Текст книги "Странник"
Автор книги: Елена Грушковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
Глава XIX. Маркуадовая помолвка
Закончилась зима, и первого лаалинна настал новый, 3083 год эры Согласия. Новый год на Альтерии был одним из любимых и ярко отмечаемых всеобщих праздников, с которым было связано много традиций. Новогоднее празднование длилось семь дней. Ёлок альтерианцы не наряжали, но украшали свои дома ветками вечнозелёного растения маркуады, шишки которого издавали горьковато-апельсиновый запах. Было принято дарить друг другу букеты из веток маркуады и сувениры из её душистых шишек, а рождённым в Новый год дарили маркуадовые венки на голову. Огромным спросом пользовалась парфюмерия с маркуадовым ароматом, а в новогоднюю ночь нужно было носить какую-нибудь деталь одежды цвета маркуадовой хвои. Почему маркуада стала символом альтерианского Нового года? Всего лишь по той простой причине, что она вступала в период цветения за три дня до него, и в течение десяти дней её шишки издавали свой характерный горьковато-апельсиновый свежий аромат, а созревая к одиннадцатому, теряли его. Жить маркуада могла несколько веков, но использовать для украшения праздника можно было ветки уже двухлетних растений. Самые старые, семисотлетние маркуады росли в Центральном Ботаническом саду в северной столице Альтерии Кабердрайке (самому Ботаническому саду было девятьсот лет). Специально к Новому году маркуада выращивалась в питомниках повсеместно и развозилась по городам в огромных количествах. В дикой природе маркуады практически не осталось.
Делать предложение руки и сердца а также играть свадьбу в Новый год считалось добрым знаком, предвещавшим прочный и счастливый союз. Дворцы бракосочетаний в новогодний праздник были открыты круглосуточно для «маркуадовых свадеб». Если кто-то умирал в Новый год, гроб (или погребальную урну) также украшали маркуадой, а соболезнования полагалось выражать с вручением больших маркуадовых венков. Стричь волосы в новогодний праздник считалось дурной приметой, и у парикмахерских в эти дни был традиционно низкий доход – самый низкий за весь год. Ещё в Новый год запрещалось ссориться и расставаться, а для примирения и воссоединения, напротив, это было наилучшее время. В дни новогоднего праздника нежелательно было носить старые вещи, лучше всего было праздновать в совершенно новой одежде, а особенно обуви. Очень старую, поношенную обувь даже рекомендовалось выбрасывать незадолго до Нового года, чтобы в момент его наступления её не было в доме. В альтерианском языке даже существовало выражение «с нового сапога», что означало начало какого-то нового периода.
Ходить в гости, а также приглашать гостей во время новогоднего празднования было общепринятым обычаем. Идя в гости, с собой следовало брать букет или хотя бы ветку маркуады, а преподнесение маркуадового букета (или ветки) считалось пожеланием добра и благополучия, и при этом было принято три раза целовать в губы того, кому дарится букет: это называлось «маркуадовый поцелуй». Был ещё один забавный обычай: если во время «маркуадового поцелуя» рядом кто-нибудь чихал, это считалось приметой того, что целующиеся станут супругами.
Ещё одним символом Нового года на Альтерии была ягода куорш, которая обильно созревала в эти дни в тёплых регионах. Разумеется, ели её не только в тех местах, где она исконно произрастала, но и повсеместно, а также в огромных количествах выращивали в оранжереях. Из куорша делали новогодний напиток, смешивая его сок с разнообразными фруктовыми соками, готовили варенье, повидло, салаты, десерты и другие блюда, а также употребляли в свежем виде. Особым новогодним напитком считалось годовалое куоршевое вино из ягод прошлого урожая. Селекционерами было выведено несколько сортов куорша, и, соответственно, производилось несколько сортов куоршевого вина.
Одним из тех, кому повезло родиться в Новый год, был лорд Дитмар: его день рождения выпадал как раз на первое лаалинна, и это определило, к кому отправится лорд Райвенн со своей семьёй в гости в новогодний праздник. Утром двадцать шестого фаруанна, в последний день зимы, Джим проснулся и сразу почувствовал сильный горьковато-апельсиновый аромат во всём доме. Криар внёс в его комнату вазу с букетом из веток с очень густой сочно-зелёной хвоей и маленькими жёлтыми шишечками, растущими по три на конце каждой ветки. В комнате сразу сильнее запахло горьковатым апельсином.
– Доброе утро, господин Джим, с наступающим вас Новым годом, – сказал Криар.
– Спасибо, Криар, и вас также, – ответил Джим, трогая ветки в вазе. Хвоя была почти не колючая и росла очень густо – гораздо гуще, чем у сосны, и выглядела пушистой. – Какой чудесный запах!
– Это маркуада, – сказал дворецкий. – С этим букетом вы поедете сегодня вечером в гости к милорду Дитмару.
В каждой гостиной на стенах были прикреплены маркуадовые ветки, и в столовой предпраздничный завтрак также был украшен букетом с душистыми шишечками. В предвкушении праздника Джим чувствовал радостное волнение, и всё вокруг ему казалось замечательным и сияющим. Лорд Райвенн сказал Фалкону и Раданайту:
– Хотя бы ради праздника не ссорьтесь, друзья мои. Подарите друг другу ветки маркуады и поцелуйтесь.
– Новый год ещё не настал, отец, – сказал Раданайт.
Лорд Райвенн, вздохнув, покачал головой. Фалкон сказал:
– Не огорчайтесь, милорд… Мы как-нибудь постараемся просуществовать эту неделю мирно.
– Да уж, прошу вас, – сказал лорд Райвенн.
Джим спросил:
– Мы сегодня едем к лорду Дитмару?
– Да, дорогой, – сказал лорд Райвенн. – У него по случаю Нового года, а также его дня рождения будет сегодня приём. Мы все приглашены. Твой костюм у Криара.
Костюм, который Джиму предстояло надеть, был полностью зелёным, в том числе плащ и сапоги. Жакет был украшен золотой вышивкой, по подолу плаща шла золотая полоса, а на голенищах сапог были золотые кисточки. Также Джиму предстояло щеголять в ожерелье из искусственных золочёных шишек и таких же серьгах.
– Вы сами будете как живая маркуада, господин Джим, – сказал Криар. – Просто прелесть.
Раданайт преподнёс Джиму туалетную воду с ароматом маркуадовых шишек, и это закончило его образ ожившей маркуады. Причёску Джиму сделали в парикмахерской, но волос, разумеется, не стригли, а только красиво уложили и украсили подарком лорда Райвенна – комплектом из восемнадцати декоративных шпилек с головками в виде маркуадовых шишечек из гелдина4 с мелкими юлифами5. Там Джим ещё раз услышал в свой адрес:
– Просто прелесть, не правда ли?
Зима на прощание в свой последний день просыпала на землю обильный снегопад, но сквозь снежные облака всё-таки тускло светило солнце. У лорда Райвенна в костюме зелёными деталями были лента через плечо и плащ, на Раданайте были зелёные сапоги, пояс и перчатки, а Фалкон ограничился зелёным шейным платком. Они выехали к лорду Дитмару в восемь часов вечера, захватив с собой маркуаду: у Фалкона и Раданайта было по ветке, у лорда Райвенна – венок, а у Джима – букет.
В этот вечер Джим впервые увидел дом лорда Дитмара. Он был огромный, построенный в готическом стиле: с высокими стрельчатыми окнами с цветными витражами, остроконечными ажурными башенками, причудливыми статуями и широким парадным крыльцом. Дом был окружён большим заснеженным садом с широкими аллеями и множеством дорожек, сплетавшихся в правильный симметричный узор. С обеих сторон дома было по ангару с посадочной площадкой для флаеров, но они была уже полностью заняты, и пришлось оставить флаер на широкой главной аллее, где также уже стояло несколько флаеров. Их встретил лысый тип в чёрном костюме с зелёной жилеткой.
– Добро пожаловать, милорд Райвенн, и вы, господа. Проходите, его светлость вас ждёт.
В большой гостиной со сводчатым потолком, декоративными арками и затейливой лепниной, было уже человек двадцать гостей. Вдоль стен стояли трубчатые каркасы, отчасти заполненные ветками и букетами маркуады, и её запах, разумеется, был разлит и здесь. Перила широкой лестницы были украшены зелёными лентами с большими бантами, и по всей их длине располагались крючки, на которых висели маркуадовые венки.
– Мы, оказывается, не первые, – заметил лорд Райвенн, окидывая взглядом присутствующих.
– С наступающим вас Новым годом, дорогие друзья! – послышался приветливый голос лорда Дитмара.
Он шёл к ним, одетый в чёрный костюм и чёрные сапоги, чёрный плащ с зелёной подкладкой и белый шейный платок, заколотый драгоценной брошью с большим зелёным камнем. На голове у него уже красовался маркуадовый венок.
– А вас – с наступающим днём рождения, дорогой Азаро, – сказал лорд Райвенн. – Я принёс вам венок, но у вас, кажется, уже есть один.
– Не один, а гораздо больше, – засмеялся лорд Дитмар. – Но настала очередь вашего. Благодарю вас, мой друг.
Сняв с головы свой венок, лорд Дитмар отдал его лысому типу в зелёной жилетке, а сам надел тот, что преподнёс ему лорд Райвенн. К ним подошёл Дитрикс в своём неизменном мундире, но с зелёной лентой через плечо, щёлкнул каблуками и поздравил с наступающим Новым годом. Ему свою ветку отдал Раданайт, и их губы трижды соприкоснулись. Джим не был уверен, кому он был должен подарить свой букет, пока не встретился с задумчиво-ласковым и восхищённым взглядом хозяина дома. Шагнув к нему, Джим робко протянул ему душистый зелёный пучок маркуадовых веток.
– С наступающим Новым годом вас, милорд, – пробормотал он. – И с днём рождения.
– Благодарю вас, дитя моё, – сказал Печальный Лорд. – Вы сегодня просто как живая маркуада. Вы прелестны.
Джим знал, что по обычаю должен поцеловаться с ним, но робел – тем более что на него смотрел Фалкон. Но Печальный Лорд уже склонялся к нему с высоты своего роста, и Джиму пришлось приподняться на цыпочки и протянуть ему губы. Первый поцелуй был очень осторожный, едва ощутимый, а во время второго Раданайт вдруг чихнул. Дитрикс тут же засмеялся:
– Кажется, отец, тебе недолго осталось быть одному!
– Оставь эти шутки, сынок, – проговорил лорд Дитмар и в третий раз тихонько поцеловал Джима.
– Но Раданайт же чихнул! – не унимался Дитрикс. – Есть ведь такая примета: если кто-то чихнёт во время «маркуадового поцелуя», значит, те двое, кто целуются над букетом маркуады, скоро будут делать это у Кристалла Единения с диадемами на головах!
– Думаю, Раданайт чихнул ради шутки, чтобы все посмеялись, – проговорил лорд Дитмар.
Брови Фалкона сдвинулись, но он промолчал. Он подошёл к одиноко сидевшему на диване хрупкому юноше в белом костюме с зелёной рубашкой и протянул свою ветку ему. Тот встал, принимая ветку, и сухо поцеловался с Фалконом. Это был Даллен, младший сын лорда Дитмара.
Чиханье Раданайта не прошло незамеченным. Кто-то из гостей воскликнул:
– Милорд, поздравляем! Ваш будущий спутник просто обворожителен!
К этому гостю присоединились ещё некоторые, послышался смех. Лорд Дитмар сначала нахмурился, а потом со смехом сказал:
– Друзья, полно вам! Это была только шутка.
– Отец, а пусть Джим будет твоим избранником, – предложил Дитрикс. – Хотя бы на эту новогоднюю ночь! А что, господа, – обратился он к гостям, – неплохая идея?
Гостям идея понравилась, и они её подхватили. Дитрикс и Раданайт их подзадоривали, и все стали требовать помолвки, хотя бы шутливой. Лорд Райвенн улыбался и не возражал.
– Должна же быть у вечера какая-то изюминка, – убеждал Дитрикс. – Пусть сегодня этой изюминкой будет это событие!
Все стали упрашивать, и лорд Дитмар развёл руками:
– Желание гостей – закон для хозяина. Будь по-вашему, но только в шутку, ради вашего веселья. – И, поцеловав Джима в лоб, сказал: – Объявляю вас моим наречённым, дитя моё. С этого часа и на всю последующую ночь вы не предназначены никому, кроме меня, а я ваш телом и душой.
– Ура! – крикнул Дитрикс.
«Ура» было подхвачено. Лорд Дитмар с улыбкой сказал растерянному Джиму:
– Это только шутка, дитя моё. Пусть гости веселятся.
Джим с беспокойством искал глазами Фалкона. Тот сидел на диване с Далленом, и они о чём-то разговаривали, держа в руках бокалы тёмно-красного куоршевого вина. Даллен обладал более тонкими чертами лица, чем его старший брат Дитрикс, и был гораздо более хрупкого сложения, у него были густые ресницы и бледное лицо. С Фалконом он разговаривал, редко взглядывая на него и теребя в руках ветку маркуады.
Гости прибывали. Некоторые, услышав о «помолвке» лорда Дитмара, начинали его всерьёз поздравлять, и ему приходилось каждый раз объяснять, что это новогодняя шутка. Джиму было не по себе не только из-за этого, но ещё и потому, что Фалкон от него отдалился. Даллен, по-видимому, был не большим охотником до светских тусовок и всем остальным гостям предпочитал общество Фалкона, который также почти ни с кем не общался и был скромен в угощениях. Между тем на столах было множество блюд с куоршем: фруктовые салаты, запеканка, пирог, мясо под куоршевым соусом, варенье, пирожные, разнообразные десерты, нечто вроде вареников, а из напитков – куоршевый сок, компот, пунш и куоршевое вино всех сортов. Стояли на столах и блюда просто со свежим куоршем. Голубой куорш был мелкий, как черника: это был настоящий куорш, от которого произошли все остальные сорта. Он был в небольших гроздьях по пятнадцать – двадцать ягод с тёмно-синей кожицей и красной мякотью, а на вкус был похож на смесь малины и вишни. Белый куорш был не совсем белый, а чуть зеленоватый, как виноград, и по размеру его ягоды были очень близки к винограду. Его гроздья были крупнее, одна умещалась в ладони, а вкус его был кисловатым и слегка вяжущим, но в целом приятным. Розовый куорш был размером с вишню, с ярко-красным соком и также рос гроздьями, но более мелкими, по десять-двенадцать ягод, а на вкус был сладким, как спелая земляника. Этот куорш понравился Джиму больше всего. Был ещё чёрный куорш, жёлтый куорш без косточек и пурпурный куорш. Взяв порцию мороженого, Джим украсил её всеми сортами этой ягоды.
Без пяти полночь было разлито по бокалам шипучее вино из белого куорша, весьма похожее на шампанское, и лорд Дитмар произнёс новогодний тост, а ровно в полночь все гости с криками «ура» осушили свои бокалы. Все поздравляли друг друга с Новым годом, обнимались и целовались, а потом всей толпой высыпали смотреть новогодний фейерверк. Трудно сказать, сколько пиротехники было взорвано по всей Альтерии в новогоднюю ночь, но можно сказать без преувеличения, что всё альтерианское небо сверкало и грохотало, переливалось и искрилось в эту ночь. Джим снова стоял, разинув рот от восторга, и снова его плечи обняла рука лорда Дитмара, и Джим, на миг забыв альтерианский язык, прошептал:
– Wow…
Собственный фейерверк лорда Дитмара грохотал на фоне дальнего городского, и вместе это было захватывающе красивое зрелище. Он был долгим, и Джим немного замёрз в лёгком плаще. Он закутался, как мог, но это мало помогло.
– Вам холодно, Джим? – спросил лорд Дитмар, стараясь перекричать грохот в небе. – Идите ко мне!
Он укутал Джима полами своего плаща; Джим не мог сказать, что ему стало намного теплее, но внутри у него разлилось спокойствие и уют. Руки Печального Лорда были сильные и очень добрые, добро и тепло струились по ним прямо в сердце Джима. Удивительно, но чем-то их объятия напоминали Джиму объятия мамы, оставшейся очень далеко, на Земле. Их сила сочеталась с почти материнской мягкостью и лаской, и Джиму отчего-то захотелось плакать. Он улыбался, а в его глазах всё плыло от слёз. Он действительно согрелся, но не снаружи, а изнутри – в сердце.
После фейерверка все пошли в дом, и лорд Дитмар под аккомпанемент живого оркестра исполнил новогодний гимн. У него был сильный и звучный голос с поразительно широким диапазоном: он мог звучать и глубоким бархатным басом, а мог подниматься и почти до женских высот. Он звучал через усилитель и господствовал над голосами гостей, которые с удовольствием подпевали, кто как умел. Джим не знал слов и поэтому просто слушал, восхищаясь красотой и силой голоса хозяина дома. Ему бы петь в опере, а не копаться в чужих мозгах, подумалось Джиму. Отзвучав, гимн сменился громкой и продолжительной овацией, которой гости наградили исполнителя. Лорд Дитмар смущённо улыбался, как будто не ожидал услышать столь бурного выражения восхищения его скромным талантом. Пару раз он что-то пытался сказать, но шум овации заглушал его голос. Наконец он сказал в микрофон:
– Друзья мои, благодарю вас… Право, не стоит.
И своей тяжеловатой, немного медвежьей походкой он спустился с возвышения. Но отсутствие лёгкости и грации в движениях с лихвой восполняли его светлые, сияющие глаза.
После были танцы под аккомпанемент того же оркестра. Сойдя с возвышения, на котором он пел, лорд Дитмар подошёл к Джиму.
– В прошлый раз вы пригласили меня, дитя моё, а сегодня позвольте это сделать мне. Не откажите мне в удовольствии танцевать с вами.
Джим не мог ему отказать. Он почти не чувствовал под собой ног, утопая в грустной нежности взгляда Печального Лорда, и они куда-то мчались, кружась и скользя. Потом Джима приглашали многие, в том числе Дитрикс, Раданайт и лорд Райвенн. Фалкон не танцевал: они с Далленом сидели у стены, держа на коленях тарелки с кусками куоршевого пирога. Джим подошёл к ним.
– Фалкон, почему ты не танцуешь? Это так здорово! Пойдём!
Фалкон ответил не сразу. Его опередил Даллен, устремив на Джима холодный взгляд из-под ресниц.
– Не знаю, кто вас учил хорошим манерам, но он не слишком-то преуспел. Разве так приглашают на танец?
Джим не ожидал от него такой враждебности – и это притом, что они совсем не были знакомы. Ему стало неприятно и обидно, что его искренний порыв, с которым он спешил к Фалкону, встретил и осадил кто-то посторонний.
– Я прошу прощения, – сказал Джим с убийственной вежливостью, – но смею с вами не согласиться. Мы с Фалконом знакомы, поэтому я могу обращаться к нему более фамильярно, чем к незнакомому человеку. А вам, прежде чем критиковать чьи-то манеры, следовало бы самому ещё немного поучиться.
И, круто повернувшись, Джим пошёл от них прочь. Фалкон не поддержал его, не догнал, не остановил, и Джиму вдруг стало так горько и тошно, что захотелось убежать отсюда. Но убежать было нельзя: они с Фалконом, Раданайтом и лордом Райвенном прибыли сюда в одном флаере, и взять его Джим не мог. Вдруг кто-то поймал его за руку.
– Джим, куда это вы мчитесь сломя голову? На вас просто лица нет! Вас кто-то обидел?
Это его остановил Дитрикс. Остановившись, Джим ценой невероятного усилия вернул своему лицу безмятежное выражение и сказал:
– Нет, всё в порядке. Не могли бы вы угостить меня вином?
– А вам не рановато его пить, мой юный друг? – улыбнулся Дитрикс.
– Я уже пробовал, – сказал Джим. – Отец мне разрешает.
– Ну, если так, то с удовольствием, – сказал Дитрикс.
В сверкающий хрустальный бокал хлынула золотая струя. Посмотрев вино на свет и понюхав, с видом знатока Дитрикс сказал:
– Это из смеси жёлтого и белого куорша.
Вино было терпковато-сладкое и согревало горло. Джим выпил бокал и кивнул, когда Дитрикс с вопросительным взглядом снова поднёс к его бокалу горлышко бутылки.
– Выпьем за то, чтобы в новом году у вас сбылись все мечты, – сказал Дитрикс, поднимая свой бокал.
Они выпили, а потом попробовали другой сорт, из чёрного, голубого и розового куорша. Это вино было, по-видимому, сухое: оно кислило. Этот сорт не очень понравился Джиму.
– Вам более по вкусу сладкие сорта, я вижу, – сказал Дитрикс. – Тогда отведайте вот это, из пурпурного и розового куорша. И, ради всего святого, что-нибудь съешьте, а то вас развезёт! Вот, прекрасное мясо под куоршевым соусом, очень хорошо идёт к этому вину.
Дитрикс выглядел превосходным знатоком всего, что касалось выпивки и еды: его лицо так и сияло жизнелюбием. Он до колик в животе смешил Джима анекдотами и забавными случаями из своей жизни и жизни своих сослуживцев, а во время танца нашёптывал ему комплименты. Опьянённый вином и обходительностью Дитрикса, Джим уже совсем повис на его плечах, а тот поддерживал его своей сильной рукой.
– Вы меня уморите, – простонал Джим, в изнеможении опускаясь на стул. – Не смешите меня больше, дайте мне хоть немного вздохнуть!
– Вы так очаровательны, когда смеётесь, – проговорил Дитрикс томно, нежно пожимая пальцы Джима. – Вы чудо, Джим.
Джим пил не по полному бокалу, а по трети и даже четверти, но скоро почувствовал, что с ним случилось то, против чего Дитрикс его и предостерегал: его развозило.
– Пожалуй, мне хватит, – пробормотал он.
– Мне так тоже кажется, – согласился Дитрикс. – С непривычки вы можете охмелеть весьма неприятно. Для такого юного и нежного создания, как вы, той дозы, что вы уже выпили, будет даже многовато.
– Да нет, кажется, ничего…
Джим встал, но пол тут же поплыл из-под его ног. Дитрикс подхватил его и усадил к себе на колени.
– Не спешите, осторожно, – сказал он. – Вы уже перебрали, мой ангел. Посидите немного. Головка не кружится?
Джим мотнул головой. Дитрикс сказал, беря его под руки:
– Давайте-ка я провожу вас. Вам нужно часок отдохнуть. Ночь ещё только начинается, не годится свалиться в самом начале и пропустить всё веселье.
Он провёл Джима по пустым коридорам, и они оказались в большой спальне с готическим окном. Широкая мягкая кровать с пурпурным бархатным балдахином, украшенным золотыми кистями, высоким резным изголовьем и тёмно-красным покрывалом выглядела роскошно.
– Вот здесь вам будет удобно, – сказал Дитрикс. – Отдохнёте по-королевски.
Джим пробормотал какую-то нелепицу, показавшуюся ему самому верхом остроумия, и весьма легкомысленно засмеялся. Взгляд Дитрикса снова стал томным, его рука крепко обхватила талию Джима.
– Джим, вы ангел, – проговорил он. – Я люблю вас!
– Не говорите ерунды, я вам не верю! – засмеялся Джим, откидываясь назад на его сильной руке. – Дитрикс, я вам скажу, кто вы! Вы гадкий пошляк, вы ветреный обманщик и сердцеед! Вы ловелас и плут…
– Да, мой ангел, говорите, – томно процедил Дитрикс. – Ругайте меня: ваши ругательства звучат как благословения!
– Вы… вы сластолюбивый повеса, – выговорил Джим.
Губы Дитрикса вдруг горячо обхватили его рот. Джим застучал кулаками по его плечам, но Дитрикс не обратил на это внимания. Руки Джима повисли плетями, и он обмяк, проваливаясь в бесчувственность – Дитрикс едва успел его подхватить. Он был и сам изрядно навеселе, и ему потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, что делать с отключившимся Джимом. Приняв решение уложить его на кровать, он бережно опустил его на красное покрывало и ещё немного полюбовался им. Он мог бы воспользоваться его состоянием, но чувствовал, что это было бы отвратительной подлостью по отношению к юному существу в зелёно-золотом костюме маркуады, с маленькими ножками и не по годам «взрослой» причёской с драгоценными шпильками. Особенно умиляли Дитрикса эти ножки – крошечные, почти ещё детские, в зелёных сапожках с золотыми кисточками. Дитрикс заботливо развязал шнуровку и разул Джима. Разутые ножки в белых, безупречно чистых шёлковых чулках казались ещё меньше, они просто умиляли своим крошечным размером и белизной на фоне красного покрывала. Поражённый в самое сердце, Дитрикс выпрямился. Он презирал себя за грязные мысли, которыми он осквернил это чудо. Не зная, как выразить охватившие его чувства, он поцеловал одну из ножек в пяточку, встал по стойке «смирно», образцово повернулся кругом и чётким, несмотря на изрядное количество выпитого вина, шагом вышел из комнаты.
– Сударь! Сударь, вам плохо?
Кто-то тормошил Джима – кто-то круглоголовый и в чём-то зелёном. Джим застонал и открыл глаза пошире. Субъект с лысой головой и в зелёной жилетке склонился над ним.
– Какой негодник так напоил ребёнка? Эй, сударь! Деточка! Вы меня слышите?
– Угу, – промычал Джим.
– Кажется, я вас видел с господином Дитриксом, – сказал лысый тип, качая головой. – Ох уж этот господин Дитрикс! За ним лучше не пытаться угнаться: он всех перепьёт. А вы, видно, таки попытались? Ай-ай-ай…
Джим опять куда-то провалился. Лысый субъект исчез за мутной пеленой. Когда она понемногу рассеялась, в спальне никого не было. На экране в декоративном камине плясали языки пламени, наполняя комнату приглушённым янтарным светом, на потолке лежали цветные световые пятна от оконного витража, в доме слышалась музыка, голоса, смех: ночь ещё не кончилась, как видно. Джим сел на кровати. Выпил он как будто не так уж много, а как его сильно развезло! Он чувствовал себя немного лучше, поспав, но полностью трезв ещё не был. Кажется, это Дитрикс его так напоил, вспомнил Джим. Мало того что напоил, так ещё и отпускал плоские шуточки, говорил всякие пошлости, да ещё и, кажется, поцеловал… «Надеюсь, он не сделал ничего дурного?» – обеспокоился Джим, осматривая себя. Одежда была в порядке, только сапоги были сняты с его ног и аккуратно поставлены возле кровати. Джим встал, обулся и прошёлся по комнате, подошёл к зеркалу над туалетным столиком; причёска его почти не пострадала, нужно было только пришпилить парочку выбившихся прядей, что Джим и сделал. Его не шатало, но в голове было ещё мутно. Чтобы взбодриться и протрезветь, он решил немного подышать воздухом.
Зябко кутаясь в тонкий плащ, он стоял на балконе, глядя на заснеженный сад, освещённый фонарями. Взяв с перил щепотку снега, он протёр ею лоб и щёки. Тая, снег заструился по его лицу водой.
– Вот вы где, дитя моё, – услышал Джим за спиной немного усталый, меланхолично-мягкий голос, и на его плечо опустилась большая тёплая рука. – А я беспокоился, куда вы пропали, искал вас…
Лорд Дитмар встал рядом с Джимом, подняв лицо и вдыхая воздух новогодней ночи. Кажется, он тоже был уже слегка навеселе: Джим это понял каким-то шестым чувством, едва взглянув на него. Лорд Дитмар сутулился несколько больше обычного и стоял, широко расставив ноги.
– Вы устали, Джим? – спросил он.
– Немного, – ответил Джим, удивившись, что его голос прозвучал вполне трезво.
– Я тоже, признаться, уже слегка утомлён. И немного отяжелел. – Лорд Дитмар усмехнулся, повернувшись к Джиму лицом. – Но покинуть гостей не могу, я хозяин и должен оставаться до последнего гостя… Мне ещё всех провожать, представляете? Не знаю, как я смогу продержаться, но знаю, что должен.
У Джима немного звенело в голове. А может, это звенело тёмное небо и белый снег, искрящийся в свете садовых фонарей, или же звон издавали размытые цветные лучи света, проникавшего сквозь высокие витражные окна. Дом походил на припорошенный снегом готический собор, величественный и строгий снаружи, но уютный внутри. Лорд Дитмар, поднеся руку к глазам и заслонив их, негромко засмеялся. Его смех прозвучал глубоко, мелодично и мягко, а оборвался так же внезапно, как разразился.
– Чему вы смеётесь, милорд? – спросил Джим.
– Сам не знаю, что со мной, – проговорил лорд Дитмар, опустив руку и глядя на Джима с улыбкой, в которой сквозили восторг мука, мечтательность и печаль. – Дитя моё, это не передать словами.
Джим был смущён и вместе с тем взволнован. Одухотворённое лицо лорда Дитмара было озарено внутренним сиянием, какой-то светлой грустью и лаской, и Джим вдруг понял, что он прекрасен. Как он не видел этого раньше? Где были его глаза? Пульсирующее, осязаемое чудо сияло перед ним, раскрытое и устремлённое к нему; лорд Дитмар протянул ему руки, и Джим вложил в них свои. Теперь чудо пульсировало в нём – в его сердце, тёплое и мучительное.
– Джим, – слетело с губ лорда Дитмара.
– Да, милорд?
Но лорд Дитмар покачал головой. Он помолчал немного, глядя Джиму в глаза с усталой нежностью.
– Какое-то волшебство происходит – вы не чувствуете, Джим? – спросил он вдруг.
– Не знаю, – пробормотал Джим, смущаясь от его взгляда. – Но… Я хотел сказать… Спасибо вам за этот праздник, милорд.
– Это вам спасибо, – сказал лорд Дитмар с таинственным блеском в глазах. – Ведь волшебство делаете вы.
Его лицо приблизилось, Джим почувствовал тепло его дыхания. Закрыв глаза, лорд Дитмар поцеловал Джима, но уже не в шутку, а по-настоящему, нежно и трепетно. Джим почему-то не удивился и не испугался, не отпрянул, только голова закружилась сильнее. Он закрыл глаза и раскрыл губы, утопая в нежности; это была не измена Фалкону, а какая-то пронзительная потребность, естественная, как дыхание, и настойчивая, как голод. Она ни к чему не обязывала, не вызывала стыда, не причиняла боли, она просто притянула их губы друг к другу, как магнит, и крепко соединила.
Но лорд Дитмар прервал поцелуй. Это далось ему нелегко, но он сделал это первым.
– Нет, – жарко прошептал он, обдавая Джима ароматом своих духов и чуть приметным букетом куоршевого вина в своём дыхании. – Нет, это безумие. Кажется, эта шутка с помолвкой зашла слишком далеко. Так далеко, что я начал в неё верить…
Его губы мягко щекотали лоб Джима, касаясь бровей и задерживаясь на всех выпуклостях. На секунду прильнув щекой к виску Джима, он одной рукой прижал его к себе, а потом мягко отстранил.
– Джим, простите меня… Это было лишнее. Я слегка перебрал вина, и оно вскружило мне голову. Впрочем, я не вполне уверен, что именно вскружило мне голову: вино… или вы. – Лорд Дитмар выпрямился. – Неважно. Извините меня.
Некоторое время они молча стояли рядом, не глядя друг на друга. Джим чувствовал, что трезвеет. Ему стало не по себе. Чары отступали, оставляя после себя неловкость и недоумение. Джим поёжился, и лорд Дитмар, заметив это, сказал:
– Вам холодно, Джим… Пойдёмте лучше в дом.
По сравнению с внешним воздухом, в доме было очень тепло и даже душновато. Джим увидел Дитрикса: тот танцевал медленный танец с Раданайтом.
– Не откажите мне ещё раз, – сказал лорд Дитмар.
Джим вложил в его ладонь свою руку. Этот медленный танец был тягучим и пьянящим, рука Джима ослабела в руке лорда Дитмара. Тот проговорил:
– Вы очень устали, Джим. Присядьте.
Он проводил Джима к стулу, а другие гости ещё танцевали. Джим чувствовал, что и правда смертельно устал, ему хотелось уснуть прямо здесь. Рука в белой перчатке поставила перед ним стакан с какой-то мутноватой пузырящейся жидкостью.
– Выпейте, голубчик. Это вас взбодрит, и ваш папенька не заметит, что вы изрядно выпили.
Это был лысый тип в зелёной жилетке. Джим выпил предложенную ему жидкость, на вкус похожую на лимонад, и через десять минут начал чувствовать улучшение. Вялость и сонливость прошли, в голове прояснилось, к Джиму как будто начали возвращаться силы. Тем временем лорда Дитмара стали просить на бис исполнить новогодний гимн. Тот отказывался:
– Простите, друзья, не могу… Я уже не в голосе.
Но его упрашивали, и он согласился. Голос его ничуть не стал хуже, только он пел чуть тише, чем в первый раз, и при этом смотрел на Джима. Джим тоже не сводил с него взгляда, припоминая слова и шевеля губами, но не смея подпевать. Лорд Дитмар пел только для него, он это ощущал всем сердцем.
