Текст книги "Анастасия, боярыня Воеводина (СИ)"

Автор книги: Елена Милютина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Глава 11

– К башкирам зачем ездил?

– Хворь легочную лечить. Второй раз уже.

– Сам-то, как умудрился бедняцкую болячку подцепить?

– Да в Европе этой просвещенной. Там она всех подряд косит. И бедных, и богатых. Скученно живут, грязно. Ни нужников, каких следует, ни бань. Все дела в поганый горшок, который ночной вазой обзывают. Нашли вазу! А потом ее содержимое из окна выплескивают, хорошо, если не на прохожего! Я тогда и оценил, зачем они такой блин с тульей на голову надевают. Шляпу дешевле сменить, если из горшка поганого окатили. Баню только в Риге нашел. И то, срам один. Общая, и для мужиков и для баб и девок. У нас раньше тоже так мылись, но теперь только в семьях иногда. А там все вместе. На чужих жен пялятся. Если есть на что. Так вот, зацепил, видно, болячку в Европе. Там даже коровы болеют, молоко у них заразное, парное пить нельзя, только кипяченое. Но знать она о себе не давала, пока в яме с водой под Псковом в октябре почти двое суток не провалялся. Вот, тогда и вспыхнула.

– Под Псковом со шведами оказался?

– Да, нельзя было дать Псков взять. Густав-Август тогда загордился бы, и долго бы еще мира не заключал, да требовал бы и Псков, и Новгород себе! А так два штурма сорвались, вот и убрался к себе, как пес побитый.

– В яме от пожара в шведском лагере прятался?

– Да, перемудрил слегка. Все придумывал, как и порох поджечь, и самому при короле остаться. Знал бы, что шведы склад с провиантом рядом с пороховым разместят, по-другому бы действовал. Просто ударил бы огнем по складу, издалека, и все. Пожар бы все следы скрыл. А так, что бы следа магического не оставлять, тленом по лафету пушки ударил. Она и покатилась прямо на склад, запал-то уже подожжен был. Заклинание тлена много силы забирает. Огонь меньше. Вот, на то, что бы от огня спастись, сил хватило, а на то, что бы из ямы вылезти, нет. Бабы из Пскова спасли, вытянули. Пришлось такую хорошую личину шотландца убивать! Иначе никак. Замерз, силу растратил, она у магов тоже болезнь гасит, вот болячка и началась.

– Подожди, я так понял, что это ты лагерь у шведов пожег?

– Я.

– Силен. Таких чародеев беречь надо, а не на каждую прореху кидать. Расточительство это. Москву тоже оборонял?

– Не пришлось. Меня на юг послали, крепости от Сагайдачного укрепить, да поздно. Быстро, гадюка, шел. Елец обманом взял, Лебедянь воевода бросил, сбежал, отдал город на разграбление, а Даньков отстроить еще не успели до конца. Воевода его приказал всем в Михайлов уходить, да налетели на них в степи казачки, порубили почти всех, обоз с припасом захватили. С порохом, да свинцом. Я только в Михайлов успел, вовремя! Воевода там уже приготовился из города бежать, речь держал, ну, я его из города со сторонниками и выгнал. На десять дней гетмана задержали. Если бы князь Пожарский не заболел, Сагайдачный бы Оку не пересек. Волконский послабее будет, нет у него авторитета у казаков. Вот и не выдержал, отступил! Ну а я Михайлов на дядю оставил, и стал мелкие казачьи шайки разгонять, что деревушки и городки в округе разоряли. Октябрь, холодно, вот болячка снова и выскочила. Анна подлечила, и снова к Башкирам поехал. Хорошо у них, привольно. Отдохнул и поздоровел. А вот сейчас опять сорвался.

– Хорошо, раз разговор такой пошел, расскажи-ка мне, кто из Ксениной родни около Миши устроился!

– Неудобно как-то, подумаете еще, что я счеты свожу.

– Так, неудобно портки через голову одевать, давай подробнее, с кем у тебя счеты старые.

– Салтыковы. Младшая ветвь. Борис да Михаил. Пытались меня обвинить, что это я Михаила в Тихвин направил, со шведами в сговоре был. Меня тогда в Лебедянь и услали, спрятали. Шереметьев меня в Европу планировал отправить. Хотя, опыт в Лебедяни хороший получил, не будь его, не отстоял бы Михайлов. Борис и Михаил, они слишком до власти охочие. Остальные поспокойнее будут Местечко получили и сидят себе тихо. Ну, матушка их, Евкиния, она много воды намутила с самозваной Хлоповой. А многие очень даже полезные. Шереметьев, Федор, он почти всю военную власть и посольский приказ на себе тащит, Черкасские тож, хотя, это же ваши родственники.

– А что с воеводами-предателями сделали, наказали как?

– Наверное, в дальние остроги воеводами сослали, за Камень.

– За предательство казнить положено!

– Миша добрый, он еще никому смертную казнь не подписал. За это время казнили по приговору Думы, да Собора, только Заруцкого, да Воренка. Маринка Мнишек как-то тайно померла, или помогли. Марфа против казни дитя малого протестовала, но ее не послушали, а Михаилу и не доложили. Знали, что он против был бы. Да и слаб он был тогда. Только год, как на царство венчался. Сейчас уже вполне освоился.

– Спасибо. Ничего, все пока не страшно. Молодец, Мишка, удержал страну на грани. Теперь возрождать ее будем!

Так, за разговорами даже не заметили остановку для смены лошадей. Ехали довольно быстро. К вечеру остановились на ночевку в Можайске. Молебен благодарственный отслужили. Михаил совсем оправился. Местный воевода показал гостям, как обороняли Можайск от войск Владислава. Вечером ужин праздничный накрыли, благо день был не постный. Впрочем, Филарет задерживаться не стал, быстро ушел в отведенные ему покои, отдыхать Симеона отпустил побыть с братом. Михаил наелся, почувствовал себя совсем хорошо. И тоже решил идти отдыхать. Оказалось, его поселили в одних покоях с Филаретом, вместе с братом. На выходе из зала к нему подошел Шереметьев, спросил о самочувствии. Извинился, что не подошел там, в месте обмена, но поляки что-то забегали, он принимал меры на случай нападения. Михаил заверил, что у него уже все хорошо, завтра верхом поедет. Но наутро Филарет приказал снова сесть рядом с ним, разговор затеял. Все о Мише выспрашивал. Все-таки 8 с лишним лет не виделся. Михаил выехал из Москвы, не терпелось увидеть отца. Обе процессии встретились около моста через речушку Пресню, встреча была трогательная. Отец и сын обменялись земными поклонами, потом обнялись. Миша прослезился. Потом вместе, в царском возке поехали в Москву. Звонили колокола, встречая возвращенного России патриарха. Михаил простился с братом, тому надо было быть рядом с патроном. Обещал приехать, повидаться с родителями, как только сможет. Миша приметил отца в сопровождении братьев и подъехал к семье.

– Опять выкладывался, Мишка? Обещал же беречься! – недовольно заметил отец

– Берегся, как мог.

– Вижу, как мог. Зеленый весь!

– Поляки плохое задумывали. Яд медленный Филарету за обедом дать. Надо было срочно его оттуда вытаскивать.

– Значит, вытащил. Хорошо, сейчас домой поезжай. Пусть Анна посмотрит, не навредил ли себе. Я так понимаю, Филарет знает, кто его вытянул. Так что претензий не будет.

– Хорошо, отец, поеду. – Михаил развернул коня к дому. Все равно, сейчас будут родственные встречи. Мише не до друзей будет.

На подворье Муромских отдал коня подбежавшим холопам, сам прошел во флигель, где жил, когда болен был. Испугал его отец, что выглядит еще плохо. Вчера с Симеоном допоздна проговорили, спал мало, поэтому, видимо, и зеленый. Надо выспаться, что бы Анну не пугать. Кровать в горнице застеленная стояла, он разделся, лег и сразу заснул. Проснулся от прикосновения к волосам. Сквозь сон услышал:

– Миша, лад мой, когда же ты научишься себя жалеть, не сжигать усилиями непосильными! Мы же с тобой, как муж с женой только и прожили, что прошлую зиму, да и то, половину ты болен был. И теперь, опять не бережешься. Изведешь себя, доконает тебя болячка легочная, а у тебя двое сыновей, кто их растить будет? Мальчишкам мужская рука нужна, а не бабья юбка!

– Это смотря какая юбка, твоя так нормально подойдет, глупостям не научишь и неженками не вырастишь!

И тут получил подзатыльник, увесистый такой. Ручка у жены было крепкая.

– Это что ты сказать хочешь? Значит, беречься не будешь, мальчишек на меня бросишь⁈ Зачем тебе это все, Миша? Неужели все еще мало сделал? Ты вспомни, Лебедянь отстоял, планы Заруцкого разрушил. Пол-Европы проехал, болячку смертельную зацепил. Потом Литва, потом король шведский, с Пскова осаду, считай, в одиночку снял. Потом мир Столбовский, потом Михайлов, опять болячке волю дал, потом обмен этот. Силу истратил почти под ноль, а ведь она хворь твою сдерживает. Нет, я понимаю, время сейчас такое, но нельзя же так себе жилы рвать. Живут же люди другие, тихо, спокойно, детей растят. Давай и мы хоть пяток годочков спокойно проживем. Вон, имение Воеводиных отстроили, надо освятить и въезжать, не все же твоих родителей стеснять будем! И мне хочется своим домом пожить. Нет, с твоей семьей мы дружно живем, меня хорошо принимают, но каждой бабе хочется свой угол иметь, в своем доме полной хозяйкой пожить!

– Что же, я не против. Давай попробуем. Пока торжества по поводу интронизации Филарета не начались, пригласим клир, освятим усадьбу, переедем. А если опять куда с поручением пошлют, откажусь, возьму и священником заделаюсь! Латынь знаю, греческий опять же, церковь на свои деньги выстроим, вон, хоть в Устюжине, хоть в Рыбежке, и будем жить – я поп, ты попадья. Всего-то забот, что службы отправлять!

– Смеешься! Какой из тебя поп!

– А что? Жизнь размеренная, усилий много не требует, да еще народу для большей веры чудеса являть буду, что бы чародейство не позабыть!

– Да ну тебя, Мишка! Я не то в виду имела. И в Устюжине тебе жить вредно. Холодно и сыро. Кругом болота ржавые!

– Аня, знаешь, в башкирии одна шаманка старая рассказала мне причту. Послушай:

' Однажды молодой беркут. Беркут это такой орел, я одного Михаилу в подарок привез, для охоты. Так вот, молодой беркут, встретил старого, седого ворона. Беркуты воронов не трогают, поэтому тот не испугался. Молодой беркут и спрашивает старого ворона: – скажи мне, мудрый старец, почему ты, совсем не большая птица, живешь 100 лет, в то и больше, а мы, орлы, крупные, сильные, живем только 30 лет и три года, и то не всегда?

– Потому, – ответил старый ворон – что вы, что бы найти обед летаете целый день, а потом хватаете свою добычу, вступаете с ней в бой, берете вверх, убиваете, и только потом едите! А мы, вороны, тоже летаем, находим павшее животное, спокойно спускаемся и тихо клюем то же мясо. Не все ли равно, как его хозяин умер – в борьбе, или от старости. Но усилий не тратим, силу бережем.

Подумал молодой беркут и решил – а ведь прав ворон, мясо, оно мясом все равно будет! А жить буду дольше! Вот полетел он вместе с вороном, нашли тушу павшего коня, ворон сел, клюет, глаза от удовольствия прикрывает. Орел клюнул раз, выплюнул, крылья расправил и говорит: – спасибо за науку, старый ворон, теперь я понял, что лучше прожить 30 лет и 3 года, но все время есть теплое, еще трепещущее мясо убитой мной дичи, чем 100 лет клевать мертвечину. Поднялся в небо и улетел.

– Познавательно. Значит, мертвечину клевать не хочешь, так я понимаю?

– Не могу, Аня. Таким уж уродился. Но ближайшее время поберегусь. Постараюсь никуда не нестись, никого не выручать. Михаил при отце будет, так что передышку получу. Ты посмотри, не появилось ли новых болячек. Детей все же увидеть хочется!

Анна поводила руками, прислушалась к ощущениям.

– Пока спокойно все. Но имей ввиду, то, что я твои болячки подавила, бесследно не прошло. Легкие в этом месте изменяются. Вспомни, я ведь не могу вылечить твоего тезку. Только облегчить болезнь. Именно потому, что то, из чего сделаны его сердце и суставы уже изменены. Я могу подавить вспышку болезни, но не сделать орган новым. Так и с твоими легкими. Новыми они не становятся. С каждой вспыхнувшей болячкой исчезает кусочек здоровой ткани легкого. И чем чаще они вспыхивают, тем быстрее твои легкие станут непригодными для дыхания. Понимаешь, чем это грозит? Пока ты этого не замечаешь, но еще пара воспалений и ты уже почувствуешь одышку. Миша, тебе еще нет 25-ти лет! Ты только первую половину жизни прожил. Поберегись, пожалуйста!

– Поберегусь, обещаю!

Глава 12

Что же, за этим последовали объятия и поцелуи. Они только успели оторваться друг от друга и отдышаться, как дверь, не закрытая на щеколду распахнулась, и с возгласом:

– Михаил! – В спальню ввалился князь Константин. Простоволосая Анна пискнула и спряталась под одеяло.

– Михаил! – повторил шокированный князь, – ты что, опять с бабой? А если до Анны дойдет?

– Уже дошло! – Анна высунула нос из-под одеяла – ужо я его, изменщика! И вас тоже, батюшка, что бы не врывались в спальню к супругам, встречу после разлуки празднующим!

– Анна! Прости старого дурака. Я уж было подумал, что Мишка за старое взялся!

– А вот и не прощу. Мало того, что сына гуленой считаете, так еще и меня обижаете!

– Я же тебя защитить хотел!

– Хотели, но обидели. Сочли, что от меня муж отвернуться может, на другую глаз положить. Так вот, не бывать этому. Ведьма я, или не ведьма!

– Ну, простите, простите меня оба! Только подниматься вам пора. Михаил обоих к себе зовет, разговор у него к тебе, Миша, а тебя, Анна просит отца проверить, не навредили ли ему в плену! Так что собирайтесь, перекусите чем-нибудь, и поедем в Кремль.

Михаил встретил побратима восторженно.

– Миша! Ты опять меня выручил! Заставил поляков отца обменять!

– Стараюсь быть полезным, великий государь! – скромно поклонился Михаил тезке.

– Не обижай, какой я тебе великий государь, брат мой названный! Или уже другом не считаешь?

– Другом был, другом и остаюсь, только помню, что нельзя нашу дружбу так явно всем показывать, а то снова завистники найдутся. Осторожнее надо быть. Хотя бы внешне.

– Понял. Внешне, да. Пойдем, поговорим без свидетелей! И хочу тебя попросить, разреши Анне отца посмотреть, не навредили ли ему чем-то поляки!

– Хотели, не успели. Поэтому и пришлось срочно заставить их обмен совершить! Наверное, до конца и не поняли, почему вдруг тянули, тянули, да вдруг согласились! Но, честно скажу, больше такое внушение, наверное, использовать не смогу. Слишком много сил берет. Так что, если захочешь, что бы какая-то королевна выйти за тебя замуж вдруг захотела, то я не возьмусь, только если ты в нее без памяти влюбишься!

– Мне влюбиться, видимо, не судьба. Ничего хорошего из этого не выходит. Но отец приехал, он, я надеюсь, порядок наведет! Я ему уже пожаловался на историю с невестой, обещал разобраться!

– «Разберется! – подумал Михаил, – кто тебе плохую копию моей Анны подсунул!»

– Ладно, с невестами я сам разберусь, надо с тобой разобраться. Отец вчера выговор устроил. Говорит, дал Михаилу княжеский титул, а землями не наделил! Подворье, что они на Москве отстроили на землях Воеводиных стоит, значит, по твоему же указу Воеводиной отойдет, дочери. Негоже князю то у отца, то у дочери в приживалах жить! Вот я подумал, с людьми знающими уезды в России посоветовался, и придумал, что бы и дело тебе дать по душе, и что бы силы не напрягал, и нужным себя чувствовал! Смотри на карту. Вот твой знакомый Михайлов. К западу от него, в 50 верстах, или чуть менее, деревенька, Бобрики, на одноименной реке стоит. Бобров, говорят, там много. Бобрик в Дон впадает, который из ключа чуть к северу начало берет. Земли там черные, государственные. Так что все вокруг этой деревни на 40 верст, твое будет. На западе, почти до Тулы, на востоке, почти до Михайлова, на юге – до реки Непрядва, за ней поле Куликово, где татар в первый раз разбили. Ну и на север, тоже 40 верст. Но не такое уж спокойное житье в этих местах, не думай, что я тебя в теплое болотце отправил на беззаботную жизнь. Муравский тракт там проходит, как раз через Епифань. Так что и ногайцы и татары заглядывают. Поэтому я указ подписываю, что бы ты мог в Туле припасы и оружие, какое нужно получать вне очереди и записывать на казенный счет. Я с туляками сам рассчитаюсь. И вот что еще. Укрепишь свое имение, как пожелаешь. Хоть каменные стены, хоть деревянные, какие хочешь, возводи и в Бобриках, и в Епифани. И, заодно проверишь, что бы города, Сагайдачным разоренные восстанавливали быстро. И Даньков, и Елец, и твою любимую Лебедянь! А то, после предательства воеводы народ оттуда разбежался, возвращаться не хочет на пепелище, не верит! Отец оговорился, что хочет в Лебедяни, в окрестностях монастырь основать, в честь Небесного знамения, жителям в год моей коронации посланного! – Михаил с усмешкой посмотрел на Мишу. – Так что наделяю я тебя властью над всеми крепостями в округе. Можно сказать, смотрителем. С правом воевод смещать, если не годны, или воруют, на твое усмотрение. Только особо не усердствуй. Объездил округу раза два в год, и хватит. А то знаю я тебя! Прознают про тебя люди, что особа с властью рядом проживает, сами потянуться, не в Москву ехать, близко, так что вести сами принесут. Да и воеводы, зная, что персона, доверием царя облеченная близко, примерно вести себя будут. Так что первая твоя задача – имение свое отстроить. Укрепить, и семьей заниматься. Угодья там привольные, и степь, и леса, и поля. Почва плодородная. А за север не беспокойся. Пошлю дьяка с указом, да дружиною, посетит все владения Аннушки, родичей жадных отгонит. Деньги собирать с народа в твой карман станет. И за Устюжным присмотрит! Окрепнешь окончательно, пару раз летом съездишь, явишь лицо свое, Рыбежку проведаешь, и ладно будет. А стройся основательно, не жмись, там охота хорошая, я к тебе охотиться наезжать буду, учти! И на Москве, забирай вымороченное имение Скопиных-Шуйских. Шуйским наследникам я его не отдам, особенно, потому, что слухи ходят, что воеводу Скопина, Дмитрий Шуйский, брат царя отравил. Доказательств нет, но есть подозрение, что он, из зависти. Будь воевода жив, может быть и смута быстро закончилась. Его и шведы уважали, и поляки боялись. И династии старой он родственник был. Ближе, чем мы! Так что строй на Москве свое подворье! Что молчишь?

– Осмысливаю. Спасибо! Вроде и при своем, и с другой стороны Москву опять защищаю. Выстроится линия городков укрепленных, да вооруженных, и побоятся Ногайцы, да Крымчаки набеги устраивать! Да и казачки присмиреют!

– Казачкам сейчас не до нас. Они с польским королем разругались, он их прижимать стал. Под мою руку просятся. Я пока в отказ иду, у самих разруха. Вот, силы соберем, и, казачками православными прикроясь, начнем у Польши наши города забирать, да их Владислава укорачивать, а то он до сих пор себя царем именует, нехристь!

– Правильно мыслишь, круто! Но наследник тебе нужен, Миша, что бы снова смута не замутилась.

– Папенька уже озаботился. Литовскую княжну присмотрел. Но я отказался, категорически. На бывшей врагине жениться! Увольте! Нам одной полячки хватило. Наелись. До сих пор сыты! И народ не поймет. Ты слушай, будет тебя уговаривать в Европу сватом ехать, не соглашайся!

– И не подумаю! Нельзя мне в Европу. Там сейчас заварушка началась, туда Густав-Адольф обязательно влезет, а мне ему в лапы попадать нельзя! Помню, что он обещал с виновником конфузии под Псковом сделать. Так что причина у меня не соглашаться веская!

– Вот и хорошо! Пойдем, узнаем, что осмотр Анны у отца выявил. Да и он хотел тебя видеть!

Михаил позвал прислужника, приказал принести бумаги и позвать дьяка, которому поручили объехать владения Анны. Он хотел получить более подробные указания. Михаил просто отправил его к Аглае, которая о наследстве Анны знает все. Сам же он в вопрос не вникал – то выполнял сложную миссию в Европе, то болел, то по службе тоже бывал чаще вне дома. Дьяк понял, и поехал на подворье Муромских. Михаил вручил принесенные дьяком поместного приказа указы, о пожаловании земель на 40 верст вокруг деревни Бобрики в полное наследственное владение князю Воеводину-Муромскому за «великие дела к пользе нашего государства сотворенные». И указ из разрядного приказа о наделении князя надзирающим за крепостями засечной черты от Михайлова до Ельца с правом смещать воевод «Буде вскроется какое воровство, минуя рязанского наместника, но только извещая его». Указы сложили в футляр, для сохранности и вручили Мише. Потом пошли в покои, отведенные Филарету. Там застали Анну, диктующую Симеону режим дня и список полезной еды для будущего патриарха. Филарет беседовал с Патриархом Иерусалимским, приехавшим, что бы провести церемонию интронизации. Анна степенно поклонилась Михаилу, и пояснила, что, слава Богу здоровье его отца лучше, чем можно было бы ожидать после плена, но, конечно, сказывается возраст и постоянное напряжение. Так что она приготовит несколько отваров для успокоения и хорошего сна. Филарет спросил Михаила, все ли они обсудили с князем. Тот подтвердил, что все. Тогда Мишу представили Патриарху. Филарет упомянул, что Михаил имел опыт в противостоянии с Сагайдачным, который при посещении патриархом Киева по дороге в Москву, имел с ним беседу, просил отпустить ему грехи его, в чем патриарх отказал. Просто раскаянием не искупить его деяния. Он объединился с католиками против своих единоверцев, пошел на Москву, оплот православной веры, так что ему, что бы грех искупить много усилий приложить придется. А Сагайдачный с чувством обругал колдуна в городе Михайлове, который он взять не смог, и который предсказал ему, что его деяния он долго замолить не сможет. Хотел бы патриарх узнать того человека, чьи слова такого грешника к раскаянию привели!

Филарет весело глянул на Мишу и спросил Михаила, знает ли он, кто Михайлов оборонял так, что его 10 дней казачья орда взять не смогла! Михаил представил Мишу, чем вызвал удивление старца, что такой молодой воевода старого грешника остановил. Муромский пояснил, что он не один действовал, с ним плечом к плечу стояли все жители города, вплоть до отроков и отроковиц. А воодушевляли их служители господни – настоятель Михайловского Собора, отец Василий, настоятель крепостной церкви в Лебедяни, чудом от врагов спасшийся, отец Серафим, известный как стойкий борец за веру православную, своим призывом силы божественной уничтоживший в Лебедяни воеводу-предателя, и недавно рукоположенный лебедянский же поп, отец Антоний. Который добрым воином оказался и в конной вылазке участие принял. Патриарх позавидовал Филарету, что ему держава со столь верными православными достается, а он вынужден бок о бок с погаными мусульманами уживаться, Мишу благословил и на интронизацию патриарха пригласил. Распрощались. Филарет пригласил Мишу завтра прийти, им есть о чем потолковать, и, лучше, с супругой. Анна поклонилась и заверила, что непременно будет. Миша в свою очередь попросил брата, Симеона, как будет возможность домой хоть на несколько часов отпустить. С матерью повидаться. Заверил, что после интронизации непременно отпустит. С тем и удалились. Симеон пошел проводить, Миша его с женой познакомил. Дома с отцом и Анной перечли указы, рассмотрели карту, Михаил ехать решил сразу после торжеств. Пока же съездить, посмотреть, что от палат Скопиных-Шуйских осталось. Анна тоже напросилась. Надо же прикинуть, какое строение возводить, какие службы строить! Как без хозяйки!

Старые палаты осмотрели, князь Константин покачал головой, и сказал, что сохранять тут нечего, все обветшало, часть служб москвичи во время осады растащили. Но две стройки сразу не потянуть. Надо подождать, пока посланный дьяк доходы с Анютиных земель не привезет. Но и тянуть тоже нельзя, царь видеть должен, что Михаил подарком не брезгует, строится! Поэтому предложил пока старые палаты разобрать, а что бы не платить рабочим, предложить москвичам разобрать постройку, что на дрова, а кое-что и на новый сарай, или баню.

А как пройдет интронизация патриарха, поехать посмотреть земли в награду полученные. Там строиться сразу не нужно, сначала все продумать надо, место выбрать, план работ составить, даже план постройки начертить. Так и решили. Анна просилась в поездку, и с Настей. Дескать, Настя проверит место, хорошее ли! Михаил подумал, спросил отца, сможет ли тот ему к его 20 дружинникам еще 30 дать на время, Тот дал добро, и Михаил решил жену с дочкой взять. Если весть о набеге появится, то всегда можно в Туле, или Михайлове укрыться, крепости надежные, проверенные. Сыновья малы еще, да с тремя детьми целый обоз вести с собой надо, быстро не обернуться! Собрались.

Интронизация прошла торжественно. Патриарх сразу, по согласованию с сыном стал именоваться «Великий государь, патриарх, Филарет Никитич», подчеркивая, что он соправитель Михаила. И сразу же озаботился его свадьбой. В руке датской принцессы ему отказали, памятуя о неудачном сватовстве брата Кристиана к царевне Ирине, закончившемся его отравлением. А шведская княжна Екатерина отказалась сама. Послать Михаила Муромского сватом в Швецию было невозможно, и от этой идеи отказались. Тут Михаил и напомнил о Хлоповой. Марфа встала на дыбы. Заявила сыну – только через мой труп! Филарет повел себя умнее. У него было две цели – предотвратить опасную свадьбу и убрать под благовидным предлогом Салтыковых в опалу. Невесту перевели поближе, в Нижний Новгород, и послали к ней бояр и докторов, что бы выяснить причины ее болезни. Возглавил всю компанию Шереметьев. Девицу нашли вполне здоровой, на очной ставке доктора прямо объявили, что Салтыковы переврали их заключение. Филарет притворился, что он в ярости, и услал Салтыковых в опалу, воеводами во второстепенные городки. Не слишком круто, но от Москвы подальше. Старицу Евкинию отправил в монастырь, где ей пребывать по вдовьей судьбе и следовало. Марфа, зная, кого ее сыну эта семейка хотела подсунуть, не возражала. Михаил хотел уже писать письмо Хлоповым, что бы вернули Марию, но отец его остановил, сказал, подождем возвращения Муромских, которые отбыли по летнему времени осмотреть владения Михаила, наметить строительство. При чем тут Муромские, Михаил не понял, но подождать решил.