Текст книги "Свет Черной Звезды (СИ)"
Автор книги: Елена Звездная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
И задал лишь один вопрос:
– Ты простишь ему все?
– Все мы далеки от идеала настолько, что об этом порой лучше не думать, – устало ответила я.
И вновь посмотрела туда, где Динар вбивал местного вождя и мага в плодоносный слой почвы. У него неплохо это получалось – вбивать врага в землю в буквальном смысле слова. У него в принципе все и всегда неплохо получалось.
– Что тебя настолько ранило? – внезапно спросил кесарь.
Вздрогнув, я так отчетливо ощутила мокрую ткань платья, холод, давно сковавший меня, и дрожь, то ли от холода, то ли от чего-то еще. Холод и… чувство вины. И бесполезности. И эта горечь поражения, разливающаяся темной кляксой пролитых в воду чернил.
Теплый черный плед, по оттенку так напоминающий Мрак, мягко лег на мои плечи, и я тут же закуталась, сгорбившись, и только после…
– В попытке отравить меня, Аджана, сестра лорда Альриса и ваша бывшая… наложница, – я бросила осуждающий взгляд на кесаря и добавила, – убила собственного племянника. Ребенка. Проверила действие яда на… нем.
Араэден встретил мой взгляд совершенно спокойно, разве что в его глазах лед стал на тон темнее, но не более. И где-то там, далеко, Динар продолжал вбивать в землю местного вождя, и я не осуждала его за это, в данный конкретный момент я осуждала себя и… кесаря.
И ненавидела я сейчас тоже себя и… кесаря. Себя больше.
– Почему? – поинтересовался мой супруг, материализуя бутылку с вином в этом мире и собственной руке.
Опустив глаза, я уставилась невидящим взглядом куда-то в пространство перед собой, вспоминая тот момент, когда впервые увидела Аджану, когда решила помочь такой безумно, безукоризненно красивой девушке… а расплатился за мою ошибку ребенок. У меня такое чувство, что бы я не делала, кто-нибудь обязательно погибнет. Причем по моей вине. Исключительно по моей вине…
– Нежная моя, – император произнес это с той нежностью, которую более, после событий в башне уже не скрывал, – всего одна смерть настолько потрясла тебя?
– Не одна, – ответила, все так же глядя куда-то перед собой, – сначала был Адрас, мучительно погибший по моей вине и из-за моего незнания. А теперь из-за моей ошибки погиб ребенок. И виновна в его смерти я. Именно я.
– Нежная моя, – кесарь судя по звуку, отхлебнул вина, – начнем с того, что большая часть вины на мне, все же в отличие от тебя я знал, кого ты отпускаешь на свободу, закончим тем, что, не появись ты на Свободных островах мальчика принесли бы в жертву Речному богу.
Повернувшись, с недоумением посмотрела на Араэдена. Супруг, отсалютовав мне бутылкой, сделал еще глоток вина и пояснил:
– Человеческие наложницы, нежная моя, основной бич всех пресветлых леди. Выращенные в условиях убийственной конкуренции, существующие примерно в тех же условиях, и видящие единственную цель своего существования в постели лорда, они подвергаются искажению психики настолько, что иные жизни, кроме собственной, теряют значение. Остается желание победить любой ценой. И пока террариум достаточно закрыт, это не является проблемой, но… человеческие женщины, в отличие от эллариек, существенно коварнее и беспощаднее. Рано или поздно, одна особь завоевывает более-менее шаткое, но положение возле своего господина и повелителя. И вот тогда его супруга «случайно», но обязательно гибнет. Яды – наименее часто используемое средство, гораздо чаще – используется ментальное внушение, а процент человеческих магов в Эрадарасе, по факту, превалирует именно среди наложниц, конкуренция тому способствует, плюс нередко наследственность – как ты понимаешь, на ложе женщинам свойственно беременеть, так что среди наложниц много полукровок.
В моем взгляде сомнение отражалось все сильнее. Я понимала, что кесарь сейчас на что-то недвусмысленно намекает, но никак не могла понять на что. И супруг любезно пояснил:
– Моя матушка, в своей искренней заботе о тебе, собрала гарем, самой безобидной особью в котором, была Аджана. Самой безобидной и совершенно не наделенной магией. Остальные ею владели.
Я вспомнила строй неодетых девушек, их покорно склоненные головы, и Элиситорес, которая вела себя крайне несвойственно и несдержанно для пресветлой леди…
– Они же не собирались меня убить? – прямо спросила у мужа.
Кесарь вновь отсалютовав мне, сделал еще глоток вина, пристально взирая на свою беглую императрицу.
– Это немыслимо! – возмущенно воскликнула я.
– Это реалии Эрадараса, Кари, – мягко произнес Араэден, – вспомни пример с яблоком, который тебе столь наглядно продемонстрировал Адрас. Ты каждую ночь ночевала в моей постели, они сделали выводы.
Сидя с широко распахнутыми глазами, я потрясенно смотрела на него, и не могла, просто не могла поверить.
– Ты убил их, чтобы они не навредили мне? – спросила, чувствуя, как обрывается звук собственного голоса.
– Я удалил тех, кто собирался… навредить, а вот смертной казни подверглись те, кто посмел оказать влияние на мою лишившуюся магии мать, и планировал убить тебя. Или ты искренне полагаешь, что женам лордов свойственно в принципе появляться в подобных местах?
Закрыв лицо ладонями, я некоторое время сидела, просто не желая ни о чем думать.
– У Илери это хорошо получалось – не думать. Каким-то образом он узнал у орков о моих способностях к чтению мыслей, – внезапно произнес кесарь, – как итог – я чуть не потерял тебя в Рассветном мире. Это стало для меня хорошим уроком. Хорошим, но недостаточным – я позволил тебе отпустить Аджану, менее всего ожидая, что ты освоишь навык Илери и, обманув внезапным приливом чувственности, сбежишь на Свободные острова.
– Ты не оставил мне выбора, – глухо ответила, все так же закрывая лицо ладонями.
И мысленно добавила, вспомнив о руне забвения:
«Ты не оставил мне меня».
– Я поступил так, как поступают мужья в моем мире, вводя супругу в свой дом, – спокойно уведомил кесарь.
Раздвинув пальцы, скептически посмотрела на него. Спокойным Араэден не был, он был в бешенстве и уже почти допил все вино из бутылки. Но, если честно, я не видела причин для принесения извинений.
– Неужели? – с убийственной ласковостью поинтересовался император.
Убрав ладони от лица, пожала плечами, и невозмутимо ответила:
– Ты поступил так, как поступают мужья в твоем мире, я так, как в моем мире поступают принцессы – сбежала с любимым. Моя мать, если ты помнишь, поступила точно так же, сбежав с моим отцом, так что я фактически соблюла традиции своей семьи и…
– И если бы не я, нежная моя, тебя бы традиционно убили еще в утробе матери, как собственно и поступают с бастардами принцесс в Рассветном мире. И да, один маленький нюанс – ты не принцесса. Ты императрица. И жена, поклявшаяся у алтаря выполнить свой долг.
Непримиримо сложив руки на груди, мрачно посмотрела на кесаря. Тот, допив вино, распылил на мириады сверкающих частиц пустую бутылку, материализовал в своей ладони следующую, уничтожил пробку, сделал глоток багряной жидкости и, глядя не на меня, а куда-то в направлении линии горизонта, сухо сообщил:
– По вашему следу идут Къяр и Араэн бывший принц Ночи.
То есть опять по моей вине кто-то умрет. И что-то мне подсказывает, что этим кем-то будет явно Динар.
Огляделась в поисках рыжего, и обнаружила, что тот решительно направляется к нам, стремительно восстанавливаясь, для чего с каждым шагом менял форму из элементаля в ракарда и обратно. В результате данных манипуляций к нам он подошел уже полностью восстановившимся, и глаз вернулся на место, и синяк исчез, и рваная рана на груди затянулась… пострадала только одежда, и рубашка теперь висела живописными лохмотьями, целыми в ней остались лишь манжеты на рукавах.
И внезапно поняла то, в чем не хотела признаваться даже себе – я боюсь за него. Боялась изначально, отчетливо понимая, что ныне оживший и полностью восстановивший силу кесарь, его убьет. Просто убьет.
Когда я это поняла?
В тот, момент, когда Динар рассказал о своем плане. Успешном, более чем успешном плане, который я разрушила. И кутаясь в теплый черный плед, я все пыталась понять, что это было – побег или попытка спасти того, кто, несомненно, теперь обречен. Кто был обречен с самого начала. Потому что о его плане читающий мысли кесарь просто не мог не ведать!
– Нежная моя, ты знала, что я найду тебя? – вдруг нежно, действительно нежно, а не убийственно ласково спросил император.
– Знала? – я подавила судорожный вздох. – Я не знала, Араэден, я была в этом абсолютно точно уверена. Не убивай его…
Последнее прозвучало тихой мольбой.
И я не смотрела на кесаря сейчас, я смотрела на Динара, который шел к нам, не сводя с меня взгляда.
И тут кесарь сказал:
– Существует лишь один яд, способный убить тебя. Этот яд был изобретен мной, нежная моя, но на Сатарэн его принес не я.
Вдруг осознала, что не хочу об этом знать… просто не хочу. Не надо…
И кесарь не стал говорить, что еще одним планом Динара Грахсовена было отравить меня, чтобы кесарь, спасая, отдал мне свою силу. Был ли поступок Динара высокоморальным? Нет. Эффективным? Да. И это еще один крайне весомый довод в пользу его смерти.
Смерти того, кто был ее достоин еще в тот момент, когда попытался силой взять меня на перевале у Готмира, и в то же время:
– Не убивай его, пожалуйста, – сглотнув ком в горле, попросила я.
Араэден медленно сделал еще глоток вина. Я не смотрела на него, но взгляд супруга на себе ощущала очень отчетливо.
– Я повторю вопрос, – произнес пресветлый. – Ты простишь ему все?
Устало посмотрев на мужа, спросила в свою очередь:
– А за что я должна его прощать, Араэден? За то, что он такой же результат твоего воспитания, как и я?
– Ты другая, – возразил кесарь.
– Потому что в моей жизни был шенге! – воскликнула я.
Холодный взгляд ледяных глаз и сказанное крайне тихо, так, что я была вынуждена прислушаться, чтобы услышать:
– Нет, Кари, ты другая. Ты не ставишь жизни других людей выше собственных желаний. И никогда не ставила.
Изящная фраза, почти комплимент, кружево правды, приукрашенное восхищением, но… Но у всего сказанного была четкая суть, и в данный момент эта суть звучала приговором Динару. Потому что кесарь практически открыто сказал, что я исключительная, я другая, я достойная жизни… я, а не Динар.
– Ты действительно восхищаешь, нежная моя, – Араэден улыбнулся той улыбкой, которую, кажется, видела на его лице лишь я, – в какой момент ты поняла, что у него не будет шансов покинуть Сатарэн живым?
Прикрыв глаза, я судорожно попыталась найти слова, отстоять того, кто был мне дорог, как бы сильно нас не разделили время, условия жизни, и умение достигать желаемого…
– Так в какой момент? – все так же насмешливо-иронично поинтересовался император.
И я повторила слова Динара:
– «Мне следовало понять, еще тогда, когда я увидел, как ты светишься в охт лесных, мне следовало понять, что ты не оставишь умирать даже врага».
Повторив, я взглянула в глаза, вновь становящиеся ледяными, и задала вопрос, который просто не могла не задать:
– Ты тоже не знал?
Секундная заминка, взгляд полыхнувший болью, и хриплое:
– Что ты не оставишь умирать даже врага? Нет, нежная моя, я не знал. Видишь ли, я был так глуп, что в какой-то миг стал наивно полагать, что ты более не считаешь меня врагом.
Укор в его словах не ощутил бы лишь полный глупец, или тот, кто слишком умен. Примерно как я.
– Оставим наши отношения, в них и гоблин ногу сломит и перейдем к главному, – достаточно жестко сказала я, – ты проиграл Динару.
И кесарь отвел взгляд. Несколько долгих секунд он смотрел в сторону горизонта, попутно превратив путь вновь ставшего огненным элементаля в месиво, через которое Динар пытался прорваться со столь явным трудом, словно рвал паутину. Кесарь мог бы и не вмешиваться, в смысле мог бы не проявлять столь явно силу и очевидность своих возможностей, но Араэден тянул время, не позволяя Грахсовену подойти, потому что…
– Да, проиграл, – не глядя на меня, как-то безмерно устало произнес кесарь.
И странное дело, я знала об этом, но услышать все равно оказалось… страшно. Как-то очень странно, страшно и в целом неприятно было столкнуться с реальностью, в которой кесарь, мой кесарь, более не обладал статусом непобедимого. Это был первый шок, потрясший основы моего мироздания. Шок второй – кесарь признал свое поражение. Признал открыто, и услышать такое от того, кто никогда не проигрывал – тоже стало потрясением. Но вместе с тем, отшвыривая ненужные сейчас эмоции и мысли, я пыталась максимально минимизировать потери. Все что мне оставалось – это попытка минимизировать потери.
– Не убивай его, – уже не просьба, уже мольба.
Араэден резко повернув голову, посмотрел в мои глаза с тем холодом во взгляде, который был свойственен лишь ему. А я сидела, сжимая дрожащими пальцами края укутавшего меня покрывала, и не знала как его… остановить. И проблема была не в том, что я не могу уговорить кесаря не убивать Динара, проблема была совершенно в другом – Динар, и теперь я точно это знала, никогда, ни перед чем, и ни за что не остановится, в попытке вернуть меня.
Забавный факт – когда то принцы и короли сбегали прочь от ужаса, лишь узрев мой лик, а сейчас я отчетливо понимаю, что эти двое сильнейших мужчин будут бороться за меня до последнего. Кесарь, которому я уже фактически принадлежала, и Динар, который учился побеждать любой ценой гораздо быстрее, чем того хотелось бы пресветлому.
– То есть ты оправдываешь тот факт, что Динар использовал орков Лесного клана в своих интересах? – с каким-то даже едва заметно промелькнувшим любопытством поинтересовался кесарь.
– Оправдываю? Нет, – я отрицательно покачала головой, – но он лишь усвоил твой урок, Араэден, я ведь еще не забыла бабку рода Грахсовен лежащую в луже самовоспламеняющегося земляного масла.
На этот раз отводить собственный взгляд кесарь не стал – лишь смотрел на меня кристаллами, словно покрывающимися изморозью изнутри… несколько вымораживающе долгих секунд. Несколько бесконечно страшных секунд… Несколько ударов моего сжимающегося от боли сердца…
И кесарь судорожно вздохнул, едва осознал, что его молчание причиняет мне боль, и очень тихо произнес:
– Красное пламя не умеет останавливаться. Этот элементаль ставит цель – и достигает ее, не взирая на последствия. В свое время, его предок выжег целую область собственно Либерии. Да, нежная моя, до него там были леса, после – выжженная степь. Именно по этой причине кланы орков не стали вмешиваться в ту войну на уничтожение, что я начал. И из всех носителей огненной крови, единственным выжившим остался юный бастард Грахсовенов. Мейлина умоляла меня сохранить жизнь мальчику, к которому она привязалась – и я проявил жалость там, где не следовало. Знал, что совершаю глупость, но Мейлина – с момента гибели ее матери, она впервые вновь стала почти живой, она жила этим мальчиком. Для начала поддерживая его в столице Далларии, а после организовав целый остров развлечений исключительно для него – все что угодно, лишь бы ее мальчик был счастлив. Вообще все, лишь бы он никогда не испытал той боли, что заставила бы его тело принять облик ракарда… Но Готмир, полчища ядвитых муравьев и ад, через который не сумело бы пройти человеческое тело, но заставивший пробудиться оркскую сущность. Ты ведь уже понимаешь о чем я, не так ли?
Я понимала это еще до начала сего крайне неприглядного монолога. Я поняла это еще на Островах свободных людей. Я поняла это в тот миг, когда ты, мой кесарь, произнес «Да, проиграл». Я все понимаю, но я….
– Просто прошу, не убивай его, – очень тихо, попросила я.
– Просишь врага? – саркастично уточнил император.
Внезапно поняла, насколько ему больно, и насколько тяжело, но все же:
– Прошу тебя, – едва слышно выдохнула.
В ледяных кристаллах глаз кесаря промелькнуло столько боли, что я с трудом удержала порыв встать и подойти, знала что не стоит, Араэден не из тех, кто позволит себя жалеть, и в то же время, это был момент, в который мы оба понимали – останься Динар жив и пожалеть придется. Нам обоим.
– Нежная моя, ты же все понимаешь, – пристально глядя мне в глаза, напряженно произнес кесарь. – Год, два, три… десять, но он вернется. Вернется и сделает все, чтобы получить тебя, не взирая на жизни тех, кто встанет на его пути.
– Я… поговорю с ним, – жалкое оправдание.
– Он не услышит слова «Нет», – жестко подтвердил всю ничтожность моих потуг император.– Не пожелает и не услышит. И ты осознаешь это столь же ясно, как и я, не так ли?
Так…
Я опустила взгляд.
Я не знала, что делать.
Объективно, как политику, мне следовало бы принять решение об устранении Динара. Потому что опасен, потому что расчетливо и намеренно подверг опасности тех, кто давно стал мне семьей, потому что да – он никогда не слышал моего «Нет», ни в Готмире, ни в степи, когда насильно пытался сделать своей женой. И кесарь был прав – Динар не отступится никогда. За его плечами осталась жизнь, целая жизнь которую он прожил без меня, а потому терять ему нечего – он пойдет на все, чтобы воплотить мечту своей молодости, чтобы вновь назвать меня своей Шаниари… И кесарь повторно прав – отступать Динар не умеет, и не станет. Не сейчас так через год, два, три… десять, он вернется.
Но субъективно…
Субъективно, мне просто хотелось, чтобы Динар жил. Не мой, не со мной, не идеальный, и пусть остается той же жестокой, расчетливой и беспардонной сволочью, которой был всегда, но… живой.
– Знаешь, нежная моя, – вдруг тихо произнес кесарь, – впервые с того момента, как дар чтения мыслей проснулся во мне, я ему благодарен.
– Почему? – я все так же не поднимала, глаз, мучительно ища выход из создавшегося положения.
– Потому что в ином случае, Грахсовен был бы уже мертв.
Я вздрогнула, посмотрела на мужа и услышала иронично-саркастичное:
– У тебя не промелькнуло ни единой мысли о поцелуе. Ты обняла его как родного человека, но не как любовника. И твой порыв – это не бунт, любимая моя, это попытка спасти того, кто обречен, и ты предприняла ее мгновенно, как только поняла, что Грахсовен уже практически труп.
Я могла бы многое сказать по этому поводу, но суть заключалась в том, что каждое слово Араэдена было правдой, мы оба это знали. А Динар… все могло бы сложиться иначе, могло бы, я понимала это… как впрочем, и то, что едва ли он был бы мне верен, и в то же время, едва ли я могла бы быть счастливее с кем-то, чем с ним… наверное.
– Едва ли, – ледяным тоном произнес кесарь, – он не достоин целовать землю, по которой ты ходишь, мне жаль, что ты все никак не можешь этого понять.
Вскинув подбородок, жестко ответила:
– Мне не в чем его винить.
– Правда? – почти издевательский вопрос.
– Прекрати! – полупросьба-полуприказ.
Я встала, сбросив теплую шаль с плеч, встала, подставляя лицо ветру и вздрагивая от холода – платье все еще было мокрым, а мне все еще нужно было найти хоть что-то, хоть как-то, хоть что-нибудь, что позволило бы сохранить жизнь тому, кто да – был обречен. И, несмотря на все объективные обстоятельства, я отчетливо осознала – спасая кесаря, я подписала приговор Динару.
– Не жизнь, а сплошное гоблинское издевательство! – выдохнула в сердцах.
И посмотрела на Динара, который упорно рвал путы паутины реальности, созданной для него кесарем. Динар… несбыточная мечта, как первая любовь, в которой теплых воспоминаний пополам с болезненными, и в то же время… Я не знала, что мне делать, что сделать, для того чтобы сохранить жизнь тому, для кого приговор уже был подписан. И одна из подписей принадлежала ему самому.
И вот передо мной объективная реальность – Динара следует убить. Потому что он не остановится, не отступит, не прекратит и не станет жить той жизнью, в которой не будет меня. Просто не станет. Он прожил уже одну жизнь без меня, на вторую он не согласится даже под страхом смерти.
И… и я даже не знала, как выкрутиться из этой ситуации так, чтобы Динар остался жив, я…
Я вдруг вспомнила, что у меня есть муж.
Не в том плане, что я только что сбежала с первой любовью, а в том, что раз у меня есть муж, то собственно:
– Что будем делать? – нагло поинтересовалась у кесаря.
Пресветлый император как сидел, так собственно и остался сидеть – но степень потрясения была столь существенной, что вся изморозь из его глаз попросту исчезла.
– М-да уж, нежная моя, – явно приходя в состояние ярости, произнес кесарь.
Я понимала, причины его негодования, но – назвался груздем, не вопи, что ты подосиновик.
– Как мой муж ты обязан заботиться о моем душевном равновесии, мой кесарь. Вот и… заботься!
И с этими словами я с самым королевским достоинством вновь опустилась на камень как на трон. В конце концов – мужчина здесь кто? Правильно, не я, и Араэден это в полной мере доказал пару часов назад в физическом плане. Теперь пусть доказывает в моральном.
– Нежжжная моя, – прошипел император Эрадараса.
– Вот именно – у меня очень нежная душевная организация, и она не перенесет гибели Динара, несмотря на все объективные причины необходимости его устранения, – все так же нагло заявила я.
У меня был повод наглеть. У него – откровенно звереть от подобной наглости. Но… это Динар мог озвереть до состояния невменяемости, а кесарь это кесарь, как бы сильно он не был зол, он все равно держал все свои эмоции под контролем.
– И ты этим сейчас беззастенчиво пользуешься, нежная моя, – процедил в бешенстве император.
– Чем могу, тем и пользуюсь! – с вызовом заявила я.
Весь облик кесаря в этот момент казался сплошным выражением надвигающейся опасности, но… есть что-то потрясающе волшебное в том, что ты прекрасно знаешь – этот мужчина скорее убьет себя, чем нанесет вред тебе. Мне даже стало искренне жаль, что я не знала об этом столь важном нюансе в Рассветном мире – можно было бы начинать пользоваться уже там.
– Кари! – откровенно психанул, осознавший, что я все осознала собственно мой муж.
Воинственно сложив руки на груди, непримиримо посмотрела на супруга. Наглость – второе счастье. Иногда первое. А я вдруг отчетливо поняла, что мужчина, с такой нежностью целующий и с такой бережностью овладевший мной, никогда не причинит мне боль, даже моральную. И осознание этого воистину окрыляло меня, и бесконечно бесило кесаря, который, и он теперь это тоже понял – был в ловушке. Ловушке, имя которой – отношения с любимой женщиной.
– Нежжжжная моя, я тебя… – начал было кесарь.
– Нежно поцелуешь? – моя наглость зашкаливала, да, и мы оба знали об этом, как и о том, что он мне это позволит. И наглость, и возможность настоять на своем.
Как минимум, потому что счет, который я могла предъявить кесарю был в разы больше всего одного безапелляционно выдвинутого мной требования.
– Начнем с того, что требование не одно, – со вздохом, явно в попытке успокоиться, произнес кесарь, – когда мы вернемся, ты еще и освобождения рабов потребуешь в ультимативной форме.
– Не потребую, – совершенно честно ответила я, – шенге когда-то сказал великую мудрость «Полученное без труда – выброшенное». Так что этого требования не будет, но жизнь Динара это то, что я не готова обсуждать в контексте твоего отказа.
Мрачный, безумно мрачный взгляд и ледяное:
– Он останется вечной угрозой.
– Ты в принципе бессмертен, – парировала я.
– Он не остановится, – вновь кесарь.
– Дорогой, это последствия твоего великолепно преподанного урока – останавливаться мы не умеем, ни я, ни Динар, – я пожала плечами,– ты научил, тебе и пожинать плоды твоего обучения.
Взбешенный до такой степени, которую мне еще не приходилось наблюдать, кесарь откинулся на спинку кресла, извлек из вечности и небытия еще одну бутылку вина, открыл, сделал глоток, с яростью глядя на меня, а затем вдруг ядовито улыбнувшись, произнес:
– Нежная моя, начнем с того, что «плоды» своего «правления» пожинает в данный момент айсир Грахсовен. Ты бы присмотрелась к тем, кто напал на вас.
Я села ровнее, несколько напряженно посмотрела на супруга, после на Динара, который уже ничего не рвал, он стоял без движения, только горел весь, в прямом смысле, потом на войско, которое после поражения своего мага, теперь спешно перегруппировывалось, и – кажется, собиралось нападать.
И я как-то сразу к ним не приглядывалась, но сейчас, всматриваясь в эти могучие тела, в эти зауженные эволюционными процессами глаза, на их остатки некогда новеньких металлических охватывающих живот и поясницу пояса…
– Либерийцы! – выдохнула я, потрясенно осознавая, что весь этот разброд и шатание, это остатки некогда весьма весомой военной силы, с которыми мне приходилось весьма сложно, пока проблему собственно не решил Динар и…
И я вот сейчас не поняла, а что с ними такое?
– Грахсовен решил проблему, – издевательски-отстраненно пояснил кесарь. – Вверх посмотри.
Я запрокинула голову и с удивлением осознала – мы в Готмире! Мы сейчас находимся в Готмире! И если либерийцы здесь около полусотни лет, то деградация и так далеких от цивилизованности степняков вполне объяснима, но…
– Динар! – я возмущенно посмотрела на нынешнего императора Рассветного мира, фактически требуя объяснений.
Рыжий, бросив на кесаря откровенно полный ненависти взгляд, подошел, уже ничем не удерживаемый, и произнес:
– Кат, что конкретно тебя не устраивает?
– Да я даже не знаю, – честно не знала, – но либерицы в Готмире, Динар!
На миг смутившись, рыжий нехотя ответил:
– Сами виноваты.
– В чем? – вопросила я.
И тут Динар выдал совершенно потрясающую фразу:
– У меня было плохое настроение.
У меня медленно отвисла челюсть. Но я же принцесса, в смысле императрица, и мгновенно взяв себя в руки, я собственно сложив руки на груди, мрачно осведомилась:
– И кто еще пал жертвой твоего плохого настроения?
На лице ставшего уже ракардом, а не элементалем бывшего правителя Далларии одновременно отражалась и досада, и злость, и даже в некотором роде смущение. Но отвечать он все равно не торопился, и едва это стало ясно, кесарь издевательски уведомил меня:
– Готмир перенаселен.
– Динар! – у меня не было слов.
У Грасховена тоже, он бросил мрачный взгляд на Араэдена, и явно приготовился к последнему удару. Как оказалось – приготовился не зря.
– Лориана к слову так же находится здесь, – добил нас обоих кесарь.
– Динар!!! – я утратила дар речи.
– У меня… было очень плохое настроение, – повторил ранее сказанное рыжий.
– Потрясающе! – прошипела разъяренная я.– И где она?!
– В Хорнассе, – нехотя ответил император, собственно сославший свою императрицу.
А я… у меня не было слов!
Но магия имелась!
И я призвала ветер – он отозвался так, как отзывался в моем мире. Не сумев подавить улыбку, сложила ладони вместе, формируя кристалл, и раздвинув пространство уверенно шагнула к главному рудодобывающему городу Готмира.
Хорнасс встретил меня яркими огнями, тремя, вместо прежней одной, стенами ограждающими город, охраной, мгновенно вытянувшейся при нашем появлении, а Динар вошел за мной следом, и серыми гоблинами, которые с тряпками и щетками драили каменные стены, доводя их чуть ли не до блеска.
Серые гоблины работали!
Серые гоблины…
– Я так понимаю, у тебя очень долго было плохое настроение, – заметила, откровенно шокированная невиданным трудолюбием тех, кто ранее кинулся бы нас с удовольствием жрать, в прямом смысле.
– Лет так… пятьдесят, – уклончиво ответил Динар.
Звук его голоса не был громким, но от чего-то с гораздо большим усердием чем ранее серые гоблины принялись тереть камни, ворота уже открывались, почетный караул стоял возле подъемной решетки, с явным желанием ее открыть с одной стороны, и с таким же страхом совершить ошибку.
Сверкающий доспехами явственно какой-то генерал, не меньше, вышел вперед, все так же оставаясь под прикрытием решетки, и неожиданно дрогнувшим голосом вопросил:
– Пппппароль?!
– Сдохни! – мрачно вызверился Динар в ответ.
Судя по выражению лица генерала, он бы с удовольствием, но пароль явно был не тот. Динар и сам знал это, а потому издав тяжелый вздох, видимо в попытке успокоиться, произнес:
– Отдавшая жизнь.
Решетка отозвалась голубоватым сиянием, и поднялась отвесно вверх – стража построилась колонной, обозначая для нас путь. И почти все ощутимо… да дрожали они. От ужаса. Практически с трудом скрываемого.
– Знаешь, что-то мне подсказывает, что ты со своим плохим настроением, не далеко ушел от кесаря, в деле запугивания своего населения, – вступая на территорию города, отстраненно заметила я.
– Знаешь, Кат, а мне что-то подсказывает, что у меня был повод для паршивого настроения! – высказал Динар.
– Но это не повод срывать злость на ни в чем неповинных людях! – тоже высказалась я.
И рыжий остановился.
Так как я не останавливалась, то пройдя по инерции несколько шагов и осознав, что он не идет рядом, я развернулась и посмотрела на нового императора Рассветного мира. Динар же, молча указал на ближайшего к нему начавшего еще более заметно дрожать солдата и произнес:
– Воровство.
Молодой парнишка лет двадцати побледнел и кажется вовсе перестал дышать. Динар же указал на стоявшего следующим, и добавил:
– Изнасилование.
У следующего в вину вменялось:
– Дезертирство. Продолжать?
Наверное не стоило бы, но мне стало интересно, а потому указав на генерала, который, несмотря на полное отсутствие желания делать это, был вынужден следовать за нами, и поинтересовалась:
– А с ним что?
– Измена, – любезно уведомил Динар.
М-да.
И я уже хотела было задать следующий вопрос, как случилось – это!
Затрубили трубы, следом прогудели горны, кто-то ударил в главный монастырский колокол и остальные подхватили перезвон, а затем, из возвышающегося на самой вершине горы замка ранее наместника, выехала процессия. Возглавляла ее прекрасная всадница на белоснежном скакуне явственно либерийской породы.
И я узнала Лору даже издали…
Ее прекрасные золотые волосы сверкали в сиянии слегка искаженного пологом Готмира свете солнца, белоснежное платье с пурпурно-алым плащом, делало ее похожей на первые выскользнувшие из-под растаявшего снега цветы, зеленых глаз с такого расстояния не было видно, но изумруды сверкали столь ярко, что их зеленому сиянию не мешало и расстояние.
Но расстояние же и спасало…
Лориана Ароиль Астаримана Грахсовен приближалась все ближе и ближе, и я увидела то, чего, пожалуй не хотела бы видеть никогда – белоснежные пряди в ее золотых идеально уложенных волосах, лицо, на котором время оставило свой безжалостный отпечаток… Сколько ей сейчас? Семьдесят или чуть больше?..
– Сколько ей? – тихо спросила у Динара.
– За измену? Пожизненное, – зло ответил он.
Ну и собственно это было зря.
– Ты сослал ее в Готмир за измену? Надо же, какая неожиданность, а я думала дезертирство, или там изнасилование, – язвительность зашкаливала, да.
И Динар это естественно заметил.
– Язвительность едва ли уместна там, где речь идет о государственной измене, – мрачно ответил новый император Каридинара.
