Текст книги "Странник"
Автор книги: Елена Грушковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
Глава XVI. В Тихой Гавани
Когда юный О-Най познакомился с Зиддиком, он работал помощником парикмахера, фогийца Айело Римо (рифмуется с местоимением само и одним не очень приличным для употребления здесь словом). Он был сирота: его родителей унесла чума Орфо – страшная болезнь, свирепствовавшая в его родном городе, а его вывезли альтерианские миротворцы, наводившие порядок в издавна неблагополучном, раздираемом войнами секторе Бегалот, в который по несчастью входила и родная планета О-Ная – Тумаран. Айело Римо открыл свой салон в Тихой Гавани – территории абсолютной свободы, рае для торговцев и мошенников, свободной от любого официального налогообложения. Тихая Гавань представляла собой огромную космическую станцию, способную вместить до миллиона человек, орбита которой пролегала в так называемом «ничейном» секторе, где не действовали никакие законы. Там процветал игорный бизнес и проворачивались тёмные делишки, но длинная рука Межгалактического правового комитета пока ещё не добралась до этого островка свободы.
Айело Римо обслуживал как местных обитателей Гавани, так и приезжих – всех, у кого была хоть какая-то растительность на теле. Парикмахером он был первоклассным, стриг просто виртуозно: этому способствовало то обстоятельство, что на каждой руке у него было по восемь пальцев, а рук было четыре. Стриг он не ножницами: на каждом пальце у него был надет острый как бритва нож, и стрижку он делал, быстро-быстро работая этими ножами. Сначала О-Най был просто уборщиком у него в салоне и выполнял его мелкие поручения, а потом стал постигать тонкости профессии. В основном хозяин поручал ему несложные стрижки и бритьё.
О-Най был красивым существом с молочно-белой кожей, серебристо-белыми прямыми волосами и изящной фигуркой. Он был невысокого роста, его раскосые монголоидные глаза были цвета спелой черешни, аккуратный носик лишь чуть выступал на лице, а маленький розовый рот, улыбаясь, блестел ровным рядом мелких белых зубов. Он был похож на хорошенькую фарфоровую куколку, а потому привык к выражениям восхищения со стороны клиентов Айело – от самых тонких комплиментов до самых что ни на есть грубых пошлостей – и научился отвечать и на первые, и на вторые одинаковой милой улыбкой, ничего не значащей и кукольной. Когда в салон вошёл зеленокожий тип огромного роста и могучего телосложения, похожий на рептилию, в кожаных штанах с широким ремнём и высоких сапожищах с окованными металлом носками, О-Най подумал: «Вот принесло клиента на нашу голову!» Плюхнувшись в кресло и поставив рядом с собой своё оружие, тоже огромное и грозное на вид, клиент сказал на хорошем фогийском, хоть и с небольшим акцентом:
– Подкоротите мне шевелюру.
Шевелюрой он назвал рыжеватую и жёсткую, торчащую вверх, как иглы дикобраза, растительность, покрывавшую его зеленоватый небольшой череп. Красавцем его назвать было никак нельзя: его нос представлял собой бородавчатую кочку с двумя круглыми дырками, брови были двумя грядами пупырышек, а вместо век его маленькие глазки с узкими зрачками затягивались бледными плёнками. Сзади на могучем загривке его рыжая растительность переходила в панцирь из мелких чешуек, посередине которого рос острый твёрдый гребень. Айело имел неосторожность сделать ему замечание:
– В мой салон с оружием нельзя, уважаемый господин.
Клиент, грохнув об пол прикладом, грозно прорычал:
– Я со своей пушкой никогда не расстаюсь, понятно тебе, урод четырёхрукий? – И, внезапно приставив дуло к подбородку парикмахера, спросил: – Может, тебе жить надоело, а?
«Псих ненормальный», – подумал про себя О-Най. А Айело был вынужден ответить:
– Никак нет, уважаемый господин, не надоело. Я против вашей пушки ничего не имею. Абсолютно ничего. Лишь бы она здесь не выстрелила.
– Не дашь повода сам – не выстрелит, – рыкнул клиент. И, смягчившись, кивнул в сторону слегка струхнувшего О-Ная: – Это что за финтифлюшка?
– Мой помощник О-Най, – ответил Айело.
– Пусть он меня подстрижёт, – пожелал клиент.
– Он ещё неопытный, уважаемый господин, – сказал Айело. – Хорошо он умеет пока только брить.
– Мне без разницы, – сказал клиент. – Можно и побриться. Я хочу, чтобы меня обслужил этот милашка.
«Милашка» – это была ещё одна из самых пристойных и невинных характеристик, которыми награждали О-Ная клиенты. Грозный посетитель, сняв с огромных ручищ грубые кожаные перчатки с металлическими накладками, поманил его к себе:
– Поди сюда, крошка. Не бойся, я тебя не трону.
О-Най кинул вопросительный взгляд на своего босса, и тот кивнул.
– Обслуживай уважаемого господина… простите, не имею чести знать вашего имени, – закончил он, обращаясь к клиенту.
– Меня зовут Зиддик, – ответил тот.
– Уважаемого господина Зиддика, – сказал Айело.
О-Най изо всех сил старался не показывать своего страха, притаившегося в уголках его черешневых монголоидных глаз. Покрыв могучие плечи Зиддика накидкой и придвинув столик с инструментами, он спросил деловито-равнодушным тоном, хотя у него подрагивали коленки:
– Под машинку или под лезвие?
Зиддик окинул взглядом столик, взял складную бритву, потрогал когтистым пальцем лезвие.
– Вот этой штукой, – сказал он. – Она мне больше нравится. Похожа на мой любимый нож и такая же острая.
О-Най кивнул и сказал:
– Хорошо, господин Зиддик.
Пока он брил шишковатую голову Зиддика, тот с ухмылкой разглядывал его в зеркале. Думал ли О-Най тогда, что этот записной урод, в холодные змеиные глазки которого было невозможно смотреть без содрогания и мурашек по коже, станет его господином и повелителем? Вряд ли. Тогда он старался не встречаться с ним взглядом в зеркале, всё своё внимание сосредоточив на процессе очищения его зеленоватого в коричневых пятнах черепа от жёсткой рыжей растительности. Зиддик с ухмылкой попытался погладить его по бедру, но О-Най довольно сурово осадил его.
– Не вертите головой, а то могу порезать, – сказал он, усадив Зиддика в кресле прямо и приподняв ему голову.
Зиддик усмехнулся, мигнув белёсыми плёнками.
– Порежешь – пристрелю, – сказал он ласково, положив руку на своё оружие, с которым он не расставался даже в парикмахерской.
О-Най внутри весь обмер, и только его рука с бритвой продолжала методично соскребать жёсткий волос с макушки свирепого клиента. Холодная ухмылка не сходила с ящероподобного лица Зиддика – наверно, он всегда так улыбался. У него была вообще невыразительная мимика.
– Что, испугался, лапочка? – хмыкнул он. – Да я шучу, мой миленький. Не бойся, не трону. А вот если этот четырёхрукий урод, – он взглянул в сторону Айело, – хотя бы брякнет что-нибудь, что мне придётся не по нутру, – пристрелю на месте, потому что он мне не нравится. А тебя – нет. Ты славный. Поэтому не бойся.
О-Най не показал виду, что повергнут в ужас такой свирепостью. Приведя в движение лицевые мускулы, он даже изобразил улыбку – вполне сносную, судя по отражению в зеркале, а Зиддик повторил:
– Ты славный, ты мне нравишься. Ты хороший. Не бойся.
О-Най старательно выскоблил его голову. По его мнению, теперь Зиддик стал ещё уродливее, но своё мнение он держал при себе. Он обтёр Зиддику голову салфеткой и, сняв с него накидку, сказал:
– Готово.
Зиддик погладил свой шишковатый череп и сказал:
– Хорошо. Мне нравится. – И добавил, презрительно скользнув взглядом по Айело: – За это я оставлю тебя в живых, урод.
Встав с кресла, он поднял своё оружие и повесил себе на плечо. Достав из-за пазухи сверкающее, великолепное и, по-видимому, очень дорогое ожерелье, он кинул его О-Наю на шею.
– Тебе, лапочка. Такая прелестная шейка должна быть чем-то украшена.
Сказав это, Зиддик провёл тыльной стороной пальцев по щеке О-Ная. А О-Най осмелился ляпнуть:
– Вам не мешало бы сделать маникюр, господин. Сразу видно, что вы не заботитесь о своих ногтях.
– В следующий раз сделаешь, – ухмыльнулся Зиддик. Он не рассердился, только пощекотал О-Ная под подбородком.
– Приходите, господин, обязательно сделаю, – сказал О-Най, про себя ужаснувшись: «Что я такое говорю?!»
– Я приду, – пообещал Зиддик.
Когда он был уже на пороге салона, Айело посмел заикнуться:
– А… А платить вы разве не будете?
Зря он это сказал. Зиддик резко обернулся, вскинул своё оружие и выпустил из него голубой сгусток света. Он не убил Айело, только опалил ему волосы и разбил вдребезги зеркало. Опустив оружие и издав клекочущий смех, он повторил, обращаясь к О-Наю:
– Я приду, лапочка. Жди.
Он не заплатил ничего – если не считать драгоценного украшения, которое он подарил О-Наю. После его ухода Айело долго ругался сквозь зубы, боясь, по-видимому, делать это громко, как будто давно ушедший Зиддик мог его услышать, и разглядывал в другое, уцелевшее зеркало свою подпорченную шевелюру.
– И дьявол же потянул тебя за язык пригласить его прийти снова! – проворчал он, обращаясь к О-Наю. – Ты хоть знаешь, кто он такой?
– Н-нет, – пробормотал О-Най.
– Пиратский капитан, – сказал Айело. – Как только он назвал имя, я вспомнил. И дай сюда эту побрякушку! Она наверняка краденая.
Зиддик сдержал обещание: он пришёл через неделю. Увидев на пороге салона его здоровенную фигуру в сапожищах, с лысой головой и неизменной «пушкой» – так Зиддик называл своё оружие, – О-Най невольно сжался, но попытался взять себя в руки и приветливо поздоровался:
– А, господин Зиддик! Приветствуем вас. Пришли на маникюр?
– По тебе соскучился, милашка, – ухмыльнулся тот в ответ. И, взглянув на свои уродливые когти, добавил: – Ну, и это самое тоже.
Ох и попотел О-Най, приводя в божеский вид толстые, твёрдые когти Зиддика! Обычные маникюрные инструменты были здесь бесполезны, нужны были столярные, и О-Наю пришлось за ними бегать. При помощи кусачек и напильника он сумел одолеть несокрушимые когти, а потом сделал всё как обычно – удалил кутикулу и покрыл когти лаком. Пока О-Най работал, Зиддик разглядывал его, трогал за коленки и говорил:
– Прелесть моя…
О-Най не обращал внимания: коленки были не самым интимным его местом, а любоваться им Зиддик мог сколько угодно, вреда это О-Наю не причиняло.
– Лапочка, а где те камушки, которые я тебе подарил? – ни с того ни с сего спросил Зиддик. – Почему ты их не надел? Мне было бы приятно видеть их на тебе.
Что О-Най должен был ответить? Что их у него отобрал Айело? Он замялся, растерянно взглянув на своего босса, и тот поспешил объяснить:
– Господин Зиддик, я побоялся позволять ему носить такую дорогую вещь… Я убрал колье в сейф, чтобы его не похитили.
Зиддик был скор на расправу – он тут же схватился за оружие.
– Ах ты, урод четырёхрукий, слизняк паршивый! Сознавайся – загнал камушки, да?!
Айело от ужаса стал заикаться.
– Н… н-нет, – проблеял он.
– Всё бы ничего, только давал я их не тебе, – сказал Зиддик, приставляя дуло своего смертоносного оружия к чисто выбритому подбородку владельца салона. – Как ты посмел протягивать к ним свои загребущие лапы, падаль? Зря ты это сделал, потому что я тебя за это превращу в горстку пыли!
И Зиддик прицелился парикмахеру в лоб. Айело завопил с перекошенным от смертельного ужаса лицом:
– Не надо, господин Зиддик, прошу вас! Не убивайте меня! Я сейчас же верну ваш подарок О-Наю!
На полусогнутых ногах он сбегал к сейфу, достал колье и положил перед Зиддиком. Тот кивнул О-Наю:
– Надень.
О-Най не посмел ослушаться. Полюбовавшись им, Зиддик сказал:
– Так ты мне ещё больше нравишься, милашка.
Он подарил О-Наю ещё немало дорогих украшений и красивых нарядов, но всё это проделывалось им высокомерно и грубо, с оттенком пренебрежения и, сказать по правде, доставляло О-Наю мало радости. Но когда уродливый, дикий и неистовый пиратский капитан протянул ему своей огромной ручищей букетик фиалок, в душе О-Ная что-то дрогнуло. Этот нежный букетик уж слишком не вязался с общим обликом Зиддика – с его огромными тяжёлыми сапожищами, отталкивающей хищной физиономией, в которой было что-то от тираннозавра, грубым хриплым голосом и шишковатой башкой, которая стараниями О-Ная всегда была гладко выбрита, и которую он теперь повязывал чёрной банданой.
– Что это значит, капитан? – спросил О-Най. – Что вы хотите этим сказать?
Ответ Зиддика, впрочем, мало отличался от его всегдашней манеры выражаться.
– А чёрт его знает, что я хочу сказать! Знаю только, что это обычно делается как-то так… – Бухнувшись на колено, Зиддик с пародией на торжественность сказал: – Я, капитан Зиддик, стоя перед тобой вот так – и это при том, что я эдак ни перед одной живой тварью в жизни не стоял! – хочу заявить тебе, мой голубчик, вот что. Обхаживая тебя, я потратил уже дьявольски много времени и чёртову кучу денег, а потому считаю, что нам с тобой давно пора… как это? соединиться. Прошу пожаловать в мои апартаменты, лапочка.
Чем же ужасный во всех отношениях Зиддик всё-таки покорил О-Ная? Он был уродлив, груб и неистов, необузданно вспыльчив и жесток, в нём даже не было ни капли того своеобразного обаяния, которое иногда присуще злодеям – словом, его было абсолютно не за что любить, можно было лишь бояться. Поначалу О-Най и боялся, но каким-то для него самого непостижимым образом кроме страха в его сердце поселилось по отношению к Зиддику что-то вроде восхищения. Он восхищался его силой и тем, как ему покорялись люди, как они перед ним пресмыкались и как выполняли все его приказы. Зиддик был великолепен в своей мощи, и пусть с другими он был груб и жесток, зато по отношению к О-Наю никогда не проявлял злобы. К нему он был неизменно ласков и щедр, ни разу не сделал О-Наю больно и даже ни разу не обругал. Когда он держал О-Ная на своей могучей ручище, как трёхлетнего ребёнка, О-Най испытывал смесь страха и восторга: он удивлялся, что это чудовище было способно на такие проявления нежности. Мало того, Зиддик однажды сказал:
– Если кто-то посмеет тебя обидеть, сразу говори мне. Я от этого гада мокрого места не оставлю.
И это были не пустые слова. Клиенты салона стали заметно сдержаннее – даже те, кто обычно отпускал непристойные шуточки в адрес О-Ная. Все они стали удивительно вежливы, и лишь однажды в салон подкинули открытку, на которой был портрет О-Ная и подпись: «Подстилка Зиддика». Когда заплаканный О-Най показал это творчество своему наводящему на всех страх поклоннику, тот лишь погладил его по голове здоровенной тяжёлой ручищей и сказал:
– Не расстраивайся, лапочка, и не лей понапрасну слёзки. Я найду того, кто это сделал, и они ему ох как отольются!
На это ему хватило двух дней. Через два дня он принёс О-Наю ни много ни мало – голову обидчика в окровавленном пакете. Увидев её, О-Най лишился чувств и был унесён Зиддиком на руках в его роскошные апартаменты – самые лучшие в Гавани. Там он жил четыре дня: спал в шикарной постели с шёлковым бельём, питался исключительно деликатесами и пил дорогое вино – так Зиддик баловал его. Засыпая на его могучем татуированном плече, О-Най чувствовал себя в полной безопасности.
Когда Зиддик улетал «по делам», О-Най знал: тот занимался своим ремеслом. О-Най не идеализировал своего покровителя, он знал, кто Зиддик такой и откуда брались все эти дорогие подарки, которые сыпались на него, как из рога изобилия. И он знал также, что он для Зиддика – что-то вроде любимого питомца, ручного зверька, которого ласкают и любят, покуда он не наскучит. Это его задевало, оскорбляло его самолюбие, унижало его как личность, но при всём этом он всё-таки очень боялся наскучить Зиддику и не хотел потерять его.
Из очередной «деловой поездки» Зиддик возвращался всегда с кучей подарков. У О-Ная скопилось уже столько украшений, что он вполне мог открыть ювелирный магазин, а его гардероб уже не помещался в комнатке при парикмахерской, в которой он жил. Он переехал жить к Зиддику, и он не только жил у него – он жил с ним. Зиддик был нежен и изобретателен, он умел доставить удовольствие, взамен которого О-Най позволял ему делать что угодно. Ему было плевать, что о нём говорили: с тех пор как он увидел отрезанную голову того, кто имел глупость послать ему открытку с обидной подписью, он не боялся слухов.
На вопрос О-Ная: «У тебя есть кроме меня ещё кто-то?» – Зиддик отвечал по-разному, в зависимости от настроения. Иногда он шутливо говорил, что у него таких, как О-Най, наберётся два десятка – нарочно, чтобы позлить О-Ная; в другой раз он клятвенно заверял, что О-Най – его единственная любовь, и что ещё ни к кому он не испытывал подобных чувств. А порой – в дурном настроении – Зиддик рявкал:
– Знай своё место, пустоголовая кукла! Какое твоё дело, если даже и есть? Такой уж я, и изволь с этим считаться – ведь я содержу тебя. А не нравится – проваливай!
О-Най оскорблялся и убегал в свою старую комнатку при салоне, чтобы там выплакаться. Ощущать себя ничтожным и маленьким было ох как больно, особенно если в душе есть хоть капля самолюбия. А оно у О-Ная было, и такое пренебрежительное отношение было ему очень и очень не по нутру. Зиддик давал ему поплакать день-два, после чего приходил с букетиком фиалок – мириться. И самое смешное, ему всегда удавалось вернуть О-Ная, как бы сильно тот ни был обижен. Стоило ему приласкать его, прижать к своей могучей груди и сказать всего-навсего: «Ну, перестань дуться, дурашка» – и сердце О-Ная таяло, стена обиды рушилась, и он возвращался на своё место – в постель к Зиддику, не видя в том ничего для себя унизительного.
Зиддик очень оберегал его, не позволяя никому из своей пиратской команды к нему прикасаться. Мало того, он приходил в бешеную ярость, даже если кто-то из них смотрел на О-Ная, по его мнению, как-то «не так» – за это он мог выбить глаз. Как известно, пираты – грубые ребята, и поначалу они не особо церемонились с О-Наем, но кулаки, пушка и нож Зиддика быстро научили их обходительности. А за посягательство на телесную неприкосновенность О-Ная Зиддик мог расправиться с виновным самым жестоким образом, и поэтому никто не смел делать О-Наю даже намёков. Но и самому О-Наю Зиддик сделал суровое предупреждение:
– Переспишь с кем-нибудь – возьму за ноги и разорву пополам!
Словом, Зиддик ревниво оберегал свою собственность – а он был ужасным собственником, и это не могло нравиться О-Наю, но он был вынужден с этим мириться, потому что бунтовать против Зиддика было не только бессмысленно, но даже опасно. Когда О-Най отваживался высказывать ему такую претензию, Зиддик, если был в хорошем настроении, хохотал, щекотал его, шлёпал по заду и называл лапочкой, а если был не в духе, то просто издавал жуткий рык, топая ногами, бешено тряся башкой и разбрызгивая слюну: это пугало О-Ная до полусмерти. Но следовало отдать ему должное: за всё время их знакомства он ни разу не поднял на О-Ная руку – хотя бы потому, что знал о своей непомерной силе и о том, что мог убить О-Ная одним ударом. Но всё же О-Най немало страдал от его необузданного нрава, особенно когда Зиддику было угодно закатить попойку после удачной вылазки. О-Най жутко боялся нетрезвого Зиддика и его не менее пьяной команды, но был вынужден во время оргий сидеть у него на коленях и терпеть всё – так было угодно его повелителю. Изрядно набравшись, Зиддик обрушивал на него бурные ласки прямо в присутствии всего этого пьяного сборища, а часто всё заканчивалось тем, что он тащил О-Ная в постель и удовлетворял свою похоть на глазах у всех. Это было очень унизительно, но О-Най был не в том положении, чтобы оказывать сопротивление. Любое выражение протеста приводило Зиддика в ярость, и О-Най оставил всякие попытки делать что-то ему наперекор. И всё же Зиддик старался не делать своему любимцу больно, потому что, как ни странно, испытывал к нему своего рода нежность и, несмотря на собственнические замашки, всячески заботился о нём. О-Най всегда был сыт – но не хлебом с водой, а самой лучшей и вкусной едой, которую только можно было раздобыть в Гавани. Не испытывал он недостатка также во фруктах и сладостях, баловал его Зиддик и напитками – отчасти потому что и сам был любителем хорошо выпить. Одевался О-Най со всем возможным изяществом и был очень взыскателен, но щедрость Зиддика не знала границ: он привозил ему горы одежды, и О-Най был волен делать с ней что угодно. Он дошёл уже до того, что не надевал один и тот же наряд два раза подряд, ибо у него были для этого возможности: Зиддик снабжал его тряпками в избытке. Если разобраться по справедливости, то если Зиддик и заставлял О-Ная терпеть много мучений, то вознаграждал за это по-царски.
Но всё же однажды настал момент, когда О-Най почувствовал: с него хватит, и даже более чем. Из одной своей «деловой поездки» Зиддик вернулся не один: он привёз с собой очаровательное существо со смуглой кожей, большими влажными глазами и длинными чёрными волосами, заплетёнными во множество тонких косичек, бряцающее при каждом шаге золотыми браслетами на руках и ногах. Это была юная девушка, ещё почти ребёнок – молодая землянка, купленная Зиддиком за баснословные деньги.
– Я выложил за неё кругленькую сумму, – сказал Зиддик. – Но эта крошка того стоит.
Трудно передать словами, что испытал О-Най при виде соперницы – а иначе, чем как соперницу, юную землянку он расценивать не мог. Она поселилась вместе с О-Наем в апартаментах Зиддика на правах наложницы и сразу стала иметь большой успех у хозяина. Она умела развратно танцевать, сотрясая бёдрами и двумя округлыми мягкими выростами на груди, которые хозяин именовал «сиськами», и этот танец очень нравился их господину и повелителю. Он заставлял её исполнять его и перед своими друзьями, хвастаясь перед ними своим новым приобретением, которое, по всей видимости, занимало его гораздо больше О-Ная. О-Най был в шоке, когда Зиддик изъявил желание развлекаться в постели сразу с ними обоими; ему было дико видеть, как ласки, которые раньше повелитель отдавал лишь ему, теперь достаются и этой смуглой девчонке. Впрочем, сил у Зиддика вполне хватало на них обоих, но О-Наю пришлись не по вкусу такие утехи втроём. Его терпению пришёл конец, когда хозяин пожелал, чтобы О-Най с девчонкой ласкали друг друга, и он впервые открыто заявил, что не желает делить ложе, раньше принадлежавшее только им двоим, с этой невесть откуда взявшейся потаскушкой. Зиддик засмеялся и сказал, чтобы О-Най не валял дурака, но тот проявил твёрдость и вообще отказался спать с хозяином, покуда здесь находилась лишняя персона. Зиддик недовольно нахмурился и предупредил О-Ная, что если он будет продолжать «выпендриваться», то он, Зиддик, ему задаст. Закусив удила, О-Най не пожелал повиноваться, и всё кончилось для него очень плохо: хозяин грубо изнасиловал его в присутствии девчонки, а потом вышвырнул из спальни. Заливаясь слезами, О-Най собрал несколько своих нарядов, любимые украшения, немного еды и покинул жилище Зиддика.
Айело принял его хоть и не с распростёртыми объятиями, но всё-таки с долей сочувствия, не преминув, однако, заметить, что в своей беде О-Най, в сущности, сам виноват: не надо было связываться с Зиддиком. О-Най и сам это понимал, но ему было невыносимо больно. Случилось то, чего он так боялся: он наскучил Зиддику.
Но Зиддик не привык, чтобы его бросали. На следующий же день он явился к Айело за О-Наем, но на сей раз без цветов и в очень раздражённом настроении. Он разнёс бы весь салон вдребезги, если бы О-Най не прибегнул к отвлекающему манёвру, искусно упав в обморок; Айело подыграл ему, убедив Зиддика, что О-Най серьёзно болен, и ему нужен покой. Это помогло: ярость Зиддика вмиг остыла, и он испугался за здоровье своего строптивого любимца. О-Наю пришлось целую неделю изображать болезнь, и Зиддик поверил в его игру. Он так искренне беспокоился за его здоровье, проявлял такую заботу, каждый день доставляя О-Наю еду, фрукты и цветы, что О-Най уже был готов поверить в то, что он действительно дорог Зиддику. Он «поправился», и Зиддик на руках отнёс его к себе, водворил в постель и провёл ночь с ним одним, велев девчонке спать в гостиной.
Некоторое время у них царила идиллия: О-Най был на положении «первой жены», получая бóльшую часть внимания хозяина, и ему казалось, что теперь так будет всегда, но он жестоко ошибся. Из очередной «командировки» Зиддик привёз двух мальчиков-близнецов, намереваясь, по-видимому, завести у себя целый гарем. Девчонка быстро подружилась с новыми членами их странной «семьи», а О-Най впал в депрессию. Ему было невыносимо слышать из спальни хихиканье близнецов – он даже не трудился строить догадки, в каких местах их щекотал Зиддик. Эти создания были настолько наивны и глупы, что называли его папочкой, а то, что этот папочка делал с ними в спальне, находили весьма забавным. Что касается О-Ная, то Зиддик снова стал пренебрегать им, допускал грубости и даже как-то раз обмолвился, что подумывает его продать. Всё это не могло не удручать О-Ная и привело его на последнюю грань.
В душном полумраке бара он сунул в руку дилеру самое лучшее своё колье, а взамен получил коробочку с таблетками. Тот даже не спросил, зачем ему такая большая доза, и был явно доволен сделкой: колье стоило во много раз дороже, чем то количество таблеток, на которое он его выменял. Пробравшись к стойке и взобравшись на табурет, О-Най попросил коктейль и высыпал в бокал содержимое коробочки. Странно, но он долго не решался его выпить, хотя, казалось, его ничто не держало в этой жизни. Он положил руку на стойку рядом с бокалом, чтобы следующим движением взять его, но вдруг на его руку легла сверху другая рука – с пятью пальцами и в чёрной перчатке. О-Най вздрогнул и поднял взгляд.
Он увидел большие ясные глаза со смелыми искорками, взгляд которых был полон искреннего участия и беспокойства, светлые коротко подстриженные волосы и красивые тёмные брови. Перед ним стоял молодой альтерианец – О-Най узнал его по форме ушей. Он был в облегающем чёрном лётном костюме с широким поясом на бёдрах и длинном сером плаще с капюшоном. О-Най знал альтерианский и потому понял, что незнакомец сказал:
– Ты такой красивый… Зачем ты хочешь умереть?
У О-Ная вдруг сжалось сердце.
– С чего ты взял, что я хочу умереть? – пробормотал он, утопая в голубой глубине глаз незнакомца.
– Я видел, как ты бросил туда кучу таблеток, – ответил тот, показывая взглядом на бокал. – Вряд ли это лекарство от кашля. Такая доза убьёт тебя.
Его рука лежала сверху на руке О-Ная, не позволяя ему взять бокал, и прежде чем тот успел взять его другой рукой, молодой альтерианец сбросил бокал на пол. Бокал разбился вдребезги, коктейль с уже почти растворившимися в нём таблетками разлился. А незнакомец сказал с таким видом, будто сделал это нечаянно:
– Ой! Какой я неловкий.
– Ты знаешь, сколько я заплатил за эти таблетки? – сказал О-Най с усталой досадой. – Ты вместе с твоим звездолётом стоишь дешевле.
– Нет ничего глупее и бессмысленнее, чем покупать смерть, – ответил альтерианец серьёзно. – Да ещё так дорого.
О-Най, сам не зная отчего, заплакал. Наверно, его тронуло участие во взгляде этого ясноглазого смелого незнакомца; в том, что он смелый, О-Най почему-то ни капли не сомневался: чего стоили одни эти искорки в его упрямых глазах!
– Как тебя зовут? – спросил альтерианец.
– О-Най…
– Привет, О-Най. Рад познакомиться. Меня зовут Фалкон. Если не возражаешь, я закажу тебе другой коктейль взамен пролитого.
Фалкон заказал два коктейля – для себя и для О-Ная. Подвинув О-Наю его бокал, он сказал:
– А теперь расскажи, что у тебя случилось.
О-Най нехотя отпил глоток.
– Ты всё равно не сможешь помочь.
Длинные ресницы Фалкона дрогнули как бы в усмешке. Что-то в его глазах и во всём его гладком, красивом, открытом лице говорило О-Наю, что этот парень никогда в жизни ничего не боялся и привык добиваться своего. И О-Ная вдруг безотчётно повлекло к нему, так что даже сердце сжалось от какой-то светлой тоски. Вот кого он мог бы полюбить!
– Сначала расскажи, а потом решим, смогу я помочь или нет, – сказал Фалкон.
О-Най вздохнул. С Фалконом хотелось быть откровенным – за его ясные глаза, твёрдое пожатие руки и эти смелые искорки.
– Всё дело в Зиддике, – признался он.
Глаза Фалкона сверкнули, а потом их затянула тёмная пелена ненависти, и О-Наю показалось, что он даже немного побледнел.
– Зиддик? – спросил он глухо и хрипловато, и его верхняя губа ожесточённо приподнялась, открыв оскал белых зубов. – Что он тебе сделал?
О-Наю сделалось не по себе. Фалкон, сжав его руку, сказал:
– Ничего не бойся. Говори всё, как есть. Я должен это знать.
– Он… Он хочет меня продать, – пробормотал О-Най. – То есть, он так сказал. Он такой грубый, злой, он… он… Он просто животное. Он совсем меня не любит!
– Он держит тебя в рабстве? – спросил Фалкон, хмурясь.
– Да… То есть, не совсем… Ну, в общем, я живу с ним. – О-Най одним духом выпил коктейль и отодвинул бокал. – Пойми правильно, я добровольно согласился на это. Он ухаживал, дарил подарки… Очень дорогие. Я переехал к нему. А недавно он привёз землянку и стал жить с ней тоже. А потом он привёз близняшек… И с ними он живёт, а они называют его папочкой.
– Вот скотина, – процедил Фалкон с нескрываемой ненавистью и отвращением. И, помолчав, спросил, брезгливо дёрнув углом рта: – И ты его… любишь?
О-Най заглянул в свою душу и вдруг с удивлением понял, что никакой любви у него к Зиддику уже давно нет. Как назвать то, что он к нему испытывал, он и сам толком не знал. Как угодно, но только не любовью.
– Я… Я не знаю, – пробормотал он. – Он меня всегда баловал, дарил драгоценности и одежду, заботился обо мне… Он был по-своему добр ко мне. Но мне кажется, я ему наскучил. Я даже пытался от него уйти, но он меня не отпустил… Он собственник – относится ко мне, как к вещи.
– И тебе это не по душе? – усмехнулся Фалкон. – Зачем же ты согласился жить с ним?
– Я не знаю… Я запутался.
О-Най заказал себе ещё коктейль и рассказал Фалкону о том, как он впервые увидел Зиддика.
– Он пришёл в парикмахерскую к Айело Римо, где я работал помощником. Я побрил ему голову. Он сказал, что я ему нравлюсь, и стал приходить снова и снова. Вообще он ужасно грубый, но со мной он всегда разговаривал ласково. Дарил цветы… А потом сказал, что хочет, чтобы я жил с ним постоянно. Что он вроде как любит меня. Знаешь, он пылинке не давал на меня сесть. Один тип прислал мне открытку с… в общем, с оскорблением. Так он… отрезал ему голову! На первый взгляд кажется, что он меня любит, но с ним невыносимо тяжело жить. Он не терпит возражений. Хочет, чтобы всегда было так, как он желает. А ещё эта его шайка… Когда они напиваются – о, это не описать словами! Я бы хотел убежать оттуда, но он меня не отпустит. Он везде меня найдёт, да и бежать мне некуда, кроме Айело… Но я не хочу, чтобы у него из-за меня были неприятности. Если Зиддик меня продаст… Не знаю, что со мной будет.
