Текст книги "Свет Черной Звезды (СИ)"

Автор книги: Елена Звездная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Нет ничего невозможного.

И я развернулась к Араэдену, с вызовом глядя в его ледяные, всегда такие холодные глаза, за которыми, и кажется, знала об этом только я, плескалось неисчислимое количество нежности. Нежность читалась в его взгляде и сейчас, нежность и… напряженность стремительно производимых расчетов.

Просчитал, и я даже не берусь понимать что конкретно, потому как магия в целом была вне моего понимания, посмотрел на меня и уверенно сказал:

– Нет.

– И почему же? – все так же с вызовом, поинтересовалась я.

Ироничная усмешка скользнула по тонким губам и кесарь спокойно ответил:

– Потому что я не бог, Кари.

Я подняла руку, смахнула несуществующую пылинку с рубашки Араэдена, вновь посмотрела в его ледяные глаза и напомнила:

– Мой кесарь, нужно было думать об этом до того, как ты сделал меня практически богиней. И до того, как женился. И даже до того, как собрался героически умереть в своем логове. Знаешь, это как с орками – назвался груздем, не вопи что ты подберезовик.

– Я не вопил! – прошипел кесарь.

– Это уже детали, а основную мысль, я полагаю, ты уже понял. И да, вот это, – я обвела рукой кладбище, – меня не устраивает.

– Нежная моя, – пресветлый император заботливо поправил окутывающий мои плечи плед, – все началось с того, что тебя не устроила смерть айсира Грасховена.

Вот же дохлый гоблин.

– Он все еще живой, – язвительно напомнил мне супруг.

Устало покачав головой, тихо сказала:

– Араэден, я не для того сбегала с ним Сатарена, чтобы ты его сейчас убил.

Кесарь хотел было возразить, но он слишком давно считывал все мои мысли и чувства, считал и сейчас.

– Я не для того умирала, чтобы ты убивал его, – прошептала едва слышно.

– О да, ты нашла именно тот аргумент, который, несомненно, пробудит во мне милосердие, – съязвил император.

Подумала и капризно напомнила:

– Мне было больно.

И железная вдержка кесаря мгновенно дала сбой.

– Я знаю, Кари! – прорычал он, с трудом сдерживая гнев. – Поверь, именно я превосходно об этом знаю! Но мы сейчас не будем говорить о моих чувствах, нежная моя, потому что они едва ли тебя интересуют, не так ли?

Я подумала о том, что кладбище в принципе не лучшее место для разговоров о чувствах, если конечно это не чувство потери и сожалений об усопших.

Кесарь запрокинул голову, постоял, тяжело дыша и похоже пытаясь успокоиться, затем произнес:

– Монархическое развитие Оитлона на шаг опережало в развитии иные династии, еще на момент моего воцарения. Да, правитель Далларии в качестве мужа был не самым лучшим выбором для Лорианы, но отбрось эмоции, и скажи мне откровенно – а кто еще мог бы сдержать ее лишенные заботы о процветании империи порывы?

Что ж, это был хороший вопрос. Я мысленно прикинула возможных кандидатов на роль мужа Лоры и… ну и собственно да, особо подходящих кандидатур не вспомнила. Собственно Лориану с трудом контролировал даже отец, а уж когда она получила власть, то… Ослепительно сверкающий покрытый золотом дворец уже был доказательством крайне неосмотрительных решений моей сестры, так что…

– Ты, – тихо сказала я.

– Что «я»? – ледяным тоном уточнил Араэден.

– Ты единственный, кто мог бы ее не просто сдержать ее лишенные о процветании империи порывы, но и задушить их на корню.

Представила кесаря и Лору рядом – потрясающая, кстати, получилась бы пара, правда… правда боюсь, лично я опять бы страдала на тему «Лоре всегда достается все самое лучшее», и, на этот раз мои страдания были бы более чем оправданы.

– Мда… сочту комплиментом, – мрачно произнес император.

– Это правильное решение, – мгновенно оживилась я, и собственно с этого момента обрекла моих племянников на вымирание, напомнив: – Ты сказал, что мог бы вернуть меня в любой момент времени в Рассветном мире.

– Вернуться с тобой, – мягко, но непреклонно напомнил Араэден.

Мог бы и не напоминать.

– Мог бы, – с настолько ледяной учтивостью, что стало даже как-то не по себе, произнес кесарь.

«Не по себе» испарилось стоило лишь вспомнить исполнение супружеского долга в страшной башне с потрясающей росписью на стенах, и да – я вспомнила, что наглеть теперь можно.

– Нежная моя, я бы порекомендовал вспомнить о своей рассудительности, – прошипел Араэден.

Почему-то в этот момент я вспомнила о его поцелуях…

– Ты чудовище! – уже почти прорычал кесарь.

Но… мы оба прекрасно понимали, кто победил в этой битве. И я мило улыбнулась супругу. Разъяренный кесарь несколько секунд гневно смотрел в мои глаза, но осознав, что ни его гнев, ни ярость не возымели нужного эффекта, прошипел что-то неразборчивое, постоял, с ненавистью глядя на линию горизонта, и, наконец, окончательно признав свое поражение, произнес:

– Идеи? Предложения?

На все это я могла ответить лишь возмущенным:

– Мой кесарь, я вот сейчас не поняла, кто из нас муж и мужчина?

Да, я такая, наглеть так основательно.

– Я заметил!

Требовать, так по полной программе.

– Поверь, и это не осталось без моего внимания!

– А чему ты удивляешься? – вот это я проговорила уже вслух. – Дорогой, я продукт воспитания Астаримана, Лесных орков и твоего.

– Мне это понимать, как «Любимый, во мне в равных долях взращено коварство, доброта и непобедимость»?

Подумав, пожала плечами, и заметила:

– Я полагаю не совсем в равных долях, шенге все же сумел повлиять на меня куда больше, чем все думали.

– Это я уже тоже понял, – и кесарь необъяснимым образом вдруг успокоился.

И я откровенно не поняла, по какой причине на Араэдена снизошла какая-то удовлетворенно-счастливое спокойствие.

– Боюсь, ты не скоро это поймешь, нежная моя, впрочем, в этом вся ты.

Пресветлый император взял мою ладонь, осторожно сжал пальцы и закрыл глаза.

А затем вдруг произнес:

– Пообещай мне только одно, нежная моя.

– Никогда не предавать? – мгновенно уточнила я.

Кесарь открыл глаза и с какой-то затаенной насмешкой посмотрел свысока.

– Мм, не изменять? – сделала следующее вполне логичное предположение.

Ледяные глаза мгновенно сузились, потемнев, и меня уведомили:

– Поверь, у тебя не будет ни возможности, ни повода.

И он посмотрел на меня так, что… кажется, гарема у нас не будет.

– Даже не надейся, ты для меня единственная – была, есть и будешь. И да, тебе достался очень выносливый, пусть даже и не орк.

В этот момент я вдруг испытала крайне противоречивые чувства. С одной стороны про темперамент кесаря ходили такие слухи, что нести этот груз одной, мне представлялось едва ли возможным. С другой – триста лет с лишним, это все-таки возраст, так что, есть шанс, что и без гарема выживу. С третьей… необъяснимое чувство удовлетворения и очень робкого… счастья? Не знаю, почему. Измены – норма в жизни любых правителей. И я внезапно поняла, что единственный пример верности между супругами я видела в охт Лесного племени. Но если отпросить все чувства, то откровенно говоря, известная модель семейных взаимоотношений все-таки выглядела менее страшной, чем неизвестная. Неизвестность в принципе пугала.

– Может хотя бы один, совсем маленький, крохотный такой гарем? – нервно предложила я.

– Нет! – последовал уверенный и очень злой ответ.

И кесарь сейчас даже не улыбался.

Ладно, подумаю об этом завтра.

– Так что там у нас в условиях? – вопросила у супруга.

– Ты чудовище! – повторил разъяренный кесарь.

– Повторяешься, – съязвила я.

Он ответил ледяным взглядом, а затем вдруг лед в его глазах словно начало сносить талой водой, и глядя на меня с уже не скрываемой болью, Араэден тихо попросил:

– Пообещай мне, что каждую из неизменно последующих смертей, ты не будешь считать своей виной, нежная моя.

И улыбка на моих губах померкла.

Не то, чтобы она была явственной и победной и до этого, но теперь даже от намека не осталось ничего. Я резко развернулась, скрывая от супруга если не мысли, то хотя бы слезы, задрожавшие на ресницах.

«Каждую из неизменно последующих смертей…»

Смерти будут, я это понимала как политик. И когда-то я принимала как данность, что любое из моих решений неизменно влечет за собой чью-то гибель… Но с тех пор изменилось многое, слишком многое. Я размякла. То ли слишком привыкла к тому, что за моей спиной всегда стоит кесарь и любые жесткие решения принимает он, то ли… просто стала слабее. Еще бы понять с какого момента? Когда-то я спокойно сидела на допросах Мрано, вынеся ему приговор без жалости и сожалений, потому что на карту было поставлено благополучие моего государства, а значит сотни тысяч жизней тех, кто от меня зависел. Не так давно я вынесла приговор лорду Ларвейну, владетелю Лунного замка, и да – не испытывая никаких сожалений. Вообще никаких. Когда все изменилось?

– Иногда, нежная моя, ты совершенно не замечаешь очевидных вещей, – Араэден обнял. – Выносить приговоры осознанно – это одно, понимать, что из-за твоего необдуманного решения погиб сначала Адрас, а после на свободных островах сын лорда Альриса – совсем иное.

Я судорожно вздохнула, глядя на могилы вокруг меня, и чувствуя всем телом и всей душой тепло и поддержку кесаря. Надежность его рук. Незыблемость его силы. И четкое осознание – если оступлюсь, он поймает, если совершу ошибку – исправит, если мне будет тяжело – поможет. Что ж, если рассматривать ситуацию объективно, я находилась в весьма выгодном положении… наверное.

– Нежная моя, для вероятностей давно не осталось и повода, во мне ты можешь быть уверена так же, как в том, что сейчас сияет солнце.

– Ну, – я глянула на солнце этого мира, и поразилась тому, насколько же я успела привыкнуть к тому, что светил в небе обычно два, – знавала я один договор, в котором стороны установили, что будут хранить мир

э пока светит солнце…

– Ммм, дай угадаю – едва небо заволокло тучами, все соглашения были разорваны.

– Ага, – кивнула я.

И запрокинув голову, посмотрела на мужа и… ну будем откровенны – мировое Зло, Жуткий Страх этого мира, а впрочем и своего собственного, монстра, тирана, деспота, и… того, кто, кажется, целиком и полностью был моим. Моим личным Всемирным Злом. Ну и еще немного практически… богом.

– Практически?– иронично переспросил кесарь.

– Фактически, – окончательно определилась в терминологии я, и назвала точку отсчета: – Как можно раньше.

Кесарь посмотрел в мои глаза долгим, пристальным взглядом, затем медленно наклонился, мягко прикоснулся к губам и солнце Рассветного мира ослепило! Солнце сменялось солнцем, день ночью, звезды светлым синим небом, ветер бушевал вокруг, меняя окрестности, стирая могилу за могилой, уничтожая надгробие за надгробием, а после… В какой-то миг все практически исчезло. Все, кроме чувства абсолютной уверенности в кесаре и том, что он все сделает. И мы сможем исправить, если не все, то хотя бы часть произошедшего.

И удивительно, я готовилась к боли, но ее не было. Ни капли. Ни оттенка. Ни малейшего намека. Жар поцелуя Араэдена, тепло и сила его рук, и вихрем несущийся мир вокруг нас…

К моменту, как все закончилось, я оказалась не готова.

Впрочем едва ли, к подобному можно приготовиться

Вспышка…

Мой крик…

Яркая россыпь звезд на черном небосклоне…

Звезды… они были повсюду… Мерцающие, манящие, болью взрывающие мое сознание…

И вдруг меня затопило светом.

Нежным голубым светом летнего неба в Рассветном мире…

Я распахнула глаза и посмотрела на кесаря, все так же крепко, и в тоже время так нежно обнимавшего меня, и на миг вдруг показалось, что мы здесь одни… совсем одни.

Но почти сразу:

– Динар…

Голос Мейлины раздался совсем близко.

Я резко повернула голову и увидела…

Храм.

Храм, в котором нас всех практически принесли в жертву сегодня! Увидела отчетливо и ярко, отмечая каждую деталь и едва сдерживая крик ликования, потому что… потому что тут был шенге! И Рхарге! И ТаШерр!

– Динар, я прошу тебя, – вновь взмолилась Мейлина.

И я выразительно посмотрела на кесаря. Выразительно. Очень выразительно! Выразительнее некуда, потому как это был явно не тот момент времени, стоило бы возращаться, но… одними губами Араэден практически беззвучно ответил: «Максимально ранний».

То есть вернуться вот до всего этого было нельзя?

Император молча кивнул.

Ненавижу магию. Нет, вот действительно, если я что-то и ненавижу в этом мире сильнее, чем кесаря, то только гоблинскую магию!

А между тем на заднем фоне стремительно развивались уже виденные мною ранее события, и я вновь развернулась к происходящему, услышав шорох шагов…

Шорох шагов, как оказалось, Мейлины.

Она замерла в шаге от повелителя Далларии. А Динар… Динар стоял на коленях перед залитой кровью белоснежной шкурой, на которой совсем недавно сидела я. Рядом валялся окровавленный меч Мрано, который уже выполнил свое предназначение и теперь мог ржаветь с чистой совестью. Никому не нужные висели уже и бесполезные прикованные к столбам цепи, и да, они теперь точно могли ржаветь с чистой совестью.

– Сынок, – голос ведьмы Вишневого острова дрожал от несдерживаемых слез.

Рыжий, казалось, не слышал. Ничего не слышал. Он стоял все так же на коленях и смотрел туда, где совсем недавно была я… На его бесстрастном лице не читалось никаких эмоций. В его серых глазах плескался океан боли…

Мне было так больно за него. Больно даже в этот момент, когда я уже прекрасно знала, что и жертва моя была бессмысленна и напрасна, и поступок не слишком благоприятно повлиял на исход событий. Возможно, было бы гораздо лучше, если бы я не вмешалась в ритуал и не убила себя, возможно… В этом случае был бы убит, а затем оживлен Динар и ему не пришлось бы столько лет терзаться чувством вины и чувствовать себя существующим исключительно благодаря тому, что кто-то другой отдал жизнь за него. Но в то же время – едва ли я могла бы поступить иначе. Сильно сомневаюсь, что я смогла бы поступить иначе, даже зная все это. Потому что Динар был мне дорог. Несмотря ни на что, несмотря на многолетнюю вражду, нарушение обещаний, то как он поступил с орками… впрочем нет, это я едва ли готова была простить, как минимум один раз в морду Динар у меня получит… получил бы… О, Великий Белый Дух, спасибо что избавил меня от этого груза вины.

– Не за что, – у самого моего уха, прошептал кесарь

«Пора прекращать молиться Великому Белому Духу и переходить на Мать Прародительницу».

– О, это будет даже занятно, – все так же почти беззвучно прошептал Араэден, – непременно позови меня в тот эпический момент, когда начнешь совершать молебен самой себе же.

Вот ты… но ругаться в такой момент было бы не слишком разумно. Ничего, дома скандал устрою.

– Подготовить тарелки, или перейдем на фарфоровые сервизы?

Нет, к проклятым гоблинам, просто придушу!

– Идея несколько устарела, нежная моя, удушениями следовало заняться до того, как ты фактически вернула мне бессмертие, – язвительно напомнил император Эррадараса.

Не придумала ничего лучше, чем ядовито ответить: «Ничего, остается еще вариант с отрубанием головы! Между прочим я злопамятная. Конкретно – очень злопамятная. И имей советь, у меня трагичный момент здесь намечается».

И я была права, по поводу трагичного момента. Потому что впереди меня ждала трагедия. Моя личная трагедия…

Вспыхнул портал – из него вышли Джашг и Рхарге, следом один из лесных орков привел маму и отца. Лориана, уже пришедшая в себя, с радостным возгласом соскочила с алтаря и бросилась к отцу. Король Оитлона даже не увидел этого… Отец стоял и смотрел на пятно крови на белой расстеленной шкуре… Он все понял с первого взгляда. Он понял, а мама – нет.

– Лора, где Катриона? – дрожащим голосом спросила она, растерянно обнимая дочь, которая осознав что радостных объятий от отца не дождется, быстро перепорхнула к матери.

Лориана замерла, затем неловко отступила. А мама…

– Джашг, – обратилась она к шенге, – а Кат, она сейчас тоже из портала выйдет, да?

Ей не ответили. Никто не ответил. Мама переводила вопросительный взгляд с одного на другого… Все отводили глаза.

– Нет… – прошептала королева Оитлона. – Нет, пожалуйста… Нет!

Я знала, что будет дальше – мама заплачет, обессилено оседая на каменный пол, а отец не поддержит ее, фактически подтвердив сопричастность к моей гибели, ведь Лора молчать не станет и да, она расскажет маме правду. Она, моя младшая, лицемерная, тщеславная, но все-таки сестра, в критический момент отбросила все свои жизненные принципы и попыталась меня спасти. Попыталась, пойдя против отца и нарушая прямой приказ кесаря, и пусть ничего не вышло, но Лора хотя бы попыталась… а отец нет.

Я вдруг поняла, что не хочу, чтобы мама знала об этом. Чтобы хотя бы узнала когда-нибудь об этом, особенно в той трактовке, которую явно озвучит Лориана, потому что измены, о которых все-таки догадывалась, она еще могла просить отцу, а вот гибель своего ребенка – нет.

И я, на какой-то миг, оцепенев от ужаса, что не смогу произнести ни одного слова, едва слышно, но все же выговорила:

– Мама…

И все изменилось мгновенно.

Резко повернулась ко мне прекрасная Ринавиэль Уитримана королева Оитлона, в чьих глазах едва ли промелькнуло узнавание. Она узнала кесаря. Все узнали кесаря. Его в принципе сложно было не узнать, но меня… Я видела непонимание в глазах мамы, во взгляде казалось сломленного отца, меня не узнали Мейлина, Аршхан и даже Рхарге, но не Динар и папа. В огромных карих полных доброты глазах орка появились слезы, и он прорычал тихое:

– Утыррка.

И отпустив ладонь кесаря, я подбежала к папе и мгновенно была сжата в самых крепких, самых бережных, самых осторожных объятиях. И прижавшись лицом к такой знакомой шкуре, скорее на ощупь узнала безрукавку, которую вышила для папы, и запоздало поняла, что она сейчас вся будет мокрая от моих слез.

– Утыррка, – с нежностью и болью произнес папа, успокаивающе гладя огромной лапой по голове.

Я внезапно осознала, что чувствовал кесарь, когда обнял свою мать… Потому что это он прожил триста лет с пониманием что все кончено и осознанием, что больше никогда не увидит Элисситорес, а она этого не знала. Я вспомнила их встречу, и его сдержанность – сдержанность, имевшую целью сберечь ее чувства, не дать осознать, как тяжело пришлось ему, потому что… мы всегда бережем чувства тех, кто нам дорог, потому что их боль, давно стала нашей болью.

И потому я солгала с чистой совестью:

– Все хорошо, папа.

Я сказала это на оитлонском, запоздало осознав, и торопливо добавила на оркском: – Утыррка скучать. Утыррка не знать, что шенге узнать Утыррку.

– Разве можно не узнать Утыррку? – папа отстранил от себя, вытер мои непрекращающиеся слезы и произнес: – Душа Утыррки светится, всегда светится, как бы сильно не изменилось лицо.

Я невольно улыбнулась, но слезы… они словно жили своей отдельной жизнью и все текли и текли по моему лицу, а шенге… он всегда был самым умным папочкой на свете и он догадался почти сразу:

– Сколько лет Утыррки не было в Рассветном мире?

– Оу, – я призадумалась, начала считать и не слишком уверенно ответила, – чуть больше пятидесяти.

Шенге прищурил глаза и прорычал:

– Утыррка думает сердцем. Сердце не хочет боли тех, кто дорог. Утыррка вернулась в момент своей смерти.

И почти сразу, шенге, перевел взгляд на кесаря, и произнес:

– Ледяной Свет дал слово. Связывая свою жизнь с дочерью Лесного племени, ты дал слово! Мне!

И указав на кровавое пятно, практически прорычал:

– Это твое слово, Ледяной Свет?!

В ответ на вопрос, кесарь молча сложил руки на груди и посмотрел на меня.

– А вот это уже подло, – не выдержала я.

– Мне озвучить мою версию событий? – саркастично поинтересовался кесарь.

О нет, в его версии все будет явно не столь приглядно, как может быть в моей и в общем:

– Это я порезалась, – нагло солгала папе. – Случайно.

Шенге неодобрительно покачал головой, и выдал очередную оркскую истину:

– Путь лжи широк и удобен, но ведет к пропасти. Путь правды тернист и суров, но ведет к вершине горы. Какой путь выберет Утыррка?!

Дохлый гоблин, стоило только вернуться домой, как получите и распишитесь – вот вам порция очередных нотаций. Но правду сказать пришлось:

– Шенге, этот, – я указала на мужа, – коварно промолчал, не сообщив, что потом оживит Динара. А этот, – я указала уже на Динара, – коварно почти сдох. В общем, это все они виноваты. Правда. Утыррка вообще вела себя очень хорошо и даже дошла до того, чтобы слушать свое сердце.

На это кесарь произнес на элларийском:

– Интересный способ прослушивания своего сердца.

– Сказал любитель таскать ржавые кинжалы в спине, – не осталась в долгу я.

И посмотрела на папу. Большими честными глазами.

Шенге мой взгляд не обманул ни на миг, и он спросил прямо:

– Утыррка убивать себя?!

Так, что-то мне уже не очень хочется оставаться в этом мире, и вообще там на Сатарэне еще дел полно, и…

– Немножко да, – тяжело вздохнув, сообщила я.

– Немножко?! – прорычал шенге.

И вот я не поняла, с каких пор самоубийство это вообще что-то осуждаемое у орков? Нет, ну я понимаю там девичья честь и все такое, связанное с тем, что если назвался груздем, не вопи, что ты подберезовик, но это про честь, об убийствах меня любимой речи вообще не шло.

– Утыррка спасать Динара, – сдалась я.

И тут Мейлина не выдержав, закричала:

– Динару не грозила смерть!

И тут уже я не выдержала, и рявкнула ведьме Вишневого острова:

– Надо было как-то раньше об этом сказать, вы не находите?!

Мейлина вытерла уже злые слезы, и прошипела:

– О чем с тобой вообще можно разговаривать, если единственная мысль, которую ты вынесла из нашего последнего разговора, была – «кесарю следует отрубить голову, потому что с отрубленной головой еще никто не выжил»?!

Невозмутимо пожала плечами – все таки здравая, между прочим мысль была, но… едва ли я теперь хоть кому-то позволю ее привести в исполнение.

– Могла бы хотя бы Динару сказать, – вполне резонно заметила я.

– Я НЕ МОГЛА! – Мейлина пошатнулась, отошла к алтарю и оперлась о него. – Араэдену требовалось сильное, безумно сильное желание жить, для того, чтобы открыть портал. Я не могла сказать. Все что мне осталось – объяснить Динару случившееся после того, как вы покинете этот мир. А ты, – ведьма стремительно возвращала себе молодость и черный цвет волос, – ты взяла, и вогнала в себя эту ржавую железяку!

– А вот давайте без оскорблений реликвий рода Мрано! – возмутилась я.

И поняла, что не могу смотреть на папу. Не могу. Просто вот не могу. Не могу и не буду. Не…

– У Утыррки не было выбора, – наконец выговорила я, ощущая на себе злой папин взгляд. Подумала и добавила: – Утыррка больше так не будет. Честно. Наверное…

«Мне конец», – промелькнула отчетливая мысль.

Но… как оказалось иметь мужа, это так же здорово, как и настоящего папу – кесарь подошел, взял меня за руку, привлек к себе, и произнес на оркском, глядя на шенге:

– Утыррка иметь большое сердце. Я недооценил ее силу и отвагу. Моя вина.

И тут шенге прорычал:

– Ледяной Свет давать клятву. Обещать ценить жизнь Утыррки больше собственной!

– Я сдержал клятву, Великий Джашг. Моя Черная Звезда жива, и живет. Но у Кари большое сердце, и она рискнет своей жизнью снова… ради вас. Не допустите этого.

При этих словах, я даже как-то напряглась. Запрокинув голову, посмотрела на кесаря и сообщила:

– Не поняла.

Кесарь улыбнулся мне, очень нежно, с легким оттенком снисходительности, но так, как улыбаются, глядя только на очень любимого… ребенка, и пояснил:

– Мы вернулись в прошлое, нежная моя.

– В смысле в прошлое Рассветного мира? – не поняла я.

– В прошлое, – многозначительно произнес Араэден.

Нервно сглотнув, прошептала:

– Я вот сейчас не поняла, у нас что, на Сатарэне все осталось по-прежнему? То есть как до моего появления?

Император Эррадараса величественно кивнул.

– Ты издеваешься?! – не сдержалась я.

Судя по взгляду Араэдена – он не издевался. Он поставил меня перед фактом.

– Тысяча дохлых гоблинов! – выругалась я.

– Катриона, что ты себе позволяешь?! – возмутилась мама.– Где твое воспитание?

Не знаю где сейчас мое воспитание, но с удовольствием бы узнала где заныкалось душевное равновесие.

– Это мне что, всех оживлять по новой? – я возмущенно смотрела на кесаря. – А Адрасик? Ты обещал сделать меня матерью! Где мое непорочное зачатие? Где мой ребенок? Где?!.. Это в смысле мы сейчас вернемся и начнем все заново?!

У меня слов не было.

Но кесарь, улыбнулся, с легкой укоризной глянув на меня за то, что все вышеуказанное я произнесла на оитлонском, и уверенно произнес:

– Мы справимся.

Затем оглядел присутствующих и добавил:

– И здесь, и там.

Да я знаю, что справимся, но чтоб тебя гоблины пож… а впрочем, так, я не поняла:

– И здесь и там? – переспросила у мужа.

Кесарь величественно кивнул в ответ. Но так как я продолжала взирать на него с непонимающим негодованием, пояснил на языке пресветлых:

– Готмир, Кари. Путь открыл Динар. Открыл бы… Но теперь я маг Земли, я знаю путь, и я усвоил уроки прошлого. Готмир станет вратами, ты сможешь перемещаться между мирами с легкостью и синхронизацией временного потока, нежная моя.

Я поняла не сразу, но затем широкий горизонт бескрайних возможностей начал медленно открываться моему воображению. Посмотрела на мужа и прямо спросила:

– И когда мы вернемся на Сатарен?

– В лучшем случае в момент моей смерти, в худшем – в момент нашего прошлого появления.

Постояв, я оценила масштаб. Вернуться на Сатарен в момент смерти кесаря? О да, это было бы более чем здорово, столько напрасных смертей удалось бы избежать, и стольких ошибок… И если я действительно хочу избежать их, то пришло время действовать.

– Динар, – мне пришлось сделать шаг в сторону, чтобы увидеть его, уже стоявшего на ногах, а не на коленях перед окровавленной белой шкурой, а просто стоявшего, – ради меня, убей Синее пламя. Желательно сейчас, пока этот маниакально желающий отмщения, еще не начал свой кровавый путь.

Это был шаг номер один.

Шаг номер два:

– Мама, – я посмотрела на прекрасную королеву Оитлона, – отец не идеальный муж, но без тебя он умрет и очень быстро.

В огромных черных глазах прекрасной Ринавиэль Уитримана заблестели слезы непонимания и горя. Как-то одновременно. И что я?.. Я точно могла сказать, что если мама уйдет к Лесным оркам, она будет по-своему счастлива, потому что… у дедушки в доме, была примерно та же атмосфера добра, тепла и поддержки, что существовала у племени Лесных, и в то же время – она королева. У королевы есть желания, и есть долг. Выйдя замуж – мама выбрала долг. А если уж назвался груздем… впрочем, не имеет смысла говорить об этом.

– Отец, – я взглянула на короля Оитлона, прекрасного даже в этом возрасте Ароиля Астаримана, человека который был мне отцом, но… не папой. Человека, который предавал меня бесчисленное количество раз, но того, кто оставался королем! – Весь совет министров ввести в курс положения дел в Альянсе Прайды. И займись воспитанием Лоры – императрица из нее вышла аховая, в том смысле, что только стонать от отчаяния и остается. Так же верни Свейтиса и Райхо, абсолютную монархию придется конституционно ограничить и… я проконтролирую.

Араэден погладил большим пальцем мою ладонь, подтверждая, что таки да – проконтролировать я смогу.

И тут Динар произнес:

– Кат, это все, что ты хочешь мне сказать? – в его голосе отчетливо ощущался гнев.

Я развернулась к правителю Далларии и тихо ответила:

– Да, Динар. Пока все. Но после того, как ты принесешь мне голову Синего пламени, я расскажу тебе о том, что следует сделать, чтобы не хоронить собственных детей. И поверь, это будет долгий, очень долгий разговор.

Он не верил. В синих глазах правителя Далларии все так же разгорелось пламя ярости, и собственно взгляд метался от меня, до моей руки, которую уверенно держал кесарь, а я… ни капли этому не возражала. И Динар понял все. Абсолютно все. Ярость, гнев, непримиримость и сжатые настолько, что побелели губы. О, я знала это упрямое выражение его лица, я знала, что он будет сражаться за меня, будет сражаться несмотря ни на что, вопреки всему, будет, потому что Динар это Динар, он как и мы с кесарем никогда не сдаемся.

– Я люблю тебя, – вдруг сказала на Далларийском, так чтобы понял лишь он, – любила, люблю и часть моего сердца будет любить тебя всегда. Я умерла за тебя, Динар, и умру снова, если потребуется… никогда не забывай об этом.

Это было прямым текстом. А между строк: просьба, мольба, почти крик – не вынуждай меня умирать ради тебя снова.

И гнев в его синих глазах сменился болью.

А мне вспомнилась бескрайняя степь и его заклинание, его клятва, его истина: «Много веков я блуждал по дорогам степей и равнин, горы были мне пристанищем, ибо там царил ветер! Ветром, свободным, вольным и одиноким, был я… И забыл я заветы предков, забыл вольный дух Великой Сахи, забыл себя… Ты стала моим пробуждением, ты подарила надежду, с тобой обрел утраченное… Имя тебе Надежда, ибо подарила мне ее, имя тебе Истина, ибо с тобой обрел себя, имя тебе Любовь, ибо стала ее олицетворением, но я назову тебя Шаниари – женщина… моя женщина! Ибо в имени этом и Любовь, и Надежда, и Вера, и Нежность, и Святость, и Истина, и Желание»… И мечта. Сильно подозреваю, что несбыточная… и рука кесаря, сжимающая мою ладонь, прямое тому подтверждение.

А Динар… Динар действительно оказался копией моего отца, как я и думала находясь в Готмире. … Когда-то я слышала, что старшие дочери выбираю в мужья тех, кто походит на их отцов… Что ж, в этом плане Динар был бы моей идеальной парой, но… моим папой уже давно стал шенге, моим истинным папой, так что Араэдена я выбрала осознанно и сильно сомневаюсь, что когда-либо пожалею об этом.

Потому что я помнила и другие сказанные Динаром слова: «Ты стерва, Катриона! Ты жестокая и сильная тварь, которая пойдет по головам, если нужно, и сметет всё и всех на своем пути и… и это восхищает в тебе! Восхищает твоя стойкость, твоя сила, твое умение выжить в любых условиях. Ты даже в Готмире устроилась с комфортом! И именно эта внутренняя сила делает тебя невероятно привлекательной, Кат!»

Мне бы очень хотелось верить в то, что я стерва, Динар. В то, что я жестокая и сильная тварь, которая пойдет по головам, если нужно, и сметет всех на своем пути, но…

Это не так.

Я ранимая, добрая, искренняя и верная. Я не хочу идти по головам, не хочу сметать всех с пути, не хочу быть жестокой… И я не хочу причинять окружающим боль! Сделать их счастливыми, вести к процветанию оба мира, и Рассветный и тот, что стал тоже моим.

И я хочу, чтобы меня любили… просто так, за то, что я есть! Такую какая я есть. Без осуждения, с полным принятием моих решений и поступков, с пониманием и нежностью. Но из всех кого я знала, так сильно меня любили лишь двое – шенге и… кесарь.

– Удивительно, как же долго ты шла к пониманию этой истины, нежная моя, – с нескрываемой иронией на языке светлых, произнес кесарь.

Можно было бы конечно промолчать, но: