Текст книги "Светлая полоска Тьмы (СИ)"
Автор книги: Елена Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)
Глава 19. Дневник сестры моей бабушки. (Продолжение)
Алиса.
Следующая запись в дневнике Любови Бежовой была датирована маем 1971 года. Люба с мужем и годовалой дочерью вернулись на родину. Отец Георгия выхлопотал для сына место в министерстве. По возвращении в Москву Люба пыталась разузнать хоть что-то о судьбе осужденной сестры. Неожиданно ей помогла свекровь. Она показала ей свидетельство о смерти Елизаветы Беловой и записку, которая пришла им по почте с Московского Главпочтамта. Видимо, кто-то из бывших заключенных отправил ее, когда был в столице.
Единственное письмо Лизы, судя по штемпелю, послали 22 августа 1963 года. Оно было написано крупным, почти детским почерком. Маргарита сделала его копию вместе с конвертом.
"Дорогая сестренка, пожалуйста, прошу, позаботься о моей Наденьке. Я родила ее здесь, на зоне, 10 апреля 1960 года. Она славная, добрая малышка. Месяц назад ей исполнилось три годика, и ее перевели в детдом. Моей девочке там не место. Пожалуйста, разыщи ее и забери. Она все, что у меня есть, кроме тебя.
Надеюсь на тебя сестренка.
Твоя Лиза".
Копия свидетельства о смерти тоже была. В ней говорилось, что Лиза умерла 12 февраля 1965 года от туберкулеза в тюремной больнице.
Люба решила разыскать племянницу и удочерить ее. Наде было уже одиннадцать – медлить было нельзя. Она и так многое пропустила в жизни племянницы. Георгий был категорически против, он не хотел конфликтов с Сомовыми. Несмотря на то, что Степан Петрович был уже почетным пенсионером, он сохранил определенное влияние. Муж Любы не горел желанием оказаться в новой "дыре", где-нибудь в Африке, из-за сентиментальных намерений жены. Любе пришлось согласиться. Георгий угрожал разводом и лишением опеки над дочерью, но она надеялась когда-нибудь уговорить его.
Летом 1973 года Люба неожиданно столкнулась с двоюродным братом Андреем, старшим сыном тетки Веры. Они не виделись с тех пор, как она переехала к сестре в Москву. Разговорились. Андрей дослужился до подполковника МВД. Пять лет назад он перебрался в столицу. Дважды женат и разведен, двое детей от разных браков. Тетка Вера по-прежнему жила в Калуге с младшей дочерью Катериной, которая так и не вышла замуж. Люба рассказала ему о судьбе сестры, попросив помочь разыскать Надю. Он пообещал, что все сделает. Через месяц у нее уже был адрес и телефон детдома. За все эти годы Надю так и не удочерили. Люба собиралась навестить ее. Год назад Сомов старший скончался, и она надеялась, что сможет уговорить мужа принять девочку в семью.
В начале сентября 1973 года она созвонилась с директором детского дома и договорилась о встрече. Сообщив Георгию, что собирается навестить тетку в Калуге, она собрала чемодан с купленными обновками и укатила в небольшой городок Орловской области. Мценский детский дом показался Любе мрачным заведением, но директриса ей понравилась. Несмотря на свою должность, она не была похожа на черствых и чопорных чиновниц системы опеки. Люба сама провела часть детства в детдоме, и понимала, как нелегко приходится этой женщине и ее воспитанникам.
Долгожданная встреча с племянницей не оправдала ожиданий. Тринадцатилетняя девочка-подросток была замкнутой, не хотела идти на контакт. К подаркам Надя отнеслась безразлично, даже московскому шоколаду не была рада, буркнула что-то в благодарность, и все.
– Надя – трудный подросток, – пожаловалась директриса детдома. – Ее уже дважды пытались удочерить, но каждый раз возвращали обратно.
– Почему? – удивилась Люба.
– Не прижилась. Строптивая и слишком честная, а это не всем нравится.
– Да, вся в Лизу.
– Это вы о ее матери? Что ж, вашу сестру это ни к чему хорошему не привело, – директриса вздохнула.
– Вы всего не знаете, – возмутилась Люба. – Моя сестра жертва, а не преступница.
– Пусть так, но результат тот же.
– У Нади так не будет, это я вам обещаю. Я все сделаю, чтобы моя племянница избежала подобной участи.
– Хотите ее забрать? – деловым тоном спросила чиновница.
– Не сейчас. Понимаете, мне нужно сначала уговорить мужа.
– Конечно, я все понимаю. Принять чужого ребенка в семью – непросто.
– Надя мне не чужая.
– А вашему супругу?
– Я его уговорю.
– Надеюсь на это. Наде нужна нормальная семья.
– Она у нее будет.
Поездка в Мценск заняла три дня. Когда Люба вернулась домой, Георгий устроил скандал. Каким-то образом он узнал, что его жены не было в Калуге. Люба призналась, что разыскала Надю и ездила ее повидать. Бежов был в ярости. Он заявил, что это последнее предупреждение. Еще раз, и он выставит ее на улицу, лишив родительских прав. Люба не смогла возразить, она всегда была трусихой. Сначала ею управляла сильная сестра, потом муж. Бежов запретил жене что-либо рассказывать о покойной сестре или племяннице их дочери.
Расстроенная Люба позвонила директору детского дома и пообещала, что будет ежемесячно переводить небольшую сумму лично ей на содержание Нади. Та согласилась. Она высылала деньги вплоть до выпуска Надежды из детдома.
В конце июля 1977 года директриса детдома сообщила, что ее воспитанница Белова успешно закончила среднюю школу и поступила в Орловское медучилище.
На этом записи заканчивались.
Что интересно, эта история была очень похожа на правду. Имена, фамилии, даты, названия детского дома и училища, в которых училась мама, все совпадало. Тем не менее, я продолжала сомневаться.
↑
Глава 20. Караул! Обокрали!
Алиса.
В понедельник с меня сняли повязку. Сразу после обхода пришла медсестра и срезала бинты. Криштовкий явился полюбоваться результатом. Уродливый багрово-синюшный червь шрама окопался на темени. Проф стал оправдываться, что эту красоту мне наложили еще в 14-ой больнице. Наверняка, Пустырников постарался. Только он штопал людей как мешки с картошкой, зато трезвенник. Любовник главврача Смирновой, потому хирург, а не патологоанатом, где ему самое место.
Криштовский, видя мою недовольную мину, предложил сделать пластику, мол, у них в клинике отличный специалист имеется. Я отказалась. У меня были свои планы на этот креативный "шедевр" Пустырникова, но сперва надо выписаться. По этому поводу Проф обрадовал, выписка намечена на пятницу, если не будет рецидивов. Что он под этим имел в виду: припадок, кому или бунт, уточнять я не стала.
За прошедшие выходные меня никто не проведал. Телефон, оставленный Зигом, молчал. Бежова не нагрянула, хоть и грозилась.
Алка явилась сразу после Криштовского. Стоило ему только выйти, как она пулей влетела в палату, будто ждала за дверью, притопывая ножкой от нетерпения.
– Привет, подруга! Вот принесла, что просила, – она шлепнула черную спортивную сумку мне на колени.
– Спасибки!
– Я смотрю у тебя новая прическа?
– Нравится? – я провела рукой по двухсантиметровому ежику волос. – Сегодня повязку сняли.
– Супер! Особенно этот симпатичный шрамик у тебя на маковке. Просто милашка.
– Думаешь? А вот профессор пластику сделать предлагал.
– А ты?
– Отказалась. Зачем лишний раз мучить мою многострадальную головушку?
– Красота требует жертв.
– Волосы отрастут – вот и вся пластика.
– Да уж, в твоей буйной лисьей шевелюре не только шрамы прятать можно.
– На вшей намекаешь, подруга?
– Да ну тебя, Белова, вечно ты все опошлишь. Если желаешь, нарастим, только где-то через месяц или полтора, когда щетина твоя достаточно отрастет. У меня один мастер работает, лучшая в этом деле на всю округу. А пока паричок можно заказать из натуральных волос. Ты только с цветом определись, а то знаю я тебя, вечно меняешь окраску от карамели до баклажана.
– Не рыжей же ходить.
– Да ладно, не прибедняйся, у тебя шикарный оттенок. Мне б такой, – она мечтательно закатила глаза.
– Ты все равно перекрасилась бы в блондинку.
– Неправда, я всегда твоей гриве завидовала.
– Зря, не была ты рыжей с рождения, да еще и Алисой. Поверь, Лиса – это вполне приемлемая кличка по сравнению с тем, как меня дразнили в детстве.
– Нашла, что вспомнить. Сейчас тебя не дразнить, а превозносить должны за твои огненные кудри.
– Где ты видишь кудри?
– Брось, отрастут. А пока, может, паричок, а?
– Хочешь, чтобы я попахивала бальзамированной мумией?
– Причем здесь мумия?
– В детстве я у Борисовны шиньон стянула, поиграть, для кукол. Так вот, пах он примерно так же, как чучела пернатых в кабинете биологии.
– Господи! – она расхохоталась. – Это ж когда было, лет двадцать назад, шиньоны, вообще, родом из шестидесятых.
– Да, он явно был старше меня.
– Ты отстала от жизни, Лиса. Современные парики пахнут дорогим шампунем, а не чучелами. Кстати, у меня дома их шесть штук где-то валяется, могу одолжить.
– Спасибо, не надо. Я лучше шапочку поношу, пока волосы отрастут. К тому же зима скоро.
– Как хочешь. Мое дело предложить.
Я расстегнула молнию на сумке, проверить содержимое. Так, старые джинсы, футболка и свитер в отдельном пакете.
– Спасибо, Алла, то что надо, – я погрозила ей расческой, извлеченной из сумки.
– Обращайся, – она приторно улыбнулась, изучая безупречный маникюр.
Порывшись еще, я достала мягкие полусапожки на сплошной подошве, старую кожаную куртку, косметичку и платок.
– Что это? – я тряхнула пестреньким платочком, привлекая внимание Плетневой. – В моем гардеробе такого не было.
– Подарок от Kenzo. Не благодари, он из позапрошлогодней коллекции.
Алка обожала этого парижского японца. Парфюмы, сумочки-клатч, экстраординарная бижутерия, обувь на немыслимых каблуках и платформах, шарфики и прочие аксессуары от Kenzo она приобретала регулярно, даже в Париж за ними летала.
– Лучше бы шапочку лыжную принесла.
– И лыжи. Извини, они в сумку не влезли. Я их и так пихала, и этак – никак.
– Жаль, а то прокатилась бы по мокрым листьям. Паспорт где, и деньги?
– Паспорт в боковом кармашке. А вот с деньгами проблемка вышла, – она замялась. – Но ты не переживай, одолжу, сколько нужно.
– Ты что, денег в квартире не нашла? Они должны были лежать рядом с паспортом. Я ведь тебе говорила.
– Все так, просто я не хотела говорить тебе об этом сейчас. Но…
– Хватит уже мучить меня недомолвками.
– Твоя квартира…
– Что, затопили, сгорела?
– Нет. Что за страсти, подруга? Тебя всего лишь обокрали, но ничего существенного не пропало, там просто бардак. Я не стала прибираться, вдруг ты в полицию заявлять будешь, только плесень из холодильника выбросила и мусор вынесла.
– Спасибо, конечно. А мой комп? – я испугалась за свой старенький ноутбук.
– Унесли. Его, деньги, может, еще что-то пропало.
– Дверь была открыта?
– Закрыта, но когда я ее отперала, то с трудом провернула ключ. Думала, сломается.
– Наверное, отмычкой вскрывали, – блеснула я начитанной дедукцией.
– Скорее всего, – он извлекла кошелек из сумочки, вытянула две стодолларовые купюры и протянула мне, прямо как в первый день нашего знакомства. – Держи. Не хватит – добавлю.
В памяти всплыла картина раскаленного летнего утра, еще нет восьми, а уже пекло, вторая половина июля. Центр города, бетон и стекло. Мне семнадцать. Толпа абитуриентов под дверями Политеха ждет, когда нас впустят в корпус для первого вступительного экзамена по математике. Кто-то волнуется, кому-то плевать, кто-то потеет, кто-то листает учебник. Эффектная девица в облегающем сарафане и босоножках на высоком каблуке подошла ко мне:
– Привет, Лиса. Я, кстати, Алла.
– Вообще-то Алиса, а не Лиса, – я нахохлилась, не терплю нахалок.
– Значит, попала в точку, – ей было плевать на мою антипатию.
– Чего тебе?
– Вижу, ты умная. Решишь за меня задания? У меня с математикой туговато. Да и если на чистоту, я вообще не готовилась. Такая скука – эта наука.
– Зачем же ты поступать пришла, тем более на программера?
– Ради "корочки", конечно, – она с удивлением посмотрела на меня, будто я с Луны свалилась. – Престиж, "вышка" и все такое. Здесь конкурс меньше, чем на экономическом. Не идти же мне в металлурги или теплотехники.
Конечно, куда такой фифе у домны качество плавки проверять или котельные инспектировать. Лучше в офисе за компьютером сидеть и наряды демонстрировать.
– Понятно, – эта гламурная "киса" начинала меня раздражать. – Только с чего вдруг мне решать за тебя задачки?
– Двести баксов. Устроит? – она приоткрыла стильную сумочку, темно-розовую, как ее сарафан, и показала краешек купюр, чтобы никто, из рядом стоящих, не заметил.
Деньги были нужны, хотелось сделать апгрейд своему старичку, домашнему компу, но я отказалась. Алка все равно села рядом со мной и подсунула свой вариант задания, когда я расправилась со своим. Она пихнула меня в бок и глазами сказала: "Решай давай". Меня так и подмывало встать, отдать работу преподавателю и покинуть аудиторию, но я ее пожалела, тем более, что время еще было, до конца экзамена оставалось два с половиной часа. Когда мы вышли из аудитории, она протянула мне деньги. Соблазн был велик, но я не поддалась искушению и во второй раз.
– Честная Лиса, да еще Алиса – нонсенс, – она спрятала "баксы" в сумочку.
– Меня устроят и три корочки хлеба.
– Тогда ай-да в кафешку. Здесь есть такая неподалеку, "Снежок" называется. Надо же прокутить твои денежки, или зароем их на "поле Чудес", вдруг прорастут.
А она девушка с юмором, не пустышка, как показалось вначале.
– Лучше уж сразу в банк.
– Ты не про стеклянные банки, случайно? – она продолжала шутить с абсолютно серьезным лицом туповатой непосредственности. – Если да, то лучше в "Снежок", хоть порадуемся в процессе растраты.
Я невольно поежилась, ибо не люблю холод ни в каком виде, даже в сладком и в стаканчиках, рожках или на палочках, даже в знойный полдень, как сейчас. Просто я мерзлячка, жуткая. Не понимаю, как люди в Сибири живут, а уж тем более в вечной мерзлоте. Две благословенные недели в июле, когда даже ночью +30, я жду целый год, чтобы выгнать из тела холод зимы, растечься на мокрых от пота простынях, распахнуть настежь окно и слушать цикады до рассвета. А название "Снежок" намекало на кафе-мороженное. Об этом и сказала Алке, на что она заявила, что кофе там лучший в городе, а мороженного отродясь не было. Как удивителен все-таки наш город со "Снежками" без мороженного. Мы и по этой теме прошлись по дороге туда.
Потом мы пили кофе, сваренное в джезве на песке, и болтали о "серебряном веке". Кто бы заподозрил фифу Аллочку в любви к Есенину и Гумилеву, к Ахматовой и Цветаевой, к Брюсову и Блоку. "И девушка пела в церковном хоре", сменялось: "В саду горит костер рябины красной", ему уступало: "Снилось мне – ты любишь другого, и что он обидел тебя", и снова: "шелками и туманами", "выхожу один я на дорогу". Мы пили кофе, а потом и бренди. Не знаю сколько мы пропили тем вечером, но немало. Опомнились мы только в полночь, где-то на "улице темной" с "фонарем и аптекой" под "пьяной Луной", горланя Никольского:
"Ваше Высочество, Одиночество,
Ваши Сиятельства, Обстоятельства,
Ваше Степенство, Земное Блаженство,
Ваше Величество, Электричество…"
– Друзья? – Алка протянула мне руку, совсем по мужски.
Я уставилась на нее с неподдельным удивлением:
– Еще два экзамена впереди, ты можешь не проскочить. Физика устная – тут я тебе не помощница.
– С меня и математики довольно. Медаль, золотая. Считай, я уже зачислена, кстати, благодаря тебе, Лисица. Ну что, подруги?
Я подумала о том, что никого пока не знаю в этой новой для меня студенческой жизни. Как интроверт по натуре, я крайне сложно схожусь с людьми, а тут она сама предложила. Алка не из тех, с кем я привыкла общаться, но было в ней некое несоответствие образу гламурной девицы. Будто смотришь на голограмму, которая иногда сбоит, давая понять, что это всего лишь иллюзия. Мне стало любопытно, и я пожала ей руку.
С тех пор мы подруги. Наша дружба не зачахла после окончания института, как это происходит у многих. Люди расходятся, идут своими путями, живут новыми интересами. Одноклассников мы помним дольше.
– Разменяешь где-нибудь. Может еще дать? – Алла оторвала меня от воспоминаний юности.
– Спасибо, – на этот раз я взяла ее деньги. – Верну, как смогу.
– Не парься, свои люди – сочтемся.
Ее глаза наткнулись на темно-зеленую папку с торчащими из нее листами ксерокопий:
– Уже прочитала сценарий?
– Бери, развлекись на досуге, если, конечно, интересно.
– Шутишь? Конечно, интересно! Это же дневник матери аж самой Марго Бежовой.
– Пользуйся.
– Спасибки! – она схватила папку и попыталась запихнуть ее в сумочку. Часть торчала наружу, молния не закрывалась. – Верну, когда прочту.
– Как хочешь, – безразличия в моем тоне было хоть отбавляй.
– Она не нужна тебе? Это же история твоей семьи.
– Сильно в этом сомневаюсь.
– Да, ладно. Зачем Бежовой тебя обманывать?
– Вот и я думаю, зачем такой богатой и успешной москвичке мне лгать.
– Брось! Бежова – звезда столичного бомонда. Даже если она и не твоя тетка, пользуйся, лови момент. У нее огромный особняк на Рублевке. Поезжай в Москву, развейся.
– Предлагаешь залезть в мышеловку и сожрать бесплатный сыр?
– Зачем ты так? Если бы у меня объявилась такая тетушка – не раздумывала бы ни секунды.
– Извини, подруга, Лиса – зверь осторожный.
– Твое дело, конечно, – она бросила взгляд на часы и подхватилась со стула. – Извини, пора бежать. Пока.
Мы помахали друг другу ручками, и она выскочила за дверь. Запихнув вещи обратно в сумку, я спрятала ее в шкаф. Надеюсь, Криштовский не станет устраивать обыск. Я украдкой вытащила мобильник из-под подушки, чтобы камеры не засекли, и пошла в ванную. Открыв кран, чтобы вода шумела, я позвонила, шпионка доморощенная.
– Да. Алиса? – Зиг ответил после первого же гудка.
– В пятницу меня выписывают, в десять, после обхода.
– Хорошо. Я приду за тобой ночью в четверг, где-то около полуночи. Будь готова.
– Так точно, – я встала на вытяжку, пусть он и не видит. Может, Зиг и не мент, но выправка у него военного.
– Тебе нужна одежда, обувь, что-нибудь еще?
– Я уже укомплектована.
– Тогда увидимся в четверг ночью.
↑
Глава 21. Пузыри «Империала»
Алла.
Покинув клинику Одинцова, я угодила прямиком в объятья промозглой мороси. Таксист дожидался меня, как и обещал. Вчера какой-то урод на «Чероки» столкнул мой «Рено» в кювет и укатил, даже не притормозив. Жаль, номеров этого подонка рассмотреть не удалось. Джип был заляпан грязью по самую крышу, что и неудивительно в той глуши, куда меня занесло: захудалый дачный поселок на окраине с разбитыми дорогами и грязью по колено после дождливой ночи. Пришлось вызывать эвакуатор. Теперь я временно без колес. Когда еще починят мою машинку?
Сев в такси, я вежливо попросила водителя вырубить шансон и рулить в центр, молча, не донимая меня пустой болтовней. Он надулся как мышь на крупу, решив отомстить рублем. Его драндулет едва тащился, накручивая лишние витки на счетчике. Плевать, лишь бы не мешал читать опус "сестры бабушки" Беловой, я собиралась проглотить его до прибытия на место.
Лиса права, история попахивала дешевым сериалом. Глупо было рассчитывать, что она в нее поверит. Ей нужны неопровержимые доказательства, железобетонные, а не слезливо-сериальная фальшивка. Могли бы и меня спросить, прежде чем подсовывать ей эту лабуду. Я то Белову больше десятка лет знаю, эксперт, можно сказать, причем единственный. Кроме меня она к себе никого не подпустила.
Спустя час таксист высадил меня у отеля "Империал", помпезного уродца в лучших архитектурных традициях Отца всех народов. Раньше здесь стояла гостиница "Россия". В 90-е ее сдавали под офисы мелким фирмам. В начале 2000-х выкупил местный воротила Пузырь, снес до основания и выстроил пятизвездочный отель. С тех пор помпезный уродец фактически пустовал, потому как не каждый гость города мог выложить триста "зеленых" за ночь в самом дешевом номере "Империала". Зато здешний ресторан пользовался успехом у местной элиты, но исключительно из-за понтов, а не кухни. Тутошний шеф-повар не блистал кулинарным талантом, хотя учился во Франции у какой-то знаменитости. Все, что он мог – красиво украсить и подать, есть его стряпню было необязательно. Сюда приходили покрасоваться, себя показать, людей посмотреть, а ели потом в бистро "У Гиви", за углом, где подавали отменные хинкали и чахохбили, не говоря уже о шашлыках и харчо.
В холле сплошь черный мрамор. Хрустальный каскад люстры подавлял грандиозностью. Искусственные цветы в черных вазонах с позолотой навевали тоску по живой природе. Колонны с лепниной, опять же позолоченной, довершали помпезность убранства. Прямо зал прощаний в крематории, а не отель, не хватало только гроба с покойничком и толпы скорбящих родственников. Первая половина дня – в фойе ни души. Это под вечер сюда явится местная элита с бомондом: первые, чтобы платить, вторые, чтобы развлекать первых светскими сплетнями.
Справа об входа, на ресепшене, скучал симпотяшка-портье. Он кивнул мне, расплывшись в слащавой улыбке. Меня здесь знали, потому и не лезли с расспросами: "А вы куда, дамочка, и к кому, собственно?" К тому же с этим милым мальчиком я "кувыркалась" пару раз от скуки. Увы, несостоятелен, хоть мордашка и ничего. С красавчиками всегда так: увидала – воспылала, в постели – облом. Надо признать, все стоящие самцы в моей жизни были далеки от эталона мужской красоты. Что поделать, я эстет – люблю глазами больше, чем телом.
Слева была стеклянная стена, отделяющая ресторан от холла. У барной стойки, как обычно в последние полгода, томилась Регина Северская, любовница Пузыря. С год назад благоверная ее "папика" сыграла в ящик. С тех пор она ждала, когда Пузырев узаконит их отношения. Он не торопился – она квасила от неопределенности своего положения. Бармен, заметив меня, сказал Регине. Она обернулась, махнула рукой, мол, дуй сюда. Опять придется трепаться с этой дешевкой, вдыхая ее перегар. Проигнорировать – себе дороже, заподозрит в какой-нибудь интриге. В этом она параноик. Любую бабу, из тех что вьются вокруг местных "денежных мешков", за косой взгляд "распять" может, изведет придирками да сплетнями. Меня не трогает, пока, должок за ней, а кредиторов нужно уважать. К тому же Северская патологически ревнива, боится, что кто-то займет ее место королевы здешнего бомонда подле Пузыря. Я в этом списке в первой десятке. Бред, конечно. Будто мне ее "золотая" Рыба нужна. Сама могу о себе позаботится, но ей этого не докажешь. В общем, лучше не нарываться, ибо может пострадать бизнес. Я без покровителя, Северская при Пузыре. Если начнет катить бочку в мою сторону – салоны "Алла" опустеют вмиг. Прецеденты уже были.
СПА "Дикая орхидея", в котором опростоволосилась Белова, закрылся как раз по вине Северской. Глория Охрина, его хозяйка, заняла деньжат на открытие своего бизнеса у супружницы Пузыря, тогда еще здравствовавшей. Она была ее косметологом и обладала определенным доверием. Пузырева денег дала, но при условии, что Гиля соблазнит ее благоверного, и тем самым прервет его затянувшийся роман с Северской. Она не зря считала Регину более опасной соперницей, нежели простушка Гиля. Северская раскусила эту интригу в зародыше – облила грязью Охрину и ее СПА. Двух месяцев не прошло, как "Дикая орхидея" закрылся. За долги Гиля пошла в рабство к Пузыревой, пока та не преставилась, а потом сбежала из города, только ее и видели.
Вот в таком гадюшнике приходится прозябать. Но скоро я пошлю это захолустье к чертям, вернусь к столичной жизни, к настоящему бомонду, а не этой пародии местного разлива. Буду блистать в окружении поэтов, вдохновляя их на рифмы, как раньше. Правда, они уже далеко не те, что во времена моей юности, но все же таланты иногда встречаются. Я вздохнула, отбросив радужные планы, и завернула в бар к потенциальной Пузырихе номер два. Нужно было отделаться от нее побыстрее.
– Привет, дорогая, – Регина обняла меня и пошатнулась. Непонятно, как она еще стоит на своих лабутенах под таким градусом.
Мы чмокнули воздух у уха друг друга и заняли соседние хокеры.
– Как делишки? – спросила она нетрезвым голосом. – Не меня ищешь?
– Дела идут, а пришла я к Бежовой, уж извини.
Регина присвистнула.
– К московской сучке, что в президентском люксе окопалась? – она подперла голову рукой, глядя на меня красными, осоловелыми глазами упырихи. Похоже, она пила всю ночь и спать не ложилась.
Северская буквально жила в отеле. У нее здесь был персональный люкс, в то время как восьмикомнатная квартира в паре кварталов отсюда пустовала. Что и понятно: здесь она негласная почти хозяйка – там лишь владелица квартиры, пусть и большой. Да и бар был всегда под боком с неограниченным запасом алкоголя и куда лучшим барменом-коктейльмейкером, чем ее горничная.
– Да, – я кивнула, отвечая Регине. – Бежова – дама с претензиями.
– Ага, – она потянула остатки коктейля через соломинку, издавая противный сёрбающий звук. У-у-у, придушила бы. Одно слово – дешевка.
Северская десять лет назад приехала сюда из какой-то станицы. В университет не поступила – пошла в девушки по вызову. На следующий год высшее образование ее уже не заботило, нашла другой способ жить "красиво". Потом ее заметил Пузырь – шлюха превратилась в примадонну. С подачи любовничка, большого поклонника блатной лирики, она завывала джазо-шансоном в этом ресторане по вечерам. Вихляя бедрами, демонстрировала запредельные декольте всем, кто желал послушать ее простуженный вокал. Хрипотцу она щедро разбавляла придыханиями, считая это сексуальным, на деле же скрывала недостаток голоса и слуха. Регина с детства бредила Ким Бейсингер в "Привычке жениться" – стремилась подражать ей во всем, но выходило у нее убого. Даже смена масти с брюнетки на блондинку не помогла, платина в сочетании со смуглой кожей потомственной казачки смотрелась вызывающе-вульгарно.
– И на кой тебе сдалась эта стерва? – спросила она, пихнув опустевший бокал бармену.
– Бизнес.
– А-а, ну тогда топай. Дело есть дело. У Пузика тоже вечно дела, деловой блин, – она хмыкнула, назвав Пузыря почему-то Пузиком, а не Пузыриком, что было бы логично при уменьшительно-ласкательном, но у нее своя логика.
Бармен поставил перед Региной очередной коктейль. Отхлебнув, она продолжила:
– Только побереги нервы, подруга. Эта мымра столичная такой разнос здесь устроила, мама дорогая. И простыни ей недостаточно чистые, и сервис хреновый, и портье – снулая муха. Даже на чай зажала, стерва скупая. Представляешь!? Сама пентхаус за две штуки баксов снимает, а копейку для парня пожалела. Он ее чемоданы еле до лифта допер, чуть не подорвался бедненький. Кирпичами она их набила, что ли?
Северская припала к коктейлю, как страждущий в пустыне к фляге с водой, и ей стало не до меня. Воспользовавшись оказией, я сбежала из бара.
Зеркально-позолоченный лифт с лифтером, нажимающим на кнопки вместо постояльцев, вознес меня на самый верх. Весь пентхаус был отдан под президентский люкс. Не думаю, что президент когда-нибудь явится в эту тьмутаракань, но Пузырь почему-то был уверен в обратном. Я постучала в золоченую дверь. Через минуту ее распахнула черноволосая привлекательная женщина за сорок. Это лицо я уже видела в интернете на сайте сети СПА-салонов "Королева Марго", так выглядела их хозяйка, госпожа Бежова. Не говоря ни слова, она повернулась и пошла вглубь номера. Я последовала за ней.
В номере царила аляповатая роскошь постсоветского рококо в голубых тонах, наверное, своеобразный намек на царскую кровь. Геральдических лилий французских Людовиков здесь тоже хватало: на стенах, на портьерах, на мебельной обивке. Позолота. Лепнина. Паркет. Камин, на нем бюст президента в тоге и с лавровым венком. На потолке роспись: по периметру облака с ангелочками, в центре, на небесной лазури, Зевс с лицом Николая II. Да уж, "Империал" – так "Империал", президентский люкс – так президентский люкс. Придраться не к чему.
Регина частенько подшофе то ли хвасталась, то ли жаловалась, что Пузырь "имел" ее здесь на всех плоских поверхностях, воображая себя императором, а ее своей фавориткой. Она, вообще, не скрывала подробностей своей сексуальной жизни. В этих любовных игрищах Пузырев велел ей звать себя "Величеством" и вылизывать ему ноги. Убогий извращенец даже не подозревал, как сильно это задевало его любовницу. Регина метила в "императрицы", а приходилось заниматься фут-фетишизмом. Поначалу она терпела, вылизывала и большего не требовала, но когда почувствовала, что Пузырь прикипел, начала добиваться его развода с женой, не прямо, конечно, намеками, но настойчиво. Вот только почти весь бизнес ее Пузика был записан на благоверную. Пузыриха номер один была бабой мерзкой и склочной, но мужу гулять не мешала, что его вполне устраивало.
После случая с Охриной Регина пошла ва-банк, решив свести соперницу в могилу раньше срока. Но как? Нанять киллера – кишка тонка, да и любовник узнает, поскольку половина городского криминала под ним ходит. Она стала шататься по шарлатанам и шарлатанкам, типа магам, ища нетрадиционные методы решения своей проблемки, что оказалось пустой тратой времени и денег. Благоверная Пузыря здравствовала и в могилу не собиралась, несмотря на камлания шаманов и наговоры бабок-шептуний. Я сжалилась над подружкой – навела порчу на ее преграду к семейной идиллии. У Пузыревой диагностировали рак матки – своеобразный приветик от любовницы в стиле черного юмора. Пузырева была бабой крепкой, из тех, на которых пахать можно – дуба давать не хотела долго. Она боролась: операция, химиотерапия, но медицина против магии бессильна – через год ее не стало. Только для Северской это оказалось пирровой победой. Зато я заполучила ее в пожизненные должницы. Теперь она меня побаивалась и по-своему уважала, лишь бы языком не трепала. Конечно, сейчас ведьм не жгут на кострах, как в средние века, но я работаю под прикрытием на территории врага – огласка мне ни к чему.
↑
