Текст книги "Камень королей. Часть 3(СИ)"

Автор книги: Елена Середа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

"Логово када-ра в пещерах под горой Олдгеверт, которую еще зовут Орлиным Гнездом. Командир разведчиков Кийти".

Это известие должно было вдохновить всех, но причиной, почему по Кольведскому замку до сих пор не бегали солдаты и никто не трубил общий сбор, был только приказ Невеньен повременить пару часов. Вполне вероятно, что тогда можно будет сообщить армии не одну, а две хороших новости.

Однако при мысли об этом по телу Невеньен прошла легкая дрожь, а уголки губ сами собой опустились. Вероятно. Всего лишь вероятно. А скорее всего, вторая новость окажется гибельной.

В дверь постучали. Затем в кабинет, смешно изгибаясь, вошел один из слуг-сехенов, которых Невеньен взяла с собой из Эстала. Этот был, кажется, дальним родственником кесета Ирта?

– Моя королева, к вам срочный гонец от лорда Иньита.

Снова? Иньит, первозданный Хаос на его голову, за несколько месяцев мог бы понять, что она не читает его письма и вообще не желает о нем слышать. На что он надеется? Что она вдруг забудет о том, как расчетливо он ее использовал? Ну уж нет.

– Выгнать, – резко произнесла Невеньен. – Накормите, если он попросит, но ничего у него не принимайте.

– Но я уже принял...

Только сейчас она наконец заметила, что слуга держит в руках толстый конверт с восковой печатью. Невеньен застонала. Вот ведь идиот! Зря, ох зря она набрала столько племянников и внучек проклятых старейшин. Ничего, вернется обратно в Эстал – и не только эту ошибку исправит.

– Я прошу прощения, моя королева, там не только письмо, там очень ценный предмет, – попытался оправдаться слуга.

– Не хочу ничего знать, – упрямо ответила Невеньен.

– Моя королева, может быть, мне все-таки следует изучить, что это? – предложил Окарьет. – Лорд Иньит ваш советник, его нельзя игнорировать.

Да уж. То, что она перед отъездом не отдала приказ его разжаловать, – еще одна большая ошибка.

– Хорошо, – торопливо согласилась Невеньен. Ее ждали другие, действительно важные дела, и она не хотела даже думать об Иньите. – Но если там окажутся сплошь любовные сопли и флакон с пролитыми по ночам в подушку слезами, то не надо меня об этом извещать.

Шен, сидевшая на предназначенном для главной служанке кресле рядом со входом, хихикнула. Весело оскалился и Дьерд, который по просьбе Невеньен заступил сегодня на пост телохранителя раньше, чем обычно.

Конверт лег на стол секретаря. В этот же момент в раскрытое окно залетели отголоски мелодичного звона – это колокола на одной из башен Кристальной школы отзвонили новый час. Время пришло. Невеньен отложила письмо Кийти, которое до сих пор вертела в руках, и, зашуршав голубым, в цвет короны, шелковым платьем, поднялась с кресла. Шен сразу подскочила на ноги.

– Останься, – приказала Невеньен. – Устрой себе небольшой отдых, поспи, найди Сеха...

– Да, моя госпожа, – покорно ответила та, хотя скрыть удивление ей не удалось.

За спиной Невеньен остались только двое телохранителей, тех, кому она доверяла больше других: Парди и Дьерд. Час для службы прихрамывающего жениха Эмьир был неурочный, но нехватку его магии предназначалось компенсировать Сердцу Сокровищницы. В последние четыре дня, с тех пор как Мирран заявил, что ему известен правильный ритуал выращивания Дитяти Цветка, Невеньен лишилась огромного количества майгин-таров, но этот был слишком ценен, чтобы выбрасывать его на ветер.

По бесконечным коридорам замка она шагала нарочно медленно, хотя Мирран попросил ее не опаздывать в часовню. В глубине души Невеньен боялась того, что она там увидит.

Голова кругом у нее пошла еще четыре дня назад, и все эти дни становилось только хуже. Нужно было срочно, пока не миновали все сроки нападения када-ра, решить, следует ли использовать предложенный Мирраном шанс. Слишком многое было против, и почему она в итоге поддалась на уговоры, для нее самой стало загадкой. То ли потому, что Мирран воспользовался своим даром убеждения с невиданной доселе страстью, то ли потому, что Тьер обязательно бы воспользовался возможностью заполучить такой ценный ресурс... Так или иначе, она согласилась, поставив на доску оттайрина одно из главных преимуществ – число волшебных кристаллов – против призрачной возможности заполучить в союзники Дитя Цветка.

Уже тогда у Невеньен появилось ощущение, что она сильно заблуждается. Однако это решение далось легче следующего.

Она помнила, как непонятно откуда взявшийся в часовне порыв ветра прошелся по ее ногам, когда Мирран объяснил ей главную причину неудачи Рагодьета и Паньерда. Не будучи северянами, они неправильно истолковали метафорический древнекинамский текст. В нем говорилось, что боги помещают душу пресветлого када-ри внутрь Бутона. Переводивший книгу Паньерд и контролировавший его Рагодьет решили, что это иносказание, и Дитя само зарождается внутри Цветка, оживая по воле богов. Но это было не совсем так. Та полуженщина-полузверь, умершая на руках хранителя, не была када-ри. Это был в прямом смысле оживший Цветок – существо, которое появилось из мертвой плоти растения, потому что так ему приказала Песнь Жизни. Мирран, видя непонимающие глаза Невеньен, привел аналогию: Бутон был неоплодотворенным, "пустым" яйцом, в котором есть белок и желток, но из которого никогда не сможет вылупиться цыпленок. А чтобы у них "вылупился" када-ри, нужно было поместить внутрь живого человека, причем мага, так как они уже были отмечены милостью богов. То, что Паньерд посчитал метафорой, было буквальным руководством.

В качестве доказательства, хотя и сомнительного, Мирран вспомнил одну из сказок о Маресе Черном Глазе. Она повествовала о том, как юная девушка, дочь Мареса, увидела причиненные Детьми Ночи беды и от огорчения умерла. Сила ее сострадания не укрылась от Богини-Матери, и Альенна воскресила девушку, даровав ей толику собственного могущества. Затем героиня сказки отправилась сражаться с када-ра вместе с отцом, великим магом, но нанесенные ей раны оказались столь серьезны, что сразу после битвы она скончалась. По мнению Миррана, ее первая смерть была метафорической – ее отдали в жертву богам, превратив в Дочь Цветка.

Этой истории можно было верить или нет, однако все то, что сказал Мирран, привело Невеньен в замешательство. Выходило, что светлые и темные духи из легенд и жреческих проповедей вовсе никакие не дети богов, а самые обычные люди – те самые, которые ходят рядом, едят, чихают и журят тебя за оплошности. Впрочем, чему было удивляться? То, что духи появлялись из людей, как раз подчинялось доводам разума, если хорошенько поразмыслить. Догадка Тьера в Эстале была правильной – с той поправкой, что Песнь Смерти, скорее всего, не открывала врата в Бездну, а лишала людей всего человеческого, превращая их в Детей Ночи.

Это было кошмарно, и теперь Невеньен прекрасно понимала, почему тогда наложили строжайший запрет на посвящение магов в служителей богов, а библиотеки уничтожили. Обладание секретом создания Детей Небес не стоило вероятности того, что кто-нибудь выпустит в мир новых када-ра. Однако раз уж он всплыл, им следовало воспользоваться и выбрать кого-то на роль Дитяти Цветка.

Невеньен подумала, что бы на это сказал Тьер. Наверное, он бы резонно заметил, что нужно отдать самого преданного подчиненного и тогда договориться с пресветлым када-ри о союзе будет намного легче. Идея была до отвращения трезвой. Мирран еще с недоумением спросил: почему королева так цинично улыбается?

Хотя все это могло сто раз не нравиться, доля разумности в этом была. Слушая настоятеля, Невеньен задумалась о том, кто бы добровольно пошел на жертву. Если огласить приказ в армии магов, то вызвались бы многие. Правда, все остальные заклеймили бы ее еретичкой и подняли мятеж, к тому же Невеньен не могла довериться человеку со стороны. Предложить кому-то из телохранителей, которые и так все знали? А может, одному из магов-гвардейцев?

Тогда она и вспомнила о Калене Рондалле. Маге, который лишь немного уступал Вьюрину; человеке, который помог вызволить ее из Гайдеварда; герое, который первым за много веков сумел расправиться с када-ра. Предложение отдать свою жизнь было бы предательством по отношению к нему. Но это, вообще-то, был его долг. И он все равно умирал.

Она поехала к нему лично. Честно предупредила, что он может погибнуть. А он с чего-то вдруг обрадовался, в то время как сердце Невеньен обливалось кровью и она истязала себя вопросами, правильно она поступает или нет...

Невеньен чувствовала некую несправедливость в том, как все проходило. Жизнь Калена, по ее мнению, стоила дороже, чем бочка майгин-таров, которыми требовалось подкармливать стремительно увеличивающийся в размерах Бутон. Однако вопрос с лейтенантом решился поразительно безболезненно. В противоположность этому Вьюрин, Ламан, Таймен и все остальные, которые, естественно, ни о чем не знали и которых волновали только кристаллы, так вытрясли ей за четыре дня душу, что хоть вешайся.

Следовало бы было искать мудрости и спокойствия у алтаря Тельет или в Книге Небес, но за последние дни Невеньен не прикоснулась к ним ни разу. Мирран мог сколько угодно заливаться о том, что все эти эксперименты с Бутоном суть доказательства присутствия и благосклонности богов. А Невеньен же начинала потихоньку сомневаться, что в проповедях жрецов есть хотя бы капля правды. Как бы не дошло до того, что придется увольнять саму себя, как недавно Ваньета...

Дьерд внезапно выскользнул вперед. Она вздрогнула от неожиданности, но телохранитель всего лишь открыл перед ней дверь в часовню. Невеньен и не заметила, как успела сюда дойти.

Внутри жрец, состоящий при замке, заунывно пел молитву. Его отдающийся в высоких каменных сводах голос слушали несколько человек. Престарелый, весь сморщившийся солдат-маг ставил на мраморную половину алтаря подношение – горсть крупы в плошке. Видимо, собирался просить о чем-то Альенну. Когда в проходе показалась королева, посетители низко склонились. Жрец со странным выражением лица вытаращился на нее и заикнулся, но приобретенного за годы мастерства хватило, чтобы замаскировать это под преднамеренную паузу. Его поставили в известность о том, что будет происходить в часовне. Собственно, это он рассказал Паньерду и Миррану о внутреннем святилище, которое было идеальным местом для пробуждения када-ри. Невеньен пообещала наградить жреца (и казнить, если он хоть кому-нибудь сболтнет про Бутон раньше времени), но мужчина не оценил ее великодушие и вообще старался делать вид, будто он не замечает происходящего под полами часовни. Кажется, и его вере тоже был нанесен серьезный удар.

Невеньен быстро прошествовала в небольшую комнатку, которая предполагалась для обитания замковых жрецов, но сейчас служила помещением для медитаций хозяев замка и бесед со служителями богов. Там, за гобеленами с изображением Энэвьелада, находилась узкая крученая лестница, ведущая во внутреннее святилище, а заодно и к секретному ходу из замка.

– Дьерд, останься здесь, постереги, чтобы никто не вошел, – сказала Невеньен, когда телохранитель плотно затворил за ней дверь.

Рыжий, вихрастый маг сосредоточенно кивнул и замер напротив дверного проема. Невеньен нравился этот гвардеец. Эмьир рассказывала о нем как о шебутном весельчаке, который во всем подряд видит повод посмеяться, но на службе он вел себя собранно и строго – впору ставить в пример другим телохранителям. Разве что не всегда удерживался от язвительных комментариев, тихо передаваемых напарнику, но, правда, схлопотав два раза наказание, наконец научился молчать.

Несмотря на то что он ни разу не дал в себе усомниться, Невеньен не хотела брать его вниз. Отряд лейтенанта Калена был слишком предан своему командиру. До Дьерда долетали лишь отрывки разговоров о Бутоне и он не знал, что именно должно случиться с Каленом. Если тот погибнет, телохранителю лучше побыть где-нибудь в другом месте. Подвергать чью-то преданность таким испытаниям было чересчур.

Убедившись, что звука отодвигаемых плит никто не услышит, Невеньен дождалась, когда Парди зажжет предусмотрительно оставленную на столе лампу, и принялась спускаться по ступенькам. Запах в подвале, невзирая на все попытки проветривания, был затхлым. Невеньен поморщилась и против воли расслабилась, услышав тихо льющуюся снизу мелодию. Песнь Жизни... Пожалуй, это единственное, что действительно свидетельствовало о сверхъестественных силах богов.

Чем ниже спускалась Невеньен, тем тяжелее становился воздух. Внутреннее святилище за ненадобностью не использовали, приводить его в порядок замковый жрец удосуживался лишь раз в месяц, а то и реже. Помещению это не пошло на пользу. Невеньен ужаснулась, когда увидела его первый раз: сырость, плесень на стенах, вытесанный из гранита алтарь в трещинах, крюки для ламп насквозь ржавые. И здесь они должны были пробуждать пресветлого када-ри? Уборка ситуацию не спасла, а затевать что-то более серьезное времени не было. Невеньен становилось грустно при мысли, что Дитя Цветка должно рождаться в этом мрачном и тесном зале. Хотя если Дитя Цветка сохранит разум и память Калена, то он, наверное, потерпит такие неудобства.

Войдя вслед за Парди в тесный круглый зал, посреди которого стоял уставленный свечами алтарь, Невеньен первыми увидела поющих жрецов. На этот раз пели всего двое – больше никого надежного найти не удалось. И если бы Невеньен не знала точно, что это другие люди, то не отличила бы их от тех, что пели в Эстале, – у них были такие же закрытые глаза и лица, словно вырезанные из алебастра, а их груди вздымались в ритм с негромкими ударами барабана, который держал один из двух певцов. Они стояли на коленях возле сколоченного из досок резервуара, заполненного, как и в Эстале, голубой от крошева майгин-таров воде. Но Бутон с эстальским было не сравнить.

Невеньен помнила, какие сильные эмоции охватили первый раз, когда Рагодьет привел ее к Цветку. Восхищение, ошеломление, благоговение... С тех пор она огрубела, и ее уже не охватывал такой трепет, как раньше, но все равно в сердце что-то дрогнуло, когда Невеньен увидела Бутон.

Огромный, едва ли не упирающийся в низкие потолки святилища, Цветок не казался окаменевшим. Наоборот, он был мягким и сиял жизнью, а дотрагиваясь до его гладкой поверхности, Невеньен ощущала тепло. Ей чудилось, что небесно-голубые лепестки слегка подрагивают в желании как можно скорее раскрыться.

Бутон вырос более крупным, чем в Эстале, – Мирран считал, что он подстроился под Калена, обладающего характерным для северян высоким ростом и широкими плечами. Если бы Невеньен подозревала, что так произойдет, то поискала бы другую кандидатуру. На возросшие потребности Бутона в подпитке пришлось потратить гораздо больше кристаллов, чем она рассчитывала. Это значило, что она отнимает силу у собственной армии, но раз уж Невеньен согласилась на это и пожертвовала жизнью Калена, разворачивать коней на середине пути было нельзя. Уча ее играть в оттайрин, Тьер всегда настаивал, чтобы она доводила партию до конца, даже если позиция была заведомо проигрышной. Знать все наперед невозможно. Никогда не предугадаешь, когда противник споткнется, а в твоей руке вдруг окажется ключ к победе. И именно его видела перед собой Невеньен, когда смотрела на лазурный Бутон.

Тихо ступая по укрытому коврами полу, Невеньен приблизилась к Миррану и Паньерду, стоявшим у дальней стены святилища. Хранителя лихорадило. Он не знал, куда деть руки, и то перехватывал одну другой, то складывал на груди, то заводил за спину. Глаза, которые Паньерд не сводил с Бутона, блестели от нездорового огня.

Мирран казался более спокойным, но длань нетерпения коснулась и него. От скрываемого напряжения на его лбу вздулись жилы, а пальцы неосознанно теребили потертый кожаный браслет. В отличие от Паньерда, он постоянно отводил взгляд от Бутона, будто стеснялся собственного интереса, но тут же возвращался к нему водянистыми глазами.

Настоятелю было трудно свыкнуться с мыслью, что его брат, ненавидимый, презираемый, приобщится к могуществу богов. Невеньен уже знала всю некрасивую историю их взаимоотношений и прочитала эти чувства на лице жреца, когда впервые предложила обратиться к Калену. Он считал, что это несправедливо. Калена следовало жестоко наказать, а получалось, что он получит награду, станет сыном богов, объектом всеобщего поклонения и восхищения. Если, конечно, выживет. Недовольство Миррана выразилось всего в одной вспышке гнева, зато такой, с которой недавняя злость Невеньен не смогла бы сравниться, даже помноженная в три раза. Невеньен тогда изрядно перепугалась, но выучка Тьера сделала свое дело – настоятель понял, что ее мнение непоколебимо и в конце концов смирился. Невеньен предусмотрительно приставила к нему шпиона, проследить, не загубит ли он пробуждение Бутона из мести Калену, но опасения, к счастью, не оправдались. Благополучие кинамцев Мирран ставил выше, чем личные счеты.

Заметив королеву, он поклонился.

– Моя королева, что с солнцем? – спросил он.

– Садится, – ответила Невеньен. – Уже коснулось гор, когда я вышла из кабинета.

Мирран деловито кивнул.

– Срок подошел. Значит, сейчас должно начаться.

Что пробуждение вот-вот наступит, она ощущала и без предупреждения. Пламя многочисленных свеч и ламп в зале без видимых причин стало вздрагивать в лад с ускоряющейся Песней Жизни, которая постепенно подчиняла себе не только поющих жрецов, но и окружающее пространство.

Заняв место рядом с Паньердом и Мирраном, Невеньен еще какое-то время чувствовала тревогу за происходящее, но спустя пару мгновений все посторонние размышления как будто отсекло топором. Песню, до этого льющуюся, как талый ручей, прорвало бурным половодьем. У Невеньен перехватило дыхание от того, как стремительно это случилось. Судя по судорожным вздохам сбоку, к этому оказалась не готова не только она.

Барабанные перепонки задрожали от гула, который два певца не могли бы породить при всем желании. Песня то заикалась, то неожиданно хлестала резкими звуками, как плетью, то обрушивалась водопадом. Мысли, как в Эстале, начали бешено скакать с одного воспоминания на другое, а мышцы на лице против воли растягивались в полусумасшедшей улыбке – такие же оскалы появились у Миррана и Паньерда. Хранитель первым упал на колени, задыхаясь в припадочном восторге, а следом за ним опустилась Невеньен.

Она была уверена, что слышит плеск океана, который никогда не видела, и грохот извержений вулканов. В Песне звучали трели птиц, шум дождя, рычание животных, чьи-то ласковые колыбельные... Это пугало, хотя Невеньен вдруг поймала себя на желании вслушаться в каждую ноту, выяснить, чей же шепот вплетен в мелодию и кто в ней так истошно ревет, гонясь за добычей. Этого было слишком много, слишком хаотично, слишком невероятно. Сердце почти лопалось от перенапряжения. Невеньен несколько раз бессознательно провела ногтями по груди, которую распирало от неизъяснимых чувств, оставив на дорогом шелке зацепки и даже не пожалев об этом.

К этому моменту царапала себе горло, как от удушья, не одна она. Взбухли красные полосы на шее Миррана, который каким-то невероятным образом умудрялся читать молитву, а Паньерд, кажется, плакал. Согнувшийся Парди выглядел так, будто его сейчас стошнит. Невеньен закусила губу, ощутив, как по подбородку потекла влажная капля крови. Насыщенность Песни увлекала и одновременно ужасала так, что очень хотелось отвернуться и сбежать куда-нибудь подальше, в тишину. Но оторвать глаз от распускающегося Бутона Невеньен не могла.

Лепестки пришли в движение с тех самых пор, когда мелодия впервые сбилась. Они раскрывались стремительно, неслышно, как и любые цветы на рассвете. Когда Кален заходил внутрь Бутона, все было точно так же – он распустился за несколько мгновений, и стоило лейтенанту ступить внутрь, как лепестки снова сомкнулись. Зрелище огромного распускавшегося лотоса было невероятно красивым, однако перед глазами Невеньен вдруг предстала совсем другая картинка – трескающийся каменный Цветок и хрупкое безжизненное тельце, лежащее на коленях у Паньерда. Не случится ли сейчас то же самое? Хотя лепестки опускались с бешеной скоростью, Невеньен казалось, что счет идет на целые часы. Уже опал в резервуар первый ряд, затем второй, а Калена все еще не было видно. Но вот...

Она моргнула. Два певца зашлись в завораживающей трели, которую, не будь это Песня Жизни, человеческое горло никогда не смогло бы породить, и оборвали мелодию звучным аккордом. На голову Невеньен словно обрушили дубинку. Она внезапно поняла, чего ее только что лишили – вовсе не хаоса, а всплесков самой Жизни, той животворящей силы, которая некогда породила богов и весь зримый мир. И сегодня эта сила даровала людям новое чудо.

В резервуаре, в окружении обмякших лепестков, похожих на облачную постель, стоял Кален. Он был полностью обнажен, и в свете ламп было видно, что его кожа приобрела молочно-белый цвет. Это было не единственным изменением – мускулистое тело мага покрыла сеть голубых прожилок, словно кто-то рисовал по нему испачканной в краске кистью. Кален слегка повернулся, что-то высматривая. Там, где раньше у него была страшная, загнившая рана от стрелы, теперь находилось пятно такого же цвета, как и майгин-тары. Северянин выглядел абсолютно здоровым и полным сил. На лице, составленном из бело-синих мазков, сверкали синие глаза, затмевая своим сиянием даже исходящий от него ореол золотистого света.

Мирран тихо охнул. Паньерд засмеялся. Прикушенная губа Невеньен наконец-то взорвалась запоздавшей болью, и она схватилась за липкий от крови подбородок. Барабан, выпавший из ослабленных рук измотанного, уткнувшегося в собственные колени певца, с глухим стуком покатился по полу. Кален обвел зал внимательным взглядом, но не нашел того, что искал, и на красивое, будто выточенное из камня чело набежала тень.

– Где мои братья? – спросил он. – Я хочу видеть моих братьев.

Битва

Ратуша была самым высоким зданием в Кольведе, за исключением стоящего на холме замка, и самым красивым на главной городской площади. Она превосходила даже Кристальную школу с ее острыми шпилями и величественными арками. Оба здания северяне выкрасили в страстно любимую лазурь – именно поэтому площадь и назвали Синей.

Флаг, трепетавший рядом с Невеньен, тоже был синим, с примесью коричневого – летящий в небе орел пикировал на добычу. Выстроившаяся перед ратушей армия магов соотносилась с ним цветами: васильковые мундиры гвардии, древесные – магической стражи, черные – магов-солдат. Ярким пятном выделялись травяные суконные кафтаны каснарцев, которых прислал король Миегор, беспокоящийся за сохранность собственных границ в случае поражения Кинамы. И совсем пестрое зрелище представляла собой толпа кольведцев, собравшаяся поглазеть на уходящую из города армию.

Жрецы внизу завершали молитву, в которой просили для солдат благословения богов. День был ясным, торжественность обстановки не портил даже разгулявшийся ветер, который с бешеной скоростью гнал по небу облака и трепал волосы горожан. Особенно сильными его порывы казались на балконе второго этажа ратуши, где замерла королева со своими приближенными.

Слева от Невеньен находились Ламан, по случаю нарядившийся в алый парадный мундир. Справа – Кален, Дитя Цветка, вокруг которого разливалось золотое сияние магии. За спиной Невеньен, чуть впереди телохранителей, стоял Таймен. Из-за узости балкона он не поместился рядом с остальными и все равно считал, что казначею там не место. Все они выглядели так, словно до глубины души прочувствовались драматичностью момента – армия уходила на защиту родных земель от чудовищ из Бездны, и из этого пути мог не вернуться ни один человек. Невеньен тоже должна была бы ощущать гордость или печаль, ведь она провожала на смерть своих подданных, людей, к которым успела привыкнуть и которые стали ей в чем-то близки... Но в сердце у нее кипели совсем иные эмоции.

Невеньен совершенно не тревожило то, что ей придется выступать перед таким столпотворением – это было для нее не впервой. К тому же верные тебе солдаты, твоя армия – это совсем не то, что настороженные столичные жители, половина которых вдобавок настроена против тебя, как было в Эстале. Не беспокоило ее и то, что она, хрупкая девушка, зажата между чистокровными северянами, мужчинами внушительного телосложения, одним из которых является Дитя Цветка. Ламана и Таймена за эти месяцы она узнала как облупленных, и ее, наверное, не смутило бы, даже если бы они взялись плясать вокруг нее голышом. Другое дело – Кален. И раньше статный северянин с копной платиновых волос и ледяным взглядом невольно внушал Невеньен легкий страх и уважение, а сейчас от него веяло силой, какой не было ни у кого в Кинаме и вряд ли хоть у кого-нибудь во всех соседних королевствах. Но Невеньен думала вовсе не о нем. Она была очень зла, и винить в этом следовало проклятого хитреца Таймена. Это он все начал, а остальные лишь поддержали его, устроив так, что Невеньен уже не могла повернуть назад.

Таймен, а не кто-то иной подсунул ей тот приказ, по которому всем немагам надлежало остаться в Кольведе и защищать его на случай непредвиденных обстоятельств. Документ был составлен очень грамотно и логично, так что Невеньен подписала его без всякой задней мысли. Единственное, о чем она не подумала, так это о том, что она тоже подпадает под его действие.

За всем этим наверняка стоял Тьер. Он уже прислал ей несколько требований образумиться и отойти подальше от Кольведа, чтобы не пасть бессмысленной жертвой Пожирателей Душ. Невеньен его, естественно, проигнорировала – она не за тем ехала на Север, чтобы удрать отсюда, трусливо поджав хвост. Она намеревалась сопровождать свою армию до конца, показывая подданным, что она их не бросит в тяжелый момент. И вот – все планы пошли насмарку из-за одной подписи... Конечно, Таймен, Ламан, Вьюрин и прочие, кто все это время уговаривал ее укрыться где-нибудь в безопасном месте, нашли бы другой способ "спасти" ее. На наглеца Ламана, который опрометчиво обронил, что спеленает королеву, как младенца, и увезет в Центральные земли, у нее управа бы нашлась, но от Таймена она такого не ожидала. И от этого было больнее всего.

Жреческие гимны стихли. Шаловливый ветер задрал черно-белую рясу одного из служителей богов, и по рядам зрителей прокатились смешки, однако все смолкли, когда перед ратушей зазвучал слегка надтреснутый голос Вьюрина, обращавшегося к солдатам с напутственной речью. Площадь была выстроена мудрыми северными архитекторами так, что голоса отражались от стен, усиливая каждое произнесенное слово и донося его до многочисленных зрителей, где бы они не стояли. Ламан, слушая главного королевского мага, чему-то задумчиво кивал, но Невеньен пропускала все мимо ушей. Она и без того знала всю его речь до последней буквы, так как сама вчера попросила на всякий случай предоставить ей текст.

Вьюрин вещал достаточно долго. К тому моменту, когда он закончил, кое-кто в толпе начал демонстративно позевывать, и тем не менее его проводили восторженными воплями и хлопками в ладоши. Когда шум улегся, Невеньен сделала крошечный шажок вперед. Кален, уловив этот сигнал, поклонился ей и подал руку, приглашая ступить на магическую лестницу. Коснувшись прохладной кожи Сына Цветка, Невеньен почувствовала, как по ее спине пробежались мурашки. Если не считать внешности и ослепительного ореола, то Кален никак не изменился. Но его белое, испещренное голубыми линиями лицо... Вглядываясь в него, Невеньен поневоле казалось, что она смотрит на древнее божество. И это божество, которое могло щелчком пальцев стереть всю Синюю площадь в пыль, склонялось перед ней.

Подавив волнение, Невеньен поднялась по импровизированным ступенькам. Теперь она возвышалась не только над армией, жрецами, чиновниками и аристократами, собравшимися внизу, но и над теми, кто стоял на балконе. Сын Цветка, опустившись на одно колено, позволил ей возвышаться даже над собой. Тысячи пар глаз устремились на королеву.

У нее вдруг пересохло во рту, и она судорожно облизнула губы. Выступая перед горожанами захваченного Эстала, она чувствовала себя так, словно могла распевать похабные песенки и это возымело бы то же воздействие, что ее спокойная, взвешенная речь. А этим людям ее слова были действительно важны.

– Дети Севера! – громко произнесла Невеньен. Как только она заговорила, злость и раздражение исчезли, уступив место странному возбуждению, которое передалось ей от зрителей на площади. – Дети Кинамы! Сегодня особый день в нашей истории. Сегодня вы отправляетесь на бой с чудовищами из самой Бездны, которых, как считалось, нельзя убить. Но некоторые среди вас доказали, что это возможно!

Ей пришлось ненадолго смолкнуть – гигантское пространство перед ней заполнилось поддерживающими выкриками. Достижение отряда Калена в Квенидире было гордостью для каждого кинамца, ведь среди магов, которые уничтожили када-ра, были представители всех народов, населявших страну.

– И вы докажете это снова! – продолжила Невеньен. – В прошлый раз это сделали всего несколько человек, но теперь вас две тысячи и Небеса послали вам в помощь свое дитя. С вами Сын Цветка, а значит, вы непобедимы. И вы спасете Кинаму!

Площадь взорвалась таким ревом, что Невеньен захотелось прижать к ушам ладони, чтобы не оглохнуть. И все же она расслышала донесшееся сзади бормотание.

– Отличная речь, – оценивающе заметил Ламан. – Короткая...

Неразборчивый рев тем временем превратился в скандирование "За Кинаму! За Север!". Улыбающийся Кален встал с колена и помахал толпе, что она встретила с еще более бурным восторгом. Не выдержав, Невеньен тоже улыбнулась, хотя внутри у нее сердце обливалось кровью.

Святой Порядок, ведь многие – если не вообще все – из этих людей могут не вернуться. А среди них были не только королевские служащие, обязанные рисковать жизнью, но и простые люди, старики, женщины, дети. По меньшей мере десятку юных солдат на площади едва сравнялось шестнадцать лет – прочих, не подходивших под нижний предел найма в солдаты, офицеры разогнали по домам. Конечно, здесь были не все маги Кинамы, но все же большая их часть. Истинная белая кость королевства, ее главная опора и защита от притязаний других государств. Если все маги погибнут, Кинама перестанет существовать.

Вряд ли они этого не понимали, однако Невеньен впервые видела столько людей, которые были рады идти в бой. Как они верили в победу! Стоявшее под Эсталом войско было в несколько раз крупнее, и шансов на выживание у солдат тоже было больше – попадание стрелы или ранение клинком еще не означает смертельный исход. В предстоящей битве все будет наоборот – любое прикосновение када-ра вело к неминуемой гибели. И все же настроение у магов было заметно выше, чем в лагере под Эсталом. Может быть, потому что они точно знали, за что будут сражаться, и им было не жаль положить жизнь ради родных и друзей?