Текст книги "Подкидыш"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Не для себя радела! Для родителей!

– А за квартиру попрекала? Она тоже старикам понадобилась? Иль много радостей прибавилось, когда меня посадила за решетку?

– Сам виноват! Зачем судью обозвал?

– Ты, стерва, ей накапала! А знала ли, как я в то время перебивался с хлеба на воду? Я ж только устроился на работу. А тебе – вожжа под хвост попала? Вынь да положь сию минуту?

– Мам! Ну чего молчишь? Ведь покойному отцу целых исподников не нашлось. Все латаное. Мужиковы принесла. В них отца спеленать можно было. И это при семерых детях! От людей совестно.

– Не балаболь, Ольга, пустое! Не о том сказ – в чем схоронили. Больно, что за гробом дети не пошли. Не проводили в последний путь. А и правду молвить, не мы единые забыты. Вон мать Арпик весной померла. Тож хоронить стало некому. Свои сельчане сжалились. Собрали, у кого что было. И проводили, помянули по-человечьи. Не попрекали припоздавших детей. Что толку ругать взад. Тем покойного не поднять и не утешить. А и вам не стоит друг дружку грызть! Ить родные! Единая кровь у вас! Посовеститесь пред отцовской памятью. Как жить станете, когда сами останетесь? Нешто лютыми врагами сделаетесь?

– Ну что ты, мам! – обнял Николай дрогнувшие плечи, взглядом подозвал сестру. Ольга подошла, поцеловала Николая в щеку. Тот, как в детстве, больно дернул ее за косу: – Получила? Ну, то-то! – Сразу отлегло от сердца.

– Колька! Не будь змеем, гад ползучий! – взвизгнула совсем по-девчоночьи, тонко и жалобно.

– Не вой! За дело схлопотала! – строго глянула мать, добавив: – Кнутом тебя выходить стоило б! Не глядеть, что уже сама бабкой стала. Ума как не было, так и не нажила!

– Ну чего ворчишь? Успеешь еще запилить. Дай Кольку послушать. Где ты, кем и с кем?

Николай рассказал Ольге о себе, о работе, ничего не приукрасив.

– Ну и молодец! Устроился! Хороший заработок имеешь. Доволен! Ни за что не отвечаешь, и голова за чужие грехи не болит.

– Арпик иначе думала!

– Дура она! С жиру бесилась! Вот посидела б с наше на голой картохе и капусте, враз поумнела б! Какая разница где и кем работать! Лишь бы хватало на жизнь! Подумаешь, побрезговала могильщиком? Пусть теперь сыщет мужика, какой сумеет ее с детьми прокормить, да еще с хорошей должностью! Нынче такие – в лотерею разыгрываются! Один мужик на миллион баб! Ей из-под него подштаники не достанутся! Вон, моя Светка! Уже завучем школы работает. Ей скоро двадцать пять. И никого нет! Одна, при хорошей квартире! Даже с телефоном. И мебель, и телевизор, и диван, а без мужика! Уж не сравнить с той кикиморой! И не дура! И оклад! А уж в старые девы прописалась! Не может она выйти за алкаша! Хочет порядочного! Да где его взять? И не одна она такая! Кто вместе с ней учились в институте, не могут семьи завести! Хорошие мужики – в дефиците. А плохие никому не нужны. Прокиснет эта Арпик в соломенных вдовах до конца жизни! Это как пить дать!

– Таким, наоборот, везет. Хорошая девка – засидится! А такая – молодцу сгодится, – буркнула мать.

– Да что мы о ней так много говорим? Годы прошли. Я уже забыл ее и не хочу вспоминать!

– Зато она про тебя интересуется. У моей Надьки спрашивала, не знает ли адресок? Та как цыкнула на нее. Лярва враз смолкла. Будто языком подавилась! – рассказывала Ольга.

– Пей молоко, сынок! Когда-то ты его любил, – подвинула мать кружку молока, кусок хлеба. Колька враз забыл о неприятностях…

Лишь через две недели решился вернуться в город. Мать, узнав о том, пригорюнилась. Как-то печально на сына глянула:

– Может, адрес оставишь свой?

– Я его Ольге дал. И тебе оставлю! Может, решишься когда-нибудь навестить?

– Непременно! Душа моя тебя не позабудет. А и ты хоть два словечка пришли!

– Возьми деньги, мам! Я теперь каждый месяц присылать буду!

– Не надо! На что они мне! Харчи свои, а на хлеб – пенсии хватает. Когда время мое придет, схороните. К тому – все есть! С собой ничего не заберу! И деньги не надо. От них – одни беды! Об себе заботься. И, коли свидеться больше не доведется, умоляю тебя, не верь больше Арпик! Не сходитесь с ней! Змея она! Чужая всем…

– Нет, мам! Я ушел от нее навсегда. В этом ты можешь быть уверена! – ответил Николай твердо.

Ольга решила проводить его. И предупредила, что, если он не будет писать, приедет в Красноярск и там отлупит его.

Николай покидал Сероглазку вечером. Простился со стариками, помнившими его по-доброму, с мужиками, не терявшими надежду на его возврат в дом навсегда. С женщинами и девушками, даже с ребятней. Сероглазцы просили его остаться с ними. Но Николай уехал.

Борис встретил его невесело:

– Переводят нас на другое кладбище, далеко за город. Это – закрыли. Негде стало хоронить. Нет мест. Оставили там лишь двоих реставраторов. А нам предложили выметаться в другое место. Кто не согласен туда, пусть увольняется!

Николай плечами пожал:

– Я перехожу…

– Одно знай. На новом кладбище всем нам труднее будет работать. Место заброшенное, пустынное. Ни деревца, ни кустика. Место гиблое, ветреное. Зато близко к дороге. Приехать или уехать с работы, без проблем. Но вот одной заботой прибавится.

– Какой?

– Сторожа нет. Надо купить списанную будку для материалов и инструмента. Не станем же мы все на себе таскать всякий день! А на будку скинуться надо самим.

– Поблизости складов нет?

– Откуда? Ни одной живой души, – вздохнул Борис Петрович.

Утром они приехали на новое место. И не успели оглядеться, как к ним подошли первые заказчики:

– Нам срочно нужно! Покойник уже неделю в доме лежит в гробу. А ваши никак не договорятся, где хоронить? Там нельзя – мест нет, как на самолет, здесь нельзя, потому что ничего не готово. А нам каково? Вы можете себе представить, когда мертвец уже неделю в доме лежит? Дышать нечем стало! Все нервы на нитки! Мы на вашу службу в суд подадим!

– Подавай! – рявкнул Николай и добавил: – Не ты от покойника задыхаешься, он от тебя. Скоро сбежит сам! Чего хлябало открыла? Кто тут кому обязан? Бери лопату и копай! Сама! А то ишь, указка выискалась!

– Хам! Негодяй! Свинья! Я тебя научу, как с людьми разговаривать! – нырнули заказчики в машину и умчались в город.

– Зря ты сорвался на них! – посетовал бригадир.

А через полчаса машина вернулась. Из нее вылезли двое здоровенных парней и сразу подошли к Николаю. Тот держал в руке лом. Заметив это, приехавшие резко приостановились:

– Эй, ты! Чего канителишь? Почему не фалу– ешься на могилу? Иль тебе наш кент не по кайфу?

– Нам все равно, кому нужна могила. Но не можем ее копать, покуда не знаем, где граница кладбища. Видишь, нет разметки, плана местности! Без этого не имеем права начинать работы! – ответил бригадир.

– Когда его вам дадут? – спросили приехавшие.

– Не знаем. Обещали сегодня. Может, сейчас, а может, вечером привезут!

– А зачем женщинам нахамили?

– Они на моего работника поволокли! Он им ответил тем же! Самим нужно научиться говорить, – осек бригадир.

– Ты знаешь, с кем говорил?

– А мне безразлично! Хоть кто! Все здесь успокоятся! Это кладбище. Здесь гордых нет. И должности гниют вместе с прошлым.

– Мы о живых говорим…

– Короче, чего хотите? – не выдержал Николай, ухватив ломик покрепче.

Это не осталось незамеченным.

– Нам сегодня покойного хоронить надо.

– Вон, начальство прибыло! С ними толкуйте! – заметил бригадир подрулившую «Волгу». А через полчаса Николай с Валентином копали могилу на новом кладбище.

– Мужики! К четырем будет готова? – подошли парни.

– Мужики – в пивбаре! Понял? У нас имена есть. Молод вот так с нами разговаривать, – осек Валентин.

Заказчики подошли к бригадиру:

– Сегодня можем привезти покойного?

– Сначала оплатите работу!

– Само собой! – достали сто долларов. —

Этого хватит?

– Получите сдачу!

– Не надо! Постарайтесь к четырем…

– Привозите, – ответил бригадир. И послал в помощь Николаю и Валентину Дмитрия.

Тот хохотнул коротко:

– За такие бабки я всю ту компанию урою и глазом не сморгну.

К вечеру подъехала похоронная процессия. Недавние заказчицы в черных платках сбились вокруг гроба, плакали, причитали на весь пустырь:

– Зачем же ты так рано покинул нас?

– На кого оставил нас, родной наш?

– Как жить теперь без тебя?

Николай отвернулся. Ждал, когда все родственники простятся и гроб нужно будет опускать в могилу.

Он слышал, как затихал плач. Как Борис Петрович позвал Федьку забить гроб.

– Коля! – почувствовал чье-то прикосновение к плечу. Оглянулся. Арпик…

– Здравствуй. Вот уж случайность. А мы главврача хороним. Я с ним много лет проработала. Хороший был человек.

– А мне какое до него дело? – отошел в

сторону, отвернулся.

– Николай! Помоги! – позвал бригадир и подал веревку, чтобы всем вместе опустить гроб. Калягин привычно завел ее под дно.

– Взяли? Опускаем! – услышал голос бригадира.

Когда по крышке гроба застучали первые комья земли, Арпик подошла снова:

– Тебе не о чем спросить меня?

– Нет!

– А о сыне?

– Не мешай! С меня хватит!

– Я виновата! Но не он!

– Отойди! Не позорь меня!

– Что? Да как ты смеешь? – всхлипнула деланно.

Николай молча закапывал могилу и не оглядывался по сторонам. Вот и все! Легли венки у временного памятника. Рабочие отошли в сторону. Их настырно звали помянуть покойного. Но все отказались наотрез.

Им принесли выпивку и закуску. Но бригада не приняла угощенья.

– Они нас считают за быдло. Вроде мы одноклеточные. А они – элита! Сливки общества! Дерьмо! Мы без них проживем. Зато они – ни за что! Кичатся должностями! Да и то не своими – умершего. Я посмотрю, что с ними самими будет через год? – сплюнул Федор, отмывая руки.

– С ними? Ничего не случится! Его жена на теплом месте устроилась! Директор ресторана! – ответил Борис Петрович.

– Откуда знаешь?

– Ее первый муж, мой друг! Из-за нее в петлю влез. Давно это было. – Теперь второго загнала! Скольких еще на тот свет отправит, стерва? Она меня забыла. Зато я узнал сразу! – поморщился Борис Петрович и спросил: – Николай! Что за женщина к тебе приставала? Или знакомая появилась?

– Бывшая жена…

– Видно, поговорить хотела? Иль мосты навести из прошлого?

– Поздно. Отболело!

– Смотри! А она опять к тебе идет! Настырная бабенка! – усмехнулся бригадир.

– Николай! Можно на минуту? – позвала Арпик. Калягин нахмурился, как от зубной боли скривился.

– Чем обязан? Что нужно? – не сумел скрыть раздражение.

– Я считаю, что тебе пришло время повидаться с сыном.

– Не вижу никакой необходимости. Он живет с матерью-интеллигенткой. Вряд ли сумеет найти общую тему со мной. Да и ни к чему. Я остыл и забыл всех вас. Оставь меня в покое…

– Я к тебе не имею претензий. Сын хочет увидеться!

– Я не хочу! Он жил с тобой! Впитал в себя всю твою мерзость. Стал твоим повтореньем. Не хочу увидеть тебя в нем. Не зови. Это пустое. Я не приду. Все кончено. И прошлое – досадная ошибка! Угомонись. Ты очень постарела. Но внутренне осталась прежней. Все прошлое я давно похоронил. В нашей жизни ни одного цветка, лишь угли да пепел. Ты исковеркала, изувечила мою жизнь. И свою, как понимаю, не можешь устроить. Но на меня не рассчитывай…

– Меня ты не интересуешь. Я выполнила просьбу сына. Что ж, передам ему, что отец – негодяй! Испугался прошлого и презрел его! Кстати, я и не собиралась предлагать примиренье. Как ни стара, имею друга. И мы будем вместе, как только Павлик поступит в училище. Именно об этом он хотел посоветоваться с тобой. О своем будущем!

– У него советчиков и без меня хватает. Не хочу вмешиваться в вашу жизнь! Мы слишком разные…

– Сын – твоя копия! К сожалению, чем старше он становится, тем труднее в общении. Думаю, только тебя он послушается и не наделает ошибок. Сам понимаешь, отчим не поможет. Не станет подсказывать. А Павлик – наш сын. Наша с тобой общая боль и забота. Оступится – не только я, но и ты в том будешь виноват.

– Ты его растила! Ты и отвечай за свое!

– Я виновата, что ты скитался по тюрьмам? Разве из-за меня туда влетал?

– Второй раз – и ты не без вины!

– Свою родню вспомни!

– Хватит! Я не хочу разборок! И тебя забыл! Уходи! С Павлом я встречусь! Но не у тебя! Я позвоню ему!

– Когда?

– Вечером! Пусть будет дома…

– Я передам ему. Прощай, Николай. И не считай меня дешевкой, способной вешаться на шею. Я свое мнение о случившемся не изменила. В этом ты прав. Разные мы с тобой. Общий лишь наш сын. Он, к несчастью, любит тебя и ждет…

– Как знакомо! Как старо! – усмехнулся Николай в лицо Арпик. И, развернувшись, не прощаясь, ушел к бригаде.

– Цепкая женщина! Настоящая тигрица! Умеет взять в оборот! – смеялись мужики, слышавшие весь разговор.

– Что вы хотите? Ее жизнь – бабье лето! Все они стервозы! – сплюнул Федор, разглядывая плиту для могилы.

– Хватит баб склонять! Вон я со своею три десятка прожил. Ни разу не погрызлись. Она у меня – лучший друг. Надежнее любого мужика. Наравне со мной, как ломовик, семью тянет. Разве дело – всех огульно хаять? Я за всю свою жизнь ни на одну другую не глянул. Потому что свою, как счастье, берегу. А вы всех поголовно говном облили. Тут уж к себе приглядеться не грех! – не выдержал Константин, работавший в бригаде сварщиком и жестянщиком.

– Тебе одному из тысячи повезло!

– Брехня! И я со своей путем живу! Ладим между собой. Вон уж внуков шестеро. А у нас все еще медовый месяц!

– Счастливчик!

– Послушай! А фингал тебе тоже за любовь посадила? Признайся, чем долбанула? Каталкой? Иль утюгом? – вспомнил Иван.

– Ну, это не она! Я с шуряком малость повздорил. Он мне, я ему! Уже помирились. Чего не бывает?

– Не ври, Женька! Этот фингал не мужичьей рукой поставлен. Слабый был кулак. Неумелый! Ниже глаза! Мужичий почерк не такой! Это бабье! Их работу издалека видать! К тому ж царапины были! Этого шуряк не сделает.

– Упал я!

– Прямо на бабу! На соседку! Дурак! Такие дела на виду у жен не делают!

– Говорю! Моя тут ни при чем!

– Дело твое, какая соседка тебя подсветила. Видно, прыгучий ты мужик! Слишком горячий до баб. Но это твое дело. А вот нас не поучай. У всех свои синяки и царапины от них. Твои – позудят и проходят без следа. Наши – на душе и сердце – до конца жизни болеть станут. И память о том не заживет никогда…

Вечером Николай, как и обещал, позвонил домой. Трубку взяла Арпик:

– Это ты? Да, конечно, дома! Он ждет звонка. Сейчас позову. Подожди!

– Отец, ты? Как мы сможем с тобой увидеться?

– А это срочно? Что случилось?

– Странно! Я был уверен, ты сам ускоришь встречу! Тут же словно насильно тебя заставляют, – обиделся Павел.

– Я очень устаю на работе! А найти меня ты сможешь просто. Мать подскажет где. Если это срочно и ты не стыдишься меня, приезжай! Я с восьми до семи вечера работаю на кладбище!

– У меня к тебе не минутный разговор!

– Я думаю, мы сумеем поговорить! Если ты уверен, что хочешь встретиться, приезжай. В любой день, кроме воскресенья.

– Хорошо! Приеду!

– Тогда до встречи! – положил трубку. И

долго

думал, о чем хочет говорить сын. Почти уверен был, что тот станет просить деньги. Скажет, мол, решил поступать, а мать помогать не станет. У нее Наташка растет. Остается одна надежда – на него. Если он откажет, придется забыть об образовании. А без него – как жить будет? Иному Арпик не научит…

Павел пришел на следующий день, ближе к обеду. Выскочил из автобуса легко. И Николай сразу узнал его. Издалека. Кивнул бригадиру на парня, напомнил, что ждет сына. Борис Петрович обронил короткое:

– Иди…

Павел подал руку:

– Здравствуй! – Всмотрелся в лицо Николая. Огляделся вокруг, где бы присесть, но ничего не приметил.

Николай снял с плеча брезентовку. Положил на землю:

– Садись! – сам сел на траву.

– Мы много лет не виделись. Ты очень изменился. Я помнил тебя совсем другим. Скажи, почему ни разу не позвонил мне?

– Не мог! Сейчас ты не поймешь!

– Я постараюсь! – пообещал Павел.

– Слишком глубокой оказалась пропасть. Ее меж нами проложила твоя мать! Она знала, где меня искать. И, при желании, мог увидеться в любое время. Я не скрывал, где работаю. Именно это стало поводом для разрыва. И для тебя – не секрет!

– Возможно, ты прав! Но твои отношения с нею меня не касаются! Можно менять мужей и жен! А вот отцов и сыновей – никак! Это навсегда!

– Ты прав!

– Тогда почему не звонил, не интересовался мною?

– Ты для чего пришел? Читать морали мне? В случившемся вини мать!

– Она лишь женщина! Права иль нет, я вас не выбирал. Такие от судьбы. И ее люблю – со всеми ошибками, правдами и неправдами, потому что она – моя мать! А ты – мужчина! Мой отец! Ты ушел от нее! Но почему забыл меня? – зазвенела обида в неокрепшем голосе.

– Она не просто оскорбила, она предала…

– Я не о ней! Это ваши отношения! Я не хочу их касаться. Я спрашиваю о себе.

– Я не мог простить ее. И не забуду…

– А я? Меня ты тоже выкинул из памяти?

– Нет, Павел! Конечно, помнил. Но не мог заставить себя. Ждал, когда вырастешь, повзрослеешь, станешь больше понимать. Тогда имел бы смысл этот разговор. Думаю, сейчас он преждевременный!

– Выходит, считаешь меня мальчишкой? С каким не стоит говорить на серьезные темы?

– Сейчас еще рано!

– По-моему, ты сам не готов к этому разговору. Или, застряв в своих обидах, забыл, что ты отец, остался в юнцах?

– Ты что? Офонарел?

– Ничуть! – смело глянул в глаза Павел и

продолжил: – По-моему, вы друг друга стоили! Одна, не спросив меня – лишила отца. А ты, хлопнув дверью, забыл, что у тебя есть сын. И только я меж вами, живыми, сиротой остался. Вот о том никто из вас не вспомнил. Оба наплевали на меня! Каждый думал только о себе! Эх, вы! Родители! А ты хоть раз подумал, каково мне? Иль душа окаменела?

– Скажи спасибо матери за все!

– Не надо! Не вы первые разбежались. Таких полно теперь. Но при этом дети знают и общаются с обоими родителями.

– Тебе тоже никто не мешал! И, если бы захотел, нашел бы меня!

– Я тебя ждал! Когда вспомнишь.

– Хватит друг друга шпынять! Или ты только за этим пришел? – начал терять терпенье Николай.

– Я только начал разговор!

– На ту же тему? Тогда не стоит продолжать? Она бесконечна. И мы все равно не поймем друг друга.

– Возможно. Хотя и жаль. Ты так ничего и не ответил мне. А времени остается в обрез. Я уезжаю от вас обоих. Когда-то вы покинули меня. Совсем мальчишкой. Если б ты знал, как я звал тебя. Ночами не спал. Ждал у окна. Сколько слез пролил. У телефона, вернее собаки… Ты так и не позвонил. Я постарел. И возненавидел телефон и человечью глупость. Говоришь, я не созрел для мужского разговора? Это ты не дорос до отца! Может, потому,

когда-нибудь в старости, оставшись одиноким, ты вспомнишь этот день и меня. И будешь наказан моей бедой. Тогда не удивляйся ничему. Ты получишь сполна, выпив мою чашу! А теперь… Мне не о чем с тобою говорить. К несчастью, оба вы лишь родители. Да вот родными так и не сумели стать! Прощай! – встал резко.

– Пашка! Куда ты? – крикнул вслед.

– Я в море ухожу! Поступил в лоцманы. Отучусь! И уйду от берега! Без всяких якорей! Земля и берег не всем в награду! Прощай! Летучий Голландец! Ты стал призраком, покинувшим мое детство. Я и впрямь повзрослел и стал старше тебя! Взрослей, мужай! У тебя есть возможность подумать. Но вот исправить что-нибудь уже не сумеешь никогда! – помчался к подошедшему автобусу без оглядки. Вскочил в него. Исчез из вида.

Николай, раскрыв рот, растерянно смотрел ему вслед. Жгучий стыд сжигал душу. Его сын отчитал, как мальчишку. Нечем стало крыть. Он оправдывался, как ребенок, слабо, неубедительно. Он знал, ему никогда не ждать прощенья. Он снова опоздал. Безнадежно и навсегда…

«Эх, Арпик, Арпик, скоро мы пожнем с тобой самый горький урожай нашей глупости. И ни тебя, ни меня не минет это наказание. Мы оба опоздали, проглядели сына. И автобус ушел. Мы ничего не сможем вернуть. Все ушло. Впереди старость. Она будет такою же одинокой и холодной, как эта единственная могила на большом пустыре жизни. Нам бы прощенья попросить у сына. Но разве испросишь теперь хоть каплю тепла?» – думал человек, жадно глотая открытым ртом воздух.

Отчего-то трудно стало дышать. И где-то глубоко внутри тонко плакал внутренний голос.

– Колька! Ты чего? Что случилось? – тряхнул за плечо Борис Петрович, заглянув в глаза человека. – Что он тебе наговорил?

– А знаешь, он прав! Во всем.

– Ну ты же дал ему денег?

– Он не просил и даже не говорил о них. По– моему, не взял бы ни за что! Я не насмелился предложить. У него была другая тема, иная цель. Он выстегал меня, как мальчишку, за то, что, породив, забыл его. А он, оказывается, очень ждал меня. Годами. Но я дурак! Не все деньгами измеряется, и мне ни за что уже не вернуть Павлушку!

– Брось! Если он любил тебя, это не проходит. Забывается любовь женщин, если они виноваты. А дети… Они навсегда. Жену можно выгнать, найти другую. Сыновья – до смерти. И твой вернется. Погоди, дай возмужает. Обожжется на какой-нибудь бабе, мигом тебя поймет. Не переживай. Эту боль лечит только время и жизнь. Сейчас твой пацан еще ребенок, не клевал его в задницу жареный петух. Когда клюнет, вмиг опомнится, за что больное получил. Прибежит мириться сам!

– Кто угодно, но не он! – не поверил Николай.

Он хотел позвонить, поговорить с сыном. Но в мозгу никак не укладывалось то, что должен просить у него прощенье. Без этого разговор не имел смысла. Но убедить себя, решиться на такое никак не мог. Он мучился с неделю. И все же переломил себя. Позвонил. Трубку подняла Наташка:

– А Павлик уехал. Он поступил в мореходку. Куда? Не знаю. Сами ждем письмо. Но пока рано. Всего пять дней прошли. Он обещал написать, когда совсем устроится. Это не раньше чем через месяц. О вас? Нет! Он ничего не говорил и не вспоминал. И маме не рассказывал! А вы с ним виделись?

– Да, – сознался Николай.

– У мамы, конечно, есть адрес училища. Вы позвоните вечером. Когда она придет с работы. Может, она даст его. Я не знаю, оставил Павлик или нет!

– Ладно. И я подожду. Письма. Может, пораньше напишет? – положил трубку на рычаг.

«Опять мимо… Снова опоздал. Кажется, в этот раз надолго», – подумал человек.

– В мореходке жизнь трудная. Ребята быстро взрослеют. Поумнеет и твой. Никуда не денется, – успокаивал Борис Петрович и старался загрузить Николая работой так, чтобы тому было не до сына.

Николай возвращался с работы едва волоча ноги. Вместе с бригадой они выкладывали глухую кирпичную стену вокруг кладбища. Начинался день с семи утра. Заканчивали – затемно.

Когда возвращался домой, небо и дорога перед глазами дробились на кирпичи. Руки не моглиудержать стакан чаю. А перед глазами мельтешила кирпичная кладка, тяжелый, серый раствор, мелькающие мастерки.

Едва умывшись, валились в постели. И до утра спали, не в силах повернуться на другой бок.

– Надо успеть к зиме! – говорил бригадир. Сам не веря в реальность выполнения громадного объема работы. Но с каждым днем стена вокруг кладбища росла ввысь и в длину.

Случалось, выкладывали втроем, остальные были заняты могилами. Их тоже прибавлялось. Недолго простояла в одиночестве первая могила. И скоро у нее появились соседи.

До снега оставался всего месяц, а стена охватила кладбище лишь на треть. Теперь уже всем стало понятно, что не успеть. Слишком большая работа не могла быть закончена таким малым количеством людей. А на новом кладбище уже появились мародеры.

С мраморного памятника на могиле генерала вырвали звезду. С другой плиты сорвали лист нержавейки с посвящением покойнице. У третьего – унесли ограду.

– Да что за зверье! – возмущался бригадир, устанавливая новую ограду, и на чем свет стоит поносил человечий род, жадный и бесстыжий.

Но на следующий день вся бригада ахнула. Весь кирпич, завезенный еще с вечера для стены вокруг кладбища, за ночь словно испарился. Ни одного кирпича. Ни ведра цемента. Будто сквозь землю провалились за ночь…

Следователь милиции, выслушав бригаду, оглядевшись, сказал уныло:

– Ну, где теперь искать? Это на спине не унесешь. Конечно, машиной вывезли. Кто-то теперь себе дом построит. По протектору не сыщешь. Других улик нет. Чисто сработали. Ничего не скажешь.

– А на кой черт вы имеетесь? За что зарплату получаете? Так ответить может любой дилетант! А если у вас сопрут со двора? Тоже руками разведете? – возмутился Николай.

– Что я могу? Отсюда до города – не близок свет. Кому-то уж очень понадобилось. Не могу же весь город на уши поставить из-за кирпича! У нас есть дела и посложнее, и поважнее! – уехал вскоре.

На следующей неделе на кладбище появился сторож. Его вымолили, вытребовали, уговорили. Казалось, хоть теперь можно уснуть спокойно. Но не тут-то было. Исчез памятник с могилы уже на следующий день. А оглушенный сторож едва отдышался в больнице и тут же отказался сторожить кладбище.

Мужчины бригады взяли в сторожа двоих из бомжей. Но тех утром нашли пьяными до одури. А во вчерашней могиле, раскопанной до основания, покойник лежал без гроба. На земле.

Его родственники такой скандал подняли, что бомжи протрезвели:

– Чего? Без гроба? Видать, пробухал жмур свою домину. А сам домой похилял, к бабе?

– К какой бабе? Я его жена! Куда гроб дели,

негодяи? – орала женщина.

– Подумаешь, жена! Ты что? Единственная на свете? Да у него таких, до Москвы раком не переставить!

– Вы хоть понимаете? Мы о мертвом говорим!

– А почем знаешь, что о мертвом? Раз из гроба сиганул, живым был!

– Да вон он – в могиле! На земле лежит!

– И пусть себе лежит! Раз мертвый, зачем ему гроб? Уже все равно! Засыпем его, к едрене фене, и баста всему! Чего орать?

– Кому гроб пропили? – не выдержал бригадир и взял бомжей за грудки. Тряхнул изо всех сил гак, что остатки похмелья отовсюду брызнули.

– Говорите живо! Не то обоих вместе с тем покойником живьем урою! – пообещал Николай.

– А ты не грозись, не наезжай. Чего в пузырь бухтишь? Не забывай, нас много, вас мало! Мы вам душу на кулак намотаем, если станешь доставать…

И все же гроб вернули. Снова уложили в него покойного, забили крышку, закопали могилу. Положили на нее тяжеленную плиту. Прогнали бомжей. Привезли в сторожа старика с овчарками. На следующей неделе милиция прибыла. Собаки покусали человека. Официальное заявление поступило. С требованием о возмещении ущерба.

Мужичонка клялся, что на выходной решил прийти, чтоб навестить родственника. И только подошел к кладбищу, собаки набросились. Он звал на помощь. Но сторожа на месте не оказалось…

Пришлось оплатить лечение, порванную одежду.

Николай возвращался домой злой из-за всех неприятностей. А они пошли цепью. Одна за другой.

Уже через месяц занесло подвыпившего мужика на кладбище. Заблудился. И свалился в подготовленную могилу. Обе ноги сломал. До утра едва дожил. Орал не своим голосом. Сторож со страху дрожал, уверенный, что по недогляду врачей вместо мертвого живого человека закопали. А ни позвонить, ни позвать некого. Вокруг ни одной живой души. Сам побоялся средь ночи к могиле подойти.

Хорошо, что тот подвыпивший везучим человеком оказался. Не замерз насмерть. Дожил до утра. А бригаде – новая неприятность. Зачем заранее могилу выкопали, если кладбище не обнесено забором полностью?

Николай лишь иногда вспоминал, что нужно поинтересоваться сыном. Узнать, как он учится, как устроился, послать ему денег. Но не получалось.

Лишь на Новый год позвонил. И все у той же Наташки взял адрес Павла. Хотел написать письмо. Но вместо этого послал деньги. И три строчки на бланке перевода. Дал адрес Бориса Петровича. Вскоре получил уведомление, что деньги получены сыном. А вот ответа не было.

Через месяц послал еще. Попросил черкнуть. И снова ни слова в ответ.

Николай не обижался на Пашку. И, посылая деньги, уже не просил писать. Вскоре перестал указывать адрес. Понял, сын еще не простил его.

Прошли два года… Николай у Арпик решил узнать, пишет ли ей сын? И позвонил:

– Конечно, пишет! Спасибо, что помогаешь ему. Дал мне передышку. Кстати, у Павлика есть невеста! По окончании училища собираются пожениться.

– Вот так! А почему мне не написал?

– Я его пристыжу!

– Не надо! – запретил Николай, но через месяц получил короткое письмо. В нем Павел сказал, что уже был в море, на практике. Будущая работа нравится. И он с нетерпеньем ждет, когда получит распределенье на судно. Поблагодарил за деньги. Сказал, что теперь он подрабатывает в порту и в его, отцовской, поддержке уже не нуждается. О личной жизни, невесте – ни слова.

Письмо скорее походило на записку. Но как обрадовался этой весточке Николай. Он много раз перечитал письмо. И написал ответ. Но шли дни, недели, Павел молчал. Лишь через полгода скупое письмо. В нем настоятельная просьба – не присылать деньги.

– Сынок! Откладывай на будущее! Деньги никогда не бывают лишние. Не брезгуй! – попросил на бланке перевода.

После этого Павел не просил не помогать. Письма его стали подробнее. И в одном из них, уже через год, он написал, что уже женат…

Еще через полгода прислал фотографию. Николай подметил, что сын резко изменился. Возмужал, носит усы,

– У нас будет ребенок! – сообщил в следующем письме.

– Мы получили квартиру! – узнал вскоре.

– У нас сын!

И ни в одном письме ни разу не спросил Николая о нем самом. Он не сразу это заметил. Лишь потом. Но молчал.

Павел в письме старательно обходил обращение к Николаю и никогда не называл его папкой или отцом.

– Отвык! – думал человек.

– Негодяй! – говорил бригадир. – Даже имя сына не назвал! Не счел нужным! – добавлял Борис Петрович.

Николай на это не обратил внимания. Он сообщил в Сероглазку сестре и матери, что стал дедом. Для первого внука отправил громадную посылку. Уж чего только не вложил в нее! Костюмчики и шубку, разные игрушки, шоколад и конфеты, даже часы наручные купил для малыша, с браслетом. И спросил, как зовут его? Каким родился? На кого похож?

Вскоре получил ответ:

– Сына назвали Андреем! Он похож на мою мать! Ее копия! Спасибо за все, но с часами ты явно поспешил. У сына еще нет зубов. Он пока очень маленький. Думаю, когда вернусь из рейса, он уже начнет ходить. Я через неделю ухожу в море! Курс на восток! Будем возить лес в Японию и Китай. Это надолго. Не меньше чем на год. Писать оттуда не смогу. Жизнь на море совсем иная. Так что не обессудь.

Николай теперь опасался другого. Не отнимет ли у него сына море? Еще в заключении всякого наслышался. И переживал, не веря судьбе. Ведь все она отняла. Сначала работу и стабильность, потом свободу. А дальше – того хуже – любовь, жену и сына… Он жив! Но простит ли его?

«Если море сжалится, может, еще поладим меж собой?» – думал человек.

– Не глупи, Колька! Держись мужчиной! Не роняй своего достоинства перед сыном, – говорили мужики.

– Дурные вы все! Да что у всех есть дороже детей в этой жизни? Деньги? Они как вода! Сколько их ни имей, на тот свет не унесешь! Квартиры, машины, вещи – все это видимость благополучия и покоя. На самом деле, от них лишь головная боль и тревога. А вот дети… Они – все! Их не купишь, не продашь, не обменяешь на других. Уж какие есть! Каких вырастил, таких и получил! Это единое богатство и счастье каждого! – говорил художник Федор, недавно выдавший замуж свою дочь-перестарку. Теперь он ждал внука и был бесконечно счастлив.