Текст книги "Судьба - Дитя Неба (Симфония веков - 3)"
Автор книги: Элизабет Хэйдон
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 49 страниц)
Константин застонал от удовольствия, схватил ее за бедра, попытался в нее войти. В эту секунду Рапсодия вылила ему на голову большую часть жидкости из флакона.
Его дыхание сразу стало затрудненным, он захрипел и упал на спину. Она схватила подушку и прижала к его лицу.
Гладиатор попытался сбросить ее с себя. Его пальцы впились в бока Рапсодии с такой силой, что она вскрикнула от боли: раны, оставшиеся на этих местах после ядовитых ударов демонической лианы, покончившей с Джо, зажили лишь недавно. Еще несколько мгновений Константин продолжал сопротивляться, а потом его тело обмякло.
Рапсодия еще некоторое время судорожно прижимала подушку к его лицу, давая жидкости Ллаурона сделать свое дело, а потом, дрожа, слезла с постели и убрала подушку. Глаза Константина были закрыты, он не шевелился. Рапсодия наклонилась к его уху.
– Товврик, – прошептала она. – Ты гораздо полезнее вне арены, Константин, поэтому я предлагаю тебе жизнь.
Все еще вздрагивая, она подняла разбросанные детали своего костюма. Завязать шарф ей удалось далеко не сразу: руки предательски дрожали. Убедившись, что Константин находится без сознания, Рапсодия подошла к двери и прислушалась – вдруг кого-нибудь привлек шум борьбы. Кругом царила тишина. Она открыла дверь в пустой коридор, огляделась, а потом осторожно закрыла ее за собой.
29
Дворец Главного жреца, Круг, Гвинвуд
Ллаурон подождал, пока слуги уйдут спать, и направился на северную башню древесного дворца, туда, где находился птичий вольер.
Посреди извилистого деревянного коридора Ллаурон остановился и глянул в окно на темнеющее небо: приближалась буря, и ветер щедро расшвыривал белые хлопья снега.
Под напором набирающего силу ветра трепетали нижние ветви Великого Белого Дерева, обнаженные руки извивались в замысловатых движениях зловещего танца. Ллаурон вздохнул; как и всегда, в его предупреждениях содержалась мудрость.
Он бесшумно открыл дверь на лестницу башни и стал подниматься по древним ступеням, таким же гладким и блестящим, как и в дни его юности, в счастливые времена; сейчас, после всего, что ему довелось пережить, было почти невозможно поверить, будто когда-то существовала любовь или нечто на нее похожее.
Лестница по спирали поднималась мимо трех ярусов к круглому вольеру, построенному Гвиллиамом для попугайчиков-неразлучников, развлекавших его семью, отправлявшуюся на отдых в древесный дворец. Пока дети были еще маленькими, Энвин каждый год хотя бы один раз покидала с ними величественный Канриф и отправлялась к подножию Великого Белого Дерева с тем, чтобы заботиться о нем и постигать его историю, проникаясь уважением к землям, которыми столько лет владела их бабушка, дракониха Элинсинос.
Ллаурон полюбил Дерево с того момента, как впервые увидел его, полюбил всей душой, отвергая все другие соблазны; лишь однажды он ему изменил. Только Ллаурон понимал истинное значение Дерева и к чему приведет его потеря. Приближалось время, когда он уже не сможет его защитить.
Поднимаясь по лестнице, он видел ветви Дерева – у вольера не было потолка. Хотя Дерево стояло на большой поляне в нескольких сотнях ярдов от башни, его нижние ветви возвышались над крышей дворца, переплетаясь с ветвями лесных деревьев. Зимой белые ветви Дерева излучали в темноте серебристое сияние.
Налетел порыв холодного ветра. Ллаурон пониже надвинул свой капюшон и вошел в вольер, пол которого покрывал толстый ковер наста.
В центре помещения, по кругу, стояли ряды птичьих клеток. При появлении Ллаурона некоторые птицы, не привыкшие к ночным визитам, принялись тревожно щебетать.
Ллаурон стряхнул снег с плеч и заговорил с птицами воркующим голосом, отчего обитатели клеток тут же успокоились. Он прошел мимо клеток, каждая из которых являла собой произведение, искусства и была построена в виде знаменитых намерьенских зданий, к отгороженной комнатке, где на столе стояла чернильница.
Главный жрец уселся в деревянное кресло, выдвинул нижний ящик стола и вытащил несколько непромокаемых листов пергамента, а потом нашел трутницу.
Затем Ллаурон зажег масляную лампу под замерзшей чернильницей. Перо куда-то исчезло, возможно, его унес ветер. Он раздраженно покачал головой, встал и принялся искать новое у какой-нибудь из птиц.
– С вашего разрешения, мадам, – сказал он подозрительно за ним наблюдавшей вороне.
Быстро вытащив перо из клетки, он вернулся к столу и достал перочинный нож. Несколько уверенных движений, и перо готово к работе. Ллаурон окунул его в оттаявшую чернильницу, разбив тонкую корочку льда, и начал писать аккуратным мелким почерком.
"Королю Акмеду Илоркскому.
Ваше величество,
С глубоким прискорбием я узнал от Р. об ужасной болезни, обрушившейся на Ваш народ, и о трагической гибели Вашей армии. Посылаю Вам свои соболезнования и готов оказать любую помощь, если Вы нуждаетесь в лекарствах или травах, необходимых для похоронных ритуалов.
Ллаурон, Главный жрец. Гвинвуд".
Он удовлетворенно кивнул, а потом семь раз скопировал послание, дождался, пока чернил а просохнут, после чего тщательно свернул непромокаемые листы в небольшие свитки и засунул их в карман. Вернувшись к клеткам, он некоторое время задумчиво смотрел на своих питомцев.
В каждой из них помещались разносчики и гонцы, обученные летать к зданиям, похожим на клетки, в которых они жили. Гонцы приземлялись на специальные насесты, где у них забирали сообщения, после чего птиц кормили, давали отдохнуть и отправляли обратно с ответным посланием. А вот разносчики всегда садились на венец крыши, где и сидели до тех пор, пока на них не обратят внимания, как правило слишком поздно.
Использование разносчиков имело постыдную историю. Энвин весьма успешно применяла их в войне с Гвиллиамом, отправляя таким образом болезни или флаконы с ядом, а во время одной ужасной битвы птицы принесли тлеющие угли в деревни, окружающие Бет-Корбэр, что привело к грандиозному пожару, во время которого все сгорело дотла. Оружие оказалось вдвойне эффективным, поскольку Гвиллиам любил птиц и знал, что Энвин их использует, чтобы уничтожить его королевство. Печальный эпизод печальной эпохи. Ллаурон был рад тому, что люди отказались от подобного использования пернатых, но задуманное им сейчас мало отличалось от отвратительных поступков Энвин.
Пернатая почта довольно успешно помогала доставлять сообщения главам других государств и высокому священству, хотя зимой была не такой надежной, как в более теплое время года. С появлением охраняемых почтовых караванов, которые некоторое время назад ввел Акмед, птицами стали пользоваться значительно реже.
Ллаурон задумчиво смотрел на клетки, каждая из которых до самых последних деталей напоминала герцогские дворцы различных провинций: Грейт-Холл Авондерра; Хагфорт, замок лорда Стивена в Навар не; Высокую Башню, где заседал Седрик Кандерр, в провинции, носящей его имя; Суд Ярима, дом Ирмана Карскрика, герцога провинции Ярим; Грин-Холл в Бет-Корбэре; Дворец Регента в Бетани, где жил Тристан Стюард. Одна клетка служила моделью Джерна Тала, Дворца Весов в Сорболде, где находились огромные весы правосудия и где жила капризная вдовствующая императрица вместе с неженкой сыном, кронпринцем.
Ллаурон уже давно подозревал, что ф'дор поселился в теле одного из этих людей или какого-то высокопоставленного сановника из их окружения, хотя долгие годы поисков так и не дали результатов. Мозоль, образовавшаяся у него на пальце, не будет напрасной, если лживые послания попадут по адресу, хотя главными в этой игре станут не семь птиц. Ллаурон взял несколько футляров для посланий с полки, расположенной под клетками.
Он поочередно доставал из клеток птиц, которые тут же начинали протестующе чирикать. Ллаурон нежно поглаживал их шеи, успокаивающе воркуя.
– Я приношу вам свои самые искренние извинения, дорогая леди, за нарушенный сон, – сказал он снежной горлице, укрепляя на лапке футляр с посланием, – но боюсь, так нужно.
Ллаурон поднес ее к окну, выходящему на Великое Белое Дерево, немного постоял, глядя, как ветер несет в темноте белые хлопья снега, потом открыл окно, выбросил горлицу в ночь и быстро закрыл его за ней.
Он повторил эту процедуру еще несколько раз, пока не отправил по птице в каждую провинцию. Затем он подошел к просторной клетке, имитировавшей горные владения Канрифа.
Здесь обитали черные ласточки, сильные маленькие птицы со скромным оперением и внешне ничем не примечательные, но способные преодолевать огромные расстояния. Ласточки уже не раз доказывали свою надежность, доставляя корреспонденцию в Илорк.
Ллаурон выбрал Оберлана, своего любимого самца, поднес к окну и посмотрел ласточке в глаза.
– Ты обязательно должен долететь, старина. Могу я на тебя положиться?
Глаза птицы сверкнули в темноте. Ллаурон улыбнулся.
– Вижу, что да. А теперь отправляйся в вольер Рапсодии. Не думаю, что они станут баловать тебя, как эта маленькая женщина, но они умеют принимать гостей. Ох уж эти фирболги! Ты счастливая птица.
Он выпустил своего посланца в окно, посмотрел, как Оберлан воспользовался теплым восходящим потоком воздуха и исчез в ночи. Тем не менее Ллаурон стоял у открытого окна до тех пор, пока не перестал чувствовать птицу в своих владениях, и только после этого вернулся в свое деревянное кресло.
Ллаурон вытащил из складок рясы кольцо с ключами, вместе со связкой висела свеча Кринеллы. Крошечная сфера, в которой слились огонь и вода, мягко сияла в снежной темноте.
– Мне очень жаль, Рапсодия, – прошептал Ллаурон.
Сорболд
Рапсодия потратила довольно много времени, пока искала одежду для гладиатора. Поначалу она обнаружила лишь шелковую рубашку и несколько длинных муслиновых шарфов. Далеко не сразу она сообразила, что из них делают набедренные повязки.
Наконец под кроватью она отыскала брошенные штаны и плотную шерстяную рубашку, а также тщательно сложенный носовой платок, спрятанный под ковром. Ее ужасала мысль о том, что Константин придет в себя, пока она, лежа на полу, заглядывает под кровать, поэтому Рапсодия все время на него поглядывала. Однако гладиатор продолжал крепко спать, и она без помех одела его, связала руки и ноги и завернула в самое толстое одеяло из всех, что нашлись в комнате.
Рапсодия надела шелковую рубашку Константина и, глубоко вздохнув, набралась храбрости заглянуть ему в лицо. Она надеялась, что не причинила ему вреда, когда, по сути, душила подушкой. Тонкая струйка слюны вытекла из уголка рта великана, и он уже не казался ей таким страшным, как еще несколько минут назад. Рапсодия начала приходить в себя после пережитого потрясения. Она понимала, что должна сохранять мужество.
Несмотря на все, что произошло, Рапсодия испытывала жалость к гладиатору. Все люди, которых она здесь встретила – за исключением Трейлуса, – находились тут не по собственной воле. Однако она прекрасно понимала, что, если она не сможет вывести отсюда Константина и воспользоваться помощью Каддира и его людей, он едва ли проявит к ней милосердие.
Рапсодия стерла слюну с его лица платком, найденным под ковром, и собралась выйти из комнаты. И тут из платка выпало женское серебряное ожерелье не слишком изысканной работы. Подарок от влюбленной рабыни? Рапсодия вспомнила, как притихли женщины, когда Трейлус назвал имя Константина, и решила, что это маловероятно. Сейчас времени разбираться не было. Она спрятала ожерелье в мешочек, где лежал флакон с остатками прозрачной жидкости, и вновь двинулась к двери.
В коридоре было пусто и тихо, если не считать сдавленных криков, изредка доносившихся из-за тяжелых дверей. Обитатели комнат были слишком заняты, чтобы обращать внимание на Рапсодию. Рабыни, составлявшие компанию гладиаторам, периодически издавали восторженные стоны – наверное, чтобы их не обвинили в отсутствии энтузиазма.
Рапсодия содрогнулась и торопливо зашагала к дверям, ведущим во двор, где ее должны были ждать Каддир и его солдаты.
Подойдя к нужному окну, она выглянула наружу. Ветер вихрями вздымал к небу снег.
Во дворе никого не было.
Рапсодия осторожно распахнула окно и вылезла на обледеневшую землю. Холодные камни обжигали босые ноги, и она задрожала, размышляя о долгом пути, который ей предстоит пройти, если помощь не появится в ближайшее время.
Через несколько минут ноги начали неметь. Рапсодия залезла обратно в окно, аккуратно закрыла его и быстро вернулась в комнату Константина.
Гладиатор не проснулся, его дыхание оставалось спокойным. Бросив последний взгляд на комнату, Рапсодия вытащила тяжелое тело в коридор.
Когда она вместе с Константином добралась до двора, Каддира там все еще не было. Из-под одеяла послышался стон, но гладиатор не очнулся. Рапсодия распахнула дверь. Снег тут же облепил ее почти обнаженное тело, и она задрожала от холода.
– Успокойся, – пробормотала она. – Во всяком случае, ты одет и завернут в одеяло. Я бы могла оставить тебя в набедренной повязке, тогда бы понял, как я себя чувствую.
Только вой ветра был ей ответом.
К тому времени когда Рапсодия добралась до того места, где оставила свою лошадь, ее босые ноги покрылись кровью. Она проклинала себя за то, что не сумела спрятать обувь в удобном месте, но до выхода из комплекса оставалось около полу лиги, она не могла туда вернуться.
Каддир и его отряд так и не появились, но кобыла Рапсодии терпеливо ждала хозяйку в зарослях, где Певица ее привязала. Судя по отсутствию следов, лошадь никто не заметил. Животное радостно встретило Рапсодию, и та вознаградила ее за терпеливое ожидание порцией овса. Затем она быстро надела то немногое, что осталось в седельных сумках: штаны и перчатки.
Снегопад усилился. Рапсодия прикрыла ладонь глаза и посмотрела на темнеющее небо. Приближалась буря, ветер усиливался прямо на глазах. Огни раскинувшегося вокруг города почти полностью скрылись за пеленой густого снега.
Рапсодия растерла руки и плечи, стараясь согреться. Шелковая рубашка, позаимствованная у Константина, почти не защищала от ветра и холода.
"Каддир со своим отрядом уже должен быть здесь", – подумала она, услышав, как гладиатор вновь застонал под одеялом. Его необходимо поднять с холодной земли, сообразила она, иначе он замерзнет. При помощи веревок Рапсодия втащила Константина на спину кобылы. Гладиатор был тяжелее Рапсодии почти в три раза, веревки выскальзывали из замерзших рук, один раз она лишь в самый последний момент сумела удержать неподъемное тело.
Наконец она справилась со своей задачей и укрыла его одеялом и всеми тряпками, которые нашлись в седельных сумках. Когда он начал приходить в себя, она накормила его, а затем вновь усыпила при помощи снотворного из флакона.
Наступил рассвет. Теперь снег шел вперемешку с дождем, обжигая обнаженные участки тела Рапсодии. До самого горизонта небо было обложено тучами. Рапсодия с ужасом подумала, что Каддир может и не появиться.
Однако сейчас ей оставалось только ждать. У нее почти не было припасов и воды, им с Константином не пережить холод, если они останутся под открытым небом. Рапсодия воспользовалась своим огненным даром, чтобы согреть себя и своего пленника, но когда солнце стало клониться к закату, ледяной ветер унес остатки тепла. День ожидания подошел к концу, и Рапсодия поняла: рассчитывать ей придется только на себя. Она не знала, что произошло с Каддиром и его отрядом, но дольше оставаться на одном месте не имело смысла. Ллаурон обещал позаботиться о том, чтобы Каддир не опоздал, и если их до сих пор нет, значит, помощи ждать нечего.
Рапсодия с тоской взглянула на оставшиеся припасы и проверила веревки, которыми привязала гладиатора к лошади. Потом вспомнила, что мать всегда советовала ей брать в путешествие лишнюю шаль, – еще один совет, которым она пренебрегла. Рапсодия совершенно не ориентировалась в местном лесу, она рассчитывала на Каддира и его людей. Возможно, они с Эши бывали тут, когда шли в Тириан, тогда она сумеет вспомнить дорогу. В любом случае задерживаться здесь она не могла.
Рапсодия медленно побрела рядом с кобылой сквозь ветер и усиливающийся снегопад. Ноги немели от холода, а сердце устремилось к ревущему камину в доме Элендры, где ее ждало тепло и крепкая дружественная рука.
30
Хагфорт, провинция Наварн
День выдался длинным и тяжелым. Почти всю неделю злой ветер бился в розовато-коричневые стены и окна Хагфорта, вынуждая детей лорда Стивена оставаться дома, возле камина, где постоянно пылал огонь. Весь замок пропах дымом, и с каждым днем становилось все труднее дышать.
Так уж получилось, что этот день совпал с днем рождения Гвидиона из Маносса, умершего двадцать лет назад. Горечь воспоминаний душила Стивена, перед глазами вставало окровавленное тело друга, которое он нашел в свете луны в первую летнюю ночь. Душу сжимала тоска, боль становилась невыносимой, ведь он потерял еще и Лидию, мать своих детей. Уложив Мелисанду в постель без обычной колыбельной, он поцеловал маленького Гвидиона и поспешно ушел, сославшись на головную боль.
Около полуночи ветер стих, и Стивен решил рискнуть и выйти на свежий воздух. Он открыл балконную дверь и шагнул вперед. Однако ему тут же пришлось прижаться к стене, поскольку ветер налетел на него с новой силой, мигом заморозив лицо и руки. Несмотря на жгучий холод, воздух показался Стивену удивительно чистым, хотя в нем оставался слабый привкус дыма: из всех труб замка в небо поднимались густые клубы.
Фонари не горели; дул такой сильный ветер, что слуги давно перестали их зажигать, и поэтому во дворе было темнее, чем обычно. Стивен с трудом различал очертания зданий: недавно отстроенные конюшни и казармы, сгоревшие прошлой весной во время необъяснимого крестьянского восстания, и намерьенский музей, выходивший во двор северным фасадом, его толстые стены покрылись сажей во время того пожара, но больше никак не пострадали. Повсюду царила тишина, лишь выл ледяной ветер, словно бы заморозивший все вокруг.
Потом он это увидел. Сначала Стивен не поверил своим глазам: в окне музея возникло голубоватое сияние, которое почти сразу же исчезло. Стивен сморгнул набежавшие от ветра и холода слезы. Да, теперь он уже не сомневался – в музее что-то происходит.
Скользя по насту, он пересек заснеженный балкон. Остановившись у перил, вновь внимательно посмотрел в сторону музея.
Вот, опять.
Если он попытается добраться до музея по внутренним покоям замка, уйдет много времени. Он отбросил эту мысль и начал осторожно нащупывать ногой лестницу, ведущую от полукруглого балкона вниз, во двор. Оказавшись на засыпанных снегом ступеньках, Стивен пошел быстрее.
Чтобы пересечь двор, ему пришлось идти по колено в снегу. Уши и руки мучительно ныли, ветер и не думал униматься.
Дверь музея была закрыта, все вокруг окутала непроглядная тьма. Стивен больше не видел голубоватых вспышек света в единственном окне здания. Дрожащими от холода пальцами он вытащил ключи.
Найдя на связке большой бронзовый ключ, Стивен засунул его в ржавый замок и повернул. Дверь со скрипом отворилась, но все звуки заглушал вой ветра. Стивен быстро вошел внутрь и захлопнул за собой дверь.
Лишенный окон первый этаж больше походил на мавзолей, чем на хранилище артефактов. Музей был построен в те времена, когда люди стыдились своего намерьенского происхождения; во всяком случае, никто им не хвастался.
Население всего континента в течение долгих семи веков испытывало все тяготы войны, разразившейся между Энвин и Гвиллиамом, а посему люди откровенно ненавидели потомков тех, кто принимал участие в этом кровавом безумии. Музей был без окон по двум причинам: во-первых, чтобы оградить многочисленные экспонаты от гибельного воздействия солнечного света; во-вторых, чтобы защитить их от ярости вандалов.
Глядя на собранные в зале реликвии, Стивен прекрасно понимал причины ненависти не-намерьенского населения. С самой ранней юности прекрасные статуи, редкие вещицы, манускрипты и многие другие предметы, рассказывавшие об истории намерьенов, завораживали Стивена, но для обычных людей они представляли собой красноречивые свидетельства эры хвастунов, людей, которые обладали могуществом, не понимая его сути, и считали себя чуть ли не богами. Теперь, после падения великой цивилизации, ненависть обывателей была вполне понятна.
Однако варварское отношение к великим достижениям прошлого вызывало в душе Стивена боль. Он смотрел на тщательно сохраненные артефакты, точные копии древних манускриптов, полированные статуи, многочисленные экспонаты, которые сами по себе никого не интересовали. Эпоха намерьенов была Золотым веком, но никто, кроме историков, не мог этого понять. Глубокий интерес к самой жизни и ее возможностям, который Стивен испытывал с самой юности, все еще не угас в его крови, несмотря на скорбь и тщету его существования.
Он услышал шаги на втором этаже и крикнул:
– Кто здесь?
В ответ последовала вспышка голубого света, озарившая лестницу у противоположной стены. Стивен быстро повернулся к одной из стен, на которой висело оружие, и сорвал меч, принадлежавший Фейдриту, королю наинов, и оставленный во время Великой Встречи, завершившей Намерьенский Совет. Говорят, что Фейдрит с отвращением швырнул меч в Чашу Встречи, разорвав таким образом связь своего народа с намерьенами, после чего вместе со своими подданными покинул Совет и направился в земли, расположенные за Хинтервольдом.
Стивен медленно приближался к лестнице, откуда волнами шел свет.
– Кто здесь? – повторил свой вопрос Стивен.
В ответ свет разгорелся еще ярче, стал почти гипнотическим. Стивену вспомнились стеклянные блоки в стенах огромной прибрежной базилики, Аббат Митлиниса. Часть стеклянных блоков располагалась ниже уровня моря, что позволяло наблюдать за его обитателями. Кроме того, базилика была почти постоянно наполнена рассеянным голубоватым светом, волнами окутывающим прихожан. Стивен тряхнул головой, чтобы избавиться от нахлынувших воспоминаний, и начал бесшумно подниматься по лестнице.
На верхней площадке, освещенная лазурным светом, стояла медная статуя драконихи Элинсинос, украшенная ослепительно сверкающими в темноте самоцветами и позолотой. Стивен присел на корточки, прячась за статуей. Свет погас.
– Привет, Стивен. – Негромкий голос, доносившийся из дальнего, левого угла комнаты, показался ему смутно знакомым.
Услышав свое имя, Стивен выпрямился и решительно двинулся вперед, сжимая в руках меч короля наинов. В том углу, где Стивен собрал вещи, принадлежавшие Гвидиону из Маносса, стоял человек в плаще с капюшоном. Мужчина ласково провел рукой по вышитой ткани, которой был накрыт стол. Его пальцы задержались на подставке с незажженными свечами.
– Свечи для дня рождения? – Голос звучал дружелюбно, но в нем угадывалась легкая ирония.
Стивен поудобнее перехватил меч и слегка его поднял.
– Это памятные свечи. Кто вы? И как сюда попали?
Человек повернулся к Стивену.
– Сначала я отвечу на второй вопрос. Я открыл дверь ключом, который ты сам мне дал.
Стивен подошел поближе.
– Ложь. Ключ есть только у меня. Кто вы?
Мужчина в плаще вздохнул.
– Я тот, кого все считают мертвым. – Он поднял руку и снял капюшон. Это я, Стивен. Гвидион.
– Уходи отсюда, или я вызову стражников. – Стивен отступил на шаг и схватился за перила лестницы.
Эши взялся за рукоять меча и вытащил его из ножен. Голубой свет Кирсдарка озарил комнату, сияющие волны высветили его волосы и лицо, и сияние меди заставило Стивена широко раскрыть глаза.
– Это правда, я, – мягко сказал Эши, опуская меч. – И я все еще жив, в том числе и благодаря тебе, ведь именно ты нашел меня в лесу.
– Невозможно, – пробормотал Стивен. – Каддир... Каддир не мог тебя спасти. Ты умер прежде, чем я вернулся.
Эши вздохнул и провел рукой по медным кудрям.
– Сожалею, что солгал тебе, Стивен. Едва ли я сумею тебе объяснить.
– Тут ты совершенно прав! – вскричал Стивен и швырнул меч на пол. Значит, все эти годы ты был жив? Что за непристойная шутка?
– Так было нужно, – мягко ответил Эши, хотя его сердце рвалось от боли, а лицо стоящего напротив Стивена исказила судорога страдания. – Но шутки тут ни при чем. Я скрывался.
"И ты все прекрасно знаешь, если в твоем теле поселился ф'дор", подозрительно прошептал в его сознании дракон.
– От меня? Ты не доверял мне? И позволил все эти годы думать, что ты мертв? Провались ты в Пустоту! – Стивен сердито повернулся и двинулся к лестнице.
– Так едва не случилось, Стивен. Иногда у меня даже возникают сомнения, не добралась ли до меня Пустота.
Герцог Наварна застыл на месте и посмотрел на тень своего друга, замершего в голубом сумраке. Глаза Стивена остановились на голубом клинке.
– Кирсдарк, – запинаясь, проговорил он. – Я отдал его Ллаурону после того... после того, как он сказал мне, что ты...
– Я знаю. Спасибо тебе.
Стивен вновь сделал несколько шагов навстречу другу.
– Я боялся взять меч и не хотел его оставлять, ведь ты получил такие серьезные ранения, – медленно проговорил он, и его лицо исказилось от мучительных воспоминаний. – Я... мы... всегда шутили, что я его у тебя украду...
Эши бросил меч и подбежал к другу. Они обнялись. Стивен дрожал от пережитого потрясения, и Эши последними словами мысленно ругал себя и отца.
– Мне очень жаль, – прошептал он, сжимая широкие плечи герцога. – Если бы мог, я бы тебе все рассказал.
– Пусть Единый Бог простит меня за то, что я посмел сомневаться в его могуществе, – ответил Стивен, обняв его в ответ.
Потом он подошел к лежащему на полу мечу, поднял его и протянул Эши. Эши убрал его в ножны, и свет вновь погас.
– Вернемся со мной в замок, – предложил Стивен, поворачиваясь к темной лестнице. – Здесь холодно, как на груди у ведьмы. Мы посидим возле камина и...
– Я не могу, Стивен.
– Ты продолжаешь скрываться?
– По большей части.
Эши вернулся в угол и вновь посмотрел на стол. Рапсодия говорила о нем как о святилище, и теперь он понимал почему. Кроме вышитой скатерти и свечей на столе лежали вещи, которые у него были при себе, когда он отправился за демоном: золотое кольцо с печаткой, старый кинжал и браслет, подаренный ему Стивеном в юности, он был сплетен из кожаных ремешков и разорван с одной стороны. На стене висели доспехи с именем Гвидиона.
– Но почему ты решил открыться мне именно сейчас?
– Из-за того, что сегодня мой день рождения, – шутливо сказал Эши и тут же помрачнел. – Я только сейчас перестал прятаться, я никому не показывал своего лица, Стивен, даже Ллаурону. Теперь я стараюсь вести себя очень осторожно и лишь немногим сообщаю о своем возвращении. Я уверен, что демон продолжает меня искать. Но я хочу сам выбрать время нашей встречи.
– Я помню, как несколько лет назад, да и совсем недавно, ходили слухи о том, что тебя видели, но я в них не верил.
Эши содрогнулся.
– Боюсь, слухи были ложными.
– Ты можешь рассказать мне, что произошло?
– Да, именно за этим я и пришел.
Впервые за все время Стивен улыбнулся.
– Я тебе не верю, – заявил он. – Не сомневаюсь, что ты зашел, чтобы получить порцию праздничного торта и выпить. Я могу незаметно провести тебя в замок. Мы пройдем через конюшню по туннелям винного погреба. И отметим твой день рождения.
31
Рапсодия больше не чувствовала ног, жалящий снег сделал свое дело. Она перестала считать дни и ночи, не знала, сколько времени находится под открытым небом. Силы убывали, а цель путешествия по-прежнему оставалась слишком далеко.
Ветер продолжал завывать, лес простирался во все стороны, деревья и кустарник стояли сплошной стеной. В последние часы окружающий мир превратился в сплошную белую пелену, метель усиливалась. Рапсодия едва держалась на ногах, она окончательно заблудилась.
Она пыталась ориентироваться по звездам, как учил ее дед, но звезды здесь были чужими, к тому же небо затянули тучи. Гладиатор больше не приходил в сознание. Рапсодия тратила убывающую магию огня, чтобы не дать ему замерзнуть на спине лошади.
Наконец она поняла, что больше не может идти. Рапсодия упала на колени в снег, наст больно ранил обнаженные голени. Ветер развевал ее волосы, золотые пряди метались перед глазами, точно ветки дерева в бурю. Вой ветра, казалось, пришел из какого-то ее забытого кошмара. И еще Рапсодия ощутила особую мощь в реве стихии, с которой уже сталкивалась прежде.
И вдруг она вспомнила Зов Кузенов, которому ее научила Элендра. Рапсодия свернулась в клубок, прижав лоб к коленям, и попыталась отрешиться от непрерывного стона и воя ветра. Ее дыхание больше не согревало ладони, и она засунула руки под мышки, чтобы сосредоточиться и уловить в чудовищном реве одну-единственную ноту, которая донесет призыв о помощи до ее собратьев. Наконец Рапсодия различила нужную ноту, чистый негромкий звук, который буря не могла заглушить.
– Клянусь звездой, – с трудом прошептала она, – я буду ждать и наблюдать, я позову, и меня услышат.
Буря вокруг притихла, и истинная нота прозвучала сильнее. Рапсодия собрала оставшиеся силы.
– Клянусь звездой, – снова пропела она на своем родном языке, и ее голос зазвучал сильнее, – я буду ждать и наблюдать, я позову, и меня услышат. – Голос стал чистым и звонким, а потом ветер унес его в ночь.
Рапсодия слушала, как ее голос улетает на крыльях ветра, и молилась, чтобы помощь пришла, но сердце напомнило ей, что звезда, которой она клялась, озаряет море в другом мире; место, где жил ветер, отвечавший на зов Кузенов, давно погрузилось в воды океана. И все же Элендра может его услышать. Рапсодия пропела имя своей наставницы, посылая слова любви ей, детям и друзьям. Но не упомянула Эши, опасаясь, что он придет.
Время шло, уверенно и неторопливо. Кобыла начала дрожать и побрела вперед, чтобы согреться. Рапсодия хотела схватить ее за уздечку, но промахнулась и упала лицом вниз на обледеневшую землю. Когда Рапсодия попробовала подняться, ей показалось, что она видит всадника, однако он тут же исчез за черными деревьями.
Снегопад вновь усилился, стало холоднее, мягкие хлопья превращались в кристаллики льда, которые ветер злобно швырял ей в лицо. Зрение стало отказывать ей, и Рапсодия перестала понимать, где находится. Она пыталась ползти рядом с лошадью на коленях. Лицо отца танцевало перед ней, он звал ее но имени, ей вдруг стало тепло, и она поняла, что замерзает.
Впереди она вновь заметила темный силуэт, а вокруг в бешеной пляске кружились снежинки. Рапсодия с мучительным усилием выпрямилась, теперь она стояла на коленях на твердой корке наста, стараясь получше разглядеть фигуру всадника.
Казалось, он приближается... высокий человек в развевающемся плаще легко преодолевал сопротивление ветра. Рапсодия удивилась тому, что всадник движется как-то волнообразно, но затем она поняла, что эта иллюзия возникла из-за бившей ее жестокой дрожи. Она пыталась сохранять ясность мысли, но туман неуклонно смыкался над ней.