонарел враз! Дрожь по всему телу пошла. По спине пот. Голова загудела. Клешни – сами сцепились в кулаки. Оглядел кентов и подумал, как бы их от навара пораскидать шустрей? Пахан, видать, допер, прочел мои мысли черные. И вякнул:

– Этот навар делить не станем! Заложим в общак. Ну, а чтоб никому не было обидно, все сегодня в кабак сваливаем, бухнем ночку. И снова в дело!

– Только с третьего захода отвалил он мне долю. Больше других. Ну тут я и оплошал. Мне всего казалось мало. И прежде всего – хамовки! Я ж с ходки выскочил. Жрать все время хотелось, как барбосу. Задумал не как кенты – в кабаке нажраться, а по-домашнему похавать – сметаны, сала, борща. И возник в столовку. Там – хоть купайся в борщах. А я сколько лет на баланде морился! Подвалил к раздаче, набрал себе полный стол. Одного борща со сметаной – пять порций! Сижу умолачиваю. Вижу, повара на меня глядят и шепчутся меж собой. Ну да мне до них нет дела. Я этот борщ салом заедаю, какое с выкладки взял. Все схавал из столовки. Пришел на хазу. Слышу, этим вечером кенты в дело хиляют. И меня предупредили, чтобы никуда не смылся, – улыбнулся Король.

– Я и не думал линять. Лег покемарить, слышу, в животе взвыло. Пучить стало. А дело – к вечеру. Через час хилять с кентами. Ну, со мной оказий не было. Думал, обойдется. Требуха меня с детства ни разу не подвела. И отвалил вместе с малиной. Банк в тот день мы брали. Все было сносно, пока к месту не прихиляли. Там, чую, невмоготу, живот прихватило так, что шары на лоб полезли. Тыква гудит, тошнота адская подкатила. Ну, как кентам про такое вякнешь? Молчу. Сам думаю, скорее бы с этим делом развязаться, пока не лопнул…

Задрыга звонко рассмеялась:

– Бедный Король! Попух на сметане с салом!

– Мне не до смеху было. Там мы залезли на крышу пятиэтажки, что рядом с банком. И по одной доске надо было перескочить на крышу банка. Я чуть не свалился. Как раз на середине, ну прямо приступ одолел. Кое-как заполз на крышу, оттуда – в подвал. Но тихо, чтобы собаки и сторожа не услышали. Уж и не помню, как в подвал возник, как башли брали. В шарах от боли все черно. Кенты забрали бабки – и ходу. Я должен был все закрыть, как было. Чтоб чин-чинарем. Слышу, фартовые уже с крыши на крышу перескочили, а меня – возле двери в штопор свело. Стою, ни ногой, ни рукой двинуть не могу. Дышать стало нечем. А линять нужно шустро.

– Ты бы бегом! – рассмеялась Капка.

– Так вот только я дверь оставил, сделал шаг, овчарки услышали, как у меня в животе гудит, и целой сворой ко мне кинулись. Я, едва увидев их, себя не помня, рванул наверх, к крыше. Чую – по ногам тепло пошло. Из туфлей – тоже. Бегу, чувствую, как хлещет из меня. Но ничего сделать не могу. Выскочил на крышу, пробегаю по доске, внизу два сторожа с оружием. Целятся в меня. Я без прицела их полил. Слышу, оба заорали матом. Иль от неожиданности, или со зла. Собаки отстали. Они, вишь ли ты, по весне уважают дерьмом человечьим харчиться. Свой кайф в нем находят. Выходит, я сам того не ведая, потрафил им. И они не стали нагонять. Лестницу вылизывали. А я тем временем смылся. По крышам. В темноте сторожа меня посеяли. Возник на хазу, кенты уже навар делят. Думали, что я попух. Долго хохотали, когда узнали, какой со мной прокол приключился. С тех пор на жратву не набрасываюсь, как тогда. Не знал я, что в ходке пузо привыкло к баланде, и на хорошую хамовку его заклинило! Ни в чем нельзя жадничать. И на жратву – меру помнить, и на положняк. Пузо одно. Его на год вперед не напихаешь. По себе убедился. Даже добрая хамовка – с перебору – может бедой стать. Это я в тот день усек. А кенты надо мной годами потешались. И все спрашивали перед делом, чем я требуху напихал? Но, как бы ни смеялись, чему-то научились с того случая, – посерьезнел Король.

– Чему ж? Запасное белье в дело брать? – заткнула Капка рот кулаком.

– При чем тут кальсоны? Вот, когда мы из ходки линяли, с Печоры, вспомнили тот случай. И погоню почуяв, кенты сообразили. Подкинули овчаркам кайф. Они после этого для погони не годятся. Пока собак заменили, мы успели далеко слинять. И погоня навсегда отстала. Так что каждый случай чему-то учит нас, – подытожил Король. И Капка запомнила рассказанное, на всякий случай.

Внезапно в коридоре послышался голос Глыбы. Он спросил стремачей, на месте ли Капка, и тут же вошел в хазу.

– Хана, Задрыга! Малину замели! Только я и Тундра сумели сорваться. Все остальные – попухли!

Капка не запаниковала, не растерялась. Она подробно расспросила кента, где и на чем погорела Черная сова? Как взяли ее? Куда дели?

– Не фаловался я в это дело! Не верил в наколку! Ну где видано, чтобы в захолустный универмаг рыжуху привозили? Кто ее там купит? Не город – сущая деревня. Одни колхозы вокруг Куда ни плюнь – в свинью попадешь. Этой – зачем рыжуха? Но пахан мне не поверил. Вякнул, что того наколку давно знает Он не высвечивал и никогда не подводил. Но… Рыжуха была хреновая. Дешевка. Все ж взяли мы ее. Себе на беду! Стали вылезать из магазина – сторож спохватился, палить стал. В нас. Мы через окна хотели. А там – решетки из арматуры. Мы в подсобку. Там – кованая дверь на замке. Короче, хотели сторожа размазать. На его шухер лягавые возникли. Сгребли.

– А ты с Тундрой как вырвались? – спросила Капка.

– В гальюне приморились. Ментам и в кентели не стукнуло шмонать его. А утром, когда магазин открыли, вышли оттуда. Вякнули, что, мол, попросились по нужде. Прихватило! Нам поверили…

– Про малину узнали? Куда лягавые упрятали кентов?

– Пронюхали от «декабристов». Они видели, как наших привезли в ментовку. А через пару часов за ними пришел ЗАК из Калининграда. И на двух мотоциклах менты для сопровождения У каждого в коляске – по собаке, на всякий случай.

– Сколько замели кентов?

– Восемь! – ответил Глыба, вздохнув.

– Где Тундра?

– У ментовки пасется. Зырит, как кентов можно будет достать. Я только оттуда. Оперов там – тьма! Сейчас – невпротык Если до ночи в тюрягу не уволокут, налет надо сделать, – сказал, как о решенном.

– Погоди, не дергайся! Нас мало! Перещелкают мусора, как фраеров! Надо через подземку пробиться! Ночью! Так верней!

– В саму подземку не возникнуть. Стремачат! Повсюду! – ответил Глыба. И добавил:

– Если по дороге в тюрягу пристопорить? Но и она – по улицам! Не знаешь, по какой и когда их повезут? В ментовке долго не станут держать. Это дело передадут прокураторам. Там и накроем, когда на допросы возить начнут наших!

– На допросы?! Ты, что? – глянула на Глыбу ненавидяще. И, повернувшись к Королю, спросила:

– Ты, как? Хилять можешь? Прикрытием станешь! Ты, Глыба, тоже не суши мозги. Хиляй к лягашке. Но не возникай на шары операм. Посмотрим, может, что-то и обломится!

Король пытался удержать Задрыгу в хазе хотя бы до вечера. Пытался убедить ее в неразумности затеи. Но Капка не хотела слушать никого. Она быстро выскочила из спортивки. Переоделась и первой вышла из хазы, прижав к боку свою неразлучную сумку.

Король шагал рядом, не зная, что придумает Задрыга. Самому ни одна светлая мысль не приходила в голову.

Шагах в десяти, позади них, плелся Глыба. Он пытался что– нибудь придумать. Но… Что устроишь, если все подходы к милиции запружены дежурными отрядами оперативников. А из коридоров доносился лай, рык целой своры собак.

Он заранее знал, Капку это не остановит. Предполагал, она не станет ждать темноты. И постарается придумать, как вытащить малину из непрухи.

Задрыга вошла во двор дома – напротив горотдела. Села на лавочку, рядом с Королем, сделав вид, что устала, припала головой к его плечу, внимательно вслушивалась, всматривалась в происходящее.

Вскоре к ним подсел Тундра, вывернувшийся из-за угла. Сев с краю, огляделся, сказал тихо:

– Кенты пока здесь. О бок с ханыгами. Это на первом этаже. Окна их камеры выходят во двор. Но там – ворота. Их лягавый пасет.

– Сама вижу! Шары не лопнули! – оборвала его Задрыга резко. Кент продолжал:

– г Теперь мусоров в лягашке много! Не возникнуть. Кайфуют, как падлы!

– Еще бы! Навар сняли! – процедила Капка сквозь зубы, лихорадочно думая, что бы предпринять для спасения малины.

Время шло к вечеру. Заходящее солнце золотило крыши домов, просвечивало окна здания. Задрыга не сводила с него глаз. Фартовых не было видно из-за дощатого забора. На них никто не обращал внимания.

Капка знала, здесь, совсем рядом с милицией, есть люк.

Он ведет в подземку. Оттуда можно легко и спокойно достать малину. Но не теперь, когда все на виду и с люка не сводит таз отряд оперов.

– Пусть только стемнеет! – думала Задрыга. И вдруг заме

тала темно-зеленую крытую машину с плотно зарешеченными окнами. Она остановилась у ворот милиции, просигналила.

– Чего так рано? Тебе же сказано было после ужина их забрать!. – послышался со двора недовольный голос.

– Я дотемна хочу успеть! На хрен мне по потемкам домой возвращаться из-за всякого гавна! Обойдутся без ужина твои ворюги! Цацкаться тут с ними! Вон, выхлопную суну в кузов, пока доеду, все готовы будут. И без мороки! – встал водитель на подножку, ожидая, когда ему откроют ворота.

– А кто тебе пропуск в тюрягу подпишет? Начальника нет! Все равно ждать придется! – ответил милиционер от ворот.

– Давай загрузим гадов! Чтоб потом без мороки! Пропуск подписать недолго! Открывай! Начальник скоро будет?

– Да кто его знает? В прокуратуре он! Там долго не задержится! – открыл ворота нараспашку. Машина, чихнув выхлопными газами, вкатила во двор. Ворота тут же закрылись.

Капка напряглась пружиной.

– Значит, в тюрьму увозят. Не удастся мне вытащить кентов через подземку. Не успею. А в тюрягу – не проскочишь. Мало нас осталось. Что делать? – сжимала кулаки Задрыга, понимая, что с «пером» не сделаешь налет на машину.

– Хотя можно пробить покрышку и камеру! Но как? Вот около угла встать! И тогда! Но рядом ментовка! Тут же возьмут в кольцо! Не дадут слинять! Уложат кого-то! Да и успеет ли Король открыть двери машины? Надо успеть! Другого случая не будет! – решила Капка и, прижавшись к Остапу, поделилась задумкой.

– Машина свернет сюда – вправо. И дверь ее – на виду у лягашей окажется. Секи! Я-то ладно! Но кентам слинять не дадут. Как куропаток уложат, – словно ушат холодной воды вылил.

– Тогда сам шевели мозгами! Если они у тебя остались?! – хрипло ответила Капка и, встав со скамьи, подошла к углу дома, сделала вид, что вытряхивает камешки, попавшие в туфли.

В это время из ворот выехала машина.

Приехал начальник? – спросил водитель, открыв дверцу кабины, у оперативника.

– Пока нет! Ждем. С минуты на минуту. Да ты включи фары. Иди покурим, – предложил водителю. Тот оглянулся, махнул рукой, вылез из кабины, пошел к горотделу не оглядываясь.

Капка, увидев, что шофер с оперативником отвернувшись курят, мигом бросилась к кабине, Король следом заскочил.

Задрыга включила скорость. И повела машину, не оглядываясь по сторонам, выжимая из старой клячи все, что можно. Она сразу свернула в проулок, погасила фары и все подсветки. Машина вскоре слилась с сумерками.

Сзади в зеркало увидела Капка выпавшую изо рта водителя папиросу, отвисшую челюсть оперативника, ухватившего из кобуры недопитую бутылку пива. Он хотел что-то крикнуть, но нервные спазмы перекрыли горло. Пока они опомнились, машина уже скрылась из вида, петляя в проулках, где местные жители, завидев ее, шарахались в стороны, торопясь скрыться в подворотнях. Они по-своему помнили эти машины и боялись смотреть в их сторону с того самого злополучного тридцать седьмого года. Тогда они тоже появлялись в темноте.

Капка затормозила у низкого домишки, хозяева которого вмиг закрыли двери и ставни. Боясь дышать, забились в подвал, чтобы никто их не достал…

Король мигом открыл замок, двери.

– Шустрей, кенты! – вытаскивал, помогал малине выскочить из кузова.

Законники один за другим ныряли в темные проулки. Последним выскочил пахан. Он усмехнулся, оглянувшись на ЗАК, и поспешил к ограде, в извилистый проулок, где никогда не заезжала ни одна машина.

Капка с Королем пошли совсем другой дорогой. Остап держал ее за руку.

– Ты – гений, Капля! Умница! Но кто тебя учил водить машину?

– Сивуч! У него была почти такая же завалюха! Я не хотела в нее садиться. Так он пинком меня загонял в кабину и вякал:

– Гнида облезлая! Чтоб мотаться на кайфовой, учиться надо на развалине! И не фыркай! Старая кляча не для шику! Клешни набивай на ней!

– Ия училась нехотя. Но потом увидела, как Паленый ее отладил. И решила ему шнобель утереть. Три ночи моталась. У меня спуски не получались. Но освоила! – радовалась Капка.

Теперь они не спешили. Разговаривая с Королем, Капка вдруг вспомнила, что чуть не подставила его под пули милиции. И вздрогнула, представив медвежатника мертвым.

– Что с тобой? – уловил дрожь Король.

– Прости ты меня, Остап! За все прости! Я чуть не подставила тебя мусорам!

– Капля! Милая моя, Капелька! Сегодня иль завтра, все равно конец будет такой! Век фартовый короче звона рыжухи! Я согласился бы! Знаю, что ты пожалела бы потом. И помнила б меня! Хоть иногда!

– Я больше не стану тобой рисковать! – сказала Капка тихо.

– Рискуй! Все от судьбы. Я жду от нее своей минуты.

– Какой? – остановилась Задрыга.

– Когда ты к сказанному добавишь совсем немного! Но для этого тебе нужно повзрослеть.

Задрыга сделала вид, что ничего не поняла, они уже подходили к хазе, и Капке не хотелось связывать себя поспешным обещанием, она догадалась, чего от нее ожидал Король.

Черная сова, собравшись в хазе, радовалась свободе. Едва Капка с Остапом переступили порог, увидели счастливые улыбки на лицах законников. Они не ждали столь скорого освобождения теперь, живо вспоминали минувшее.

– Трамбовали нас в лягашке! Всех подряд. Опера на сапоги брали. Выколачивали, кто еще на воле канает? И все трясли – какие дела мы проворачивали? Особо зверковали за музейную рыжуху! Душу вынимали за нее из всех! – рассказывал пахан Задрыге.

– Чего ж за нее трясти, если ее у нас стыздили?

– Что? – насторожился Шакал.

– Увели из подземки! Выковырнули – и все на том! Сперли!

– Кто?

– Адресок второпях посеяли! Сама бы хотела допереть, чья прокунда? – злилась Капка, вспомнив случившееся.

– Вот оно что? Вот почему опознание хотели провести с кем-то, да сорвалось оно, не состоялось. Выходит, кто-то из твоей «зелени» наколку дал! Откольники засветили музейку. Кто ж, кроме них? – исчезла радость с лица Шакала.

– Пахан! Рыжуха лажовая! Стоит ли из-за нее кипеж подымать? Пусть подавятся дерьмовым наваром. Нам с нею все равно невпротык! Сбыть некому! Толкнуть ее – ни одна баруха не фаловалась. Приметная, хоть и дешевка! – подал голос Король.

– Я бы ее пристроил выгодно для нас! Не гляди, что у нее проба низкая.

– Пахан! А как же нас провели? – спросила Капка.

– На музейке? Тут немудрено! Она ж вся была эмалью покрыта! Она же, хоть старая иль новая, мешает определить точно, чистая рыжуха иль с примесью. К тому ж эмаль на рыжухе редко кому в клешни и на шары попадала. Большой, дорогой удачей считался такой навар. От старых фартовых мы секли, что тогда– в старину, прежде чем эмалью рыжуху разрисовывать, обрабатывали чем-то ту вещь. И только ювелиры знали, как это делать, чтобы рыжуха не плавилась от эмали. Но секрета своего не выдали ни за какие бабки! Они и без того – пархатые были! Оттого мы тонкостей не пронюхали, что ювелиры те пахали на царей да на князей. И стремачили их, не меньше сокровищ. Не могли достать, тряхнуть, расколоть! С ними и секреты накрылись. У них, у каждого – свое было. Друг друга никто не повторил. И ценилась в то время не сама рыжуха, а эмалевая работа по ней! Это верняк! Но, когда царя не стало, секрет эмали был утерян. Толпе она показалась лишней. И не применялась ювелирами долгие годы. Извелись мастера. Да и фартовые, знавшие в этом толк, тоже ожмурились. Остались те, кто сек лишь понаслышке. Как мы.

– Но вон Король сразу допер! Да и про то, что подлинник на выставки не дают. Разве ты не слышал? – удивлялась Капка.

– Впервые прокололся! До того не попадала мне эмаль! А вот с выставкой, я раньше их не тряс. Стоящего не видел! Обходил их.

– А в ювелирных на выкладках и витринах – тоже лажовка? – не отставала Капка.

– Не всегда! Камешки, понятно, не выставляют! А рыжуху, сколь хошь! Полноценную!

– Но ложки ты мог проверить сразу! – не унималась Капка.

– Когда? Сначала спереть, потом проверить, а дальше что? Увели, как подлинник! Сколько кентов полегло за нее! Ты вспомни, как ее взяли? Твой накол. Чего же ты в вагоне не проверила? Столько там канала? Теперь я лажанулся или ты? Да за такое тебе десяток лет долю давать не стоит! На рыжухе прокололась, на «зелени» лажанулась! – начинал психовать Шакал.

– Почему враз не вякнул?

– Не хотел клешни к делам отбивать! Да и сам не враз врубился. Когда от лесных слиняли. Думал ею десятину покрыть у Медведя. Тот и допер. Вякнул, что мы сперли. Я – чуть не рехнулся. Но маэстро ботнул, мол, старого ювелира надыбать в малину надо. Как у него. Все знаем, но никто его не видел. И где такого нашмонаешь? Нет их больше. А самим отличить подделку– не по зубам! Разве ту эмаль, что ширпотреб гонит со станков? Так ее не на рыжуху, всюду лепят. Она и пидеру видна. Но ту, какая идет на копии, лишь мастер в мурло узнает. По своим особым приметам. Но и то, по эмали, а не по рыжухе. Не она ценится в той посуде. А то – чем обработана! И когда? Доперло?

– Чего же ты тогда психуешь, если мы дешевку просрали?

– А кто о том пронюхал? Малина и чекисты! Ну, еще Медведь! Так это не весь белый свет. Толкнуть ее могли как оригинал – на юге! Там – в Одессе – барыг пруд пруди!

– Пахан, но мы не знаем, где эта музейка?

– Вылезет!

– А стоит ли рисковать из-за лажовки? Нас на нее как на живца возьмут! Давай не рисковать малиной! Сколько из-за нее кентов посеяли! – удивила Шакала Задрыга.

– Чекисты ее пасти станут. На них файней не нарываться! – встрял Король.

– Меня уже не музейка чешет! Хочу надыбать, кто высветил ее и нас? – побледнел Шакал. И бросил глухо:

– Конечно, «зелень»! Но уж доберусь! Размажу своими клешнями любого!

– Тоськи в пределе нет. Там – на хазе – ее бабка канает. Ни хрена не знает о ней. А к Митьке не возникала пока.

– Не только они секли! Я сам надыбаю стукача! – пообещал пахан твердо.

– Нас с Королем шпана припутала в пределе. Махаться пришлось!