Текст книги "Странник"
Автор книги: Елена Грушковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)
Глава XVII. След
Туманным утром двадцать пятого иннемара Джим проснулся от звука двигателей. Это был не флаер, звук был мощнее и мог принадлежать только звездолёту Фалкона. Джим вскочил с постели и в одной пижаме бросился в другую комнату в фасадной части дома, окна которой выходили на площадку. Да, перед домом приземлился звездолёт Фалкона! Сердце Джима забилось так часто, что ему стало не хватать воздуха, а в глазах потемнело. Люк открылся, и из него на площадку выскочил Фалкон – живой и здоровый, только почему-то в чёрной маске на голове с отверстиями для глаз и рта. Радость навалилась на Джима так мощно, что отняла у него все силы, и он, ослабев от счастья, осел на пол, прижимая руку к груди, переполненной чем-то упругим и пульсирующим. Но уже в следующее мгновение его охватил парализующий холод: почему Фалкон был в маске? Причина могла быть только одна: Зиддик изуродовал его.
Фалкон развязывал шнуровку сапог. Увидев в дверях комнаты лорда Райвенна, он поднялся на ноги.
– Здравствуй, друг мой, – сказал лорд. – Я рад, что ты вернулся. Но почему ты в маске? Ты ли это?
– Это я, милорд, не сомневайтесь, – ответил Фалкон. – На мне маска, потому что моё лицо уже не такое, как было раньше.
– Что ты хочешь сказать? – нахмурился лорд Райвенн. – Ты обезображен? Как это случилось? Сними маску, покажи мне, что там!
– Милорд… – начал Фалкон.
– Дружок, я должен это увидеть, – настаивал лорд Райвенн. – Ведь я не чужой тебе! Ты можешь показать мне это без стеснения.
Фалкон, помедлив, поднял руку к маске и медленно потянул. Чёрная ткань сползла, открыв взгляду лорда Райвенна большой грубый шрам, проходивший наискосок через всё лицо Фалкона и заканчивавшийся на нижней челюсти. Шов был ещё не снят, и шрам багровел на бледном лице Фалкона широким неровным бугром.
– Дитя моё, кто это с тобой сделал? – потрясённо спросил лорд Райвенн, дотрагиваясь до щеки Фалкона.
– Того, кто это сделал, уже нет в живых, – ответил Фалкон. – Теперь это неважно.
– Ты кого-то убил? – ужаснулся лорд.
– Это был негодяй, – сказал Фалкон. – Преступник, пират. Многие теперь вздохнут с облегчением. Я избавил Галактику от одного из самых гнусных мерзавцев. Никто не станет за него мстить, потому что все его ненавидели и боялись, даже его собственные люди.
– Фалкон, ты как будто нарочно ищешь опасность! – возмущённо воскликнул лорд Райвенн. – Ты играешь со смертью, а она не любит, когда с ней шутят! До каких пор это будет продолжаться?!
Фалкон, взяв его руку, поцеловал её.
– Не сердитесь, милорд. Это было в последний раз, клянусь. Больше я не стану рисковать, мне теперь есть к кому возвращаться.
– О чём ты? – нахмурился лорд Райвенн.
Фалкон не ответил, лишь улыбнулся. Он снова сел на стул и закончил расшнуровывать сапоги, снял их и стал расстёгивать лётный костюм. Лорд Райвенн спросил:
– Кто так плохо наложил тебе швы?
– Я сам себя зашил, – ответил Фалкон. – Врачей поблизости не было.
– Фалкон, останется очень безобразный шрам, – сказал лорд. – Придётся делать пластическую операцию.
– Особой надобности я в этом не вижу, – ответил Фалкон.
– Я настаиваю на этом, – сказал лорд Райвенн. – Не годится ходить с таким украшением!
– Если вы прикажете, милорд, я подчинюсь, – ответил Фалкон.
– Я никогда тебе не приказывал, друг мой, – вздохнул лорд Райвенн. – Потому что это бесполезно. Я только прошу тебя. Шрам нужно убрать.
– Ваша просьба равносильна для меня приказу, – ответил Фалкон. – Как вам будет угодно, милорд.
– Хорошо, тогда пока отдыхай, а я скажу Криару, чтобы записал тебя к пластическому хирургу, – сказал лорд Райвенн.
Фалкон снял лётный костюм, оставшись в тонком нижнем комбинезоне.
– Как Джим? – спросил он. – У него всё в порядке? Он здоров?
– Трудно сказать, – вздохнул лорд Райвенн. – Я сам пока не могу разобраться, здоров он или нет.
Фалкон встревоженно нахмурился.
– Что с ним? – спросил он дрогнувшим голосом. – Что-нибудь серьёзное?
– Да нет… Не думаю. Так, какие-то недомогания, – сказал лорд Райвенн, пожимая плечами. – Я уже возил его на обследование, но оно не выявило ничего определённого. Врач сказал – переходный возраст, перестройка организма в связи со взрослением и всё в таком роде. Насколько мне помнится, у Раданайта в этом возрасте ничего подобного не было.
– Но ему и не доводилось пережить то, что пережил Джим, – сказал Фалкон.
Джим сидел в оцепенении на полу, обхватив руками колени, когда над ним склонился Криар.
– Вот вы где, сударь! А я пришёл вас будить, смотрю – а вас нет. Ну, раз вы поднялись, то одевайтесь и ступайте завтракать… Милорд Райвенн уже в летнем зале.
– Я, наверно, не буду… Я попозже, – пробормотал Джим чуть слышно, глядя перед собой застывшим взглядом.
– Что, опять нездоровится, господин Джим? – спросил Криар, с искренней заботой и огорчением заглядывая ему в лицо. – Вы себя плохо чувствуете?
– Да нет, я в порядке, – почти беззвучно шевельнул губами Джим.
– Думаете, я не вижу? – покачал головой Криар. – На вас просто лица нет, мой хороший. Вам бы прилечь.
Джим отрицательно качнул головой. Криар вспомнил:
– Забыл вам сказать: там господин Фалкон вернулся.
Джим ничего не ответил, уткнувшись лицом в колени. Криар, вздохнув, пошёл докладывать лорду Райвенну, что Джиму опять нездоровится, а сам Джим, посидев ещё немного, вернулся к себе в комнату. Нужно успокоиться, сказал он себе, нужно взять себя в руки: Фалкон не должен увидеть его таким. В конце концов, разве внешность Фалкона имеет для него решающее значение? Главное – он жив, он вернулся, а всё остальное неважно. Снова будут его крепкие объятия и его нежные губы, а ночью… Джим вздохнул, закрыл глаза и улыбнулся. Ночью он позволит Фалкону всё, что тот захочет. В животе разлилась сладкая истома.
Перед тем как уехать, лорд Райвенн зашёл к нему – справиться о его самочувствии.
– Ну что, дружок? Как ты? – спросил он озабоченно. – Криар сказал, ты снова недомогаешь.
– Не беспокойтесь, милорд, – ответил Джим. – Криар преувеличил. Я в порядке.
И для пущей убедительности Джим улыбнулся. Может быть, лорд Райвенн не очень ему поверил, потому что, целуя Джима, он заглянул ему в глаза своим добрым проницательным взглядом, в котором сквозило искреннее беспокойство.
Чтобы предстать перед Фалконом в достойном виде, Джим расчёсывал у зеркала волосы; в это время фигура в длинном чёрном плаще с капюшоном поднималась по мраморной лестнице, выстланной ковровой дорожкой. Положив расчёску, Джим взял щипцы для завивки, включил их и накрутил на них первую прядь; фигура в плаще вышла на лоджию и направилась по ней к комнате Джима. Она шла не с пустыми руками: из-под чёрного плаща виднелся нож в кожаном чехле и стеклянная банка. Джим как раз накручивал на щипцы вторую прядь волос, когда рука в чёрной перчатке легла снаружи на ручку двери его комнаты. Дверь открылась, впустив в комнату струю прохладного воздуха, пахнущего осенью; коснувшись кожи Джима, дыхание осени заставило его вздрогнуть. Вместе с холодным осенним запахом в комнату проник чёрный плащ с капюшоном, чёрные сапоги бесшумно прошли по ковру, а рука в чёрной перчатке поставила на туалетный столик Джима рядом с расчёсками и флаконами запечатанную банку с бесцветной жидкостью, в которой плавал отрезанный белый язык с бахромой по краям, на срезе серый. На её крышку лёг нож в кожаном чехле, украшенном крестиками из тонких цветных полосок – нож Зиддика, тот самый, которым пиратский капитан грозился выколоть Джиму глаз, если он не будет паинькой.
Щипцы для завивки упали к ногам в чёрных сапогах, но сильные руки крепко обхватили Джима и не дали ему осесть на пол. Лицо под капюшоном было скрыто чёрной маской, в прорезях которой блестели голубые глаза со смелыми искорками. Обвив руками шею фигуры в плаще, Джим уткнулся лицом в прохладную чёрную ткань, пропитанную запахом осени. Руки, крепко державшие его, были тёплыми и сильными, их родные объятия прогнали испуг и отвращение, охватившие Джима при виде заспиртованного языка в банке – уже мёртвого, не могущего причинить Джиму абсолютно никакого вреда, но ещё способного вызывать гадливое содрогание в его душе.
Эта банка и этот нож означали одно: Зиддик был мёртв. А Фалкон был жив и крепко обнимал Джима.
Минуту Джим молча вдыхал запах осени от холодного плаща Фалкона, сквозь чёрную ткань его костюма чувствуя живое тепло его тела. Фалкон тоже молчал, прижимая Джима к себе.
– Как ты себя чувствуешь, детка? – спросил он через минуту. – Я слышал, что тебе нездоровится.
– Пустяки, – прошептал Джим. – Всё уже прошло.
Он дотронулся дрожащими пальцами до маски, делавшей лицо Фалкона таким жутким и незнакомым.
– Это сделал он?
– Да, – сказал Фалкон. – Он оставил свой след.
– Сними её… Я не испугаюсь, – пробормотал Джим, гладя его лицо через маску. – Даже если там тысяча шрамов, я всё равно буду тебя любить…
– Я знаю, моё сокровище, – сказал Фалкон ласково. – Но это не самое приятное зрелище, поверь. Лучше тебе на это не смотреть.
Джим покосился на банку и нож.
– Что мне с этим делать?
– Что хочешь, – ответил Фалкон. – Это твоё.
– Можно, я не буду это хранить? – пробормотал Джим с содроганием.
– Как тебе будет угодно, малыш. Я сдержал своё обещание, а дальше решать тебе. Ты дрожишь… Тебе холодно, детка? Прости, я не закрыл дверь. Сейчас закрою, подожди…
Джим вцепился в него.
– Не отпускай меня… Я упаду.
Фалкон сел на кушетку и усадил Джима к себе на колени.
– Всё хорошо, любовь моя. Я с тобой.
Что Джим мог сказать?
– Фалкон, я люблю тебя…
– И я тебя люблю, солнышко.
– Я не знаю, что сказать…
Палец Фалкона лёг на его губы.
– И не надо. Скажешь всё сегодня ночью, детка.
О Зиддике они не сказали больше ни слова. Фалкон ни о чём не рассказывал, а Джим не расспрашивал. Приехал учитель, разлучив Джима с Фалконом на два часа, а потом приехал врач – по поручению лорда Райвенна. Он обследовал Джима и нашёл, что с его здоровьем всё в порядке. В обед лорд Райвенн приехал с двумя друзьями, и Фалкон, как чёрный призрак, скрылся в доме.
Позже Джим позвал Криара и, показав на банку и нож в чехле, попросил:
– Пожалуйста, выбрось это.
Криар, осторожно взяв банку руками в белых перчатках, брезгливо поморщился.
– Какой ужас… Что это, сударь?
– Неважно, – пробормотал Джим. – Не спрашивай… Просто выбрось.
– Охотно, сударь. А это? – Криар взял нож в чехле, повертел, рассматривая. – Это тоже прикажете выбросить?
– Да, Криар. И это тоже.
– Гм, занятная вещичка… – Криар чуть выдвинул нож из чехла, снова задвинул. – Я бы её оставил.
Джим замотал головой.
– Нет, нет… Выбрось, я так хочу. Так надо. Пожалуйста, Криар, я тебя прошу… Я не смогу спать, если эта вещь останется в доме.
– Разумеется, господин Джим, как скажете, – ответил тот мягко. – Не извольте волноваться. Я выброшу то и другое.
– Пожалуйста, сделай это сейчас же! – прошептал Джим.
Криар поклонился.
– Да, сударь. Незамедлительно.
– Эту гадость выбрось вместе с банкой.
– Слушаюсь. Что-нибудь ещё?
– Нет, Криар, всё.
Криар унёс банку и нож, их больше не было на столике, и Джим вздохнул с облегчением. Но долю секунды он сомневался: правильно ли он поступил, распорядившись выбросить эти трофеи, добытые Фалконом с таким трудом и таким риском для жизни и стоившие ему лица? Нет, у него просто не хватило бы духу их хранить: они напоминали ему о том, что он хотел бы навсегда забыть. Пусть Фалкон не обижается, по-другому Джим поступить не мог.
Джим еле дождался ночи. Он не сводил глаз с двери на лоджию, но Фалкон пришёл через другую дверь, закутанный с ног до головы в чёрный плащ. Прикрывая лицо капюшоном, он сразу выключил свет и закрыл занавески, и в наступившем мраке его плащ соскользнул на пол, а потом послышался нежный призывный полушёпот:
– Иди ко мне, детка.
Попав в его объятия, Джим понял, что плащ был единственным, что прикрывало Фалкона. Все слова, которые Джим хотел ему сказать, Фалкон заглушил поцелуем, ненасытно впиваясь в его губы снова и снова, но Джим всё же сказал, что хотел, – крепкими до боли объятиями и исступлённой лаской. Сплетённые воедино, они изъяснялись друг с другом без слов.
Они так устали, что заснули, не разъединяясь, едва утих последний выплеск наслаждения. Но Джим спал недолго, его разбудил шёпот Бездны: бодрствуй, наслаждайся каждой драгоценной минутой, пока он с тобой. Джим улыбнулся: Фалкон был всё ещё у него внутри и при этом безмятежно спал. Джим боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть это единение; он просто лежал, улыбаясь и ощущая Фалкона каждой своей клеточкой. Победа над Зиддиком придавала Фалкону в глазах Джима ещё большую притягательность, Фалкон был его героем и кумиром, и Джим с восхищением и трепетом обнимал его стройное тело, поражаясь, как ему удалось справиться с таким ужасным громилой, как Зиддик.
Когда забрезжил синий утренний свет, Джим всё-таки рассмотрел порез на лице Фалкона. Толстый, длинный и бугристый, как горная гряда, пересекающая гладкую равнину, он обезображивал его прекрасное лицо, разделяя его наискосок пополам, и единственным утешением было то, что нанёсшая его рука опустилась навеки. Джим с болью коснулся губами свежего, ещё не зажившего шва, и брови Фалкона дрогнули и нахмурились. Джим сразу же лёг и притворился спящим.
Фалкон проснулся быстро и тихо. Он приподнялся на локте, заглядывая в лицо Джима, и долго смотрел на него с нежностью, улыбаясь в синих сумерках. Потом он поднялся с постели и накинул на голое тело плащ, но сразу уйти не смог. От двери он вернулся, откинул капюшон, склонился над Джимом и поцеловал его очень осторожно и нежно, погладил по волосам и прошептал:
– Я люблю тебя, детка.
После, низко надвинув на лицо капюшон, он выскользнул на лоджию.
К завтраку он не вышел – скрывался в своей комнате. Лорд Райвенн спросил Криара:
– Ты звонил в клинику?
– Да, милорд, – ответил дворецкий. – Доктор Хеокс ждёт господина Фалкона завтра в десять утра.
– Хорошо, – кивнул лорд Райвенн. – Он, наверно, не будет завтракать с нами, отнеси ему его завтрак в комнату.
– Слушаю, милорд, – ответил Криар.
– А можно, я сам отнесу? – вызвался Джим.
– Не знаю, удержите ли вы поднос, сударь, – с сомнением ответил Криар.
– Я удержу! – заверил Джим. – Можно?
Лорд Райвенн улыбнулся и кивнул.
– Да, дружок, сходи, подбодри его.
Криар собрал на поднос всё для завтрака, но не для одного человека, а на двоих. Вручая его Джиму, он спросил:
– Не тяжеловато?
– Нет, в самый раз, – заверил Джим.
Веса подноса он почти не чувствовал: сил ему прибавляла радость от того, что Фалкон был с ним, живой и невредимый, если не считать пореза на лице. Остановившись у двери комнаты Фалкона, Джим позвал:
– Фалкон, это я! Я принёс тебе завтрак.
Тот открыл ему дверь уже в маске. Удивлённо улыбнувшись, он спросил:
– Криар уволен? Теперь за дворецкого ты?
– Нет, он не уволен, просто я хотел сам отнести тебе завтрак, – ответил Джим. – Можно войти?
Посуда на подносе звякнула, и Фалкон, тут же подхватив его из рук Джима, поставил на кровать, но заметил, что еды на нём вдвое больше, чем нужно было ему одному.
– Спасибо, детка, – сказал он. – Но здесь, кажется, многовато.
– Это для нас двоих, – ответил Джим. – Если позволишь, я хотел бы позавтракать с тобой.
– Боюсь, это не очень хорошая идея, любовь моя, – вздохнул Фалкон. – В маске есть неудобно, и мне придётся её снять. А то, что под ней… У тебя может пропасть аппетит.
– Фалкон, я уже видел тебя без маски, – признался Джим. – Всё в порядке, у меня не пропадёт аппетит.
– Когда ты видел? – нахмурился Фалкон.
– Сегодня утром, когда ты спал, – сказал Джим. – Прости, я проснулся раньше. Было довольно темно, но я всё-таки разглядел… Не переживай, Фалкон, всё хорошо. Я очень тебя люблю… Разреши мне остаться.
Фалкон отошёл к окну. Стоя спиной к Джиму, он молчал и думал полминуты, скрестив на груди руки, а потом стянул маску. Повернувшись к Джиму лицом, он стоял перед ним с красной полосой через всё лицо и с чем-то вроде хмурой неуверенной улыбки. Джим подошёл и обнял его. Прижав его к себе, Фалкон поцеловал его в ухо, в висок и в шею.
– И я тебя люблю, моя радость. Больше всех на свете, – прошептал он.
Они сели на кровать и принялись за завтрак. Поднос стоял между ними, Джим подносил вилкой кусочки ко рту Фалкона, а Фалкон кормил его. Сейчас, при свете, Джиму был лучше виден его шрам, припухший и багровый, с неровными стежками шва – одним словом, ужасный, но Джим не смел отвести глаз от его лица. Всё затмевал любящий взгляд Фалкона, и Джим старался смотреть только ему в глаза. Краем глаза он вдруг заметил, что кто-то стоял на лоджии за стеклянной дверью. Вздрогнув, он посмотрел туда и обмер, увидев Раданайта. Тот сразу ушёл, но Джим чувствовал себя так, будто ему надавали пощёчин.
– Что такое, детка? – спросил Фалкон. – Кого ты там увидел?
– Раданайт, – пробормотал Джим. – Он нас видел.
– И что? – улыбнулся Фалкон. – Что он мог увидеть? Что мы завтракаем вместе, только и всего. Кстати, это хорошо, что он уже ушёл.
Фалкон наклонился вперёд и поцеловал Джима. Джим содрогнулся, увидев шрам так близко. Видимо, Фалкон что-то увидел в его глазах, потому что его взгляд помрачнел.
– Наверно, зря я снял маску, – сказал он.
Он встал, подошёл к окну и стал смотреть на отцветающий куст аммории на лоджии. Джим обнял его, прижавшись к его спине.
– Фалкон, всё хорошо… Я тебя очень, очень, очень люблю.
Он обошёл Фалкона и встал перед ним, приподнялся на цыпочки и стал тихонько целовать бугристый шов. Фалкон чуть отвернул лицо.
– Не надо, Джим… Нет.
– Что, я делаю тебе больно? – испугался Джим.
– Нет, нет, ну что ты. – Фалкон повернул к нему лицо той стороной, с которой шов был заметен меньше. – Твои губки скорее исцелят любую боль, нежели могут её причинить… Дело не в этом.
– А в чём? – Джим настойчиво заглядывал ему в лицо.
Фалкон всё-таки взглянул на него прямо. Его брови были угрюмо сдвинуты.
– Вряд ли это приятно тебе.
– Ах, глупый. – Вздохнув, Джим взял его лицо в свои ладони и поцеловал морщинки между нахмуренными бровями. – Не говори такой ерунды, а то я рассержусь.
Брови Фалкона расправились, взгляд прояснился.
– Только не сердись, любовь моя, – улыбнулся он.
Они снова обнялись – крепко, так что едва могли дышать. Обхватывая Фалкона руками и прижимаясь к нему всем телом, Джим проговорил:
– Ах, как же ты всё-таки смог одолеть его? Он же такое ужасное чудище! Он был такой высоченный, и у него были такие мускулы…
– А у меня есть ещё и немного мозгов, – сказал Фалкон с чуть приметной усмешкой.
На следующее утро была консультация у пластического хирурга. В больницу Фалкону нужно было приехать за сутки до операции, и Джим с Криаром его проводили, а лорд Райвенн не мог присутствовать: он уехал по срочным делам на три дня. Они встретились с доктором Хеоксом, высоким блондином с сиреневыми глазами, которому на вид можно было дать лет двадцать восемь (кто знает, сколько ему было на самом деле). Он проводил их в свой кабинет и всё объяснил.
– Ваш случай не самый тяжёлый. Порез глубок, и шов был наложен непрофессионально, но всё это поправимо. Плюс в том, что рана свежая и не успела зарубцеваться, а это значит, что ткани воспримут регенерационное воздействие хорошо – лучше, чем рубцовая ткань. Уже после операции шрам будет практически незаметен, а по прошествии двух-трёх месяцев он вообще изгладится, как будто его и не было.
– Сколько мне предстоит валяться на больничной койке? – спросил Фалкон.
– Всего около трёх дней. На третий день мы снимем повязку, и если результат будет именно тот, какого мы ожидали, вы сможете отправиться домой. Операция завтра в восемь утра.
Джим спросил:
– Мне можно будет находиться рядом с ним после того, как всё будет сделано?
– Не только можно, но и нужно, – улыбнулся доктор Хеокс.
Подумав, Джим спросил:
– А возможно, чтобы я был рядом и во время самой операции?
– В принципе, возможно, – ответил доктор Хеокс. – Вы этого действительно хотите?
– Да, – без колебаний ответил Джим.
– Хорошо, как вам будет угодно.
– А домашнюю еду для господина Фалкона можно будет приносить? – спросил Криар.
– Это не возбраняется, – ответил доктор. – У нас кормят тоже неплохо, но можете кормить его сами. Это на ваше усмотрение.
На следующее утро Криар разбудил Джима не в семь, как обычно, а в полшестого. Было ещё темно, и стоял густой туман; пока Джим торопливо приводил себя в порядок, Криар собирал в пластиковую корзину еду, фрукты, воду и сок для Фалкона. Позавтракать Джим успел лишь весьма условно.
Они прибыли в больницу без пятнадцати восемь. Фалкон был ещё в палате – белой, идеально чистой комнате с подогреваемым полом и большим треугольным окном в полстены.
– Мы принесли вам поесть, господин Фалкон, – сказал Криар, ставя корзину на столик возле кровати.
– Сейчас мне ничего нельзя есть, – сказал Фалкон. – Но после, я думаю, будет можно. Они не кормили меня со вчерашнего дня, так что я уже страшно голоден. Не беспокойся, Криар, потом я всё это съем. Не мог бы ты на минутку выйти? Мне нужно кое-что сказать Джиму наедине.
Дворецкий понимающе улыбнулся уголками губ. Он покинул палату, и Фалкон притянул Джима к себе.
– Есть перед операцией мне нельзя, но целоваться, я думаю, можно. Иди ко мне, детка.
Их долгий поцелуй прервал альтерианец в белой спецодежде и обуви. За собой он втащил что-то вроде каталки, но без колёсиков: она парила в воздухе, ни на что не опираясь.
– Прошу прощения, – улыбнулся он. – Вынужден нарушить ваше уединение: доктор Хеокс ждёт вас в операционной. Ложитесь сюда, пожалуйста.
Он опустил каталку вровень с кроватью, и Фалкон перебрался на неё. Джиму сотрудник больницы дал такую же спецодежду, обувь и шапочку.
– Если вы хотите быть в операционной, вам нужно переодеться.
Джим надел спецодежду, которая была ему слегка велика, и последовал за каталкой, держа Фалкона за руку. Криар остался у палаты.
В операционной было светло и довольно тепло. Доктор Хеокс и один ассистент стояли у операционного стола, ярко освещённого большой круглой плоской лампой. Головной конец стола был приподнят, и он походил скорее на стоматологическое кресло с подголовником. Парящие носилки согнулись под тем же углом, и ассистент расположил их впритык к краю стола-кресла.
– Перебирайтесь, – сказал он Фалкону.
Пока Фалкон перебирался с носилок на стол, ассистент указал Джиму, где ему можно встать – по левую руку от Фалкона. В операционной было много разнообразной аппаратуры, ни названия, ни назначения которой Джим не знал. В головах у Фалкона стоял высокий узкий аппарат, от которого отходил серебристый шланг с наконечником наподобие шариковой ручки. Волосы Фалкона закрыли шапочкой, лицо окружили фиксаторами. Фалкон опустил веки: яркий свет бил ему в глаза.
– Усыплять мы вас не будем, – сказал доктор Хеокс. – Достаточно будет местной анестезии. Но сначала нужно снять шов.
К лицу Фалкона приблизился тонкий стальной инструмент вроде ножниц, сами лезвия которых были крошечными, а ручки длинными. Рука Фалкона протянулась к Джиму, и Джим крепко зажал её между обеими своими ладонями. Ассистент держал серебристую ванночку, а доктор Хеокс складывал в неё куски нитки, которые он доставал из шва. Края раны расходились, и открывалось её тёмно-красное дно.
– Следов заживления не видно, – отметил доктор Хеокс. – Видимо, кто-то переборщил с дезинфектантом.
– Это я сам делал, доктор, – сказал Фалкон.
– Вы сами наложили себе шов? – удивился доктор Хеокс. – Вам следовало обратиться в больницу за квалифицированной помощью.
– Больниц поблизости не было, – сказал Фалкон. – Так получилось.
Кусочек за кусочком вся нитка была вынута из шва. Доктор Хеокс обработал рану какой-то жидкостью из маленького пульверизатора с игольчатым наконечником, потом чуть помассировал кожу по бокам от неё кончиками пальцев.
– Чувствуете боль? – спросил он.
– Нет, – ответил Фалкон.
– Хорошо, тогда приступаем к основной процедуре.
Доктор Хеокс взял наконечник серебристого шланга и поднёс его к началу раны. Рука Фалкона сжала руку Джима. Из наконечника шланга выдвинулась тонкая иголочка, и хирург осторожно ввёл её прямо в дно раны.
– Тебе больно? – спросил Джим шёпотом.
– Нет, мой сладкий, – ответил Фалкон. – Только чуть-чуть покалывает.
Иголочка входила в дно раны через каждые пять миллиметров. Потом она стала колоть внутренние края также через каждые пять миллиметров, и они на глазах из тёмно-красных становились розовыми. Пальцы хирурга стали сближать их, а иголочка вонзалась с обеих сторон в кожу, очень близко от сомкнутых краёв. Рана как бы склеивалась, превращаясь из уродливого толстого шрама в тоненькую линию. Всё было очень аккуратно.
– Это называется безниточный шов, – пояснил доктор Хеокс.
Когда вся рана полностью закрылась, доктор Хеокс взял другое приспособление. Его наконечник был шарообразным и светился синим светом, и им доктор Хеокс стал поглаживать сомкнутую рану сверху вниз. Воспаление краёв на глазах уменьшалось, кожа приобретала здоровый цвет и разглаживалась, и порез стал ещё менее заметным. От ужасного шрама почти ничего не осталось.
– Мне не больно, солнышко, – успокоил Фалкон Джима. – Всё хорошо.
Потом доктор Хеокс стал вводить под кожу вокруг раны тонкие иголочки, от которых шли длинные тонкие проводки к какому-то очередному аппарату. Всего он ввёл их два десятка, но не на всю рану, а только на половину. Прошло пять минут, и иголочки были вынуты и перемещены на вторую половину раны. Она стала ещё менее заметной, похожей на тонкую линию, нарисованную чернилами. В заключение на виски Фалкона прилепили белые круги, от которых шли тонкие провода, такие же круги были прилеплены на его скулы, шею и запястья.
– Сейчас вам захочется спать, – сказал доктор Хеокс. – Вы погрузитесь в глубокий сон, во время которого запустится программа глубинной регенерации тканей. Некоторое время вы проспите, а когда проснётесь, у вас уже будет повязка. Повязку не трогать и не снимать. Ну, всё. Мы увидимся с вами только завтра.
Глаза Фалкона закрывались, рука слабела в руках Джима.
– Я люблю тебя, – прошептал ему Джим.
Слабо улыбнувшись, Фалкон ответил:
– Я тебя тоже, моя радость…
Он заснул. Доктор Хеокс наложил на то, что осталось от раны, толстый слой прозрачного геля, сверху накрыл несколькими маленькими салфетками, а ассистент замотал всё лицо Фалкона бинтами, оставив открытым только один глаз, ноздри и рот.
– Ну, вот и всё, – сказал доктор Хеокс Джиму. – Можете идти в палату, вашего друга сейчас туда доставят.
У Джима немного подрагивали ноги в коленях, когда он шёл назад к палате. Криар, сидевший у палаты на диванчике, встал.
– Ну, как там господин Фалкон?
– Сейчас его привезут, – пробормотал Джим, опускаясь на диванчик.
– Как прошла операция?
Джим стащил с головы шапочку.
– Кажется, всё хорошо.
Спящего Фалкона доставили на парящих носилках и переложили на кровать. Кроме кровати и столика в палате было одно кресло, и Джим сел в него, не сводя глаз с забинтованной головы Фалкона. Криар сидел снаружи на диванчике.
Прошло два часа, прежде чем рука Фалкона сжалась в кулак, потом разжалась и стала щупать по одеялу.
– Радость моя, – пробормотал он слабо.
Джим сел к нему на кровать и взял его щупающую руку.
– Я с тобой, Фалкон.
Не забинтованный глаз Фалкона открылся, губы дрогнули в улыбке.
– Я тебя вижу, детка…
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Джим.
– Прекрасно, любовь моя, – ответил Фалкон, еле ворочая языком. – Только лица не чувствую… Оно как будто обледенело.
Джим осторожно дотронулся до повязки. Сквозь бинты чувствовался холод.
– Повязка и правда холодная, – сказал он.
– Ты всё видел, детка… Как там мой шрам? – спросил Фалкон.
– Когда тебя забинтовывали, его уже почти не было, – ответил Джим.
Фалкон закрыл глаза.
– Ты волновался… Я чувствовал, у тебя ручки дрожали.
Джим уткнулся в его плечо.
– Просто я очень, очень тебя люблю.
Рука Фалкона легла ему на голову.
– А я тебя обожаю…
Два последующих дня Джим почти не отходил от Фалкона, только ночевать уезжал домой. Утром третьего дня он проснулся оттого, что кто-то тихонько целовал его лицо. Открыв глаза, Джим увидел улыбающегося Фалкона, сидевшего рядом с ним на его постели, и на его лице больше не было шрама, только тоненькая беловатая линия, еле различимая издали. На тумбочке возле кровати стоял поднос с завтраком и цветы в вазочке.
– Ты уже дома! – воскликнул Джим, садясь и обнимая Фалкона.
– Да, мой маленький, – ответил он, крепко и нежно прижимая Джима к себе.
Джим дотрагивался пальцами до лица Фалкона, всматриваясь в почти незаметную белую линию, которая, как сказал доктор Хеокс, должна была вскоре исчезнуть.
– Ну, как я тебе? – спросил Фалкон.
– Ты самый лучший на свете, – сказал Джим.
