Текст книги "Анастасия, боярыня Воеводина (СИ)"

Автор книги: Елена Милютина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Глава 9

Десять дней длилась осада Михайлова. Подтянул Сагайдачный новые пушки, из резерва, некоторые со стен занятых городков снял. Началась бомбардировка. Но бомб у него не было. Стрелял ядрами калеными. Кое-где, конечно, вспыхивало, но бабы городские быстро пожарную команду организовали, отроки воду из реки таскали по ночам, что бы неясно нападающим было, где ход потайной. Заполняли большие бочки. Воды хватало.

Больше порох поджечь не получалось. Наученный горьким опытом приказал гетман прятать его в землянках, вдалеке вырытых. Так что пушкари с каждым зарядом пробегали с пол версты, а то и больше. Может поэтому и обстрел был не такой, как хотелось бы Сагайдачному. Орудия стреляли редко и порознь. Больших пожаров не случилось. А стрельцы со стен соревновались, кто лучше стреляет по живым мишеням, много орудийной прислуги повыбили.

Но Михаил и здесь умудрился диверсию устроить. Приметил облако грозовое, которое город стороной обходило, подогнал поближе, и устроил нападавшим хороший ливень, с грозой и градом. Пару молний в землянки направил, поджечь удалось. Что не поджег, то подтопило. Так что Сагайдачный решился на новый штурм. Но уже не конной лавой, а прикрывшись фашинами из хвороста попытался забросать ров. Картечь для прикрывшихся фашинами казаков уже была не так смертоносна, да и остались заряды только из камней, без железа. Песчанник слабый камень, не то, что галька. Так что пришлось отбиваться и на стенах.

Тут Михаила осенило, как нападающих отвадить. Обратился к женщинам. Проверили запасы постного масла, если часть истратить, то дней на 10 хватит. И мужики сами предложили хлебное вино крепкое, когда узнали зачем. Так что, когда казаки на новый приступ пошли, стрелять не стали, а просто полили первый слой фашин где маслом, а где вином хлебным, крепким. И, как побежали казачки со вторым слоем фашин, только побросали их в ров, как Михаил их поджег. У нападающих буквально земля загорелась под ногами. До дерева крепости огонь дойти не мог – защищал земляной вал, а вот наступающим досталось.

Отступили казачки и возобновили бомбардировку. Тем временем, бабы новые мешочки нашили, кузнецы все, что можно из металла посекли на мелкие кусочки – и чугунки, и лопаты, и косы. Оставили по паре штук и все. Так что снаряды приготовили. Беда была с порохом. Один приступ отразить хватит, а потом караул! Посовещались, и совместно решили. Что бы окончательно гетмана от города отвадить вылазку произвести. Ход потайной, который к реке ведет использовать. Благо, один из воевод, лет 50 назад приказал его расширить так, что бы телега с бочкой небольшой, водовозной прошла. В паре мест он, правда просел и осыпался, видно, чародея с даром земли слабого использовали, чары от старость разрушились, но вот, батюшка из Лебедяни оказался огневиком слабым, а вот сила земляная у него была изрядная. Так что через пару дней и полведра зелья старой травницы, по ходу не только лошадь пройти, карета короля польского проехать могла, со всеми султанами и вензелями на крыше. Любил Сигизмунд пышность внешнюю. Лошадей несколько дней, сколько дал гетман до очередного штурма, кормили отборным овсом, в тихие часы прогуливали по двору, на солнышке, что бы в порядок вошли. Каждый боец своего коня. Оружие чистили. Готовились серьезно. Отец Антоний, что Иоанна сменил, решил тоже идти, первым, что бы своды хода в случае нужды подкрепить. В седле батюшка держался отменно, да и саблей и копьем владел. Признался, что родом из дворянского рода, в дружинники готовился, но неувязка вышла. Сосватал ему отец барышню родовитую и богатую, но некрасивую и нравом поганую, которую замуж никто не брал, родные уже и монастырь для нее присмотрели. А на сердце у Андрея, так он в миру звался, другая была, сиротка из роду бедного, но и лицом была пригожа и нравом прилежна. Отказался. Отец пригрозил, что из рода прогонит и добра лишит, голым оставит. Андрей не растерялся, кинулся в ноги митрополиту Рязанскому, тот пожалел грамотного отрока, разрешил чин священнический принять и приход в Лебедяни выделил, отца Иоанна просьбу на уход в обитель тихую удовлетворил, с условием, что обучит он сменщика. Так и вышло Сонечка его согласилась попадьей стать. Одно тревожило – не было у них пока еще ребеночка, да может, и к лучшему, по нынешнему-то тревожному времени. Михаил вздохнул, семью вспомнив, и спросил, что с мегерой, ему сосватанной вышло?

Отец Андрея не промах оказался. Оженил на ней своего младшего сына, отрока 17 лет, как будто так и задумывалось. На вопрос о среднем сыне отвечал, что он господу послужить обещался, а так как дочка их попадьей вряд ли пожелала бы жизнь прожить, то вот, его младший, отрок послушный и лицом пригож, даром, что разница с невестой почти в 10 лет. Должно быт, оженили уже!

Вроде все предусмотрели, как пришли к воеводе бабы, жены, вдовы, и девки постарше. Женщины только те, у которых дети старше пяти лет были. И твердо так заявили, что негоже с маленьким отрядом на орду кидаться. Пусть князь берет всех, кто на лошади сидеть умеет. А они мужскую одежду оденут, и на стены встанут, приступ отражать. И сыновья, что постарше с ними. Так и нападение с тылу для гетмана неожиданным станет. А то пока они в тыл пробираются малые силы на стенах не удержат приступа, полягут все! Пороху-то мало!

Пришлось Михаилу скрепя сердце соглашаться. Спросил только, на кого детей бросили. Оказалось, соседки, у которых дети малые поклялись, если полягут матери в бою, то принять и воспитать их детушек, как своих. Крест на том целовали.

И еще спор вышел, с Николаем. Михаил его в городе оставлял, обороной руководить, а он хотел наоборот, что бы князь остался, а он набег возглавил. Но Михаил твердо заявил, что он в набеге большую пользу принесет, и отвод глаз поставит, что бы казачки их заметили, только, когда их головы полетят, и туману напустит, что бы уйти скрытно удалось, а с собой его взять не сможет. На кого город оставлять, как не на родственника, на дядю? Николай рот раскрыл, поправить хотел, что на дядьку, но Михаил его приобнял и рассказал тайну семейную, что его Агафья тетка Аннушки, дочь боярина Юрия от поселянки из деревни Рыбешка. Грех лесник прикрыл. Барин жене на смертном одре покаялся, она ему обещала за Агафьей присмотреть, к себе взять. Вот и замуж выдала. Николай так с открытым ртом и остался стоять, и уже не возражая остался обороной командовать. Начали казаки новый приступ. Стреляли со стен редко, но метко, порох экономили. В нескольких местах казачки на стену влезли, а там их встретили бабы Михайловские. Топорами, вилами рогатинами. Как влезли, так и попадали. А в тот самый момент, как гетман уже готовился праздновать победу, налетели на их тылы всадники. Многих потоптали, посекли, чуть самого Сагайдачного в плен не взяли! Шатер его подожгли, и две телеги зельем огненным с собой угнали. Откуда появились, и куда делись, не понял никто, но много казаков порезали. Подсчитал гетман потери, почти четверть войска под Михайловым оставил, время потерял, пушки, что по Москве стрелять должны были. И опаздывал он к назначенному сроку, а впереди еще Ока была, левый берег у нее высокий, и на нем Волконский лагерем стоит. Пожарского, слава Богу, недуг свалил – старая рана открылась!

Так что плюнул Сагайдачный на Михайлов, снял осаду и пошел маршем к Оке, с большими и укрепленными крепостями не связываясь. Да и на душе у него погано было. Напустил на него что-то колдун проклятый. Зря он с ним в беседу втянулся. Думал, мальчишка, недоросль, отвагу показать хочет. Но после той беседы нет-нет, да и вспомнит гетман слова – «Грехи твои, ох как тяжело отмаливать будет!». Да и слова его о Густаве-Адольфе запали в душу. Слышал он, что такую казнь лютую король пообещал тому, кто пожар в его лагере устроил, осаду Пскова сорвал, и в великую конфузию молодого короля ввел. Не с этим ли человеком его судьба свела? Уж больно порох в осадной батарее вовремя рванул. Похоже!

Так, в раздумьях миновал Сагайдачный и Каширу, и Зарайск, и Луховицы, и Калугу не тронул. У Оки чуть в окружение не попал, но Волконский не Пожарский, не выдержал, сбежал в Коломну. Путь на Москву был открыт. Поредело его войско, увлеклись грабежами окрестных сел и городков. Так что под Москвой Сагайдачный оказался с остатками своей орды, но и то была большая помощь Владиславу, который тоже привел только остатки грозной армии в 18000 человек, разбежавшейся после Можайского сражения из-за неуплаты оговоренного жалования.

Москву взять не удалось. Разграбили и пожгли Замоскворечье и Земляной город. Стены Белого устояли. Михаил оставил легко раненого Николая в Михайлове, воеводой, а сам с небольшим отрядом прошелся по тылам армии Сагайдачного, уничтожая мелкие шайки, грабящие городки и деревни. Под Калугой удалось даже склонить полковника Ждана Коншина присягнуть Михаилу и пойти на службу Московскому царю. К тому времени у Владислава совсем кончились деньги и он согласился на мирные переговоры. Переговоры шли в Деулине, и начались зимой.

Михаил вернулся в Москву в начале грудня (ноября), когда уже начались морозы и землю покрыл снежок. Чувствовал себя совсем разбитым. Так он не уставал даже во время своей миссии в Европе. И, что самое страшное, понял, что снова начал потеть ночью и покашливать. Неужели болячка старая вернулась! Отец, пораженный видом сына, похудевшего, бледного, с кругами под глазами, приказал со двора его не выпускать, захочет Шереметьев переговорить, сам приедет. Выговаривал долго, что себя тоже нужно беречь, у него двое сыновей, их еще вырастить надо! Но больше всего на него накинулись Аглая и Анна. Самоубийцей обозвали. Три болячки в легких обнаружила Анна. К детям не пустила, велела ждать, пока не вылечит. Князь гонцов отправил в знакомую станицу под Уфу, что бы приняли снова Михаила на лечение. Шереметьев приезжал, доклад выслушал, действия одобрил, но посетовал, что увлекся слишком Михаил. Надо было из Михайлова сразу домой ехать, пока Москва еще в осаде не была. Михаил твердо сказал, что оставлять на разграбление и поругание беззащитные деревни и городки был не намерен. Шереметьев закинул удочку об участии в переговорах с поляками, тем более, там был его «друг» Лев Сапега, может смог бы Михаил на него повлиять, как на Делагарди. Но князь Константин его чуть в шею не вытолкал, Михаил отца остановил. Спокойно объяснил, что ситуация совершенно разная. Делагарди был не коренной швед, ему надо было закрепиться при короле, и нельзя было ни в чем испортить себе репутацию. Вот на этом он и смог сыграть. Сапега же коренной литовец, и как бы не богаче Сигизмунда. Так что его шантажировать нечем. А раскрытие личины «виконта Мори» может только ухудшить положение Филарета. Шереметьев понял. Пожелал побыстрее поправляться, пообещал вскорости Николаю смену прислать, нового воеводу в Михайлов.

А еще Михаила навестила Марфа. Покачала головой, увидев, как выглядел друг ее сына, попеняла, что не бережет себя. На своего Михаила посетовала, что так и не женился, все питает какие-то надежды на возвращение самозванки. Что делать? Михаил посоветовал одно – так как впереди будет долгожданное возвращение Филарета, то доложить ему всю правду, вперед Михаила. Филарет большое влияние на сына имеет, он поймет опасность свадьбы не пойми с кем. Он на сына повлияет. А самозванство девицы Хлоповой и ее связь с поляками он сам подтвердит, да и Аглая тоже. Марфа поблагодарила, с крестником пообщалась и уехала. А вслед за ней приехал Михаил.

Глава 10

Михаил ему даже обняться не разрешил, заявил, что государю своей болячки достаточно, не хватает еще и его хворь на себя подцепить. Вон, он детей до сих пор только на прогулках из окна видит, Анна не подпускает, пока не уберет все гнезда болячки из легких. В этот раз их целых три, но маленьких, вовремя спохватились. Сейчас одна осталась. Михаил посочувствовал состоянию здоровья побратима, посетовал, что не бережет себя. Миша ждал рассказа о несостоявшейся невесте, но Михаил только рассказал, что он с Анной говорил, она ему все объяснила, он понял, но оговорился, что надеется, что со временем болячка у Марии пройдет. Мише это не понравилось. Потом разговор зашел о другом. Государь напомнил, что князем он друга нарек, а владения у него только на севере, в Устюжном. И у Анны на севере. С его болезнью там жить не получится. Надо что-то южнее, ближе к степям, где воздух суше. Спросил, не присмотрел ли он, пока ездил там что-то, какое-то местечко себе по душе. Миша честно ответил, что места там красивые, плодородные, но он их с точки зрения владений не рассматривал. Михаил обещал подумать. Здоровья пожелал, сообщил, что он всем боярам наказал друга не дергать, самим вопросы решать. Так что пусть поправляется спокойно. Потом крестнику игрушечную лошадку подарил и уехал. Дома Михаил отъелся, отоспался, и болезнь отступила. Ну и Аннушкино лечение помогло. Но отец настоял на поездке в Башкирию, молоко кобылье пить.

И опять раскинулись привольные степи, опять свобода, никаких обязанностей, войн, врагов, только ветер в лицо, да топот копыт лошадиных. И здоровье опять вернулось. Знакомая шаманка строго-настрого запретила выжимать из себя все соки. Ему требуется спокойная, размеренная жизнь. Семья, дети, никаких приключений. Миша все понимал, только что-то внутри протестовало. Не хотелось себя запирать в княжеских хоромах, оседать до старости в какой-нибудь вотчине, которую тезка ему подбирать собрался. Не тот характер!

И накликал. Прискакал в начале месяца червеня (июля), гонец на взмыленном коне, письмо привез, скорее, даже приказ, если бы писалось другому человеку. Писал сам Михаил Федорович. Поляки обмен пленными резко тормозили, какие-то споры развели, обиды, нанесенные их согражданам в русском плену, вспомнили. Деньги требовать стали. Грозились Филарета опять в Литву отвезти. Боялся Михаил за жизнь отца. Особенно, после смерти Василия Голицына, так и не дождавшегося освобождения. Миша к шаманке пошел, спросил, можно ли лечение сейчас прервать. Старая женщина объяснила, что в этом году весна ранняя, Так что травки полезные, что молодому кумысу его свойства лечебные придают, уже бутоны набрали, вот-вот свою пользу растеряют, так что может он уехать без вреда для лечения. Только помнить должен – нельзя ему в сырой местности жить. Переутомляться тоже. Так что о подвигах ратных забыть следует. Особенно в холодное время. Тогда и проживет долго. Так что собрался Михаил. Оставил все вещи на верного Николая, не оставившего своего князя, вместе с женой за ним поехавшего, а сам налегке, с пятью дружинниками, поскакал к Москве.

Отец сурово встретил, спросил, почему не долечившись, вернулся! Пришлось объяснять про травы лечебные, что силу в момент цветения теряют. Он, конечно, еще в Башкирии, на приволье пожил бы, просто для отдыха, но надо Федору помочь, обмен закончить. Крутят что-то поляки, как бы что плохого с Филаретом не сотворили! Нужен он сейчас и Михаилу и России. Тем более, переговоры идут под Вязьмой, лето сейчас, тепло, так что урона здоровью не будет. Вздохнул князь Константин и отпустил непоседливого сына на переговоры. Сам к царю поехал. Разговор секретный имел.

Под Вязьмой встретил его радостно боярин Федор Шереметьев. Плохо шел обмен пленных с поляками. Польские представители тормозили процесс, как могли. Требовали каких-то бумаг, писем и прочую ерунду. Больше всего старался литвин Госневский. Вообще, поляки, как мало организованная структура переговоры вели с трудом. Только договорились с одним представителем, как начинал возражать другой. Сказывалась «самостийность» каждого магната. До Шереметьева дошли слухи о том, что литовцы вообще хотят сорвать обмен, и увезти Филарета обратно.

– Миша, что делать, ума не приложу! Змей подколодный Госневский козни строит.

– Можешь сделать так, что бы на следующей встрече он прямо против меня стоял. Сразу говорю, всех не вытяну, но Филарета постараюсь! А за остальных они так цепляться не будут! Только мне отвар нужен будет для поднятия сил, поэтому пошли кого-нибудь ко мне домой, попроси бабушку Аглаю, что бы дала. У нее постоянно запас есть. Я не взял, не хотел Анну возвращением раньше времени тревожить, даже не сказался ей, что я дома побывал!

К утру отвар доставили, Аглая, зная зятя, сразу две фляжки прислала. Двинулись навстречу полякам. Михаил шел рядом с Шереметьевым место ему уступил князь Мезецкой, предвкушавший очередной фокус со стороны чародея. Михаил даже специально укоротил бороду, что бы облегчить узнавание. Как переговорщики сблизились, Госневский просто впился глазами в так напоминающее ему «шотландца» лицо. Даже неучтиво толкнул локтем идущего рядом Сапегу. Тот тоже уставился на Михаила. Переговаривать со скользкими поляками Михаил не планировал. Он просто взял взгляд обоих под свой контроль, проникая в сознание. С двумя это было трудно, но он сумел. Надавил еще, и получилось! Он взял обоих под полный контроль. И стал внушать.

– «Надоело сидеть в этой дыре. Там верхушка договориться не может, а мы здесь кисни. Отдать им их Филарета, за остальных они так цепляться не будут. Да и пана полковника Струся, бывшего коменданта Кремля освободим! А то так до осени просидим! Там, в Европе заварушка, пытаются подлых реформаторов вывести! Могли бы участвовать, а не здесь, на задворках, неведомо чего добиваться!»

Госневский сам не понял, как сказал Шереметьеву:

– Князь, обговорим как менять будем!

Сапега одобрительно покивал. Воодушевленный Госневский продолжил.

– Я так полагаю, что как задумали, так и поступим. Два моста стоят, по левому мы Филарета подвезем, а по вы правому пана Струся!

– Да, мы так и планировали вначале, – ответил слегка обалдевший Шереметьев, – мы согласны. Когда?

– А вот прямо сейчас. Везите пана полковника! Он повернулся, махнул рукой свите:

– Привезите русских, В возке!

Поляки бросились исполнять приказ. Михаил, почувствовал, что его сила слабеет, Госневский завертел головой, словно просыпаясь. Миша достал первую фляжку и отхлебнул. Двоих держать трудно, он отпустил Сапегу, кинув на него немоту, и впился в Госневского. Сапега попытался что-то сказать, дернул партнера за рукав, но тут же раскашлялся.

– Продуло? Сейчас обменяем и пойдем, горилки выпьем, полечишься.

К мосту подъехали два возка – с польской и русской стороны. На левый мост ступил поддерживаемый Симеоном Филарет, на правый – полковник Струсь. Оба перешли мелкую речку, и оказались среди своих. Остальных пленников подвезли на простых телегах. Они тоже перешли, каждый на свою сторону. Филарета окружили. Миша вздохнул и полез за очередной порцией зелья. Достать не успел. Перед глазами поплыли радужные круги. Ментальный контроль все же отнял много сил. Мезецкой подхватил его под руку.

– Все, все, обменяли! Отпускай Госневского!

– Подожди, пусть Филарета увезут подальше!

– Эй, Федор, увози патриарха, Михаил последние силы тратит, что бы держать Госневского. Бог знает, что он удумает, когда поймет, что наша взяла!

Филарета усадили в возок. Симеон подсадил своего начальника, хотел обойти и сесть, как обычно с другой стороны, но увидел мертвенно-бледного брата, оседающего на землю. Его поддерживал Мезецкой. Он заглянул в возок к Филарету, бросил:

– Ваше святейшество, поезжайте один! Я потом! – И бросился к брату.

– Что с ним? – Спросил он у Мезецкого.

– Вы кто?

– Его брат, Симеон. Келейник Филарета, в миру Сергей Муромский.

– Насколько я понимаю, перерасход сил. Он держал Госневского и Сапегу, как я понимаю, приказал им совершить обмен с помощью чародейства.

– Силен Мишка, сейчас помогу. Немного, силы у меня раз в пять, меньше, чем у него. Но подпитаю. Филарет высунулся из возка, и окликнул Симеона.

– Ты скоро? Что случилось?

– Миша, брат, держал Госневского, управлял им, выложился, надо подпитать.

– Давай брата в возок, Шереметьев торопит, поляки зашевелились!

Мезецкой и Симеон затащили Михаила в возок. Возница тронулся, и место обмена стало удаляться. Михаил все не приходил в себя. Из носа стекала тонкая струйка крови. Симеон вытер ее платком, протянутым Филаретом. Симеон нащупал в кармане ферязи брата что-то твердое. Вытянул фляжку с зельем.

– Дай, – вдруг отчетливо попросил Михаил. Симеон открыл флягу и поднес горлышко к губам брата. Михаил жадно выпил. Постепенно к нему возвращался нормальный цвет лица.

– Серый, это ты, что ли?

– Надо же, признал.

– Филарета увезли?

– Увозят – отозвался патриарх.

Михаил открыл глаза и подскочил.

– Ваше святейшество? Откуда?

– Глупый вопрос, сам же приказал Госневскому обмен совершить! Было?

– Было. Мысли у них обоих с Сапегой нехорошие были. По-другому бы не вышло.

– Спасибо!

– Ты как здесь оказался? – спросил Симеон – отец писал, что ты в Башкирии, кумыс опять пьешь!

– Михаил письмо написал, беспокоился, как узнал, что Голицын помер, так за вас испугался. А я уже почти все лечение закончил, вот и прискакал. Отец в ярости был, я пообещал беречься, и вот, не рассчитал силы. Ментальное воздействие много забирает. Мне надо было на Сапегу молчание наложить, как я под конец сделал, а я двух держать пытался, вот и истратил лишнюю силу. Все, теперь несколько месяцев не буду ни во что встревать. Только семья, жена, дети. И все! Серый, ты, если с отцом встретитесь, ему ничего не говори. Не расстраивай, хорошо? Я, пока до Москвы доеду, совсем в норму приду.

– Михаил – спросил Филарет, – пока едем, спросить хочу. Ты с Мишей общаешься?

– Общаемся. Он еще и кум теперь мой. Старшего сына крестил. А государыня Марфа – второго. Двойню мне Аннушка родила, пока я в Столбове был. Делагарди шантажировал.

– Тогда скажи мне Миша, почему Михаил еще не женат? Он что, не понимает, наследник ему, как воздух нужен?

Михаил вздохнул. Надо рассказать Филарету историю несостоявшейся невесты. Пусть меры к сыну примет!

– Понимаете, Ваше Святейшество, тут и доля моей вины есть. Когда мы под Тихвиным скрывались, у боярыни Воеводиной и ее внучки, ему очень эта внучка понравилась. А женился на ней я! Нельзя было Мише на ней жениться!

– Почему?

– Ведьма она белая, очень сильная, и не инициирована была. А при инициации столько энергии выделяется, простого человека она бы просто убила, не выдержал бы никто. Даже я, при своей силе еле справился. Да и выбрала она из нас двоих меня. Она так Михаилу прямо и сказала. Так вот, к чему это. Мать Михаилу смотр невест устроила. Он попросил меня поддержать его. Инокиня Марфа ему невесту присмотрела, да ошиблась. Темненькую подобрала, а Михаил темных терпеть не может. Но это еще не все! Смотрим мы на невест, а там копия моей Анны стоит! Вот ее он и выбрал.

Рассказал дальше Михаил все без утайки, и как Салтыков младший девицу присмотрел, на Анну похожую, знал о первом чувстве Михаила, и как провели они расследование, откуда копия Анны появилась, и о сомнительном происхождении невесты. И об Анином предостережении насчет еды, и о том, что не прислушалась девушка, довела себя до разлива желчи. И как воспользовалась этим Марфа и девицу отослала. И о родне, девицу признавшей, в ближний круг Марины Мнишек в прошлом входящей. И то, что, похоже, Михаил к ней все еще чувства питает, и на что-то надеется, но права Марфа, нельзя на такой жениться. Потом наследника могут незаконным объявить.

Филарет задумался.

– Салтыковы, говоришь? Жадная семейка! Ничего, разберемся, и Мише можно более подходящую невесту подобрать. Королевских кровей!