Текст книги "Шпионские игры (СИ)"
Автор книги: Елена Вихрева
Соавторы: Людмила Скрипник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)
Вихрева Елена, Скрипник Людмила
Шпионские игры
Анонс:
Дверь сработала сама. Или она предала меня в очередной раз, или среагировала на ладонь того, кто имеет доступ в мою квартиру.
– Крис?
Он по своему обыкновению затянут в черное, но сейчас это обычная одежда, он явно не летал, а просто гулял.
– Пустишь умереть? – его твердые губы кривит усмешка.
Черная куртка застегнута доверху, бледное лицо гладко выбрито. С чего бы ему сейчас умирать? На нем нет следов потасовки. И я бросаю с такой же легкой усмешкой:
– Ну помирай, раз уж пришел.
Едва эти слова сорвались у меня, как он оседает по двери, освобождая датчик. И панель схлопывается, оставляя его лежащим на белоснежном полу.
О чем я думала, переворачивая его тяжелое, литое тело, расстегивая куртку? Как ни странно, совсем не о том, что вечер безнадежно испорчен предстоящей возней с медленно умирающим от отравленного клинка Криспином Вайпером. И даже не о том, что это и правда смешно: эпоха ядов миновала на Земле много столетий назад. И эта странная идея всплыла тут, на краю вселенной, выкопанная из архивов истории вместе с отвратительным словом 'пират'.
Да, я успела за несколько месяцев возненавидеть историю… И полюбить Криспина.
Это закон подлости. Едва все улеглось, вошло в привычный ритм, и можно спокойно поспать – приснилось нечто неудобоваримое.
Заброшенная или притихшая деревня, серо – коричневые деревянные строения, крытые корой, утопают в высокой зелени. И все предзнания, обычные для сна, подсказывают мне. Что это и есть то место, куда мы все так долго стремились. Но лишь за тем, чтобы забрать отсюда красавицу – невесту нашего командира или предводителя. И сколько лет мы скитались по свету и сталкивались с опасностями и несуразностями – я тоже знаю во сне, и наяву знаю, что это мне тоже снилось, но растаяло. А вот финал сна в памяти задержался.
Мы почему‑то с ним вдвоем здесь. Тепло, запах зелени. И мертвая тишина. И я с замиранием сердца вхожу, оттянув тяжелую, заедающую дверь. Крошечная избушка. Может, какая караульная будка? Или место, куда сажали тех, с кем не хотели общаться. Темное, холодное помещение поделено надвое. Дальнюю половину занимает лавка или деревянный топчан. И такое же по ширине свободное пространство. Слева от меня узкое, прорубленное в толстых бревнах окошко. Даже голова не пролезет. И сквозь него пробивается свет. Яркий. Чистый. И падает на ближнюю к окну часть лавки. Укрытая до самых плеч, так, что видно только светлое нарядное оплечье княжеского платья, лежит она. И я точно знаю, что именно она. Ее искал тот, которого я вижу идущим к следующему, дальнему строению.
Во сне мысль работает быстрее. Я разом вижу его, крепкого, с обтянутой чистой белой рубахой мускулистой, играющей под полотном спиной. Талия не мальчишки, а закаленного в боях и годах воина. До мельчайших подробностей виден кожаный потертый пояс, простой и надежный нож в истертых коричневых кожаных ножнах с длинными петлями. Окликнуть? Ему же надо сюда, а не тратить время на заброшенные сараи. Здесь же нет опасности, я это чувствую в своем сне.
И тут же взгляд на нее, на княжну. Как же она красива! И сразу мысль: прошло же лет двадцать… или два? Или два месяца, но таких страшных, что и на двадцать лет хватит воспоминаний? Но она не постарела. А он… Он выглядит старше, чем в ускользнувшем отменяя начале сна. И я тоже не юна. И стою, любуясь с облегчением на ее яркие, прорисованные черты лица, нежный румянец, слегка влажные розовые приоткрывающиеся губы. Ловлю ее сонный и любопытный взгляд. В котором нет страха и боли. Может, она меня и должна была узнать. И облегчение затапливает меня: она жива, и она такая чистая и красивая, что не стыдно и показать тому, кто ее искал. Надо только ее предупредить. Или ему в окно крикнуть, пока не отошел далеко.
А напротив меня, поперек шкур и шуб, наваленных вместо одеял, скорчилась небольшая фигурка ее прислужницы. Девка – чернавка или пытается защитить свою госпожу, или согреть. И в темноте избушки мне не видно до конца ее лица – старая она или молодая? И почему не реагирует? Может, она мертвая? Тут такой холод, что и замерзнуть могла. А княжна улыбается мне безмятежно из‑под целого водопада выскользнувших с замысловатого головного убора волос. Они золотистые, светлые, играют в лучах солнца, занавешивая ее лицо, и я ловлю с трудом его выражение. Волосы такие чистые, легкие, каждый волосок виден отдельно.
И я замираю, не зная, что делать.
Просыпаюсь резко. И думаю, снова проваливаясь в ту реальность.
Эти черты лица я же хорошо знаю. И жива ли была княжна к нашему приходу? Может это и помешало сразу радостно закричать, позвать его, окликнуть и растормошить ее? Славяне хоронили своих мертвых в таких тесных избушках – домовинах. И с чего бы там такой ледяной холод ярким летним днем? Вот он, ее витязь в одной рубашке идет, а она лежит под десятком укрывашек.
Или я не окликнула, потому что не хотела делиться находкой? Может, и правда, поиски затянулись? И ищет он уже по инерции, верный своему слову? А влюбленность‑то давно прошла. Да и женщин красивому и удачливому воину в своею постель найти всегда легко. Но и я ему не нужна… Была б нужна, я просто придушила бы эту красавицу, от которой и толку никакого. Или нет? Или мне дороже их счастье, чем призрак своего?
Вроде ж и смотрит, наблюдает за мной из темноты та девка – чернавка? Или это просто отблеск света на драгоценной пуговицы брошенной в кучу шубы?
Вот только с чего бы мне такие сны?
Когда‑то я неплохо знала древнюю историю. И мечты о далеком прошлом помогали выжить в ледяном и враждебном настоящем. Безобидный способ улизнуть из этого мира ненадолго. Навсегда – у меня почему‑то не хватило решимости даже на попытку. Раз уж я родилась на свет, значит, надо жить. Вот только кому надо, чтоб так страдать?
Пусть и подсказывал здравый ум: там, в древности, тоже страдали. Ну и пусть. Зато уже отстрадали. И хочется верить, что не зря, раз наш земной герб гордыми зубцами встречает всех, прибывающих в этот космопорт. Впрочем, как и в большинстве других в освоенных человечеством уголков Галактики.
Сон начал сниться, едва я закрыла глаза. Яркие картинки, звуки, запахи – если бы не столь разительный контраст с белыми коридорами орбитального города, то можно было бы перепутать с реальностью. Но такую реальность я видела очень – очень давно, когда заканчивала лицей на Земле. Но и там мне портила все впечатления от цветущих акаций эта противная Кира со своими шумными играми и нелепыми инициативами. Учиться медицине я еще была готова. Но бегать с бластером?! Для этого есть парни. Как и для того, чтобы ковыряться в двигателе звездолета. На фоне Киры, которая ухитрялась встрять в учебные группы, состоявшие только из ребят, я выглядела нелепой и капризной дурочкой. Она могла лазить где попало, нимало не заботясь о внешности и о том, что прическа у воспитанной девушки должна оставаться аккуратной. И хохотала наравне с мальчишками, для которых я не существовала. Хотя и вела себя так, как это полагалось всегда в моей любимой древней истории. Которую, кстати, у меня отняли, заставив в выпускном классе сосредоточиться только на медицинской специализации. Так решил проклятый компьютер.
Кире удалось обмануть проклятую железяку, и ее единственную из девочек по результатам тестов отправили учиться на капитана звездолета. Причем не транспортного, а боевого. Вместе с ее приятелем и заводилой Криспином. Весь лицей не понимал, почему у них так и не случился роман? Или они хорошо прятали свои отношения за видимостью дружбы? Наверное, в ней было слишком мало женственности: мешковатый свитер, наскоро собранный от тренировки к тренировке хвостик, никакой косметики, потому что все равно смоется от пота. Или двигалась так быстро, что он и не разглядел ее неброскую красоту. Я‑то ее видела – ну хотя бы в раздевалке и в душе. И втайне завидовала сильной точеной фигурке. Вот понимала ж сама – это результат неустанных тренировок. Но заставить себя влезть в скафандр и отстреливать из бластера муляжи космических чудовищ, кувыркаясь на воспроизведенном до мельчайших подробностей звездолете – полигоне, я не могла и не хотела. А Кира этим жила, и получила пропуск в свою мечту. С Криспином.
А я? А я улетела в другую академию. Где прилежно и безропотно училась лечить не только людей, но и все известные формы жизни. Ну или не лечить, а знать, от чего подохнут. Например, разумная плесень с Тау Кита, разумности в поступках которой так и не поняло не только человечество, но и все остальные, кроме самой этой фиолетовой массы с желтыми рожками.
Но вот лечить мне так и не довелось толком. Я и не рвалась. Сидеть на пересадочной станции и изображать сочувствие к 'голотуриям', страдающим после межгалактического скачка и перегрузок поносом, таким же розовым, как и они сами и все их комковато – слизистые выделения?!
А к боевым пилотам меня не пустили на распределении. Причем опять же из‑за Киры.
Мы столкнулись на стажировке перед выпуском из академий, находившихся на совершенно разных планетах. Когда я уже начала о ней забывать.
– Тревога! – завыли все датчики маленького резервного военного космопорта, на который и не садились годами корабли. Меня потому туда и послали на практику, что меньше шансов напакостить, перепутав чего.
Небольшой штурмовой корабль буквально плюхается на посадочную полосу и чудом не взрывается.
– Ого, – присвистнул на большом экране дежурный по космодрому. – С такими повреждениями посадить эту посудину может только опытный монстр. Модель же старая, их давно запретить хотят. Тут одно из строя выйдет, и все, только в ручном режиме, и если крепко повезет. Двигун чувствовать надо.
– Так там экипаж‑то годами слетанный, – бросил его комендант космодрома, переключая какие‑то кнопки на пульте.
Он назвал имена, но я их не расслышала, потому что на меня начал покрикивать здешний врач, у которого я и стажировалась, уже месяц добросовестно сверяя списки имущества никому не нужного медпункта. Только раз забежал тот самый дежурный за лекарством от головной боли, но и с ним я успела поссориться. Он спросил:
– Дай что‑нибудь от головы.
– Что б она у Вас исчезла? – на всякий случай уточнила я.
– Странные шутки, – поморщился он. – Ну, дай для головы.
– Чтобы выросла побольше?
Он хлопнул дверью так, что зазвенели флаконы в стеклянном шкафу с медикаментами. И ушел. А я всего лишь хотел, чтобы он заговорил со мной, почему это я уточняю такие очевидные вещи. И я бы блеснула бы своими знаниями внеземных форм жизни, умеющих управлять размерами своих частей тела.
– Рина! – голос врача звенел непривычными нотками, совсем не так. Как он предлагал мне перекусить по пять раз на дню от нечего делать. – Стол готовь. Два стола. Активизируй анализаторы. Оба.
С шуршанием опустились колпаки, побежала по прозрачным трубкам светлая жидкость, наполняя систему внешнего жизнеобеспечения.
Одно тело совершенно безжизненное, и, едва его манипуляторы переносят с каталки на стол, врач начинает колдовать, подсоединяя все имеющиеся в его распоряжении аппараты.
– Рина, – бросает он мне. – Второго самой тебе придется. Помощь с соседней станции я запросил. Но они прилетят только к завтрашнему вечеру. Так что спрашивай, не стесняйся. И не отвлекай.
– Этот парнишка посадил? – рядом оказывается дежурный, помогая мне расстегнуть опаленные остатки форменного комбинезона. – Больше ж некому. Два стажера и уцелели.
– Непонятно, кто из них перестрелял эту нечисть, – негромко переговаривается с ним комендант. – Судя по всему, экипаж погиб в первые же минуты нападения. И эти двое мальчишек и отбивались, и держали курс.
И тут рука парня, покрытая запекшейся кровью и копотью горелой изоляции, резко и жестко перехватывает руку дежурного, стаскивающего с него комбинезон:
– Нет. Я сама.
И этот голос я узнаю даже сейчас, когда он срывается в хрип от сдерживаемой боли. Когда только эта Кира успела так коротко остричься и перекрасить волосы синими перьями? Половина ее закопченного лица залита кровью, но она поднимает глаза, и я узнаю их окончательно:
– Допрыгалась? Еще не успела выпуститься, а уже изуродовали.
У меня все клокочет внутри от досады на нее. Я же знала, что Кира должна, миновав девчоночий возраст, превратиться в красивую девушку. Так оно и случилось, но она же все испортила! Пусть я и никогда не стану красавицей, раз не стала к двадцати двум, но зато я всегда опрятна и никуда не бегу.
– Это девушка?! Братцы, и правда, – снова присвистывает дежурный и торопливо уходит, бросив напоследок. – Держись, сестренка! Все будет хорошо! Раз первый бой выиграла, и дальше будешь побеждать.
Уходит и комендант, одарив меня презрительным взглядом:
– Молчала бы, когда сказать нечего.
С Кирой мы так и не поговорили. Я нехотя начала промывать ее раны, поглядывая на стол, на котором лежал ее напарник, тоже показавшийся мне знакомым.
– Это Криспин?
Она молча кивнула и перехватила со стола салфетку:
– Отойди, – ее бледные губы скривила усмешка. – Я все в состоянии сделать сама. Царапины поверхностные. Иди, помоги врачу с Крисом.
Что я с радостью и выполнила. А вскоре их забрал, не дожидаясь корабля с ближайшей станции, проходивший мимо большой крейсер. Они спустили челнок со своим медиком и увезли раненых. Больше я ни Киру, ни Криспина не видела. До недавнего времени.
…Распределили меня в итоге не лечить. Сложные дипломатические обороты, которыми украсили мою стажерскую характеристику и врач, и старшие офицеры того резервного космодрома, можно было бы кратко изложить так: аккуратная и знающая, но к живым существам допускать не стоит.
И вот уже семь лет я даю разрешение на перемещение самых разных грузов, проходящих через эту орбитальную станцию. Мне нравится. Отвечаю только за свои поступки. С годами приноровилась – иногда и груз досматривать не надо, когда одни и те же люди возят одни и те же плоды стелющейся лианы, похожие на гигантскую кукурузу и пахнущие персиками.
– Рина, мы же друзья, – небрежно бросает мне на стол распечатки с трехмерным изображениями своего груза немолодой, сам похожий на кукурузу капитан торгового корабля. – Подмахнешь?
– Таких друзей только за нос и в музей, – ворчу я не для солидности, а совершенно искренне.
Но ввожу код своей подписи. И не потому, что вся эта сцена повторяется в сто первый, наверное, раз. И не потому, что прекрасно знаю – на мой счет уже упала вполне разумная сумма. Хотя в моем понимании, это я и должна быть благодарна капитану Кукурузе за то, что не надо надевать ненавистную форму, волочить за собой портативный анализатор, брать пробы, как будто плоды этой лианы за прошедшие два месяца резко изменят состав или обретут разум. Для меня просто вся моя служба – досадная помеха возможности снова погрузиться в мечты и фантазии. В них я вижу себя совсем иной – более высокой, более статной и, конечно же, окруженной вниманием красивых мужчин. Но идут годы, и приходит понимание: а красивого и молодого лихого звездолетчика мне уже не дождаться. Потому что их‑то много, но они смотрят на тех, кто их моложе. А меня вот не тянет к таким, как Кукуруз. Дилемма… Наверняка Кира эта уже давно отхватила себе если не Вайпера, то такого же стройного и сильного красавчика с насмешливыми ореховыми глазами. И живет припеваючи, окруженная красивыми и ухоженными детьми. Как бы она меня не раздражала, но уж красоты у нее не отнять, это я сразу поняла еще тогда, встретив ее на стажировке.
– Скажите‑ка на милость, – начальник орбитальной станции откинулся в высоком черном кресле, сделанном в нарочито земном стиле, как и весь его кабинет. Наверное, так и выглядели лет сто тому назад кабинеты боссов, управлявших на Земле крупными автомобильными концернами. – И с каких пор Вы стали все путать и забывать?
Вжимаюсь в свое кресло, предназначенное для посетителей 'великого босса': 'Что он знает? Есть этот вопрос следствием моего недавнего разговора с одним из капитанов, тоже оформлявшем у меня свои грузы?'. Он был моложе многих, и уж в особенности моего старого приятеля Кукуруза. И он был красив. И он улыбался мне наглыми, яркими глазами:
– Ах, Рио – Рита… А, Вы же Рина? Рина – Катарина?
Слушая его болтовню, я дурела, и вводила свою визу не так, как Кукурузу, из лени и уверенности, а просто для того, чтобы и мне быть перед этим красавцем тоже в чем‑то небрежно – решительной.
– Благодарю, – подмигнул он мне, вставая с моего же стола, на который небрежно присел, пока я оформляла документы. – Хочется пригласить Вас куда‑нибудь. Но разве здесь можно нормально отдохнуть? В единственном баре, и то непонятно почему так гордо называющемся.
– Но… Мы могли бы… Я когда‑то умела печь булочки… Могла бы вспомнить, был бы стимул, – что же я такое несу, но время поджимает, капитан красив и молод, и он еще у меня в кабинете.
– Отличная идея! – он уже у дверей. – Тренируйтесь, прекрасная Рина! Прилечу опять на вашу свалку, проверю обязательно!
Торговые челноки, как правило, возвращаются через пару – тройку месяцев. У меня было время и вспомнить рецепт так опрометчиво обещанных булочек, и вырастить длинные ухоженные ногти. Я где‑то слышала, что алые овальные когтики своим видом приводят мужчину в беспамятство. И жду с замиранием сердца его в своем кабинете, распустив впервые лет за десять волосы по плечам.
– Рио – Рина, да ты не так проста, – он по привычке присаживается возле меня на стол.
И его бедро, обтянутое легким комбинезоном, у моей руки и при желании я могу положить на него даже голову. Вот интересно, оно твердое? Почему‑то перехватывает дыхание, замираю боясь сказать глупость или оговориться. Просто смотрю, наслаждаясь этим зрелищем полураспахнутого на сильной груди ворота, руки на столешнице прямо рядом с моей рукой.
– Давай, подписывай, – в его голосе жесткие и презрительные нотки.
– Но это же не совсем те флаконы, что обычно? – я хорошо помню внешний вид тех косметических препаратов, которые вырабатываются из местного сырья какой‑то небольшой планеты и оказались чудодейственны для человеческой расы. Более того, я знаю, что входящие в состав вещества там, у них, не имеют никакой ценности и никак не способны влиять на красоту местных обитателей, если их и вообще можно счесть красивыми. Это как если бы как необыкновенную драгоценность в фармакологии стали бы закупать песок и одуванчики.
– Какая тебе разница? Ты ж все равно ни одного не видела вблизи, – он перешел на 'ты' и меня это заставляет вздрогнуть. Он присаживается совсем близко ко мне, и дыхание на моей щеке. – Рина, да зачем такой красавице какие‑то флаконы?
Он разглаживает мои распущенные волосы, расправляя их по воротнику нарядной блузки:
– Кто‑то помнится, булочки обещал? И как? Пустые дамские обещания?
– Нет, что Вы… ты… Вы?
– Давай на ты, – улыбается он, раздевая меня глазами. – Так что там с булочками?
Не помню, как я ввела код… Лишь бы не разрушить призрачное свое счастье…
Босс пристально смотрит на меня так, что невольно провожу рукой по прическе – неужели она небезупречна?
– Вас решено направить в командировку. Тут Вы уже засиделись. Оттого и пошли такие недочеты в работе.
– Куда? И что мне там делать?
– А ничего. Как ничего толком полезного не делали здесь. Проверите, как работает Ваш коллега. Вернее, работал. Нелепый несчастный случай. Дела запутаны. И Вы сумеете разобраться одним взглядом. Заодно развлечетесь. Сколько себя помню, Вы здесь безвылазно. А отпуска?
– А куда? Да и вернуться к работе было бы еще мучительнее после перерыва. А так идет и идет. Встала, умылась…
– Погодите… То есть Вы и правда не покидали эту станцию семь лет?! Я, признаться, когда прилетел сюда четыре года назад, не поверил.
Пожимаю плечами, давая понять, что совершенно не хочу обсуждать этот вопрос. И хватаюсь за его предложение как за соломинку. Это возможность вырваться из той паутины, в которую я попала. А всего лишь хотелось нежности… Дура… Какая же я дура!
Он меня просто использовал. Но поняла я это далеко не сразу. Впервые в жизни влюбиться в двадцать семь – это и так несказанное счастье. Да еще взаимно. И в такого красавца. Два месяца между нашими встречами пролетали как один день. Он даже выходил на связь со мной тогда, когда это позволяла траектория его небольшого транспортника. Я знала с точностью до суток, когда он приземлится здесь. И трепетала так, как и должно было быть, по моим представлениям, почерпнутым по текстам старинных книг. И какие уж тут анализаторы и карантинные проверки. Ввести код – и тащить его к себе, кормить булочками. А перед этим побаловать доступным тут и нереальным в космическом перелете настоящим душем, еще и самой раздеть, прикасаясь к горячему мускулистому телу.
Но постепенно наши встречи стали все короче. Он как бы нехотя целовал и обнимал меня.
– Ты устал? Давай я уложу тебя, укрою и лягу рядом, чтобы согреть?
– Спасибо, Рио – Рина. Но у меня еще одна встреча запланирована.
– Она блондинка?
– Рина… Он лысый. Раз уж тебе так важны именно прически.
– Чтооооо??? – на меня нахлынуло безумное подозрение.
– А что ты подумала? – прищуривается он своими тигриными хищными глазами.
Смущаюсь окончательно – и отпускаю.
Еще две такие же скомканные встречи. И на третью – безумная ночь любви.
– Знаешь, я же едва не погиб по пути к тебе.
Этого было достаточно, чтобы я снова ввела код, вообще не взглянув в спецификацию. Даже в электронном виде. Не говоря уж о том, чтобы засунуть нос в контейнеры. Это же терять драгоценное время. Которое я могу побыть с любимым.
Босс морщится, словно он не хотел, чтобы я так легко согласилась на этот полет. Странно. сам же и предложил. Хотя понятно же, не ему же в голову пришла идея оставить пустым мое рабочее место. может, он рассчитывает, что я сейчас согласилась и тут же откажусь, вспомнив, что до прилета Алека остались считанные дни.
– Сколько Вы рассчитываете, чтобы я потратила на разгребание там всех дел?
– Вы же въедливы. Так что слишком быстро не управитесь. Но и затягивать не будете. Чем еще, кроме работы, Вам там заняться?
Для меня же этот отлет как спасение. Как раз я сумею пересидеть там визит Алека. И не видеть его манящих тигриных глаз. Темные, коротко остриженные волосы спереди заканчивались довольно длинной челкой, падающей на высокий лоб и едва не закрывающей глаз. Это делало его похожим на героя старинного мультфильма про космические приключения. А он и на самом деле был как ожившая картинка. Не массивный, как развлекающий себя в полете сытной едой беззлобный труженик Кукуруз. И не такой бесплотный, как здешние инженеры, занимающиеся именно физкультурой для поддержания тонуса. А у Алека было видно, что его тело привыкло не только нажимать кнопки на пульте управления звездолета. Его движения были гибкими и быстрыми, а реагировал на мои шаги он мгновенно, даже когда мне казалось, что он безмятежно спит. И этот шрам на виске… Он бросился в глаза, когда я отвела рукой челку, целуя его лоб и щеки.
– Что это?
– А, – махнул он рукой и стряхнул челку на прежнее место, возвращая мне легкий поцелуй. – В детстве по деревьям лазил.
Я тогда сделала вид, что поверила, но все же медицинские познания заставили задуматься. Шрам явно получен не так давно. И с учетом того, что может наша медицина, его просто не должно было остаться. Если его лечили медики. А не зарастала рана сама по себе. Значит, он по каким‑то причинам побоялся или же не смог обратиться к врачу? уж не занимается ли Алек чем‑то предосудительным? может, он возит контрабанду и попал в какие‑то разборки? Про такое я слышала от пилотов, но кто же будет обсуждать подробности с врачом санитарного контроля?
Тогда я не стала терзать его расспросами – вдруг обидится и уйдет. А вот уже когда стало ясно, что спал он со мной только из своей мрачной выгоды, лишь бы я не копнула бы поглубже его подозрительный груз… И ведь я знала… И все кусочки, слова, обрывки движений – все постепенно складывалось в общею картинку. Поверить в которую я боялась и сама.
Как только Алек понял, что я о чем‑то догадываюсь, он стал холоднее и циничнее. И в прошлый раз прилетел не он, а его вроде друг или партнер. Он предупредил меня заранее:
– Ты принесла мне удачу. я смог расторговаться и купить еще три корабля. Так что скоро прилетит, – и он показал мне изображение тоже довольно молодого мужчины с жестким, неприятным выражением красивого сухощавого лица. – Сделаешь все тоже самое, что и для меня.
– И булочки?! – съязвила я, неприятно задетая его фразой.
– Не подпишешь? А что, есть варианты?
– Есть, конечно. Есть общий порядок.
– И в этот общий порядок укладывается образ сотрудника санитарного контроля, готового переспать с пилотом?
– Человеком же…
Алек стал все чаще и все больше требовать от меня сомнительных услуг. Кажется, и босс стал догадываться о происходящем. Догадался ли до конца? Не с этим ли и вызвал? Я улечу в командировку, а друзья Алека останутся без моей поддержки. А их стало слишком много, и прилетают они все чаще и чаще. Может, стоит взглянуть на этот груз? Ладно, ягоды, которые возит Кукуруз. Дорогое экзотическое лакомство, которое надо еще и уметь довезти в целости и сохранности. В холод их нельзя, нормальные упаковочные материалы тоже не пригодны. Их так и везут в контейнерах с местным воздухом тамошним. И ценность этой персикогречки или гречкоперсика как раз в всех этих атрибутах и сложностях, связанных с заполучением такого угощения. То есть у Кукуруза все просто и понятно с его бизнесом, хотя сам он говорит, что пробовал только один раз, когда впервые прилетел на ту планету:
– Да там этой дрянью кормят их домашнюю скотину. Вроде земных свиней, только без головы и ножек. Червяки толстые складчатые.
Но косметика, которую возит Алек и его компания? Она не настолько дорогая и незаменимая. И теперь, когда я поняла, что не нужна этому красавцу – пилоту абсолютно, и содрогаюсь от мысли, что же он думал, когда я целовала его и шептала такие откровенные глупости… Теперь я думаю: что же на самом деле он возит?
– Когда я вылетаю?
– Если готова, то через два земных часа здесь будет по пути транспортник. Я договорился, они Вас захватят. Тем более, глянул полетный график. Как раз дней пять у нас затишье. Только этот Алек, но там же Вы все держите под контролем? – мне показалось, босс как‑то странно усмехнулся.
****
Начальник станции с тяжелым вздохом откинулся на спинку кресла. И не пожалел о приверженности такому дизайну: мягкий материал, имитирующий кожу плоть до молекулярного уровня, приятно коснулся коротко подстриженного затылка и порядком уставшей шеи.
'Как же с ней тяжело', – подумал он, медленно растирая шею рукой и глядя в своеобразное окно из сверхпрочного прозрачного материала – действительно настоящее окно, а не разработанная по совету психологов дизайнерская иллюзия. – 'Она как робот. Причем запрограммированный на кодовое слово. Премия. И выторговала ж! А платить мне, хотя я же и окажусь в непростой ситуации без нее'
Он невольно закряхтел, проклиная собственное бессилие. Рина была для него просто надежным санитарным инспектором станции, которую он возглавляет. В чем они совпадали, так это в глубокой убежденности: все должно идти по привычной, продуманной и безупречной схеме. И повторяемость, рутина – это и есть показатель того, что происходит так, как надо. И вот ради порядка в больших масштабах он вынужден согласиться и создать себе эту трудность – отправить Рину в командировку. Идея была не его. Ему она была нужна. Дотошная не ради дела, а ради того, чтоб не подставить себя и обречь на лишнюю работу, например, перепроверку или написание дополнительных рапортов. Пусть так. Важно, что дело делалось. Вот только…
Он и сам замечал ее странное в последний год отношение к пилоту частной торговой компании, занимавшейся распространением косметики по предварительным заказам. Начальник станции не совсем мог для себя понять, зачем это вообще нужно. Неужели нельзя мыло выпустить на любой синтезфабрике любой планеты, причем какое угодно по виду и запаху? Но торговля иногда не подчиняется внешним законам логики, а орбитальная станция получала свой доход от таких частных звездолетов и их досмотра.
'Не влюбилась ли она? И выглядеть же стала несколько иначе…', – задумался снова начальник, прокручивая трехмерную запись их недавнего разговора. – 'Этот Алек темная лошадка. Странно, но большинство пилотов не знает его. А один как‑то обмолвился в баре, что скорей всего списали его или сам уволился с военного космофлота. Манера вождения у него штурмового истребителя, а не легкого никчемного грузовичка. Надо бы приглядеться. Запросить записи его взлетов и посадок'
Начальник станции ввел запрос и прикрыл глаза в ожидании, пока перед ним на огромном, во всю стену экране развернутся контрольные записи происходящего на причалах станции.
'Рина, Рина… Мне тебя будет не хватать. Ты ж не вернешься. И это совершенно ясно. Хотя мне б и не хотелось лишаться такого работника', – начальник запустил просмотр всех записей, которые мог найти центральный компьютер станции по передвижениям и звездолета Алека, и его самого по станции. Увы, лишь до дверей жилого отсека санитарного инспектора. По закону, просматривать жилые отсеки без официальной санкции не разрешалось. Начальник станции очень хорошо запомнил строжайшее предупреждение Галактической службы безопасности: 'Она не должна ни о чем догадываться! В целях ее же безопасности. Если там идут поставки того, что мы ищем, она на них однозначно наткнется. Потому ее именно и решили отправить. Судя по всему, на контрабанду зомби – наркотика уже наткнулся тамошний инспектор. И задал торопливый вопрос. За что и погиб в результате несчастного случая'.
Сделав глубокий вдох и выдох, начальник станции связался по закрытому каналу со своим куратором из СБГ:
– Киви в полете! – и сам еще раз удивился, почему там, наверху, дали такое странное прозвище его подчиненной.
Он тогда еще сразу уточнил:
– Потому что она тот еще фруктик?
– Нет. Это еще и экзотическая земная птица. Птица создана для полета. Гордого и стремительного. А киви нет крыльев. Пухнастый и нелепый комок с клювом. Правда, вонючий. И в драке пинает ногами.
'А ведь и правда надо обратить внимание куратора на Алека!' – чувствуя, как холодеет затылок, подумал начальник станции. – 'Хотя, может, я просто старею. Становлюсь параноиком. Молодой красивый парень. И возит какое‑то мыло. Ему ж и самому неловко. Небось девушкам в баре пытается втолковать, что выполняет секретное задание и везет детали секретной новейшей станции слежения. Все они такие, эти амбициозные мальчики…. Или найдет работу понадежнее в крупной компании, или поинтереснее, у контрабандистов'.
