Текст книги "Судьба - Дитя Неба (Симфония веков - 3)"

Автор книги: Элизабет Хэйдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 49 страниц)

– Что тебя беспокоит?

Рапсодия посмотрела на него своими изумрудными глазами. Пройдя сквозь огонь, пылающий в самом сердце земли, она стала ослепительно прекрасной, словно сама стихия наградила ее гипнотической силой. Когда волновалась, она становилась неотразимой. А если ее что-то беспокоило, от нее было невозможно отвести взгляд. Акмед вздохнул. Пришло время проверить его теорию относительно ее красоты.

– Как ты думаешь, Дитя Земли будет в безопасности в наше отсутствие? спросила Рапсодия.

Акмед посмотрел на ее взволнованное лицо и задумался.

– Да, – ответил он через несколько мгновений. – Туннель в Лориториум достроен, а все остальные входы запечатаны. Пока меня нет, Грунтор переберется из бараков и будет спать в моей комнате, чтобы быть к ней поближе.

– Хорошо, – кивнула Рапсодия.

В предрассветный час она спела песнь у входа в покои Спящего Дитя, поразительной красоты существа, рожденного из Живого Камня и спящего вечным сном в склепе, расположенном глубоко под землей, под комнатами Акмеда.

"Пусть ничто не побеспокоит сон той, что спит в недрах Земли, – сказала мудрая дракианка. – Ее пробуждение будет означать наступление вечной ночи". За время, проведенное в новом мире, Рапсодия успела узнать, что такие пророчества часто имеют не одно значение, и это пугало ее больше всего.

"Ярим, – грустно подумала она. – Ну почему первый ребенок демона должен был обязательно оказаться в Яриме?" Провинция лежала на северо-западе, в продуваемой ветрами долине на северной границе Зубов. Рапсодия побывала в грязном, печальном городе вместе с Эши, когда они пытались отыскать ответы на мучавшие их вопросы в полуразрушенном храме Мэнвин, Провидицы Будущего. Именно ее слова и заставили Рапсодию предпринять это путешествие. Она покачала головой, пытаясь прогнать воспоминания о безумном смехе сумасшедшей женщины.

– Ты готова? – Голос Акмеда ворвался в ее мысли. Рапсодия огляделась по сторонам: они выехали в степь, простиравшуюся перед ними на многие десятки миль. Она сжала коленями бока своей лошади.

– Да, – сказала она. – Давай покончим с этим побыстрее.

Они пришпорили своих лошадей и поскакали, не оглядываясь на переливающиеся всеми цветами радуги пики гор, ставших для них домом.

Прячась в тени Гриввена, одного из самых высоких пиков Зубов и самого западного военного аванпоста, за ними наблюдали четыре болга, они выбрались из пещеры и следили за всадниками, пока те не скрылись на плато Орландан.

Едва король болгов исчез из виду, они переглянулись, кивнули друг другу и быстро скрылись в горах, отправившись в четыре разные стороны.

Меридион, изо всех сил стараясь сдержать рвущееся наружу отчаяние, видел, как они ушли.

Свет Редактора Времени, стоявшей перед ним машины, которая погрузилась в сон, лился на стеклянные стены его сферической обители, парящей меж звезд. Мир внизу постепенно погружался во мрак, черный огонь, распространяясь, пожирал все на своем пути.

Скоро огонь поглотит и его тоже. Впрочем, учитывая разрушительную силу и опустошение, которое он с собой нес, это не имело особого значения.

Вибрационное поле, возникшее благодаря его Именной песне, сейчас имело форму мягкого кресла. Меридион откинулся на спинку, сложил на груди руки и попытался успокоиться. Вокруг него сияли огни лаборатории, приборы ждали только приказа, чтобы начать работать.

Меридион вздохнул. Ему было нечего делать. Он потянулся к рычажку и выключил ослепительный свет источника питания Редактора. И все.

В наступившей темноте он видел на экране призрачное изображение обрывков пленки времени, которые пытался соединить, воспользовавшись нитями Прошлого. Он склеил их в надежде предотвратить приближающуюся катастрофу. До сих пор ему не приходило в голову, что его вмешательство может привести к еще худшим последствиям, нежели та проблема, которую он пытался решить, кошмар, который пытался отвести.

"Откуда мне было знать?" – спрашивал он у самого себя. Гибель Земли в огне и крови казалась почти неотвратимой и заставляла сердце сжиматься от страха и боли. И он даже не подумал о том, что, пытаясь спасти, приговорил ее к еще более ужасной судьбе. К судьбе, когда даже смерть будет казаться избавлением, но она не наступит.

"Пожалуйста, – прошептал он. – Откройте глаза и прозрейте. Прошу вас".

У него на глазах нить Времени стала прозрачной, Прошлое превратилось в Настоящее. Скоро наступит Будущее. Что бы ни произошло, он уже больше не в силах вмешаться. Нить никогда не будет настолько надежной, чтобы ею можно было манипулировать.

Меридион устроился поудобнее в тихо гудящем кресле и закрыл глаза. Он ждал.

Пожалуйста...

1

Ярим-Паар, провинция Ярим

Зимой сухая красная земля, давшая Яриму имя, напоминала песок пустыни. Мелкие песчинки висели в воздухе, они разлетались во все стороны под порывами ветра, жалили лицо и руки, будто ледяные осы или демон ветра, решивший отомстить жителям за непослушание.

Кроваво-красный песок, усеянный кристалликами льда, сверкал в лучах утреннего солнца. Мороз разрисовал покосившиеся каменные дома и грязные улицы, одел их в сияющий наряд, который столица Ярима давно разучилась носить, подарил изысканность, оставшуюся лишь в легендах, а встающее солнце на несколько скоротечных минут набросило на город легкое розовое покрывало.

Акмед остановил свою лошадь на вершине холма и посмотрел на умирающий город, раскинувшийся в долине. Вскоре к нему подъехала задумчивая Рапсодия. Когда Акмед смотрел на Ярим сверху, у него возникало чувство, диаметрально противоположное тому, что он испытывал, глядя на Канриф с Кревенсфилдской равнины. Болги пытались завоевать горы, тянулись вверх, к самым высоким пикам, а Ярим, жалкий, всеми забытый, вонючий, пристроился у подножия холма, точно высохшая грязь, оставшаяся там, где некогда сверкало хрустальными водами озеро. Величие сменилось разложением и неуверенностью в себе, будто сама Земля забыла о существовании Ярима. Очень жаль.

Рапсодия первой соскочила с коня, подошла к краю холма и заглянула вниз.

– В лучах восходящего солнца выглядит очень красиво, – медленно проговорила она, глядя вдаль, за городские стены.

– Как красота юности, которая так быстро уходит, – проворчал Акмед и тоже соскочил на землю. – Дымка скоро сгорит в лучах солнца, сияние исчезнет, и нашим глазам предстанет гниющий труп. Тогда мы поймем, что смотрим на старую каргу.

Он с нетерпением ждал, когда рассеется сияющий туман. Пронизанная влагой дымка прятала вибрации и могла скрыть от него знак древней крови, текущей в жилах отродья ф'дора, прячущегося где-то среди каменного мусора.

Неожиданно по его телу прошла дрожь, и он повернулся к Рапсодии.

– Ты почувствовала?

– Ничего необычного, – покачав головой, ответила она. – А что такое?

Акмед прикрыл глаза и стал ждать, когда вибрации повторятся, но ощущал только спокойные, холодные порывы ветра.

– Покалывание на поверхности кожи, – убедившись в том, что странные вибрации не вернутся, ответил он.

– Может быть, ты почувствовал присутствие Мэнвин, – предположила Рапсодия. – Иногда, когда дракон что-то мысленно изучает, возникает ощущение чужого присутствия, по коже пробегает холодок. Очень похоже на покалывание... или щекотку. Или мелодию.

Акмед прикрыл глаза рукой.

– Я все никак не мог понять, что ты нашла в Эши, – ядовито заметил он, вглядываясь в удлиняющиеся тени в западной части города. – Теперь наконец знаю. Значит, Мэнвин известно, что мы здесь.

Акмед сердито поджал губы. Он рассчитывал, что безумная Пророчица, непредсказуемое дитя дракона, получившая в наследство от отца серенна дар предвидения, а от матери-драконихи власть над стихиями, не узнает, что они побывали в городе.

– Мэнвин знала, что мы сюда придем, еще прежде, чем мы сами это решили, – покачала головой Рапсодия. – Если бы кто-нибудь спросил ее о нас неделю, день или даже минуту назад, она бы ответила, что мы скоро будем здесь. Но сейчас наступило Настоящее. Мэнвин видит только Будущее. Я думаю, она нас не чувствует.

– Надеюсь, ты права. – Акмед огляделся по сторонам в поисках какого-нибудь возвышения и через несколько мгновений заметил небольшую кучу камней на восточном склоне холма. Скинув свою сумку на землю, он вытащил лоскут, пропитанный кровью Ракшаса, высохший и по цвету ничем не отличающийся от земли Ярима. – Я нашел место. Жди меня здесь.

Рапсодия кивнула и поплотнее запахнула плащ, наблюдая, как Акмед взбирается наверх, перепрыгивая с камня на камень. Она уже видела ритуал охоты и знала, что для него требуется полное молчание и неподвижность иначе Акмед не сможет уловить ритм чужого сердца на ветру. Она тихонько похлопала лошадей по бокам, надеясь, что они не будут шуметь.

Акмед забрался на камни, выпрямился под порывами ветра и заглянул в умирающий город. Где-то среди старых, медленно превращающихся в руины домов прячется душа, запятнанная злом, один из девяти детей, обманом и насилием зачатых древним демоном. От этой мысли кровь вскипела у него в жилах.

Уверенным движением он снял вуаль, которая прикрывала его кожу, представляющую собой паутину чувствительных нервов, и, бросив последний взгляд на Рапсодию, подставил лицо и шею ветру. Она улыбнулась ему, но осталась сидеть неподвижно. Акмед отвернулся.

Рапсодии было известно, что благодаря дракианским корням его цель уничтожение любого существа, в ком течет кровь ф'дора, а никоим образом не спасение его. Если удача от них не отвернется, то впервые в истории его народа дитя, рожденное от ф'дора, не будет умерщвлено в тот же миг, как только его обнаружат.

Акмед не допустил в свою душу отстраненность, свойственную дракианам в те моменты, когда они сталкивались с существами, несущими в себе зло, и сейчас его трясло от едва сдерживаемой ненависти. Он с трудом сохранял спокойствие, не позволяя вырваться наружу инстинктам крови, стараясь держать в узде ярость, которая выльется в мгновенное уничтожение демонического ребенка и всех его братьев и сестер. Акмед сглотнул и попытался замедлить дыхание, чтобы сосредоточиться на поиске.

Кровь ф'дора, которая тихонько пульсировала вдалеке, словно след легких духов, повисших над многолюдным рынком, поможет ему отыскать маленького выродка.

Король болгов закрыл глаза и заставил себя забыть об окружающем мире и очистить свое сознание от всех мыслей, чтобы сосредоточиться на биении собственного сердца. Как и всегда, когда наступал этот момент охоты, ему вдруг показалось, что он чувствует запах восковой свечи, горящей в монастыре, где он вырос, и слышит голос своего наставника.

"Дитя Крови, – тихонько учил отец Хальфасион своим шипящим голосом. Брат всем, родня никому". Дракианский мудрец умер больше тысячи лет назад.

Охота требовала огромной жертвы со стороны сознания и духа. Именно сила этих слов позволяла ему настроить свой кирай, охотничьи вибрации, которыми владеют все дракиане, на биение сердец тех, чья кровь не отравлена злом ф'дора, – уникальный дар Акмеда. Брат всем. Почти всю свою жизнь он был известен под именем Брата и нес смерть своим жертвам, чей пульс на одно короткое мгновение совпадал с его собственным.

"Пусть твое "я" умрет" – так учила Акмеда Праматерь, древний страж и наставница, недавно ушедшая из жизни. Однако дело было не только в его личности. В тот момент, когда он заглушал свои собственные вибрации, даже та часть его существа, что называлась душой, исчезала без следа, а на ее место приходило далекое, ровное биение сердца его жертвы.

Как-то раз Акмед подумал, а что будет, если он умрет, следуя за своим кираем. Место, куда уходила его сущность во время охоты, вне всякого сомнения, представляло собой Пустоту, находящуюся на противоположной стороне Жизни. Он подозревал, когда позволял себе об этом размышлять, что, если однажды удача хотя бы на миг забудет о нем, жертва одержит верх и прикончит его. И тогда все, что составляло его личность, мгновенно исчезнет, разлетится на тысячи крошечных осколков, которые будут вечно гореть, точно искры костра, лишая его надежды на жизнь после смерти.

Но он был готов рисковать.

Акмед глубоко вздохнул и, полностью очистив свое сознание, почувствовал далекий гул, с каждым вдохом становившийся все громче.

Пульс был совершенно чужим и одновременно знакомым. Он ощутил привкус старого мира, голос крови, которая текла в жилах родившихся на Серендаире; могущественная магия земли сереннов обладала своим собственным уникальным мотивом и наполняла души тех, кто прибыл сюда с погибшего острова. Впрочем, ее песнь была едва различима.

Когда Акмед впервые услышал голос собственной кожи, его наполнил рев барабанов. Бесчисленные хаотичные, разноголосые звуки пронзили все его существо, грозя накрыть своими волнами навсегда. Сейчас же до него доносился лишь едва различимый шепот.

Поскольку кровь в жилах отродья демона до определенной степени принадлежала этому миру, Акмед не мог различить ее ритм, был не в силах отыскать след. Кровь нового мира заглушала легкий шелест старого, бушевала, словно могучий водоворот или ураган, на исходе осени швыряющий в лицо путнику пригоршни сухих листьев. Время от времени он улавливал едва различимый шорох, шел за ним, изучал смешение тонов, искал глубокую тень, на которую охотился.

Сначала он почувствует тепло пульсирующей волны – дар неизвестной матери ребенка, – а затем его окатит ледяной холод, поскольку отцом маленького ублюдка стал Ракшас, искусственное порождение демона. Кроме того, Акмед знал, что в нем обязательно будет нечто звериное: Рапсодия как-то раз сказала, что ф'дор использовал кровь волков и других ночных хищников, когда создавал Ракшаса.

С каждой минутой древний ритм звучал чуть громче, становился различимее. Акмед разжал пальцы левой руки и вытянул ее вперед, позволив ветру коснуться ладони.

Его вдохи становились все медленнее, глубже, выдохи – осторожнее. Когда его дыхание совпало с ритмом далекого сердца, он прислушался к своему собственному и оценил давление, которое кровь оказывала на сосуды. Акмед заставил ее течь медленнее, его пульс упал до уровня, необходимого только для поддержания жизни в его теле. Затем он прогнал все посторонние мысли, оставив в сознании лишь один цвет – красный. Перед его мысленным взором возникло одно-единственное видение – кровь.

"Кровь станет средством" – так говорилось в древнем пророчестве.

Дитя Крови, Брат всем, родня никому.

Акмед стоял совершенно неподвижно, не издавая ни единого звука. Затем он выпустил на свободу свой собственный пульс, принуждая его биться в унисон с далеким сердцем. Сначала ему удалось синхронизировать только одно биение из пяти, потом каждое второе, и вот наконец удары идеально совпали. Он ухватился за тихий шепот древней крови, помчался по ее течению и вскоре, цепляясь за едва различимый шелест, всем существом проник в ритм сердца своей жертвы.

Но в тот момент, когда след стал вырисовываться, когда его жертва была уже привязана к нему, появился еще один, диссонирующий ритм, моментально разрушивший гармонию слияния. Акмеда пронзила острая боль, он прижал руку к груди и невольно отшатнулся.

Он не сумел сдержать стона, услышал, как вскрикнула Рапсодия. В следующее мгновение он покатился вниз, ударяясь руками и ногами о замерзшие камни. Он изо всех сил пытался выйти из транса, время от времени ему удавалось выплыть на поверхность, но уже в следующую секунду он снова погружался во мрак. Акмед нашел два сердца, и сейчас они сражались внутри его собственного. Он задыхался. Из последних сил он сжал зубы, не желая сдаваться. Небо у него над головой поплыло, превратившись в призрачные синие круги, потом снова потемнело.

Неожиданно он почувствовал, как его окатила волна тепла. Ветер, щекотавший ноздри, приобрел сладкий аромат. Акмед открыл глаза и увидел среди синих кругов лицо Рапсодии.

– Боги! Что случилось? – Ее голос странно вибрировал.

Акмед сделал последнее усилие и, свернувшись в тугой клубок, замер на холодной земле. Затем несколько раз осторожно, очень медленно вдохнул, ледяной воздух обжег легкие. Краем сознания он заметил, что Рапсодия осталась рядом, но не прикасается к нему. "Она учится", – подумал он с удовлетворением.

Издав болезненный стон, он заставил себя подняться на четвереньки, выплюнул песок изо рта. Потом они молча сидели на обдуваемой ветром вершине холма, глядя на некогда прекрасный город. Солнце застыло в зените, тени превратились в крохотные темные лужицы. Наконец Акмед пошевелился. Сделав глубокий вдох, он с трудом встал на ноги, отмахнувшись от протянутой руки Рапсодии, собиравшейся ему помочь.

– Что случилось? – совершенно спокойно спросила она.

Акмед старательно отряхнул песок с одежды и надел вуаль, не сводя при этом глаз с Ярима, раскинувшегося внизу.

– Их там двое, – ответил он.

– Еще один ребенок?

– Еще одно сердце, – поправил Акмед. – Тоже порождение демона.

Рапсодия подошла к лошадям и, открыв одну из сумок, вытащила блокнот в промасленной ткани, который прихватила с собой.

– Ронвин говорила, что в Яриме живет только один. – Она вновь перелистала страницы. – Вот... один в Сорболде – гладиатор. Два в Хинтервольде, один в Яриме, один в восточной провинции Неприсоединившихся государств, один в Бетани, один в Наварне, один в Зафиеле, один в Тириане и еще не родившийся ребенок в полях, принадлежащих лиринам, к югу от Тириана. Ты уверен, что второе сердце – тоже ребенок?

– Нет, разумеется, не уверен, – резко ответил Акмед и принялся вытряхивать оставшийся песок из волос и плаща. – Вполне может быть, что это не ребенок. Но где-то здесь есть еще одно существо с грязной кровью.

– А вдруг это сам ф'дор? – закутавшись поплотнее в плащ, предположила Рапсодия.

2

Келтар'сид, граница Сорболда, к юго-востоку от Сепульварты

Только внутри экипажа, где царили прохлада и полумрак, можно было найти спасение от невыносимой жары. И все же он с нетерпением ждал возможности выбраться наружу, почувствовать наконец, что колеса остановились и пора уже выйти на свет, под обжигающее солнце сорболдской пустыни, где сама земля хранила огненное тепло солнца даже в начале зимы.

Судя по всему, он скоро будет на месте.

Он потянулся в старом теле, которое сейчас занимал, сосуде, служившем ему пристанищем вот уже несколько десятилетий, и почувствовал слабость, вот они дряхлость и немощность.

Ничего, ждать осталось недолго.

Скоро он поменяет тело, возьмет себе новое, более молодое. Правда, на то, чтобы к нему привыкнуть, уйдет некоторое время; впрочем, так было всегда, и он отчетливо помнил все стадии перехода, хотя и не совершал его уже много лет. От одной только мысли о том, что его ждет, изуродованные артритом руки задрожали от возбуждения.

Следом пришло жжение, жар огня, составлявшего его сущность. Именно из этого первичного элемента и возникла его раса. Наступит день, когда они в него вернутся.

Все в свое время.

Он знал, что лучше сейчас об этом не задумываться. Как только вспыхнет искра предвкушения великого мгновения, ему станет труднее скрывать другую сторону своей натуры, темное, разрушительное пламя хаоса, являвшееся его истинной сущностью, и оставаться в человеческом теле, помня о том, насколько это пока необходимо. Именно в те моменты, когда он испытывал возбуждение, удушающий запах – запах горящей плоти, источаемый им и другими представителями его народа, – становился сильнее. Затем кровь в его жилах начнет бежать быстрее, поднимется выше, обведет алыми кругами глаза.

Он заставил себя успокоиться. Он не имеет права рисковать успехом столь важной миссии. И все вокруг должны видеть в нем только набожного священника, чью личину он носит вот уже сколько лет.

Экипаж резко остановился, и его дернуло вперед, затем он, тяжело дыша, откинулся на подушки сиденья.

Дверь открылась, и внутрь ворвался ослепительно яркий свет солнца, а следом жар с горьковатым привкусом пустыни.

– Ваша милость, мы прибыли в Келтар'сид. Его милость Первосвященник Сорболда прислал почетный караул, чтобы вас встретить.

Он заморгал, глаза не сразу приспособились к яркому свету. Келтар'сид, северная столица Сорболда. Именно здесь оттачивали свое мастерство солдаты сорболдской армии, охранявшей северные и западные границы Зубов. Военный город-государство, внушающий страх каждому, кто путешествует не под флагом церкви или религиозного ордена.

Этот город и был целью его путешествия.

– Как мило с его стороны, – проговорил он. Приятный голос образованного человека, в теле которого он находился, ласкал слух. Демонический голос звучал только внутри его существа и никогда не парил на крыльях ветра, он был значительно резче, словно треск сухих поленьев в огне. – Пожалуйста, передайте ему мою благодарность, а я пока выберусь из экипажа.

Он с улыбкой отмахнулся от протянутых рук, предлагающих ему помощь, и спустился на землю; ему принадлежало немолодое тело, но подвижное, еще не окончательно утратившее юношескую прыть. Ему пришлось прикрыть глаза от яркого солнца. Несмотря на то что огонь являлся его жизненной сущностью, это был темный огонь, первичная стихия, черная, точно смерть, а не яркий и радостный свет, льющийся с неба. Он был готов терпеть солнце, но он его не любил.

Десять сорболдских солдат замерли на почтительном расстоянии, их простые лица в соответствии с торжественным моментом выражали только почтение. Он ласково им улыбнулся, а потом поднял руку в благословении, изо всех сил стараясь казаться спокойным. Ведь, в конце концов, он прибыл сюда именно ради этого.

Он едва слышно прошептал слова заклинания, которое подчинит этих людей его воле, пусть лишь на время. Чтобы установить власть над человеком на более длительный срок, нужно значительно дольше смотреть ему в глаза и непременно его коснуться, однако такое поведение не пристало прибывшему с официальным визитом священнику по отношению к собственному почетному караулу. А для того чтобы привязать к себе кого-нибудь из солдат навсегда, ему потребуется его кровь, но все они выглядели здоровыми, и он не видел никаких ран, которые нуждались бы во внимании целителя. Ну что ж, ничего не поделаешь.

Нити пленения проникли в существо каждого из его новых слуг, закрепились там, невидимые никому, кроме него, а затем потянулись к нему, подхваченные теплым ветром. Он ловко поймал их концы легким жестом, словно благословлял солдат на подвиги. Он видел, что теперь они безраздельно принадлежат ему, в глазах стражников сверкал черный огонь, вызванный к жизни его заклинанием. Даже сияние солнца не могло его приглушить. Он снова улыбнулся.

Именно ради этого он прибыл в Сорболд. Теперь можно и отдохнуть после длинного тяжелого путешествия.

К нему подошел командир отряда, за ним следовали четыре солдата, державшие в руках шесты с натянутой на них белой тканью – Сорболд славился своими тканями, – а какой-то адъютантишка принес поднос с флягой, наполненной водой, и бокал.

Командир низко поклонился.

– Добро пожаловать, ваша милость.

Затем он жестом приказал своим солдатам встать вокруг священника. Они мгновенно подняли навес, чтобы защитить его от солнца, получив в награду ласковую улыбку и мягкий взгляд голубых глаз.

Он принял бокал с водой, с удовольствием осушил его и поставил на поднос. Адъютант отошел на несколько шагов и остался там стоять на случай, если важный гость вдруг снова захочет пить.

– Боюсь, я принес не слишком приятные новости, – заикаясь, проговорил командир отряда.

– Правда?

– Его милость Первосвященник Сорболда задерживается у постели ее светлости вдовствующей императрицы. Первосвященник просил передать вам свои самые искренние извинения и приказал мне сопровождать вас в базилику Ночной Горы, куда он прибудет, как только императрица перестанет нуждаться в его помощи. В мои обязанности также входит сделать все, чтобы вы и ваша свита не испытывали никаких неудобств.

Черные глаза солдата нервно блестели, и священник с трудом сдержал смех, рвущийся наружу. Сорболдский язык не очень подходил для высокопарных фраз, присущих придворному и религиозному этикету, главным образом потому, что культура этого народа была далека от подобных изысков. Сорболдцы были грубыми, простыми людьми, и командир отряда, должно быть, множество раз повторил свою речь, чтобы она звучала достаточно красиво, но все равно чувствовал себя не слишком уверенно.

– Вы очень добры, но, боюсь, это исключено. Я планировал очень короткий визит. Мне необходимо как можно быстрее вернуться в свои земли. Приближается зимнее солнцестояние, и я собираюсь побывать на карнавале в Наварне.

– Его милость приносит свои глубочайшие извинения за доставленные неудобства, – снова пролепетал несчастный. – Прошу вас, скажите, что я могу для вас сделать. Я полностью в вашем распоряжении, ваша милость.

Глаза священника сверкнули в тени навеса.

– Правда? Как благородно. Как тебя зовут, сын мой?

– Милдив Джефастон, командир Третьей западной лицевой колонны, ваша милость.

– Ну, Милдив Джефастон, я очень рад, что ты полностью в моем распоряжении, и я обязательно напомню тебе о твоем великодушном предложении, но сейчас мне требуется лишь одно – сопровождение до границы Сорболда с Роландом.

– Как пожелаете, ваша милость. Первосвященник будет ужасно огорчен, что ему не удалось вас повидать.

– Я тоже очень огорчен, Милдив Джефастон. – Он похлопал командира по плечу и благословил его точно так же, как солдат из почетного караула.

Он увидел короткие вспышки черного огня в глазах тех, кто дал клятву верности своему командиру, ставшему теперь его рабом. Больше всего он любил подчинять себе армии: стоит взять под контроль командующего, и тебе принадлежат все его солдаты. "Верность клятве – отличная вещь, из солдат получаются прекрасные, совершенно бездумные рабы, которыми так легко манипулировать, – радостно подумал он. – Хотя с ними трудно сражаться, если они не отдаются тебе добровольно".

– Он рассчитывал показать вам базилику у Ночной Горы. – Солдат с трудом сглотнул. – Он знает, что вы ее еще не видели.

Его слова прозвучали искренне. Предложение посетить самый главный из храмов, посвященных стихиям, Терреанфор (в переводе с намерьенского Великий Бог, Король Земли), базилику Живого Камня, считалось величайшей честью, которую оказывали далеко не всем.

Спрятанная внутри Ночной Горы, где всегда царит мрак в этом царстве солнца, базилика, без сомнения, являлась самым загадочным храмом, местом, в котором Земля продолжает хранить жизнь со времен Творения. Его отказ, пусть и в самой вежливой форме, был непонятен сорболдским солдатам. Он снова с трудом сдержал смех.

"Идиоты, – презрительно подумал он. – Будь проклято великодушное предложение вашего народа, впрочем, вы все тоже скоро будете прокляты". Он не мог войти в храм, даже если бы захотел. Базилика стояла на священной земле. Никто из представителей его расы не смог бы находиться на священной земле.

– Мне очень жаль, что я не могу воспользоваться приглашением Первосвященника, – повторил он, кивнув своей собственной охране. Часть его свиты вернулась в экипажи, остальные вскочили на коней, приготовившись пуститься в обратный путь. – Ночная Гора находится далеко на юге, нам придется провести в дороге несколько дней. Ее посещение надолго задержит меня в ваших краях. Итак, я снова благодарю тебя за помощь, но, к сожалению, вынужден отклонить приглашение его милости. Прошу тебя, передай мои наилучшие пожелания Первосвященнику и пожелания ее светлости скорейшего выздоровления.

Он быстро повернулся и поспешил укрыться в прохладном экипаже. Сорболдские солдаты удивленно смотрели, как кучер закрыл дверь и карета быстро покатила прочь. Огромный навес, защищавший гостя от солнца, на мгновение провис на легком ветру, словно белый флаг армии, терпящей поражение.

3

Хагфорт, провинция Наварн

В честь зимнего солнцестояния в Наварне проводился традиционный зимний карнавал, совпадавший по срокам с праздничными днями патриархальной религии Сепульварты, а также ордена филидов, живущих в лесу Гвинвуд и поклоняющихся природе. Герцог провинции, лорд Стивен Наварн, являлся последователем первого культа, но его любили и представители второго. Население провинции, разделившееся почти поровну между двумя вероисповеданиями, следуя примеру своего лорда, забыло на время религиозные разногласия и отдалось веселью, приветствуя первый снег.

В прежние времена веселье охватывало всю территорию Наварна. Хагфорт, замок лорда Стивена и нынешний центр празднований, располагался на пологом склоне у западной границы леса. Из него открывался прекрасный вид на фермы и поля, уходящие к самому горизонту в остальных трех направлениях. Другие провинции Орландана, например Кандерр, Бетани, Авондерр и даже далекий Бет-Корбэр, давно уже не проводили пышных торжеств в связи с празднованием дня зимнего солнцестояния. Они предпочли объединиться с лордом Стивеном, и прежде всего потому, что ему не было равных в организации самых разнообразных развлечений.

В течение двух десятилетий герцог, благодаря намерьенскому происхождению обладавший невероятной жизнерадостностью и энергией юности, присущей всем беженцам с Серендаира, а также их потомкам, открывал границы своих земель при первых признаках наступления зимы. Под пение труб громогласно зачитывались декреты, в которых сообщалось о начале состязаний и призах победителям. Ничего подобного в других землях Роланда уже давно никто не видел. Намерьенская война положила конец пышным зрелищам и праздникам Первого века, времени созидания и просвещения, ему на смену пришел Второй век, бесцветный и скучный, как часто бывает, когда период процветания сменяется борьбой за выживание и восстановлением того, что разрушено войной. Праздники лорда Стивена являлись единственным исключением в серой жизни провинций.

Как и его отец, лорд Стивен прекрасно понимал, что крестьянам, ведущим тяжелую безрадостную жизнь, необходимы яркие красочные карнавалы и традиционные нерелигиозные праздники. Стараясь добиться желаемого результата, он сначала приложил массу стараний, чтобы защитить жизнь и земли своих подданных, затем перенес внимание на их духовную жизнь, будучи уверенным, что именно отсутствие радостных впечатлений явилось причиной бед, от которых страдали его владения.

Каждый ежегодный карнавал предлагал участникам новое соревнование: охота за сокровищем, поэтический конкурс, бег с необычными, всякий раз новыми препятствиями, а также традиционные игры и спортивные состязания, награды лучшему певцу – лорд Стивен был восторженным почитателем хорошего пения, – декламация, танцы, гонки на санях, снежная скульптура и выступления волшебников у огромного костра, озарявшего зимнюю ночь и посылавшего в небо сверкающие, словно звезды, искры.