Текст книги "Тайны подводного Каспия"

Автор книги: Элизабет Тюдор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

______________ * Кефены – так эллины называли персов. ** В 653 г. до н. э. мидяне предприняли поход против Ассирии. Однако скифы (поддержавшие их, в 672 г. до н. э., во время восстания против Ассирии) в решающем бою, во главе с царем Мадиесом, сыном Протофиея, перейдя на сторону врага, стали их союзниками и, вторгшись на земли Мидии, расстроили их планы. Мидяне проиграли, не выдержав борьбы на два фронта. Но позже, в 624 г. до н. э., объединив все мидийские племена, Киаксар (Арбак) нанес поражение господствовавшим в Мидии на протяжении 29 лет скифам и захватил Парфию и Гирканию. В августе 612 г. до н. э. мидяне и вавилоняне, ворвавшись в Ниневию, столицу Ассирии, разрушили ее, после чего господство Ассирии кончилось. *** Астиаг, сын Киаксара (Иштувегу, по данным Ктесия из Книда) – мидийский царь 585-550 гг. до н. э. Во время его правления Мидийская держава пала. **** Кир (Куруш), сын Камбиса, персидского царя. Поднял восстание против Астиага в 553 г. до н. э. и после трехлетней войны занял мидийский трон под именем Кир I (558-529 гг.до н. э.). ***** Экбатаны – греч. название города Хагматана, столицы Мидийского государства. Ныне Хамадан на территории Ирана. ****** Массагеты – саки, предки аланов, группа народностей, живших на берегах Каспийского моря, в ее северной части, урало-каспийских степях. ******* Камбис II сын Кира I – (529 – 522 гг. до н. э.) царь Персидской империи из династии Ахеменидов. ******** Смердис (перс. Бардья) – сын Кира I. ********* Гаумата был убит в мидийской крепости Сикаяуватиш десятого багаядиша (29-го сентября) в 522 г. до н. э. в праздник bagayada – жертвы богу Митре. Гаумата правил всего 7 месяцев. Короновали его в Сузах. ********** Дарий I (Дараявауш), сын Гистаспа (522 – 486 гг. до н. э.) царь Персидской империи из династии Ахеменидов. *********** Ормазд – греч. передача имени Ахура-Мазда.

Как только в народе узнали об убийстве Гауматы и захвате власти, в Мидии, Эламе, Вавилоне, Персии и Маргиане, – везде вспыхнули крупные восстания*. Вся Азия скорбела по его смерти. Ведь Гаумата освободил народ от податей и воинской службы на три года. По существу маг главным образом опирался на знать Запада. И восставших оказалось нелегко усмирить. Это было бы не по силам Дарию, если бы он не завладел копьем власти. – Если бы все это было правдой, то Ксеркс, сын Дария, осмелившийся пойти войной на Элладу, одержал бы победу. Однако этого не произошло. В чем же причина неудачи? Дело в том, что Ксерксу эта реликвия досталась в наследство от отца. Он был настолько занят религиозными проблемами в государстве, что у него просто не хватило времени поразмыслить о значимости и мощи этого мистического оружия. После гонения зороастрийских жрецов их место заняли маздаяснийцы, но правящий царь в отличие от своего предка больше интересовался вероучением Зороастра. Ведь в этой религии была сильная демократическая тенденция, выражающая в некоторой степени чаяния и стремления широкой массы людей. И эта особенность данного верования показалась приемлемой Ксерксу, который желал ослабить родовую знать и укрепить царскую власть при помощи централизации зороастризма. Решился он на этот шаг, памятуя о том, сколь преданно относился народ к самозванцу Лже-Смердису. Однако царь несколько изменил общепринятый порядок и объявил себя главой как Империи, так и жреческого сословия. Почувствовав, сколь быстро в его новой позиции растет популярность, Ксеркс и отважился пойти походом на Элладу. И тем не менее, его надежды не оправдались. Он также, как и в свое время Астиаг, полагался больше на свое умение полководца, чем на силу мистического копья. В поход это оружие не было взято и оно до недавнего времени находилось в подземной сокровищнице Персопольского царского дворца. – Если это так, то как же оно попало к вам?

______________ * Восстание в Мидии возглавил Фравартиш; у сагартийцев предводителем был Читрантахм; персов – Вахаядат; маргианцев – Фрада. Первое сражение между мидийцами и войсками Видарны, полководца Дария, произошло 12 января 521 г. до н. э. у города Маруш (совр. Харунабад) на территории древней Нисаи (Nisaya) вблизи резиденции мага Гауматы, где персы проиграли и отошли в Кампанду (древний Bit Hamban). Решающее сражение между персидской и мидийской армией произошло 7 мая 521 г. до н. э. у города Кундуруш в Мидии, где принял участие сам Дарий I.

Аристотель, охотно рассказывавший историю копья, захотел утаить обстоятельства получения оружия. Однако пытливый взгляд царского сына воспрепятствовал его желанию. Но при всем том мудрец проявил тонкость ума, уйдя от прямого ответа. – Есть у меня один давний знакомый, который служит у царя кефенов, в царском доме. – Розбех? – лукаво посмотрел царевич на ученого. – Так вот, этот человек, – не ответив на вопрос, продолжал мужчина, – в знак признательности за мои услуги... – Какие такие услуги? Ты задаешь слишком много вопросов. Но я по доброте сердечной не стану упрекать тебя в любознательности. В свое время я излечил его старшего сына от тяжелого недуга. И он из чувства признательности с готовностью исполняет мои просьбы. – Но учитель, если обнаружится пропажа копья, то этому человеку не поздоровится. – Он не столь уж наивен и глуп. Он изготовил копию и подменил оригинал. – А если копия та, что у вас, а не в царском хранилище, что же тогда?

Вопрос этот заставил ученого мужа призадуматься. – До сих пор он ни разу не дал мне усомниться в нем, так отчего же мне делать это сейчас? Возможно, вы правы, – вспомнив события, приключившиеся с ним, ответил Александр.

Выражение лица его вызвало подозрение у преподавателя. – Я поведал тебе истину, теперь будь добр, прояви и ты откровенность.

Александр вздохнул, сознавая, что бесчестно поступит с учителем, утаив правду. Он рассказал Аристотелю о своем видении, опуская при этом излишние подробности. Слушатель изменился в лице. – Учитель, зачем вам это копье? неожиданно спросил юный царевич. – Для исследования, конечно же, – не растерялся тот. – По-моему, действие этого оружия уже испытано веками. Стоит ли сомневаться в его силе? – Никто в этом не сомневается.... – В таком случае, его нужно только применить по назначению.... Прошу вас, выслушайте меня, – заволновался юноша, видя, что Аристотель вознамерился воспротивиться его предложению. – Учитель, не вы ли говорили мне о потосе и аретэ? – Да, но... – Это копье и есть потос, о котором вы говорили, и справедливо ли будет такому великому оружию покоиться без дела? Сколько величайших деяний можно совершить с его помощью! – Гомеровские герои совершали их без этого оружия власти. – Власти! Вот именно – власти! Вы ведь сами говорили о единении Ойкумены, о целостном царстве, о возвышении артеев* над другими народами и прочее. И разве справедливо будет обрекать такие высокие и благородные идеи на вымирание? – Он затронул слабую струнку учителя. Александр прекрасно знал, что перед этими доводами философ не устоит. – Я, право же, не знаю...

______________ * Артеи – самоназвание эллинов.

Сомнение, зародившееся у Аристотеля, укрепило надежды царевича. Учитель, я всегда преклонялся перед силой ваших мыслей и знаний, старался оправдать ваши надежды и чаяния. Я стремился быть лучшим среди лучших только лишь затем, чтобы возвыситься в ваших глазах... – Я всегда считал, что ты будешь великим человеком. – Тогда подарите мне это копье, и этим вашим поступком вы докажете свое искренне дружеское отношение ко мне. Подарить? – Вы же ученый.... Ну, проведете вы исследование – и что же? Потом вы даже и не вспомните об этом копье. А мне оно нужно как воину.... как предводителю Македонии.

"Как гегемону эллинов, – подумал мудрец. – А что если он прав? Что если этот шаг поможет возвышению не только Македонии, но всей Эллады? Разве варвары не подвергли нас бедам, и разве они не заслужили должного возмездия? Сама Афина помогла мне завладеть этим копьем. Так почему же не воспользоваться его силой и не показать всему миру могущество артеев? Пусть же Александр с помощью Афины отомстит варварам за нанесенные ей обиды*". Хорошо, я отдам тебе это копье, но только при одном условии. – Слушатель восторженно посмотрел на преподавателя. – Пообещай мне, что воспользуешься силой копья только во благо артеев, чтобы возвеличить их и распространить их господство не только в Азии, но и во всей Ойкумене. – Клянусь богами Олимпа, я сдержу свое слово и сделаю все от меня зависящее, чтобы достичь этой цели.

______________ * В 550 г. до н. э. во время греко-персидских войн были разграблены и сожжены храмы Афины.

Безусловно, давая этот обет, Александр был искренен в своих словах и мыслях. Аристотель воспитал доблестного и великодушного ученика, однако судьба испортила его, но все это произошло значительно позже описываемых событий. А пока Александр, своим воинственным духом и целеустремленностью, являлся прекрасным примером для многих отважных людей.

За годы, прожитые в Миезе, он настолько полюбил учителя и так восхищался им, что это чувство глубокого уважения пронес через всю свою жизнь. Александр говорил, что "Филиппу я обязан тем, что живу, а Аристотелю тем, что живу достойно".

Спустя месяц после вышеупомянутого разговора Филипп призвал сына обратно в Пеллу. Царь выступил в поход против византийцев со своими полководцами Парменионом и Антипатром, вручив Александру царскую печать и предоставив ему право управления страной. Государь оставил с ним Евмея, одного из своих советников.

Когда царь был в походе, неожиданно пришло известие о восстании медов, обитавших в низовьях реки Стримон. Это было первым проявлением храбрости юного царевича. Он с небольшим отрядом подавил восстание, изгнал непокорных с их земель, и, переименовав их столицу в Александрополь, заселил ее другими жителями государства.

Филипп был изумлен, услышав об успешных деяниях шестнадцатилетнего сына. После столь удачного проявления Александром собственных сил и возможностей, царь стал давать ему и другие поручения.

Спустя два года в 331 году в битве при Херонее Филипп назначил его командующим гетайров, одного из фланго в македонской армии. Проявленные в битве отвага и находчивость восемнадцатилетнего наследника решили исход сражения.

Филипп был горд успехами сына, и чтобы наградить его за смелость, послал его вместе с Антипатром в Афины, куда они въехали во главе торжественного шествия, доставившего пленных и пепел павших в сражении воинов. Именно там, в Афинах, Александр впервые ощутил себя победителем и, наконец, уверовал в мощь победоносного копья. Он знал, что эта победа была лишь началом длинной череды блистательных побед, которые в ближайшем будущем ждали его – покорителя мира.

Г л а в а 11

ЖЕСТОКАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ

Хорошо рассуждать о добродетели

не значит еще быть добродетельным;

а быть справедливым в мыслях

не значит еще быть

справедливым на деле. Аристотель

Спустя год после битвы при Херонее Александр возглавил военную экспедицию против иллирийцев. То, что не удалось в свое время совершить Пердикке III, осилил девятнадцатилетний военачальник. Удача сопутствовала ему, и его достижения с завистью воспринимались в царском дворе в Пелле.

Вернувшись из Миезы домой, наследник опять попал под влияние любимой матери, которую ненавидела македонская знать.

Александр, сознавая красоту собственного сложения и испытывая гордость за успехи в военном деле, возвысился в собственных глазах, и это построило барьер конфликтов между ним и придворными. Не желая общаться с приближенными Филиппа, наследник избрал себе товарищей из сверстников, в числе которых были: Гефестион, друг детства, принадлежащий к македонской знати, Гарпал, происходивший из элимиотской княжеской семьи, Птолемей из эордейской знати, и Неарх, Эригий и Лаомедон – греки из служилой знати.

В своем окружении Александр ощущал себя царем, настолько высоки были его амбиции и честолюбие. Он преисполнялся чувством счастья, предвкушая будущую царскую власть. Влияние эпирейской матери, греческие учителя, – все это явилось причиной того, что юноша начал смотреть на Македонию не как на великое царство, а как на часть всемирной империи.

Своими возвышенными идеями Александр ни с кем не делился, кроме своей матери (добавим, что лишь про подарок Аристотеля она не знала). В остальном же он мог всецело положиться на ее понимание и поддержку. Личные воззрения и сознание собственного превосходства вызвали в наследнике нетерпимость к окружающим.

Напряженность отношений молодого царевича с македонской знатью усугубила и вражда между родителями, вызванная неверностью отца. Александр, всегда поддерживающий мать, и в этот раз остался ей верен, отчего при дворе его начали воспринимать недоброжелательно. Положение наследника еще больше покачнулось при очередном увлечении отца. На сей раз девушка, к которой он воспылал любовью, происходила из знатной македонской семьи, древность родословной которой могла бы соперничать с родом Аргеадов. Однако для того, чтобы овладеть возлюбленной, Филиппу было выдвинуто условие узаконить их отношения и возвести ее в царицы. Аттал, дядя и опекун царской возлюбленной, был в курсе внутренних дворцовых дел. Он знал, что царь давно остыл к своей супруге, а также ведал о недовольстве знати, и условие, выдвинутое им, предоставило возможность Филиппу не только развестись с нелюбимой женой, но также, возводя на престол царицу-македонянку, удовлетворить тем самым желания знати – отдалить от двора эпирейскую княжну.

Стремление Филиппа обладать прелестной Клеопатрой произвело переворот в жизни не только правящей царицы, но и наследника.

Аттал так радовался в предвкушении грядущей славы и собственного возвышенного положения, что стал открыто рассуждать о праве детей от нового брака на престолонаследие. Филипп же, наслышанный о его речах, не выразил своего возражения, но и не перестал считать Александра своим наследником. Этот вопрос остался открытым, отчего во дворце поползли слухи, что молодой царевич, возможно, потеряет право наследования трона Македонии.

Конечно же, Александр замечал насмешливые взгляды придворных, но больше всего его буквально бесили сострадающие лица прислуги. Он чувствовал себя униженным и при тех и при других. Честолюбивый и гордый человек при уязвленном самолюбии может пойти на немыслимые поступки. И Александр, долее не в силах терпеть "издевательства" окружающих, готов был действовать, чтобы выйти с достоинством из положения.

Был канун свадьбы сорокашестилетнего Филиппа с шестнадцатилетней избранницей его сердца Клеопатрой.

Пробудившийся ранним утром Александр совершил омовение, оделся и обратился с мольбой к богам: – О, великий Зевс, царь богов и повелитель людей! Дай мне силы снести обиды, наносимые врагами моими, укрепи мою волю, чтобы не свернуть с пути, избранного мною. Помоги воплотить в жизнь мои мечты. Пусть сегодняшний день будет удачнее прежнего. Тихе*, не лишай меня своей благосклонности и покровительства. Да восславятся имена ваши в века. Завершив этими словами свою утреннюю молитву, он бросил горсть ладана и мирры в пылающее напротив него пламя. – Ну, наконец-то ты закончил жертвоприношения богам, – услышал он знакомый голос позади себя.

______________ * Тихе (Тиха) – в греч. миф. богиня случая и судьбы. Ей соответствует рим. Фортуна.

Александр оглянулся и подарил говорящему недобрый взгляд. Это был молодой человек лет восемнадцати-двадцати, стройный, с приятными чертами лица, одетый в короткий хитон, украшенный орнаментом и перехваченный поясом на талии, синюю хламиду и темно-коричневые постолы. Одежда его была скромной, чего никогда не соблюдал Александр, любивший одеваться с шиком и отличаться от остальных не только в мирное время, но и на поле рати. Присутствие Филоты, сына Пармениона, его друга и пажа, было неожиданным для наследника. Он не любил, когда кто-то находился с ним рядом во время его жертвоприношений и молитв богам.

Суровый взгляд царевича напомнил юноше о предупреждении, сделанном ему несколько лет назад. Тот растерянно отступил назад и, сделав над собой усилие, виновато улыбнулся. – Я пришел... сказать, что... завтрак готов и стынет... – запинаясь, проговорил он. – Я не буду завтракать, – недовольно бросил Александр, направляясь к двери. – Съешь его сам, – раздраженно добавил он, выходя из комнаты.

Скорым шагом он добрался до покоев матери. Царица в это время восседала за утренней трапезой. Она была очень удивлена докладом о приходе сына. Любящая мать не заставила его ждать и велела немедленно пропустить к себе. Что привело тебя, сын мой, в столь ранний час ко мне? – Недобрые мысли, – с мрачным видом отозвался он. – Какие же мысли тревожат нашего любимого сына? – Престол! – сказал юноша и сел за стол напротив Олимпиады.

Этот разговор требовалось провести без свидетелей, и царица сделала прислуге жест, чтобы те оставили их наедине. – Ну, рассказывай, отчего тебя тревожит престол? Ведь во дворце все знают, что ты – наследник! – Кажется, не все, – язвительно подметил тот. – Не верь слухам, – попыталась Олимпиада успокоить бдительного сына. – Своим ушам я привык верить. – Кто же осмелился сказать это царскому сыну? – Поверьте мне, матушка, если бы кто-то осмелился высказать это мне в лицо, его уже оплакивала бы мать или же супруга. Я услышал, как об этом говорил один человек другому. – И кто же этот презренный? – Аттал! – Он?!... – в гневе сжав кулаки, выдохнула царица. Она постаралась взять себя в руки. – Он так говорит лишь из зависти. Однако сделать что-то против тебя он бессилен. Ты – наследник, будущий царь, повелитель Македонии и всего мира, и ты не должен сомневаться в своих законных правах на престол. И ни Аттал, ни Филипп или кто бы то ни было не осмелятся лишить тебя этого права, или не быть мне Олимпиадой Эпирейской.

Слова ее немного успокоили Александра. Он знал, что может положиться на обещания властной матери...

Царь устроил себе пышную свадьбу. На пиршестве выступали актеры и жонглеры, рапсоды* и музыканты. Филипп сиял от счастья. Никто еще не видел его в столь приподнятом настроении. Радостью был объят и дядя невесты.

______________ * Рапсоды – странствующие певцы, исполнители эпических песен.

Александр, подчиняясь этикету, вынужден был присутствовать на празднике и на пиру. Несмотря на заверения матери, он все еще ходил угрюмым. Пожалуй, это был единственный человек, столь мрачно выглядевший среди общего веселья. Ему казалось, что взгляды, обращенные к нему присутствующими, выражали жалость и насмешку, что в высшей степени раздражало его.

Пиршество было в самом разгаре, когда Аттал, опьяненный вином и радостью, поднялся с места, чтобы произнести тост. – Прошу внимания, дорогие друзья! – подняв килику, наполненную отменным вином, проговорил дядя невесты. Спустя минуту ему, наконец, удалось добиться внимания присутствующих. – Сперва я бы хотел сказать, сколь я рад сегодняшнему событию. Я даже не могу выразить вам те чувства, которые переполняют меня... – Оно и видно, – саркастически подметил Гефестион, сидящий рядом с царевичем. – Вот только неясно, что больше переполнило его – вино или чувства? – ...я столь взволнован, что не нахожу просто слов, чтобы описать свое счастье... – Уж лучше бы он онемел от счастья, – заметил колко Птолемей, сидящий по другую руку от Александра. – ...и я желаю, – продолжал Аттал, – всем собравшимся здесь испытать то глубокое чувство радости, которое нынче овладело мной. Жаль, что родители Клеопатры не увидели этот изумительный день. Но пусть грустные мысли не тревожат тебя в столь значительный и главный день твоей жизни.... Боги помогали тебе все это время, так пусть же они помогут тебе и твоему царственному супругу и в будущем. Пусть боги даруют вам крепкого и здорового сына.... Да возрадуется тогда царь Македонии и народ его, обретя, наконец, законного наследника престола!

Александр, доселе молча выносивший вольности родственника невесты, при последних его словах больше не смог сдержать своего негодования. Это была последняя капля, переполнившая его чашу терпения. Стихийные силы пробудились в нем, и он, вскочив на ноги, в бешеном исступлении вскричал: – Негодяй! Как ты смеешь говорить столь гнусные слова?! По-твоему что же, я незаконнорожденный?!

Аттал ничего не ответил, но надменная и самодовольная улыбка, заигравшая на его губах, еще больше вывела из себя разгорячившегося юношу. Больше не владея собой, он схватил лежащий под рукой кубок и швырнул его в обидчика. Удар оказался точным и пришелся как раз по физиономии гордого Аттала.

Дерзкое поведение сына побудило Филиппа вступиться за нового родственника. Он обнажил свой меч и готов был проучить строптивого юношу, но излишек вина сбил его с ног, помешав исполнить намерение. Казалось, сам бог Дионис вступился за оскорбленного царевича и вмешался в ссору отца с сыном.

Александр с надменным лицом торжествующе обратился к присутствующим: И это человек, который хотел идти походом в Азию?! Взгляните же, гости, на непобедимого полководца, который даже не в силах перейти от ложа к ложу. И ему вы доверяете управление страной? Какие же еще великие подвиги содеет он? – Задержите этого негодника! – захрипел Филипп, с помощью телохранителей поднимающийся на ноги.

Услышав этот приказ, товарищи Александра повскакивали со своих мест, готовые прийти ему на помощь. Гефестион и Птолемей, которые находились ближе всего к царевичу, заслонили его, решительно настроенные воспрепятствовать царской страже. – Александр, уйдем отсюда, пока все не обернулось бедой, вполголоса говорил Гефестион, старавшийся добром увести его оттуда. Но друг его не слушал. – Он прав, Александр. Не стоит из-за этого портить отношения с отцом, – сказал Птолемей, кивнув на все еще охающего Аттала.

Но царевич был настроен категорично. Его сложно было утихомирить. Если тебе безразлична своя судьба, подумай хотя бы о матери.

Последнее увещание Гефестиона оказало на него должное действие. Замешательство стражи помогло Александру беспрепятственно уйти из пиршественного зала. Он направился в покои матери. – Оставьте меня одного, раздражительно бросил он друзьям, и те, сведущие о его нраве, не последовали за ним.

Александр предстал перед царицей все еще в сильно возбужденном состоянии. Лицо его пылало, а глаза словно метали молнии. – Что произошло, сын мой? – Готовьтесь в дорогу, мать, мы покидаем Македонию...

* * *

Александр уехал из Пеллы. Мать свою он отвез в Эпир, а сам отправился в Иллирию, чтобы найти там союзника для похода против Македонии. Олимпиада же пыталась тем временем вынудить брата, эпирейского царя, выступить против Филиппа. Но ни мать, ни сын не нашли поддержки своим намерениям. И тем не менее, юный царевич не собирался сдаваться. Он был всецело настроен завладеть отцовским троном, пусть даже с применением силы.

Однако дальновидный Филипп, предчувствуя опасность со стороны сына, решил использовать искусство политика, чтобы разрешить эту неприятную историю. В качестве посла он выбрал коринфянина Демарта, происходившего из рода Бакхиадов. Когда Александр был еще подростком, тот подарил ему пылкого вороного жеребца – Букефала, что означало с греческого "Быкоголовый", получивший такое прозвище за необычную большую голову. За этот подарок царевич и полюбил его.

Ведая об этом, Филипп наделил коринфянина полномочиями и отправил в Иллирию за сыном. Аттала с его родичем Парменионом царь отослал в Анатолию, поставив над македонским авангардом. Отдалив их от двора, он таким образом предотвратил их встречу с Александром, которого по возращении по всем правилам провозгласил наследником престола. Последним политическим шагом расчетливого македонского царя было закрепление мира между Эпиром и Македонией, и залогом союза должен был стать брак царя Эпира с дочерью Филиппа Клеопатрой.

Олимпиада не вернулась с сыном в Пеллу, а осталась жить в Эпире. Расставшись с матерью, Александр нашел в Македонии поддержку своих друзей. Дни свои он коротал, занимаясь охотой и упражняясь в стрельбе из лука, владении мечом и метании копья. Он считал, что телесная подготовка – одно из главных достоинств предводителя войска. Но наиболее приятными для него были часы чтения. Приверженный к наукам, он стремился к новым познаниям. Тем не менее, каким бы беззаботным ни казался юный царевич, его везде преследовали тяжелые думы. Хоть он и был объявлен наследником, все же ему казалось, что положение его не столь уж прочное. Александру представлялось, что он ступает по трясине, которая в любой момент может разверзнуться и скинуть его в зыбкое болото безнадежности.

Ему тяжело было видеть возле отца другую женщину, завладевшую правом называться царицей. Он старался по возможности избегать этих встреч, которые напоминали ему о его зависимом положении.

Конечно же, поведение сына не ускользало от внимания Филиппа. Отношения между ними после ссоры хотя официально и выглядели примирительными, но по-прежнему оставались напряженными. Царские соглядатаи докладывали ему о каждом шаге юноши. На виду у всех он был таким же, как прежде, но никто не знал, что творилось на душе у наследника.

Стремление к независимости лишало его покоя. Ему казалось, что он пленник в родном доме. Некогда любимый отец нынче превратился в соперника царского трона. Филипп в то время пребывал в самом расцвете сил и до дня получения обещанного престола наследнику было еще далеко. Эта мысль больше всего и беспокоила целеустремленного юношу.

На досуге он вспоминал о беспечных годах, прожитых в Миезе, о возвышенных и благородных идеях и стремлениях. Но все эти мечты могли не сбыться. И страхи эти увеличились, когда стало известно о беременности царицы.

Филипп пуще прежнего ходил преисполненный радости. Но весть эта еще больше ввергла Александра в тревогу за свое будущее.

В конце концов царевичу надоело его неустойчивое положение, и он решил действовать и собственными силами добиться независимости от царя Македонии. Дружеские отношения с Лангаром, правителем агриан, не давали ему стопроцентной уверенности в реализации его планов.

В это самое время правителем Карии стал некий Пиксодор. Он отправил в Македонию посольство с предложением руки своей дочери Арридею, сыну Филиппа. Александр решил не упускать случая и послал в Карию трагического актера Фессала с предложением Пиксодору отвергнуть незаконнорожденного и слабоумного Арридея и породниться с ним. План Александра пришелся правителю Карии по душе. Таким образом, царевич не только обретал возможность утвердиться в Малой Азии, но и, покинув родину, для жителей которой он был чужим, поселиться в Карии.

Однако его планы остались неосуществленными. Сделка между Александром и Пиксодором провалилась из-за македонского царя. Он страшно разозлился, узнав новость, и немедленно отправился в комнату сына.

Когда государь вошел в покои царевича, тот играл в шахматы с Филотом. Увидев царя, оба молодых человека поднялись на ноги. Видя суровое выражение правителя, Филот, откланявшись, отошел в сторону, но не покинул комнату.

Филипп был широкоплечим и мускулистым мужчиной среднего роста. Красота его телосложения и привлекательные черты лица, гордая осанка и властная походка выдавали в нем могущественного царя. Одежда его была богато расшита золотом, и голову венчала царская корона.

Он пристально взглянул в глаза сына, пытаясь разгадать ход его мыслей. Однако во взгляде его отец ничего не смог прочесть. – Мне донесли, что Македония стала для тебя мала, и ты ищешь царство по себе, – начал Филипп.

Александр молчал. – Ну что же ты безмолвствуешь? Скажи что-нибудь.... Поправь меня, если я не прав, или признайся как мужчина в своих поступках. В ответ опять тишина. – Отвечай, когда тебя спрашивают! – повысил он голос. – Ваши доносчики исправно исполняют свои обязанности. – Так, значит, это правда?! – сердито вскрикнул государь. – Неблагодарный! Да как ты посмел своевольничать и за моей спиной проворачивать дела, не достойные наследника трона? Значит, быть царем варваров доставит тебе больше радости, нежели владеть троном Македонии? Сколь же ты низмен в своих мыслях и желаниях! Алчный и ненасытный! Ты готов продать своего государя лишь для того, чтобы завладеть царством! И это после того как я признал тебя своим сыном и полюбил как собственного ребенка? Это твоя благодарность за мою добродетель?

Царевич, потупив глаза, с растерянным видом смотрел на мнимого отца. Ты еще горько заплатишь за свои поступки, не будь я Филиппом Македонским!

После столь грозного предупреждения государь покинул покои Александра.

Филот все еще находился в комнате. Он, взяв одну из книг царевича, уткнулся в нее, хотя внимание его занимала только беседа двух царственных особ.

Александр с минуту стоял неподвижно, задумавшись над последними словами царя. Выйдя из состояния оцепенения, он вздрогнул, увидев пажа. Устремил на Филота полный злобы взор, предупреждающий об опасности развязного языка. Того пробрал холодный пот от одного взгляда наследника. – Я хочу остаться один, – гневно выговорил Александр, и паж обрадовался его желанию... – Ну, ничего, ты еще узнаешь, что значит идти против царя, – сердито расхаживая по тронному залу, говорил сам с собой Филипп.

Он прошел к трону, сел и вызвал к себе царского секретаря. Пятидесятисемилетний Диопатр прибыл со всей поспешностью, на которую был способен. – Напиши Пиксодору в Карию и оповести о нашем негативном отношении к союзу, самовольно заключенному Александром. Придай отказу дружеский оттенок и заверь его, что взаимоотношения наши останутся по-прежнему теплыми. О его предложении насчет Арридея напиши, что я обдумаю его. Фессала, этого заговорщика-актера, я повелеваю, заковав в цепи, выслать обратно в Македонию. – Слушаюсь, государь, – поклонившись, ответил секретарь. – А дружков этого самонадеянного мальчишки немедленно выслать из страны. Чтобы ноги их не было в моем дворце и моем царстве. Посмотрим, хватит ли у него ума устраивать козни за моей спиной, когда его не будут окружать советники-доброжелатели. – Всех? – удивился Диопатр. – Всех! Всех до единого! Отныне он будет встречаться с теми, кого я сам назначу ему в друзья. Я запрещаю ему устраивать охоту, состязания всякого рода и присутствовать на застольях. – И даже это, мой государь? – изумленно развел руками секретарь. – Я приказываю поставить стражников у двери его покоев. С сегодняшнего дня он находится под домашним арестом. – Как долго вы собираетесь держать его взаперти? – осторожно поинтересовался верноподданный. – Пока не образумится! А до тех пор он не будет ни есть, ни спать и даже ни дышать без моего на то позволения!