Текст книги "Декабрь без Рождества"

Автор книги: Елена Чудинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Не договорив, он уверенно, словно всю жизнь тем и занимался, взвалил вонючий бочонок на плечи.

– Быстро, грузим!

…Князю Сергею Петровичу подали полстакана мадеры, затем крепкого чаю… Сестра заботливо размешивала сахар. Блаженно ощутив себя больным, Трубецкой полностью отдался во власть добрых женских рук.

Нескончаемый день все длился, словно наступила полярная зима навыворот и солнцу вовсе не должно было заходить.

Глава XX

Проклиная себя, что не опередил Сутгофа, полковник Николай Карлович Стюрлер велел замкнуть казармы лейб-гренадер цепью, взбунтовавшую роту не пускать обратно.

– Видите, как начальники боятся? Цепь ставят! – говорил меж тем на дворе белокурый двадцатиоднолетний Панов. – Полки придут сюда да всех вас перебьют за ложную присягу! [51]51
  Действительные слова и действительная угроза.


[Закрыть]

Смущенные выходом первой роты, солдаты слушали с тревожным жарким интересом.

– Все уж там, кроме вас, все за законного царя, все за Константина! – Мундир на Панове был расстегнут, словно вышел он во двор прохладиться с душной пирушки. – Ребятушки! У меня ж за вас сердце кровью обливается! Почто этому Каину присягнули, что на доброго нашего Константина покушался?! Брата родного в железо заковал! Разве не грех на вас, лейб-гренадеры?!

– И то, грех!

– Что ж делать-то?

– Идти за мною! Не пойдете – один пойду, пускай и моя кровь на вас падет! Но уж и вы пощады не ждите потом!

– А что, веди! Все одно пропадать!

– К Сенату!

– К Сенату!!

– Нет! Не к Сенату! – Успев с полчаса тому стакнуться с Каховским и Рылеевым, Панов понял, что пора метнуть на стол главную карту. – Идем на Зимний! Зимний нам нужней всего! Боевыми заряжай!

– На Зимний!!

– Ур-ра!!

– Стойте, солдаты! Это измена! – Стюрлер, проверявший цепь снаружи, вбежал на двор. – Не слушайте предателя! Солдаты! Вы ж присягнули! Разве присяга теперь ничто?!

– Присяга твоя обман!

– Кровью смоем присягу царю-Каину!

Под ударом хлынувшей толпы Стюрлер отлетел к стене, упал.

Цепь в мановение ока оказалась смята. Размахивая саблей, Панов бежал по Мильонной к Дворцовой площади. Больше девяти сотен лейб-гренадер, сотрясаю улицу грохотом, мчало за ним.

…Великий Князь Михаил Павлович привел остававшихся в казармах московцев. Все же подтянулись измайловцы.

– Надо атаковать, брат! Чего мы ждем? Сейчас сил наших больше!

– Я хочу, чтоб солдаты увидали, стоять им тут смысла нету. Они захотят воротиться в казармы. Еще немного – и захотят.

…

– Саперы!! К нам саперы пришли! – Дети дружно облепили подоконник. – Платон Филипыч, гляньте, сколько саперов!

– Господи, благодарю Тебя! – Платон Филиппович размашисто перекрестился. – Ваше Высочество, эти саперы будут нас охранять, покуда ваш папенька, Его Императорское Величество, усмирит мятежников. С вашего позволения, я вас покину ненадолго.

Через несколько минут саперы выстроились во внутреннем дворе. Но вздохнуть с облегчением при виде тысячи человек, четко занявших оборонительную позицию, Роскоф не успел.

– Ура, Константин!!

Рев сотен глоток, нестройный, громогласный, был услышан во дворе всеми.

– Ура, Николай!! – слаженно прогремело в ответ. Внешний караул вступил в противостояние.

– Вперед, ребята!! – размахивая шпагой, кричал Панов. – Всего-то дела – пробиться в ворота! Внутри как по шелку пройдем! А ну, навались!!

Кровь отлила от лица, вся, до капельки: что было бы, думал Платон Филиппович, когда бы саперы опоздали минут на пятнадцать?! Впрочем, еще неизвестно, что будет теперь. Сколько их там, снаружи, атакует?!

Отчаянные крики и стук рукопашной со стороны ворот сливались в единый шум с командами офицеров, с лязгом затворов…

– Ух ты, Алешка, сейчас бой будет!! – возбужденно кричал товарищу маленький Наследник. – Смотри, ты смотри, как они встали! Изготовились!

– Немедля от окон!! – старый лакей Смирнов, позабыв обо всем, в том числе и о своей подагре, кинулся сердито стаскивать детей вниз. – Уши накручу всякому, кто вдругорядь подойдет, истинный крест, накручу уши!

Лейб-гренадеры разрозненною толпою, в разных мундирах, кто в парадных, кто в будничных, потоком хлынули на двор.

Даже если б вид сотен поднятых ружей и мог остановить своей нежданностью первые ряды мятежников, они не все равно понуждены были б продвигаться вперед, так напирали задние. Лишь нечто наподобие перибола – мертвая полоса – разделяла теперь саперскую тысячу и столько же готовых к атаке лейб-гренадер.

– Пропускай по-хорошему, за нами другие придут! Вам тут все одно полечь!

– Надобно, так поляжем! Не впервой!

– Только сперва вас с собой положим!

– Да еще сколько! Детишек иудам не выдадим!

Слова угроз, словно зловещие птицы, летали от одной толпе к другой через мертвую пустую полосу, булыжники казались черной рекой.

Стикс, невольно подумал Платон.

– Что, не ждали? Глянь, ребята, рожи-то в цвет ляжки испуганной Машки!

– Ура, Константин!!

– Царь Ирод ваш Константин, коли за родными племянниками вас прислал! Ура, Николай!!

Роскоф уже выделил взглядом главного зачинщика штурма – какого-то светловолосого поручика со смазливым, юным лицом, что стоял в стороне, опустив шпагу и прижав левую руку ко лбу. Поза его выражала несомненную растерянность.

Раздвигая строй плечом, Платон Филиппович пошел на сближение с ним. Пистолетная пуля ошибиться не должна. Надобно снять молодчика прежде, чем тот решится на команду. Лучше, конечно, надежно ранить… Пустое, де Роскоф, здесь не стрельбище. Рисковать нельзя, целить мгновенно и в грудь.

Панов между тем похолодевшей спиною ощущал, что раскиданные перед бутылочным горлом ворот финляндцы уже начинают стягиваться для удара в спину. Но главное, конечно, эти, впереди… Принесла же их нелегкая! Силы равны, но положение лучше у них, куда как лучше… Рисковать или нет? Ах, локоть-то близок…

Роскоф медлил поднимать руку, ощутив нерешительность Панова.

– Уходим, ребята! Измена! – пронзительно выкрикнул наконец тот.

Платон дал Панову раскрыть рот только потому, что чуткие в миг крайней опасности нервы уверенно подсказали: враг сейчас дрогнет.

– Измена!! – снова бессмысленно заорал Панов. – Идем спасать наших, идем к Сенату! Обратно, ребята!

Толпа лейб-гренадер устремилась вспять.

Бить ли в спины, отчаянно спросил себя Роскоф, но сам же удержал команду: пусть их теперь кто угодно бьет, главное – уходят отсюда.

Уф, семь потов сошло, семь жизней пережито. Уходят. Уходят, августейшая Семья в безопасности.

…Задыхаясь, выбиваясь из сил, полковник Стюрлер, не нашедший себе лошади, догнал лейб-гренадер уже на площади.

– Вас обманули… Обманули… – Он хватал солдат за руки, бесконечно повторяя одно и то ж, в последнем проблеске надежды находя работу мысли в лицах. – Вас обманули, нет никакой вражды между братьями, нет и быть не может!..

– А вы, полковник, на чьей стороне будете? – Каховский, вышед из-за монумента, угрожающе поднял пистолет.

Скользнув по штатской фигуре рассеянным пренебрежительным взглядом, Стюрлер, казалось, и вовсе не хотел сперва отвечать. Но все же надумал.

– Николаю я присягал и Николаю верен.

– Ах, вот оно! – Каховский вскинул пистолет.

– Колите, рубите его, ребята! – Уже приноровившийся убивать с Каховским на пару, Оболенский дважды рубанул Стюрлера по голове.

Полковник упал не сразу – отчаянно прошел к своим солдатам еще несколько заплетающихся шагов.

Глава XXI

– Ваше Величество, они убивают, – решительно произнес принц Евгений. – Мы не можем более ждать.

– Да, придется атаковать. – Лицо Николая Павловича оледенело.

– Ваше Величество, нужны не атаки, а пушки!

– Пушки? В моих обманутых солдат? Нет, Эжен, только не это… Не могу. Что владыка Серафим?

– Только что подходил к ним с владыкой Евгением. В его глазах убили полковника, имени митрополиту не известно. Мятежники – офицеры и штатские – оттеснили обоих владык обнаженными шпагами. Думаю, не зарубили только потому, что побоялись возмущенья своих же солдат. Мы действительно исчерпали все, Государь. У нас недостаток в пехоте, но кавалерии довольно.

– Пусть дают сигнал кавалерии.

…Прибывших с Пановым лейб-гренадер Александр Бестужев расставил в первые ряды карея: московцы уж начали околевать в одних мундирах.

Вся толпа – рабочие со стройки, праздные зрители дворянского и мещанского вида, мальчишки, разносчики, бабы – при сигнале к атаке посыпалась с площади во все концы. Кой-кого и помяли.

– Так-то лучше будет, нашли себе забаву! – красавец рядовой Павел Панюта молодецки разобрал поводья. – Неужто правда стрелять будут по своим, бунтовщики-то?

– А то не видел, чего творят! Голову береги, Пашка, на рожон-то не лезь! – сурово прикрикнул товарищ постарше.

– А, вам, старикам, под Фер-Шампенуаз веселей было! – весело откликнулся Панюта. – У кота да у кота, колыбелька золота… Ура, Николай!!

– Ура, Николай!

– Ура, Николай!!

Загудели камни. Все сделалось вдруг нарядным, зима умеет наряжать. Зенитное солнце позолотило белые колеты, заскользило по черным каскам и кирасам.

Конный полк, с неотпущенными [52]52
  Незаточенными, то есть годными для оглушающего удара, но не для кровопролития.


[Закрыть]палашами, скакал на карей: рассеять и смять конями ряды.

– Стреляй! – отчаянно выкрикнул Александр Бестужев. – Ребята, пали!

Ротмистр Велио успел взмахом руки послать свой батальон в атаку прежде, чем страшный удар пули, словно бабка выбивает бабку, вышиб ему локоть.

Разрывая рот диким криком, Велио упал на колени. Кровь била из руки – уже бесполезной, уже ненужной, кровь дымилась, разъедая лед.

Стреляли боевыми, стреляли обильно.

– Ура, Константин!!

– Ура, Константин!!

– Ура, Николай! – Павел Панюта, уже достигший карея, пытался конской грудью отжать Панова от солдатского ряда.

– Ура, Константин!

Пистолетная пуля вошла ниже кирасы. Панюта качнулся в седле. [53]53
  Умер спустя несколько часов. Кираса и каска П. Панюты хранились в полку вплоть до 1917 года.


[Закрыть]

За первой атакой последовала вторая: безоружные шли на вооруженных.

– Так нельзя дальше, брат! – Великий Князь Михаил Павлович подбежал к брату, когда барабанщик пробил второй отбой. – Так нельзя! Мы теряем верных!

– А что ты предложишь? – горько усмехнулся Николай. – Ты тоже за картечь?

– Нет, я сего не хочу. Я поскачу теперь к матросам, они тревожились обо мне!

– Миша… Я запрещаю! Ты ума лишился, смутьянам только тебя и надобно!

– Пустое, смутьянам надобен прежде всего ты. Нике, ты не можешь мне запретить!

– Не смей!

– Прости!

Великий Князь помчался к карею.

– Черт, Михаил! – простонал Сутгоф.

– Гиль, солдаты уж распалились… Он нам и вовсе не страшен, – выдохнул Оболенский, провожая глазами продвижение Великого Князя. Осторожно, стараясь держаться подальше, тот огибал карей, выискивая матросов. Поравнявшись, пришпорил коня и помчал напрямик.

– Звали?! Ну что, матросы, я в цепях?! Или заперт в тюрьме?! – конь Великого Князя танцевал на месте, гневный румянец заливал щеки, гневом звенел голос. – Нечего отводить глаза! Глядите на меня! Может, обманщики ваши скажут, что я вовсе убит?! Дурачье, вас обманули! Нам, троим братьям и честным христианам, меж собою брань не пристала! Мы все заодно, и брат мой Константин присягает брату моему Николаю!

Матросы слушали, растерянные. Краем глаза Михаил Павлович увидел, как из рядов выделились трое, соединились, пошли к нему… У первого, одетого в партикулярное платье, медленно поднимался в руке пистолет.

Страшно не было: гнев опьянял не хуже вина.

– Неужто не ясно?! – Михаил даже как-то весело возвысил голос. – Клеветою на нас троих вас заманили в революцию! В бесчестие, в кровопролитие, в разорение страны!

Пистолет, поднятый Вильгельмом Кюхельбекером, [54]54
  Не был приговорен к смертной казни, невзирая на то, что покушался на Великого Князя.


[Закрыть]осекся.

– Опять у тебя порох с полки ссыпался, Кюхля ты эдакая, – хмыкнул князь Одоевский. – Оно и к лучшему, пожалуй.

Словно подтверждая его слова, два матроса решительно выступили вперед. Еще несколько зароптали, не решаясь тем не менее покинуть строй.

– Их-то Высочество чем виноваты?

– Ты чего, штафирка, шалишь?! Это ж Михал Палыч!

– Ваше Высочество, скачите прочь, убьют!

– Право слово, убьют!

– Поберегись, Михал Палыч! Нам уж все одно пропадать!

– Прочь с Богом!

Ничего нельзя было сделать. Офицеры и непонятные штатские сковали волю солдат, Михаил Павлович видел это. Неуверенно и медленно, словно во сне, он развернул коня.

…

– Артиллерию, – мучительно, будто слово было занозой каковую он с трудом из себя выдирал, приказал Император. – Артиллерию.

– Конной артиллерии нельзя верить, Государь, – словно бы невзначай произнес Кавелин.

– Пешую.

– Рылеев, может статься, скоро будет здесь с частью финляндцев, – растирая окоченевшие руки, проговорил Щепин-Ростовский.

– Не будет, – невесело возразил незнакомый князю молодой штатский. – Там ерунда какая-то, с финляндцами.

– Какая ерунда, я слышал, их удается вывести.

– Вроде удалось, а после обломалось. Всякое говорят. Чуть ли не монашка какая-то солдат отговорила казармы покидать.

– Ну вы, сударь, скажете… Монашка, только того недоставало! Не Рылеев же такое сказал? Вы его не видали, кстати сказать?

– Видал, как не видать. – Штатский улыбнулся как-то жалобно. – Он из финляндских казарм на квартиру к себе поехал.

– Не может быть! – опешил Щепин. – Мы здесь, а он… Как это на квартиру?

– Да вот уж так, – штатский пожал плечами.

Глава XXII

День истаивал, на площадь легли вечерние тени. Герой Фридланда и Прейсиш-Эйлау, генерал-майор Иван Онуфриевич Сухозанет, решился на последнюю попытку.

– Ребята, пушки перед вами! – крикнул он с коня, обращаясь единственно к солдатам. – Но Государь милостив – знать ваших имен он не хочет и надеется, что вы образумитесь! Вас он жалеет, Государь Николай Павлович!

– Чего прискакал, подлец Сухозанет? – развязно выкрикнул Каховский. – Может, ты нам принес конституцию?

– Я прислан с пощадою, а не для переговоров! – с достоинством воскликнул Сухозанет.

Пистолетные выстрелы разорвали перья на его султане, царапнули эполет.

С досадою развернув лошадь, старый вояка ударил шпорами.

– Пушки-то ведь впрямь выкатили, – сквозь зубы процедил Иван Пущин.

– Пустое! Пожалеет солдат! – хмыкнул один из Бестужевых, Пущин и не сразу понял в сумраке, кто – все-таки изрядно похожи были братья. Ах, Николай, Мумия.

С Николаем Бестужевым брезгливый Пущин старался не иметь дел. Хорош гусак, жить с позволения слабовольного мужа с чужой женою да плодить в эдаком тройном союзе детей! Каковы ж они вырастут, тем паче, что девочки?

Не странно, что в голосе Пущина прозвучало раздражение:

– Он уже солдат пожалел, иначе б Великие Князья и генералы не рисковали шкурой. Но Николай не хуже нас понимает, что в темноте мы можем получить подмогу.

– И мы ее получим! Наши люди в городе делают сейчас все… Измайловцев можно ждать наверное… Да уж, не Наполеон Николай Палыч, приказать бить на поражение кишка тонка! Наша возьмет, ей же ей! Ах, нелегкая! Гляньте только! Господи, да что ж теперь делать?!

Полки, стоявшие напротив карея, раздвинулись на две стороны. Жерла пушек зловеще открылись взорам, похолодевших, теперь уж не только от ледяного ветра, солдат. Первая пушка грянула, рассыпалась картечь.

Пули били в мостовую, рикошетами поднимая снег и каменные осколки. Несколько человек в первых рядах карея упало, послышались слабые крики смертной муки. Большинство упавших, впрочем, умерли мгновенно.

Жалобно звенели разбитые окна. Два орудия стреляло картечью, третье, от Галерной, выпустило одно, другое, третье ядро.

Боевые порядки мятежников были опрокинуты.

– Спасайся!

– Спасайся, кто может!

Солдаты и матросы, оборотившиеся в беспорядочную толпу, бежали, горохом сыпались на невский лед. Часть рассыпалась по дворам.

– Стойте! Ребята, стойте! – Вильгельм Кюхельбекер, летучей мышью раскинув руки в широких рукавах черной шубы, возвысил голос. – Стройся! Пойдем теперь в штыковую!

– Так ведь в нас пушками жарят! Ты чего, барин, оно же верная смерть!

– Пусть!

– Тебе пусть, а нам нет!

– Может уж довольно нашей крови нынче, а, штатский барин?

Вид солдат, обезумевших от холода и усталости, сделался угрожающим. Бесполезно, с отчаяньем понял Вильгельм Карлович. Не пойдут, не хотят, мерзавцы, бесполезно!

– Что там, на льду?! – Откуда-то возникла подзорная труба. Поднеся ее к глазу, Николай Павлович словно бы приблизился к восставшим на несколько расстояний. – Они перестраиваются! Чего они хотят?

– Боюсь, Ваше Величество, они хотят идти на крепость, – сквозь зубы процедил Кавелин. – И могут в том преуспеть, в Петропавловской теперь мало караула.

– Если дать им стянуться в крепость, мятежа сегодня не погасить! – в тревоге воскликнул Император.

– Ваше Величество, скверно! – Сухозанет скрежетнул зубами. – Картечью до Невы не достать, перетащить пушки не успеется.

– Ядро достанет, – позволил себе вновь вмешаться Кавелин.

– Пустое, – отмахнулся Сухозанет. – Многих ли ядром снимешь. Надобно заранее счесть, что крепость уже занята мятежниками и группироваться на окружение. Другого выхода не вижу.

…Московцы цепью разворачивались в сторону крепости.

– Нам бы хоть неделю продержаться, а там уж рванет в Малороссии, а там и Кронштадт вспыхнет, – задыхаясь после скользкой пробежки по льду, разгоряченный Михаил Бестужев, спотыкаясь, как на коньках, подбежал к Щепину.

– Продержимся, – выдохнул тот, глядя, как орудийная прислуга влечет в сгущающихся сумерках две пушки к парапету. – Этим они нас не остановят!

– Ну же, ребятушки, приналяжем еще! – кричал Михаил Бестужев. – Ужо отогреемся у Петра и Павла за пазухой! Натопим, водки выпьем! Ура, Константин!!

– В кого метить?! Без толку, все без толку! – громко простонал растерянный фейерверкер.

Маленькие фигурки на белом льду были видны еще вполне отчетливо. Они продолжали разворачивать цепь.

– Да уж, все одно, что по воробьям, – с коня отчеканил подскакавший человек в штатском. – По людям бить без толку. Целить незачем, бить в лед! Не мешкайте!

– В лед?!.. – молодой фейерверкер не без испуги обернулся на Романа Сабурова.

Вид Роман Кирилловича был довольно жуток. Одежда смята и грязна после предупреждения пожара, правый рукав сюртука разорван. В синих глазах бушевало холодное бешенство, тем более свирепое, что черты лица оставались покойны и неподвижны.

– В лед, – с расстановкой повторил он. – Хотели утопию, будет им утопия.

Мысль была простой, из тех простых мыслей, что лежат на поверхности, но находятся не просто. Особое зрение нужно для того, чтобы видеть эдакие решения задач.

– Но… – фейерверкер замялся.

– В лед, – Роман Кириллович скрипнул зубами.

Фейерверкер, словно магнетизированный, медленно оборотился к прислуге.

Бегущие не враз поняли, что страшный треск под ногами – не случайность и не промашка. Ядро с жутким звуком пробило толщу шагах в десяти от Михаила Бестужева.

– Э, мазилы! Поберегись! – залихватски выкрикнул он.

Следующий выстрел показался перелетом, проломив лед там, докуда еще никто не добежал.

Еще одна промашка… Еще… Словно брошенное об пол блюдо, белая толща пошла причудливым узором трещин. Затем послышался звонкий хруст, и смертельная чернота воды проблеснула в нескольких местах.

– Помогите!!

Ноги в сапогах скользили по кренящимся льдинам. Вот уже не удержался, упал первый из московцев, закричал, скатываясь на четвереньках, покуда кусок льда, словно перелистывающая страница, не очертил дуги, увлекая под себя.

Второй, пятый человек ушел под лед… Над Невой неслись стоны, вопли, отчаянные призывы к матери, не то суетное грязнословье, с которым мать поминает живой солдат, а та глубокая пронзительная суть, что открывается умирающему…

Не столь уж много было их, погибших. Но выстрелы сделали свое дело, оборотив выстраивающуюся цепь в обессмысленную перепуганную толпу. Солдаты и офицеры разбегались кто куда – лишь бы оказаться подале от страшного ледяного треска, лишь бы не ощутить предательской качки под ногами, лишь бы вылезти на берег…

С берега на лед прыгали мятежники, обратно карабкались побежденные. Крепости достигло человек дюжины с две, но никакого смысла в том уже не было.

– Кончено! – Вильгельм Кюхельбекер, пристроившийся на крыльце чьего-то парадного, обхватил руками дорическую колонну и зарыдал.

– Кончено! – Николай Павлович хотел осенить себя крестным знамением, но не сразу сумел поднять руку. Словно налитая свинцом, она отказывалась слушаться. Справившись, наконец, Император вытащил сперва из обшлага платок и промокнул чело, покрывшееся, невзирая на мороз, крупной россыпью пота. Затем, словно вспомнив, медленно перекрестился.

– Кончено, – Роман Сабуров самым неизящным образом сплюнул на мостовую. – Теперь только семь конюшен дерьма разгрести.

Ожесточения не было, да и откуда ему взяться? Победители отпаивали побежденных водкой из своих фляжек. Сумерки сгущались, толпа разбредалась по домам.