Текст книги "Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Елена Кисель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)

Звонкий мальчишеский голос прокатывается по площади, и я вспоминаю… как странно – кажется, мы были лишь в нескольких десятков шагов, а из-за всей этой беготни я забыл…

Варгиня в надвинутом на лице капюшоне. Мастер: пепельные кудри растрепались, серебрится плащ, искрится озорная улыбка…

В руках – хрустальная фигурка, внутри которой рдеет капля крови.

Артефакт контроля над бестиями. Старый Мастер качает головой в ответ на мой незаданный вопрос.

– Стой, мальчик. Я не смогу, и ты не сможешь ничего. Они должны сами…

– Они – Кто – они? Она – и алапарды?

У памятника Чуду Энкера замерли разоблачённый Петэйр – и одинокая фигурка напротив него.

– Она – и тот, кто с ней. С кем они вместе.

ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ

Он отбросил со лба мокрые пряди. Презрительно фыркнул в сторону онемевшей толпы. И уставился на неё с укоризной – мальчишка-Мастер, который казался изваянием из серебра… или лунного света.

Пепел промокших кудрей, острота чёрного взгляда. Угловатость фигуры и лицо почти ещё ребёнка, сколько ему… шестнадцать? Семнадцать?

Высокомерная складка у губ.

– И нельзя было без этого? Вы же всё испортили со своими подручными. Разочаровали народ. Оставили его без веры. Без Защитника. Всё только усложнили.

Позади – водоворот звуков. Ругательства и вскрики, задавленные вопли, свист толпы… И ещё там Янист Олкест, а может, и Джемайя, и хочется обернуться, но нельзя.

– Это не я начала. Вы с господином Тоу и вашей игрой в чудеса. Подсунуть народу фальшивое Чудо – тебе не кажется это чем-то неверным?

– Да не особенно. Когда желаешь достучаться до идиотов – к разумным словам прибегать сложно, не так ли? К мистическим символам – проще. Обопрись на их суеверия – и получится всё донести получше. Что это они?

По толпе прокатывается сдержанный гневный гул – осиное гнездо, медленно разрастающийся в тлеющий вулкан. До толпы наконец доходит, что её обманули.

– Им не нравится, что ты называешь их идиотами, – поясняет Гриз, окинув взглядом разгневанные лица. Петэйр кивает с абсолютным спокойствием на лице:

– А. Но как их ещё назвать, если уж они верили в то, что мы с Тоу им тут навертели. Потише! – он повышает голос. – Хотите уходить – уходите. Вздумаете разговору помешать – у меня девять алапардов на поводке. Могу обновить вам воспоминания о Резне, если не терпится.

В толпе примолкают. Кое-кто и впрямь старается прощемиться обратно. Кто-то замирает от страха. Ревёт во весь голос девочка у отца на плече.

– Убьёшь людей?

– Не хотелось бы. Я вроде как явился к ним посланцем. От их исчезнувшего божества – или кем они считают местное чудо? Собирался их защитить.

Позади – новый всплеск криков пополам с неожиданно весёлой музыкой. Тербенно точно решил добавить в сине-серебристые сумерки ярких оттенков, а может, звуков…

Гриз трёт ладонью лоб под капюшоном.

– Может, ты наконец объяснишь – зачем тебе всё это понадобилось? Сирлена Тоу я понимаю, но ты… Какую идею собирался до них донести таким образом? От кого защитить?

Музыка позади смолкает. Юный Мастер смотрит на неё с брезгливой жалостью, как на низшее существо, неспособное понять.

– От таких, как ты и от ваших тварей. Я же говорил. Ты думала, что на войне – место для шуток?

– А мы на войне?

– С момента, как появилась первая бестия. С того времени, как они начали топтать нас, жечь огнём, охотиться на нас. Как здесь, в Энкере. Где их наконец-то остановили.

– Когда приходят в твой дом, – говорит Гриз, глядя в серебристый лик, очень напоминающий лик на небе (только этот худой и с огромными глазами), – когда забирают твоих детей, а с тебя самого сдирают кожу… странно считать, что они просто терпели бы это. Люди забирают у них слишком много. Как здесь, в Энкере. Тогда.

– Забирают, потому что имеют на это право! – голос Мастера тоже становится серебристым, расправляет крылья и взлетает над площадью. – Это не их дом. Наш дом. Мы здесь хозяева, они – ошибка природы, которую давно уже нужно исправить.

Он коротко кивает себе под ноги, туда, где опять разлеглись на плитах девять медовых тел алапардов.

– Рассказать тебе, варг, сколько людей от них гибнет за год? А от яприлей? От мантикор и гидр? От керберов и прочей дряни, которую вы защищаете? Или мне напомнить тебе – сколько погибло в Воздушных войнах, в Водных, в Таранном шествии?

– Мы можем многое рассказывать друг другу, Петэйр. У меня есть истории о кровавых травлях, о контрабандистах, фермах, зверинцах и клетках. О пепелищах. Хочешь?

– Нет. Потому что ты меня не слышишь, а я не слышу тебя. Для тебя эти твари – что-то вроде людей. Так? Вы там все сумасшедшие, варги. «Ох, их жизнь так ценна, не смейте их трогать! Ох, злые людишки обидели зверюшек!»

– А ты хочешь их истребить.

Холодный свет луны падает на лицо и становится на губах горечью. И в глазах не прорастают травы – им не пробиться сквозь камень.

– Истребить? Нет. Твари могут быть полезными человеку. Шкуры. Когти. Остальное. Не истребить, нет. Подчинить.

Фигурку он держал спрятанной в широком рукаве. Это фигурка мальчика – того же, что и на пьедестале. Хрустальная, но под фосфорическим светом с неба – почти жемчужно-белая… и только внутри – яркое багряное пятно.

– Убрать только самых опасных. Подчинить тех, кто останется. А избавиться придётся от вас. Это не мы начали войну – вы её начали. Такие, как ты. Те, кто ходит по городам и разбрызгивает свою кровь. Натравливает зверей на людей. И мы знаем, к чему вы ведёте и чего хотите, так что… нет. Мы не дадим вам шанса начать по-настоящему. Понимаешь?

На площади теперь совсем тихо. Только пар дыхания клубится в воздухе да где-то высоко над головой слышен шелест крыльев – это пташки Джемайи.

– Понимаю, что ты считаешь всех животных опасными, а всех варгов – предателями людской расы. Понимаю, что видишь во мне, как и во всём моём племени тех, кто толкает зверей на месть людям… Это не так. Варг не может толкнуть зверя на убийство. Отступники, варги крови – лишь малая часть. Варги рождаются, чтобы соединять живое – с живым. Помогать людям и животным…

– Быть в гармонии? – и мальчишеский, заливистый смешок. – Ты просила меня отпустить алапардов. Перестать контролировать «Хозяином». Если я исполню твою просьбу – будут они в гармонии? Или бросятся убивать?

Мановение руки с артефактом опять поднимает алапардов на ноги. Медовые шкуры золотятся в сумерках, и все глаза – как закрытые двери, куда нет хода варгу…

– Выбирай, варг. Я говорю серьёзно. Вы же так любите стоять на двух сторонах, будто вы мосты! Так вот, выбирай одну сторону. Я их убиваю, – чуть сжимает пальцы. – Или я их отпускаю. Совсем отпускаю. А ты пытаешься их удержать… своей гармонией. Но если вдруг не удержишь…

«То это Энкерская Резня», – стучит и отдаётся в стенах внутренней крепости, и стены подрагивают и крошатся, потому что – девять алапардов не два, и Чуда Энкера здесь нет, и удержать…

Вот, что ему было нужно. Доказать себе самому – и всей Кайетте свою правоту. Что мирное сосуществование невозможно. А когда он это докажет – прогрессисты выйдут на охоту, которой они так жаждут.

– Давай же, варг! Докажи мне, что эта ваша хваленая гармония возможна. Я их освобождаю, а ты убеждаешь не нападать. Если они правда мыслящие существа. А если они хищники и хотят крови – с ними придется поступить как с хищниками, верно же?!

Морды алапардов – неподвижны и бессмысленны. Будто на площади стоят уже мёртвые. А на лице у юного Мастера – алчное ожидание, и его губы вышептывают те самые вопросы, которые влетают – ядовитыми стрелами – через стены её крепости.

Разве ты удержишь, Гриз?! Девять алапардов в непонятно каком состоянии? В одиночку?! Неужели ты рискнёшь сотнями людскими жизней – ради девяти алапардов? На что ты надеешься, Гриз?! Неужели – на чудо?

– Ну же! Если ты уверена, что варги защитят людей надежнее, чем мы… давай! Защити же этих людей от алапардов!

Нет. Не на чудо. Совсем не на чудо. Я верю кое во что другое.

Эта вера металлом холодит правую ладонь. Острая, как лезвие, вера.

– Ты всё равно бы сделал это. Верно?

И я знаю, что ты прикажешь им, прежде чем освободить.

В толпе слитно охают, а Петэйр коротко разводит руками: мол, нет, конечно, я же столько раз тебя отговорить пытался. В двух обличиях.

– Отпускай!

Она слышит голос Яниста – тот выкрикивает что-то вроде: «Не нужно, пожалуйста, не нужно…» Потом время истекает, разбрызгивается лунным соком по плитам. Петэйр проводит над своим артефактом правой ладонью, с Печатью.

И в глаза алапардов возвращается смысл. Звери трясут головами, дрожь прокатывается по шкурам, каменеют мышцы, как перед рывком, оскаливаются пасти…

– Слушайте меня, – негромко говорит Гриз и вытягивает им навстречу левую руку, ту, что свободна. – Слушайте мой голос. Мы вместе…

Время замирает, и луна, и толпа, и на площади жив лишь её шёпот, в сумерках, наполненных серебром. Она стоит, протягивая руку, у подножия монумента Мальчику из Энкера, а напротив – девять алапардов, и она не может сказать им: «Умрите».

Не имеет права.

Алапарды медленно трогаются с места. Золотистые, гладкие, величественные. Бесшумно ступают по площади. И Гриз пытается воззвать к ним, но они будто прислушиваются к другому голосу, который зовёт, говорит… что?

«Мы вместе, вместе, всегда вместе…» – успевает она уловить, даже не уходя в единение. Прежде, чем первый алапард поднимается на задние лапы и кладёт ей передние на плечи, ослепляя огнями зелёных глаз.

По щеке приветливо проходится шершавый язык.

– М-м-м-мриа-а-а! – высшее расположение, которое обычно выражается лишь в брачный период.

Остальные подхватывают радостную песнь и вскидывают хвосты – девять золотых восклицательных знаков. И трутся боками друг о друга и о постамент, с которого удивлённо глядит Чудо Энкера.

– Что ты… как ты это сделала?!

В голосе Петэйра – внезапный визг. Юный Мастер водит и водит ладонью над своим артефактом, Печать на его ладони сияет, а кровь в хрустале горит рубином – но ничего не случается. Только два алапарда подходят поближе и с радостным «М-м-м-мриа-а-а!» начинают тереться о ноги Петэйра, о его бока – чуть не сбивая с ног.

– Ты не могла! Без применения крови… не могла! Это за пределами твоих возможностей!!

Алапарды приподнимаются на задние лапы, чтобы ласково боднуть в плечо или в подбородок, и мальчишка пятится, отпихивает зверей и выкрикивает как-то обиженно, будто Гриз вдруг нарушила правила игры:

– Ты не могла, как ты это сделала?

– Никак, – отвечает Гриз спокойно. Возле неё танцует, изнывая от нежности, Шафран. – Это не я.

– Что?! – выдыхают разом Петэйр и ошалевшая от таких вывертов ночи толпа.

Алапарды запрокидывают голову и приветствуют Луну Мастера как лучшего сородича: «Мриа-а-а-а! Мриэ-э-эй!» Хрустальная песнь летит над удивлённой площадью, а бестии резвятся в лунном свете, как котята – подкидывают лапами старые листья, и катаются, показывая медовое брюхо, и игриво лижут руки зевакам в толпе – те вскрикивают, но каким-то чудом не применяют магию…

– Кто-то рассказал им, что они свободны. И что бояться больше не надо. И что люди – не добыча. Что мы все вместе.

– К-кто?!

Пальцы, стиснутые на хрустале, подрагивают, а губы вздёрнулись в оскал, и на миг, когда их глаза встречаются – это почти единение, потому что она понимает… слышит: «Всё было рассчитано, и такого не могло произойти, потому что они не могут быть такими, это ложь, и кто мог сотворить такое?!»

«Тот, кого не может вытеснить из сознаний животных твой артефакт, – отвечает Гриз взглядом. – Поверь, это не я».

– Чудо!!!

Вопль накрывает площадь единой, ликующей пеленой. Гриз поднимает голову: на фоне серебристой луны распахивает крылья феникс. Он процветает пламенем, и переливчатая песня вторит песне алапардов.

«Скорее! – зовёт огненная песня с небес. – Вы свободны теперь, и мы вместе! Так скорее, за мной!»

Алапарды отзываются дружным радостным: «Мри-э-эй!» И идут туда, куда плывёт феникс – к Большой Ярмарочной улице, к той самой, с которой всё началось. А народ пропускает их, торопливо расступаясь, частично запруживая площадь, а частично – давя друг друга… Пока не открывается проход, в конце которого стоит и ждёт единственный человек.

Высокий человек в плаще, и лицо скрыто капюшоном.

«Он…» – прокатывается по толпе судорогой. Но человек не шлет ни жеста, ни слова. Он только кивает алапардам как старым друзьям – и уходит пружинистым, легким шагом, а они следуют за ним игривой трусцой, извиваясь в сладостном танце, подпирая друг друга боками, всё норовя нырнуть ему под ладонь…

Пастух посреди доверчиво прильнувшего к нему стада.

И над всем этим алый знак феникса в небесах.

Гаснет позади протяжный стон, смешанный с рыданием. От тех, кто остаётся в неподвижности на Площади Двух Явлений. Кто получил больше, чем ожидал – в толпе праздник, незнакомые люди обнимаются и жмут руки, и если кто-то не видел – ему торопятся описать чудо в подробностях, и кто-то уже плачет от избытка чувств…

Экстаз. Восторг. У всех.

И ярость – у единственного.

– Хороший ход, варг, – Петэйр теперь идёт к ней навстречу, у него шальные и весёлые глаза убийцы. – Очень хороший ход. Но мы с тобой ещё не закончили.

Жаль, нет кнута, – успевает мелькнуть короткая мысль.

Мастер суёт руку в карман. И замирает, услышав тихое, сказанное возле уха:

– Вы уж меня за такое простите.

А потом кулак Яниста Олкеста врезается в челюсть Мастера-изгоя Петэйра с такой силой, что тот валится, как подкошенный.

– Уф, – Рыцарь Морковка свирепо сдувает со лба рыжие кудри. – Вы… вы невыносимы, вы знаете это? Вы что, знали, что в нужный момент появится вот этот… кто это был, кстати, а? Тот варг, который заходил к Джемайе? Но если так, то…

Гриз стряхивает с себя оцепенение.

– Олкест. Вы целы? Как Джемайя? Тербенно?

Рыцарь Морковка машет рукой – вон там, в порядке. У него смешно раздуваются щёки – наверняка там немало слов, которые он для неё приготовил…

– Присмотрите, чтобы он никуда не делся, ладно? – она кивает на Петэйра. – Свяжите чем-нибудь… мне нужно уйти ненадолго.

– Что? Опять?!

Она не отвлекается больше, бросаясь вслед за огненным знаком в небесах. По Большой Ярмарочной – но Гриз вязнет в толпе бурлящего народа, где каждый желает последовать за внезапным чудом. Её успевают пару раз обнять и поздравить, и она неминуемо опаздывает. Когда она выныривает из мутного вира энкерцев – бежать уже поздно, но она всё-таки мчится со всех ног по окованным в серебро улицам, гонится за алеющим пятном там, в небесах – знак феникса всё не гаснет, а песня не стихает, и этот знак словно ведёт её вперёд…

На полпути к городским вратам она понимает, что не догонит – и останавливается, выбрасывая из ладони птичку Джемайи, с одним пожеланием: чтобы она нашла варга с девятью алапардами. Потом снова пытается превратиться в ветер, но ветру в людском лесу – не разгуляться. На Привратную Площадь Гриз выскакивает, чтобы увидеть оплавленную дыру в воротах. Ну да, фениксы же мастера проходить через любые преграды…

Возле дыры толпится народ, и туда не доберёшься. Гриз успевает увидеть только вспышку от пламени феникса, но уже не в небесах, а ближе к земле. И ей кажется, что в этом пламени растворяется, тонет человеческая фигура в капюшоне.

Девять фигур алапардов тоже исчезают в ночи – лунными бликами, как полагается самым быстрым существам в Кайетте.

Потом она просто стоит. Посреди Привратной площади Энкера – вновь ставшего легендой. Слушает шепотки, которые льются из каждой крошливой стены: «Феникс, вы видели?» – «Он ходит в пламени!»

На ладонь опускается маленькая меднокрылая плашка. Теплая, будто её сжимали чьи-то горячие пальцы.

– Пока ещё не время, сестра, – говорит пташка весёлым молодым голосом. – Сегодня было не время. Но скоро оно придёт, обещаю. Помни: ты не одна.

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

«Встряска» полна шуршанием газет – будто «Ковчежец» расположился в киоске, а может, в архиве. Виноват в этом Пухлик, который с утра окопался на пути тележки старого Тодда, а теперь приволок в общую каминную целую пачку дрянных бумажонок с запахом несвежей печати. За девятницу или больше. И не только вейгордские – вон у Конфетки в руках мелькает аканторская пресса, а Морковка уткнулся во что-то северно-кайеттское, с профилем короля Крайтоса.

Даже Мясник изволил отложить блокнотик и развернуть что-то вроде криминальной хроники.

Методично кромсаю попавшую мне в руки газетёнку ножом. Рожи на портретах от этого приобретают даже какой-то шарм. Смотрю при этом на Пухлика с намёком.

Пухлик не слышит, он по уши в газете. Листает её, восторженно похмыкивает. И нет-нет да и делится с окружающими.

– «Танцующий яприль» – новый сорт вина от господина Вельекта. Старина-магнат не поскупился: тут чуть ли не полоса про историю с яприлем… С упором на то, что вино у Вельекта такого отличного качества, что и зверь оценил, ха! И премилый слоган: «Заставим даже яприля танцевать». Чует моё сердце, выражение «ужраться до танцующих яприлей» уже вовсю приживается на юге.

Усач может писать что угодно – главное, что яприль Пьянчужка чувствует себя сносно. В первые два дня мы с Грызи и Конфеткой побегали вокруг него с антипохмельным зельем. И еще он обслюнявил Дрызгу – говорила ж всем, никому мимо его загона под хмельком не ходить! Правда, может, Дрызга и не под хмельком была. Может, она просто насквозь всей этой дрянью за годы пропиталась.

– И неплохая реклама нашему заведеньицу. Вот тут, про высокий профессионализм. И умение работать с размахом и фантазией – так и написали «с фантазией», поди ж ты! Заказы после такого-то косяками попрут…

– Липучка ещё после этого не просох.

Пухлик легкомысленно машет газетой.

– Я помню насчет инструкций «не брать продукцией», но ты ж сама видела – Вельект хотел нас отблагодарить. Помимо денег, имею в виду. Между прочим, спрашивал у меня насчёт рецепта того пойла, которым мы приложили нашу свиночку.

– Дивный эликсир, пленяющий яприлей? – процветает Конфетка, опуская газетные листы, – Ты поделился с ним составом?

– Такое можно сотворить только от очень большого вдохновения и раз в жизни. Если бы я хоть сам помнил, что именно туда лил. Хотя-а-а… может быть, серия экспериментов…

Они перемигиваются, хихикают и кокетничают, будто парочка подростков. Противно смотреть и слушать, так что с размаху засовываюсь в газету.

– Эй, Пухлик! Как звали ту сбежавшую невесту? Которую искали эти олухи в «Богатой лозе»?

– Лоринда, – выдаёт Гроски без колебаний. У Пухлого память, как у грифона.

– Так вот, она не сбежала от жениха. Снова Душитель.

– Все тропы Перекрестницы! – Конфетка выхватывает у меня газету и ищет подробностей. – Несчастная девушка, похищена едва ли не со свадьбы… тело обнаружили на дороге у отчего дома. Клянусь всеми моими ядами, этот Душитель заслуживает многих из них. Но получается, что она исчезла как раз, когда вы были в той же местности? Значит, вы могли бы видеть его?

– Может, и могли… – неопределённо мычит Пухлик. Его с чего-то слишком уж интересует Нэйш. – А что говорят криминальные сводки?

Мясник складывает газету пополам и откладывает в сторону.

– Здесь есть трогательное описание – привычки, Дар, даже история, как шилось её свадебное платье. И предположения, что Душитель направлен к нам из Айлора. Эвальдом Шеннетским – чтобы сеять панику в души враждебной страны.

Эта версия его здорово веселит, а веселящийся Живодёр – неприятное зрелище. Вон, Морковка уже стискивает в кулаках свою газету.

– А у вас есть версии лучше и правдоподобнее?

Мясник жмет плечами, как бы говоря – нет, с чего бы. Морковка, оказавшись на перекрестье общих взглядов, мгновенно буреет. И ищет спасения у Пухлика:

– А что насчёт этого думает Тербенно? Это ведь ему поручено расследование по делу Душителя?

Пухлик радостно хрюкает. Зануда являлся вчера, и убалтывал законника именно Гроски. Спасибо – уболтал, а то Зануда приволокся посередь кормления с твёрдым намерением «всех допросить». Ещё б полчасика – и допросился бы. До полного обеззубливанья рукояткой кинжала.

– Наш дорогой законник самую малость не в себе. Ему, видишь ли, как следует намылили шею за то, что он ошивался где-то в Энкере, а не искал Душителя. Да и ещё он разорялся насчёт шумихи в газетах и вашей связи с этим всем, – кивает на старые выпуски. – Это что же, вы сотворили?

Морковка принимается смущённо шелестеть газетами. Он не слишком разговорчив после Энкера. Раньше непременно приволокся бы и измучил подробностями. А то ходит и что-то копит.

– Не знаю, почему они с ним так суровы. В конце концов, арест мэра Энкера… да и этого Мастера – тоже немало. Можно сказать – раскрыл дело.

– Только вот мэр – труп, – напоминает Гроски. – Ты ж сам говорил позавчера. А Мастер как-то внезапно пропал из-под стражи.

– «Канул», – ласково уточняет Конфетка. – Сегодня во «Взоре Акантора» об этом пишут так.

– Но я же передал его прямо в руки Тербенно! Когда законник очнулся. Когда они… в общем, оба очнулись. И Джемайя мне не сообщал, что Петэйр… – Морковка в панике окунается в газету. – Погодите… из-под стражи?!

Конфетка и Пухлик разом кивают. И смотрят на Его Светлость одинаково: как папочка и мамочка на дурного сыночка. Того и гляди – усыновят.

– В этой истории и так-то непонятного много. Насколько мне известно… из своих источников, так сказать – после прибытия в город королевского кузена там началось вир знает что. Едва ли не полгорода допросили – и можешь ты мне сказать, почему это вас с Гриз ещё не затаскали по допросам?

– Глбрл, – говорит Рыцарь Морковка, до которого внезапно доходит удивительное.

– Вот и я говорю, странновато. Спрашивал было у Тербенно – но тот рычит что-то про секретность. И про то, что вот – была бы его воля, мы бы все уже оказались на Рифах.

– Ну, не для всех это было бы новостью, – всаживает в Пухлика шпилечку Мясник.

– В общем, я понял только так, что допрашивать вас запретили сверху. Непосредственное начальство. И с учетом того, что вы не просто свидетели, а действующие лица всего этого… никто не приходится родственником королям, а?

Морковка начинает коситься на меня (показываю кулак). Бормочет под нос: «Наверное, скорее нет». Откладывает эту газету и берёт следующую. Перелистывает и выдаёт с небрежностью, от которой за милю несёт принуждением:

– Здесь тоже половина страниц – о новом Энкерском Чуде. Всё больше домыслы и слухи – вроде стай фениксов. Или алапардов, которые растворились в пламени.

– О, сладенький, – подхватывает его напев Конфетка. – Об этом будут говорить ещё много лун, и с каждой луной воспоминания станут всё чудеснее. А тайна всё удивительнее, не так ли? Кто он такой, этот незнакомец, и зачем скрывался, и почему пришёл на помощь именно в такой момент…

– Потому что он хотел доказать.

Голос Грызи раздаётся как-то внезапно. Я уж и успела привыкнуть за девятницу с лишним, что она всё молчит да молчит. Сколько её помню, она вечно носилась с этим Ребёнком Энкера и его исчезновением. Так что теперь, когда она его встретила таким вот образом, ей точно есть, что обдумать.

– Что хотел доказать, золотенькая?

– Что они не чудовища. Что мир возможен. Что гармония может быть, – голос у Грызи приглушённый, а глаза уходят в ту самую серебристо-синюю даль. Где в огненном ареоле тает темная фигура. – Как и Петэйр, он ждал нужного момента, чтобы дать знак всем – на будущее.

– Новое Чудо Энкера? – фыркаю и киваю на газеты. Грызи качает головой.

– Он не хотел сотворить новое Чудо Энкера. Хотел перечеркнуть старое. Предыдущий раз всё кончилось смертью. Людей и алапардов. А он хотел показать, что это… не обязательно должно кончаться так. Что этого можно избежать. Мощнейший варг, настоящий Пастырь…

– Но это же был один и тот же человек? – переспрашивает Рыцарь Морковка. – Это был тот самый… Дитя Энкера?

Но Гриз опять молчит, а взгляд уходит уже не в даль – куда-то в себя. Как молчат не от незнания, а от знания. Или от догадки, с которой не знаешь, что делать.

И от этого молчания на меня веет холодом. Подступающей зимой.

Будто впереди у нас – сплошная Луна Мастера. С внезапными чудесами пополам.