Текст книги "Великий магистр (СИ)"

Автор книги: Елена Грушковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 49 страниц)

Охрана разлетелась в стороны, как кегли, и, не успело собрание ахнуть, как в моей руке сверкнула сабля. В следующее мгновение Октавиан лежал на полу, а я сидела верхом на нём, приставив острие к его горлу.

– Abelladerion, – произнесла я приговор. В переводе с Языка это означало «умри с позором».

На секунду в глазах Октавиана мелькнул страх… И на моё запястье легла рука лебединой белизны.

Зал погрузился во мрак, исчезли факелы, кануло во тьму собрание, и остались только мы втроём: я, сабля и сияющая рука на моём запястье.

«Не сейчас, – раздалось у меня в голове. – Его постигнет кара, но позднее. А у тебя другая миссия, не забывай об этом. Ты должна отыскать мою наследницу, а до тех пор ни один собрат не должен пасть от твоей руки, запомни. Иначе ты утратишь способность чувствовать её. Когда она займёт трон Великого Магистра, воцарится мой порядок».

Рука уже давно соскользнула с моего запястья, а отзвуки этого голоса всё ещё раздавались в голове. Охрана снова схватила меня, обезоружила и оттащила от Октавиана, а я, впав в какое-то оцепенение, даже не сопротивлялась.

– Что здесь происходит? – раздался голос Ганимеда.

Они с Оскаром уже вернулись. «Так и знал, что тебя нельзя оставить одну», – сказал мне взгляд моего наставника.

– Она напала на меня, – объявил Октавиан. – Полагаю, её следует наказать, собрат! После всего, что ею было сказано и сделано, она это заслужила.

– Наш собрат Оскар Октавия поручился за Эйне своей честью, – сообщил Ганимед. – Будем считать инцидент исчерпанным.

Властный взмах руки – и я почувствовала свободу. Меня больше не держали.

Оскар поручился за меня честью, и это значило, что я несла ответственность уже сразу за две репутации – свою и его. Любой мой проступок теперь должен был отразиться на нём.

– Наследница Леледы всё равно придёт, хотите вы того или нет, – пробормотала я, обводя всех туманящимся взглядом. – Она займёт этот трон, и воцарится порядок.

– Ну конечно, придёт, разумеется, – ответил Ганимед. – Мы ждём этого момента с надлежащим благоговением.

Какое «благоговение» они выказали к Авроре, вы знаете. И слово «abelladerion», которое я произнесла над Октавианом, ещё раз прозвучало в этом зале уже из её уст.

Постепенно мой внешний вид улучшился, но не намного. Волосы отросли, но превратились во взъерошенную гриву неопределённого цвета, появилась седина. Вот так я и приобрела тот жутковатый облик, по которому вы меня знаете.

А теперь я кошка с седым ухом.

«Спи, малышка, баю-бай,

Поскорее засыпай…»

Часть 5

– Ты говоришь, видела Леледу? Расскажи-ка поподробнее, – попросил Оскар.

После моего рассказа он долго сидел в раздумьях. За окном кружилась густая метель.

Встав и подойдя к окну, он поднял раму. В комнату сразу ворвался холодный ветер, растрепав Оскару волосы и осыпав их снежинками. Оскар же, вытянув руку, ловил снег в ладонь.

– Тебе повезло, что ты не старший магистр, – сказал он. – Ты не представляешь себе, какое это змеиное гнездо. С тех пор как Великая Госпожа удалилась от дел, они всё никак не поделят власть… Я не видел предыдущего Великого Магистра, но говорят, при ней порядок был больше похож на тот, что завещан нам Леледой. А сейчас… Все будто с ума посходили. Когда-то давно – тех времён я также не застал, знаю лишь из нашей истории – с Леледой мог говорить каждый и в любое время, представляешь? Обратиться к ней за советом, попросить о помощи, защите. Сейчас же она молчит. Не потому ли, что мы отошли от её заветов? Она недовольна… И неудивительно. После того, что сделал Октавиан, я на её месте не только перестал бы с нами разговаривать, но и испепелил бы… не всех, но некоторых.

Оскар вздохнул и смолк, щурясь от летевших ему в глаза снежинок. От гуляющего по комнате ветра стало немного неуютно, но он этого будто не замечал, стоя у открытого окна.

– Бросить ему в лицо обвинение было смело с твоей стороны… Смело, но глупо. – Угол губ Оскара чуть дёрнулся, а это означало у него крайнюю степень досады. – Теперь на твоём месте я опасался бы слежки и сто раз думал бы, прежде чем сказать хоть слово.

– Да пускай следят, мне от этого ни холодно, ни жарко не будет, – хмыкнула я.

Оскар посмотрел на меня прищурившись, со снежинками на ресницах.

– Искать наследницу, будучи у них под колпаком? Задача не из лёгких. Но ты не ищешь простых путей, верно?

Что я могу сказать об Оскаре? Из всех старших магистров он был самый молодой, но самый толковый. Ганимед зачастую обращался к нему «мой мальчик» или «мой молодой собрат», но по мозгам Оскар превосходил всех стариков, вместе взятых, а они, чувствуя, что он дышит им в затылок, относились к нему настороженно. Но Оскар был хитрецом и хорошим дипломатом, и в море интриг, что плелись верхушкой Ордена, он умудрялся всегда оставаться на плаву. Вы можете предположить: мол, если не тонет, то, может быть, плохо пахнет? О нет, вот тут вы ошибётесь. Хотя не исключено, что я пристрастна… Ведь он был единственным, кто поддерживал меня все эти годы, пока я искала наследницу. Его рука была единственной, что всегда была готова вытереть мне слёзы или кровь, а потому я не могу быть достаточно объективной в оценке. Поскольку я не помнила своего настоящего отца, Оскар стал им.

«Спи, малышка, баю-бай,

Поскорее засыпай…»

* * *

Год шёл за годом, а я всё ждала и искала тебя, моя судьба. Одна, без помощников, с поддержкой лишь одного Оскара. Но это был только мой крест, возложенный на меня Леледой, и я несла его сама, стараясь как можно реже беспокоить моего наставника, так что со временем его поддержка стала почти условной. Меня мучили те же видения, что и тебя: огонь, крики, смерть, красные комочки обожжённой земли… Собрат идёт против собрата, один хищник рубит голову другому, а кровь выдают в прозрачных пакетиках. Мне снились люди в ваннах, опутанные тонкими трубками, а ещё – воины в чёрных масках. Задолго до того, как они появились.

Мне снилась и ты, но мне постоянно не удавалось рассмотреть твоё лицо. Сон за сном я видела только голубые молнии в глазах.

А потом я наконец нашла тебя, но – мёртвой. Это было во Вторую мировую, которая для твоей родной страны называлась Великой Отечественной. Когда я нашла тебя, было слишком поздно: ты висела в петле, и молний в твоих остекленевших глазах мне так и не удалось увидеть. Это сделали с тобой гитлеровцы.

Да, я видела твою смерть.

Тогда я думала, что настал конец всему. Я просто лежала на обломках стены разбомбленного дома, без мыслей и без чувств, под мокрым снегом, пока не услышала окрик на немецком. Всем, наверно, до сих пор знакома форма этих касок, правда? И я увидела парня в такой каске и с автоматом: он патрулировал эти руины. Он был обычный солдат и просто нёс свою службу. Не изувер, не жестокий мерзавец-фашист, нет. Обыкновенный немецкий парень лет двадцати, не больше. Дома у него была седая муттер, писавшая ему длинные письма, усатый фатер и любимая девушка Лизхен. По долгу службы он резко окрикнул меня, спрашивая, кто я и что здесь делаю. Что я могла ему ответить? Да ничего. Когда он подошёл ближе, я схватила его и вонзила зубы ему в глотку.

Лизхен больше никогда не видела своего Пауля, поплакала немного и вышла замуж за Генриха.

Ничего личного, просто голод. И война.

Я думала, что это конец, но ошиблась, к счастью. Просто было безвременье, которое требовалось переждать. Часто в снах я видела то место, где Леледа впервые сказала мне, что я должна тебя найти. Зелёные склоны гор, развалины какой-то древней крепости и старая, мощёная камнем дорога – вот что мне запомнилось. Где это место? Как его отыскать? Мне почему-то казалось, что там я найду все ответы.

Звенела какая-то нить, то напрягаясь, то ослабевая. Один её конец был в моём сердце, а другой… А вот другой надо было найти. А что, если просто пойти по ней? Куда она меня приведёт?

Да, она привела меня именно в то место. В Андах.

Я даже нашла развалины той крепости, и даже тот самый камень, на котором, как на постаменте, стояла Леледа в своих сияющих одеждах. Я припала к этому камню и впитывала, впитывала… Сама не знаю, что. А потом уснула.

И снова увидела тебя, точнее – голубые молнии в твоих глазах. На этот раз мне удалось смутно рассмотреть твою фигуру целиком: ты была в чёрной одежде, похожей на форму тех воинов из моих снов, и у тебя была седая прядь в волосах, как у меня… А вот черт лица я опять не сумела чётко увидеть. Ну ничего, по молниям в глазах узнаю.

Да, в том, что ты снова придёшь, я перестала сомневаться. Оставалось только подождать… каких-то несколько десятилетий.

И вот, я дождалась и нашла тебя. Мы сидели на крыше высокого дома, и ты спросила:

– Зачем я тебе понадобилась?

А я ответила:

– Твоя трансцендентная сущность лежит в области экзистенциальных эманаций ортодоксального понимания хрен её знает какой задвинутой грёбаной инь твою в ян, по методу иррационального бессознательного трахания мозгов, и всё в таком духе.

Смешно звучит эта абракадабра, конечно. Если бы я сказала, что искала тебя много лет, и твоя судьба – стать Великим Магистром Ордена, как бы ты восприняла это? Поверила бы? Не знаю. Сложно и долго объяснять…

А вообще, мне казалось, что лучше не открывать тебе твою судьбу заранее. Я узнала о значении своих белых крыльев – и что? Помогло это мне? Впрочем, судьбу нельзя обмануть. Если мне не суждено было стать Великим Магистром, я им и не стала. Моя задача была другой – найти тебя. А ты стала Великой Госпожой даже несмотря на то, что тебе всячески мешали.

Обвинение тебя в смерти отца было только началом. Его подстроил Октавиан. Проникать в разные институты человеческого общества умела не только «Аврора»: Орден тоже использовал людей в своих целях, но не в таких масштабах, боясь высунуться из тени слишком далеко. «Аврора» высунулась дальше, и сама знаешь, к чему это привело. Шила в мешке не утаишь, а такая организация, как «Аврора», покрупнее шила будет…

Ставка делалась на то, что ты не выдержишь заключения, и это было вполне реальной перспективой. Ну, а если бы ты проявила стойкость, тебе «помогли» бы не выдержать. Почему Октавиан просто не подослал к тебе убийц? Так, согласись, было бы гораздо проще и надёжнее. Не знаю… Может быть, мои слова о гневе Леледы всё же посеяли в его душе какое-то опасение, и он всё же не рискнул взять на себя убийство, выбрав окольные пути? Чтобы всё выглядело так, будто он здесь ни при чём. Ведь если бы другим старшим магистрам стало известно о том, что он убрал тебя физически, они могли бы использовать это против него же, формально прикрываясь законом, которого в душе, увы, не чтили сами. В этом гадючнике давно и не пахло порядком… Сообществу хищников нужны были перемены. И только с твоим приходом они могли настать.

Оскар вытащил тебя из тюрьмы, и ты бродила по сонным зимним улицам незнакомого тебе города, а я тенью кралась за тобой. Поверишь ли – боялась ещё каких-нибудь сюрпризов от Октавиана. Что, если он выследил тебя? Но нет, сколько я за тобой ни петляла, слежки так и не почуяла. Всё было чисто…

Но ненадолго: появились эти два отморозка. Не хищники – люди. Они шли за тобой, а я перелетала с крыши на крышу, не отставая и не сводя с них глаз. И когда они потащили тебя в укромное место, чтобы там изнасиловать, я вмешалась.

Первый вышел на меня с ножом. Что мне был его нож? Не страшнее иголки. Один удар – и его рука была пуста. Мои челюсти сомкнулись на его горле, рывок – и я выплюнула его гортань. Мой фирменный укус, который ты взяла на вооружение, когда сама стала хищницей. Со вторым я поступила так же.

Ты сидела на мартовском льду, глядя на меня. Это была наша первая встреча глаза в глаза, после того как ты толкнула меня на тот железный прут… Нет, я не винила и не виню тебя, хотя эта боль так и не прошла, поселившись в моей груди навсегда. Её нельзя было снять никакими обезболивающими средствами, зато она всегда реагировала на твоё приближение. Если заболело сильнее – значит, ты где-то рядом.

А потом я бродила под снегопадом по улицам. В груди ныло, я курила сигарету за сигаретой.

– Здравствуй, – услышала я.

Это был Оскар – в пальто с роскошным меховым воротником, с двумя букетами тюльпанов. Корку весеннего льда вновь запорашивало снегом, люди поскальзывались и падали. Я сама пару раз поскользнулась на своих любимых высоких каблуках.

– Это будет сегодня, – сказал Оскар. – Не хочешь побыть рядом?

В горле сухо царапало. Я попыталась сглотнуть, но не получилось – не было слюны.

– Нет…

Оскар взял оба букета в одну руку, а освободившейся мягко взял меня под локоть.

– Она думает о тебе. И винит себя в том, что причинила тебе боль. Думаю, вам пора поговорить.

Я отрицательно качнула головой.

– Я её ни в чём не виню. Пусть не переживает.

Оскар был, как всегда, элегантен. Снежинки усыпали роскошный мех его воротника и аккуратно уложенные блестящие волосы. Я спросила:

– А цветы кому?

Он улыбнулся:

– Дамам. Сегодня ведь Восьмое марта.

Я пожала плечами.

– Да? Я как-то в праздниках не разбираюсь.

Мы пошли по улице под снегопадом. Оскар вручил мне один букет, и я вертела его, не зная, куда деть. Он мешал мне в руках.

– Приходи, пожалуйста. Сегодня великий день – наследница придёт в мир хищников. Побудь с нами. И её заодно поддержишь. Ей будет тяжело, ты сама знаешь…

Я кивнула. О да… Тебе предстояло помучиться, «рождаясь». Вспомнился твой взгляд, когда ты сидела на льду, дрожа, рядом с двумя убитыми мной насильниками. Молний тогда в нём не было – какое уж там… Просто испуганная девчонка, пьяная к тому же. Прийти, быть рядом с тобой в этот трудный и ответственный момент?

– Приходи, – мягко уговаривал Оскар.

Я неуверенно кивнула.

– Хорошо…

– Ну, вот и славно, – улыбнулся Оскар. – Значит, увидимся?

Я кивнула ещё раз, и он погладил меня по руке.

– Ну, мне пора.

Он собрался уходить, а букет оставался у меня.

– А цветы? – Я протянула ему тюльпаны обратно.

Оскар засмеялся, сверкнув белыми зубами.

– Это тебе. А второй из дам я ещё один куплю.

И я осталась одна под падающим снегом, не зная, куда девать букет.

Нет, у меня не хватило духу прийти к тебе. Не смогла, хоть и пообещала Оскару. Вместо этого я сидела на крыше соседнего дома, глядя на уютный свет в окнах квартиры, где ты сейчас проходила все стадии превращения, и прислушиваясь к ноющей пульсации в груди. Не знаю, может быть, ты ждала меня? Если да, то я, конечно, поступила малодушно, не придя, а если нет… Ну, тогда и чёрт с ним.

«Спи, малышка, баю-бай,

Поскорее засыпай…»

* * *

Октавиан боялся Авроры, я увидела это в его глазах, когда она вошла в тронный зал, чтобы пройти обряд посвящения в члены Ордена. Я стояла вместе с прочими младшими магистрами, облачённая в это дурацкое церемониальное железо, и мне было хорошо видно его лицо. Аврора вошла, осматриваясь вокруг чистыми и наивными глазами, как у несмышлёного дитяти, но уже тогда в них были эти молнии. Оскар пока не посвятил её в тайну цвета её крыльев, руководствуясь, видимо, фразой «от многих знаний многие печали», но это не делало её более желанной гостьей на этом собрании. Вроде бы радостное событие – обретена наследница Леледы, но это не радовало старших магистров, а скорее нервировало. Это нарушало их спокойствие и угрожало привычному укладу жизни, вносило чувство неуверенности в будущем. Матёрые кровососы привыкли к положению дел, сложившемуся при доживающей свои последние годы дряхлой маразматичке Оттилии Персиваль, а молодая белокрылая хищница несла с собой неопределённость. Что-то будет, если она станет Великой Госпожой? Не сгонит ли она их с насиженных мест, не ущемит ли их интересы и не заставит ли умерить слишком разросшиеся в последнее время аппетиты? Не придёт ли конец их привольной жизни? Не вздумает ли она, чего доброго, вводить какие-нибудь реформы?.. Вот о чём думали Ганимед, Канут и Октавиан, облачённые в тяжёлые церемониальные доспехи, глядя на приветствующую их «безымянную».

Октавиан, Ганимед и Канут пока лишь опасались, и только Оскар ЗНАЛ, что так будет. Он стоял рядом с ними и в то же время был им чужой.

Следя взглядом за Авророй, я заметила фигуру в чёрном плаще, оказывавшую ей подозрительные знаки внимания: то за руку возьмёт, то плечом заденет. А когда в символическом поединке меч Оскара слегка задел руку Авроры, таинственная особа кинулась накладывать повязку. Чутьё подсказало: уж не Дези ли? Когда она откинула капюшон, догадка подтвердилась. Эта дрянь прямо во время ритуала так и подбивала клинья, так и липла к Авроре… То ли от своей постоянной озабоченности, то ли выполняя какое-то задание своего шефа Октавиана. Вот это и нужно было выяснить.

Аврора клюнула на её уловки, приняв их за чистую монету, и выбрала её для ночи с другом. Уж так повелось в Ордене: кого бы ни выбрал новичок, «друг» был промывателем мозгов, шпионом и стукачом. Он охмурял неофита, опутывал сетями, оказывая знаки дружелюбия, и растерянный новичок, почти ни с кем из окружавших его опытных хищников не знакомый, неизбежно попадался. Шансов на то, что Аврора выберет меня, почти не было: приблизиться ко мне ей мешал комплекс вины, ощетинившийся у неё в душе, а мне мешала боль в груди. И она меня не выбрала, но я не собиралась так просто отдавать её в цепкие лапки Дези – несмотря на боль.

Лунная ночь у водопада – это прекрасно, без сомнения, но только если рядом близкая душа. Что можно было сказать о душе Дези? Холодная пустота, сгусток мрака. Потому-то Аврора и чувствовала себя неуютно, хотя сама не отдавала себе отчёта, почему. После недолгой трепотни о пустяках Дези пошла в атаку – попыталась завалить Аврору на травку, но потерпела фиаско, и пришлось ей для восстановления испорченного настроения прогуляться на охоту, оставив Аврору в одиночестве. Вот тут я её и подкараулила.

Дези выбрала жертву и кралась за ней по тёмной улице, а я – за Дези. Сверкнули клыки, и красавица вмиг превратилась в чудовище. Я подождала, пока она до отвала насосётся крови: тогда её, осоловевшую, будет легче прищучить. И вот, когда она плелась, пошатываясь и сыто облизывая измазанные кровью губы, я схватила её за горло и уволокла в кусты.

– Ну что, тварь, попалась? – прошипела я, наваливаясь на захваченную врасплох хищницу всей тяжестью и вжимая её затылком в землю. – Запомни, похотливая сука: тронешь её хоть пальцем – пущу твою шкуру на ремни… Симпатичные ремешки получатся! Или сумочка! Не хуже, чем из змеиной кожи. Хотя нет, до змеиной твоя не дотягивает, качество подкачало. Ну ничего, сойдёт за третий сорт.

Дези, придушенная моей рукой, могла в ответ только хрипеть. Да меня, собственно, и не слишком интересовали её ответы, мне нужно было её лишь хорошенько припугнуть.

– Я слежу за тобой, сучка, поняла? Держись от неё подальше!

Я отпустила её, и Дези, вскочив на ноги, принялась отряхиваться и откашливаться.

– Да пошла ты, – прохрипела она.

Она вернулась к Авроре, но вела себя, как пай-девочка. Её словно подменили: больше ни одного намёка, ни одного лишнего движения и прикосновения.

А через пару недель, тихой осенней ночью, когда я охотилась в одном портовом городке, ко мне подошли, подкараулив меня на пустынном пляже, трое ребят в шляпах – из тех, кого называют «шкафами». На каждом из их плеч, обтянутых чёрной тканью дорогих пальто, могло уместиться сидя по паре человек. Вопрос был до смешного стандартный:

– Есть закурить?

Доставая зажигалку, я оценила противников. Мда… Пожалуй, драться с ними – всё равно что пытаться грудью остановить поезд. Один из них легонько шлёпнул меня по руке со словами:

– Ты тупая? Тебя не спрашивают, есть ли у тебя огонь. Тебя спрашивают, есть ли у тебя закурить!

От его «лёгкого» шлепка моя рука повисла плетью, отбитая, а зажигалка улетела в темноту, но моё чуткое ухо уловило её мягкое приземление в песок. Да, начало разговора было многообещающим. Уже стало понятно, что драки не избежать, но я старалась хоть немного потянуть время, чтобы придумать какой-нибудь выход.

– Какие вы нервные, ребята… Так бы и сказали, что нужна сигаретка…

Но и пачка сигарет была выбита из моей руки тем же макаром.

– Мы такую марку не курим, – последовало объяснение.

– Ну, и чего вам в таком случае надо? Может, потанцуем под шум прибоя? – сморозила я.

Самый большой «шкаф» хмыкнул.

– Короче, привет тебе от старшего магистра Октавиана, – сказал он. – Велено передать: если будешь лезть не в своё дело, лишишься башки.

– О чём это вы? – спросила я, готовясь к худшему.

– Щас поймёшь, – пообещали мне.

Удар в спину, боль. Ноги подкосились, и я рухнула на колени, зарывшись пальцами в холодный песок, а один из шкафов, глумясь, облизывал широкое окровавленное лезвие ножа. Слизывал мою кровь, гад! По телу потекли струйки…

– Это тебе, так сказать, для закрепления урока!

«Шкафы» заржали, и я получила ещё один удар – ногой в живот. Из-под необъятных пальто появились бейсбольные биты… Ну, и вы понимаете, что за этим последовало. От удара в солнечное сплетение из меня вылился весь мой ужин.

Выплюнув на песок дюжину зубов, я прошепелявила окровавленным ртом:

– Дешёвые у вас приёмчики, ребята… Как у уличной шпаны.

– А тебе больше и не надо, – последовал невозмутимый ответ. – С тебя хватит. Больно много чести для такой швали!

А вот это он зря сказал… Разрушительный ураган гнева зарождался в моей груди, ища выхода. Пальцы сжались, загребая песок, взмах – и «шкаф» отшатнулся, пытаясь протереть кулаками глаза. Подскок – и его челюсть хрустнула от удара моей ноги. Вы когда-нибудь видели, как падают шкафы? Грандиозное зрелище, а главное – очень много шума, особенно если шкаф с посудой! Здесь, правда, падение смягчил песок, но упал громила очень эффектно – только туфли сверкнули. Двое других попытались схватить меня сзади, но одному из них я двинула каблуком по яйцам, а второму ткнула пальцем в глаз. Глазное яблоко лопнуло, по щеке заструилась кровь. Оба «шкафа» взвыли почти одновременно и с одинаковой громкостью.

– Ну, сука, я тебя сейчас порешу! – заорал одноглазый.

Они бросались на меня, как разъярённые быки, но получали всё новые и новые травмы – мелкие, но неприятные. Перелом пальцев – и «шкаф» уже не мог держать биту, песок в глаза – и он слепнул. Может, у меня и был шанс выйти победительницей, если бы не очнулся громила со сломанной челюстью. Занятая боем с другими двумя, я пропустила этот момент, а поняла, что мои дела плохи, лишь почувствовав адскую боль в бедре: в него вонзился нож. Гад знал, куда бить: из повреждённой артерии кровь ударила фонтаном. От такого кровотечения человек умирает через три минуты, но мы, хищники, от кровопотери не умираем. Но рана сделала своё дело – я упала на песок. В глазах потемнело, кровь покидала моё тело ужасающе быстро. Я изо всех сил уткнула кулак себе в пах и максимально согнула ногу. Одноглазый «шкаф» занёс надо мной биту, чтобы размозжить голову, но рука товарища удержала его от удара.

– Обожди, убивать приказа не было.

– Да хрен с ним, с приказом, – рыкнул одноглазый. – Я хочу раскидать по песку мозги этой дряни!

– Не, брат, ты не перебарщивай. Сказано было – отметелить для острастки, что мы и сделали. А о мокрухе речи не шло. Я на себя лишнее брать не хочу! Нас же крайними и сделают.

Единственный глаз громилы горел ненавистью, клыки кровожадно скалились. Он рычал всё громче, стоя надо мной с занесённой битой, и его плечи сотрясались от неукротимой ярости, а потом оглушительно рявкнул и отшвырнул орудие избиения.

– Ладно, хрен с ней!

– Вот и правильно, – одобрил его товарищ. – Уходим.

Напоследок одноглазый бросил мне:

– Ты! Запомнила урок? В следующий раз будет так же, только хуже!

Похоже, с мозгами у него было совсем плохо. Либо так же, либо хуже – одно из двух, но никак не то и другое сразу… Впрочем, для меня сейчас не было большой разницы. «Шкафы» ушли, а я осталась лежать на пустынном пляже. Спасибо, что хоть ноги не залили бетоном и не сбросили в воду.

Крови в песок впиталось прилично – и моей собственной, и той, что выплеснулась из моего желудка. Минут через двадцать я разогнула ногу. Всё-таки хорошо, что я была хищником… Будь я человеком, мне бы давно пришёл конец. Рот был непривычно беззубым. Ничего… Вырастут новые.

Ну что, хватит с вас моих злоключений на пляже в духе гангстерского кино? Пожалуй, хватит. К счастью, убить хищника, даже избив и изранив его тело так, как было избито и изранено моё, невозможно, и уже через пару дней я была почти как новенькая – сидела у Оскара под домашним арестом.

– В общем, так, – заявил мне он. – Больше ты ни во что не лезешь, поняла?

– Но… – заикнулась было я.

– Без «но»! – рявкнул Оскар. – Я твой наставник или кто?

– Да, ты мой наставник, – подтвердила я. А что оставалось отвечать?

– Тогда изволь прислушиваться к моему мнению! – сердито воскликнул он. – Если тебе плевать на себя, то мне – нет!

– О да, тебе никогда не было на себя плевать, – угораздило меня глупо пошутить.

Честное слово, я никогда не видела Оскара таким разгневанным. Для него, всегда такого сдержанного и дипломатичного, это было просто что-то из ряда вон выходящее. На его лбу вздулись жилы, и он закричал:

– Я о ТЕБЕ беспокоюсь, дурочка! И не смей мне тут… молоть всякую чушь!

– Прости, – только и смогла сказать я.

Что случилось с Дези, вы знаете. Аврора снесла ей голову, и за это её посадили в Кэльдбеорг. Правда, Октавиан, подстроивший для неё и эту ловушку, рассчитывал на смертный приговор, и если бы присяжные вынесли его, он избавился бы от белокрылой наследницы. Но ему опять не повезло, и Оскару удалось добиться замены смертной казни на тюремное заключение.

Оставалось только молить Леледу, чтобы Аврора выжила в Кэльдбеорге.

«Спи, малышка, баю-бай,

Поскорее засыпай…»

Часть 6

Если Октавиан надеялся, что, подослав ко мне своих громил, напугает меня, то он ошибся. Боль, причинённая мне избиением на пустынном пляже, не шла ни в какое сравнение с той, что выхлопотала себе постоянную прописку в моей груди. Если прочие раны на теле заживали бесследно и не беспокоили больше, то эта рана оставила после себя фантомную боль, терзавшую меня днём и ночью. Временами она слабела, но полностью не затихала никогда. Я была даже рада испытывать физическую боль: она заглушала боль призрачную.

Между нами, моя судьба, образовалась связь, которую я не могла разорвать или ослабить, сколько ни пыталась. Эта невидимая нить была прочнее металлического троса. Так уж вышло, что она причиняла мне мучения… А я хотела наконец глотнуть свободы. Свою миссию я завершила – нашла тебя, и пусть в мир хищников тебя ввёл Оскар, а не я, но задачу можно было считать выполненной. Так я тогда думала.

И я бежала от тебя, даже не зная, приведёт ли это бегство меня хоть куда-нибудь. С увеличением расстояния между нами боль ослабевала, но я хотела заглушить её совсем. Как это сделать? Разорвать связь, как я уже сказала, у меня не получалось; тогда мне было просто неизвестно, что такие связи не рвутся вообще. И я попыталась вытеснить её другой, новой, которая, как я надеялась, будет приносить мне радость, а не муки.

Так я нашла Юлю.

Она была чем-то на тебя похожа. Нет, не внешностью и даже не характером, а чем-то… Не могу точно сказать. Она была как-то с тобой СВЯЗАНА. Это сейчас я знаю, что такое паутина, а тогда я просто ощутила, как натянулись и запели какие-то невидимые струнки, и я поняла, что ещё вернусь к этой девушке.

Что люди любят в городе? Парки, театры, широкие проспекты, скверы, клумбы? Или, может, фонарные столбы? Неоновые вывески? У каждого свой вкус. Что касается меня, то мне всегда больше всего нравились крыши. Улицы – это душное и тоскливое дно, небо оттуда почти не видно, а вот крыши… Свобода. В звёздную ночь там бывает очень красиво. Вокруг мерцает море городских огней, окна соседних домов гаснут одно за другим, и нет в городе лучшего места для размышлений. Крыша – для кошек, птиц и таких одиночек, как я.

А ещё, как оказалось, для несчастных, изнасилованных своим отчимом и игнорируемых матерью девушек.

Облюбовав себе уютную крышу, я опустилась на неё и устроилась, чтобы посчитать звёзды, как вдруг учуяла запах человека. На крыше я была не одна: моей соседкой оказалась печальная и поникшая девичья фигура с распущенными волосами. Она ещё не видела меня, а я уже знала о ней всё.

Разговор начался банально.

– Привет.

– Привет…

– Что ты тут делаешь?

– Сижу… А ты?

– Тоже.

Мы обе засмеялись: как будто то, что мы сидим, и так не видно! Исходящее от неё тепло уменьшило боль в груди, и я придвинулась к ней ближе.

Да, общением с Юлей я пыталась заглушить боль, которую мне причиняла связь с тобой, и мне это удавалось, пока ты снова не появилась на горизонте. От Юли начало пахнуть тобой, и в груди заныло сильнее. Как это сводило меня с ума! Она перестала приносить мне радость, и то, от чего я сбежала, снова нашло меня. В этот момент я ненавидела тебя.

Звучит невероятно? Да, моя белокрылая судьба, я ненавидела тебя и хотела от тебя освободиться, я хотела в кои-то веки жить своей жизнью, видеть свои сны, ждать не тебя и искать не тебя. Я столько лет жила ожиданием твоего прихода, что, кажется, потеряла саму себя… Где оно, моё «я»? Растворилось? Стало твоей тенью? Придатком?

А я хотела быть СОБОЙ, понимаешь?

Это сейчас я осознаю, что пыталась бороться с тем, что победить нельзя, но тогда мне хотелось наконец оторваться от тебя и зажить собственной жизнью… Я уже и забыла почти, как это – жить ею.

Я пыталась мечом отсечь себя от тебя. Мы встретилась в моём любимом фьорде, и я бросила тебе оружие.

– Брось, Эйне, мы не в средних веках, – сказала ты.

Дело было не во времени, в котором мы находились. Ты испортила Юлю, и она перестала быть моим обезболивающим. То и дело её мысли, устремлённые к тебе, кололи мне душу, как раскалённые спицы, и я стискивала зубы, чтобы сдержать стон. В том поединке я проиграла, хотя моя нога стояла на твоей груди, а мой меч касался острием твоей шеи. Ты оставила Юлю, но она перестала быть моей. Она была уже не той, что раньше, и я не видела смысла в том, чтобы ещё и породниться с ней кровью, превратив её в хищницу, когда она попросила меня об этом. Зачем мне ещё одна связь, ведущая в никуда? И я перепоручила Юлю Оскару, а сама осталась одна.

Я хотела летать вольной птицей, и небеса раскрывали мне объятия, но невидимая нить держала меня, как бумажного змея. Я рвалась на свободу, мечтая вырезать у себя сердце, так как мне казалось, будто именно к нему один конец этой нити и привязан. А потом ты попала в Кэльдбеорг.

Однажды я проснулась без боли в груди. Точнее, она так ослабела, что почти не ощущалась. Я должна была бы радоваться… Не поверишь, но вместо этого я испугалась! Связь пропала… Я не чувствовала тебя больше, и страшная догадка засела ледяным комом в моих кишках. Это могло означать одно из двух: либо тебя нет в живых, либо ты в анабиозе. Кэльдбеорг возвышался на туманном острове среди океана тёмной холодной громадой и запросто мог погасить в своих стенах тёплую искорку твоей жизни. И значит – Октавиан победил?