Текст книги "Трафарет вечности (СИ)"

Автор книги: Элла Аникина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

    Он снова закрыл их.

     «Не отдам! Мать Тьмы! Это порождения зла, а я твой сын! Нет у меня выбора! Лучше сгорю в этом огне я, но не безвинные!!! Помоги им, возьми меня!» – и Федор начал гореть, боль охватила все его естество.

    Ослепительно яркое пламя охватило его целиком. Он давно позабыл, что это за мука, заживо гореть. Потеряв сознание от жуткой боли, Федор упал. Искры от погребального костра разлетелись по станции. Жуткое синеватое свечение охватило нежить, что стояла на станции метро в эту минуту. Свечение сгустилось и превратилось в ослепительное белое сияние, а затем в огонь. Очистительный огонь, как водопад, смел всю нежить, не задев никого из людей.

    Все они с ужасом смотрели на обгорелые останки то ли птицы, то ли ангела. В отчаянной тишине вдруг раздался шорох. Мужчины и Ирина увидели, что сгоревшее тело начало принимать реальные очертания. Крылья исчезли, исчез Феникс и на его месте лежал человек. Вокруг него сгустилось жемчужное сияние и опустилось на неподвижное тело складками золотистого плаща. Неожиданно для всех Федор дернулся и сел на ледяной пол станции, зябко кутаясь в плащ, подаренный ему Матерью Тьмой.

    После жара Огня Созидания Федору было холодно. Холодно так, что сводило каждую мышцу, каждую клеточку тела. Федор, как сквозь сон, пытаясь встать, видел, как бегут к нему и к Кузе друзья. На Кирилла и обнимающую его, рыдающую Ирину он старался не смотреть. С трудом поднявшись, он несколько мгновений боролся с тошнотой, опираясь на одного из ребят, затем подошел к Кузе. Встав перед другом на колени и прощупав пульс, Федор понял, что друг его мертв. Он обнял Кузьму и закрыл глаза. По щеке прокатилась одинокая слезинка и спряталась в трехдневной щетине. Он думал: «Кузя, ну как же так! Братишка! Почему ты меня не послушал?»

    Чья-то рука тронула его за плечо. Резким движением, от которого в глазах заплясали красные точки, он повернул голову и увидел, что Ирина протягивает ему полный шприц искрящегося эликсира жизни. В ее руках была на половину пустая колба. Рядом с ними на полу лежала другая колба с эликсиром жизни. Федор замер.

    – На, Федя, возьми! Помоги им...

    – А что это? – он показал на колбу из Кузиного пакета.

    Алексей наклонился, небрежно взял ее в руки:

    – Чай с медом. Кузя ожидал какой-нибудь гадости. Конечно, что они полковника Костромина превратили в такое, никто из нас даже представить не мог! Мерзавцы! – точным движением он отправил колбу в темный дверной проем.

    – Кузенька мне эликсир отдал. Им двоим, наверно хватит... – вопросительно улыбнулась Ирина.

    Федор улыбнулся в ответ и сказал:

    – Да, Ириш! Конечно, хватит, только подольше пройдет процесс восстановления, не сразу. Надо их в лабораторию отвезти.

    Введя эликсир, Федор с удовлетворением заметил слабое подергивание ресниц на красивом Кузином лице, обезобразить которое не смогла даже смерть. Облегченно вздохнув, врач горестно посмотрел на свою бывшую возлюбленную, его Мадонну, его мечту, на мать его нерожденных детей и понял, что потерял ее навсегда. Не будет у них веселой сероглазой дочки, точной копии Федора и мальчишки с огненно-рыжими волосами, как у Ирины. Она сделала мужу укол, и он протяжно застонал, сжал пальцы в кулак. Как в полусне Федор видел ребят, которые на носилках очень бережно уносили Кузю и Кирилла. Посмотрев вокруг, он увидел неровную кучку пепла, все, что осталось от Кузиной возлюбленной. Он взял горсть пепла в ладонь и прижал ко лбу. Поднявшись, он, пошатываясь, уже пошел вслед за ними, когда его взгляд упал на саблю, что позабытая лежала на полу. Он подошел и наступил на клинок так, что сталь с жалобным стоном лопнула. Клинок, отнявший жизнь его матери,  наконец-то был уничтожен. Он снова пошел вперед. Его ждала Ирина. Благодарно на него посмотрев, она несмело спросила:

    – А как же Кирилл? Он же был мертв?

    Немного подумав, Федор ответил, буркнув себе под нос:

    – Посмотрим!

    Затем повернулся к спутникам Ирины:

    – Срочно машину, ребята! Времени мало! Остальные препараты в лаборатории!

    Вместе они пошли к выходу из метро.

Глава 25.

    В секретной лаборатории, где еще сутки назад всем руководил Костромин, было совершенно пусто. Федор проковылял к блоку управления энергией. Вспыхнул свет.

    – Кузьму на операционный стол, Кирилла под жизнеобеспечение.

    За его спиной раздалось смущенное покашливание. Он медленно обернулся, взглянул на смущенно столпившихся у порога парней, махнул рукой:

    – Кузьму на этот стол, Кирилла – вон в то кресло. Подключить тоже никто не сможет?

    – Мы вообще-то военные.... Это же не вывих дернуть...

    – Хорошо. Кузю разденьте, рану не трогайте, я сейчас зашью.

    Федор подошел к Кириллу, подключил его к питательным веществам.

    – Ир, сядь, вон там. Все у него в порядке будет. Вон видишь за полчаса, что мы ехали, под расслойкой новая кожа.

    – Он... Он весь.., – еле лепетала Ирина полумертвая от страха за мужа только что вернувшегося и уже снова почти потерянного.

    – Да все будет нормально! Честно!

    Оставив Ирину и Кирилла, Федор вернулся к Кузе. Юноша мелко и судорожно дышал, кожа была покрыта каплями холодного пота.

    Федор вздохнул и начал зашивать глубокую рану на груди.

    – Федор Михайлович, как с Кириллом Андреевичем будет? – спросил кто-то из спецназовцев, Федор не заметил, кто.

    – Все с ним в порядке будет... Здоровее, чем был... станет.., – пробурчал Федор, не отвлекаясь от операции.

    Ему было больно и горько, что его возлюбленная и эти смелые и достойные люди больше беспокоятся о человеке, завлекшим их в смертельную западню, чем о добром и бесстрашном мальчике, который ценой своей жизни пытался их всех защитить.

    Федор прооперировал Кузю и подключил его к аппарату жизнеобеспечения.

    – Пусть пока здесь полежит. Не знаю я, что там в других помещениях. А здесь нормально.

    В этот момент Кирилл протяжно застонал, приходя в себя.

    – Ирочка...

    – Да, да, Кирюша! – Ирина заплакала в три ручья.

    – Кирилл Андреевич, как вы? – над ним наклонились Андрей и Валентин.

    – Ох... Ниче... А вы откуда здесь? Прямо с юбилея приехали?

    Мужчины растеряно молчали.

    – Нет, Кирюша, ты долго болел... После того, как она тебя укусила, – сквозь слезы сказала, сразу понявшая все, Ирина.

    Бездушный прогноз врача, оживлявшего Кирилла первый раз, был верен – он ничего не помнил.

    Неделю Федор, несмотря на недомогание, приезжал в лабораторию, с радостью отмечая, что и Кузе и Кириллу становится лучше. На работе он взял один из неиспользованных отпусков и отключил сотовый телефон. В конце концов, в Петербурге были другие врачи, а других друзей у Федора не было.

    К его удивлению, Ирина не сидела неотрывно около мужа, а куда-то исчезла на второй день, появляясь в лаборатории только, когда там не было Федора. К его полному изумлению, его бывший враг и счастливый соперник вызывал в нем все больше теплых чувств.

    Кирилл действительно был всем тем, что о нем рассказывали Федору и еще больше – эрудированный и остроумный собеседник, мужественный и честный человек, офицер до мозга костей. Узнав, что официально он умер, и его не было три года, он мужественно перенес этот удар. Через несколько дней он с большим интересом стал расспрашивать о том, что произошло в это время в мире.  Когда Федор ушел в очередной раз «на поверхность», Кирилл сказал Кузе:

    – Хорошо, что ты и Федор были с ней. Если бы кто другой... Федор очень деликатный и честный человек. Хорошо, что настолько честный...

    Кузя только вздохнул:

    – Себе во вред...

    Через неделю Федор отключил обоих мужчин от жизнеобеспечения, решив, что они уже могут питаться и действовать самостоятельно. Придя в лабораторию на следующий день, Федор застал там только Кузю. Молодой мужчина протянул ему письмо, стараясь не встречаться с наставником взглядом.

    – Они уехали... Ирина в Сибирь перевелась. А Кирилл... Ира сказала, что придумает что-нибудь...

    Федор прочел письмо. Губы у него были плотно сжаты, во всем остальном он никак не проявил своего волнения. Прочитав письмо, он сжал его в руке. На листе бумаги Кузьме были видны написанные рукой Ирины слова: «Спасибо тебе за все, Ирина».

    – Ну и?...

    – И все... Они просили поблагодарить тебя. Кирилл хотел остаться, сказать тебе все лично, но Ирина очень спешила.... И они ушли.

    Федор  задумчиво процитировал:

    – «А примерно через год я встречу достойного мужчину и выйду за него. Никому и в голову не придет, что это мой давно умерший муж».  Достойного... Достойного... Ну дай-то Бог!

    – Федь.... Не бери в голову, это фигура речи такая. А Кирилл Андреевич... Если бы он тогда живой был, а не мертвый... Он бы меня в два замаха зарубил...

    – Да все нормально, Кузя... Все хорошо... Ведь это Кирилл спас меня тогда в сокровищнице Яньло-вана... Вот так и получилось, все мы обязаны друг другу жизнью... Мы – Кириллу, Кирилл – нам... Хитро все закручено, не придумаешь нарочно...

    Федор уронил письмо, потянулся за ним и, без звука, повалился на пол.

    Очнулся Федор в огромной кровати, немного, безо всякой охоты, побарахтался в пуховых недрах и провалился в глубокий здоровый сон. Проснулся он оттого, что солнечный луч бил ему прямо в глаз. Он недовольно чихнул и перевернулся на другой бок.

    – Федя? Проснулся? – у его кровати сидел Леня.

    Федор осмотрелся. Он был в доме у Кузи, в своей любимой мансарде, где жил, приезжая в гости. От мысли о том, что еле живой Леня тащил его на себе через два города, Федору стало совсем тошно.

    – Привет... Ты как? – попробовал приподняться Федор. Получилось плохо. И говорить и приподниматься.

    – Да я-то хорошо! Меня три дня как выписали. Это ты как? Кузька вчера позвонил, говорит: «Федьке плохо!», мы с Оксаной и метнулись быстрее на Канонерский. Еле твою лабораторию нашли-то! Скитались, скитались по этому  пустырю, думали, Кузьма ошибся. Насилу отыскали. Замаскировали под помойку какую-то. Ты лежишь, мерзнешь, чушь всякую несешь... Кузька сидит зеленый – краше в гроб кладут. Я тебя на плечо и... все. Есть хочешь?

    Федор вздохнул и понял, что он ужасно хочет есть, просто умирает от голода.

    – Очень.., – и снова стал засыпать.

    – Не спи, я мигом, – сквозь сон услышал он слова Леонида, но сил просыпаться уже не было.

    Проснулся он оттого,  что кто-то настойчиво тряс его за плечо:

    – Федя.... Проснись. Надо тебе поесть, – теребил его Леня.

    Федор через силу разомкнул веки.

    – Я хочу спать...

    – Федор Михайлович! Я бульончика сварила, – из-за плеча Лени выглядывала Оксана.

    – Спасибо, Оксаночка... Я так спать хочу...

    – Горяченького бульончика...

    – Куриный?

    – Нет, Кузя сказал – «только говяжий».

    – Спасибо...

    Федор попытался выбраться из-под перины, но только вновь начал барахтаться без толку. Леня сочувственно качнул головой и ловко вытащил Федора из пуховых объятий.

    – Тебя с ложечки покормить? – с ехидцей спросил актер.

    – Сам такой.., – ответил Федор, взял в руки тарелку с огненным бульоном и в один момент выпил его весь.

    – Спасибо.., – пробормотал Федор, уже погружаясь в пух, – Оксаночка, я только для студентов Федор Михайлович, вы же не собираетесь у меня.., – он не договорил, он спал.

    Когда он проснулся, был уже вечер. Чувствовал он себя намного лучше и тут он понял, отчего он проснулся – до него донесся запах жарящегося шашлыка. Самостоятельно выбравшись из постели, Федор нашел одежду и вышел на балкон. Ветерок пронесся по небу, коснулся Федора, зашуршал ветками деревьев, полез за воротник. Ему стало нестерпимо холодно, он быстро вошел внутрь, сел на кровать. Несколько минут зябко ежился, но потом решился и пошел из комнаты вниз, к друзьям.

    Друзья сидели поодаль от дома, в шезлонгах, объедаясь жареным мясом. Собственно, сидели только Оксана и Леня, в одном шезлонге на двоих, у их ног, лениво поводя ушами лежал Тихон, сытый до такой степени, что не имел даже желания встревать в разговор, Кузьма угощался прямо перед шашлычницей, попутно дожаривая очередную порцию, а Василия видно не было.

    – А я, значит, хоть с голоду помри, так? – сказал Федор, незаметно подойдя к компании. Все трое уставились на него, а затем радостно загалдели:

    – Федька, очнулся!

    – Федор Михайлович, вы же замерзнете? Идите к огню!

    – Федя! А я твою часть решил попозже зажарить!

    Федор усмехнулся, сел в шезлонг около Оксаны, поближе к шашлычнице, и ответил всем сразу:

    – Привет, я решил проснуться.

    – И молодец! – ответил Леня.

    Затем Федор перевел взгляд на Кузю и спросил:

    – И что? Мне теперь не достанется?

    – Чушь какая! – возмутился Кузя, протягивая Федору шампур с еще скворчащим мясом, – Тебе, да не достанется?

    – Спасибо, – сказал Федор, принимая угощение.

    Он вцепился зубами в меру прожаренный и горячий кус мяса, рот наполнился мясным ароматным соком, совсем близко запахло горящими угольями, сухим вином, специями, жареным луком, мятным холодком. Федор откусил и стал медленно смаковать то великолепие, что масляно растекалось по языку, дразнило небо, заставляло вибрировать в предвкушении желудок.

    От гурманских наслаждений его оторвал чей-то голос, он не заметил, что Леня что-то спросил.

    – Что ты спрашиваешь? Я что-то прослушал...

    – Чем ты приболел-то? Похоже, гриппом заразился?

    – Ага, птичьим! – радостно возвестил Кузя от мангала.

    В этот же момент язык алого пламени вырвался из недр печки и спалил весь шашлык, что Кузя держал в руках. Оксана ахнула, Кузя укоризненно покачал головой, Леня радостно заржал.

    – Печку надо чистить... Досадно.., – грустно сказал Кузя.

    – Федор Михайлович, а разве в России он есть? Вроде никто еще не заразился, – спросила Оксана переведя взгляд с Кузьмы на Федора.

    Федор посмотрел на Оксану:

    – Оксаночка, я же просил Вас не называть меня по отчеству. Меня Федя звать. А начет птичьего гриппа, это наш палеонтолог шутит.

    – Пойду еще мяса принесу, – обижено сказал Кузя и ушел на кухню.

    Утром Федор, придя на веранду, увидел четыре крупных деревянных ящика, что стояли на крыльце. Вокруг них кругами ходил Кузя. На одном из ящиков сидел Тихон и сурово вылизывался, продолжая обличающую речь:

    – Между тем повелел король привезти к нему всех младенцев, рожденных в первый день мая знатными дамами от знатных лордов. Посадили их всех на корабль и пустили по морю, а иные были четырех недель от роду, иные же, и того моложе...

    – Ты бы, Тиша, подумал бы, прежде чем сказки сказывать, как это дети, рожденные в один день, могут быть младше? – сонно сказал Федор, просто из желания подразнить кота, честно пересказывавшего «Смерть Артура», что Томас Меллори сочинил пятьсот лет назад.

    – Федь! – звенящим голосом позвал Кузьма друга, – Федь! Ирка-то совсем с ума спятила!

    – Что случилось?!

    – Вот, погляди! – Кузя показал на ящики.

    – И? – спросил Федор.

    – Прянишниковскую коллекцию! Мне прислала! На, читай, – он протянул Федору листок бумаги.

    – На словах скажи. Это, все-таки, тебе письмо, не мне.

    – Ой, да ну тебя! – Кузя был возбужден и обрадован, как ребенок, – Написала, что ей в Сибири минералы эти не нужны, а я их сто раз просил... Что это подарок, на память! Она ненормальная, правда! Она их могла продать за...

    – Она решила сделать приятное другу, Кузя, только и всего, – улыбнулся Федор, понимая, что хотела сказать Ирина этим подарком, – Разбирай подарок, не место ему на крыльце.

    К вечеру на веранде творилось нечто невообразимое – все сверкало, переливалось, светилось от невероятного количества друз, жеод, щеток кристаллов, аммонитов. Отдельными грудами были сложены окаменелости, кости, динозавров, неуловимые, даже через миллионы лет, отпечатки медуз, скелеты панцирных рыб, роскошный археоптерикс, навечно замерший на окаменелом стволе. Они стояли на столе, на камине, на сервировочном столике, на подоконниках, в не полностью раскрытых коробках. На столе, занимая его практически весь, лежал янтарный самородок с любимой Кузиной стрекозой. Рядом с ним, на краешке пристроились аммониты, с другого конца, для того чтобы не дать столу перевернуться, а, скорее принуждая его рухнуть на пол, стояли кристаллы турмалина, винно-черные даже в лучах ослепительного солнца.

    Веранду Кузиного дома заливали лучи садящегося солнца. Федор все еще болел, и старался быть на солнце как можно больше, но  все равно мерз, даже не смотря на невероятную жару, что была этим летом. Кузя принес из погреба ведро каменного угля и начал растапливать камин. Федор, решив, что ему уже недостаточно просто лежать, с утра нарубил поленицу дров, очень устал, и даже не пошел к себе в спальню, устроившись на веранде.

    Федор полулежал на софе, перебирая струны гитары. Кузя уморился перетаскивать и сортировать новые игрушки, и теперь присел отдохнуть. Растопив камин, Кузя уселся у стола в своей любимой позе, раскачиваясь на стуле. Но то, что было приятным теплом для заболевшего феникса, пусть даже и бывшего, для человека было нестерпимой жарой. Помучившись на жаре несколько минут, Кузя встал, что бы найти себе место прохладнее.

    Окинув веранду взглядом, он встал со стула и пересел на место максимально удаленное и от камина и от Федора, привычный к тому, что друг обязательно зацепит стул, если ему выпадет такой шанс. Этой игре было столько лет, сколько Кузьма себя помнил. Федор внимательно следил за перемещениями Кузи. Убедившись, что Кузя вне его досягаемости, Федор переключил свое внимание на гитару и начал играть сначала тихо, потом все сильнее и ярче.

    Но достойной музыки не получилось – как только он начал проигрыш к романсу, на чердаке раздался вой и грохот. Федор прихлопнул струны.

    – Что там такое?

    – Васька небось подрался.

    – С кем он там может драться?!

    – Сам с собой, ясень пень! Опять небось поспорили, чья «красавица» красивее!

    Кузя, наконец, достиг полного равновесия на стуле и наслаждался моментом невесомости, закрыв глаза, не замечая, как Федор осторожно подвинулся на софе, примериваясь для броска. Для этого было необходимо отложить гитару. Поэтому следовало продолжить разговор, что бы отвлечь Кузино внимание.

    – А что, разве есть разногласия по этом вопросу? Кажется младший всех уже просветил, что его ненаглядная – самая самая... ненаглядная.

    В этот момент дом содрогнулся от возмущенного рева.

    – Вот те раз! – Кузя поднял голову к потолку, словно надеясь увидеть, что происходит в мансарде.

    Федор, воспользовавшись замешательством Кузьмы, мгновенно достиг точки, из которой он мог нарушить его нирвану и, ловким движением соскользнув с дивана, подцепил ножку раскачивающегося стула. Но, бывший начеку, Кузя вскочил на ноги, и вновь оказался вне досягаемости Федора. Стул с грохотом упал на пол.

     На чердаке раздавался уже не просто вой. Там было что-то невообразимое от топота и утробного рева.

    Кузя возмутился:

    – Да что они там затеяли! Опять дом подожгут!

    Кузьма поднял стул и, поставив его на место, пошел в глубь дома.

    Федор, вновь удобно устроившись на софе и укутавшись в плед, спросил в спину Кузе, просто желая его подразнить:

    – Соседи ни разу МЧС не вызывали?

    Кузя на пороге удивленно обернулся:

    – Приехали разок... – не договорив, он ушел.

    Было слышно, как скрипят половицы, все более удаляясь, и, наконец, стали не слышны, а потом прекратилась беготня на чердаке. Через несколько минут в двери возник Кузя.

    – Так что с МЧС? – сонно спросил Федор.

    – А... – Кузя переставил стул и уселся еще дальше, чем в первый раз, – Ну... Я сказал, что палеонтолог.... Это, мол ископаемое... Они поверили, кажется... А... Я, когда они приехали... Да я даже не заметил, как они в дом-то вошли, я топор точил в гараже... глядь, из дома кто-то бежит... Ну я и выскочил наперерез!

    Федор захохотал так, что уронил на пол гитару. Его смех был заразителен, и Кузя присоединился к веселящемуся другу, засмеявшись, первый раз после гибели Всеславы.

    В этот момент на веранду, тяжело отдуваясь и сопя, вышел Вася. Средняя его голова всхлипывала и вытирала крыльями слезы. Подойдя к Федору, она ткнулась ему в бок и, всхлипывая, пробормотала:

    – Федя-я-я! Они говоря-я-ят, она-а-а не настоящая-я-я!

    За «спиной» младшего две другие головы подмигнули Федору, но он нахмурился и погладил среднюю по носу:

    – Ну, как же она не настоящая! Помнишь Виктора, рыжего дракона? Это он привез «Венеру» Рубенса из Вены, прямо из галереи Линхенштейн. А вы, что издеваетесь над  младшим?! Лбы здоровые!

    Две «старшие» головы смущенно заморгали и потерлись щеками о голову «младшего». Тот всхлипнул и поглубже зарылся носом в плед Федора.

    – Ну, забирайтесь ко мне...

    Второй раз приглашать не пришлось – Васька тут же залез на диван, отчего тот протестующее заскрипел, и прижался к боку Федора, стратегически расположив правую и левую головы у него на плечах. Средняя голова, все еще продолжая тихонько всхлипывать, устроилась на макушке Федора, повозилась и успокоено замерла.

    Устроившись в «объятиях» Васьки, доктор снова взял гитару и запел романс. Солнце играло на великолепном дереве старинной гитары, на блестящих струнах, на полированной мебели, на стеклах и хрустале, на кристаллах и янтаре, и вся комната переливалась ослепительным светом так, что у Кузьмы заломило в висках, а глаза заслезились. Он перевел взгляд на Финский залив, но и там не было ничего не сверкающего – садящееся солнце зажгло каждую волну, подарив бесчисленным складкам на глади залива по огненному гребню.

    Тогда Кузя закрыл глаза и стал слушать музыку. Пока Федор поет, можно не ожидать коварного нападения...

    Конец.

2012