Текст книги "Подкидыш"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Махались круто. Сколько машин прошло, никто не остановился. Уж не знаю, как они, а мы еле дотянули до Орла. Все в синяках и в шишках. Две недели в себя приходили. Хорошо, что не в Калининграде живем. Иначе вернуться живыми через тот милицейский пост нечего было и мечтать.

– Все так! Да и умеют ли лягавые что-нибудь, кроме как души выколачивать? – вспомнилось Николаю и свое.

– Мне вот уже пятый год зудит баба моя, мол, уходи ты с этой проклятой работы! Всякий раз боюсь за тебя, каким вернешься? С цветами или в цветах? А я ей в ответ, что в другом месте столько не заработаю. А жить как? Дети растут! А с ними и расходы! То сыну радиоцентр, то дочке джинсовый костюм! Да и жене отказывать ни в чем неохота. Она вон телевизор недавно купила – на всю стенку величиной. Полугодовую зарплату вломила в него. Я чуть не офонарел. Зато теперь все домашние кайфуют. Довольны. А я вкалываю. Мне не до жиру.

– Моя не легче отмочила. Я копил себе на колеса. А тут возвращаюсь домой, баба меня с порога огорошила. Мол, купила импортный холодильник, в каком лед не образуется, и моющий пылесос! Все мои сбережения уложила в это дело. Я чуть не взвыл! Но не воротишь сделанного. Поругался на нее, на той жопе и сел, – сознался Виктор.

– Это еще что? Вот когда мы были на Кавказе! Во, где обдиралы! Они с водителей вместе со шкурой снимут. Там инспекторов ГАИ больше, чем во всей России рыжих тараканов. Откуда они возникают, не знаю! Едешь по перевалу! Справа – отвесные горы, слева – пропасть, над головой скала зависла под сотню тонн. Под ней чихнуть страшно. Ну, оторвется от плеч скалы эдакая головенка? Едешь, дух перехватив. И на тебе, на самом поганом месте – гаишник с протянутой рукой. И говорит, раз едешь в солнечную Грузию – золоти руку. Что? Денег нет? А зачем с пустыми карманами к нам собрался? Ну, показывай, чем отблагодаришь меня? Не нашел ничего из харчей, забрал рубашки, а у Витьки даже свитер отнял. Во, гад!

– Знаешь, мы недолго были в этой Грузии, но нам показалось, что прошла вечность. Когда ехали уже обратно по перевалу, знаешь, какую песню пели:

А я в Россию, домой хочу.

Я так давно не слышал маму…

Колька долго не мог успокоиться от смеха… Через три дня, разгрузившись в Тюмени, все решили дождаться Макарыча в гостинице. Но Леонид не усидел. Пошел поискать заказчика и вскоре вернулся с лысым, бородатым мужиком, крепким и коренастым, на кривых, толстых ногах.

– Вот, предлагает доставить вМоскву его мраморные плиты для отделки офиса. Предоплату дает – половину. Окончательный расчет – на месте. Как, мужики? Беремся? – спросил Леонид.

– А грузить кто будет? Плиты – не мешки и не ящики. К концу погрузки пупок развяжется! – за говорил Виктор.

– Грузить – не ваша забота. Мы сами погрузим и уложим. Ваше дело – довезти в целости! Если какая плита по вашей вине расколется или треснет, оплачивать убытки будете вы!

– Чего? А ну! Пшел вон! И чтоб духу твоего тут не было! – вскипел Леонид и вытолкал заказчика в двери, не пожелав продолжить с ним разговор.

– Сиди и не рыпайся! Жди Макарыча! Он приедет, тогда и подыщем груз! – успокаивал Виктор водителя.

Николай вышел из номера подышать, покурить, оглядеться. И тут приметил на лавке троих мужиков. Они спорили меж собой или ругались, невозможно было понять. Говорили на незнакомом языке. Калягин отвернулся от них. Смотрел на дорогу, по какой бесконечным потоком шли машины.

«Скоро Макарыч должен появиться!» – подумал Николай и почувствовал, как его взяли за локоть.

– Послушай, друг! Это твоя фура? – обратился к Николаю один из троих, сидевших неподалеку.

– А что тебе? – повернулся Калягин.

– Понимаешь! Выручать нас надо. Привезли мандарины из самой Грузии. Думали, продадим здесь, у нефтяников. У них много денег. Оказалось, им уже полгода зарплату не дают. Не только на мандарины, на хлеб нет денег. А у нас мандарины пропадают. Их надо скорее увезти отсюда в Москву! Где быстро продать можно.

– Сколько у тебя мандаринов?

– Еще одну такую фуру нужно!®Но где взять? Хотя бы половину увезти скорее, пока не испортились.

– Сколько платишь до Москвы?

– А как ты хочешь?

– Погрузка и разгрузка твои или наши?

– Лучше ваши!

Николай повел мужика в номер, чтобы там договориться окончательно.

Пока спорили о цене, к гостинице подрулила фура Макарыча.

– Привет, кенты! – грохнул так, что стекла в окнах дрогнули. – Как доперли? Все целы? Тихо было на дороге? Я ж базлал, что Колька везучий. Его, падлу, даже в зоне ни разу не тыздили! Со всеми сдышался!

– Макарыч! Вот, мужики просят помочь. Мандарины им надо отсюда в Москву увезти. Жалуются, мол, погниют.

Макарыч подошел к троим мужикам:

– Сколько мандаринов у вас?

– Вагонная отгрузка. Сорок тонн. Вот если бы вы двумя фурами взялись?

– Если заплатите сейчас, поможем!

– Теперь только за половину можем! Остальное отдадим в Москве!

– Нет! Так не пойдет. Не согласен!

– Пойми, друг! За вагон платили, за погрузку

и

разгрузку – тоже. Кушать надо! В Москве сдадим оптовикам, сразу рассчитаемся с тобой!

– Я тебе не друг. А кушать все хотим! Ищи потом вас в Москве! Мне больше делать нечего? Не берите их, кенты! – моргнул Макарыч Леньке. Тот согласно кивнул головой.

– Я свой паспорт в залог отдам! – просил один

из мужиков, не выпуская из своей руки рукав Макарычева пиджака.

– На кой хрен мне твой паспорт? Я им в гостинице рассчитаюсь иль мужиков накормлю? Засунь его себе в задницу! – протестовал Макарыч.

– Хотите, мандаринами возьмите! Вы их дороже продадите, чем мы – оптовикам!

– Не занимался я еще спекуляцией! Иди к чертям собачьим! Хочешь уехать вместе со своим гнильем? Гони наличку полностью. А нет, отваливай!

Через час уговоров, споров, торгов о цене мужики все же выложили полную сумму. И Макарыч, получив от них деньги, велел загружать машины, наняв в помощь нескольких бомжей, слонявшихся на товарной станции без дела.

– Ты, Николай, отойди! Погрузка – не твое дело. Есть помоложе и покрепче. Дай им на кусок хлеба заработать! И знай, нельзя кавказцам верить на слово. Помни это! Первые кидалы из них – это грузины. Редкостные брехуны. В слезах и в жалобах всю Россию утопят. Заплачут, как бабы. Такое им запросто. Знают русскую жалостливую натуру! Многие на том сочувствии попались. А добившись своего, тут же осмеют нашу простоту и доверчивость. Я на том уже горел не раз…

К вечеру обе загруженные фуры покинули Тюмень и вышли на московскую магистраль.

Макарыч взял Кольку в свою фуру.

– Ну как тебе житуха новая, колесная? – Положил в ладонь Калягина деньги и сказал: – В

Москве пару дней передохнем. Я там еще не всех баб измял. Хочешь со мной?

– Нет, Макарыч, староват я для таких подвигов. Да и по молодости не увлекался бабьем. Одну имел, – вздохнул Николай.

– Ну и мудак! Мужик должен быть как огурец! Всегда хрустящий, крепкий. И бабья должен иметь не меньше, чем семян в огурце. Они нашему брату силы дают, жизнь! Но, как бы ни были хороши, ни одну в душу впускать нельзя. Лишь для тела, для флирту, ради веселья, чтоб кровь не плесневела! – хохотал Макарыч во весь голос.

Машина шла по трассе на хорошей скорости. Следом за нею, не отставая, вел свою фуру Ленька.

Макарыч рассказывал Кольке, как он колесил все эти годы, где был, что видел и пережил, как ему

жилось. И вдруг, глянув вперед, умолк. Машина резко затормозила. Калягин глянул на дорогу и похолодел.

Дорогу их фуре перегородили вооруженные люди. Они стояли цепью по всей проезжей части и держали их машину под прицелом. Выкатывайтесь! – открыл дверцу хмурый, заросший до самых бровей мужик.

– Что будем делать? – дрогнуло все нутро у Николая.

– Потрехаем! Вы тут не дергайтесь. Я сам! – вышел из кабины.

Николай оставил дверцу приоткрытой, чтобы на всякий случай подстраховать Макарыча. Тот шел вразвалку, не спеша. Подойдя к цепи мужиков, спросил коротко:

– Где пахан?

– Тебе на что?

– Хорош будешь и с нами.

– Что везешь?

– Гони башли, старый козел! – заговорили рэкетиры, окружив Макарыча со всех сторон.

– Кто козел? – рявкнул Макарыч, как когда-то в бараке зоны, и легким, неприметным движением, словно играючи, закинул обозвавшего в сугроб головой на несколько метров, обронив вслед: – Не горячись, падла! Не то брехалку из жопы ломиком выковыривать станешь.

И, обратившись к опешившим, снова спросил:

– Вякайте, пропадлины, кто пахан?

– Я! – сверкнул злым взглядом коренастый широкоплечий мужик.

– Хиляй сюда! Вот эту ксиву видишь? От фартовых! Охранная грамота! Мне! На веки вечные! На все дороги! Коль ты свою шелупень не уберешь с моего пути – пеняй на себя! – повернул обратно к машине, пряча во внутренний карман охранную грамоту.

– Слушай, ты! Кем грамота подписана? – спросил пахан рэкетиров.

– Пан!

Николай заметил, как торопливо ушла с пути вооруженная цепь. Макарыч не спеша оббил снег на подножке, потеснив Николая, сел. И, захлопнув дверцу, сказал:

– Поехали!

Он даже не глянул в окно на рэкетиров. Никак не прокомментировал встречу. Спокойно, словно ничего не произошло, продолжил рассказ, как в минувшем году ездил отдыхать в Сочи.

– Ну, народу там, конечно, поубавилось. В прежние времена там яблоку упасть было негде. Теперь всем места хватает. Правда, скажу тебе, народец – говно! Вся перхоть понаехала. Какие-то сопляки. Все на иномарках, полные машины блядва, все – новые русские! Твою мать! Прыщавые выблядки! Спекулянтское семя! Мать их в жопу комар бодал! Ни единого, с кем по петухам поздороваться можно. Лохмы отрастили до самой жопы, как у баб. Ты представляешь? Даже в ушах серьги. Я ж с похмела не отличил и оконфузился. Хиляет. Глядь, волосы подкручены, зад виляет. Хвать за ягодку и трехаю: «Не желаете со мной прогуляться, мадам?» А он, падла, как сиганул от меня. Как завизжит: «И здесь от вас проходу нет! Я не голубой. Я на свиданье иду! Другого поищи! Я – порядочный человек!» Да как пустился наутек от меня. Без оглядки! С воем. А я гляжу, где руки после него помыть? Он, гад, на весь пляж меня ославил. Средь своих. Зато сам оббегал за десяток верст, чтоб снова на аллее не повстречаться один на один. Ну я ему за срам все же отплатил. Увел от него девку. Сманил. Назло козлу! Она после меня в его сторону не смотрела. И всем бабам растрепалась про меня. Они и поперли косяками. Прямо в номер. Деньги предлагали, чтоб ночь с ними провел. Ну, я заторчал. Раньше про такое и не мечтал.

Сами бабам башляли за веселуху. Тут же все на уши встало! Меня затискали. Я не мог врубиться, что стряслось? Ведь молодые бабы! Оказалось, их мужики и хахали – дерьмо! Ни на что негожи. Только на клизьму!

– Выходит, спросом пользовался?

– Отбою не было! Клянусь! По молодости столько баб не поимел, сколько на том отдыхе! Зато и теперь еще на баб не тянет. По горле брался!

– Конкурентов не было?

– Какой там? Все эти – мразь! В коротких портках бегали. Как дети. Мне даже совестно за них стало. Вот и реабилитировал весь род мужской, сколько сил хватило! – озорно улыбался Макарыч.

Николай, слушая его, удивлялся хладнокровию человека. Он даже не вспомнил о рэкетирах, словно их и не было. И Калягин решился спросить его о загадочной охранной грамоте. Откуда она у него взялась?

– Это ты про ксиву? Нужная вещь! Я с ней не только тут, загранку проеду насквозь! И поверь,

тамошние полицейские мне еще козырять будут!

– Ну, не свисти! Откуда им знать, кто такой Пан? И какое они к нему имеют отношение? Что им до него? Попробуй сунь эту ксиву ихнему лягавому? За задницу возьмет! – не поверил Николай.

– Меня за жопу?! Клешни коротки! А вот насчет Пана не транди! Ты кто есть? Работяга! Для фартовых – быдло! А Пан – пахан! Допер? Ты для всех – мелкая козявка. Хоть здесь, хоть там! А пахан нынче здесь, а завтра за границей! У него баксы – ящиками. Тебе их до конца жизни не пересчитать. Хазы свои повсюду имеет. В Англии и

Штатах, в Германии и Франции. Даже на Канарах! У него в Греции – вилла! И везде его любят, ему рады. Потому что башляет щедро. И никто его не выдаст никому, если он не захочет. Хотя все знают, кто такой, чем занят. Потому ихние менты его не тронут. Секут, зачем задевать Пана? Себе неприятности наживут на всю оставшуюся жизнь. Она же у каждого одна…

– Откуда знаешь о том? Сам же с ним не кентуешься. А наговорить можно много!

– Если ботаю, значит, верняк!

– А как ты эту грамоту получил? За башли?

– О, тундра! Да где ты видел, чтоб фартовые грамоты продавали? Офонарел?! Да ни за какие бабки эту ксиву не купить. Они могут дать ее только сами, кому захотят. Ее не выпросить, не вымолить. Эта ксива, как награда, выдается одному из миллионов.

– А как же ты ее получил? – удивился Николай неподдельно.

– Безуха! Только так приключилось и со мной. Короче, когда я из-под «запретки» в последний раз вышел, забрал в «малине» свою долю и решил «залечь на дно». Временно отойти от дел, отдохнуть где-нибудь подальше от фартовых. Но где у нас сыщешь такое место? Нет их. Вздумал махнуть за рубеж. И оказался на Канарах. Все кайфово шло. Без шухеру. Покуда туда же не намылился на отдых какой-то хрен из верхов! Не из фартовых. Из– за него шмон начался. Чтоб того падлу риску не подвергать. Кому он, козел, сдался? Но из-за него, хорька, всю полицию поставили на уши. Началась проверка документов, личностей отдыхающих. Всех трясти стали. И главное, перекрыли все пути!

– Ты ж говорил, что у Пана там своя хаза? – напомнил Николай.

– Это теперь! А я ботаю, что было до того, когда я из тюряги вышел. И Пан еще не был паханом. Но значился в розыске. До того мы с ним знакомы не были. И на Канарах виделись, но не кентовались. А тут припекло. Ксивы у него были липовые.

– Но он же по ним приехал?

– Ну и что? Если на каждого запрос стали делать! Вот тут-то и оказался он в кольце. Сделали запрос и на него… Все, на кого поступило подтвержденье, продолжают отдыхать. А его приморили. Ни на прогулки, ни на пляж… Просят подождать. Ну, что тут делать? Того гляди, спецслужбы появятся. Эти быстро опознают. А у нас с ним номера рядом. Он меня по наколке раскусил. Увидел, когда я на пляже был, «колымское солнышко». Ну и подвалил. Трехнул, что его пасут, раскололся, кто он есть. Вот тогда я и задумался, как своего выручить? Ведь ему самому даже выйти из номера нельзя, – следили.

– А тебя не пасли?

– Я не был в розыске! Потому мной не интересовались. В ту ночь стыздил я документы у одного мужика. Того, какой надо мной жил. Тоже земляк. Только из Москвы. Новый русский. Я к его бабе иногда заглядывал. А он в то время на пляже кайфовал. Короче, увел документы и к Пану. Тот под утро через окно и на самолет. Через час

улетел.

У меня остался в памяти лишь его адрес.

– А сам зачем остался? Тебя же небось

заподозрили?

– Кипиш был! Не без того! И дело не в пропаже документов, это ерунда! А в том, куда делся человек? Уж где его не шмонали! И в номерах, и в море, на пляжах, катерах, в ресторанах, у женщин, всех магазинах, на прогулочных самолетах и с аквалангистами. На базарах и в притонах, у рыбаков… Но… Не нашли. Всех о нем спрашивали. Я тоже ответил, что не был знаком с ним. И не видел его. А через неделю улетел…

– А кто был тот отдыхающий, из-за которого шухер поднялся?

– Хрен его маму знает? Там народу хватает. Всех и не упомнишь. Может, и отдыхал какой козел! Но на Канарах все нагишом. Особо отдыхающие. Едино, что прикрывали, так это срамное место. Все остальное оставляли солнцу. Ну и, посуди сам, узнал бы ты средь тыщи голых того, из-за какого шухер поднялся? Конечно, нет.

– А как же из тыщи голых вышли на Пана?

– Так все просто! Нашему правительству зачем опасаться иностранцев? Только своих! Вот и проверяли всех, кто приехал из России! Понял? И вышли быстро!

– Ни хрена не понял! – признался Николай.

– Чего тут не понять?

– Если жеиз правительства, чего им бояться Пана? Какое они имеют отношение друг к другу?

– Во, дурило! А кто его сделал Паном? Кто из меня сделал вора? Из тебя зэка? Ну тебе на них наплевать. А другой, кто покруче, так плюнет, что ушей не останется на память жене. За все пережитое одним махом отплатит. И, видно, бывали такие случаи, если предприняли меры предосторожности. Ну да хрен с ними. Правда, тот, у кого я ксивы увел, благодаря мне на неделю дольше отдыхал на

Канарах, пока не оформил документы на выезд. А я спокойно слинял. И вскоре встретился с Паном снова. На этот раз он меня высчитал. Только вышел в Шереметьево, ко мне кенты подвалили. Мол, тебя сам Пан шмонает. Что отмочил, колись? Я им вякнул. Они не поверили. И привезли к нему. Он тогда заправлял самой лихой малиной. Хотел к себе сфаловать. Но я враз трехнул, что завязал с фартом и ухожу в откол. Он дал время подумать. Я отказался. Тогда он и спросил меня, чем собираюсь заняться, как жить буду? А я и бухни, мол, буду с дальнобойщиками пахать, грузы возить. Он только головой покачал, посочувствовал заранее. И выдал вот эту ксиву. Его кликуху знали и тогда – от Сахалина до Мурманска. Известный кент. Умел взять за горло любого. Из каких ситуаций выпутывался!

– Ну да! А на Канарах приморили, и не мог смыться!

– Захлопнись! Канары – это острова! Куда смоешься, если твои ксивы на подозрении? Без них как билет возьмешь? И номер стремачила ихняя служба.

– Одно не пойму. В его ксиве была «липа». А как пронюхали, что он тот, кого разыскивают? – не доходило до Николая.

– Во, чумной! Да если б они узнали тогда, что он в розыске, тут же передали б его русскому посольству. Но шла проверка. И ответы на запросы о личности Пана не поступали. Не находили человека по той «липе». Не значился он нигде. Вот и держали до выяснения. Пан смылся вовремя. Через день приехали фрайера из России. Но поздно. Все интересовались внешними данными. Хотели узнать, кто же отдыхал здесь? Оказалось потом, что за границей наших фартовых больше, чем в России. Уже окопались. Пустили корни. И к ним – не подступись. Они приняли иностранное гражданство. А фартуют по-прежнему в России. И Пан! Теперь попробуй подступись к нему. Он подданный Штатов! А живет, где захочет. Паханит – в России, деньги на счету держит – в Бельгии, отдыхает в Испании. Попробуй его поймать или прижать! Он сам любого уделает. Теперь за границей знают, своих могут трясти сколько угодно, наших лучше не трогать, не злить. Потому что они непредсказуемы.

– Ну и как ты стал дальнобойщиком?

– Я не сам. Мне помогли. Фартовые Пана. Привели к одному ферту и сказали, чтобы дал мне в аренду две фуры. Через год я их выкупил. Потом еще три. Так и пошло. Теперь уж под полсотню. И все на меня пашут. Положняк дают. И сам не сижу, не сушу жопу. Мотаюсь, вкалываю, как проклятый.

– А у твоих водил есть ксива Пана? – Спросил Николай.

– У тебя что, крыша едет? Кто ж водиле ксиву даст? Она у меня!

– А как они? Если их пристопорят рэкетиры, а тебя рядом не окажется?

– Я возникну – мало не покажется! —

усмехнулся Макарыч.

– Пока ты нарисуешься, рэкет уже помянуть успеет! Как сообщат? И главное, кто?

– Такое уже было! – впервые встрял в разговор шофер Макарыча.

– Было! Замокрили двоих. Без «пушек» ехали. Забыли. Теперь помнят.

– А бандюг нашел? – перебил Макарыча Николай.

– Нашмонал. Всех размазал. Сначала вякнул, за что замокрю. А потом всех пятерых уложил. Из одной обоймы! Правда. Потом за мной их пахан охотился. Отомстить вздумал за своих. Да не обломилось ему с меня шкуру содрать. Припутал я его на блядешке. Подкинул ему живца! У нее и размазал, как клопа. Остальные притихли враз. Я им велел заглохнуть. Иначе, все дышать разучились бы.

– Их замокрил. Но своих не вернешь! Где гарантии, что это не повторится?

– А у кого есть гарантии на жизнь? Она может оборваться и без рэкета. Упал на булыжник башкой и крышка! Чего канючишь? Ссышь пахать со мной? Так я тебя силой не держу. Можешь вернуться в свой Красноярск! Будешь как все, подыхать на пенсию! Хоть сейчас, из Москвы, хиляй назад. У меня мужики пашут. Мудакам с нами не слышаться. Сколько едем, ты гузном трясешь. А ведь я тебя кентом назвал.

– Послушай, Макарыч, я не трус! И не хочу оправдываться здесь. Но хвост ты зря поднимаешь. Ксива бережет тебя! Но и то не всюду! Иначе на хрена, кроме «пушки», перья при себе держишь! Уж не для того, чтобы баб пугать. Выходит, тебе

тоже приходится отмахиваться, и еще как круто! Я в твоем деле новичок. Но ситуации могут случиться всякие. Когда надо будет и за себя, и за водителя постоять.

– Допер! Будет чем! – хлопнул Макарыч

Николая по плечу.

– Заправиться надо! – сказал водитель,

заметив впереди бензоколонку.

– Давай свернем. Заодно похаваем, – согласился Макарыч. Шофер просигналил фарами задней фуре, и обе машины завернули к бензозаправочной.

Николай видел, как Макарыч пошел в столовую напротив заправки. Водитель заторопился к кассе – рассчитаться за бензин. Калягин пошел в туалет, но, раздумав, решил справить нужду под колеса и заметил, как в кабину их фуры шмыгнули де тени. Николай опешил. Но тут же заскочил на подножку, вцепился в ручку дверцы. Но кто-то с силой открыл ее, спихнув Калягина. Тот заорал.

Шофер оглянулся, не поняв, почему упал Николай, а машина, словно сама по себе, завелась и

пошла на трассу.

Николай вцепился в борт. Подтянулся, залез в кузов уже на ходу. Крикнул водителю:

– Догоняй! Угоняют!

Он протиснулся поглубже внутрь. Но пробраться к кабине не мог. Ящики с мандаринами стояли так плотно, что сквозь них даже мухе не пролететь.

Машина, выйдя на магистраль, через несколько минут свернула на боковую дорогу, и, как понял Николай, задний свет был выключен.

Даже передние фары вряд ли освещали дорогу.

Угонщики хорошо знали этот путь, вели машину уверенно, на предельной скорости.

Ни одной встречной машины… Николаю стало не по себе. Видно, и Ленька с Виктором не ожидали такой дерзости. Растерялись. А покуда опомнились, угонщики уже были далеко.

«Что же предпринять, как остановить фуру?» – думал человек, лихорадочно прикидывая все

варианты. И решился…

Машина шла на подъем, и угонщики сбросили скорость. Этим воспользовался Николай. Никогда бы не решился на такое. Тут же терять стало нечего, понял, угонщики убьют его. А потому надо было

защитить себя. И Калягин, подтянувшись, влез наверх. Он понимал, малейший толчок, и он слетит вниз трухлявым мешком. Но ему повезло. Машина шла ровно. Он успел добраться до кабины. Между нею и кузовом, он это видел, водитель положил лопатуи лом. На всякийслучай. Стал шарить. Нашел. Еле выдернул ломик, едва не свалившись на землю, под колеса фуры. Теперь надо решиться,

ведь он никогда не убивал. Он видел в заднем окне

головы угонщиков. Надо пробить стекло сразу. И… Стекло разлетелось вдребезги. Чей-то вскрик… Машина завиляла из стороны в сторону. Николай ухватился за оконце. Едва удерживался на ногах. Руки порезаны. Выпал лом. Кто-то нестерпимо больно колотит его по голове пудовыми кулаками. Машина сошла на обочину, уткнулась в дерево, заглохла.

Николай разжал руки. Спрыгнул на землю. Еще секунду назад все плыло перед глазами. А тут просвет наступил. Он забыл о боли, как только увидел мужика, вылезшего из кабины.

– Попух, падла! – подскочил к нему и, поддев кулаком под подбородок, откинул в кусты. Тот, зашуршав в них, затих. Николай бросился в кабину. Едва открыл дверь, увидел водителя, лежавшего головой на «баранке».

Николай включил свет. Увидел на затылке кровь, она стекала за пазуху, за шиворот угонщика.

– Живой иль нет? Да хрен с ним! Эти со мной не цацкались бы. Сбросили бы под колеса или хуже того учинили б… Надо того, что в кустах, найти, не дать ему смыться. Макарыч приедет на второй фуре. Он обязательно найдет меня. – Взял фонарик из бардачка. И, сыскав второго, – он угодил головой в корягу, – подложил мужика под нее так, чтобы он, придя в себя, не смог вылезти.

«Надо как-то дать знать о себе», – взял из-под сиденья ветошь, облил ее соляркой и поджег среди дороги. Вскоре увидел знакомые огни фуры. Она шла на сигнальный костер. Николай не скрывал радости, что Макарыч поторопился и не стал ждать утра.

– Припутал падлов! Или бензин кончился?

– Обоих прижал! – рассказал, как все произошло.

– А водило-угонщик – живой! Колька его лишь поцарапал и оглушил. Скоро в себя придет, пропердится! – рассмеялся Ленька. Второго угонщика он с Виктором выволок из-под коряги за ноги.

– Ну, что с ними утворим? – прищурился Макарыч хитровато.

– А что? Пришить обоих!

– Да бросим здесь!

– Э-э! Нет! За души их вонючие ответ не хочу держать. А выкуп – сдеру! За моральный ущерб! Одного из них я знаю! – поддел слегка задетого ломом. И добавил: – Давний знакомец! Уж с этого слуплю и за прежние грехи!..

– А в чем он лажанулся перед тобой? Когда? Что-то не припомню его по зоне! Иль на воле ты был знаком с ним? – полюбопытствовал Николай.

– Пусть очухается, потом потрехаем! —

хрустнул Макарыч кулаками.

– Давай его водой обольем! – предложил

кто-то из водителей.

– На эту мразь – мочи жаль! Пусть сам оклемается!

Подойдя к водителю-угонщику, ткнул в бок, сказал хрипло, сквозь зубы:

– Хватит прикидываться жмуром! Вскакивай па катушки, пока и впрямь не размазал!

Мужик открыл глаза. Увидел Макарыча, сжался в комок. Дернулся к карману, но Макарыч опередил, наступил на руку, предупредив коротко:

– Рыпнешься еще, кентель с резьбы своими клешнями скручу! Усек, падла! Тихо дыши!

Мужик зажмурился, вставать не спешил.

– Тебя сколько ждать?! – рявкнул Макарыч.

Угонщик протер глаза. Приподнял голову.

– Что? Не веришь? Живой я! Не обломилось тебе меня на тот свет отправить! – хохотнул зло.

И став ногою на колено угонщика, заговорил, обращаясь к своим:

– Этот паскуда «подсадной» был, когда меня вместе с кентами менты сгребли на деле. Его ко мне швырнули в камеру. Он и прикинулся стремачом из другой малины. Я и поверил. Он тогда почти пацаном был. Не думал, что лягавые вот такого «уткой» сделают. А и этот умело прикинулся. Трехнул я ему кое-что лишнее. Сам еще необтертым был. Этот выудил из меня кое-что и заложил лягавым. Его тут же выпустили. А меня три месяца мокрили в ментовке. На сапогах весь МУР носил из угла в угол. У меня со всех концов кровь кусками выходила. Лягавые и не скрывали, кого ко мне подкинули. Вот тогда поклялся, если живым буду, надыбаю гада хоть из-под земли. Сведу с ним счеты за все! Сколько лет шмонал его по зонам, в малине, на воле, он, гад, будто сквозь землю сквозанул. Не я один его дыбал, а и кенты. Чтоб сучьим клеймом отметить! Все не обламывалось. Так я уж и надежду посеял. Поверил, что кто-то опередил меня, отправив на тот свет досрочно. А он – живой! Сам на меня вышел, козел гнилой! И теперь ссыт за свое отвечать! А ну, вскакивай на катушки, пидор!

Он сорвал мужика с земли. Тот не мог держаться на ногах.

– Ленька! Дай шило! Сучью метку ему

поставлю, чтоб всякий мудак понимал, с кем ему довелось

встретиться!

Раскалил шило докрасна и, поковырявшись в пепле от сигнального костра Николая, снял с полуобгоревшего куска ветоши бензиновый нагар – черный, вонючий.

– Само то! Знатное клеймо получится! – подошел к угонщику: – Думаешь, дышать оставлю? Хрен тебе в зубы! Это я для того, чтоб и жмуры, и черти на том свете знали, кто к ним свалил. А и лягавые, завидев ее, не станут дыбать твоего мокрушника! Сук всегда размазывали!

Наклонился над угонщиком, тот взвыл:

– Макарыч! Пощади! Столько лет прошло! Я за это уже столько схлопотал! Хочешь, на всю жизнь обязанником стану! Верней собаки!

– Суке веры нет!

– Хочешь, выкуп дам за себя!

– И так все сдерну, никуда не денешься!

– Не позорь! – взвыл так, что в ушах зазвенело.

Но Макарыч не дрогнул. Ткнул шилом в щеку угонщика, мазнул нагаром по уколу несколько раз, потом, приложив обгоревшую тряпку к щеке «суки», ждал пяток минут, пока нагар впитается в кожу, чтобы стукач не смог смыть клеймо.

«Сука» дергался под ногой Макарыча, вдавившей в землю намертво. Но вырваться ему не удалось.

– Ну все! Свое я устроил. Теперь тебя бомжи, и те закопать откажутся!

– Макарыч! Не мучай! Отпусти! – вопил мужик, заливаясь слезами. На щеке его горела черная «муха», известная каждому сучья метка.

– Ну что? Будешь башлять? Иль по кускам тебя разнесу? – спросил Макарыч.

– Дети у него! Хотя бы ради них оставьте его! Трое дома ждут, – подал голос второй угонщик, сидевший на земле перед Виктором и Ленькой. Он ждал своей участи.

– Он, падла, еще и наплодил? – рассвирепел Макарыч.

– Сеструха моя – его жена. Откуда знала о таком? Три дочки у них! Старшей нынче в школу. А малая еще титьку сосет. Всего полгода ей.

Голодные все, как собаки! На работе почти год как зарплату не дают, вот и пошли в угонщики, не с добра!

Сами-то, – хрен с нами, детей жаль! Убьешь его, пропадут девчонки. Сеструхе их нынче не поднять одной. Ради них, прости его, – попросил мужик, не веря, что слова, сказанные им, смягчат сердце человека.

– Темнишь, падла! «Липу» гонишь! Этот

козел

за башли фартовые души ментам закладывал. Такой с голоду не сдохнет!

– Мы тут неподалеку живем. В деревне! Километра три до нее! Не веришь, поехали! Сам увидишь! Наши избы рядом! Мне зачем брехать?

– Домой к «суке»? Ты что? Съехал? Я себя не в отхожке надыбал! А и детям, чем такого гада иметь в родителях, лучше век его не знать!

– Отца им кто заменит? Какой ни на есть, свой! Чужой о них заботиться не станет.

– Заботчика сыскали! – хмыкнул Макарыч. И матюгнувшись, велел встать меченому. Тот попытался, но ноги не слушались, не захотели удержать, и мужик снова рухнул на землю, испугавшись собственной беспомощности.

– Эх, ты, говно! Со страху весь расклеился! Послушай, коли так хреново дышишь, где выкуп возьмешь, чтоб мне отбашлять? – вспомнил Макарыч.

– Дом продам свой! Больше нечего. А мои – к нему жить уйдут. Авось не выгонит. Все ж родня! У него, кроме сестры, больше никого нет в свете. Хотя тоже жена и детей двое, – дрожал горлом меченый.

– Мать твою! И чего я раньше тебя не надыбал, сучий выкидыш! Размазал бы без жали.

– Да брешет он все! – не верил Виктор.

– Конечно, темнят поделыцики! На жаль давят, – поддержал Ленька.

– А ну, по коням! Если эти мудаки вешают нам лапшу на уши, обоих размажу!

– Зачем? Сдай их в ментовку за угон! Пусть в зоне парятся! – встрял Николай и добавил: – В твоей фуре горючка кончилась. Заправить надо.

Слив из второй машины пару ведер солярки, мужики втолкнули в кабину обоих угонщиков и поехали в деревню, где жили эти двое, кого сейчас везли связанными по рукам и ногам.

Фуры проехали пару километров, когда меченый сказал:

– Теперь надо повернуть направо, к лесу. Там наша деревня. В километре от этой дороги!

Шоферы свернули и поехали по указанному пути. И вскоре увидели небольшую деревеньку из горсти подслеповатых, кособоких избенок, разбросанных как попало.