Текст книги "Свет Черной Звезды (СИ)"

Автор книги: Елена Звездная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Успешный брак это работа обоих партнеров. Успешное начало отношений – инициатива и соответственно задача мужчины. Мой кесарь, мне имеет смысл говорить сейчас о том, что фразы типа: «Какая жестокая насмешка судьбы» и спустя пять лет «Катриона, вы станете моей женой?» это несколько не те слова, которые способствуют зарождению чувств у женщины?! Как впрочем, и осознанию истинного отношения сообщившего вот это вот все мужчины!

Мы говорили между собой на языке пресветлых, а потому не были поняты окружающими, но всем стало ясно, что лично я негодую, а лично кесарь сейчас конкретно не прав. И вот для меня гнев императора Прайды уже даже как-то привычен стал, а отец побледнел, Лора вообще быстро спряталась за Динара, Аршхан призвал тьму, готовясь дать отпор, и только Лесные орки с изумлением взирали на меня.

– Нет, ну он сам виноват, серьезно, – уже на оитлонском произнесла я.

Шенге укоризненно посмотрел на меня и произнес:

– Утыррка злится.

– Утыррка готовится к бою, – резко выдохнув, призналась я.

И бой предстоял нешуточный. И ох как я оторвусь!

Но начнем с главного:

– Дворец верни, – потребовала я у кесаря.

Именно потребовала. Но когда в глазах моего бессмертного полыхнула ярость, я ответила не менее яростно:

– Это между прочим мой дворец! Мой сад! Мое озеро! И мои рыбки! А ты все уничтожил! Вот ты уничтожил, ты и восстанавливай! И быстрее, пожалуйста, у нас времени не то чтобы очень много.

Мой взгляд в его глаза, его ледяная ярость в ответ, но… есть вещи, в которых я могу уступить, а есть те, за которые буду бороться до конца.

«Восстанови мой дворец!» – потребовала мысленно.

И уже всем оставшимся:

– Храм нужно покинуть. Сейчас. Шенге?

Мой папа кивнул и открыл портал сначала для моих родителей в Оитлон, потом для себя и Рхарге в охт Лестного племени. Аршхан попросил, как и всегда:

– Глаза закрой.

Закрыла, вовремя – у ракарда все порталы были жутко яркие.

Когда открыла – на платформе полуразрушенного храма оставались только я, кесарь и Динар. Причем Мейлину и свою бабушку Грахсовен уже отправил подальше отсюда, а вот сам остался и теперь стоял, сжимая кулаки и пристально глядя на меня.

Но это был уже не мой бой… к сожалению.

– Алое пламя, однажды я пощадил тебя, из-за слез женщины, что мне дорога.

Я знала, что речь сейчас идет о Мейлине, и как оказалось, Динар знал это тоже.

– Лучше бы убил, еще в младенчестве, – хрипло произнес он, с ненавистью глядя на кесаря. – Это было бы гораздо милосерднее, чем… так.

Мне стало так больно… за Динара. Больно настолько, что сердце сжалось, а дыхание перехватило. Пытаясь абстрагироваться от ситуации, с насмешкой над самой собой подумала, что за свою жизнь я по-настоящему любила всего двух мужчин. Один – был моим непримиримым врагом. Второй – являлся и является всемирным злом. Как-то не те приоритеты ты выбираешь в жизни, Катриона, совсем не те…

Но я смотрела на Динара, а перед глазами бескрайняя степь и тихие слова: «Много веков я блуждал по дорогам степей и равнин, горы были мне пристанищем, ибо там царил ветер! Ветром, свободным, вольным и одиноким, был я… И забыл я заветы предков, забыл вольный дух Великой Сахи, забыл себя… Ты стала моим пробуждением, ты подарила надежду, с тобой обрел утраченное… Имя тебе Надежда, ибо подарила мне ее, имя тебе Истина, ибо с тобой обрел себя, имя тебе Любовь, ибо стала ее олицетворением, но я назову тебя Шаниари – женщина… моя женщина! Ибо в имени этом и Любовь, и Надежда, и Вера, и Нежность, и Святость, и Истина, и Желание»…

Но свой выбор я уже сделала. Я сделала его однажды, когда Аршхан сказал мне свое непоколебимое «Нет», и я сделала его повторно, когда Динар осудил мой приказ казнить старуху на Свободных островах. Он осудил, потому что в нем, из-за его менталитета и воспитания, превалировало уважительное отношение к старшим, а я… я не могла поступить иначе, потому что уважение уважением, но оставь я тот поступок без публичного наказания – детей начали бы приносить мне в жертву десятками.

И, наверное, мне стоило сказать об этом, но, почему-то, я вдруг сказала совершенно иное:

– Динар, помнишь сказку про выносливого орка?

Рыжий вопросительно вскинул бровь.

– Вот он, самый выносливый, – и я указала на кесаря.

И на меня мгновенно с яростью посмотрели оба. И «весь рыжий и волосатый» и «ну очень выносливый орк».

Развела руками, невозмутимо пожала плечами и сообщила:

– Но факт остается фактом.

Затем добавила уже без шуток:

– Мне нужна голова Синего пламени.

– В прямом смысле? – вопросил Динар, вообще с трудом сдерживаясь.

– Более чем, – серьезно ответила я.

Потому что я, конечно, добрая и ранимая, но оставлять врагов за спиной, это уже не доброта, это идиотизм. И я открыла портал для Динара. Пристальный взгляд серо-синих глаз, и он молча шагнул в проход.

А мы с кесарем остались одни в разрушенном храме, с кучей уже никому не нужных артефактов и пятном моей крови на белоснежной шкуре.

– Нежная моя, ты невыносима, – ледяным тоном уведомил кесарь.

Не поддавшись на провокацию, непримиримо напомнила:

– Дворец. И парк. И сад. И озеро с рыбками. И как можно быстрее, я хочу успеть.

– Успеть к чему? – вопросил кесарь, рывком поднимая нас в небо, вместе с остатками храма, и начиная восстанавливать все, что до этого сам же создал, ну а потом разрушил.

И это было волшебно – прекрасная магия светлых, серебристыми всполохами устремившаяся вниз и дворец, возрождающийся на глазах… Действительно волшебно, я была готова смотреть и смотреть на это, но… но время и нам действительно нужно было успеть.

– Успеть спасти песчаных демонов. И орлов. И работников твоей канцелярии. И морских драконов и не морских драконов тоже. И Арахандар, его нужно казнить быстрее, чем он принесет в жертву своей необоснованной тяге к власти, как темных, так и светлых.

И я посмотрела на кесаря. В его ледяных глазах медленно таял лед. Медленно, неотвратимо и так волшебно.

Я улыбнулась и спросила:

– Мы ведь успеем?

– Все для тебя, нежная моя, – тихо ответил он.

А внизу под нами в саду запели птицы, восстанавливался дворец и плескались в озере, вернувшемся в берега, мои золотые рыбки.

– Спасибо, – прошептала я, все так же глядя на Араэдена.

Кесарь улыбнулся и в этой улыбке, больше не было ничего убийственного. Совершенно ничего. И когда его губы накрыли мои, я обняла в ответ, прижимаясь крепче и ощущая переход, сначала в Готмир, а после головокружительный, выбивающий весь воздух из легких перенос на Сатарен.

***

Возвращение в мир, который уже стал мне родным, произошло в том же месте, куда мы перенеслись ранее. Вот только на местный год раньше! То есть в момент, когда кесаря только-только убили. А потому обстановочка изменилась – здесь, потрясенные, ошарашенные нашим появлением, несколько окровавленные стояли Араэн Принц Ночи, Элионей, брат кесаря и Элиэнара, та, ради кого кесарь позволил себя убивать трое суток… Я вдруг подумала, что между мной и кесарем на самом деле очень много общего – к примеру мы оба отличаемся склонностью к благородному подыханию из-за тех, кого любим.

– Нежная моя, убивать, естественно не буду, но отшлепать могу, – прошипел, явно уязвленный Араэден.

– На правду не обижаются, – парировала я.

Пресветлая в момент нашего появления к слову рыдала, опустившись на колени перед окровавленной каменюкой, на которой, я так понимаю, они и убивали кесаря. А вот Араэн и Элионей застыли, но лишь на миг.

Оба были воинами.

Оба мгновенно призвали клинки и… рухнули на колени, как подкошенные.

Да, мальчики, сюрприз! Это уже не тот кесарь, которого вы так радостно убивали трое суток, садисты гоблинские, это новый трехсотлетний, опытный, крайне выносливый и непобедимый Араэден Элларас Ашеро, самый чудовищный из монстров своего мира, и самый сильный. Я бы даже сказала – почти бог.

Но, как и всякая очень логичная принцесса, я сказала иное:

– Хочу Адрасика.

И да, я не буду объяснять, где тут логика.

– Я так и понял, – съязвил кесарь.

Призвание портала и Араэна смело вместе с Элие к темным. А вот Элионей остался, хрипя, судорожно пытаясь встать с колен, и искренне недоумевая, почему это не выходит.

– Труп? – неожиданно предложил мне решать судьбу своего убийцы кесарь.

Я подумала и решила:

– Ну почему же сразу труп, руки-ноги есть, а в Готмире рабочих как раз не хватает.

Араэден посмотрел на меня, я мило улыбнулась в ответ. Рассветный мир не приемлет магии светлых, оказавшись там, Элионей останется без каких-либо магических способностей, а вот физическая выносливость вполне может пригодиться, и вообще пусть идет работать, труд между прочим облагораживает, и все такое.

– Интересное решение, – согласился кесарь.

И Элионея смело в мир, где его ожидала масса сюрпризов.

Нам же предстояло действовать, и действовать быстро.

Я сжала руку кесаря, он нежно погладил мою ладонь большим пальцем и второе пришествие началось.

***

Портал, вспышка, Долина Орлов и атака темных, захлебнувшаяся с появлением кесаря. Араэден действовал быстро и жестко, он не убивал – он казнил. Мой чудовищный бог Зла. Мой безжалостный, невероятный, несокрушимый бог Зла. Говоря откровенно, его сила возросла. Существенно возросла. И если в первый наш визит далеко не вежливости, мы застали обломки империи, то сейчас, явившись сюда в момент, нападения Тэнетра ни о каких обломках речи уже не шло – мы дали отпор захватчикам. Жесткий, сокрушительный отпор. Отпор тем, кто уже наивно поверил в свою безнаказанность! Тем, кто решил, что земли Эрадараса остались без защитника. Тем, кто пришел убивать, но был убит сам.

Кесарь выкашивал ряды темных с божественной легкостью, отражая любые попытки противостоять, ломая все щиты прибегнувших к магии тэнетрийцев, и зарры, те зарры, что в наш первый приход были лишь искрами, теперь сбивались в стаи – стаи сверкающих золотом драконов, сжигавших и магию темных, и тех из них, кто сам являлся магами. Кесарь сеял смерть с легкостью бога, карающего бога.

Моя задача была совершенно иной.

– Мне нужен кто-нибудь на «А», – сказала мужу.

Движение его руки, и к нам, стоящим на вершине каменного плато, притянуло одного из возглавляющих атаку на орлов тэнетрийцев. Мужчина упал у моих ног, и подняться ему было уже не суждено.

– Ничего личного, – присев рядом с ним, произнесла я, прикасаясь к обнаженной груди, потрясенно взирающего на меня темного.

И закрыла глаза…

Когда идешь знакомой тропой, идти можно даже не глядя… Я и не смотрела. Ни на того, кто хрипел, теряя свою жизнь, ни на тех из великих орлов, которых успели убить темные, и которых сейчас стремительно возрождала я. Мне хватало сумрака зажмуренных глаз и чувства тепла, наполняющего тех, кому я давала второй шанс вдохнуть воздух этого мира.

И тут в сумрак моего восприятия, ворвался огромное переливающееся око.

«Вернулась!» – торжествующе сказал мир.

«Я, собственно, и не уходила», – мысленно ответила ему, вливая отнимаемую у темного жизнь в два разрушенных гнезда, возвращая к жизни едва вылупившихся орлят и восстанавливая разбитые при падении яйца… в них тоже была жизнь.

«Но ты сбежала, – не согласился Сатарен».

«Я пыталась спасти того, кто был обречен», – ответила, ни на миг не переставая возвращать жизнь орлам.

«Спасла? – заинтересовался мир».

«Хотелось бы верить, что да…»

Темный под моей ладонью содрогнулся в агонии и утратил последние капли жизни.

Я открыла глаза и поднялась. Кесарь стоял рядом, незыблемой непоколебимой стеной силы, в небо поднимались оживленные мной орлы, и опустившись на колени стояли умнейшие из темных, которым хватило мозгов, не вступать в бой с тем, кто не ведал поражений в принципе.

В зеленоватом небе вспыхнула руна подчинения. Вспыхнула, рассыпалась на мириады собственных уменьшенных копий, и рухнула на голову каждого из подчинившихся темных. Огромные орлы, поднявшись на крыло, встречали потрясенным клекотом своих убитых сородичей, матери понеслись к детям, отцы срывали с себя путы, тайшени, дикие кошки темных, стояли, не зная как реагировать на происходящее.

– Время, – напомнила я супругу.

Портал вспыхнул перед нами.

***

Наступление темных на Эрадарас захлебнулось в их же крови. Я выпила пятерых сильнейших из тэнетрийских магов, возвратив к жизни гигантских орлов, драконов, дриад, песчаных демонов и морских монстров. Кесарь тем временем подчинил всех темных, сунувшихся на нашу светлую территорию. Всех! Мы действовали быстро, жестко и безжалостно. Для жалости поводов не было – слишком живы были воспоминания о том, первом пришествии, и я никогда не забуду останки тех, кто едва родился на свет, но темные не пощадили даже младенцев.

Так что мы были чем-то вроде возмездия.

Справедливого, неотвратимого и непоколебимого возмездия.

К сумеркам эта истина дошла, наконец, до главного арахнида Тэнетра, и в спальне кесаря, где я только прилегла, наконец, уже просто шатаясь от усталости, раздался требовательный звон.

Я перевернулась на спину, раскинув руки и думая о том, что разговора с Арахандаром и его сыновьями я сейчас не выдержу. В смысле сам разговор вполне, а вот божественный отъем сил арахнида, для возрождения тех человеческих городов, что он уничтожил – едва ли. И в то же время – я безумно соскучилась по Адрасу и Мраку.

– Я могу перенести сюда Адраса, – кесарь вышел из ванной комнаты, одетый лишь в полотенце, обернутое вокруг бедер.

Внезапно подумала, что в момент исполнения супружеского долга, эпическое ЭТО я так и не увидела… как то не до того было.

– Я бы мог продемонстрировать, но едва ли ты впечатлишься увиденным, нежная моя, а я, увы, с трудом выдержу твое явно сопутствующее сравнение… ммм… органов.

Логично.

Вновь откинувшись на подушку, я была вынуждена признать:

– Безумно устала.

Араэден подошел, лег рядом, устроившись на боку, провел пальцам по моей щеке, губам, шее, и его прикосновения провокационно спустились к пуговицам на платье.

Немного поразмыслив, сообщила:

– И голова болит.

– Достойно лгать – это искусство, нежная моя, и ты им еще не овладела, – произнес кесарь, безжалостно расстегивая первую пуговку.

Выразительно посмотрела на супруга. Супруг, был вынужден вспомнить, что он не только Мировое Зло, но еще и муж, а безжалостность в отношениях с любимой женщиной все-таки неуместна. И ладонь, вынужденная прервать попытку приступить к супружеским обязанностям, сжалась в кулак, на то краткое, но явственное мгновение, что кесарь фигурально выражаясь, пытался взять себя в руки, а после благочестиво и уже без намеков и принуждений, легла мне на живот, согревая теплом той нежности, что неизменно уничтожала весь лед в глазах Араэдена, когда Ледяной Свет смотрел на меня.

– Я, наверное, никогда к этому не привыкну, – глядя на него, тихо прошептала я.

– К чему? – улыбнулся Араэден.

– К этой бесконечной нежности в твоих глазах, – все так же шепотом, едва слышно вымолвила я.

Его улыбка стала чуть шире, и кесарь произнес:

– Она была там всегда, нежная моя. Всегда, когда я смотрел на тебя.

Как же мне искренне, бесконечно, основательно, сокрушительно и безумно жаль, что я раньше об этом не знала… Если бы знала, в Прайде уже лет пять все было бы по-моему.

– Ты чудовище, – усмехнулся кесарь.

Я бы возразила, но за сегодня я безжалостно убила пятерых темных… и не испытывала по этому поводу ни малейшего сожаления, лишь искренне пожалела, что еще не вымыла руки.

– Хорошо, ты чудовище с немытыми руками, – Араэден поднялся, подхватил меня на руки и понес в ванную комнату.

А я смотрела на его нечеловечески жестокое лицо, острые хищные черты, выдававшие силу и характер этого монстра, на прямые пряди платиновых волос и видела… заботу, нежность и бесконечную любовь. Удивительно, насколько внешность кесаря, оказывается не соответствовала его внутренней составляющей.

– Не обольщайся, – посоветовал пресветлый.

– Не обольщаюсь, – коварно заверила я. – Но между тобой и шенге много общего.

– К примеру?

Кесарь внес меня в ванную комнату, поставил на пол и начал расстегивать мое платье.

– К примеру, вы оба очень страшные на вид, но…

– Но любим тебя, – Араэден ловко расстегнул платье, и оно упало к моим ногам.

За платьем последовали сорочка и нижнее белье, а после, прижав совершенно обнаженную меня к себе, кесарь склонился к моим губам и тихо произнес:

– В свое время твой шенге был грозой всех орочьих племен. Перед ним склонили голову Степные, Горные и Ледяные. Джашг был силой, с которой пришлось считаться даже элементалям, и жестокость этого орка в свое время потрясла даже меня. Но монстром он не был. Садистом и чудовищем тоже – он был последней надеждой своего племени и он выстоял. Когда были уничтожены практически все носители крови Алого пламени, Джашг был первым, кто заговорил о мире и мирном договоре. Маг Жизни, единственный из всех оркских вождей, способный оживлять своих павших, он больше не хотел видеть их смерть. И мы заключили договор, я и вождь объединенных Лесных племен. Позже договор о ненападении подписали и остальные вожди орочьих племен, и несколько веков, мы не нарушали обозначенные границы. А потом ты попала в Готмир.

Кесарь обнял меня крепче и едва слышно добавил:

– Место, закрытое для меня условиями договора, нежная моя. Но Джашг выслушал послание Локара, а дальше…

Продолжать он не стал, впрочем и смысла продолжать не было. Я все поняла. Шенге нашел меня по его просьбе, а вот взял под опеку и удочерил, уже вопреки.

– Именно так, нежная моя, – усмехнулся Араэден.

Нежное прикосновение к моим губам и сказанное почти беззвучно:

– В отличие от тебя, я умею лгать, Кари. Рожденный и выросший в Эрадарасе, я более чем великолепно овладел этим искусством, в ином случае, Джашг никогда не отпустил свою едва обретенную дочь с Аршханом, потому что за тебя, твой отец… не родной, а тот, кто стал настоящим, сражался бы до конца.

И подхватив меня на руки снова, кесарь отнес к ванной, опустил в теплую воду и сел на бортик, с улыбкой глядя в мои потрясенно распахнутые глаза.

– Когда все вот это закончится, я хочу узнать о тех событиях подробнее, – наконец справившись со смятением, решительно заявила.

– Ты всегда сможешь спросить у шенге.

– А он расскажет? – с сомнением уточнила я.

– Не уверен, – откровенно признал кесарь.

Я тоже не была уверена, но одно знала точно – иногда, те кто очень страшен снаружи, бывают удивительно добрыми внутри. По –своему добрыми, конечно, у обоих доброта была своеобразная, но была… И как-то невольно при мыслях о доброте, я вспомнил того, кто в далеком детстве был добрее всех – моего дедушку. Дедушку, которого кесарь просто убил.

И я посмотрела в глаза, ледяные глаза кесаря, в которых… в которых не сумела прочесть ничего.

И вот вопрос, Кат, не сумела, или не захотела?

– И первое, и второе.

Араэден нервным движением руки отбросил прядь платиновых волос назад, посмотрел почти с ненавистью куда-то в никуда и резко, даже как-то зло заговорил:

– Мне не было нужды убивать Уитримана, нежная моя, и тебе как никому известно об этом. Зачем убивать, если я мог просто выпить его силу?

– Эммм… – почему-то об этом я как-то ранее не подумала.

И тут кесарь хрипло добавил:

– Но вина за его смерть лежит на мне.

Его рука сжалась в кулак, несколько секунд молчания, и едва слышное:

– Триста лет, нежная моя, триста лет… В какой-то момент я практически сдался. Яд я изготовил для себя.

Одна из великих мудростей, поведанных мне когда-то давно министром Авером: «Людям нравится иметь причины для того, что они делают». Но я смотрела на своего супруга, заклятого, ненавидимого, вызывающего ужас, и отказывалась вообще думать о причинах, по которым, протянув руку, прикоснулась к его лицу. Прижала ладонь к его щеке и, ощутила, как дернулись мышцы от моего прикосновения… Он удивительно остро, реагировал на мои прикосновения, и в то же время не отстранялся, даже рефлекторно, словно мои прикосновения, были для него значимее всего на свете, важнее жизни, значительнее всей той прорвы магии, которой он теперь обладал…

Улыбка, невольно скользнувшая по моим губам, и ощущение своей власти над тем, кто всю мою жизнь был чудовищным, непобедимым и жутким Злом Рассветного мира.

– И кто здесь чудовище? – прошипел естественно прочитавший все мои мысли кесарь.

– Я! – гордо ответила супругу. – Даже скрывать не буду – я! Нравлюсь?

– Ты знаешь ответ, нежная моя, – тихо ответил Араэден.

Знала. Видела. Читала в его взгляде, и в его желании, и в той нежности, которую ощущала почти физически рядом с ним. Но, я, конечно знаю, уже практически уверена в том, что меня любят, но… верилось во все это с трудом. С основательным гоблинским трудом. С… ощущением фантастичности происходящего, нереальности…

– Почему «нереальности»? – осведомился кесарь.

– Нет, ну знаешь, достаточно странно поверить в то, что ты в принципе способен любить, – честно призналась супругу.

Подумала, и, вспомнив события в башне, добавила:

– Впрочем на практике все конечно уже несколько… ммм… неоспоримо, – я едва ли могла подобрать словесное описание самого акта исполнения супружеского долга, – но в теории… О теории я подумаю завтра.

И устроившись удобнее на постели, подумала и о том, что нужно все же поспать. Грядущий день обещал быть сложным. Не таким сложным, как тот, в который мы перенеслись в Эрадарас впервые, но все же сложным. Впрочем, пугает лишь неизвестность, а неизвестности больше не было.

– Удивительное ощущение, – прошептала я, обнимая подушку и позволяя кесарю обнять меня. – Меня всегда учили, что для истории нет сослагательного наклонения, в ней неуместно «а если бы», неимоверное удовольствие осознавать, что теперь я могу исправить все ошибки прошлого, – и я закрыла глаза, проваливаясь в сновидение и чувствуя, что все будет хорошо.

И даже больше чем хорошо – все будет, по-моему.

– Арахандара в расход,– уже совсем сонно, прошептала или подумала я.

***

Он услышал легкие шаги, укрыл любимую и поднялся прежде, чем Элиситорес вошла в спальню.

Его мать была прекрасна. Так же прекрасна, как в тот день, когда его практически убили, вышвырнув из Нижнего мира на более чем триста лет. Его мать… Араэден шагнул к остановившейся пресветлой и улыбнулся той единственной, кто до рождения его Черной Звезды был достоин его любви и уважения. Той, кто была слишком умна, чтобы не заметить, произошедших в нем изменений.

– Сын… – голос пресветлой сорвался.

Сама она остановилась, вглядываясь в ребенка, ради которого отказалась от магии, и находя в нем новое… так много нового. Элиситорес чувствовала силу, она ощущалась и ранее, заставляя тех, кто называл его грязной кровью за спиной, все же склоняться перед императором Эрадараса, но сейчас… Сейчас она смотрела на сына, и ощущала магию, равной которой не чувствовала никогда. Он словно светился силой. Он словно стал центром мира. И он улыбался, ничего не спрашивая, не задавая вопросов, не спрашивая о ней… словно знал.

– Сын, – она подошла ближе, с замиранием сердца вглядываясь в императора, и в то же время понимая – что-то не так. Что-то не то… что-то…

– Этот разговор, – она приблизилась к нему, вскинув ладони, обняла его лицо, – он происходит впервые?

– Нет, мама, – на тонких хищных губах появилась полная нежности улыбка, – не впервые.

Элиситорес приняла ответ с достоинством дочери Света, ее руки соскользнули на грудь сына, ладони замерли, улавливая размеренное биение его сердца. Спокойное, и размеренное. Так много вопросов… они роились в голове безжалостными заррами, смертоносной магией, подвластной только ее сыну, ее гордости, ее силе, ее надежде, ее дыхании. Она сдержала порыв обнять его, и так позволив себе больше, чем полагалось элларе, и лишь спросила:

– Ты позволишь мне узнать истину, сын?

Араэден сделал шаг, и обнял ее сам, впервые позволив себе, императору Пресветлых, проявить чувства. И Элиситорес растерялась, не зная как принять, как поступить, как повести себя в данной ситуации, великая книга «Шепот шагов дочерей света» запрещала проявление любви и заботы по отношению к выросшему сыну, но… Но что-то в его движениях, что-то в нем, заставило ощутить, что его не было долго. Безумно долго, а не те двое суток, что она сходила с ума от тревоги.

– Сколько тебя не было? – обнимая сына, тихо спросила Элиситорес.

– Больше трехсот лет, – тихо ответил он.

И пресветлая задохнулась на миг, перестав дышать от ужаса.

– Триста лет… – эхом повторила она. – Но… но как?

Он не ответил, взяв за руку, подвел к окну, создал два кресла и, опустившись в свое, указал матери на соседнее. Его прекрасная мать… Великий император Эрадараса смотрел на элару, грациозно опустившуюся в кресло, и думал о том, что никогда не расскажет ей, и так много вынесшей в этой жизни, что его не было в Нижнем мире более года. Что, Элионей, ее младший сын, окажется слабохарактерной мразью, позволившей своему «двору» публично предать его мать остракизму и заточить в темницу, оставляя практически без еды и воды, в условиях, в которых едва ли была способна выжить человеческая женщина, но смогла существовать пресветлая. Он знал, что не расскажет, но… Как сказала его любимая: «Меня всегда учили, что для истории нет сослагательного наклонения, в ней неуместно «а если бы», неимоверное удовольствие осознавать, что теперь я могу исправить все ошибки прошлого», и Араэден в полной мере разделял ее мнение. И мнение, и неимоверное удовольствие, и осознание того, что сегодня никто не погиб. Ни Великие орлы, ни драконы, ни дриады, ни песчаные демоны. Никто.

И его Черная звезда с ним, без ненависти в душе.

– Ты улыбаешься, – тихо заметила Элиситорес, – в твоей улыбке нет циничной горькой усмешки, как бывало раньше, твоя улыбка светится счастьем.

– Я счастлив, мама, – тоже тихо, не желая разбудить ту, что была его счастьем, отозвался Араэден.

Она обернулась, заметив быстрый взгляд сына, и увидела крепко спящую девушку. Увидела и не сдержала изумленного возгласа. Элиситорес была магом. В те, далекие времена, когда избиралась невеста будущему правителю, она была сильнейшей из дочерей Света, и даже утратив магию, сохранила многое – вдовствующая императрица прекрасно видела в темноте, и потому разглядела даже то, во что не могла поверить.

– Мой сын, – голос оборвался, – мой сын, ее кожа, черты лица… Она элара? Но почему ее волосы чернее тьмы? И твой взгляд… Она ведь не Элиэ, мой сын!

Элиситорес повернулась, с тревогой всмотрелась в него, и прошептала то, во что не смогла даже поверить:

– Но ты и смотришь на нее не так, как смотрел на Элиэнару. В твоих глазах нежность, мой сын, ее столь много… Кто она, сын?

Но не ответив на вопрос, Араэден даже с некоторым интересом спросил:

– На Элиэ я смотрел иначе?

Элиситорес не привыкла говорить о чувствах, а чувства мужчины к женщине и вовсе были под запретом для обсуждений любой пресветлой, но то, что она не могла сказать раньше, императрица высказала сейчас.

– Когда ты смотрел на Элиэнару, твои глаза искажали свет реальности. Ты смотрел, желая, но был слеп, ты видел то, чего не было в ней, чего не было в тебе. Я говорила тебе.

Он улыбнулся в ответ. Сильный, уверенный, могущественный и… счастливый. Так непривычно для себя – счастливый.

«Нет, ну знаешь, достаточно странно поверить в то, что ты в принципе способен любить», – призналась его нежная.

Он промолчал. Для него вопрос о его способности любить был закрыт еще пять лет назад, а вот в то, что он счастлив, не верилось до сих пор. Он ощущал, но не верил. Сложно поверить в счастье, если изначально с самого рождения, окружен лишь ненавистью.

– Я расскажу тебе сказку, мама, – он откинулся на спинку кресла, позволив себе ощутить тяжесть этого дня, – она не относится к тем историям, что несут в себе мораль или призваны развлекать детей, она о монстре, который был зачат в ненависти, которого убивали едва он появился на свет, который выжил вопреки всему.

Араэден улыбнулся. Сейчас, с высоты прожитых лет, с высоты скалистых гор его опыта, все прежние испытания казались… мелочью. Незначительной, несущественной мелочью. Все что терзало долгие годы – отступало, все кто терзал… уже не дышали. Почти все.

– Мы, элары, столь ничтожное значение придаем любви, – продолжил, отстраненно вспоминая события прошлого, – столь малое. Договорные браки, в которых главным фактором выступает выгода. Гаремы с наложницами, которых используем, едва ли относясь к ним как к равным. Холодность, сдержанность, отстраненность в общении с теми, кто входит в круг доверенных лиц, ведь с раннего детства нам преподносят как единственно верное уверенность в том, что ни в ком нельзя быть уверенным. Но даже в пресветлом Эрадарасе, что возносил в абсолют ложь, лицемерие, притворство и жестокость – я был изгоем. Чудовищем. Монстром. Злом. Я.

Он усмехнулся, с горечью, которую не видел смысла скрывать при матери, и вернулся к рассказу:

– Меня убивали трое суток. Тот кто был врагом, тот кто был мне братом, и та единственная, кого полюбил.

Элисситорес не сдержала тихого вскрика.

– Нет, мама, это не конец, – улыбнулся Араэден, – это начало. И все что я сейчас испытываю к этим троим – благодарность. Впрочем, едва ли они узнают об этом.

Улыбка. Убийственная улыбка, после которой летели головы, ведь благодарность едва ли отменяла даже не месть – кару.

– Когда им удалось вышвырнуть меня из Нижнего мира, это было… жестоко. Даже по меркам нашего жестокого мира. Но в мире, где правят люди, которых мы считаем ничтожной недостойной нам расой, спасшая меня ведьма, ставшая мне второй матерью, после нескольких лет бесплодных попыток вернуться, сделала предсказание: «Когда в сердце твоем воцарится нежная страсть, отдавшей жизнь за любовь позволь дышать».

– Ооо…– только и выдохнула Элиситорес.

Араэден едва ли позволил улыбке тронуть его губы, и продолжил:

– Предсказание, которое я, фактически уничтоженный из-за любви, счел издевательством, нелепым набором слов, несусветной глупостью, недостойной внимания фразой… Но время шло. Минуты, часы, сутки, годы, десятилетия, сотни лет… Я сумел найти способ вернуть получить магию, не свою, ту, что приносила мучительную боль при использовании, но найти путь в Эрадарас я не смог. Для того, чтобы осознать, что Дарика была права, мне потребовалось чуть больше сотни лет. К этому моменту я уже смирился с потерей тебя, моих союзников и даже уничтожением Эрадараса. Я знал, что без меня светлые падут под натиском Тэнетра. Я прекрасно это знал… Когда миновал первый год в Рассветном мире, надежды на спасение моей империи не осталось. Когда прошло пять лет – я практически утратил веру в то, что мне доведется увидеть тебя хотя бы еще раз. Когда миновало пятьдесят лет – мне пришлось смириться с мыслью, что спасать более некого, все что осталось – месть. Но время продолжало неумолимый бег…