Текст книги "Анастасия, боярыня Воеводина (СИ)"

Автор книги: Елена Милютина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Глава 44

Анна, увидев мужа в таком состоянии, аж пошатнулась. Пожалела, что не успела расспросить Прозоровского. Но только коснулась груди, что бы понять тяжесть ранения, поняла почти все. Ранение да, тяжелое, но не опасное. Но вместо обычного яркого огня дара, всегда слегка ее обжигавшего, в теле Михаила еле-еле тлели полу погасшие угли.

– «Опять выложился почти под ноль. Я помочь не смогу. Настя нужна. У них дар с отцом одинаковый, подпитает, как всегда. Сейчас надо Мишу обмыть, раны залечить, накормить, явно голодал вместе с войском, а потом Настя дар восстановит»!

Вслух прокричала:

– Манька, зови холопов, барина в баню снести. Давно уже затопить должны были! Да Агафью, ключницу, позови!

– Барыня-княгиня, – послышался знакомый женский голос, – звали?

– Агафья, Николая зови, надо Мишу обмыть, переодеть, потом лечить буду. И пошли кого-нибудь порасторопнее за Настей, скажи, она отцу срочно нужна! Баня готова?

– Не серчай, барыня, дурни вперед людскую истопили, для дружины, господскую я уже позже приказала. Уж больно князь плох был, не думали, что мыться станет.

– Давай в людскую, что ли. Все равно, больше двух месяцев в лагере пробыл, грязный весь, как лечить? От грязи все болезни. Вымыть надо, чистое тело и само помогать лечению будет.

– Да уж, Антошка рассказывал, что у Шеина в лагере воды согреть не на чем было, не то, что помыться! О, вот и Николай! Коля, зови народ, тащите князя в баню, да вымойте хорошо, и насчет паразитов в голове, возьмешь мыло с персидской ромашкой, жидкое, используешь.

– Я его уже ребятам выдал. Рассказывали, до чего Шеин войско довел, жуть. Вроде раньше справный воевода был! Берите носилки, ребята, несем! Барыня, а что с повязкой делать?

– Снимайте, грязь там одна, Я раствор передам, как вымоете, промойте раны, они уже закрываются. Потом я сама все обработаю.

Через час отмытый Михаил был уложен в спальне на чистое белье, в чистых исподних портках, Анна приказала одеть, помня о визите Насти. Анна села рядом, положила руки на грудь мужа и ахнула. Семь, семь очагов легочной хвори! Три слева и четыре справа! И активно растут! Прямо, как у маменьки! Господи, что делать? Тогда она, сильная, молодая ведьма не справилась, даже с бабушкиной помощью, а теперь? Когда растратила большую часть силы на царскую семью! Только-только помогла второму сыну Михаила, младенцу Иоанну преодолеть детскую ветряную хворь, похожую на оспу, но не такую смертельную. Для детей постарше. Для младенца могла обернуться роковой. Спасла. И что теперь? Но Анна не сомневалась. Привычным жестом положила руки на самую опасную болячку, совсем рядом с раной от вражеской пули. И стала ее уничтожать, начиная с краю. Вроде все шло хорошо. Но тут Михаил закашлялся, и к ужасу Анны изо рта мужа потекла тонкая струйка крови. У ведуньи упало сердце. Легочное кровотечение, это первый шаг к гибели больного от чахотки. Караулившая барыню Агафья сообразила быстро. Подбежала, протянула отвар от кашля. Анна покачала головой.

– Давай сама, я руки отрывать не буду! Что же Настя так долго?

И продолжила мерно выжигать очаг чахотки. Михаил все не приходил в себя. Но дыхание стало ровнее, бледный, но уже не синюшный. Еще чуть-чуть и очаг был подавлен. Анна взялась за второй. Но сила иссякала. И тут в спальню ворвалась Настя.

– Мама, что с отцом?

– Плохо, дочка, все плохо. Как всегда не усидел в покое, мало того, что ранение получил, так еще и выложился где-то по полной. Как я понимаю, питался плохо, негде было, да и переохладился. Ранение почти зажило, но чахотка возобновилась. Целых семь очагов. Мне сил не хватает, один с трудом залечила. Подпитать его надо! Сможешь?

– Не стану. Мне сила для лечения потребуется. Другая чародейка подпитает. Агафья, позови Александру.

– Подожди, Настя кровотечение у него легочное, это значит, что зараза наружу прорывается. А ты ребенка…

– Не страшно Насте двух минут хватит. Потом умоем и все. Я же от отца ничего не подхватила!

Затопали детские ножки и в комнату влетела Александра Воеводина, старшая внучка, четырех лет.

– Мама, Гафа сказала, деду плохо?

– Да, дочка, сможешь дать деду силу?

– Да, деда, на! – Девочка схватила руку Михаила, подержала и отпустила.

– Все, больше не влезет! Можно деда поцеловать? Он сразу проснется!

– Нет, Саша, пока ему лучше спать. Устал твой дед. Как проснется, я тебя позову!

– Хорошо, мама! Я пойду с братиком Мишей играть.

– Иди, только Агафья тебя умоет.

– Пойдем, Гафа, умоемся и руки вымоем. Братик маленький, надо руки мыть, что бы с ним играть!

Настя аккуратно провела рукой над грудью отца. – Ничего, мама, справлюсь, но мне Фред нужен. Подпитка нужна.

– Настя, он же чародей!

– Мама, я же говорила, а ты не верила. Я могу силу из одного дара в другой перекидывать. Вот и буду черпать ее и из чародейского, а подпитывать ведьмовской. А Фред чародейский восполнять будет! Поеду в Посольский приказ. Посыльного могут задержать, а меня не удержишь! А ты как-то найди князя Семена, узнай у него, на что отец так потратился, да что за условия в лагере были, все-все, вплоть до мелочей. Мне важно. Хорошо? Ты знаешь, где Семен живет?

– В Кремль поеду. Он должен был к царю ехать, докладывать.

– Зря это он!

То, что он зря не послушал Михаила, который, прежде, чем потерять сознание предупредил Семена, что бы он к царю на доклад не совался, а срочно вернулся к армии, Прозоровский понял довольно быстро. Как и то, что зря государю народ дал прозвище «Кроткий»! Потому что кротости в Михаиле не было ни золотника! Он застал царя во время совещания с главами разрядного и разбойного приказа и с замещающими глав посольского, пушкарского и стрелецкого, а так же сыскного. Михаил орал так, что слышно было во дворе. Единственный, кто посмел ему отвечать был зять князя Михаила, боярин Воеводин, и то, видимо, потому, что по молодости лет страху было мало, а может, надеялся на защиту тестя и семьи. Оказывается, Михаилу донесли, какие требования выставил Владислав Шеину. А то, что капитулировали совсем на других условиях, то царю еще донести не успели. Они так торопились уйти с честью, знаменами и оружием, пока не очухался Владислав, что гонца не отправили. И со стоянок тоже. Понадеялись на других воевод. А те только и сообщили, что Шеин остатки войска привел и все. И теперь, Михаил срывал злость на том, кто первым подставился, то есть на Прозоровском. Слова вставить не дал, приказал не мешкая, под конвоем, отправить князя в Сибирь, в дальний острог. И пригрозил, что это еще не все, вскроется другие вины, может кончиться плахой. Так что Прозоровского заковали и под конвоем усадили в простую телегу. Ни с женой увидеться, ни с детьми не дали. Даже не покормили. Но из Кремля телега успела только выехать. На Красной площади дорогу телеге преградил нарядный возок. Лошадь встала, И никакие усилия не могли сдвинуть ее с места. Стражники всполошились. А из возка выскочила богато одетая женщина, в женском княжеском венце и приказала заворачивать обратно. Стражник, попытавшийся угрожать ей оружием, вдруг позеленел и бросился к стене Кремля, да там прямо и приключилась с ним большая неприятность, даже штаны снять не успел. Княгиня Анна вцепилась в Семена и затащила его в свой возок, невзирая на цепи и вялые протесты двух других бравых вояк. Узнали. Поняли, что связываться с царской ведьмой себе дороже. Возок въехал в Кремль, остановился у входа в терем царицы, Анна открыла дверцу и потащила князя прямо к Евдокии Лукьяновне.

Та, увидев Прозоровского в оковах, ахнула, узнав всю историю, кликнула ближних боярынь и выплыла из покоев. Ясно было, собралась Михаилу мозги прочищать.

– Даша, не забудь, Настя Федю ждет. Без него лечить Мишу не начнет!

– Помню, Анна, вы с князем беседуйте, но лучше бы ты его к себе отвезла. Ему бы в баню и поесть. Да и из твоего дома Мише его не выцарапать! Особенно, если твой Михаил очнется.

Так что князя вновь протащили обратно до возка и повезли в имение Воеводиных-Муромских. Там Анна отправила его в уже готовую господскую баню, приказав кузнецу снять железо. На его опасения, что ее самоуправство сделает ему только хуже, да и ей может достаться, Анна просто махнула рукой: – Ничего мне Михаил не сделает!

После бани, переодетого в вещи князя, Семена усадили за стол. Много есть не дали, Анна сказала, вредно. Так что он съел ушное из курицы, белорыбицу, и биточки рубленые из телятины. Запил все сбитнем. Затем Анна отвела Прозоровского в спальню, где лежал Михаил. Настя, его дочь сидела у постели отца, пришедшего в себя, и кормили его с ложечка той же куриной ухой.

– Мама, Фред где? В приказе его нет. Без него мне нет смысла начинать. Придется бросать на полпути, а это хуже, чем просто ждать.

– Миша! – кинулась к мужу Анна. Настя отставила миску с ухой, и потянула князя Прозоровского к двери.

– Выйдем, пусть без нас поцелуются. Правда папе от матушки сейчас влетит! Но не думаю, что сильно.

Действительно, Анна даже не успела начать выговаривать безрассудному мужу все, что она думает о его неосторожности, как дверь в который раз распахнулась, и в покои влетел сам государь, сопровождаемый зятем князя Михаила, мужем Насти. Бросив ничего хорошего не обещающий взгляд на Семена, царь с воплем:

– Мишка где? Что с Мишкой! Что с Мишкой, Анна⁈ – Бросился в спальню.

Настя схватила Фреда и что-то быстро ему зашептала. Тот кивал головой, соглашаясь. Через десять минут царь Михаил вышел, ведя за собой Анну, Настя с мужем вошли в спальню. Князь Семен внутренне сжался, не зная, что ожидать от царя.

– Так, – спокойно сказал Михаил, – расскажи-ка мне снова, князь, что у вас там происходило, после того, как я доклад с голубями получил. Прости, что не выслушал сразу, все вины на тебя одного повесил. Мишка сказал, что ты его спас, вывез из лагеря, когда он совсем силы потерял. Рассказывай по порядку, спокойно. Но учти, я у Мишки все переспрошу, так что врать не смей!

– Государь, так я врать не собирался, просто никто слушать не стал. Капитулировали мы почетно, знамена сохранили, оружие и пушки легкие. Так что никто наши стяги под копыта коню Владислава не кидал. Хотя такие требования были. Старый дурак собирался ради пушек, которые все равно бы бросили, так как тащить их нам было просто нечем, а солдат бы массу ради них положили, так вот, собирался он в ногах у Владислава валяться, знамена ему в трофей отдать, и честь свою потерять. Но Михаил поперек его встал. Объяснил уроду, что честь не в пушках, а его валяние на коленях, потеря лица не его, воеводы, но державы Российской и государя. Пригрозил разума лишить, если своевольничать будет. Объяснил, как Владислав приемлемые условия предложит, так что чтобы он быстро их подписал, пока он его, Владислава держит. И что бы никаких иностранцев, кроме Лесли, на переговорах не было. После подписания условий капитуляции князь Михаил свалился, но приказал срочно уходить из лагеря, пока Владислав не очухался. Мы с полковником Лесли его вывезли сперва на лошади верхом, привязав, а потом, нам прислали из Дорогобужа сани, и мы его повезли в санях. А в Вязьме я оставил остатки своего полка Черкасскому, а сам поспешил довезти князя до дома.

– А где Мишку ранили?

– Так мы вначале, в ноябре еще прорыв организовали. Шеин не запретил, не посмел. Михаил прикрывал передовой отряд, но в него выстрелил кто-то из своих, иностранцев. Полог спал, нас увидели и отбили. Полковник Лесли сказал, что он пристрелил негодяя, прямо на совете у Шеина, но поздно было.

– А что там продажей пороха на сторону?

– С порохом не сталкивался, а вот хлебом спекулировали, перепродавали. Ты, государь, запретил разорять местных крестьян, правильно, не виноваты они, что под поляками очутились. Хлеб покупали, по дешевке, но покупали. Плохо было с хлебом. Я как-то решил на свои хлеб закупить, жалко солдат было. Так, когда я предложил крестьянам цену вдвое дешевле, чем нам его поставляли, то они чуть не упали. Покупали-то хлеб в десять раз дешевле! Много народу на этом руки погрело.

– Сам Шеин тоже?

– Оговаривать не буду, за руку не хватал, но думаю, не сам, но через доверенных людей дело имел. Не мог не знать о схеме перепродажи!

– Хорошо, спасибо, князь, что друга моего спас, извини, погорячился я с тобой. Отдохни дней пять дома, и возвращайся к полкам своим. Чувствую, скоро нас Владислав на прочность попробует!

Глава 45

Лечение длилось долго, часа три. Михаил уходить отказался, сидел, ждал результата. Анна прямо тут организовала стол с заедками, медом, сбитнем, и модной новинкой – чаем китайским. Семена царь пригласил к столу, тот спросил разрешения у Анны, та кивнула, но велела не увлекаться, и запить все чаем. Его считали полезным для желудка. Михаил удивился. Семен объяснил, что Анна не велела после голодовки много есть. Михаил стал спрашивать о состоянии народа, вышедшего из лагеря. О том, сколько дошло до Вязьмы. Потеряли они больше 60 человек, но считали, что это хорошо, учитывая, что солдатам пришлось тащить так любимые Шеиным пушки. Хорошо, хоть легкие. Тяжелые князь Михаил специально включил в чисто трофеев для Владислава. Не стал внушать отдать русским еще и их, хотя мог. Боялся, что Шеин ради чугуна положит массу народа. Самолично, при нем и еще паре верных полковников, обещал отдать в Тулу столько железа из Устюжного, сколько потребуется на отлив новых. Больших литейных мастерских на его промыслах не было, так, баловались по мелочи. В основном ковали холодное оружие, и хозяйственную мелочь – лопаты, кирки, лемеха для вспашки, ну и гвозди. Михаил отнесся к сданным пушкам с пониманием. Так, за беседой, время незаметно пролетело. Двери спальни распахнулись, вышла супружеская пара чародеев, бледная и помятая. Анна подскочила, смотря на дочь.

– Все хорошо, мама. Четыре болячки. Вместе с тобой уже пять. Две остались. И кровотечение нестрашное. Просто когда ты болячку около раны выжигала, сосуд кровяной, не полностью зарубцевавшийся кровоточить стал. Я его полечила, и в конце по ранам прошлась. Теперь, когда Саша папин резерв восстановила, быстро все заживет. Извини, государь, не поговорить вам сейчас. Фред сонные чары наложил на папу. Часа четыре проспит, так лечение закрепиться. А завтра оставшиеся две уберем!

Настя взяла царя за руку, даже не спросив разрешения. Покачала головой:

– Опять нервничал, дядя Миша? Нельзя сейчас. И я, и мама пустые. И еще дней пять будем все силы папе отдавать. Давай я Сашу приглашу, она поддержит. Тебе в эти дни много переживать придётся, так что лишним не будет!

– Хорошо, стрекоза, зови! Помню, как ты мое сердце поддерживала, когда у матери силы заканчивались. Сейчас нет важнее дела, чем Мишино здоровье поправить. Так что, Фред, Тьфу, Федя, ты на неделю на работу не ходишь. Все внимание тестю. Понял? Не бойся, не подсидят. Готовься полностью посольский приказ принимать. Мишку я, как только оправиться немного, опять к Башкирам отправлю. И потом подумаю, куда на зиму услать. Может, к Папе Римскому, с посольством? Там как, в Италии, тепло зимой?

– Так нельзя же князя в Европу! Он же с даром! – ахнул Фред.

– К Папе можно, – вмешалась Настя, – он сам одаренный. Смотритель магии на Земле! Фред, ты же помнишь, он черного колдуна от нас забирал к старшему по всей нашей Галактике!

– Помню, такое не забудешь!

– Вот и ладно, вот и решили! – обрадовался царь, – весной к Башкирам, потом летом в Бобрики, поохотимся, а к зиме в Италию. Вот и совсем поздоровеет! Все, уезжаю. Отдыхайте. А то и Анна с Анастасией еле на ногах стоят, и Федя зеленый, как молодая листва и князь Семен семью обнять желает! Так что, князь, больше тебя не виню, отдыхай спокойно, только Анну слушай, что есть можно, что нельзя. Поеду Дарьюшку успокою. Но назавтра ждите! Опять приеду незваным. Хотя, завтра вы опять лечить будете! Послезавтра приеду. Надо с Мишей переговорить, посоветоваться. Как, Анна, послезавтра можно будет?

– Можно, да и вас я полечить смогу уже. Мишей пусть молодежь занимается. У них сил больше. Погоди, государь, сейчас потороплю Сашиных нянек!

– Да ладно, доживу до завтра, поздно, спит, наверное, ребенок!

– А я не сплю! – раздался звонкий голосок, и в комнату влетела девчонка лет четырех, светленькая, голубоглазая, вся в мать, ничего от брюнета отца не взяла.

– Здрась, деда Миша! – бойко поздоровалась она с царем, не выказав ни капли почтения, – ручку дай!

Михаил протянул ей руку, девочка сжала его ладонь двумя ручками, подержала и отпустила.

– Все! Три дня все хорошо будет. А потом дед Михаил поправится и бабушка тебя опять подлечит!

– Птичка моя! – расчувствовался государь. – Иди к деду Мише на коленки! Ты почему еще не спишь?

– Ждала. Мама с папой деда лечат, баба Анна пустая. Может и я нужна буду!

– Умница. Настя, а она гораздо лучше тебя говорит! Тебе, птичка, сколько лет?

Саша показала четыре пальца. – Четыре годика.

– И как ты с дедом нас различать будешь?

– Просто. Ты дед Михаил-царь, а мой дед просто Михаил. Ой, не просто, он кне, кна, князь! Сложно, царь проще! Будет просто дедом!

– Разобрались! Иди спать, птичка! Через день я снова приеду твоего деда проверить, увидимся!

– Спокойной ночи всем! – с этими словами малышка убежала.

Анна пошла проводить Михаила, молодежь ужинать. Семен попросил сани у Анны и поехал домой.

Прозоровский весь вечер провел с семьей, радуясь, что легко отделался. Посылал узнать, как здоровье Михаила, успокоился, что лучше. Понял, что не зря просил он, хоть телом бездыханным, но довезти его до дома. Только сейчас оценил он близость семьи Воеводиных-Муромских к царю. Нельзя было, как предлагал Шеин, оставить Михаила в лагере вместе с остальными больными. Тогда никто из воевод не сносили бы головы. Во главе с Шеиным. Хотя, тому, скорее всего и так головы не сносить. Догадался Семен, что все эти годы носил царь маску кротости и милости. В противовес отцу своему, скорому на расправу. Филарет умер, маска слетела. Нрав у Михаила был отцовский. На третий день, узнав, что Муромский совсем в себя пришел, и уже с Михаилом переговорил, поехал на прием к царю. Доложился, что хочет быстрее выехать к войску, так как предчувствия у него нехорошие, надо коалицию против Шеина усилить, а то опять гадить начнет.

Михаил посмеялся, что Пожарский и Черкасский старого дурака слушать не будут, но попросил передать приказ Шеину срочно прибыть к нему с докладом. А заупрямиться, поступить с ним нечестно, привезти силой. Еще предупредил, что послал провиант для оголодавшего войска, и просит Прозоровского приглядеть, что бы его не растащили и обратно войскам не перепродали. И еще, попросил прихватить с собой двух прознатчиков из следственного приказа, ехавших тайно, что бы расследование против Шеина провести. Он его уже из главы следственного приказа уволил, там теперь другой начальник. Двоюродный брат самого Михаила, тоже Михаил Салтыков, которого он из ссылки вернул и к себе приблизил, посоветовавшись с другом Мишей. Бориса тоже вернул, но должности не дал, уж больно нрав его ему не по сердцу. Пока что он посмотрит, как Салтыков проведет следствие по делу Шеина, и от этого его карьера будет зависеть. Семен понял, что пощады старому воеводе не видать!

Михаил поправлялся медленно, несмотря на усилия жены и дочери. Но не переживал. Такое уже было в его жизни. В тот достопамятный 1613 год, в охотничьей избушке посреди дремучих тихвинских лесов. Тогда, когда впервые в жизни применил в бою свой дар, ударил по напавшему на их с Мишей дружину, шведскому отряду. Ударил со всей юношеской дури, выложился почти под ноль, упал без памяти, и был спасен другом Мишей, который взвалил его на коня и увез в чащобу, подальше от битвы. Потом ему самому пришлось Михаила, тоже потерявшего сознание, но уже из-за жара от болезни, спасать. Так что дополз он до жилья на последнем издыхании. Так и в этот раз. Выложился под ноль, но контроль за Владиславом не потерял, заставил отпустить Шеина с почетом, со знаменами и оружием. А то старый упрямец собрался сдаваться в плен, потеряв все – знамена, оружие, честь.

Да и сказалось голодная диета в осажденном лагере, и ранение предательское. И старая болезнь вновь наружу выскочившая. Так что он не роптал, покорно выполнял все, что его родные ведьмы требовали. Тихо лежал в кровати, пил отвары, и понимал, что дар восстанавливается и сразу же уходит на борьбу со смертельным недугом – чахоткой. Побратим приезжал почти каждый день. Большей частью посоветоваться. Лишился Михаил своего основного советника – отца, соправителя, Филарета, и сейчас подбирал себе советников, близких людей, на которых мог бы опереться в трудную минуту. И самым близким был друг, глава Посольского приказа, тезка Михаил. Так что, незаметно для себя стал князь этаким серым кардиналом, мнение которого царь уважал и ценил. Но царь Михаил был осторожен, помня юношеские годы, дружбу напоказ не выставлял, боялся, что станут другу Мише козни строить недоброжелатели, как уже не раз было. Понимал, что Михаилу сейчас спокойствие и хорошее настроение нужно, что бы недуг победить.

Владислав действительно двинулся по Смоленской дороге в сторону Москвы, мелькнула у него мысль попробовать Михаила Федоровича на прочность. И с удивлением обнаружил оставленный гарнизоном Дорогобуж. Двинулся дальше и обнаружил твердо стоящие на своих позициях свежие русские полки. Напасть не посмел, развернулся обратно. Преследовать его не стали. Михаил берег свой последний резерв. Владислав попытался взять Белую, но тоже потерпел неудачу. Начиналась весна, снег таял, разливались реки, замедлился подвоз продовольствия. Теперь голодали уже поляки. Да и перебежавшие на сторону Владислава наемники требовали плату за предательство, наседали на короля. Владислав послал послов с просьбой о переговорах.

Михаил тянул время. Он ждал князя Михаила, который опять уехал в башкирские степи пить кобылье молоко и поправлять здоровье. Уехал он еще в конце марта, как только степь освободилась от снега. Весна была поздняя, травы еще не цвели, так что лечение шло полным ходом, а попросить князя приехать пораньше царь не решился, боясь добить друга. Так что процесс по делу Шеина прошел без него.

Много насобирали прознатчики, да и раздосадованные полковники своего командира не щадили. Князь Прозоровский припомнил ему хвастливое обещание взять Смоленск, и спекуляцию зерном, и странное исчезновение пороха. Другие полковники поставили в вину поведение его любимцев, отца и сыновей Измайловых, которые не только тесно общались с многими поляками, но и приглашали тех в гости, разрешали свободно гулять по русскому лагерю, а потом, естественно, докладывать об увиденном полякам. Может быть, если бы Шеин покаялся, попросил простить, признал свои ошибки, его бы пощадили, но старый упрямец, не поняв, что защищать его уже некому, продолжал осыпать комиссию из бояр оскорблениями, обвинять Москву в срыве поставок того же пороха, которым торговал направо и налево через посредников. Никто не поверил, что открытое воровство и спекуляции порохом и хлебом могли пройти мимо командования. И условия, на которые Шеин был согласен капитулировать, возмущали царя. Михаил попробовал переговорить с упрямцем один на один, рассчитывая предложить ему покаяться и не доводить до крайних мер, но получил лишь вздорные, заносчивые обвинения в неспособности руководить страной после смерти Филарета. Такого прощать было нельзя. «Кроткий» царь ухватил старого воеводу самолично за бороду, швырнул на пол, и высказал ему все, что о нем думает. Поставил в вину и неудачу с взятием Смоленска, еще более обидную на фоне успехов других воевод, ранение Михаила, посланного спасти его войска, голод в лагере, и те условия капитуляции от которых раненый князь его фактически спас.

– Ты, воевода, сам свою судьбу решил! – закончил разнос Михаил, – я тебе многое простить мог за прежние заслуги, но не ранение и почти гибель князя Михаила! Пусть будет так, как судьи твои решат. Получишь, что заслужил!

Итог был предсказуем. Никто не высказался в защиту Шеина. Так что он был осужден за измену и приговорен к смерти вместе с Измайловым и его старшим сыном. Остальные Измайловы тоже поплатились, но хоть живы остались. Долго на Москве обсуждали казнь воеводы. Мнения разделились, но больших волнений не последовало. Рассуждал народ так:

– «Как же надо было довести кроткого и спокойного царя, что он приговор подписал. Видно, было за что»!

Михаила в это время на Москве не было. Жена Шеина попробовала просить его супругу заступиться перед царем, попросить его смягчить приговор, но всегда мягкая Анна, помнив, в каком состоянии привезли Михаила, резко отказала. Так что Шеин головы лишился.

Пока шло следствие и выносился приговор Михаил не отвечал на призывы Владислава к миру. Хотел дождаться друга. Но вызывать его своей властью, не дав долечиться, не стал. Да и пользы это бы не дало. Владиславу давно объяснили, как его заставили согласиться с мягкими условиями капитуляции армии Шеина, поэтому он категорически настаивал, что бы глава Посольского приказа в переговорах не участвовал! Согласился на опытного переговорщика Шереметьева и второе лицо в Посольском приказе, замещающего его главу, молодого боярина Воеводина. Михаил переговорил с зятем Михаила перед началом переговоров.

– Фред, – обратился он к нему по старому европейскому имени, – ты сможешь заменить Михаила? Владислава настроили против него.

– Еще бы, подписать, с готовым валяться у него в ногах Шеиным, такие условия капитуляции, такого не забыть. Да, я попробую принять участие в переговорах, но многого от меня ждать не стоит. Я прекрасно читаю чужие мысли, хорошо понимаю настроение противника, но брать человека под полный контроль, как князь Михаил, просто не могу. Нет у меня дара, управлять человеком против его воли. Не дано, к сожалению.

– Прочесть мысли и понять, что человек хочет, невзирая на его сладкие, или, наоборот, заносчивые речи уже много значит. Помочь сможешь. Да я бы и не стал просить Михаила вновь взять под контроль короля. Слишком это дорого ему обходится. Так что чего добьемся, того добьёмся. Главное, чтобы он от титула Московского царя отказался. И хотя бы часть территории нам вернул. Оттяпали-то у него мы порядочно. И не выгодно нам сейчас добивать Польшу. Она турок сдерживает. Как твой тесть пояснил, султан Мурад запретил крымчакам на нас нападать, что бы мы Польшу сдерживали, дали ему время с Персией разобраться. Так что часть захваченного мы Владиславу вернем, а то, как бы его не свергли. Поляки это могут. Изберут кого-нибудь упертого, вроде того же Радзивилла, и опять он нам досаждать будет.

– Да, государь, правы вы, Владиславу сейчас мир нужен. Ему власть укрепить надо, жениться и наследников родить. А какой-нибудь дурной магнат на его месте опять на нас войной пойдет. Надо Владислава поддержать. Только я все же его мысли прочитаю. Если он мыслит так, как мы думаем, то пойдем на уступки, поддержим его авторитет!