Текст книги "Странник"
Автор книги: Елена Грушковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
Глава VII. Цена за отсрочку
Разумеется, Ахиббо не был беззащитен: его «крышей» был капитан космических пиратов Ург Зиддик, которому Ахиббо платил дань, да ещё и позволял бесплатно лечиться водичкой. Именно с него начался самый главный кошмар, который Джим впоследствии, как мог, старался забыть.
Зиддик был на редкость отвратительным типом, он был похож на гибрид человека и ящерицы, только что без хвоста и чешуи. Его внешность вызывала у Джима содрогание: шишковатая голова, обтянутая чёрным платком на пиратский манер, зелёная с коричневыми пятнами кожа, маленькие холодные змеиные глазки с белёсыми перепонками вместо век, а вместо носа у него было сплошное скопление бородавок с двумя отверстиями. Ушные раковины у него отсутствовали. Ходил он в коричневом кожаном костюме, верхняя часть которого была без рукавов, открывая могучие, с большими буграми мускулов руки Зиддика, покрытые замысловатым узором татуировок и рельефом искусственно нанесённых ради украшения шрамов; по боковым швам его штанов свисала длинная бахрома, что делало их похожими на индейские. Его огромные ноги были обуты в высокие сапоги, украшенные множеством металлических деталей. Джим всегда старался прятаться, когда он заезжал к Ахиббо, но однажды спрятаться не успел: Зиддик неожиданно нагрянул в гости к пауку, когда Джим как раз смахивал пыль, лазая по тенётам в ангаре. Заслышав, что они идут, Джим забрался по тенётам почти под самый потолок, чтобы они его не увидели. Зиддик шёл тяжёлой, грохочущей поступью, которая вполне соответствовала его росту и весу, а паучьи лапы Ахиббо издавали сухой противный стук, от которого у Джима всегда бежали по коже гадливые мурашки. Синекожий азук был суетлив и раболепен, он так унижался и пресмыкался перед Зиддиком, что смотреть было противно. Сначала они действительно не замечали Джима, так как не смотрели вверх. Разговор у них шёл, по-видимому, о дани: Ахиббо просил Зиддика немного отсрочить выплату. Зиддик был непреклонен, как Ахиббо ни старался его улестить и умаслить, и на все его заискивания отвечал кратким гортанным «хабр» о". От пыли у Джима внезапно засвербело в носу и он не смог сдержаться. Его звонкое «апчхи!» выдало его с головой: Ахиббо и Зиддик подняли головы, Зиддик даже схватился за оружие, но, увидев Джима, ухмыльнулся. От его ухмылки у Джима похолодела спина. Зиддик задал Ахиббо вопрос, а тот ответил:
«Это мой помощник, маленький альтерианец. Я купил его у маббуков что-то около года назад».
– Год назад? Как это я до сих пор его у тебя не видел? – Зиддик перешёл на альтерианский – видимо, чтобы Джим понимал его. – Ты что, прятал его от меня?
«Ну что вы, господин Зиддик, вы просто не обратили внимания, – сказал Ахиббо. – А он малыш застенчивый – наверно, сам прятался».
Зиддик, грохоча по полу высокими тяжёлыми сапогами, подошёл и остановился под Джимом, ухмыляясь и мигая белыми плёнками.
– Чего ты так высоко забрался, миленький? – обратился он к Джиму. – Слезай, а то не ровен час, свалишься.
Джим, похолодев, только крепче вцепился в тенёта. Зиддик поманил его когтистым пальцем:
– Иди сюда, хороший. Иди, я тебя не обижу, не бойся.
«Слезай, – приказал Ахиббо, дёрнув за тенёта. – Не заставляй господина Зиддика ждать!»
Чуть не сорвавшись, Джим вынужден был повиноваться. Когда он был уже в полутора метрах от пола, Зиддик протянул к нему руки. Джим прижался к полкам, но Зиддик, скользнув по его бёдрам, задрал ему тунику и лизнул его своим длинным белым языком с шершавой бахромой по бокам. Усадив Джима на своё широкое плечо, он с ухмылкой бесцеремонно щупал и гладил его ноги. Джим, содрогаясь, зажмурился.
– Да, маббуки знают, кого похищать, – проговорил Зиддик, тиская колени Джима. – Вкус у них есть. Это же просто прелесть!
«Да, неплохой экземплярчик альтерианской расы», – согласился Ахиббо.
– Молоденький, хорошенький, фигурка – чудо, – продолжал Зиддик, откровенно разглядывая Джима со всех сторон. – Как раз, как мне нравится… И так похож на моего О-Ная! Конечно, с О-Наем никто не сравнится, но и этот неплох, весьма неплох. Просто куколка!
Он снова протянул к нему свой длинный омерзительный бахромчатый язык, и Джим в ужасе отпрянул от него, а Зиддик издал длинный звук, похожий на скрежещущий клёкот: так он смеялся. Оказывать сопротивление было бесполезно: Зиддик был огромен, его трёхпалая бледно-зелёная ладонь была в полтора раза больше ступни Джима. Но Джим всё-таки рискнул: он дёрнулся, ухватившись за тенёта и толкая Зиддика ногами, стал подтягиваться на руках, чтобы удрать наверх, но его попытка провалилась. Ахиббо с мерзким шелестом выстрелил клейкой паутиной, которая облепила запястья Джима и приклеила его к полке. Джим повис, извиваясь, а Зиддик с клекочущим смехом оборвал подол его ветхой туники.
– К чему скрывать такие ножки? Тебе надо ходить в коротеньком, малыш, чтобы только попка была чуть прикрыта! – И, обращаясь к Ахиббо, сказал: – Ну, не нравишься ты мне, старик, и всё тут. Ты уродлив и воняешь, как мои сапоги, и я вижу тебя насквозь: ты одуорш – каналья, старая хитрая тварь! Не видать бы тебе отсрочки, если бы не этот хорошенький малыш. Ладно, я дам тебе месяц, если позволишь мне с ним ночку поразвлечься.
От этих слов Джим обмер.
«Хорошо, господин Зиддик, он к вашим услугам, – ответил Ахиббо с шипением (он проглотил одуорша, как несвежего химона). – Только прошу вас, не покалечьте его! Он мне ещё пригодится».
– Не переживай, я буду очень нежен, – усмехнулся Зиддик.
И, выхватив оружие, он выпустил из него яркий голубой сгусток света, но не в Джима, а в паутину, которая от этого вдруг рассыпалась в порошок, и Джим упал с полутораметровой высоты на пол, к огромным, широко расставленным сапожищам Зиддика с окованными железом носками.
– Только сначала пусть помоется, – сказал Зиддик. – Чего он ходит у тебя таким замухрышкой? И одень его во что-нибудь приличное. Но чтобы одежды на нём было поменьше, и чтоб она легко снималась! Давай мне его в твою спальню для гостей. Я остаюсь у тебя сегодня, старый одуорш.
«Будет сделано, господин Зиддик!»
Громыхая ботфортами, Зиддик ушёл из ангара, а Ахиббо уже поднимал Джима на ноги и отряхивал.
«Не ушибся, малыш? Ты не бойся, господин Зиддик не сделает тебе больно, он только пощекочет тебя языком, и всё. Это у него, понимаешь ли, самый чувствительный орган… Прости, малыш, мне действительно сейчас нечем ему платить, и эта отсрочка мне нужна, как воздух. Выручи меня, а я тебе потом разрешу пару деньков отдохнуть».
Джим заплакал и стал умолять Ахиббо не отдавать его Зиддику, но тот проворчал:
«Как я могу пойти на попятную? Разве ты не видишь, что он из тех ребят, которым нельзя говорить „нет“? В общем, так. Сейчас я дам тебе ванну, ты вытащишь её во двор и натаскаешь в неё воды, чтобы она согрелась. Так уж и быть, дам тебе мыло, шампунь и мочалку. Давай, живее!»
Джим получил пластмассовую ванну, коврик, кусок мыла, флакон просроченного шампуня и жёсткую мочалку. Глотая слёзы, он натаскал воды и расстелил возле ванны на песке коврик, потом притащил ещё ведро воды и поставил на песок. За один час на палящем солнце и раскалённом песке вода стала горячей, и Джим, раздевшись, уселся в ванну. Намылив мочалку, он стал растираться. В другое время это доставило бы ему удовольствие: нечистоплотность ему претила, а у Ахиббо он был вынужден ходить грязным, но сейчас он мылся безо всякой радости. Вышел Ахиббо и стал смотреть, как он моется, а потом подошёл и сам стал тереть его мочалкой.
«Вот так, мойся чище! Чтоб господин Зиддик остался доволен».
Джиму хотелось бы намазать своё тело ядом, чтобы этого мерзкого Зиддика разорвало. Ступив из ванны на коврик, он заплясал: коврик накалился, как сковородка. Окатившись водой из ведра, Джим отжал волосы, вытер ноги своей туникой и обулся. Накинув мокрую тунику, он вернулся в ангар обсыхать. Воду из ванны Ахиббо посоветовал ему не выливать:
«Ещё пригодится, чтобы наутро ополоснуться».
Порывшись в чехлах с одеждой, он бросил Джиму золотистые трусики с длинной густой бахромой спереди и коротенькую жилетку, оставлявшую весь живот открытым.
Когда Джим с белым как мел лицом вошёл в подземную спальню, пиратский капитан, полулёжа на подушках, устилавших низкую широкую кровать, курил нечто вроде кальяна, пуская дым через свои маленькие круглые ноздри. Он даже не удосужился снять сапожищи, и Джиму были видны его подкованные металлом подмётки, каждая размером с голень Джима. Над кроватью было устроено подобие балдахина из разноцветных тканей, стены тоже были задрапированы бледно-розовой и светло-зелёной тканью, а пол был устлан толстым ковром. Ступив босыми ногами на длинный ворс ковра, Джим остановился. Внутри у него всё превратилось в холодные каменные глыбы. Зиддик похлопал рукой по подушке рядом с собой.
– Прыгай ко мне, миленький. Смелее, я тебя не укушу!
Не чувствуя под собой ног, Джим подошёл к кровати и сел. Зиддик притянул его к себе, усадив верхом на свои бёдра, и Джим близко увидел его бородавчатый нос и щетинистые шишки на бритой голове – Зиддик снял свою чёрную бандану. Наверняка этот урод считал себя писаным красавцем. Взяв Джима за подбородок своей грубой зелёной лапищей, он повернул его лицо к себе.
– Какой ты юный, неиспорченный, – проговорил он с ухмылкой. – Ты ещё ни с кем не был в постели?
Джим смог только зажмуриться и отрицательно мотнуть головой.
– Это ещё лучше, – сказал Зиддик. – Ты просто лакомый кусочек!
– Я ничего не умею… я вам не понравлюсь, – пробормотал Джим, чуть не плача.
Зиддик только засмеялся, пощекотал Джима под подбородком.
– Не бойся, деточка… Больно не будет.
Он стал совать Джиму в рот мундштук кальяна, а когда тот отвернулся, сжимая губы, Зиддик достал из кожаного чехла, украшенного крестообразным узором из цветных кожаных полосок, длинный широкий нож и приставил к левому глазу Джима.
– Не будешь паинькой – станешь слепым на один глазик.
Содрогаясь от отвращения, Джим обхватил губами мундштук и сделал неглубокую затяжку. В горле запершило, он закашлялся, а Зиддик, довольный, издал свой смех-клёкот. Его забавляло, как Джим кашлял, давился и задыхался, и он заставлял его вдыхать едкий вонючий дым снова и снова, пока комната не начала плыть вокруг Джима.
– Ты очаровашка, совсем как мой О-Най, – повторил Зиддик. И пояснил: – Чтоб ты знал, О-Най – это моя любовь. Я многих перепробовал, но лучше него пока никого не нашёл. – Подцепив пальцем руку Джима, он сказал: – У него вот такие же тоненькие пальчики, и он умеет ими делать уйму интересных вещей.
Кальян ему надоел, и он, отставив его, стал нюхать волосы Джима. Заглянув ему в рот, он усмехнулся:
– Какой у тебя маленький язычок! Таким не много почувствуешь. Зато смотри, какой у меня!
И он продемонстрировал во всей красе свой длинный, скользкий белый язык, по бокам которого росла мерзкая бахрома из тонких трубчатых сосочков. От одного его вида Джима тошнило, а Зиддик ещё и принялся щекотать его кончиком шею и подбородок Джима.
– Какой ты сладенький, – проговорил он. – У тебя такая гладкая кожа, такая вкусная… М-м, так бы и съел тебя!
Впрочем, он не съел Джима, а только облизал его с ног до головы своим омерзительным языком. При этом его глаза затягивались плёнкой, и он блаженно стонал и мычал, а Джим думал: только бы Зиддик не вздумал поцеловать его. Такого он не вынесет – его тут же стошнит собственными кишками. Разумеется, Зиддик не отказал себе в таком удовольствии, просунув язык Джиму в самое горло, отчего Джим чуть не задохнулся. Его тут же вырвало на ковёр, но Зиддик не обращал внимания: он облизывал Джиму ноги, почёсывая свою бахрому об его пальцы. Он не оставил нетронутым ни один квадратный дюйм его кожи, и это было столь омерзительно, что Джим один раз даже потерял сознание. Когда он пришёл в себя, гадкий язык продолжал его щекотать. Особенно Зиддику нравились его подмышки, шея и живот, но больше всего – рот. Но самое ужасное было ещё впереди. Зиддик потребовал, чтобы Джим своим языком щекотал его язык.
– Я не могу, – заплакал Джим.
Зиддик поигрывал ножом.
– Я тебе противен, да? А мне так даже ещё больше нравится! Лижи мне язык, или я отрежу тебе нос и уши!
– Можно, я сначала покурю вон ту штуку? – Джим показал на кальян.
Зиддик разрешил. Джим несколько раз глубоко затянулся, чтобы как можно сильнее накачаться этим зельем, от которого плыла голова и немело во рту. Зиддик отобрал у него мундштук.
– Хватит. Давай, малыш, смелее!
В одуревшей голове Джима всплыла мысль: вот бы отрезать ему язык под самый корень! Но нож был у Зиддика на поясе, он его всё время контролировал. Но если довести его до исступления, чтобы он потерял бдительность? Будь что будет! Джим зажмурился и лизнул. Вкуса он не почувствовал, только шершавость бахромы и скользкую гладкость спинки. Он лизнул ещё раз, потом, собрав в кулак всю волю, стал щекотать бахрому по всему периметру. Зиддик застонал от наслаждения, и его бахрома мерзко топорщилась, её сосочки шевелились и щекотали Джима. Джим стал легонько прикусывать бахрому, и это доставило Зиддику дикое удовольствие, он закрыл глаза белыми плёнками и стонал. Джим незаметно дотянулся до рукоятки ножа и вытащил… Но едва он занёс нож, как его запястье оказалось зажатым будто бы в тисках. Это огромная ручища Зиддика перехватила его тонкую руку и стиснула так, что пальцы Джима разжались и выпустили нож.
– Ах, вот ты как! Задумал убить меня? Что ж, сам напросился.
Зиддик глубоко вонзил нож в изголовье кровати, потом сорвал с Джима трусики, мощными руками взял его за обе щиколотки, будто хотел разодрать пополам, как лягушонка, развёл ему ноги в стороны и впился посередине. Джим закричал. Язык Зиддика обагрился кровью, и он, смакуя её, закрыл глаза плёнками.
– Вкус девственности, – прорычал он. – Как он прекрасен!
Джим рыдал, свернувшись калачиком на кровати, а Зиддик, лёжа рядом, курил кальян и выпускал дым в потолок, слушая его всхлипывания с усмешкой. Похлопав и погладив Джима по бедру огромной зелёной ручищей, он хрипло хмыкнул:
– Ничего, мой цыплёночек, ничего… Всё бывает в первый раз. – И, вспомнив что-то, добавил: – О-Най тоже в первый раз плакал, а теперь ничего – сам жмётся ко мне холодной ночью! Всё-таки он самый лучший.
Выдернув нож из спинки кровати, он вложил его в чехол и встал. Достав из-за пазухи ожерелье из прозрачных, как вода, голубых камней, он небрежно бросил его на простыню перед лицом Джима.
– На, нацепи на шейку. Я вёз его для О-Ная, но у него таких побрякушек уже целая гора. В этот раз обойдётся. А тебе будет в самый раз.
Набросив на Джима лёгкое покрывало, он вышел. Через пять минут послышался гул двигателей, а ещё через минуту в спальню вполз Ахиббо, стуча жёстким панцирем паучьих лап.
«Ну, чего ты? Чего ты хнычешь? Понятно, что в первый раз немного больно, но это случилось бы рано или поздно. Что в этом такого? Со всеми это случается. Зато как господин Зиддик доволен! Он отсрочил выплату на целых два месяца, представляешь? Не на один, как обещал вначале, а на целых два!»
Тут, увидев ожерелье, Ахиббо с жадным блеском в глазах схватил его. Голубые камни ярко сверкали в его крючковатых пальцах, искрились и переливались, странно оттеняя уродливую мину алчности, которую приняла его голубая физиономия.
«Это он тебе подарил? О, щедрый господин Зиддик! Это вполне в его духе… Ты знаешь, сколько эта вещичка стоит?»
Джиму было сейчас всё равно, сколько она стоила, а Ахиббо был до крайности возбуждён. Любуясь блеском камней и играя ими, он расплылся в довольной улыбке.
«Это стоит целого состояния, малыш! Я в таких вещах разбираюсь, поверь мне. Господин Зиддик щедро заплатил за твою невинность, и тебе не за что держать на него обиду!»
Янтарные утренние лучи косо озаряли пески, освещали ворота ангара и неуклюжие и уродливые пристройки. Джим сидел в остывшей за ночь ванне, обмакивая в неё мочалку и водя по плечам и рукам, а из его глаз катились слёзы, капая в ещё не утратившую своих свойств воду. Она могла залечить раны на теле, но ту, что была у Джима в душе, она была залечить не в силах. Она смывала следы прикосновений Зиддика с его кожи, но очистить его от скверны, проникшей вглубь, не могла.
Глава VIII. Спасение
Ахиббо сказал, что их дела плохи: Зиддик увеличил размер дани вдвое, а прибыль оставалась прежней. Нужна была новая статья дохода, и Ахиббо её придумал. Всем своим клиентам он предлагал новый товар – Джима.
Теперь Джим мылся каждую неделю, а иногда даже два раза в неделю. Он ходил уже не в ветхом тряпье и непонятной обуви, а в коротенькой белой шёлковой тунике на тонких золотых бретельках и в мягких золотистых сандалиях. Волосы он убирал наверх, в его ушах висели большие аляповатые серьги, а его тонкие запястья отягощали широкие витые браслеты. Каждое утро он чёрной тушью (просроченной и засохшей, но разведённой водой из источника) рисовал себе египетские глаза и ставил над губой мушку, а когда Ахиббо показывал очередному путешественнику свой товар на пыльных полках, он должен был как бы невзначай попасться им на глаза. Когда путешественник спрашивал хозяина, что это за очаровательное существо выглядывает из-за полки, хозяин отвечал, что за определённое вознаграждение уважаемый господин может познакомиться с этим существом поближе. Оно может доставить ему незабываемое удовольствие – если, конечно, уважаемый господин обладает достаточными средствами, чтобы вознаградить его за это удовольствие, потому что за всё нужно платить. Если гость подтверждал свою платёжеспособность и изъявлял желание познакомиться с пленительным созданием, то хозяин предлагал ему пройти в особую комнату, где им будет гораздо удобнее общаться.
Чтобы Джим не подцепил какую-нибудь неприятную болезнь, после каждого такого общения Ахиббо пичкал его таблетками, которые, по его словам, уничтожали любую заразу, которая только существовала во Вселенной. Новые обязанности, однако, не отменяли прежних, и Джим по-прежнему мёл пол, смахивал пыль и выдавал воду. Чтобы не испачкать своей белой туники, поверх неё в этих случаях он надевал старый халат. Снова пригодилось лингвистическое устройство: Джиму пришлось выучить двенадцать языков, чтобы излюбленным и постоянным клиентам Ахиббо было приятнее общаться с ним. Некоторые клиенты желали, чтобы Джим танцевал, и Джим делал это – как мог. Одни дарили ему подарки, но жадный Ахиббо отбирал их, а другие скупились – от таких Джим даже мог порой получить затрещину. Не теряя надежды на спасение, он обращался к каждому клиенту с просьбой забрать его отсюда или хотя бы сообщить на Альтерию о том, что он томится здесь, но редко встречал даже просто сочувствие. Кто-то придумывал отговорки, а кто-то отвечал откровенно, что это не его дело. Столкнувшись с таким равнодушием, Джим совсем отчаялся. А Ахиббо наказывал его за такие просьбы. Нет, он и пальцем его не трогал, он просто оставлял его без еды – на день, на два, на три, пока Джима не начинало шатать от слабости. Кармаки ничем не могли помочь, уповать на них не было смысла, и скоро даже их сострадание перестало помогать Джиму. Он понимал, что вся его надежда – приезжие путешественники, но лишь один из десятка относился к Джиму сочувственно. Кое-кто даже обещал, что обязательно сообщит о Джиме в Межгалактический правовой комитет – военизированную организацию, обладавшую правоохранительными, судебными и законодательными функциями; Джим поначалу верил в эти обещания, но, как видно, зря, потому что сколько он ни ждал, спасение не приходило. На это-то равнодушие Ахиббо и делал ставку, и пока что его расчёт оправдывался; всё же Джим не верил, что равнодушием заражено абсолютное большинство разумных существ, населяющих Бездну. Он не верил, что равнодушными были его далёкие сородичи: они просто не знали о нём, а если бы узнали, то обязательно вызволили бы его отсюда. Один из них уж точно не был равнодушен, и это был отец. (В альтерианском языке не было слова «мать» как такового, а отцом назывался тот из родителей, который непосредственно производил ребёнка на свет, и альтерианское понятие отца было по сути эквивалентно земному понятию матери – женщины. Второй родитель, участвовавший в зачатии, назывался просто «родитель», что соответствовало земному понятию отца – мужчины, хотя отцом изредка мог называться и он, и здесь, для того чтобы понять, кем являлся родитель – «матерью» или «отцом», нужен был контекст. Один и тот же альтерианец за свою жизнь мог стать и «мамой», и «папой» в земном понимании этих слов. Но альтерианским словом, которое было написано на медальоне, и которое можно было приблизительно перевести на земные языки словом «папа», назывался исключительно родитель, выносивший ребёнка и произведший его на свет, а значит, молодой альтерианец, чей портрет Джим носил на груди, был по сути его «мамой». Всё это было непривычно для Джима, выросшего на Земле и никогда не видевшего своих соотечественников, ему ещё предстояло разобраться в альтерианской специфике родственных отношений. Впрочем, как он позже узнал, существовали во Вселенной и такие разумные создания, которым для произведения потомства вообще не нужен был партнёр!)
Два раза лавку посетили альтерианцы, но Ахиббо не позволил Джиму даже увидеть его сородичей: оба раза он запер его в спальне. Во второй раз он так поспешно вытолкал его из ангара, что Джим потерял сандалию с ноги. С ней вышла целая история.
Джим не знал, в чём была причина поспешности, с которой Ахиббо выдворил его из ангара, а если бы узнал, то его сердце разорвалось бы от горя. Дело было в том, что Ахиббо узнал молодого альтерианца, совершившего посадку возле его лавки: это его портрет был у Джима в медальоне. Зрительная память у старого азука была завидная, и он, узнав посетителя, сразу смекнул, какие последствия могла бы иметь его встреча с Джимом. Он принял все меры, чтобы её не случилось: велев альтерианцу подождать снаружи, он почти силой затолкал Джима в спальню и запер дверь, а сам вернулся к гостю.
– Мой звездолёт нуждается в ремонте, – сказал тот. – Пару деталей нужно заменить.
«Давайте пройдём на склад и посмотрим, – пригласил его Ахиббо. – Может, что-то и найдётся для вашего транспорта».
И надо же было такому случиться, что альтерианцу попалась на глаза золотая сандалия, потерянная Джимом! Ахиббо даже поморщился с досады, а тот, видно, сразу догадался, что она валяется тут неспроста. Подняв её, он с любопытством осмотрел её и спросил:
– Чья это туфелька?
Ахиббо был вынужден ответить:
«Это мой юный помощник потерял, растяпа этакий. Давайте сюда, я ему потом отдам».
Но альтерианец не спешил расставаться с сандалией. Пару секунд он любовался ею: видно, его молодое пылкое воображение сразу дорисовало ногу, которая носила этот предмет обуви. Судя по форме и размеру сандалии, ножка должна была быть просто крошечной и имела строение, совпадающее со строением ног самого гостя.
– Могу я с ним познакомиться? – спросил он.
«Прошу меня извинить, но я не могу вам этого позволить, – ответил Ахиббо со всей возможной вежливостью. – Дело в том, что бедняга болен, и болезнь заразна. Мне бы не хотелось, чтобы вы её подхватили».
– Я не боюсь, – сказал гость. – Мне очень хотелось бы его увидеть.
«Повторяю, уважаемый господин, это невозможно, – ответил Ахиббо уже несколько раздражённо. – Его сейчас нельзя беспокоить, это может ему повредить».
Альтерианец проявил досадную настойчивость.
– Может быть, ему нужны лекарства? У меня кое-что есть с собой…
«Нет, нет, благодарю вас, – перебил Ахиббо. – Лекарствами я обеспечен, у нас есть всё необходимое. Пожалуйста, не беспокойтесь. Вы, кажется, хотели подобрать детали? Какая у вас модель?»
Нужные детали нашлись, альтерианец отремонтировал свой звездолёт. Перед стартом он проговорил с чуть приметным вздохом:
– Жаль, что я не смог познакомиться с вашим помощником.
Ахиббо для виду сокрушённо покивал головой, а про себя усмехнулся. Знал бы этот гость, кем был помощник! Знал бы Джим, что мог бы встретиться со своим дорогим папочкой – отменным симпатягой, надо сказать! А теперь он с ним не встретится. Нет, не встретится! Альтерианец улетел, и, уже вернувшись в лавку, Ахиббо сообразил, что этот симпатяга украл сандалию – точнее, так и не вернул. В общем-то, это был сущий пустяк, но Ахиббо из-за этого вдруг страшно разволновался, стал строить догадки насчёт того, какие могут быть у этого последствия, чем привёл свои нервы в расстроенное состояние. Рассердившись на Джима за потерю сандалии, он наказал его – оставил без ужина. Весь остаток дня он пребывал в угрюмом и раздражённом расположении духа.
Как оказалось впоследствии, беспокоился он таки не зря. Помешав молодому альтерианцу с портрета в медальоне увидеться с Джимом, судьбоносной встрече он, как ни старался, воспрепятствовать всё же не смог.
Судьба явилась Джиму в лице путешественницы с планеты Эа. Ей было нужно несколько запчастей, а также она хотела попробовать знаменитую воду из источника. Запчасти нашлись, после чего хозяин проводил эанку в комнату для гостей, а Джиму велел подать воду в хрустальном кувшине. Ставя на столик поднос с кувшином и бокалом, Джим встретился взглядом с гостьей. У неё были большие янтарно-карие глаза с золотистыми ободками, шоколадно-смуглое овальное лицо с очень прямым носом, продолжающим линию лба, и покрытой зелёным татуажем верхней губой. Волос её не было видно из-за головного убора в виде небольшого коричневого тюрбана, покрытого сверху белой накидкой. Одета она была в облегающий коричневый сплошной костюм с золотистыми полосками сбоку на рукавах, такие же золотистые полоски шли по голенищам её высоких чёрных сапог. Мелодичным голосом она что-то спросила у Ахиббо, и тот ответил:
«Это Джим, мой помощник. Он альтерианец».
Джим наполнил бокал водой. Эанка сказала с улыбкой по-альтериански:
– Спасибо.
«Джим нравится госпоже?» – тут же спросил Ахиббо.
– Да, очень нравится, – ответила она.
Ахиббо сделал Джиму знак выйти. Через некоторое время в ангаре послышался стук его лап по полу.
«Иди в спальню, госпожа желает провести ночь с тобой».
Джим спустился в спальню и сел на кровать, поправляя волосы. Неужели и эта красивая незнакомка, показавшаяся ему доброй и порядочной, такая же, как все эти клиенты? Что она захочет от него? Какие части тела у неё самые чувствительные? Он разбросал подушки на кровати, поправил балдахин и снова сел, стараясь придать своему лицу выражение, которому учил его Ахиббо: невинность в глазах и порочность в губах. Вошёл Ахиббо, неся на подносе кувшин с водой и два бокала, а следом за ним, изящно ступая стройными ногами, вошла эанка.
«Прошу вас, госпожа, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Всё к вашим услугам… Никуда спешить не надо, в вашем распоряжении целая ночь. Желаю приятно провести время».
Поставив поднос на тумбочку у кровати, он удалился, и Джим остался наедине с эанкой. Встав, он сказал:
– Что я могу для вас сделать, госпожа?
Эанка, подойдя к нему, взяла его за руки.
– Это я хочу спросить, что я могу сделать для тебя, детка. Я заплатила за ночь с тобой, но мне ничего от тебя не нужно, не бойся. Я хочу тебе помочь.
Таких слов Джим не ожидал услышать. Он стоял столбом, не зная, что сказать или сделать, его вдруг охватила такая растерянность, что захотелось плакать. У него вдруг задрожали колени, и он пошатнулся. Возможно, он не упал бы, но эанка всё равно его подхватила и усадила на кровать, поднесла к его губам бокал воды.
– Успокойся, всё хорошо, – сказала она ласково. – Я не трону тебя, не бойся меня. Я хотела выкупить тебя совсем, чтобы освободить, но Квайкус сказал, что не продаст тебя. Пришлось заплатить за ночь… Я сделаю для тебя всё, что в моих силах. Расскажи мне, как ты сюда попал?
Джиму не верилось, что наконец-то нашёлся кто-то, кому было до него дело. Он долго не мог собраться с мыслями, чтобы связно рассказать о своих злоключениях, но бокал воды помог ему в этом, прояснив его ум. По-человечески тёплая рука эанки, ласково сжимавшая его руку, также придала ему уверенности, и он поведал ей свою историю. Начал он с того, что вырос на Земле, потом рассказал о слепом старике, который внушил ему мысль, что его родина не Земля, а затем о том, как его похитили и продали Ахиббо Квайкусу.
– Удивительно, как ты, живя в таком аду, сохранил ясный ум, – проговорила эанка.
– Я сам удивляюсь, как не сошёл с ума, – сказал Джим. – Я почти смирился с мыслью, что мне отсюда не выбраться, но всё-таки какая-то часть меня глубоко внутри не желала с этим мириться… И всё ещё не желает.
– Надежда всегда удивительно живуча, – улыбнулась эанка. – Возможно, я как-то смогу помочь твоему возвращению домой. Значит, ты не знаешь своих настоящих родителей?
Джим открыл медальон.
– Это всё, что у меня есть. Это мой отец. Я даже не знаю его имени.
– Позволь, я отсканирую это изображение, – сказала эанка.
Из нагрудного кармана она достала крошечный приборчик размером не больше напёрстка, сжала его пальцами, и из него на портрет упал красный плоский луч. Он пробежал по изображению и погас.
– Эа находится в дружественных отношениях с Альтерией, – сказала эанка. – Я сообщу туда о тебе и передам им изображение. Может быть, кто-нибудь его опознает. Но даже если и нет, в любом случае твои сородичи не оставят тебя в беде и организуют спасательную операцию. Не волнуйся, тебе недолго осталось здесь страдать, скоро тебя заберут отсюда.
– Знаете, другие тоже обещали, что сообщат обо мне, – сказал Джим. – Но это так ничем и не кончилось.
– Другие? – нахмурилась эанка.
– Да, те, кто был здесь до вас, – сказал Джим. – Другие путешественники. (Джим впервые за долгое время говорил по-альтериански и, надо сказать, не без некоторого усилия.)
– Я понимаю, – проговорила эанка. – Они пообещали, но ничего не предприняли. Бедное дитя, сколько же раз твои ожидания были обмануты! Но поверь мне, я сдержу своё слово. Чтобы вызвать у тебя больше доверия к моим словам, я дам тебе информацию о себе. Меня зовут Икко Аэни, я архитектор, строю здания. Я довольно известна и меня легко найти. Мои данные есть в базе Межгалактического департамента архитектуры и строительства. Я веду социально активный образ жизни, меня знают очень многие, и не только мои коллеги-архитекторы. Я член многих научных сообществ, я пишу статьи, монографии, участвую в общегалактических слётах и конференциях. Ещё я вхожу в Ассоциацию наноструктурной живописи и люблю путешествовать. У меня везде много знакомых и друзей, и если я не сдержу своего слова, моя репутация в твоих руках. – Эанка положила руку Джиму на плечо и добавила: – Но я сдержу слово, я не пожалею ни своего времени, ни денег на то, чтобы прекратить это возмутительное беззаконие. То, что делает этот позорный представитель народа азуков, отвратительно и должно быть пресечено.
