Текст книги "Трафарет вечности (СИ)"

Автор книги: Элла Аникина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава 21.

    В два часа у Федора была лекция. Поэтому, долго у Кузьмы он не задержался, а поехал в город. Простояв в пробках, еле успел. Когда прозвенел звонок, Федор подошел к двери в аудиторию, успокоил дыхание и войдя, безмолвно кивнул присутствующим. Привычно взошел на кафедру:

    – Добрый день, дамы и господа, – сказал Федор, традиционно начиная лекцию, – Сегодня мы продолжаем тему приготовления препаратов для электронного микроскопа. Тема – «Красители». Для работы с мышечными тканями применяются следующие красители...

    Федор читал лекцию, неторопливо размышляя о том, что было бы неплохо купить дом соседей Кузи и вообще переселиться в Петергоф. Петродворец, как он назвал его по старой привычке. Он уже объяснял Кузе, как его раздражает все время помнить названия городов, когда их постоянно переименовывают, но в подробности не вдавался. Кузьма, подходящий к сорокалетнему рубежу, остро переживал по поводу краткосрочности своей жизни.

    Федор молчал и терпеливо наблюдал за тем, как его друг и, во многих смыслах, воспитанник, никак не может принять и смириться со сроками жизни, отведенными другим существам, хотя бы тем же вампирам. Доводы Федора, что, например, оборотни живут гораздо меньше людей, а вампиры вообще уже умерли, на Кузю почему-то не действовали. Он тут же отвечал, что ничего себе умерли, лопатой и то не сразу убьешь, а вот, например альвы, живут вообще вечно. На это Федор традиционно вопрошал, что где же он видел альвов-то? Кузя ответа не находил, ссылаясь на некие признаки, по которым можно было понять, что альвы в городе есть, но хорошо прячутся.

    С этим Федор не спорил. Альвы в городе действительно были, Федор прекрасно их знал, но Кузьме об этом сообщать не торопился. Еще слишком молод. Жизнь приготовила молодому ведьмаку сюрприз, но сюрприз тем и хорош, что бывает неожиданно, и Федор не собирался портить удовольствие ни себе, ни Кузе.

    Федор недавно откопал среди залежей своих исторических «ценных» бумаг свидетельство о рождении Михаила Петровича Кравченко, лета 1814 от рождества Христова. Сердечный приступ, оборвавший жизнь Михаила Петровича, случился с ним на 193 году его бурной и яркой жизни. Но Кузя не знал об этом. Об этом никто не знал, за исключением Федора. Если бы Петр и Людмила не погибли бы в тот страшный день в Черном Лесу, то и они жили бы так же долго, как и отец Петра, а до этого его отец.

    С Питерскими ведьмаками вообще была целая история. Федор, в то время звавшийся как Фьод, очень рациональный и въедливый, особенно для, чего уж греха таить, бестолковых Фениксов, оказался в свое время в ее центре. Именно из-за того, что он умел брать под свой контроль и доводить до логического конца разные ссоры и конфликты, на этом поприще Фьод весьма прославился.

    Санкт-Петербург, несмотря на свой ранг столицы могущественного государства, востребован среди достойных детей Первой Матери не был. Сакральное место, на котором был основал город, забылось, и город стал местом паломничества самых различных детей Тьмы. Вскоре там начали происходить вещи, в других местах немыслимые и даже грозящие разоблачением для Первых. Совет Первой Тьмы обратился к Фьоду, в те времена уже жившему в Санкт-Петербурге, но ни в какие дела не вмешивающегося, помочь с наведением порядка.

    Фьод заломил за наведение порядка такую цену, что Совет несколько недель молчал, видимо переваривал новости. Через неделю пришел ответ – все условия Фьода принимались, но Санкт-Петербург отходил ему пожизненно, как владение. Фьод обдумал ситуацию, попытался связаться с матерью и прочими родственниками, вразумительного ответа не получил и... согласился.

    В июле 1713 года к царю Петру в Летний Дворец прибыла тайная делегация: два вампира, оборотень, некромант и, для вящего устрашения русского царя, два горных тролля. Петр немедленно принял делегацию. Он ожидал от «нелюдей» денежной и военной поддержки, но быстро понял, что ни того, ни другого не получит, если не примет безоговорочно все их условия. Больше всего споров вызвал не сам факт подчинения города странному существу, а, именно, личность будущего Хранителя города.

    С Фьодом он был уже знаком, и новость о том, что теперь именно он будет командовать в его собственной столице, разъярила его. Правда, взгляда на двух горных троллей, мирно пасущихся на лужайке перед дворцом, хватило, чтобы охладить его пыл. Сквозь зубы он проговорил клятву о вечном мире с Хранителем, и, решив сделать хорошую мину при плохой игре, уже от себя, пожаловал Федору Беляеву имение под Петергофом, ранг полковника и наследственное русское дворянство, как подтверждение его немецкого дворянского происхождения. Фьод, а с жалованного дня Федор Беляев, за весь исторический вечер не сказавший ни слова, лишь бровь приподнял.

    Первым распоряжением Федора по городу было введение в городе должности «штатного» ведьмака, с передачей ее по наследству. На формальное письмо полковника Беляева была дана совершенно великолепная резолюция, написанная рукой самого Петра: «Не спрашивая впредь и до сведения Нашего не доводя, заводить любую страсть Господнию по своему благорассуждению, лишь бы нечисть бесстыжию под корень известь, корма же им выделить из сумм жалованья Хранителю положенного, отнюдь его не увеличивая». Федор, прочитав ответ, только головой покачал.

    В тот же день он поехал к Светлейшему – Меньшикову. Он Федору до того был рад, что схоронился на псарне и носа не казал, пока дворянин Федор Беляев, просидев в гостиной три часа, не сказал добрым и тихим голосом, что ежели сей же час, пред его гневные очи не явится князь Меньшиков, то гореть здесь всему синим пламенем. Князь явился.

    – Приветствую вас, Ваше Сиятельство. Я уж думал, придется мне псарню поджечь, а псов – жаль!

    – Кофею не желаете ли, полковник?

    – Не желаю уже, премного сыт и угощениями доволен. Жена Ваша – кладезь доброты и милосердия, угостила меня, чем Бог послал. Меньшиков кратко оглядел стол с остатками пиршества и понял, что послал в тот день Бог довольно много.

    Беляев продолжил:

    – Дело же у меня до Вас, вот какое.

    Меньшиков подобрался.

    – Желаю я пропуск в полки, с тем, что бы отобрать из солдат парочку-троечку мужичков. Заберу я их, коли пригодятся мне, навсегда, так надобно их по леестру, как законно выбывших, списать. Бумагу я привез, извольте приложить руку к ней.

    Федор достал сочиненный по всем правилам документ, Меньшиков от радости, что попросили о выполнимом деле, тут же его разрешил и опечатал.

    – С тем, Ваше Сиятельство, позволю себе откланяться.

    Меньшиков оказал ему немалую честь, проводив до порога. Боялся, как бы нелюдь не спалил чего в гневе.

    В полках Федор пробыл недолго. Искомый солдат попался ему буквально сразу, как он поехал в кавалерийский полк. Полковник встретил его радушно, хоть и настороженно, чего это мол, столичной пташке делать в нашей деревне? Тут Федор совсем удивил бравого вояку, спросив, есть ли среди простых солдат те, кто или на свирели играют или рисовать и мастерить могут все, что по уставу и не положено? Есть один такой, почесывая в затылке, согласился полковник, все норовит из чего-нито дудочку сделать и дудеть в нее. Но с лошадьми, шельма, хорош!  Федор захотел познакомиться со свистуном. Полковник кликнул адъютанта. Тот кивнул и прыснул прочь, будто оголтелый. Едва успели полковники выпить по рюмочке сорокотравчатой настоечки, как в дверь постучали, и адъютант явился, гоня тычками перед собой солдата.

    Молодой русоволосый парень вид имел жалкий и запуганный донельзя. Адъютант уж постарался – объяснил служивому, что из самой столицы прибыл по его душу знатный проверяющий, что тех, кто в дудки дудит, ловит, да... Многозначительное молчание было гораздо страшнее всяких обещанных кар.

    Получив еще один тычок, солдат вытянулся во фрунт и довольно жалобно пробормотал:

    – Солдат Алешка Скворцов явился по приказанию Вашей милости!

    Федор кивнул головой и спросил:

    – Ты на чем играешь?

    – Я... Ваша милость...– солдат готов был сквозь землю провалиться. Вот так переделка! Из-за дудки к самому полковнику!

    – Отвечай, когда тебя спрашивают! – рявкнул полковник так, что окошки задрожали.

    – Не кричите... – мягко сказал Федор и, достав из внутреннего кармана мундира футляр, открыл его. Там лежала флейта-пикколо.

    – Возьми ее. Попробуй что-нибудь сыграть.

    – Боязно, барин, – совсем по-простому ответил солдат.

    – А ты не бойся.

    Алешка перекрестился, взял из футляра флейту, разглядел, что у ней как, примерился хорошенько, поднес к губам... Волны волшебной музыки поплыли от играющего на флейте солдата.

    Заговоренная флейта дело свое знала. Ни звука не раздалось бы из нее, если бы не был парень наделен двумя дарами – ясным сердцем да чистой душою. Только они и требовались, для того чтобы в умелых руках учителя сделаться ведьмаком.

    – Довольно! – резко сказал Федор.

    Музыка замолкла. Полковник и его адъютант заморгали глазами, как проснувшись. Алешка опустил голову и осторожно положил дивную дудочку в футляр, на синий бархат.

    – Забираю его от вас, нечего ему тут делать, – Федор достал письмо Меньшикова и протянул полковнику.

    Через два часа Федор и его находка летели на тройке в Санкт-Петербург. Не знал еще Алешка Скворцов, в какую переделку попал. Когда узнал, уже поздно было – не мог он от музыки от волшебной никуда убежать, да и не осмелился бы... А потом уже и не захотел.

    Своими силами наведя в столице относительный порядок, Федор принялся обучать нового ведьмака искусствам военным, бою, рукопашной, стратегиям, тактике, а также тому, что ему, как ведьмаку, знать надлежало – языкам, человечьим и не только, алхимии, аптекарству, медицине, физике. А кроме того, учил его магиям – боевой, белой, черной, всяким. Птицу на руку или ветер высвистеть, дорогу найти не плутая, нечисть чуять, клады открывать, да мало ли, что толковому ведьмаку знать надобно!

    – Все так и учить?

    – Все так и учи!

    – Так я неучем и помру, тут две жизни надобно!

    – Я те помру! Учи давай!

    В 1723 году полковник Федор Беляев представил Алексея Петровича Скворцова, приехавшего из Голландии, где тот изучал медицину и право, ко двору. Петру он понравился, даже не смотря на то, что представил его Федор. Унижения император не позабыл, но помнил и другое – как Хранитель Праги распоряжался во дворце Австрийского императора. Поэтому, через месяц после представления Скворцова ко двору, был он пожалован личным дворянством за заслуги перед отечеством.

    – Да каковы заслуги-то мои, государь мой, Федор? – озадаченно вопросил Леша, когда получил гербовую бумагу с печатями.

    – А таковы – сколько ты нечисти положил? А порядок в городе кто уже третий год блюдет?

    – Так то, Вашими умениями, Федор, не моими!

    Федор только рукой махнул.

    С 1724 года Федор жил в имении, лишь изредка наведываясь в столицу. Все дворцовые перевороты, по причине лени, он пропустил, и даже не узнал бы о них, если бы каждый, кто не восходил на престол, не присылал бы ему гонца с письмом, где уверял в своей покорной преданности. Федор писал ответное письмо с уверениями в своей покорной преданности, после чего обычно в имение прибывал некоторый подарок от нынешнего государя. Федор взятку брал, но от комментариев уже воздерживался.

    О начале правления Анны Иоанновны Федор узнал лишь через год, так как ни письма, ни взятки не было. В 1731 году его потребовали ко двору, угрожая в противном случае, лишить и званий, и содержания, и имений. Федор в письме сообщил, что приедет немедля.

    В назначенный день, задолго до назначенного часа, императрица Анна Иоанновна и ее преданный наперсник сидели в уединенном покое Петродворца, ожидая человека, про которого они слышали довольно много странного и угрожающего. Императрица чувствовала легкое недомогание, причину которого она себе объяснить не могла:

    – Может быть... Мы напрасно написали такое письмо... полковнику?

    Бирон храбро, не смотря на бледность лица под париком, ответил:

    – Это все сказки! Не может такого быть, что бы человек обладал такой властью!

    Анна согласно покивала головой.

    Назначенный час все никак не приходил. Императрица и фаворит ждали визитера. За окнами начало темнеть. Слуги внесли свечи и зажгли камин. Стемнело. Наконец часы пробили восемь раз.

    – И где же он? – спросила Анна Иоанновна, внезапно осмелев.

    И тут в комнате начали гаснуть свечи. Они гасли одна за другой и через несколько биений сердца комната погрузилась бы в полную темноту, если бы не камин. Но вот огонь в камине стал греть все слабее и слабее, пока не остались лишь красноватые точки угольков.

    – Я здесь, Ваше Величество! – раздался голос, заполнивший все пространство комнаты.

    В этот миг все свечи вспыхнули факелами, а камин исторг вихрь пламени. Казалось, все охвачено огнем. Императрица закричала, но ее слабый голос был не слышен в реве огня. И над всем этим раздался спокойный голос:

    – Что Вам угодно приказать мне, Ваше Величество?

    В центре комнаты образовался огненный водоворот. Из него вышел Федор, одетый в черный и золотой, по последней моде скроенный и безупречно сшитый, придворный наряд.

    – Нет, нет, ничего! – замахала руками испуганная Анна Иоанновна.

    – Не изволите ли оказать мне милость, допустить к руке? – точно таким же тоном, что и раньше, осведомился Беляев.

    – Извольте, полковник.., – императрица протянула руку, Федор по военному четко поклонился, подошел, коснулся, как предписывал этикет, губами высочайшей длани, галантно поклонился и вышел из комнаты вон. Лейб-гвардейцы безмолвно проводили его до дверей, где полковника уже ждала карета.

     После того, как императрица отошла от сердечного вздрога, Федору, уже вернувшемуся в имение, был пожалован чин генерал-майора, от которого он вежливо отказался и два имения под Москвою из личных императорских, которые он любезно принял.

    Правда, память у императрицы оказалась коротковата и в 1734 году семья Скворцовых была взята под арест. Последствия не заставили себя ждать. Через месяц после высылки ведьмачьей семьи за Федором послал сам Бирон. Федор сказался больным и никуда не поехал. Через три дня последовало новое приглашение. Его он тоже проигнорировал. Еще через четыре дня всевластный временщик приехал сам.

    В тот момент, когда карета с фаворитом встала в воротах Беляевской усадьбы, на конюшенном дворе заканчивались приготовления к выезду на кабанью травлю. Десятка два охотников, загонные люди и собачьи своры издавали такой невообразимый шум, что фельдъегеря довольно долго не могли привлечь к кортежу обер-камергера никакого внимания.

    Ворота, запертые, как райские врата, незаметно, но надежно, открываться не желали. Легкомысленная решетка, изящно ограждающая усадьбу от непрошенных вторжений, на поверку оказалась преградой непреодолимой. Пришлось кричать сторожа. Сторож же, обязанный по долгу службы находиться при воротах, нечувствительно утек принять участие в сборах на охоту.

    Страсти перед вратами стали накаляться и, возможно, произошел бы некоторый эксцесс, но, к счастью для всех, Федору понадобились перчатки, которые, как он неожиданно вспомнил, он оставил в домике того самого сторожа. Сторож помчался искать перчатки, узрел нашествие, метнулся назад на псарню, где Федором был сгоряча обруган, во-первых, за то, что явился он без перчаток, во-вторых, за то, что плохо стережет ворота и, в заключение гневной речи, был послан эти самые ворота отворить.

    Федор, покинув и псарню и охотников, еле успел незаметно улечься в постель и принять болезненный и сонный вид. Не самый малый подвиг, при шуме, царящем в усадьбе, но он блестяще справился с ролью.

    Бирон вошел в спальню Федора, когда тот уже удобно устроился на подушках в огромной кровати и, как следует закопался под одеяло. На Федоре была батистовая ночная сорочка с итальянскими кружевами, а волосы убраны под сетку, потому лишь, что он терпеть не мог ночных колпаков. Некоторое несоответствие в костюм вносили охотничьи бриджи и сапоги для верховой езды, надетые на Федора, ведь времени их снять не осталось, но под пуховой периной их было тяжело заметить.

    – Приветствую, Ваше Сиятельство, – слабым голосом сказал Федор, указывая на кресло рядом с остывшим камином.

    – Приношу Вам, полковник, свои сожаления в том, что мешаю Вам болеть, – с усмешкой сказал временщик, – но кажется, Ваши домашние тоже не слишком печалятся по поводу Ваших, несомненно, значительных недомоганий.

    – Почему Вы так решили? –  спросил Федор, поглубже закапываясь в подушки, – Мои домашние, наоборот, очень беспокоятся обо мне, а, зная, как я люблю свежий кабаний окорок на Рождество, решили доставить мне удовольствие.

    – Я вызывал Вас в Петербург, полковник, – уже более твердым тоном сказал Бирон.

    – А я не припоминаю, чтобы находился на государственной службе. К тому же обучение в Академическом Университете прервано, я – частное лицо, – дружелюбно ответил Федор, затем добавил, – Присаживайтесь, герцог, вот кресло.

    – Все мы служим Отечеству, – пафосно сказал гость, усаживаясь.

    – Полноте, Ваше Сиятельство. Наши с Вами Отечества прекрасно без нас обходятся, – заявил Федор.

    Это, конечно, было прямым оскорблением для фаворита, и у того заиграли желваки. Федор в обычном случае так никогда не поступил бы, но он был слишком раздражен всей этой историей с ведьмаками.

    Сиюминутное раздражение Федора так же было велико – ведь охотники убрались прочь со двора, зная, что их ждет отличная добыча – егерь выследил двух огромных секачей, а ему теперь приходилось вежливо беседовать с царедворцем, из-за болезненного самолюбия которого вся история и произошла.

    – Я действительно понимаю Ваш гнев, полковник, – неожиданно для самого себя, сказал Бирон, – теперь понимаю. То, что происходит в столице последний месяц – не поддается никакому контролю или лучше сказать.., – он махнул безнадежно рукой, – Неужели только трое мужчин удерживали город от таких серьезных неприятностей?

    – Нет, Ваше Сиятельство, – покачал Федор головой, – Не трое. Только один. Сыновья Алексея Скворцова, Вами сосланного в Сибирь, в помощники ему пока не годились, – Федор вылез по пояс из-под перины и подушек, чтобы покрасоваться итальянскими кружевами на ночной сорочке, значительно более богатыми, чем на парадном жабо канцлера, – Кстати, что со Скворцовыми? Вы, конечно, распорядились вернуть их, возвратить им имущество и изрядно компенсировать весь тот урон, что семья потерпела из-за Вашей тупости?

    – Распорядился.., – сквозь зубы сказал герцог.

    Весь этот разговор нравился ему все меньше и меньше. Не то, чтобы он рассчитывал на слишком радушный прием, но это выходило уже за всякие рамки.

    – А Вы, я вижу, совсем отвыкли от свободного разговора, – Федор ловко выдернул из плеча перо и точнехонько метнул его в камин.

    Дрова вспыхнули, как от пороха. Взревело пламя. Гость вскочил на ноги. Через мгновение он спрятал свой испуг.

    – Отвык! – и снова уселся в кресло, поближе к огню.

    – Итак, Ваше Сиятельство, Вы изволили облагодетельствовать это ничем ни примечательное семейство, какова же потребность во мне?

    – Потребность в Вас велика, полковник. Ибо это непримечательное семейство моих милостей не увидело!

    Федор приподнял бровь:

    – С ними что-то случилось?

    – Все это семейство попросту исчезло, полковник! Они знали об аресте и заранее приняли меры!

    – Не могу не согласиться с разумностью их позиции, Ваше Сиятельство...

    – Пусть их найдут!

    – Да? И кто? – Федор засмеялся, – Забудьте об этом! По поиску у нас как раз Скворцов и подвизался! – тут тон Федора стал абсолютно холодным и резким, как нож, – Теперь ясно Вам, что Вы натворили?

    – Вам надлежит исправить создавшееся положение, – холодно ответил герцог.

    – Мне? Надлежит? Ваше Сиятельство, несомненно, не хочет, чтобы я тоже исчез и тоже, совершенно бесследно?

    – А если я захочу?

    – Это будет последним желанием Вашего Сиятельства, – Федор махнул рукой и перед Бироном прямо в воздухе возник развернутый пергамент. Буквы его светились огнем, – Читайте. Но сначала – посмотрите на подпись.

    Подпись Петра Бирон знал. Поэтому прочел пергамент молча, прочитав, встал, низко поклонился и, не сказав ни слова, вышел вон.

    Через три дня в имение примчался очередной фельдъегерь с пакетом. Протягивая депешу, фельдъегерь потупил взор и сказал:

    – Без ответа приказали не ворачиваться.

    Федор разорвал пакет, взял лорнет и принялся читать. В пакете были – дипломы орденов Святой Анны первой степени, и Святого Владимира второй, дарственная на очередное имение на триста душ, выписка из конной канцелярии, что в дар полковнику Беляеву в его подмосковное имени отправлено арабской породы жеребцов по описи 10, кобыл 30. А также была там маленькая коробочка и записка, написанная рукой императрицы.

    Еще там были бумаги, предназначавшиеся не для Федора, а для личного дворянина Алексея Петровича Скворцова.

    Федор прочел эти бумаги, поднял взгляд на мнущегося у стола посыльного и сказал:

    – Приеду.

    Тот обрадовано встряхнулся, отдал честь и был таков.

    Федор отложил лорнет, надел пенсне и начал что-то писать. Не отрываясь от письма, позвонил в колокольчик. Вошел управитель.

    – Лешку ко мне, – сказал Федор, не поднимая головы. Управитель исчез из кабинета, в дверь постучали. Лешка явно ждал за дверью.

    – Заходи.

    В комнату вошел Скворцов.

    – Что на пороге застрял? – спросил Федор, указав пером в кресло.

    Алексей прошел и сел на краешек. Федор продолжил писать.

    – Отошлете меня? – спросил Алексей.

    – Отошлю.

    – Никак нельзя...

    – Можно! – рявкнул Федор, – Я тебя просто так отсылаю, на чертовы кулички?! Потому что надоел ты мне, наверно?! Что ты глупости спрашиваешь?!

    – Простите, – понурился Алексей.

    – Извини, не обижайся, – поднял глаза от писанины Федор.

    Воцарилось неловкое молчание. Федор закончил писать, запечатал письма и протянул его и документы, пришедшие из императорской канцелярии Алексею.

    – Вот твои бумаги, собирайся. Едешь за семьей в Прагу, оттуда в Испанию. Вот письмо архиепископу Толедскому. Вот письмо к толедскому купцу Хоакину Рибейре. Вот еще одно письмо. За ним придут, искать никого не надо. Обустраивайся там и живи. В Толедо сейчас нет своего ведьмака.

    – А... город? – непонятно о чем спросил Алексей.

    – Ну... буду искать другого, – правильно понял вопрос Федор.

    Алексей вздохнул.

    – Далеко-то  как...

    – Ну все, Леша, с Богом. Долгие проводы – лишние слезы.

    – Вы... будете приезжать?

    – Конечно, буду. Ну, не каждый год, но буду. У меня же в Толедо... много чего. Деньги у купцов, дела идут. Я же тебя не просто так выгоняю.

    Алексей вздохнул, набрал воздуху в легкие что-то спросить, но пересилил себя, промолчал. Федор терпеливо ждал. Алексей поднялся, кивнул на прощание, дождавшись ответного кивка, ушел. Федор несколько минут сидел в кресле, вертел в руках перо. Капля чернил упала на кружевную манжету. Федор дернул головой, поднес перо к испачканному месту, и капля без остатка перелилась из манжеты в перо. Федор бросил перо в чернильницу. Затем снова позвонил. Вошел дворецкий.

    – Невидимку вели седлать.

    Дворецкий удалился, не проронив ни звука. Федор еще некоторое время  сидел за столом, затем подошел к большому книжному шкафу и снял с разных полок три книги. Затем с еще одной две книги сразу, а на их место положил снятые до того. Шкаф с тихим скрипом начал поворачиваться, открывая в стене узкий проход. Федор, не дожидаясь, когда проем в стене откроется полностью, вошел в темное отверстие между стеной и шкафом и начал спускаться вниз по невидимым из кабинета ступеням. Вскоре он исчез в темноте тайной лестницы. Шкаф, некоторое время постояв открытым, так же неторопливо начал закрываться и встал на место.

    Федор шел в полной темноте по подземному коридору, мимо окованных железом дверей и отходящих в стороны коридоров. Дойдя до нужной ему двери, он некоторое время стоял в раздумьях, затем постучал.  За дверью раздалась возня, затем топот множества маленьких ножек. Потом раздался звук отпираемой задвижки, и в темный коридор просочилась полоска света.

    – Зачем пришел?

    – Хочу поговорить.

    – Можешь зайти.

    Федор толкнул дверь и вошел в низкую келью, всю уставленную книгами и ретортами с разноцветными жидкостями. На пороге стояла маленькая сгорбленная фигурка в рясе с надетым капюшоном.

    – Азог Зихро ин когга, – сказал Федор перешагивая порог.

    – Когда-нибудь ты забудешь это сказать, – усмехнулся хозяин кельи.

    – Я знаю. Я помню условие.

    – Ты помнишь... Ты такой взвешенный и рассудительный... Все помнишь, но я тоже слежу за тобой...

    – Прямо отсюда?

    – Ты же знаешь, что я могу...

    – Прямо сейчас я не знаю, кто передо мной.

    – Ха! – существо сбросило капюшон. Под капюшоном оказалась серая крысиная морда. Усы на ней нервно шевелились.

    – Кормил друзей?

    – Ты не запрещал их кормить.

    – Крысы со всей округи живут у меня в деревне. Мне – все равно, ты – им печенья крошишь, а они обжирают поля.

    Воцарилась натянутая тишина. Затем Федор спросил:

    – Хочешь, я тебя отпущу?

    Крыса вздрогнула и попятилась от Федора.

    – Чего ты хочешь?

    Федор достал из кармана коробочку, что привезли с письмом императрицы.

    – Ты вернешься в Петербург и найдешь серьги, что лежали в этом футляре. Отнесешь хозяйке, так, что бы она тебя не видела. Потом зайдешь к Хозяину Псов и скажешь ему, что я поехал за ведьмаком для этого города второй раз. Еще скажешь, что в третий раз я, пожалуй, сначала, сдеру с него шкуру, а после, из его башки сделаю миску и подарю ее Отцу Котов.

    Крыса молчала.

    – Прежде чем ты уйдешь, мы поклянемся не вредить друг другу, – добавил Федор.

    – Ты мало просишь, это плохо.

    – Я прошу столько, сколько ты можешь дать, Отец Крыс. А вреда ты можешь мне причинить очень много. Ты знаешь это, – Федор протянул руку к крысе. Крыса протянула лапу Федору и они обменялись рукопожатием. В тот же момент за их спинами появилось и погасло два зарева – синее со стороны крысы, золотистое – со стороны Федора.

     – Теперь – ты свободен.

    Федор повернулся и вышел из кельи, плотно закрыв за собой дверь. В той же самой темноте он пошел вперед, прочь от кабинета, в глубину подземелья. Вышел он в шагах ста от конюшни, где в тот самый момент разворачивалась баталия – Невидимка искренне не желала, что бы ее седлали, и выражала это всеми доступными ей средствами – пиналась новенькими подковами и кусалась здоровенными кривыми клыками. Подков было много – шестнадцать, по одной на каждый коготь, к тому же она ловко сжимала когти в «кулак» и поддавала уже им. Конюхи летали вокруг нее, как мухи.

    – Это что за! – рявкнул Федор.

    Невидимка отпустила очередную жертву и рысью подбежала к хозяину, по-собачьи виляя раздвоенным хвостом. Змеиные головы на хвосте приветливо зашипели.

    – Ты чего безобразия творишь? А?

    Невидимка тут же приняла «обычный» вид – высокой арабской кобылы соловой масти с лилово-карими глазами.

    – Седлайся и едем! Нечего тут разговаривать! Что это ты за неподобие развела?

    Кобыла засопела и ткнулась в руку хозяина. Федор погладил ее по холке.

    – Иди, иди. Поедем сейчас. Эй, вы! Седлайте!

    – Барин, воля Ваша, а как эту нечисть седлать, когда она всех перекусала! – взмолился главный конюх.

    – Седлайте, она смирная теперь.

    Через четверть часа, под неусыпным взором Федора, Невидимка была оседлана. Федор вскочил в седло и пустил Невидимку галопом. Скакали они до самого вечера, а потом, когда стемнело, Федор наклонился к холке своего скакуна и  скомандовал:

    – Полетели!

    Невидимка фыркнула, радостно заржав, оттолкнулась мощными задними ногами от земли, прыгнула, взвилась в воздух и длинными оленьими скачками понеслась по воздуху, а затем и вовсе полетела над верхушками деревьев, плавно покачивая ногами и хвостом.

    Федор уселся поудобнее, на широкой, как скамья, спине, и, достав из седельной сумки письменные принадлежности, принялся что-то сочинять при свете луны и звезд. Так за приятными занятиями Федор и Невидимка летели до рассвета. Как рассвело, они снова перешли на конский бег, а как только стемнело, вновь взвились в воздух. К утру Федор был в одном из своих малоросских имений, явившись, как снег на голову, управителю. Скакуна своего он сам отвел в стойло, и, пока шли, сказал:

    – Будешь здесь шутки свои чинить – шкуру живьем сдеру.

    Невидимка фыркнула, зная, что Федор только пугал, но на заметку хозяйские слова приняла.

    В имении Федор собирался пробыть ровно столько, сколько требуется для поисков нового ведьмака. Глаз пока ни на кого не упал, и три дня он провел, собирая разные травы, что на Севере не растут. И, хоть сейчас была зима, но многие потребные травы были в нужной кондиции для Федоровых дел. Узнав, где летом росли володушки, он пошел собирать их корневища. Пройдя пешком с три версты, он неожиданно свернул в лесок и пошел напролом в самую чащу. Шел он, правда, не долго – несколько минут хода, и он почувствовал чертову поляну, тут же направившись к ней.

    На поляне была весна. Вокруг нее стояли березки, перешептываясь молодыми листочками, высокая зеленая трава кой-где пестрела весенними цветами, с лепестками прозрачными, как бабочкино крыло. Бабочки здесь тоже водились в изобилии, за ними с верезгом летали скворцы. А еще на полянке был парень лет шестнадцати. Он кормил белку, сидевшую у него на плече и совершенно не обращал ни на что внимания.

    – Кто таков будешь? – бесцеремонно спросил Федор.

    К удивлению Беляева, парень не испугался, а посмотрел на Федора с удивлением:

    – А Вы кто будете? Я здесь всех знаю.

    – Я? Здешний помещик.

    Парень засмеялся:

    – Ага! Ваша милость из столиц к нам пожаловали? По ведьминым полянам шастать? Я ведуна за версту учую!

    – Чуешь сейчас?

    – Отож, – кивнул парень.

    – А на помещика не похож, сталбыть?

    – Неа.

    – Как звать-то тебя?

    – Петро. Кузнецовым сыном. А то и ведьманом кличут. Выбраться-то на дорогу, Ваша милость сможет? Аль помочь?

    – Выберусь.

    – Добре, – кивнул Петро и как в воду канул.

    Федор посмеялся и направился в центр поляны. Очутился в другом ее конце. Пошел еще раз. Снова мимо. За спиной раздался смешок мальчишки. Федор усмехнулся и закрыл глаза. Увидел чертов, ведьмин по-здешнему, узел, рассмотрел его, увидел мальчишку, увидел, что его собственные ноги крепко оплетены нитями этого узла, ловко перебросил их на Петра, открыл глаза и, не торопясь, ушел с поляны.