Текст книги "Не все мы умрем"

Автор книги: Елена Гордеева

Соавторы: Валерий Гордеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Глава четвертая

На повторном опросе жильцов подъезда настоял следователь прокуратуры Смолянинов. Михаил Анатольевич не мог взять в толк из рапортов оперативников, о чем все-таки говорили свидетели, – какое-то невнятное бормотание о привидениях, перемещениях в пространстве, о стуках. Причем он не только настоял, но и сам напросился участвовать. Поквартирный обход решили начать с пятого этажа. Спускаться всегда легче. Квартира № 40. Как раз над спальней Мокрухтина. Звонок.

– Кто? – сразу же раздался слабый старушечий голос, и Михаил подумал: «Под дверью стояла, что ли?»

– Милиция, – ответил капитан Завадский.

Дверь приоткрылась на цепочке, и в щелочку показалось маленькое сморщенное личико. Оперативник протянул удостоверение. Высунулась ссохшаяся за долгую жизнь рука и цапнула удостоверение. Дверь закрылась. Зашлепали тапочки, удаляясь.

«Пошла в комнату, – догадался следователь. – Очки на нос водрузила. Читает».

По опыту он знал, что с такими дотошными старушками трудно иметь дело, но, бывает, они видят такое, что проходит мимо внимания других. Загремела цепочка, и не успела дверь открыться, как из-за нее послышалась скороговорка:

– Я давно жду, когда милиция разберется со всем этим безобразием. Думала – не дождусь, умру раньше. – Дверь открылась, впуская тех, кого здесь так долго ждали, а старушка без всяких «здрасьте» повернулась и пошла в комнату, как бы приглашая гостей следовать за ней.

«Божьему одуванчику» на вид было лет семьдесят, и от всех остальных старушек она отличалась только тем, что имела привидение.

Гости сами закрыли за собой дверь в квартиру и двинулись за хозяйкой, причитания которой не прекращались ни на секунду.

– У нас проходной двор. Ходят и ходят, и днем и ночью ходят. Жить невозможно, спать невозможно. Ужас какой-то! – Она села на стул за большим обеденным столом, а мужчинам показала на небольшой диванчик с двумя креслами по бокам.

– Вы имеете в виду книжный магазин, Нина Ивановна? – остановил словесный поток старушки капитан Завадский.

– При чем здесь магазин? Магазин подо мной, а ходят надо мной.

Михаил Анатольевич видел, что капитан, так же как и он, соотносит слова «божьего одуванчика» с действительностью и никак не может соотнести.

– Нина Ивановна, – вмешался в процесс Смолянинов, – а кто над вами ходит?

– Мужчина ходит, – без обиняков ответила хозяйка, глядя перед собой в окно и как бы игнорируя присутствующих. – То кругами – в одну сторону, в другую, то остановится и стоит, ждет чего-то или слушает, потом быстро-быстро, почти бегом туда-сюда носится. Иногда на месте топчется. А мне ни сна ни отдыха. В моем возрасте – в этом году семьдесят восемь стукнуло – ночь, другую не поспишь, вот тебе и сердце прихватило, и гипертония о себе напомнила.

Завадский открыл рот, предполагая перебить старушку, но как открыл, так и закрыл. От удивления.

– А теперь этот мужчина по веревке вниз стал лазить. Представляете? Я в наш ЖЭК – или как его там? – ну не важно, – обращалась. К главному инженеру ходила на прием. Требую: проверьте чердак, у вас там черт-те что делается. А он мне: все схвачено, все под контролем. Участковый, говорит, ходил, старший по дому ходил, еще кто-то там ходил, общественность проверяла, замок повесили. А мне от этого легче?

Смолянинов посмотрел на потолок. Весь в трещинах, словно в лучиках, разбегающихся по побелке. Перекрытия деревянные, определил Михаил Анатольевич, как у него в доме. Сколько трещины ни замазывай, сколько ни бели, а потолок все равно идеально смотреться не будет. Хорошо Женечка придумала: обклеить тональными обоями, – ни трещин теперь, ни хлопот. Они тоже на последнем этаже живут, и тоже все слышно. Только у них – голуби воркуют. Ему нравится.

– Когда мужчина первый раз по веревке спускался? – спросил он.

– А когда этого убили, – ткнула пальцем в пол старушка.

– Днем?

– Ночью.

– Ночью – до убийства или после?

– После.

Оперативник и следователь переглянулись.

– Нина Ивановна, ночью после убийства Мокрухтина по веревке с крыши спускались спасатели, – объяснил Смолянинов.

– Три ночи подряд?

– Вы точно это помните? – насторожился Завадский и выжидательно посмотрел на старушку.

– Я еще в своем уме, молодой человек. Прямо перед моим окном лезли. Я на балкон не выходила, с кровати все видела.

– А как вы, Нина Ивановна, могли видеть, если к окну не подходили?

– А я шторы не закрываю.

– Почему?

– Взошло солнышко – я встаю, садится – я ложусь.

– Когда последний раз лазили?

– Сегодня ночью.

Завадский вскочил со стула будто ужаленный и бросился из квартиры. За ним Смолянинов. Старушка как сидела на стуле, так и осталась сидеть, довольная произведенным эффектом.

Вскрыли опечатанную квартиру Мокрухтина. Прямо от дверей как бы вымытая дорожка идет; похоже, вытирали там, где ходили, и такое впечатление, совсем недавно. Неужели ночью?

– Экспертов вызывай! – сказал капитану Смолянинов. – А я в диспетчерскую за ключами от чердака. Действительно ведь чертовщина какая-то!

Диспетчерская располагалась в том же доме, где и ДЭЗ, следователь заглянул и туда. Главного инженера на месте не оказалось, но начальник старушку помнил, она донимала и его.

– Привидение на чердаке появилось, сказала Нина Ивановна. Она его не видела, но слышит каждую ночь. И потребовала от нас решительных действий. Но извините, отвечаю я ей, у меня жилищная контора, а не школа черной и белой магии. Как я буду бороться с привидениями? Инспекторы, бухгалтеры, уборщицы, дворники никакого представления о спиритизме не имеют. Мне она показалась ненормальной, – заключил начальник ДЭЗа.

Следователь изучающе глядел на сидящего перед ним мужчину. Потом как бы встрепенулся. Если говорить по правде, то поначалу она тоже показалась ему ненормальной. Не то чтобы ненормальной… Он работал следователем столько лет, что успел насмотреться на психов любых мастей. Нет, она не псих. Если только старческий маразм? Но при чем здесь маразм, если полы вымыты! Вот у него мать, Антонина Васильевна, вот та точно маразмирует. Как-то звонит ему в прокуратуру и говорит: приезжай скорей – замок вывалился, в двери дырка, кто-то в нее заглядывает. Приехал. Замок на месте, дверь на месте, мать на месте. Где замок вывалился? Вот! – показывает на дверь. Сын у нее на глазах пробует винты, которыми замок крепится. Сидят намертво. Тебе кто-нибудь его чинил до меня? Нет, отвечает. Вот это маразм! А Нина Ивановна вполне нормальная.

Принесли ключи от чердака.

– Спасибо.

– Вы не думайте, – оправдывался начальник, – чердак мы проверяли. Никаких привидений.

– Я не сомневаюсь, – кивнул следователь и вышел из кабинета.

Открывая решетку, Михаил Анатольевич хотел увидеть привидение. Не смейтесь! Да таких вещей не бывает на свете, надеяться не на что – ведь он же взрослый человек! Полтергейст, духи, привидения – глупости какие-то! Но в его положении – уж лучше привидения, чем мужчины, лазающие по веревке каждую ночь и моющие после себя полы дорожкой.

На чердаке пылищ-щ-ща! И вонь! Запах затхлый. Помет. Шорохи. Мыши бегают, вороны недовольны, голуби стали вылетать, хлопая крыльями, в небольшое чердачное окно.

– Михаил Анатольевич, вы где? – Деревянная крышка в полу приподнялась, и под ней появилась голова капитана Завадского.

– Лезьте сюда, – отозвался следователь.

Луч фонаря выхватывал перекрестья деревянных балок, паутину, мелькавшую птицу. Завадский то и дело нагибался, проходя под нависшим бревном, осторожно ступая, высоко поднимал ноги, чтобы не вляпаться во что-нибудь. Луч вниз, под ноги; луч вверх, над головой.

Желтое пятнышко уперлось в ботинки следователя.

– Смотрите!

Завадский осторожно присел на корточки рядом с Михаилом.

На досках отчетливо виднелись небольшие углубления. Словно человек, носивший обувь с металлическими набойками, долго топтался на этом месте. Или Долбил его. Зачем?

– Мы как раз над квартирой Нины Ивановны, – сказал следователь. – Что скажете?

– На мужчину-то и не похоже. Скорее женщина. Туфли на каблуках. Металлические набойки.

– Вот это и Непонятно. Я еле-еле здесь пробрался, вы тоже, а женщина на каблуках туда-сюда разгуливала. К чему бы? Потом, спускался по веревке мужчина. Пошли на крышу.

А крыша-то покатая! Жестяная. Жесть, солнцем нагретая. Ботинки скользят. Того гляди вниз свалишься! Первым встал на четвереньки оперативник. Следователь посмотрел на него и согласился – так надежнее будет. Цепляясь за что придется, задним ходом, мужчины съехали к самому краю, уперлись ногами в водосточный желоб и замерли. Головой крутят. Внизу уже зеваки успели собраться. О том, что в этом доме давеча мужика убили, все знали. Плохие вести разносятся быстро. У злополучного подъезда какой день подряд любители выпить кучкуются. А тут – менты по крыше лазают. Вдруг кто сорвется? Будет кого помянуть.

– Чего ищут-то? – поинтересовался у группы собравшихся «на троих» плюгавый старикашка с помятым и сизым от пьянки лицом.

– На чердаке труп, кажись, нашли.

– Так труп-то в квартире был.

– Эт-та другой.

– А я ведь Огарка-то дня три как не вижу.

Четверо мужиков всполошились.

– Не появлялся вчера, – согласился один.

– Вчера! Он и третьего дня пропустил, – поддержал его второй.

– И лазают в аккурат с его стороны, – заключил плюгавый дед.

А четвертый гаркнул:

– Рекламная пауза!

Все вновь задрали головы.

Завадский что-то углядел и пытался переместиться к тому месту, что над окном квартиры Нины Ивановны.

– Слева от меня, – сказал он следователю, – вмятина. Желобок погнут. Что-то висело, и тяжелое. Я поднимаюсь. А вы сюда тихонько двигайтесь. – И начал карабкаться к трубе, за которую вполне мог цепляться страховочный трос.

Приблизившись к вмятине, Михаил тоже не усомнился, что здесь спускались с крыши.

– Тут интересней, – подал голос капитан и вытянул вниз ногу.

Следователь сразу сообразил, что хвататься надо именно за нее. Схватил и подумал, что работа следователя прокуратуры все же намного спокойнее работы оперативников. Но раз напросился – не ной! Подтянулся.

На грязной трубе было отчетливо видно, как по ней елозила веревка. Но не только у основания. Выше, у следующего выступа, такой же след.

– Может, спасатели сначала вверху закрепили, а потом решили трос перебросить пониже? – предположил Михаил, на что капитан ему резонно возразил:

– Если бы трос опускали, то было бы заметно, как он съезжал. Смотрите, какая грязь. Ан нет! След внизу и след вверху. Крепили и тут и там. Значит, спускались не только спасатели.

– Пожалуй, так и есть. Уходим.

У квартиры Мокрухтина стоял милиционер, посторонившийся при виде капитана Завадского. В комнате, где обнаружили труп, ползали эксперты, в прямом смысле ползали, метр за метром обшаривая комнату.

– Проникновение неизвестно откуда, – сказал один из них. – Ножек нет, ручек тоже. И такое впечатление, что не только полы, но и мебель протирали.

– Скорее всего влезли через балкон. Посмотрите внимательно там, – дал указание следователь прокуратуры.

Эксперт, мужчина лет пятидесяти, с трудом поднялся с колен и возразил:

– Какой балкон? Окна все закрыты. Если бы через окно, пришлось вырезать стекло, – и он показал на балкон, – а стекла целы во всех помещениях квартиры.

– Чертовщина! – брякнул капитан и затеребил мочку правого уха, раздумывая. У Михаила создалось такое впечатление, что он трогает серьгу в ухе. Так женщины иногда делают, когда нервничают, словно проверяют, на месте ли она. У Завадского серьги, естественно, не было, но условный рефлекс был. Пират! – некстати пронеслось в голове Михаила. Если еще черную повязку на один глаз, волосы подлиннее да кинжал за пояс – точно пират с Барбадоса.

Михаил Анатольевич в свободное время читал только про пиратов, черную работорговлю, гонки чайных клиперов и разные географические открытия – в общем, про все, что под парусами. Никакие триллеры, детективы, фантастика его не интересовали. Политика, эзотерика, философия – боже упаси! А вот окунешься в теплые воды Карибского моря – и ты не ты, не мягкий обходительный муж, а кровожадный буканьер с несколькими ножами на кожаном ремне и короткой саблей. Почему он потащился на чердак, на крышу? Потому что Мартиника, Тортуга, Сан-Доминго, Ямайка спать не дают, в спину подталкивают. Но главная причина не в этом. И Михаил Анатольевич это хорошо осознавал. Женя ему сказала, что он долго думает и не способен к действию. Вот он и начал действовать.

– Сергей Берндгардович, – позвал капитана Смолянинов, по слогам выговаривая его отчество.

Капитан Завадский кончил терзать ухо и уставился на следователя.

– Не зовите меня Берндгардович, а то мне сразу же хочется совершить какое-нибудь выдающееся открытие. Сергей, капитан, Завадский – как угодно на ваш выбор, только не Бер-гар-дыч, – передразнил он свое отчество. – Быррр! – И засмеялся. – Какой я немец? Немецкого, кроме отчества, ничего и не осталось. Пью водку, ругаюсь трехэтажным матом, если доведут, сосиски с пивом терпеть не могу и по-немецки ни черта не понимаю.

– Сергей, кто следующий? – спросил Михаил.

– Давайте по порядку.

Они вновь поднялись на пятый этаж. Квартира № 39. Тоже над Мокрухтиным. Звонок. Послышались шаги, быстрые и легкие. Дверь открылась без всяких вопросов: кто? Работников правоохранительной системы бесстыдно разглядывало юное существо, стриженное почти наголо. Короткий мягкий пушок на голове.

«Лет шестнадцать, – прикинул Михаил, – а может, пятнадцать. Кто их теперь разберет? Босиком, шорты, из шорт тонкие ножки торчат, майка, под майкой, как теперь водится, ничего (в смысле одежды), а все равно не разберешь, парень или девушка».

Завадский тоже, видно, засомневался и полез в карман джинсов за записной книжкой.

Смолянинов подумал: «А все-таки немец. Аккуратист. Мне в голову не придет всех жильцов в книжку записывать. На разных листочках – еще куда ни шло. Но чтобы найти в соответствующий момент – ни боже мой!»

– Здравствуйте, Юля! – Завадский нашел нужную страничку.

– Привет!

– А родители дома?

– Не-а.

– Мы со следователем прокуратуры хотели бы задать тебе несколько вопросов.

– Задавайте, – разрешила девушка, засунув руки в карманы шорт. В следующую минуту она развернулась и пошла в глубь квартиры. – На кухню, – скомандовала Юля через плечо, – направо.

Мужчины переглянулись и двинулись за ней.

– А ты не боишься вот так запросто открывать дверь? – спросил Завадский. – В глазок не посмотрела, не спросила: кто? Взрослых дома нет. Спокойно приглашаешь двух мужчин в квартиру, а вдруг…

– Что – вдруг? – Юля уселась на табуретку, положила ногу на ногу, и в глазах ее застыло выражение превосходства над двумя недочеловеками. – Что – вдруг? Обкрадете, что ли? Что тут красть-то? – Она обвела рукой кухню.

В кухне размером метров восемь стояли маленький советский холодильник «Саратов», который натужно гудел, массивный буфет, обклеенный клеенкой в мелкий цветочек, обеденный полированный стол, три стула, на стене над мойкой висела сушка для посуды – вот, собственно, и все.

– Украдут? Это не самое страшное. – Сергей развернул стул к девушке и сел.

– Изнасилуют, что ли? – И она, как показалось Михаилу, выжидательно посмотрела на капитана. – Изнасилование – это секс без согласия одной из сторон.

Надо было так понимать, что согласие с ее стороны последует незамедлительно.

– И как вы такие получаетесь?! – не удержался Завадский.

– Как все остальные, от папы с мамой, – просветила недогадливого капитана девушка Юля.

– А где сейчас папа с мамой? – перевел разговор в безопасное русло Михаил.

– Вкалывают.

– Где вкалывают?

Она пожала плечами:

– А я почем знаю.

– Но место работы ведь как-то называется?

Юля задумалась, нахмурила лобик:

– Не знаю. Они люка отковыривают.

И капитан и следователь соображали: что бы это могло значить? На ум ничего не приходило. Цветные металлы, может, воруют? Михаил перестал думать над сложным идиоматическим выражением, а сосредоточился на том, что у него дочь – золото, и не только по части лексикона, но и во всех других отношениях тоже.

От досады, что не может расшифровать своеобразное словосочетание, Завадский вскочил со стула и бросился к окну – вдохнуть свежего воздуха.

Девушка Юля вскочила вслед за ним. Глянув в окно, она радостно завопила:

– Вон! – и показала на желтую с красными продольными полосами машину аварийной службы Мосводопровода.

Двое мужчин в оранжевых куртках-безрукавках ломом пытались поднять крышку канализационного люка.

– У тебя родители в Мосводопроводе работают? – нашелся капитан.

– Ну а я что говорю.

– А что ты будешь делать, когда школу кончишь?

– Я? – Юля удивилась чрезвычайной непонятливости капитана, вначале ей даже понравившегося. – Моделью буду. Не люка же отковыривать!

– Люки, – поправил девушку Михаил, а потом сообразил, что не прав. Люки открывают, а если уж «отковыривают», то подходит все-таки «люка». Но вслух свои соображения не высказал. Постеснялся.

– Гмм! – прочистил горло опер. – Чтобы моделью стать, надо хотя бы с людьми научиться разговаривать.

– Зачем? – неподдельно удивилось юное создание. – Там говорить не надо – ходи!

Смолянинов про себя усмехнулся: «А ведь, в сущности, она права. Ходить как пава по подиуму, намыливать голову шампунем и на виду у всех пользоваться тампонами «тампакс» ума не требуется. Да и слов тоже».

– А скажи нам, Юля, слышала ли ты в последнее время по ночам топот над вашей квартирой? – спросил следователь.

– Над нами чердак.

– Значит, не слышала? – уточнил Михаил.

– Не-а.

– Может быть, твои родители что-нибудь слышали? Они не говорили?

Юля посмотрела на следователя, как на полоумного:

– Да если наш подъезд взорвут – они не услышат!

– Такой крепкий сон?

– Как в морге.

Мужчины переглянулись.

– А в день убийства?

– Не-а.

– А убитого Мокрухтина ты знала?

– Не-а.

Завадский вышел из терпения:

– Ты живешь с человеком в одном подъезде – и «не-а»? Квартир-то в подъезде всего двадцать.

– Ну?

– Что «ну»?

– Ну как я его должна знать-то? Интимно, что ли?

Железная логика Юленьки повергла их в состояние коллапса.

Первым пришел в себя Смолянинов:

– Спасибо, Юля.

Мужчины встали.

– Может, чайку попьете? – Юля выжидательно смотрела на капитана.

– Не-а, – сморщился Завадский, отворачиваясь.

Юля не проводила их до двери. Обиделась девушка.

– Интересная получается коллизия, – резюмировал капитан, выходя на лестничную площадку. – Мокрухтин занимает две квартиры, под Ниной Ивановной и Юлей. Под комнатой старушки у него спальня, и над «божьим одуванчиком» топали, а над квартирой Юли почему-то никто не топал, в том числе этой ночью, хотя следы на чердаке есть и над ее квартирой. А?

– Согласен, коллизия интересная. Врут?

– Родители вряд ли. После того как люка поотковыриваешь, действительно замертво свалишься. А вот девушка Юленька соврет – глазом не моргнет.

– Зачем? Если только не сообщница?

– Сообщница в чем? Ничего не похищено.

Квартира № 38. Звонок. Тишина. Еще звонок. Опять тишина.

– Кто у нас тут? – Капитан Завадский полистал записную книжку. – А, понятно. Двухкомнатная квартира пустая. За риэлтерской фирмой числится.

– Проверяли?

– Да. Пошли дальше.

Квартира № 37. Дверь железная. В квартире слышны приглушенные голоса. Завадский глянул в свои записи. Звонок. Люди в квартире замолчали и затаились.

Завадский стукнул в дверь кулаком и зычным голосом рявкнул:

– Отрывайте! Милиция!

– Сергей, ты что? – заволновался следователь.

– Я? Ничего, – успокоил его капитан. – Развлекаюсь. – И подмигнул: – Живет здесь одна Солоха…

Дверь открыла молодая женщина в махровом халате, накинутом на голое тело. Странно, она показалась Михаилу чем-то похожей на Евгению. Только лицо раскрасневшееся и длинные волосы в беспорядке всклокочены. Но красивая.

– Старший оперуполномоченный капитан Завадский, – отрекомендовался Сергей. – Следователь прокуратуры Смолянинов, – кивнул он на Михаила. – Прошу любить и жаловать!

Женщина в испуге отпрянула назад, а капитан, не дожидаясь приглашения, шагнул в квартиру. В комнате на разложенном двуспальном диване постель была кувырком, но в ней никого не было. Завадский хитро прищурил глазки, усмотрев под диваном мужские тапочки. Он встал на колени и, словно ревнивый муж, заглянул под любовное ложе. Молодая женщина, одной рукой придерживавшая полы халата, другой прикрывала рот, чтобы не закричать. Михаил взирал и на капитана и на женщину с изумлением.

Вдруг Завадский в коленопреклоненной позе повернул голову к балконной двери – женщина беспомощно всхлипнула и осела на диван.

– Ваши документики! – потребовал капитан у занавеса, поднимаясь с колен и отряхивая джинсы.

Плотная балконная штора, до этого момента полуприкрытая, распахнулась. Мужчина с красным как рак лицом, с незакрытой до конца молнией ширинки и в рубашке, застегнутой не на все пуговицы, а через одну, да и то не по порядку, протянул капитану дрожащей рукой паспорт.

Завадский покрутил головой, ища, куда бы присесть. Обнаружив два кресла, пригласил и себя и Смолянинова:

– Присаживайтесь, товарищ следователь. В ногах правды нет, – и удобно устроился в одном из них.

В массивном мягком кресле, обитом ворсистым материалом, с высокой спинкой, заканчивавшейся валиком в изголовье, Михаил Анатольевич просто утонул. Да и вся остальная обстановка квартиры говорила о том, что женщина не бедствует, перебиваясь с хлеба на квас, скорее с черной икры на красную. Перед ними стоял журнальный столик, тоже какой-то необычный, чересчур высокий. Следователь откинулся в кресле и опустил глаза под стол. Так и есть! На ножках винты, регулирующие высоту. И столешница толстовата, значит, раскладывается. Догадался: стол-трансформер. Надо – обеденный, не надо – журнальный. Однажды видел такой в магазине эксклюзивной мебели. Как он попал в такой магазин? По уголовному делу, естественно. Стоит столик триста долларов. Вот так, товарищ следователь. Это тебе не среднестатистическая зарплата российского гражданина.

Завадский, присев на краешек кресла, на стол положил раскрытый паспорт мужчины.

– Гражданин Полозков, – строго обратился к нему капитан милиции, – как долго вы находитесь в квартире, – Завадский еще раз глянул в записную книжку, – Завьяловой Зинаиды Ивановны?

Гражданин Полозков уже начал приходить в себя, сообразив, что никому не должно быть никакого дела, где и как он проводит свое время. Кроме жены, конечно.

– Простите, но это мое дело, – отрезал он.

– Хорошо. Сколько раз вы посещали гражданку Завьялову? – невозмутимо продолжил Завадский.

– Один раз.

– Каждую неделю? – усмехнулся капитан. – Где вы работаете?

– Я протестую! – заявил осмелевший гражданин Полозков.

– Протестовать вы будете позже, – оборвал его Завадский, – когда следователь прокуратуры предъявит вам обвинение. – И Сергей кивнул на Смолянинова. – Тогда вам и адвокат понадобится! А сейчас прошу отвечать на мои вопросы. Понятно?

– Я буду жаловаться вашему начальству! – завизжал толстый боров в расстегнутой на пузе рубашке, из-под которой выбивались завитки волос.

Смутить капитана, а тем более напугать было непросто.

– Жаловаться? – протянул он. – На что? На то, что вы, будучи женатым человеком, пользуетесь услугами мадам Завьяловой? Мы здесь ни при чем. А вот вы даже очень при чем. Этажом ниже убивают человека…

Завадский не закончил предложение, потому что лицо мужчины побелело. Было видно, гражданин Полозков этого не знал, как не знал и когда убили, и подумал, что убили сей момент или чуть раньше, а потому затрясся.

– Так где вы работаете?

– В министерстве, – почти шепотом простонал пузатый боров, пробуя застегнуться.

– Мало человека убили, так еще сегодня ночью опять лезли! Так в каком министерстве? – прищурился капитан.

– Топлива и энергетики. Я тут ни при чем, – заскулил Полозков.

– А я и не говорил, что вы убивали. Я сказал это безотносительно к личностям. А с господином Мокрухтиным вы, случайно, не знакомы?

От внимания Завадского и Смолянинова не укрылось, что при упоминании Мокрухтина женщина вздрогнула.

Работник же министерства вздохнул посвободнее: его не подозревают – и с готовностью стал помогать следствию:

– Конечно. Знаком.

Похоже, что капитан Завадский не ожидал такого поворота дела, поэтому осторожно, чтобы не спугнуть, спросил:

– Когда вы с ним виделись последний раз?

– В понедельник.

В понедельник Мокрухтина и убили.

– А в какое время?

– Утром.

– Где?

– У себя в министерстве.

Завадский перевернул несколько листочков в записной книжечке. Со слов телохранителей Мокрухтин заходил в церковь Всех Святых на Кулишках, а не в Минтопэнерго.

– По какому делу он заходил к вам?

Гражданина Полозкова начал бить озноб.

– Ну! – подталкивал его капитан. – Не жмитесь! Чистосердечное признание облегчит вашу душу.

Боров выжидательно смотрел на капитана: станет ли тот сообщать кому следует, где был в рабочее время замминистра и муж гражданки Полозковой? Завадский с ходу понял потаенные думы допрашиваемого свидетеля и показал глазами, что зависеть это будет от самого Геннадия Аристарховича. Будет тот сотрудничать со следствием – никто ничего не узнает, а будет выкобениваться – дело примет огласку. Вот такой коленкор.

Полозков склонил голову, мол, все осознал:

– По поводу трубы.

– Какой трубы? – не понял Завадский.

– Нефтепровода, который идет к Новороссийскому терминалу.

Капитан смотрел на Полозкова с недоумением:

– А при чем здесь Мокрухтин?

– При том, что он ждал подхода либерийского танкера под залив. Мы согласовали детали, и все.

– Какой танкер, вы сказали? Либерийский?

Завадский лихорадочно вспоминал государство под названием Либерия и нервно тер мочку уха. Где-то он что-то слышал, но вот что?

Для Смолянинова же все, что лежало между Тихим и Атлантическим океаном, было как на ладони и хорошо знакомо: южное море, палящее солнце, голубое небо над тропиками, корабль под парусами, где «вьется по ветру Веселый Роджер и люди Флинта песенку поют», «Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рому!». А вслух Завадскому сказал:

– Не заостряй на этом внимания. Я потом объясню.

– Ну что ж, Геннадий Аристархович, подпишите вот здесь протокол, и пока вы свободны. Можете идти. А с Зинаидой Ивановной у нас отдельная беседа получится.

Дрожащими руками замминистра стал застегивать пуговицы белой сорочки, застегнул все – рубашка наперекосяк, сквозь ткань просвечивают складки жира, расстегнул – и по-новой; пуговичку в петельку просовывает, а сам на Завадского смотрит, тот в свою очередь на него уставился – нервирует, как кобра.

Смолянинов в дело не встревал, предоставив инициативу оперативнику. Что касается технологии «отжима» информации, то капитан, как успел убедиться следователь, лучше него ориентируется, как такого человечка в стиральную машину засунуть, в какой момент центрифугу включить и когда выключить, чтобы не повредить содержимое.

– До свидания, – буркнул Геннадий Аристархович, дверь хлопнула, щелкнул замок.

Капитан и следователь повернулись к молодой женщине, до сих пор пребывавшей в состоянии шока.

– Ну-с, Зинаида Ивановна, как вы познакомились с господином Мокрухтиным? – последовал первый вопрос капитана. – Только не рассказывайте, что живете с ним в одном подъезде.

Женщина молчала, переводя взгляд с одного мужчины на другого, и покусывала губы. Когда ее взгляд остановился на Смолянинове, тот понял, что говорить она будет с ним.

– Вы раньше с Мокрухтиным познакомились или с Полозковым? – спокойным ровным голосом без игривых интонаций спросил Михаил.

Зинаида Ивановна кивнула, разметав по плечам льняные волосы.

– С Мокрухтиным? – уточнил Михаил.

Еще кивок.

– А с Полозковым как?

Женщина опустила глаза.

– Мокрухтин познакомил? – догадался следователь.

– Да, – подала голос женщина. – Он сказал, что этот человек ему нужен и я должна быть с ним любезна.

– А Полозков знает, что Мокрухтин жил в этом же доме?

– Нет. Мокрухтин представил нас друг другу в ресторане.

Михаила больно резанула фраза, сказанная женщиной. «Представил нас друг другу» – такой оборот обыкновенные проститутки не употребляют. На вид ей лет двадцать шесть, чуть младше Евгении. Черты лица тонкие. Явно образованна. Какой-то институт. И не только у нее, но и у родителей. Второе или даже третье поколение. А зарабатывает своим телом. Мокрухтин подкладывал ее под нужных людей и платил за них. Вот откуда столики за триста долларов, стенка тысяч за пять, мягкие велюровые кресла, диваны двуспальные и полуторные, кушеточки, пуфики, подушечки – все однотонное – гарнитур. Он поднял голову к потолку. Люстра – модерн! – дымчатое стекло, по конструкции напоминает ленту Мёбиуса, такие же бра с двух сторон дивана и торшер в углу у кушетки. Дорого, стильно, со вкусом. Только зачем все это, если такой ценой? И он снова обратился к женщине:

– Я буду вынужден задать вам очень неделикатные вопросы.

Женщина понимающе взмахнула ресницами и уставилась на Завадского. Капитан смекнул, что он в данной ситуации третий лишний, и вышел на кухню под предлогом поставить чайник. В душе Михаил поблагодарил его за чуткость, редко встречающуюся не только у оперативников, но и у следователей в силу специфики их работы. Хотя, может, это не чуткость вовсе, а обыкновенное профессиональное чутье, что сейчас мягкий интеллигентный Смолянинов добьется гораздо большего, чем капитан Завадский с его напором и натиском.

Как только дверь за капитаном закрылась, женщина вздохнула:

– Я слушаю.

– Зинаида Ивановна, эту квартиру вам купил Мокрухтин?

– Да.

– Как давно?

– Четыре года назад.

– Кто был инициатором ваших встреч?

– Он.

– Поэтому и квартира в этом же подъезде?

– Да.

– Кроме Полозкова, у вас были другие объекты пристального интереса Мокрухтина?

Молодая женщина вздрогнула, будто ее ударили по лицу наотмашь, и по щекам потекли слезы.

– Да.

– Кто?

– Кошкин из Минфина, братья Юдины. Один из братьев в налоговой полиции работает, а второй в таможенном комитете, – выдавила она из себя.

Михаил даже не спросил: зараз были или по очереди? – по ее лицу видно, вместе приходили, вместе и уходили. Мерзость какая! Но чувствовал почему-то к ней сострадание. Может быть, потому, что видел перед собой не проститутку (у нее не было на лице характерного для проститутки выражения стервозности), а несчастную молодую женщину, загнанную в угол нашей подлой жизнью, и вдруг снова сравнил ее со своей женой. Хотя сравнение не в пользу Зинаиды Ивановны. Евгении тоже трудно пришлось после института. Представьте на минуту девушку двадцати двух лет с дипломом, в графе «специальность» которого записано: философ. Смешно? Кадровики гоготали, когда она приходила наниматься на работу. Намаялась, прежде чем повезло. Нет, сравнивать нельзя. Но он все равно пожалел сидевшую перед ним женщину с мокрыми от слез глазами. Вообще мужчины не любят, когда женщина плачет, но на Михаила Анатольевича это правило не распространялось.