Текст книги "Светлая полоска Тьмы (СИ)"
Автор книги: Елена Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)
Глава 42. Фамильяр
Зигмунд.
1644 – 1696 годы.
Я только два месяца пробыл сотником, когда мне дали простое задание.
– Ты ведь сын кузнеца из Кракова? – спросил пан Тарквиновский, вызвав меня к себе.
– Так и есть.
– Значит, район мастеровых знаешь.
– Я там уже двадцать лет как не был, – мне не хотелось его разочаровывать, но промолчать я не мог.
– Не беда. Отправляйся туда и купи все по списку, – он протянул мне лист бумаги. – Поедешь с крестьянским обозом. Ты им защита – они тебе транспорт.
– Так точно, пан полковник.
– Этого должно хватить, – он поставил на стол увесистый кошель. – Если не хватит, возьмешь у моего сборщика податей. Он вместе с обозом поедет, чтобы оброк с крестьян собрать, пока они его в городе не пропили.
Покинув панские покои, я остановился у ближайшего окна и стал читать список. Он занимал почти всю страницу. Я шевелил губами, проговаривая слова. Грамота была для меня в новинку. На плотной бумаге аккуратным почерком перечислялось все, что было необходимо для войска: оружие, сбруя, сукно, сапоги и прочее добро. Придется побегать. Лучше бы сотника Мазуру послали, тот торговаться умеет.
Я взял с собой три десятка для охраны обоза. Тащить всю сотню не имело смысла. Тридцать хорошо вооруженных и обученных воинов отпугнут любую ватагу наемников, не говоря уже о разбойниках. Вместо себя я оставил поручика Брагинского. Яна же с его десятком взял с собой. Не хотелось мне этих двоих оставлять вместе без присмотра. До Кракова добрались без происшествий, но медленно. Крестьяне еле тащились со своими телегами, гружеными выращенным ими добром.
Ярмарка длилась неделю, за это время я обошел все известные мне оружейные мастерские, поручив десятникам закупку всего остального. К Ежи решился заглянуть в последнюю очередь. Хоть и много воды утекло с тех пор, как я сбежал из дома, прихватив у него арбалет и ножи, мне все еще было неловко за ту давнюю кражу. Мастерская, где он раньше работал подмастерьем, была давно закрыта. Двери заколочены крест на крест, а строение обветшало. От соседей я узнал, что старый мастер помер, а молодой спился после смерти жены при родах. Ежи пропил все добро и повесился. Трагическая судьба брата опечалила. Он с Руженкой были мне ближе остальных членов семьи. В кузницу Адама я заходить не стал, лишь издали понаблюдал. Дело его процветало. Над крышей вился дымок. Ворота были распахнуты, оттуда доносился стук молота о наковальню.
Вечером, накануне отъезда, Ян предложил обмыть удачную поездку. Это удивило. Обычно он не участвовал в попойках, потому как пить не умел. Мне не хотелось трястись в седле с похмелья, но другие десятники встретили его предложение бурно и радостно. Пришлось разрешить им покутить напоследок.
– Только пара кружек, не больше, – строго сказал я.
На что троица охотно закивала, хитро поблескивая глазами.
Мы пили в корчме, недалеко от постоялого двора, где расквартировались. Пара кружек сменилась другой, потом еще одной и еще. Все мы изрядно захмелели, когда разговоры в зале внезапно смолкли. У порога стояла троица черных монахов ордена Иисуса и пристально рассматривала посетителей. Люди прятали глаза, вжимая головы в плечи. Вестимо, что святая инквизиция может явиться за кем угодно: пан ты или простой человек, виновен в сношениях с Дьяволом или нет. У всех были враги, завистники или недоброжелатели, готовые донести на тебя. Монахи постояли немного у двери и сели за ближайший стол. Их соседей как ветром сдуло. В зале по-прежнему стояла гробовая тишина, только мухи гудели. Люди начали один за другим покидать корчму. Остались только мы, монахи и компания смердов из нашего обоза, решивших потратить пару заработанных грошей на пьянку, пока жены дома.
– Зигмунд, знаешь, как я тебя уважаю? – ни с того, ни с сего сказал Ян. Язык его заплетался. Он положил мне руку на плечо. – Хоть ты и отнял у меня… – дальше последовало лишь невнятное бормотание.
– Проспись, Ян, пока не пожалел о сказанном, – я стряхнул его руку.
Он уронил голову на стол и захрапел. Иезуиты тут же поднялись, оставив недопитое пиво, бросили медяк лебезившему хозяину и вышли вон. Деревенские оживились и зашептались о чем-то, склонившись поближе друг к дружке. Корчмарь вздохнул с облегчением. Служанка принесла нам еще пива. Дрыга, мой второй десятник, хлопнув ее по широкому заду. Проводив пышнотелую красотку глазами, он обернулся ко мне и спросил:
– Как думаешь, пан сотник, по чью душу они приходили?
– Горло промочить захотелось, вот и зашли, – я подпер потяжелевшую голову рукой, безучастно наблюдая, как кончик моего чуба утонул в пивной лужице.
Ян храпел. Вуйчик, третий десятник, поклевывал носом, изредка вскидываясь и что-то невразумительно бормоча.
– А я так думаю, – зашептал Дрыга, перегнувшись ко мне через стол. – За нами они явились.
– На кой мы им?
– Так из-за нашего пана.
– А он тут каким боком?
– А таким, – Дрыга многозначительно поднял указательный палец. – Люди бают, чернокнижник он и упырь.
– Собаки брешут, а ты слушаешь? Мелят темные людишки всякое. Для них любая пригожая баба – ведьма. И что, всех жечь? Пан наш человек образованный, потому и книг у него много. Только ученые они, а не колдовские.
– Молва сама по себе не пойдет, – он почесал бритый затылок. – Еще везет ему шибко, да и в ратном деле равных не сыскать. Поместье опять же богатое, когда у других недоимки да голод.
– Пан Тарквиновский – хозяин справный. Смердов поборами не душит, как другая шляхта. Денег на шелка и столичные выезды не тратит.
– А бесовское везение? В бою его ни стрела, ни пуля не берет, словно заговоренный он. Да и полк наш, почитай, без потерь из сечи выходит. Потеряем десяток людишек, тогда как другие своих сотнями хоронят.
– Балбес ты, Дрыга. Пан наш – воин отменный и стратег, каких поискать. Построения всякие знает, римские. От ума это, а не от беса.
– Может, и так, – он покивал, но сомнений я его не развеял.
– До ветру мне пора, а то мочи уже нету. Да и засиделись мы. Ты Вуйчика растолкай. Вам еще Яна на себе тащить.
– Ничего, пан сотник, дотащим, не извольте беспокоиться.
Он пихнул Вуйчика в плечо – тот снова вскинулся и дико завращал глазами, хватаясь за саблю. Дрыга принялся его успокаивать. Расплатившись с хозяином, я вышел на улицу.
Ночь была ясная и звездная. Я уже завязывал пояс, когда незнакомый голос за спиной спросил:
– Ты будешь Зигмунд Ковальский, сотник пана Тарквиновского?
– Он самый, – я обернулся к незнакомцу. Что-то тяжелое ударило меня по затылку, отправляя в небытие.
Очнулся я уже на дыбе, когда меня окатили холодной водой. В голове гудело, в горле пересохло. Я с жадностью слизал, стекающие по усам капли, но этого было слишком мало.
Дрыга оказался прав: инквизиторов интересовал пан Тарквиновский. Но чтобы схватить такую значимую особу, как он, необходимы были веские причины, например, свидетельство его старшего офицера.
Меня тянули, жгли, резали, дробили кости. Я не сдавался. Кричал, стенал, говорил что угодно, но только не то, что они хотели. Пан вытащил меня из тьмы наемничества, подарил цель, заставил снова почувствовать себя человеком. Тридцать шесть лет я топтал землю, убивал, творил неправедное. Хватит. Сдохну, так сдохну. В Аду мне самое место, но грех предательства на душу не возьму.
В какой-то момент в допросной появился бенедиктинский монах, которого все называли аббатом. Ряса его была чистой, лицо и руки холеными, на голове поблескивала широкая тонзура. Я с трудом признал в нем Амброзия.
– Спаси, брат, – прошептал я.
– Для того я и здесь, Зигмунд, – ласково сказал он. – Покайся, скажи все, что потребно. Я отпущу твои грехи, чтобы подготовить тебя к жизни вечной на небесах.
– Уж лучше черти в Аду, чем предательство, – прорычал я.
Амброзий еще какое-то время убеждал меня, потом плюнул.
– Гордыня твоя – смертный грех, Зигмунд. Хочешь гореть в геенне огненной – гори, – сказал она на прощанье и вышел вон, оставив меня на поруки палача.
В следующий раз я пришел в себя в полной темноте на куче гнилой соломы. Воняло как из выгребной ямы. Тело мое горело от многочисленных ожогов, порезов и ссадин. Обе ступни и правая кисть были раздроблены. Левый глаз вытек. Уши отрезали. Ногтей и зубов не осталось. Кусок мяса, а не человек. Лучше сдохнуть, чем жить таким. Вокруг, не таясь, бегали крысы. Их мелкие зубы впивались в мою истерзанную плоть. Я пытался отогнать их уцелевшей рукой, но слабость делала мои попытки бесплодными. Понимая, что скоро все кончится, я просто ждал смерти.
Время шло, бред сменялся явью, болезненной и безысходной. В какой-то момент я услышал звук поворачиваемого в замочной скважине ключа. Дверь отворилась. В каземат хлынул призрачный свет. Я зажмурился. После абсолютной темноты крохотный огонек показался мне ярче солнца. Кто-то приблизился ко мне, шорох соломы поведал об этом. Я открыл единственный глаз. Надо мной склонился монах в коричневой рясе с низко надвинутым капюшоном. Из-под него был виден только бритый подбородок. В мертвенно-бледном свете, испускаемом его пальцем, он казался призраком. Я бы удивился, будь у меня на то силы, но их не было.
– Ты пришел за мной, Смерть? – просипел я, да так, что и сам не смог бы разобрать ни слова.
Но он понял и ответил:
– Я не Смерть.
– Тогда зачем пожаловал, нелюдь? Уж не душу ли мою торговать?
– Нет, Зигмунд. Я пришел предупредить тебя.
– О чем?
– Тарквиновский – зло.
Ну да, инквизиторы вместе с Амброзием все уши мне об этом прожужжали, да так, что от них ничего не осталось.
– Вижу, преданность твоя велика, – он вздохнул, – Но настанет день, когда ты поймешь, что я прав, а ты нет. До встречи, Зигмунд.
Он поднялся и направился к двери, вышел, так и не заперев ее. Увы, воспользоваться этим подарком судьбы я уже не мог. Мое сознание ускользало в холодную пустоту. Я летел по туннелю, неведомо куда.
Внезапно все изменилось. Что-то соленое хлынуло мне в рот. Кровь – понял я и попытался вывернуться из чьих-то крепких объятий, чтобы выплюнуть ее.
– Пей, Зигмунд, – приказал пан Станислав. – Это жизнь.
Я сразу подчинился, с командиром не спорят. Неужели людская молва не лгала, как и таинственный "монах" с инквизиторами? Мне по-прежнему не хотелось верить, что мой пан – упырь. Между тем его кровь текла в мое нутро, согревая, укачивая, унося боль. Стало не важно, человек он или вурдалак. В отличии от брата, он не отрекся от меня, не бросил подыхать как собаку. Пришел и спас. Накатил сон – стало спокойно, как в материнской утробе. В том сне я видел пана, он выглядел иначе, но я знал, что это он. Пан что-то шептал мне на неведомом языке. Я понимал, но сразу же забывал. Между нами возникала особая связь, крепче любых человеческих уз.
Проснулся я в своей постели. Боли не было, руки и ноги слушались, зубы были на месте, уши и глаз тоже. Произошедшее могло показаться кошмаром, привидевшимся после попойки в корчме, но вместе со следами пыток исчезли и старые шрамы: на спине, от порки за побег; над левой бровью, полученный еще в наемничестве; под ребрами от вражеской шашки. Я был цел, будто только на свет народился. А еще видел в темноте как кошка. Слух стал острее – я слышал храп Мазуры в конце офицерского крыла, несмотря на толстые стены и дубовые двери.
Мысли вернулись к пану и тому, что произошло. В тот же миг в моей голове раздался его голос: "Я сейчас приду, Зигмунд."
С криком я вцепился в волосы, неведомо как отросшие, и стал кататься по постели. Тело-то цело, а вот с разумом беда. Голоса сами по себе мерещиться не станут. Появившийся Станислав обнял меня и прижал к себе, словно ребенка.
– Тише, Зиги, тише, – он гладил меня по голове, совсем как Руженка в детстве, когда я сбивал коленки до крови.
Я успокоился и затих. Он тут же отпустил и отстранился.
– Что со мной? – беспокойно спросил я, боясь услышать правду.
– Ты теперь бессмертный, Зигмунд.
– Вурдалак, как вы?
– Нет. Ты мой фамильяр, слуга, доверенное лицо и друг, если захочешь. Я не вампир.
– А кто тогда?
– Дракон, – он посмотрел мне прямо в глаза. – Голос в твоей голове – не безумие, а особая связь. Ты теперь и на другом конце света меня услышишь, и придешь, если позову.
Я вздрогнул. Давняя мечта сбылась: пан приблизил меня, даже дружбу предложил. Только все оказалось совсем не так, как я о том думал. Вспомнилась присказка Упыря: "Сбыча мечт всегда с дермецом".
На следующее утро Тарквиновский сделал меня своим личным помощником. Сотню я передал Брагинскому. А Ян пропал, хоть его десяток вместе с двумя другими благополучно вернулся в поместье. Испугавшись, что Млежека младшего тоже пытали, и он мог оговорить пана, я сказал об этом Станиславу, на что тот холодно ответил:
– Я не терплю предательства, Зигмунд, особенно намеренного. Потому ты здесь, а он там, – он указал пальцем в землю.
Тогда-то я и понял, кто был причиной моих злоключений.
Больше полувека я служил верой и правдой пану Тарквиновскому, был его правой рукой и другом. Посодействовал смене Станислава на Владислава, когда срок его жизни стал вызывать кривотолки. Я тоже не старел, а менять облик не мог. Через десять лет службы, это стало бросаться в глаза. Пан изготовил для меня особый амулет.
– Носи его, не снимая, – он протянул мне крохотный крестик на цепочке, ничем особо не отличавшийся от того, что висел у меня на шее, только золотой. – Он создает иллюзию старения. Пока носишь его – будешь день за днем стареть как обычный смертный, но лишь внешне. Снимешь – помолодеешь.
На какое-то время этого было достаточно, но когда мне перевалило за 85, а люди так долго не жили в те времена, пан решил со мной расстаться.
– Это лишь до тех пор, пока в замке не останется никого, кто помнил бы тебя, – сказал он. – Поживи пока для себя, заведи семью, отдохни от службы. Потом я призову тебя снова.
Мне не хотелось покидать его, но спорить я не стал. Вместо себя я порекомендовал Кристофа Домбровского, не лучшего сотника, зато верного человека. Крестик пришлось оставить ему. Для всех остальных я просто умер и был похоронен на замковом кладбище.
Без выходного пособия пан меня не оставил: два увесистых кошеля злотых покоились на дне моих седельных сумок. На них был наложен наговор против воровства, так он мне сказал.
– Это тебе, – он протянул мне тонкую черную книжицу на прощание.
– Благодарю, – принял я трактат "О дивинации", по которому когда-то учил латынь.
За годы службы я получил отличное образование. Бегло читал на латыни и древнегреческом. Свободно говорил по-немецки и по-французски. Мог переспорить схоласта в теологии. Разбирался в философии, естествознании и математике. Мой учитель был тайным покровителем наук. В четырнадцатом веке он уговорил короля Казимира III открыть Ягеллонский университет в Кракове и полностью его финансировал.
Той же ночью я тайно покинул поместье пана Тарквиновского, чтобы больше туда не возвращаться, но об этом я тогда не знал.
↑
Глава 43. Горное убежище
Алиса.
В Банску-Быстрицу мы приехали в начале одиннадцатого. Остановились в небольшом отеле на окраине города. Бегло объясняясь с портье на словацком, Зигмунд снял для нас номер с двумя кроватями. Прямо полиглот: с немцами по-немецки, со словаками по-словацки. Как тут не позавидовать?
Языковой барьер всегда был для меня непреодолимой преградой. Ни в школе, ни в институте я так и не взяла эту высоту. С шестого класса учительницы английского каждые полгода сбегали в декрет, а назад уже не возвращались. Потом и новенькие перестали появляться. Их заменили физруком из-за совместимости расписания. Он уводил мальчишек в спортзал, а нам позволял заниматься своими делами. Оценки копировались из уроков по русскому. В институте нас заставляли переводить тысячи знаков из старых технических журналов. Вот, пожалуй, и все языковое образование в моей жизни. Итог неутешителен: умею читать документацию со словарем, но не общаться.
После душа я натянула несвежее белье, что раздражало, но сменного не было. Возникал вопрос: зачем вообще мылась? Банный халат к номеру не прилагался – пришлось покинуть ванную в футболке с обернутым вокруг бедер полотенцем.
– В твоих горах чистое женское белье есть? – я уперла руки в боки, гневно взирая на Зига.
– Нет, – он в одних джинсах рылся в сумке и даже не взглянул в мою сторону. Его торс впечатлял: рельефные мышцы, скорее пловца, нежели бодибилдера.
Достав чистую футболку и боксеры, он обогнул мою возмущенную фигуру и направился в ванную.
– Значит, надо купить, – я схватила его за твердый бицепс, когда он готов был уже скрыться за дверью.
В мгновение ока я оказалась на полу, придавленная его телом.
– Тебе не следует трогать меня без нужды, ведьмочка, – в его глазах полыхнула Тьма. Зрачок расширился настолько, что заполнил всю радужку и белок. Длилось это ничтожную долю секунды.
– Прости, не знала, что так выйдет, – всхлипнула я с перепугу.
Он продолжал сверлить меня взглядом. Тьмы в его глазах больше не было, но мороз по коже шел, словно смерти в лицо смотришь. Я уже дрожать начала от этого потустороннего холода, когда он отпустил и поднялся.
– Завтра куплю, – он закрыл за собой дверь ванной.
Сидя на полу, я приходила в себя. Что это было в его глазах: тень так упала, или просто привиделось? В это хотелось верить, убедить себя и отмахнуться. Самообман бережет наши нервы, но не спасает от действительности. Хватит быть страусом и прятать голову в песок. Зигмунд опасен, очень. Надо быть с ним поосторожней. Не качать права, не злить и не прикасаться, вообще.
Поднявшись с пола, я добрела до ближайшей кровати и буквально рухнула на нее. Прошедшие сутки вымотали меня до предела, не столько физически, сколько эмоционально. Стоило заползти под одеяло, как меня выбросило в Лимб. Мир снов поглотил. Серые стены, ассиметричная мозаика пола, картины…
– Подъем! – проорали у меня над ухом.
Я с трудом разлепила глаза и уставилась на уже полностью одетого Зига. В руках он держал пакеты из магазинов. За окном во всю светило солнце.
– Ты пропустила завтрак, – обрадовал он, бросив на мою кровать свою ношу. – Должно подойти. Продавщица была твоей комплекции.
– Что это? – я зевнула, вытряхивая на одеяло содержимое первого пакета.
Вау! Вожделенное белье: пара практичных бюстгальтеров и уйма трусиков-танго, спасибо, не стрингов. В остальных пакетах оказались теплые колготки, лосины, носки, футболки, джинсы, два свитера и даже фланелевая ночная рубашка.
– Где ты достал это оборчатое "чудо"? – я потрясла перед ним ночнушкой в стиле семидесятых.
– В магазине для старушек, – он оскалился. – Что, есть претензии?
– Ну, что ты. Все очень миленько, – я одарила его приторной улыбкой.
– Видел подобную в твоем шкафу – решил, что тебе понравится.
– Она мамина. Просто руки не доходили выбросить или кому-то отдать.
– В твоем шкафу были и другие вещи. Судя по ним, ты девушка практичная.
– Тут ты прав. Предпочитаю удобство и комфорт.
– Вот и хорошо. В горах шелка тебе не понадобятся.
– Ага, кого мне там соблазнять, горных троллей? – хмыкнула я.
– Пошевеливайся, если не хочешь ночевать в лесу под открытым небом, – он снова превратился в грубияна.
Смены его настроения раздражали: то невозмутим, как скала, то шуточки отпускает со всякими намеками, то грубит, то пугает. Но заботится, пусть и на свой казарменный манер. Я не в курсе, каково это быть дочерью военного, но у меня такое ощущение, что Зиг ведет себя со мной, словно папаша в погонах: специалист по муштре мальчишек, но понятия не имеет, как обращаться с девчонками.
– А как же завтрак? – спросила я почти обиженно.
– В дороге перекусишь. Кофе с круассанами в машине. Жду тебя там. Не спустишься через пятнадцать минут – вернусь и потащу силой, – он повернулся и пошел к двери.
– Постой, а как же зубная щетка? Расческа мне тоже нужна, – крикнула я ему вдогонку.
– Купим по дороге. Время пошло, – он постучал по наручным часам и вышел из номера.
Ну вот, папаша-солдафон со всеми своими заморочками: подъем, бегом, время пошло. Хоть на вытяжку становись: "Есть, пан сотник", "Будет исполнено, пан сотник", "Шел бы ты лесом, товарищ майор". А ведь пойдет, не в лес, так в горы, и меня за собой потащит. Можно, конечно, возмущаться сколько угодно, но с захлопнувшейся дверью не поспоришь. Да и останься он здесь, ничего не изменилось бы: он как сказал, так и сделает, мужик – кремень. Ворчи, кричи, топай ножками – не поможет, а часики-то тикают.
Схватив новые джинсы и первую попавшуюся футболку, я оборвала с них бирки и понеслась в ванную. Зубы почистила пальцем, волосы кое-как пригладила, чтоб не торчали во все стороны. На душ времени не было, но белье я все же сменила. Ровно через пятнадцать минут я выскочила из отеля с кучей пакетов, куда наскоро запихнула остальные вещи. Зиг ждал меня у машины.
– Вовремя. А я уже за тобой собирался, – он смерил меня суровым взглядом, за что я наградила его пакетами.
– Не дождешься. И учти, я тебе не солдат, чтоб мной командовать. Пятнадцать минут, где это видано? – бурчала я себе под нос, занимая место на переднем сиденье.
Он молча загрузил мое барахло в багажник, и мы отправились дальше. В горах уже выпал снег. Серпантин петлял, населенных пунктов становилось все меньше и меньше. Как и было обещано, мы остановились на заправке, где я приобрела все необходимое: зубную щетку, расческу, дезодорант, резинки для волос и прочие женские мелочи.
– Потащишь на себе, – прокомментировал он полную корзинку в моих руках.
– Своя ноша не тянет, – огрызнулась я.
Зиг купил консервы, галеты, воду и пару упаковок сникерсов.
– На сладенькое потянуло, – промурлыкала я ему на ухо у кассы.
– Это наш обед.
– Ага, борщ, каша и десерт в одной упаковке, – я вздохнула, устала фыркать.
Не доезжая Брезно, мы свернули на узкую горную дорогу и стали подыматься вверх. Хвойные великаны безмятежно взирали, как нас нещадно трясло на ухабах. Стало ясно, почему Зиг выбрал внедорожник. Где-то через полчаса, когда я уже основательно отбила себе попу, мы уперлись в тупик. Здесь была стоянка, пустая и довольно большая, пара туристических автобусов вполне поместилась бы, если они, конечно, рискнут прокатиться бы по этой дороге.
Покинув теплое нутро автомобиля, я размяла ноги. Воздух был просто восхитителен: чистый, сладкий, пьянящий. Никогда таким не дышала. Зиг открыл багажник и стал выкладывать вещи: рюкзаки, спальники, горные ботинки, лыжные комбинезоны и прочее добро. Основательно же он подготовился для горной прогулки. Не дай Бог, еще лыжи достанет, тогда все, приплыли. Ну не лежит у меня душа к зимним видам спорта. Дальше просмотра фигурного катания по телеку моя заинтересованность ими не распространяется. Лыж в багажнике не оказалось – хвала Всевышнему, мои молитвы были услышаны.
Мне вручили лыжный комбинезон и куртку, цвета которых больше походили на армейский камуфляж, чем на одежду для горнолыжных курортов. Взяв их и коробку с горными ботинками, я вернулась в машину, переодеться. Ботинки оказались чуть великоваты, что с успехом компенсировали толстые шерстяные носки. Пока я натягивала на себя шмотки, Зиг паковал рюкзаки, просто-таки огромные.
– Это твой, – он протянул мне тот, что поменьше. Сверху к нему был прицеплен спальник.
– А мои вещи?
– Внутри.
Он переоделся прямо при мне. Я тактично отвернулась, глазея на уходящий вверх склон, покрытый смешанным лесом. Надев рюкзаки, мы отправились в путь по едва заметной тропке, что петляла меж деревьев.
Очень скоро я выдохлась, мысленно понося Зига. Ругаться в голос не хватало дыхания. Легкие работали как кузнечные меха, а мой конвоир неутомимо шагал вперед, изредка оборачиваясь, чтобы проверить, не слишком ли я отстала. Один раз он даже присел на поваленный ствол, ожидая меня. Когда я добрела, собираясь плюхнуться рядом, он пружинисто поднялся и продолжил путь.
– Стоять! – заорала я, задыхаясь. Он обернулся. Я уперла руки в полусогнутые колени и попыталась справиться с дыханием. Сердце колотилось. Сказался мой сидяче-лежачий образ жизни. Прохрипела: – Я больше не могу.
– Алиса, ты меня удивляешь. Ты же видящая, воспользуйся Силой, – он повернулся и потопал дальше.
А ведь он прав. Эта идея как-то не приходила мне в голову. Я присела на поваленное дерево и попыталась сконцентрироваться, игнорируя удаляющегося Зига. Стоило только выгнать мысли из головы – магия хлынула в меня бурным потоком, унося усталость, даря легкость и эйфорию.
– Поосторожней, а то захмелеешь. Тащи тебя еще пьяную, – донесся из-за деревьев его голос.
Вот нет его рядом, а все равно все видит и чует, прямо Зигмунд-вездесущий. Я подскочила и в припрыжку помчалась за ним. Было легко и беззаботно, как в детстве. Лес пел мне свою таинственную песню. Деревья гудели подобно проводам высокого напряжения. В этот гул вплетались птичьи трели, шорох ветра в кронах, скрип снега под ногами и множество других звуков, далеких и близких. Краски стали ярче. Запахи насыщенней: снег, ветер, хвоя.
– Как прекрасно! – закричала я, догнав его. Ноги неслись в пляс под ритмы леса – я дала им волю, закружилась.
– Остановись, – он схватил меня за плечи и грубо встряхнул, возвращая в действительность.
Эйфория мгновенно схлынула – я чуть не расплакалась от разочарования:
– Что это было? Почему ты остановил меня?
– У тебя "передоз".
– От чего? Я косячком на завалинке не баловалась, пока ты топал к вершинам.
– Здесь недалеко, за перевалом, выходит на поверхность жила Земли. Слышала о стихийной магии?
– Только из фэнтези.
– Значит, общее представление имеешь, – он зашагал дальше.
– Так это магия Земли на меня так подействовала?
– Да.
– Почему тогда здесь нет ведьмы за каждой елкой? Если мне так хорошо, то им и подавно.
– Они стали слишком слабы, чтобы направлять Силу такого чистого и мощного источника. Если у тебя эйфория, то их бы выжгло.
Да, Квинт говорил, что каждая новая генерация Древа слабее предыдущей.
– Мы идем к этому источнику?
– К жиле. Хватит болтать. Нам еще топать и топать.
– Да ладно тебе ворчать. Мы же маги – можем и полетать, – я понеслась вперед, махая руками как птица крыльями. Эйфория вернулась, но ненадолго. Что-то стукнуло меня по затылку, прекращая воображаемый полет. Оглянувшись, я увидела большую шишку, упавшую на снег.
– Долеталась? – хохотнул Зиг, проходя мимо.
– Ах ты! – я подхватила настигший меня "снаряд", чтобы запустить в "агрессора". Не вышло, рука просто не поднималась. Чертова клятва! Я возмутилась: – Так нечестно! Я же пыталась бросить ее рукой, а не телекинезом.
– Ты переполнена магией, а направлять ее против меня не можешь.
– Какая магия? Это всего лишь бросок. Смотри, – я метнула шишку в ближайшую елку, собираясь поразить ее двойника на ветке. К моему немалому удивлению, она попала точнехонько в цель – обе шишки упали на землю. – Ого! А раньше меня даже в волейбол играть не брали.
– Еще возьмут.
– Нет, спорт не для меня.
Дальше мы шли молча. Я прокручивала в голове рассказ Зига, невольно сравнивая его с Квинтом. Они были абсолютно разными, но общего у них хватало. Словно два брата, старший и младший. Один основательный, спокойный, рассудительный. Другой дерзкий, наглый, грубый. Но оба сильные, целеустремленные, никогда не сдающиеся воины и маги. Что же развело их по разным углам ринга, сделало врагами? Надо бы это выяснить.
Уже в сумерках мы пересекли перевал и начали спускаться в круглую, как чаша, долину. На половине спуска я заметила что-то торчащее среди верхушек деревьев, что-то далекое от природного происхождения.
– Что это? – указала я на то место.
– Моя хижина. Отсюда видна только крыша. Уже близко.
Я вздохнула с облегчением. Сила – Силой, а разуться и вытянуть гудящие ноги, ой, как хотелось. Похлебать бы еще чего-нибудь горяченького, ибо съеденные на привале сникерсы у меня поперек горла стояли.
Хижиной Зига оказался довольно приличный коттедж, прилепившейся к горному склону как ласточкино гнездо. Два этажа и чердак с мансардой. Удобства во дворе. Рядом бил родник. По словам хозяина, вода из него поступала в дом и нагревалась с помощью магии. Мебели внутри было катастрофически мало. На кухне: стол, печка-буржуйка, несколько полок с консервами. Австрийская тушенка, бобы и прочая консервированная снедь. В комнате: лежак со старым спальником, обеденный стол с единственным табуретом, в углу этажерка со всякой всячиной и одной книгой. Я взяла ее. Тонкая, старинный переплет, полустертая латинская надпись на обложке.
– Что это?
– Трактат Цицерона "О дивинации", – Зиг забрал у меня книгу, и бережно вернул ее на полку.
– Тот самый прощальный подарок Квинта? Ты сохранил его?
– Как видишь. От прошлого не уйти, – он достал из кармана бронзовый ключ на длинной грубой цепочке и положил рядом с книгой. Затем зажег силой мысли огарок свечи на столе.
– А это от какой двери? – я взяла ключ.
– Это талисман моего наставника.
– Я чувствую в нем магию, – мои пальцы слегка покалывало, словно он был наэлектризован.
– "Ключ от всех дверей" – артефакт. Мой наставник вложил в него часть своего дара.
– Что за дар?
– Открывать любые двери.
– Так он был вором?
– Да, вором по прозвищу Ключник.
– Расскажешь? – я вернула Ключ на место и уселась на единственный табурет.
Свет свечи мерцал. Тени плясали, на стенах и потолке. Почему-то тень Зига была плотной, как первозданный мрак, и неподвижной. Казалось, что за его спиной стоит темный двойник.
– После ужина, если не уснешь, – пообещал он, уходя на кухню.
Тень двинулась за ним, в точности повторяя его движения. Плотная, резко-очерченная, будто два человека идут рядом. Как жутковато стало. Когда тень вышла – в комнате сразу посветлело.
Я нехотя поднялась и последовала на кухню. Надо бы проконтролировать, что там Зиг будет готовить в компании со своей тенью, а то еще нахимичат что-то неудобоваримое, хлебай потом их стряпню.
↑
