Текст книги "Свет Черной Звезды (СИ)"

Автор книги: Елена Звездная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

И подойдя к стене в двух шагах от нее, вновь приложила кровоточащую ладонь…

«Для тех, кому я позволяю»…

Эта стена осыпалась золотыми искрами, и зарры пропустили меня, не причинив вреда.

Но это меня, а здесь, во втором круге ада, всех остальных они просто убили.

И их было так много, тех, кого смертоностной магии кесаря пришлось убивать. Много настолько, что у меня был бы шанс вновь испытать сомнительное удовольствие от буквального хождения по трупам, но те же зарры, слившись, образовали золотой сверкающий на солнце мост, позволяя мне пройти.

И я прошла. К третьей стене.

Открыла с содроганием, и едва та опала черным пеплом, поняла, что боялась зря – здесь трупов не было. Ни трупов, ни костей, ни останков.

Здесь не было ничего.

Выжженная, истрескавшаяся, покрытая пеплом земля.

Ступать на которую было страшно, но я все же сделала новый шаг. Потом еще один, и еще, и еще…

Здесь явно было что-то не так с пространством, изначально показалось, что до башни от третьей стены шагов десять, не больше, но я совершила все сто, прежде чем коснулась почерневшего от времени и пламени железного кольца, чтобы потянув его на себя, наконец, открыть дверь этой проклятой башни.

Открыть и замереть на пороге.

Потому что первое, что я увидела, была надпись: «Мир принадлежит мне!»

Надпись, нацарапанная прямо на почерневшем от пожара полу. Дерганная, выведенная явно едва способной двигаться рукой, с искажением допустимым для языка древних элларов. Но шаг вперед и более четкое: «Мир принадлежит мне!», и вот уже этот уверенный почерк был мне хорошо знаком.

Еще шаг, и я замечаю все ту же надпись на стенах. Сначала неровную, словно бы писал ребенок, но затем все более и более отчетливую, поднимающуюся выше и выше.

«Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!», «Мир принадлежит мне!»…

Я стояла в центре башни, потрясенно оглядываясь.

Мыслей было так много…

Во сколько он научился писать? Два-три годика? Я не знаю, как растут местные дети, но Адрасик был очень смышленый, смог бы он написать такое в годик? Судя по нижней надписи, кесарю едва ли было больше…

«Мир принадлежит мне!»…

Я пошатнулась, поняла, что с трудом стою, но все так же продолжала оглядывать пол, стены, потолок и надпись… одну и ту же надпись абсолютно везде.

«Мир принадлежит мне!»…

И вздрогнула всем телом, едва услышала насмешливое:

– Я бы поинтересовался тем, что ты здесь делаешь, но в данный момент мне крайне любопытно, чем тебя надпись не устраивает?

Резко повернувшись на звук голоса, я, наконец, увидела кесаря.

Он сидел на полу, привалившись спиной к одноместной застеленной полуистлевшим покрывалом кровати и единственным, что было отчетливо видно в полумраке, а кесарь занял наименее освещенную часть помещения, были его сверкающие ледяной насмешкой глаза.

– Да ничем, – решительно направившись к супругу, ответила я, – разве что одной маленькой неувязочкой.

– Какой же? – безразлично поинтересовался император Эрадараса, даже не делая попытки встать.

Подойдя, я для начала обошла его с обеих сторон, выискивая кинжал где-нибудь в спине.

– Нежная моя, ты слишком плохого мнения о моих способностях к выживанию, – проследив за моими поисками, сообщил Араэден.

– Да как сказать, опыт, знаете ли, – язвительно ответила я, и, обойдя кесаря так, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, присела на пол, вглядываясь в бледного, и судя по виду, явно переоценившего свои способности к выживанию императора.

– Ну я же выжил, – с едва тронувшей его губы улыбкой, произнес Араэден.

– Что-то мне подсказывает, что все те, кто возлежат между первой и третьей стенами, думали так же, – съязвила я.

И протянув ладонь, прикоснулась к его щеке – кесарь был ледяным на ощупь. Ледяным настолько, словно жизни в нем не осталось вовсе.

– Между первой и второй, – устало сказал император, и обессилено откинув голову назад, посмотрел на меня с едва читающейся насмешкой.

– И над чем потешаемся? – несколько враждебно поинтересовалась я.

– Ты очень плохая дочь, – обозначил свою абсолютную осведомленность кесарь. И добавил неожиданно жестко: – Зачем ты пришла, Кат?

Разведя руками, полувопросительно ответила:

– Потому что я очень плохая дочь?

Укоризненный взгляд и неожиданно откровенное:

– Я не уверен, что смогу покинуть эту башню, нежная моя.

И мое сердце сжалось так, что стало больно даже дышать. Вглядываясь в столь знакомые черты нечеловечески злого лица, я искала в себе силы сказать хоть что-то, и не находила ни сил, ни слов. Разве что вопросов было изрядно.

– Потому что ты вытащил меня? – спросила, срывающимся голосом.

Он не ответил, устало, так неизмеримо устало глядя на меня.

Со смертельной усталостью во взгляде.

– Нет, – прошептала, чувствуя, как с ресниц срываются слезы, –  пожалуйста, нет.

Кесарь приоткрыл губы, собираясь было что-то сказать, но промолчал. А я смотрела на него, чувствуя, как задыхаюсь от слез, но все что смогла сказать, было дурацкое:

– Ты же оставишь меня матерью одиночкой?

Он улыбнулся, и хрипло ответил:

– Ты будешь прекрасной мамой, нежная моя.

Я запрокинула голову, пытаясь удержать слезы, хоть как-то удержать слезы и не скатиться в банальную истерику, которая как ничто идеально соответствовала бы моменту.

А на потолке тоже была надпись: «Мир принадлежит мне!».

– Кстати, о неувязочке, – вытерев слезы, вспомнила я, – по факту этот мир так и не стал твоим, он принадлежит мне.

И я с вызовом посмотрела на супруга. Вызов, который кесарь не принял, он улыбнулся и тихо ответил:

– Я знал, что ты полюбишь его.

И оказался прав. Как всегда. Во всем. По любому поводу…

– Увы –  нет, – кесарь грустно улыбнулся мне, – я всегда проигрывал битвы за женщин. Что бы не предпринимал, как бы не старался… итог извечно оказывался печален.

Я молчала, пристально глядя на него, и искренне надеясь, что кесарь продолжит. Хотя бы говорить со мной. Но он замолчал, все с той же грустной полуулыбкой глядя на меня.

– Замечание про женщин, – я постаралась придать своему голосу больше язвительности, даже понимая, что император читает все мои мысли и уловку заметит, – насколько мне известно, их вниманием и стремлением быть с вами пользовались вы, мой кесарь.

Он усмехнулся, откинув голову, и тихо ответил:

– Нет, Кари, битву за каждую из значимых для меня женщин я проиграл. Сначала мать… Я бросил вызов тому, кто номинально считался моим отцом, когда мне было чуть больше восьми, и мне казалось – я победил. Убивая его и глядя как в его глазах гаснет искра жизни, я был уверен, что победил… Но император оказался коварнее, чем я когда-либо мог предположить, и когда я освободил мать, она была уже беременна. Ему оказалось до крайности легко манипулировать ею – он пообещал, что если она понесет, он позволит ей увидеть меня, ребенка, которого у нее отняли сразу после рождения.

В воздухе осталось недосказанным «отняли и заперли здесь, в башне».

– Это уже мелочи, – улыбнулся кесарь, – я выжил.

Хорошая формулировка… очень хорошая, только все равно больно так, что нет возможности сделать вдох.

– Затем Элиэ, – улыбка Араэдена приобрела слегка мечтательный оттенок. – Забавно, – продолжил он, – я полюбил в ней то, что осознал не сразу. Она была живой. Она любила жизнь. Она готова была сражаться за себя, свою семью, своего возлюбленного – мне оставалось лишь восхищаться.

– Восхищаться до такой степени, что вы позволили ей убить себя? – возмущенно спросила я.

Он тихо усмехнулся, посмотрел на меня, и произнес:

– Нежная моя, оглянись. Здесь я рос. Здесь меня убивали много, много, неизмеримо много раз. Делай выводы.

Я оглянулась.

Поняла.

Посмотрела на кесаря и тихо спросила:

– Вы знали, что они не смогут вас убить?

Он улыбнулся. Загадочно-уверенная улыбка на бледных губах и безумная тоска во взгляде.

– Это не тоска, это усталость, – едва слышно ответил Араэден.

Вновь криво улыбнулся, и произнес:

– Уже в тот момент я был проклят чтением мыслей, нежная моя. А это проклятье. Страшное, жестокое, неизменное. Для нее моя смерть была символом того, что она получит право на жизнь, на любовь, на свободу. Она так верила… а мне хотелось верить, что до нее дойдет простая истина – нельзя обрести счастье убивая. Силу, империю, власть… но не счастье. Я был слишком молод, Кари, я считал, что Элиэ во многом похожа на мою мать, как минимум в вопросах благородства.

Сидя перед ним на коленях, я потрясенно переспросила:

– И вы трое суток «надеялись»?!

Кесарь опустил взгляд, усмехнулся и все так же тихо произнес:

– Даже когда умерла надежда, я не смог убить ее.

Я сидела оглушенная этим признанием, в полном потрясении взирая на кесаря. Я не могла этого понять, просто не могла. Его убивали трое суток, так мучительно и жестоко, как умеют только темные, но, несмотря на всю адскую боль и безумные пытки, он не сопротивлялся? Почему?!

Посмотрев мне в глаза, кесарь усмехнулся и пояснил:

– Потому что Араэн поставил ее удерживать контур. Малейшее мое применение силы – и она погибла бы.

Судорожно вздохнув, уточнила:

– Он знал?

– Он да, – подтвердил кесарь. Усмехнулся и добавил: – Она и Элионей нет.

И на меня обрушилось все понимание той дичайшей ситуации.

– Это так… по-темному, – прошептала я, вспомнив с каким спокойствием и даже улыбкой, Арахандар Властитель Ночи подвергал жуткой смерти своих сыновей.

Араэден лишь улыбнулся. Я же, придвинувшись ближе, на всякий случай исследовала руками его спину, а то мало ли…

– Там нет никаких кинжалов, нежная моя, – прошипел кесарь.

– Да кто вас знает! – воскликнула я, отстранившись и снова сев перед ним, – с вашей то склонностью к мазохизму, я уже ни в чем не уверена.

Он улыбнулся. Самая теплая из всех улыбок императора, которую мне доводилось видеть.

– Что было дальше? – придвинувшись чуть ближе и взяв его за руку, практически шепотом спросила я.

Легкая усмешка, без тени веселья, и откровенно мрачное:

– Менее всего я ожидал, что им удастся вышвырнуть меня из этого мира. Ты поймешь, нежная моя, ты знаешь, что такое ответственность… Я нес ее за слишком многих. Я был единственным щитом между Тэнетром и Эрадарасом, я был единственным, что защищало малые народы, от поголовного истребления, я был единственной защитой для моей матери. Оказаться живым в Рассветном мире, осознавая, что их всех убьют… было тяжело.

– Вы не были живым, – вспомнила я, – вы были практически трупом.

– Без разницы, – ответил кесарь, – никакая физическая боль не могла затмить тревогу, пожиравшую меня сильнее с каждым днем. Я заигрался в любовь и благородство, я заигрался… а расплату понесли они.

Я лишь сидела, держа его ладонь, и понимая, насколько Араэден прав. Есть те, кто может позволить себе любить без оглядки, а есть те, на ком ответственность за многих, и у нас нет права на ошибку и чувства, потому что за наши чувства и ошибки кровью платят другие.

– Ты понимаешь, – улыбнулся император. – Ты всегда это понимала, нежная моя.

Я промолчала, с болью глядя на него, и спросила:

– А после вы потеряли Дарику?

Знала эту историю, практически полностью, и все же… хотела услышать от него.

Араэден посмотрел на меня и тихо ответил:

– Их обеих.

В моем взгляде отчетливо промелькнуло непонимание – Мейлина, насколько я помню, была вполне себе жива и здорова, даже в убийстве Динара радостно участвовала.

– Не особо радостно, – резонно возразил кесарь. Вздохнул, складывалось ощущение, что говорить ему все сложнее, и пояснил: – Я был слишком не осмотрителен. В поисках способа возвращения домой, я заходил все дальше и дальше, оставляя Дарику и ее дочь на все больший срок. Это было ошибкой. Мне следовало взять их с собой, пусть путешествие уже не было легким для Дарики, но следовало, я знал, что человеческая стая уже давно лишь стая – для активации агрессии им не хватало лишь искры… Я знал это, но я не думал, что ТаЭрхадан столь быстро захватит власть. Я просчитался. Моя вина.

Это были очень смутные времена, просчитаться было не сложно.

– Не сложно, – усмехнулся кесарь, – но я рос как представитель высшей расы, и считал себя гораздо дальновиднее людей… Моя ошибка.

Он вздохнул и продолжил:

– Дарику убили на глазах Мейлины. И эта та боль и потеря, которую не излечить никаким временем, но последовавшее за произошедшим насилие, оставило не меньший шрам в ее душе. Когда я сумел добраться до Мейлины, от улыбчивой смешной девочки не осталось ничего… Я потерял их обеих, нежная моя, окончательно и безвозвратно.

Долгая пауза и кесарь добавил:

– Мейлина не хотела жить. Я пытался, объяснял, доказывал – она не хотела жить, а я не мог винить ее за это, вина была исключительно на мне. И тогда я дал обещание, что если она будет жить, в Рассветном мире больше не будет войн. Войн и сильных магов, способных поднять народ на восстание.

Я смотрела на кесаря, с диким пониманием случившегося, стремительно переворачивающим все мое представление об истории, о ситуации с подвластными королевствами. И от этого понимания ни на миг не становилось легче… только больней. Араэден отчетливо видел это, но все равно продолжил:

– Я захватил и объединил человеческие королевства, заключил мир с теми из орков, кто ограничивался определенными территориями – Степные, во главе которых тогда еще стоял не ТаШерр, Горные – живущие на севере и Лесные, твой шенге тогда был лишь младшим вождем. Алое пламя и его потомки выступили против. У них не было территорий, сильное племя алчущее земель, женщин и власти. Собственно ТаЭрхадан принадлежал к этой власти силы. Я никогда не жалел, что уничтожил их.

Мой взгляд кесарь встретил, не опустив собственного, он действительно никогда не жалел.

– Мейлина осталась на освобожденной территории, – произнес Араэден. – Она хотела лично проследить, чтобы те, кто убил ее мать, больше никогда не рождались. Следила… но каким-то образом пропустила момент рождения и перерождения Динара Грахсовена. Сначала пропустила, а после умоляла меня не трогать того, кто стал ей как сын. Это была та причина, по которой Динар остался жив после возвращения из Готмира.

Невольно вздрогнув, выпустила его руку, собственные руки сложила на груди, и достаточно враждебно спросила:

– А я?

Кесарь протянул ладонь, прикоснулся к моему колену, обтянутому мокрой тканью, и устало ответил:

– А ты родилась благодаря мне, нежная моя. Благодаря моему вмешательству и тому, что я настоял на свадьбе Ароиля и Ринавиэль, этот брак был слишком не выгоден обеим династиям. И ко всему прочему от твоего отца была беременна так же старшая сестра твоей матери.

Я как сидела…

– Прости, – грустно улыбнулся кесарь.

– За что? – я невесело усмехнулась.– За правду о моем отце? Мне было известно, что он никогда не страдал верностью моей матери, при всей любви, которую скорее демонстрировал, чем не скрывал.

– Он все же любил, – счел нужным сказать кесарь.

Я лишь пожала плечами. Любовь – это то удовольствие, которое люди моего положения никогда не могли особо себе позволить, слишком велика ответственность за всех тех, кто от тебя зависит, так что для чувств… едва ли остается место.

– Интересно, – я посмотрела на супруга, – а что, если бы я родилась мальчиком?

Кесарь улыбнулся. Несколько долгих секунд смотрел на меня, а затем тихо произнес:

– Кари, прошло почти триста лет, ты полагаешь, я мог надеяться на то, что мои близкие все еще живы?

Я промолчала.

Араэден усмехнулся и пояснил:

– Я растил тебя как политика. Лучшего из всех в Рассветном мире. Слишком отчетливым было понимание, что вернувшись в Эрадарас я застигну лишь руины былого величия, но я принес мир в твой мир, я надеялся, что ты сможешь сделать то же и для моего.

Усмешка превратилась в грустную улыбку и кесарь добавил:

– Родись ты мальчиком – это разом решило бы множество проблем. Но этого не случилось. В чем-то жаль, в чем-то нет. Да, будь ты мужчиной, все было бы проще, но мне кажется лишь женщина может нести в себе столько жизни, столько жизненной силы, и быть достаточно гибкой, для того чтобы не ломаться и оставаться сильной несмотря на все обстоятельства. И в тебе столько жизни, нежная моя, столько упрямства и упорства, столько огня…

Его ладонь бессильно соскользнула с моей ноги и осталась на полу, я сдержала порыв прикоснуться к ней, пытаясь хотя бы согреть. С одной стороны мне было так тяжело от всего услышанного, а с другой – все обретало кристальную ясность. Правда легче от этого не становилось тоже. Понятнее, но не легче.

– «Слишком отчетливым было понимание, что вернувшись в Эрадарас я застигну лишь руины былого величия, но я принес мир в твой мир, я надеялся, что ты сможешь сделать то же и для моего», – повторила я сказанные им слова и вопросительно посмотрела на кесаря. – Не совсем поняла, – призналась супругу.

С усмешкой глядя на меня, он объяснил:

– Я бы не смог. Вернись я сюда спустя триста местных лет, я бы не смог… Но и бросить мир, поделившийся силой со мной и поддерживающий жизнь во мне едва я покинул утробу матери, не мог так же. До той встречи в твои пятнадцати лет, я собирался перенести тебя в Эрадарас и передать управление в твои руки. Я знал, что ты справишься. Я знал, что ты сможешь сделать для Нижнего мира гораздо больше чем я.

И учитывая, что он подарил моему миру собственно более чем трехсотлетний мир, по справедливости мне полагалось сделать не меньшее. Да, тяжелый миг осознания долга перед тем, кого я всегда считала злом.

– Я им всегда и был, – усмехнулся Араэден.

– Я тоже никогда излишней добротой не отличалась, – ответила рассеянно.

А потом с морозным ознобом, вызвавшим ощущение затаившегося в груди ледяного ужаса, я повторила про себя: «Но и бросить мир, поделившийся силой со мной и поддерживающий жизнь во мне едва я покинул утробу матери, не мог так же». Медленно подняла взгляд и посмотрела в ледяные практически погасшие глаза кесаря, боясь, в то же время понимая, что не могу не спросить.

– Что вы сделали? – голос сорвался на последнем слоге. Я судорожно сглотнула, и спросила уже громче и отчетливее: – Мой кесарь, что вы сделали?

Араэден не ответил, лишь по губам скользнула странная улыбка.

«Бросить мир, поделившийся силой со мной и поддерживающий жизнь во мне», – повторила про себя, пристально глядя на супруга.

– Так вот по какой причине вы были бессмертны! – догадалась я.

– Ты всегда была умной девочкой, нежная моя, – усмехнулся кесарь. А затем уже совершенно серьезно произнес: – Отныне бессмертием обладаешь ты. Не уверен, что сделал тебе достойный подарок, видит Свет, слишком часто я желал бы умереть, но не обладал подобной возможностью.

Сидя перед ним я молча смотрела на Араэдена, но гнев поднимался волной.

– Я не просила о бессмертии! – слова сорвались практически с шипением.

– Я знаю, – кесарь смотрел на меня вновь с улыбкой, – ты просила лишь дважды, один раз, чтобы я не трогал шенге, и второй раз, чтобы не убивал Динара. Я выполнил обе просьбы, нежная моя.

– Еще я просила о разводе, – горло сжало спазмом.

– Мы поступим лучше, я сделаю тебя вдовой, – усмехнулся кесарь.

Я не видела повода для улыбок, ни единого повода.

– Не хочу быть бессмертной, – прошептала я.

– Прости, нежная моя, я пытался этого избежать, – и он действительно просил прощения.

Судорожно вздохнув, еще тише добавила, напряженно глядя на него:

– Не хочу быть вдовой.

Во взгляде Араэдена тенью промелькнула боль, но лишь тенью.

– У всего есть цена, нежная моя, – очень холодно произнес он. – Я оставил тебе Динара, шенге и мою империю. Я сделал что мог. И я прекрасно понимаю, что ты не хочешь быть вдовой, но, увы, у тебя есть лишь один шанс избавиться от меня – моя смерть. Развод, не то, на что я согласился бы когда-либо в принципе. Поверь, мне проще умереть, чем отпустить тебя. Уходи.

Я не пошевелилась.

Сидя перед кесарем, я обхватила мокрые плечи ледяными уже руками и с горечью подумала, что, кажется, смерть от воспаления легких теперь мне не грозит… Вспомнился диалог в Прайде, когда кесарь сидел на холодных ступенях, а я беспокоилась о его здоровье, как же глупо я выглядела тогда в его глазах.

– Ты никогда не выглядела глупо, нежная моя.

– Даже в нашу брачную ночь? – спросила, чувствуя, как глаза жгут слезы.

Кесарь грустно улыбнулся, а затем тихо произнес:

– Твои мысли в момент нашего бракосочетания, твоя молчаливая просьба к отцу, которую он не пожелал ни понять, ни услышать… Ты никогда не выглядела глупо, нежная моя, ты с достоинством принимала даже самые страшные удары судьбы. Мне очень жаль, что одним из этих ударов стал я. Уходи.

Противоречия всегда были моей второй натурой, потянувшись, я обняла Араэдена, прижалась к нему и не стала никуда уходить.

– Если бы я не знал тебя так хорошо, мог бы подумать, что ты решила не оставлять меня, пока абсолютно точно не удостоверишься в моей смерти, – тоже обняв, выдохнул он в мои волосы.

– Примерно так, мой кесарь, – прижалась крепче к нему и из вредности добавила: – Ничего, мы вас потом пышно захороним и я еще станцую на вашей могиле.

– Голой? – неожиданно заинтересовался император.

– И не надейтесь!– ответила я.

Глупо, конечно, говорить подобное тому, кому больше надеяться не на что.

– Зачем? – прошептала, уткнувшись в его шею.

Он погладил по спине, не обращая внимания на то, что ткань моего платья была мокрой насквозь, и ответил:

– У всего есть цена, Кари, особенно у магии. Ты всегда игнорировала ее, как впрочем, и чувства.

– Да потому что в этой вашей магии гоблин ногу сломит! – высказалась я. – Как и в чувствах. Я не понимаю, неужели не было иных вариантов?

– Нет, нежная моя, других не было. В ином случае я бы не оставил тебя никогда, и ты знаешь об этом.

Знаю. Но, то что раньше казалось поводом для бесконечной борьбы до победы, причем я была абсолютно уверена, что моей… теперь обрело горький привкус поражения. Кесарь был злом, да, но злом привычным, известным и понятным уже практически… когда не выкидывал что-то вроде сражения с высшими с отравленным кинжалом в своем теле, или отдавания мне своего бессмертия!

– Не хочу, – прошептала, чувствуя, как по щекам текут слезы.

– Чего ты не хочешь, нежная моя? – устало спросил мой супруг, все так же обнимая.

– Не хочу, чтобы ты умирал, – совершенно искренне сказала я.

Тихий вздох и насмешливое:

– Хорошо, представь себе ты и я в нашей постели…

Представила. Судорожно вздохнула и решила:

– Я потерплю.

Он рассмеялся и сказал:

– Знаешь, нежная моя, а ты умеешь заставить мужчину искренне пожелать самому себе сдохнуть.

– У меня опыт, – прижалась к нему сильнее, – я лет с пятнадцати потенциальных женихов разгоняла, так что… опыт да.

Усмешка и усталое:

– Тебе придется рожать мне детей.

– Учитывая, что это мой долг, я тоже потерплю, – ответила, решив, что лучше так, чем остаться вообще без Араэдена.

– Мое чувство самоуважения уничтожается в геометрической прогрессии, – усмехнулся кесарь.

Я вытерла слезы, отстранилась от него, взглянула в бледные теряющие жизнь казалось по капле глаза и отставив лирику, начала с главного:

– Акъяр не отступится и не остановится.

Араэден сжал губы.

– Ты знаешь об этом, я знаю об этом, – продолжила практически безжалостно. – Сейчас, когда я потребовала утвердить на престоле Тэнетра Адраса, к Къяру примкнет и Араэн принц Ночи. И не мне тебе рассказывать о том, на что способны темные в деле достижения целей, но историю с высшими знаем мы оба.

Кесарь молчал, пристально глядя на меня.

Я продолжила:

– Ты дал шенге знания об этом мире и его языке, но в битве коварства против силы мы оба поставим на коварство, потому что знаем ему цену. Итог? Бессмертие, это замечательный дар, мой кесарь, но едва ли оно принесет мне счастье, когда до меня доберется Акъяр.

Усмешка и ледяное:

– Ты не учитываешь присутствия на Сатарэне айсира Грахсовена, нежная моя.

Я отвела взгляд. О Динаре говорить было… больно.

– Не можешь простить ему брак с Лорианой? – с легкой насмешкой спросил Араэден.

Можно было бы не отвечать, но я все же ответила:

– Не могу простить того, что он дал обмануть себя сначала Лоре, а после Синему пламени.

Когда произносишь то, что гложет изнутри, кажется, что станет легче, но нет – только больнее. Хотя казалось, я сполна испытала, что такое боль, когда он на Свободных островах демонстративно уделял все внимание Аджане. Наверное, есть чувства, которые следует просто отпустить… я отпустила. Динара. Я отпускала его много раз, вероятно, настала пора отпустить в последний.

– Стоит ли?– с грустной усмешкой спросил кесарь. А затем добавил: – Кари, я мог бы сказать многое, но скажу лишь одно – на его поцелуи ты отвечала… Но на мои, как бы они не кружили тебе голову, никогда.

Это был какой-то параметр измерения чувств, о котором я не знала?! Посмотрев на Араэдена, резонно ответила:

– А еще я отвечала на поцелуи Аршхана, причем с явным энтузиазмом!

Кесарь промолчал, пристально глядя на меня.

Я же высказала то, о чем ему явно полагалось знать с самого начала:

– Я никогда не боялась Динара, он был для меня врагом, но равным мне врагом. А что касается тебя, мой супруг, ты всегда был злом, бессмертным, неоспоримым, опасным до такой степени, что я боялась даже не за себя – за свою страну. Отвечать на поцелуи в данной ситуации было бы несколько странно, ты не находишь?

Кесарь промолчал вновь.

Судорожно выдохнув, я заставила себя произнести и фактическое признание в собственном поражении:

– Я не смогу жить без тебя, и я не сумею выжить без тебя. Можно было бы сказать много слов, но в храме Матери Прародительницы ты осознанно произнес брачную клятву, я осознанно поклялась выполнить свой долг.

И я посмотрела на кесаря, едва ли испытывая жалость – мы оба слишком хорошо знали, что такое ответственность. Любые чувства меркнут в сравнении с ней, если твоей ответственностью являются жизни многих и многих. И чтобы ни чувствовали я, он, и те, к кому мы что-то испытываем, ответственность смывает все, до самого основания, оставляя вместо цветущих садов первой любви, голые скалы того гранита, что является смыслом жизни правителей.

Араэден усмехнулся, и произнес:

– Приятно видеть в тебе столь отчетливое осознание ответственности, нежная моя, приятно, но вовсе не радостно.

Помолчал, тяжело вздохнул, протянув руку, коснулся моей щеки, его пальцы скользнули вниз, рука бессильно упала и император тихо сказал:

– Слушай внимательно, нежная моя. Очень внимательно, и постарайся не только слушать, но и слышать. Ты всегда мечтала победить, превзойти своего врага и учителя, одержать окончательную победу. Я дал ее тебе. Я дал тебе все, что мог, и даже больше. Ты сильный правитель, ты невероятно сильная, исполненная жизни и света девушка, и твоя целеустремленность относится к ряду тех, что способны уничтожить не только вставших на твоем пути людей и нелюдей, но и горы, и даже моря. В тебе есть огромная сила, Кари. Сила, которая позволит тебе уничтожить и Араэна и Акъяра. Поверь, я знаю тебя, и знаю их – ты сильнее.

– Кесарь… – начала было я.

Но он посмотрел так, что я замолчала мгновенно, и добившись тишины, продолжил:

– Если ты сейчас встанешь и уйдешь – тебе будет больно. День, два, возможно несколько, но ты из тех кошек, что всегда падают на четыре лапы. Ты встанешь и пойдешь дальше. И рано или поздно, в твоей жизни появится мужчина, Динар или нет решать будешь ты, но мужчина появится, и его ты сможешь контролировать. И это будет достаточно счастливый брак, нежная моя. Брак, в котором у тебя не будет боли, горечи от чувства поражения, и ненависти к тому, кто побеждает всегда. Со мной такого не будет. Я слишком сильно люблю тебя, нежная моя, слишком неистово, слишком всепоглощающе, слишком… С тобой всегда все было «слишком», Кари. Поверь, гораздо гуманнее позволить мне сдохнуть сейчас, чем день за днем убивать равнодушием, «потерплю» и тоской по Динару. Уходи.

Я смотрела на кесаря, тяжело дыша, и чувствуя, как слезы вновь срываются с моих ресниц.

– Прости, – едва слышное, и боль в медленно гаснущих глазах, – я хотел избежать этого разговора, но ты, слишком упрямая… Уходи, моя Черная звезда, и продолжай сиять так, как умеешь только ты. Иди.

Я упрямо осталась на месте.

– Кари, – его голос стал едва слышен, взгляд практически потух, – уходи и не делай глупостей. Ты юная девушка, мир огромен, он у твоих ног и принадлежит тебе, ты забудешь обо мне очень скоро, поверь.

Секундное молчание, и я все же спросила:

– А если нет?

Лицо Араэдена ожесточилось, взгляд сверкнул в темноте, и император произнес привычным мне ледяным тоном:

– А если нет, нежная моя, то ты будешь принадлежать мне. Вся, без остатка. Все или ничего, Кат, я заберу все, учти это.

Я учла.

Учла и приняла к сведению.

А потому, когда поднявшись на коленях, я потянулась к его губам, это было осознанное решение. Осознанное, обоснованное, и полностью мое.

– Кари! – протест не был засчитан.

Я прикоснулась к прохладным губам супруга, обнимая кесаря и пытаясь согреть, согреться, забыться. Забыть о многом, об очень многом. О страхе, о ненависти, о желании победить и надписи «Мир принадлежит мне». Забыть обо всем этом, и заставить себя вспомнить о том поцелуе во дворце Праера, когда от первого прикосновения закружилась голова и мысли унеслись прочь, о чувстве защищенности и уверенности, когда точно знаешь, что Араэден всегда рядом. И если существует любовь, что рождается из страха и ненависти, то моя была именно такой – мрачной как гранитные горы Готмира, несокрушимой как скалы, что способны выдержать даже самую сильную из бурь, и неизменной как сама жизнь, что всегда нуждается в защите. Моей несокрушимой защитой всегда был кесарь. А я, похоже, всегда была его жизнью.

– Скорее надеждой, – кесарь обнял меня, заглянул в мои глаза и хрипло спросил: – «Любовь, что рождается из страха и ненависти»?

Судорожно вздохнув, встретила его взгляд и честно ответила:

– Страх остаться без тебя, ненависть к самой себе за эту слабость.

Он улыбнулся, с болью которую даже не стал скрывать, а я глядя в его ледяные глаза, призналась в том, в чем не хотелось признаваться даже самой себе:

– Я не знаю, как жить без тебя, – прошептала, с трудом сдерживая слезы. – Я, несомненно, справлюсь, со всеми и всем, я переживу даже Акъяра и его власть надо мной, кратковременную власть, тут ты прав, ведь я сильнее, и ты научил никогда не сдаваться, но, мой кесарь, проблема в том, что я не хочу жить без тебя. Не хочу. Не хочу просыпаться, и знать, что тебя нет… Не хочу смотреть в небо Сатарэна, и видеть, что даже в нем светят два светила, а я совершенно одна. Ты мне нужен… хотя бы для ненависти.