Текст книги "Судьба - Дитя Неба (Симфония веков - 3)"

Автор книги: Элизабет Хэйдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 49 страниц)

– Рапсодия? Прошу тебя, скажи что-нибудь. Пожалуйста.

Рапсодия чуть приоткрыла один глаз и пробормотала, кривясь от боли:

– Ну что, кончилась истерика?

По щекам Эши потекли слезы, которые он больше не мог сдерживать. Он наклонился и, положив голову ей на живот, отчаянно разрыдался.

Рапсодия не слишком уверенно подняла руку и погладила его по голове.

– Эши, – нежно, хотя и с некоторым трудом проговорила она. Пожалуйста, перестань. Я в полном порядке, и я все понимаю – ты ни в чем не виноват. Кроме того, у меня еще сильнее разболится голова, да и платье испортишь.

– Извини меня. О боги, извини...

– Не нужно извиняться, Эши. – Рапсодия постепенно приходила в себя. Не нужно. Я знала, что это может произойти. Ты просто не сумел справиться с потрясением. Я была готова, но только я думала, что ты будешь отбиваться, а ты отшвырнул меня к стене, желая не причинить мне вреда. Тактическая ошибка. Мне не следовало тебя так крепко хватать.

– Твоя ошибка? – Его изумлению не было предела. – Как, во имя всех...

– Эши, – перебила его Рапсодия, в голосе которой появилось раздражение. – Давай прекратим этот разговор. Прошу тебя, ради меня. Я сейчас буду в порядке. И вино я с собой прихватила потому, что ожидала такой реакции. Я знаю, ты не хотел сделать мне больно. Ну, не омрачай наши последние минуты вдвоем глупыми оправданиями. Иди сюда, помоги мне встать.

Эши осторожно обнял ее за талию и помог подняться с кровати, одновременно пытаясь оценить, насколько сильно она пострадала: много синяков, ничего не сломано, сильно болит плечо, но крови нет.

Рапсодия добралась до стула и потянулась к кувшину с водой. Эши тут же бросился ей на помощь. Она умылась, вытерла лицо его платком, а потом села и протянула Эши руку. Он встал перед ней на колени и снизу вверх заглянул в глаза. Рапсодия увидела, что он все еще не может успокоиться.

– У меня правда все хорошо, – улыбнулась она и погладила его по щеке. А тебе я пыталась сказать, что те дети тоже в полном порядке. Они с Элендрой, а когда ф'дор будет мертв, я их у нее заберу. Они получат заботу и любовь – и новое чудесное будущее, в отличие от того, которое их ждало.

– А что случилось с их матерями?

Рапсодия поцеловала Эши в макушку.

– Их матери обрели мир. – Она не желала ему лгать, но и опасалась снова расстроить. – Мать самой маленькой, Арии, прижала дочку к груди, перед тем как уйти к свету. Я знаю, она была счастлива.

– Ты назвала ее Ариа? – Рапсодия видела, что Эши тронут.

– Малышка такая хорошенькая. – Глаза Рапсодии засияли. – А чудесное древнее имя будет потеряно для этого мира, если мы не станем никому его давать. Обидно, ведь правда?

Глаза Эши снова наполнились слезами.

– Да, конечно.

– А если ты еще не понял, почему я простила тебя за то, что ты причинил мне боль, поищи ответ в своих собственных словах. Тебе прекрасно известно, что на бессловесную жертву я не похожа. Ты уже знаешь, какая я бываю, когда сержусь, да и кулаков моих ты испробовал. Ты набросился на меня, потому что не мог справиться со страданиями, свидетелем которых стала твоя душа, и тебе казалось, будто во всем виноват именно ты. Я тоже ощутила боль, хотя, в отличие от тебя, не видела тех событий собственными глазами. Это было так ужасно, что вынести ее и остаться в здравом уме не смог бы никто. Ты очень хороший, Эши. И ты не должен чувствовать никакой вины, ведь ты не совершил ничего плохого. А если ты уже забыл, напомню, ты тоже стал жертвой. Но ты продолжаешь чувствовать себя ответственным за свершенное зло, хотя и не виноват. Из тебя получится прекрасный Король намерьенов, потому что ты станешь первым правителем, обремененным совестью, и первым, кто готов слушать свое сердце. Помнишь старую лиринскую поговорку? Райл хайра. Жизнь такая, какая она есть. Мы можем только постараться сделать ее лучше. Те дети – один из путей изменить ее к лучшему. Поверь мне. Мы контролируем ситуацию. А теперь иди. Будь счастлив. Выполни свой долг.

Эши посмотрел на нее с таким выражением лица, что у Рапсодии защемило сердце.

– Я тебя не заслуживаю. Совсем, – прошептал он.

– Конечно, – рассмеявшись, ответила Рапсодия, – но тут уж ничего не поделаешь, дружок.

Она медленно встала, подошла к столику у кровати, собрала свои вещи и сняла плащ с крючка у двери. Затем, засунув в карман шелковые туфельки, надела на ноги сапоги. Когда она подошла к двери и потянулась к ручке, Эши спросил:

– Рапсодия?

Она повернулась, чтобы взглянуть на него в последний раз.

– Ты меня по-прежнему любишь? Даже после тех лет, что провела у Роуэнов?

Рапсодия смотрела на него, и ее глаза сверкали, словно морские волны, освещенные солнцем.

– И буду любить всю жизнь.

Эши вздохнул и смущенно улыбнулся.

– Ну тогда остальное решится само собой.

– Да, так всегда бывает, – просто ответила она. – Посмотри, не пошел ли снег? Может, мне стоит одеться потеплее?

Эши подошел к окну и увидел ясное небо, усыпанное звездами.

– Нет, не думаю...

Когда он повернулся, оказалось, что ее уже нет. Рапсодия постаралась защитить его от боли расставания, от необходимости смотреть, как она уходит. Прощаясь, она думала прежде всего о нем.

Эши закрыл глаза, дожидаясь, пока стихнет последняя вибрация захлопнувшейся двери, а потом выглянул в окно на звездное небо.

– До свидания, Эмили, – тихо сказал он.

49

Разглядывая вместе с Ллауроном исторические вехи на Тропе Намерьенов, Рапсодия подумала, что у нее такое ощущение, будто она видит их впервые. Прежде всего, на этот раз они были верхом. Ллаурон одолжил ей серого в яблоках мерина, а себе оставил белого мадарианского коня. Когда он на него садился, Рапсодия про себя улыбнулась: сыновья Энвин обожали хороших лошадей. Черный боевой конь Анборна был великолепен, как и тот, которого выбрал себе Ллаурон.

Сначала они отправились в Дом Памяти и обнаружили, что от него остались лишь жалкие руины. Сердце у Рапсодии сжалось от боли, она вспомнила великолепную библиотеку Дома Памяти, а также его значение в истории и то, как они, когда побывали тут в первый раз, погасили пожар, возникший во время сражения. Яростный огненный шар, сжегший демонические корни, которые проникли в Илорк в поисках Дитя Земли, разрушил и сам Дом Памяти. Впрочем, он заодно уничтожил все, что напоминало о страшных жертвоприношениях, совершавшихся на его дворе.

Рапсодия с беспокойством посмотрела на Ллаурона, ведь внутри крепости-аванпоста находилось наследие его родителей, но он казался совершенно спокойным. Он наклонился, прикоснулся к кучке серого пепла и головешек, которые когда-то были кожаным переплетом книги, и пропустил ее прах сквозь пальцы. Задумавшись на мгновение, он поднял голову и улыбнулся Рапсодии.

– Жалко, верно? Когда-то здесь был великолепный музей. – Ллаурон отряхнул пепел, выпрямился и вытер руки о свою серую рясу. – Ну что же, скоро наступит следующий намерьенский век, и мы будем строить новые крепости и новые музеи, правда, дорогая?

– Наверное, – улыбнулась в ответ Рапсодия.

Лицо Ллаурона стало серьезным. Он прошел по обгоревшим плиткам, расположенным по периметру двора, в центр, где рос потомок Сагии, Дуба Глубоких Корней, родившегося на Серендаире, высокий, здоровый, полный жизни, несмотря на страшную картину разрушения вокруг.

– Знаешь, Рапсодия, в твоих силах вернуть былое величие этой земле. Потрясающая перспектива для девушки, родившейся в крестьянской семье. Ты можешь оказать на историю такое влияние, какое и не снилось ни одному из намерьенских королей.

Рапсодия проглотила язвительное замечание, которое чуть не сорвалось у нее с языка.

– И какие же у меня возможности?

Веселье в глазах Ллаурона погасло.

– Защити дерево.

Рапсодия посмотрела на молодой дубок, вспомнив, каким он был больным, почти умирающим, когда она увидела его впервые. Это Ллаурон дал ей лекарство, помогшее вернуть его к жизни. Она намазала снадобьем отравленные корни и защитила дерево песней исцеления. Его сияющие ветви, усыпанные яркими цветами, тянулись к зимнему небу, словно сильные белые руки. Рапсодия улыбнулась и показала на маленькую пастушью лютню, продолжавшую играть один бесконечно повторяющийся мотив.

– Мне кажется, я его уже защитила. – Она приподняла брови.

– Извини, дорогая. – Главный жрец слегка коснулся ее плеча. – Я неверно выразился. Я имел в виду Великое Белое Дерево.

– Великое Белое Дерево? – Рапсодия удивленно покачала головой.

– Да.

Неожиданно налетел порыв ледяного ветра, забрался под плащ Рапсодии, и она вздрогнула от холода.

– Я не понимаю, Ллаурон. Разве вы, будучи Главным жрецом, не защищаете Дерево?

– Разумеется. – Голос старика прозвучал мягко и ласково, как в те времена, когда он давал ей уроки в лесу. – И буду продолжать это делать до конца своих дней. Но мне кажется, ты смогла окружить юное дерево такой защитой, которой не имеет даже Великое Белое Дерево, – защитой от гибели в огне. – Он улыбнулся и развел руки в стороны. – Смотри: века истории, само здание и все, что находилось внутри, превратилось в пепел, а дерево продолжает жить, бушевавший здесь пожар его не коснулся. Поразительно, верно? Такого до сих пор еще не случалось. Во время намерьенских войн и страшных бурь, имевших место за прошедшие столетия, Великое Белое Дерево сильно пострадало, а однажды – во время Сражения Внутреннего Круга – и вовсе чуть не сгорело дотла. Даже я, давший клятву его охранять, не могу обеспечить его такой защитой. Ты можешь остановить огонь, не допустить, чтобы он уничтожил то, что тебе дорого, что ты любишь. Я давно за тобой наблюдаю, Рапсодия, и видел, как реагирует на тебя огонь. Он радостно тебя приветствует, когда ты проходишь мимо, и становится ласковым и послушным, точно котенок, подчиняясь твоей воле. Это великий дар, и я знаю, что он дается тому, кто его действительно достоин. А теперь, как наставник, я прошу тебя об одолжении: защити самое святое, что у нас есть, – Великое Белое Дерево. Оно рождено в последнем из пяти мест, где началось Время, – что может быть важнее?

– Ллаурон...

– Рапсодия, ты помнишь легенды Серендаира, которые я тебе рассказывал?

– Да, – с трудом выговорила Рапсодия.

– В далекие времена там царила сильная магия и жили волшебные существа, а воздух был пронизан древним могуществом. С тех пор как погиб Остров, мир многого лишился. Знаешь почему?

У Рапсодии имелись собственные соображения на этот счет, но она только покачала головой.

– Дело в том, что погиб Сагия, Дуб Глубоких Корней. Его смерть унесла с собой волшебство. Каждое из великих деревьев – а их было всего пять – росло в одном из пяти мест, где возникло Время и одна из пяти стихий. Сагия рос там, где родился эфир, где звездный свет пролился на Землю. Эфир стал первой стихией, и его магия была самой сильной. Когда Остров исчез, Сагия ушел под воду. Это невосполнимая потеря.

Ллаурон начал задыхаться и вдруг сильно раскашлялся, Рапсодия протянула к нему руку, но он отмахнулся: ему не терпелось продолжить рассказ.

– Великое Белое Дерево растет на последнем месте, где родилось Время, там возникла стихия земли, оно защищает землю и ее магию. Представь себе, во что превратится мир, если мы потеряем и его? Жизнь станет бесцветной, лишенной смысла, бесполезной. Ты, Дающая Имя, ведь не захочешь, чтобы это произошло?

Рапсодия улыбнулась столь драматическому окончанию речи Ллаурона и ответила:

– Нет, конечно.

– Замечательно. А теперь, дорогая, обещай мне, что по возвращении в мои владения в Гвинвуде ты сделаешь все, чтобы защитить Великое Белое Дерево. В качестве дара человеку, который всегда тобой восхищался.

Рапсодия с трудом сглотнула, но ничего не сказала. Огонь, уничтоживший Дом Памяти, был до определенной степени делом ее рук. Он помог уничтожить демонический корень, который вырос из корней юного дуба. Он вполне мог сжечь и это деревце, и Рапсодия сама не знала, что его спасло. Но она видела, что Ллаурону по каким-то причинам совершенно необходимо получить ее согласие защищать священный дуб, и она не смогла ему отказать.

– Хорошо, я попробую, – ответила она, улыбнувшись и поправляя плащ Главного жреца, соскользнувший с его плеча. – А вы в ответ должны мне пообещать, что будете больше думать о своем здоровье, Ллаурон. Ходить с голой шеей в такой холод нельзя, вы можете простудиться.

– Давай заключим сделку, – весело предложил Ллаурон. – Я надену шляпу, перчатки и замотаю шею шарфом, а ты пообещаешь мне сделать все, что в твоих силах, чтобы защитить Великое Белое Дерево от огня. По-моему, так чаши весов придут в равновесие. Согласна? – Он протянул Рапсодии руку.

Рапсодия удивленно на него посмотрела. О весах в равновесии она впервые услышала в Сорболде; возможно, это выражение используется гораздо шире, чем она себе представляла. В голове у нее зазвучало наводящее ужас повторяющееся слово: Товврик, Товврик, Товврик. Она невольно содрогнулась и заглянула в лицо Ллаурона, на котором застыло ожидание ответа. В его глазах, сияющих в ярком свете, было нечто такое, что вселяло в нее беспокойство, хотя его просьба показалась ей вполне разумной. Она задумалась на мгновение, затем пожала протянутую руку.

– Договорились. Однако я не собиралась возвращаться с вами в Круг, Ллаурон, – призналась она. – Мне действительно нужно в Илорк. Но я могу попробовать сделать все здесь, через корни этого дерева. Они связаны с корнями Великого Белого Дерева – так, по крайней мере, говорит Грунтор.

– Чудесно, – обрадованно заявил Ллаурон и, подойдя к своему коню, раскрыл седельную сумку, откуда вытащил перчатки, шляпу и шарф из мягкой некрашеной шерсти.

Рапсодия оглядела руины Дома Памяти, пытаясь избавиться от холода, сковывавшего тело и мысли, словно крепкий лед. Она подождала, пока Ллаурон оденется, затем подошла к юному деревцу.

– Вы знаете истинное имя Великого Белого Дерева? – спросила она.

Ллаурон несколько мгновений смотрел на нее, а потом покачал головой.

– Боюсь, что нет, – печально ответил он. – Это помешает тебе сотворить заклинание, которое защитит дерево?

Рапсодия тяжело вздохнула.

– Не знаю. Думаю, нет, – мне известно несколько имен, которыми его называют филиды и лирины, но истинное имя значительно облегчило бы мне задачу.

– Ничего не поделаешь, – только и проговорил Ллаурон, – придется воспользоваться тем, что у нас есть. Давай, дорогая. Я постараюсь тебе не мешать.

Рапсодия посмотрела на гладкие белые ветви, прислушалась к шепоту благоуханных цветов и закрыла глаза, чтобы настроиться на песнь ветра, сливающуюся с голосом самого дерева. Ту самую, что она слышала, когда они путешествовали с двумя болгами под землей по корням Сагии, давшего жизнь юному чуду. Мудрость и могущество наполняли мелодию, значительно более яркую и полную жизни, чем под землей; она раскрывалась медленно, ее тональность едва заметно менялась, воссоединяясь с торжественным гимном синего неба; ей не было нужды спешить, пытаясь угнаться за безумным миром, давшим приют сыну Сагии.

Рапсодия осторожно положила руку на ствол дерева, настроилась на его мелодию и запела, обращаясь к каждой из исходных стихий, кроме той единственной, от которой хотела его защитить. Она знала, что они обладают могущественной магией, и просила у них помощи:

Зеленая Земля у тебя под ногами, храни тебя,

Огромное Небо над твоими ветвями, укрой тебя,

Холодный ветер, укутай плащом,

Дождь, омой твое тело.

Огонь тебя не тронет.

Через несколько мгновений Рапсодия почувствовала, как ее песнь проникла внутрь ствола, наполнила его ветви и каждый ослепительно яркий цветок, стала постепенно уходить в землю, к корням. Она начала произносить имена, которыми филиды называли Великое Белое Дерево, в надежде направить свое заклинание на него:

Знак Начала, живи,

Мать Леса, цвети,

Храм Птиц, стой крепко на своих ногах.

Огонь тебя не тронет.

Юное деревце ответило на ее призыв, а в следующее мгновение к нему присоединился глубокий, исполненный могучей силы голос, который мог принадлежать только Великому Белому Дереву. Его серебристые модуляции наполнили душу Рапсодии восторгом, вернули в прошлое, в давно ушедшее время, когда она впервые услышала пение Сагии, укрывшего ее, Акмеда и Грунтора от опасности и приведшего сюда, чтобы они начали новую жизнь в новом мире. Она вплела свою мелодию в музыку дерева и начала перечислять времена года, чтобы само Время встало на защиту Великого Белого Дерева:

Пусть прольется на тебя свет ранней весны

И согреет тепло летнего солнца,

Пусть украсят тебя алые листья.

Огонь тебя не тронет.

Гармония набрала силу, смешалась с песней исцеления, которую играла лютня, оставленная здесь год назад. Рапсодия довольно улыбнулась и повернулась к Ллаурону, с интересом за ней наблюдавшему.

– Боюсь, больше я ничего сделать не могу. И не знаю, получилось ли у меня что-нибудь.

Ллаурон ласково улыбнулся ей в ответ:

– Я уверен, что получилось. И благодарен тебе, дорогая.

Рапсодия кивнула и надела на голову капюшон.

– Не стоит меня благодарить. А теперь пора в путь. Нам предстоит дальняя дорога, и у нас еще много дел.

Они шли по тропе, ведя лошадей в поводу и останавливаясь время от времени, чтобы рассмотреть дорожные вехи, заросшие сорняками, погребенные под снегом, забытые людьми. Рапсодия прихватила с собой кинжал из драконьего когтя, но пользовалась им лишь затем, чтобы вскопать землю. Воспоминания о том, какую роль он сыграл в последние минуты жизни Джо, мешали ей относиться к нему как к оружию.

Она осторожно срезала замерзшие сорняки и колючий кустарник, которые закрывали мемориальные камни и доски. Ллаурон с теплой улыбкой наблюдал за ней. В каждом таком месте она пропела песнь исцеления, обращенную к полевым цветам, еще спавшим под снегом, с просьбой подарить им весной красоту. Сама тропа ее не трогала, она не встречалась с древними намерьенами и считала их диковинными и беспокойными людьми, но понимала, что для Ллаурона имеет большое значение ее желание почтить их память, и потому не стала предлагать ему повернуть назад, хотя ей очень этого хотелось.

Они пересекли ничем не отмеченную границу и вернулись в Наварн. По пути им все чаще стали попадаться заросшие колючими кустами, заброшенные памятники древней истории.

– Знаете, меня удивляет, что лорд Стивен ничего не делает, чтобы сохранить для будущих поколений напоминание о своих предках, – сказала Рапсодия, закончив очищать третью веху и убирая кинжал. – В конце концов, он же намерьенский историк.

– Быть правителем Орландана, да еще намерьеном, в наше время очень трудно. – Ллаурон наклонился, чтобы получше рассмотреть веху. – Королевскую линию еще признают, но война и преступления Энвин и Гвиллиама оставили очень глубокий след. Поведение Стивена отражает отношение многих намерьенов нового поколения: устроить в собственном замке небольшой музей можно, а все остальное, напоминающее о намерьенах, лучше предать забвению. Впрочем, скоро все изменится, верно, дорогая? Гвидион вернет нам право снова гордиться нашими предками.

– Не сомневаюсь, – очень серьезно ответила Рапсодия и вскочила в седло.

Укрывшись в зарослях деревьев к югу от тропы, Ларк жестом приказала всем сохранять тишину и прислушалась к затихающему топоту копыт.

Когда все стихло, она повернулась к своему отряду, состоящему из предателей-филидов, и кивнула.

– Ты готова, Мать?

Ларк снова кивнула.

– Хорошо, – проговорил Каддир, нервно теребивший край рясы. Старайтесь держаться от него подальше. Нам нужно, чтобы он устал. Все понятно? – Молчаливые кивки были ему ответом. – Отлично. В путь.

50

Дорога до Гвинвуда, пролегавшая по северо-западному Наварну, заняла три дня, причем в основном они ехали по холмам. Рапсодия видела, что Ллаурон устал, он почти не спал ночами и, казалось, плохо переносил холод. Он начал кашлять, а настойки из трав, которые она прихватила с собой, не помогали. Вечерами она пела ему песнь исцеления, и ему становилось немного лучше, но, когда вставало солнце, его снова сотрясали приступы жестокого кашля. Наконец Рапсодия приняла решение.

– Ллаурон, это безумие. Вы больны, и вам становится все хуже. Мы должны вернуться. Я приеду сюда весной и приведу в порядок все вехи и памятники на тропе.

– В этой части Наварна осталось всего три штуки, до них совсем близко. Давай займемся ими сегодня, а потом заедем к Стивену. Его замок недалеко отсюда, и я не сомневаюсь, что он успел по тебе соскучиться.

Рапсодия согласилась, что так будет разумнее всего. Ллаурон находился в ужасающем состоянии и не смог бы добраться до Гвинвуда, по крайней мере быстро, а Стивен обязательно позаботится о его здоровье и будет рад принять своих друзей в Хагфорте.

– Ладно. – Она поцеловала Ллаурона в щеку. – Но не надейтесь, что вам удастся уговорить меня продолжить наше занятие. Три вехи – и все. Я не хочу попасть в сильную бурю вроде той, что помешала отряду, который вы послали мне на выручку в Сорболд. Я предпочитаю иметь чистую совесть.

– Ты права, – не стал спорить Ллаурон, но в его глазах заплясали смешинки.

Они приводили в порядок каменную веху, на которой были выбиты имена первых поселенцев в Западном Наварне, когда Рапсодия вдруг почувствовала порыв ледяного ветра, налетевшего на маленькую поляну. Ллаурон стоял у нее за спиной, наблюдая за тем, как она расчищает основание памятника от упавших веток. Повернувшись, она увидела Каддира и выпрямилась как раз в тот момент, когда на поляну выехал отряд – четыре мужчины и одна женщина. Рапсодия быстро взглянула на Ллаурона. Женщину звали Ларк, и она была одной из жриц и травницей Ллаурона, у которой Рапсодия в свое время брала уроки.

Ллаурон нахмурился:

– Каддир, я думал, ты занимаешься подготовкой к дню весеннего равноденствия.

Каддир кивнул, и остальные филиды окружили Ллаурона с Рапсодией плотным кольцом.

– Я и занимаюсь. И намерен проследить за тем, чтобы церемония прошла под руководством нового Главного жреца.

Внутри у Рапсодии все похолодело.

– Это в каком смысле?

– А в таком, что он решил использовать древний ритуал передачи полномочий, дорогая, – ответил Ллаурон спокойно. – Он бросает мне вызов – по закону Буда-Кай.

Рука Рапсодии невольно скользнула к рукояти Звездного Горна. Буда-Кай так филиды называли смертельный поединок за обладание верховной властью, ритуал, к которому не возвращались со времен Намерьенской войны. Ей рассказал о нем сам Ллаурон, когда давал уроки истории. Победитель признается Главным жрецом.

– Какие глупости! – повернулась она к Каддиру. – Вы же сами говорили, что этот обычай кажется вам варварским и ушедшим в прошлое, что никто ему сейчас не следует.

Каддир улыбнулся, и Рапсодия невольно содрогнулась. В его глазах появилось жестокое выражение, когда он произнес своим хорошо поставленным голосом:

– Мы оба занимаемся одним и тем же делом. Вы восстанавливаете древние памятники, повествующие о давно прошедших днях славы людей, лишенных чести, а я решил возродить ритуал, чтобы вернуть уважение религиозному ордену, который возглавляет недостойный человек из их числа. Какая ирония: Ларк будет моим секундантом. Похоже, у Ллаурона нет выбора, кроме как предложить эту роль вам. Мне жаль, что вам придется стать свидетельницей нашего поединка. Я бы с радостью избавил вас от столь неприятного зрелища, но тут уж ничего не поделаешь.

– О нет, Каддир, ничего у вас не выйдет, – заявила Рапсодия, и в ее голосе прозвучала едва сдерживаемая ярость. – Я на стороне Ллаурона. И прежде вам придется сразиться со мной.

– Извините, нам нужно поговорить, – обратился Ллаурон к Каддиру, и тот молча кивнул.

Главный жрец взял Рапсодию за руку и отвел ее в сторону зарослей берез.

– Рапсодия, мне жаль, что это случилось сейчас, мы с тобой так замечательно путешествовали и собирались провести вместе еще немного времени. Но боюсь, я должен ответить на вызов.

– Чушь! – вскричала Рапсодия и сердито посмотрела через плечо на Каддира и его небольшой отряд. – Какие глупцы! Назовите меня своей защитницей, и я сотру эту наглую улыбочку с его лица. А заодно у меня появится возможность расплатиться с ним за то, как отвратительно он со мной обращался, когда впервые привел к вам.

Ллаурон взял ее за плечи и улыбнулся, глядя в глаза.

– Нет, дорогая, я не стану делать ничего подобного. Разумеется, я благодарен тебе за твое стремление защитить мою жизнь.

– В каком смысле? – не поняла Рапсодия. – Вы ждете еще кого-нибудь? Эши или Анборна?

– Нет, я никого не жду. Я должен сам сразиться с Каддиром. Понимаешь, это одно из обязательств, которые накладывает на меня мой сан.

Голос Рапсодии звучал мягко, но в нем слышалось беспокойство:

– Ллаурон, это же смешно. Ваша сила в мудрости. Физически вы ему не соперник. А в мои обязанности как раз и входит выступать защитницей тех, кто нуждается в помощи. Вы не забыли про мой меч? Прошу вас, скажите Каддиру, что я буду сражаться с ним или с Ларк. Надеюсь, ублюдок не испугается в последний момент, я мечтаю отдать ему должок.

– Рапсодия, послушай меня. – Голос Ллаурона стал более строгим. – Я не буду называть тебя своей защитницей. Ты не понимаешь всех сложностей моего положения как Главного жреца ордена филидов. Я должен сам, в одиночку, сразиться с Каддиром. Однако я хочу тебя кое о чем попросить.

– Я слушаю.

– Будь моим секундантом и расскажи всем о том, что здесь произошло. Постарайся ничего не упустить, ни одной, даже мельчайшей подробности. От этого зависит судьба ордена филидов. Ты ведь Дающая Имя и не можешь солгать.

– Разумеется, но...

– А еще я хочу, чтобы ты поклялась на своем мече, что не будешь вмешиваться ни в коем случае. Ты должна остаться в стороне.

– Вы сошли с ума? – не выдержала Рапсодия. – Ллаурон, я прошла специальную подготовку, вы сами этого хотели. Происходящее лишено смысла. Вы устали и больны. Прошу вас, откажитесь от поединка или позвольте мне разобраться с ними.

– Рапсодия, у нас мало времени. Выслушай меня: либо ты дашь слово не вмешиваться, либо мне придется заставить тебя уйти. Моя магия сильнее твоей, дорогая. Я отправлю тебя на границу леса, и тогда мне придется сражаться с ними в одиночку, без друга, и никто не сможет рассказать о том, что здесь произойдет. Неужели ты готова так со мной поступить, Рапсодия? Неужели ты, Дающая Имя, лиринская Певица, лишишь меня друга в последние мгновения моей жизни?

Рапсодия поняла, что дрожит.

– Нет.

– Так я и думал. – Лицо Ллаурона снова смягчилось. – Я очень ценю твое желание помочь, но то, что сейчас должно произойти, предопределено, и ты не имеешь к этому никакого отношения. Ты осквернишь мои святыни, если нарушишь клятву и попытаешься вмешаться. Ты меня поняла?

Рапсодия опустила глаза, в которых стояли слезы.

– Да.

– Хорошо. В таком случае мы принимаем вызов. Рапсодия предприняла последнюю попытку.

– По крайней мере, отложите поединок, – задыхаясь, прошептала она. Пожалуйста, Ллаурон, попросите отсрочить его ненадолго. Отдохните, восстановите силы.

Ллаурон рассмеялся и погладил ее по щеке морщинистой рукой.

– Ты такая красавица, дорогая, – сказал он, не обращая внимания на ее слезы.

– Пожалуйста, прошу вас, Ллаурон.

Глядя в ее зеленые глаза, наполненные слезами, Ллаурон представил себе лес, омытый дождем, и снова улыбнулся.

– Мой сын счастливчик, – ласково проговорил он, и в его голосе Рапсодия услышала искреннее восхищение.

– Я больше не встречаюсь с вашим сыном, Ллаурон. Я выполнила вашу просьбу. Мы расстались.

– Какое безобразие, – удивленно заявил Ллаурон, словно обращаясь к самому себе. – И это после того, как я лично благословил его. Позор! Мне очень жаль, милая.

Рапсодия почувствовала, как у нее сжимается сердце. Слова Ллаурона, произнесенные с самыми благими намерениями, причинили ей боль. Если он не против ее отношений со своим сыном, значит, сам Эши посчитал ее недостойной. Она заставила себя успокоиться и вытащила меч.

– Я еще раз прошу вас: измените свое решение, – проговорила она. Боюсь, мне придется стать свидетельницей вашей смерти, а я поклялась защищать вас ценой собственной жизни. Я буду виновна в вашей гибели.

– Я освобождаю тебя от твоего обещания, – торжественно произнес Ллаурон. – И прошу только одного.

Она кивнула.

– Если я умру, предай мое тело звездам и огню. Сложи погребальный костер прямо здесь, не стоит возвращать меня к Дереву. Воспользуйся Звездным Горном, чтобы освободить мою душу и зажечь огонь от звезд. Да, и еще: я буду тебе очень признателен, если ты споешь для меня Песнь Ухода. – Он провел рукой по золотому локону, выбившемуся из-под черной ленты.

Рапсодия не выдержала и разрыдалась.

– Пожалуйста, не делайте этого.

– Все, Рапсодия, хватит. Ну, улыбнись, милая. – Ллаурон стоял, опираясь на белый посох, на конце которого сверкал в лучах зимнего солнца зеленый листок. – Преклони колени и протяни меч.

Рапсодия проглотила слезы и, охваченная ужасом, опустилась на колени, держа меч перед собой острием в землю.

– Я хочу, чтобы ты поклялась всем, что для тебя свято, своей жизнью и своим мечом, что подчинишься моему приказу и не будешь вмешиваться в мой поединок с Каддиром, – проговорил Ллаурон.

Его глаза блестели в ярком свете прозрачного зимнего дня. Он ждал ответа.

Спустя короткое мгновение Рапсодия сказала:

– Я клянусь.

На лице Ллаурона появилась победоносная улыбка, но Рапсодия, чей взгляд был устремлен в землю, ее не заметила.

– Прекрасно, очень хорошо. И ты зажжешь для меня погребальный костер своим мечом?

– Вы не надеетесь победить? – подняв глаза, спросила Рапсодия, и в ее словах прозвучала такая грусть, что на глаза Ллаурону навернулись слезы.

– Как раз наоборот, дорогая, – уверенно заявил он. – Я рассчитываю только на победу.

Эши, у которого от ярости дрожали руки, наблюдал за происходящим, спрятавшись между деревьями неподалеку от поляны. Он с трудом сдерживался, чтобы не броситься вперед и, выхватив свой меч, не прикончить их всех на месте. Даже на расстоянии он чувствовал боль Рапсодии, и внутри у него все сжималось. Он распахнул самые глубины своей души, ту ее часть, что была связана с ней, стремясь поддержать ее и успокоить, хотя и знал, что сейчас ему до нее не дотянуться.

Дракон, живущий в его крови, возмущенно ворчал; впрочем, он сердился с тех самых пор, как они сюда пришли. В мозгу Эши метались его слова, от которых ему становилось еще тяжелее.

"Ей больно, – шептал дракон. – Наше сокровище страдает, она плачет".

Если позволить гневу выйти из-под контроля, он уже не сможет больше сдерживать ярость дракона.

Он заставлял себя не думать об этом, но у него ничего не получалось. Однако в тот момент, когда его начала захлестывать страшная дикая ярость, его обострившиеся чувства уловили какое-то движение. Он бросился к границе лесной поляны и чуть не задохнулся от ужаса.