Текст книги "Не все мы умрем"

Автор книги: Елена Гордеева

Соавторы: Валерий Гордеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Глава четвертая

После событий на кладбище Евгения пребывала в расстроенных чувствах. Она перестала себя понимать.

Зачем она рассказала Ежику о том, что произошло с ней шестнадцать лет назад? Это его не касается!

Зачем она дала ему совет вернуть архив на место? Да, он ей помог, даже очень помог, но ведь и она рассчиталась с ним сполна! Да вдобавок миллион подарила!

Как и предполагала Евгения, забрать деньги Мокрухтина из организаций типа «Экотранса» оказалось пустяком. После перестрелки на Калитниковском кладбище все держатели денежек были просто счастливы от них избавиться. Один звонок – и разные там барсуковы, трясясь, выносили доллары, получали в обмен договор и облегченно крестились.

Так зачем она дала Ежику такой совет? Не важно, что он сам догадался, важно, почему она вылезла со своим советом?

В последнее время мужчины бывали на даче редко. То продукты ей завезут, то одежду. Евгения раскладывала в шифоньере купленные для нее джинсы, свитеры, куртки, пуховики… Они что, до зимы собираются ее здесь держать? Вопросов накапливалось все больше и больше.

– А когда вы вернете мне паспорт? – рискнула она спросить в одно из таких посещений.

Ежик как-то растерянно посмотрел на нее; его глаза, напоминавшие обычно безоблачное небо, вдруг потемнели и стали похожи на васильки.

– Я вас чем-то огорчила? – смутилась она.

– Вам придется подождать, Евгения Юрьевна, – не очень охотно ответил Герман.

– Сколько?

Он неопределенно пожал плечами:

– Возможно, месяц, возможно, два. Сейчас сказать сложно. Как пойдут дела, – и он неожиданно улыбнулся.

Евгения перевела взгляд на Антона; тот сидел за столом, уткнувшись носом в тарелку, чтобы не засмеяться.

Нет, она не испытывала никакого дискомфорта от пребывания в доме с двумя мужчинами – по отношению к ней они вели себя безукоризненно. Евгения диву давалась: ни с кем она не чувствовала себя так спокойно и уверенно, как с ними; знала: если надо, они защитят от кого угодно. Защищаться от них – повода не было. Но на душе у нее все равно было тревожно, она не понимала отчего, поэтому волновалась. А если Евгения чего-то не понимала, то старалась постичь ситуацию любыми возможными способами, в первую очередь – разумом.

– Вы не подумайте, что я предъявляю вам какие-то претензии, но согласитесь… – запнулась она, не договорив: «Мое пребывание здесь уж очень похоже на плен».

– Чего бы вы хотели? – смиренно спросил Герман.

– Заняться чем-нибудь полезным.

Тут Евгения удивилась себе еще больше. Ей это надо? Не надо. Ей надо как можно скорее отсюда выбраться и начать новую жизнь. Жизнь после смерти.

– Я не собираюсь мешать вашим планам, – осторожно сказал Герман, – но чем бы вы хотели заняться?

– Хочу уехать в Питер. Что там буду делать – не знаю. Возможно, устроюсь переводчиком, но в бизнес больше не пойду.

– А я могу вам дать один совет?

Зеленые глазищи уставились на Германа.

– Давайте.

– Вам лучше уехать за границу. Ведь вас здесь уже ничего не держит, не так ли?

– За границу? – удивилась Евгения. – А куда?

– В Германию.

Глаза женщины расширились еще больше.

– Я никогда не думала об этом.

– Странно. Словарный запас у вас шире, чем у многих немцев. Если вы Канта читаете в оригинале, то Гете и Шиллера – уж подавно. Разве это не достаточное основание выехать за границу?

«Он что, издевается, что ли?» – Евгения молчала, не отрывая взгляда от смеющихся глаз мужчины, перевела взгляд на Антона и подумала: «Это не ГРУ и не СВР. Там таких нет, не было и быть не может. Там люди серьезные, а это что?» – И осторожно спросила:

– А что я буду там делать?

– Ну, как что? Вы еще молодая женщина, устроите там свою жизнь, выйдете замуж…

– За кого? – встрепенулась Евгения. – Я там никого не знаю.

– Ну, хотя бы за меня. Или за Антона. У вас есть выбор. Мы же вас не неволим. Наконец, вы можете пойти работать. В Германии бизнес не так криминален, как здесь. Я могу вам составить протекцию в очень приличный банк.

Евгения захлопала глазами, и выражение их стало опять детским.

Герман смотрел на нее, улыбался и думал: «Совершеннейший ребенок. Правда, только в некотором роде. Все, что касается чувств. А в остальном – палец в рот не клади, руку по локоть откусит!»

– Я бы… пожалуй… подумала над ваши предложением… но мне непонятно… Вы предлагаете мне деловое сотрудничество?

Герман кивнул. Слов у него не было.

– Фиктивный брак? – уточняла Евгения.

Герман опять закивал. Он очень боялся ее спугнуть.

Евгения подняла глаза к потолку и быстро-быстро что-то стала в уме просчитывать. Мужчины следили за ней с изумлением.

Наконец она опустила голову и внимательно осмотрела их лица: изучила вначале лицо одного, затем лицо другого.

– По поводу банка – вы это серьезно?

– Вполне.

Евгения опять задумалась, уставившись в потолок: «Так. Банк. Предложение заманчивое. Финансы – не проблема. Ежик, банк, Ежик – угу! Понятно, чем этот банк занимается».

– В принципе я согласна, но… есть одно обстоятельство.

– Какое? – разом спросили мужчины.

– Я не могу решить, за кого мне выйти замуж: за вас или за Антона Алексеевича? Я слишком мало вас обоих знаю. Но по идее, мне выгодней выйти за вас, Герман Генрихович. Если вы, конечно, не против.

– Я не против.

– Тогда с чего мы начнем?

– С изучения нижнерейнского диалекта. Я принесу вам кассеты.

– Отлично. С этим я справлюсь.

А Герман и не сомневался.

– Что еще? – деловито спрашивала Евгения.

– Приемы самообороны.

– Я там драться должна? – насторожилась Евгения, но потом поняла: «Он прав. Мало ли в какой критической ситуации я могу оказаться? Надо уметь за себя постоять».

И она согласно кивнула.

– Когда начнем?

– С вами работать, Евгения Юрьевна, одно удовольствие. Завтра с утра и начнем. Я вам купил карате-ги.

– А это еще что такое?

– Форменный костюм для занятий карате. – Герман сиял как именинник после своей первой маленькой победы, которая далась ему с таким трудом. Можно сказать, что Евгению Юрьевну он почти завербовал, и она догадывалась об этом, только не догадывалась – для чего?

Наутро они встретились в комнате на первом этаже, застеленной матами. Евгении было очень непривычно: грубая куртка из парусины, широкие коротковатые штаны и вдобавок босиком. Впрочем, Герман выглядел точно так же, только неудобства не испытывал: как мячик подпрыгивал на матах, размахивал руками – разогревался.

Свернутой постели Антона в углу уже не было, как и самого Антона: куда-то с утра уехал.

– Начнем с разминки: руки в стороны, вверх, поворот корпуса налево, направо, – командовал учитель.

Евгения покорно выполняла.

«Ты смотри, подчиняется», – дивился Герман, скача по кругу; Евгения прыгала за ним.

Женщина раскраснелась; на скаку выпячивала нижнюю губу, дуя себе на лоб, – сгоняла челку. Герман вдруг остановился, она с налета уткнулась ему в спину.

– Ой! Извините.

Ежик достал из сумки эластичную повязку, собственноручно натянул ее, как обруч, на голову Евгении.

– Как ваши мышцы?

– Пока ничего.

Он взял ее за руку, пощупал выше локтя и, как ей показалось, сокрушенно вздохнул.

Евгения обиделась:

– У меня разряд по плаванию!

– Что вы говорите! Тогда переходим к первому упражнению. Как бы вы хорошо ни владели приемами боя, падать вам все равно придется. Поэтому важно научиться при падении расслабляться. Смотрите!

Герман обмяк, как мешок повалился на маты, кувыркнулся и тут же вскочил опять.

Евгения восхищенно ахнула: ловко это у него получается. Прямо ванька-встанька.

– Сможете сделать так?

Евгения шлепнулась на пол, охнула и стала по частям подниматься. Герман, пряча улыбку, отвернулся, роясь в сумке; следил краем глаза, когда она встанет.

– Еще раз смотрите! Чтобы было легче, представьте, что вы пьяны.

Герман качнулся, упал и резко вскочил.

Евгения вдруг рассердилась:

– Я вообще не пью!

– Ну хорошо. Вы не пьяны, вы теряете сознание. Пойдет?

«Черт с ним! Сделаю так, как он хочет». – Евгения закатила глаза, как она видела в кино, растопырила руки и приготовилась падать. Герман испугался, что она сейчас рухнет на спину, рванулся и поддержал. Она обвисла на его руках, расслабилась; он разжал объятия, она плавно выскользнула вниз; растеклась по полу как лужа.

– Ну как? – Она открыла глаза. – Вам нравится?

– Уже лучше. Теперь кувырок, и вы на ногах!

Евгения бодро вскочила.

– Неплохо. А сейчас то же самое, но я буду вас бросать. Не бойтесь, пока никаких приемов.

Герман чуть приподнял ее и отбросил в сторону. Евгения снова обмякла, упала на мат и тут же вскочила. Он повторил это несколько раз, добиваясь четкости.

– Ну как? Живы?

– Жива.

– Теперь будем падать с приема. Я кидаю вас на пол и бросаюсь сверху. Вы должны увернуться и тут же вскочить. Раньше, чем я упаду.

Герман перехватил ее за руку и бросил через плечо. Она не успела даже охнуть, как он оказался на ней верхом.

Она затихла. Его сильные ноги сжимали ей бедра, а руки припечатали кисти к холодному мату.

– Вы опоздали; Теперь на месте Соколова я наношу удар. – Герман чиркнул ладонью над ее лицом. – Вот так, снизу вверх, по носу. Чтобы кость прошла в мозг. И вам конец.

– Я уже умерла? – Евгения чуть пошевелилась.

– Нет.

– Тогда слезайте.

Герман смутился, вскочил и поднял рывком ее. Евгении тоже было неловко, она смотрела в сторону.

– Ну как, на сегодня хватит? – бросил через плечо Герман.

– Это вам решать.

– Примите горячую ванну. А то будут синяки. – И вышел.

После ванны Евгения лежала пластом в своей комнате и тихо стонала, не открывая рта. Герман прислушался и постучал.

– Войдите, – жалобно мяукнула она.

– Что, очень плохо? – Герман подошел к кровати.

– Лучше бы вы меня сразу убили. Без этих приемов нельзя обойтись?

Герман смотрел на нее с сочувствием, прекрасно зная, как все тело у нее сейчас ноет.

– Если позволите, я вам помогу.

– Позволю, – простонала Евгения.

Герман сбоку присел на кровать, взял ее за руку, вначале поглаживал, потом все сильнее стал мять. Евгения почувствовала облегчение.

– Как?

– Эта рука уже лучше.

– Давайте другую.

– Возьмите сами. Мне даже лежать трудно.

Герман улыбнулся и проделал то же самое со второй рукой.

– Перевернитесь на живот.

Он задрал ей футболку.

– Вы очень счастливая женщина. – Герман оглядел ее спину и пальцем стал считать родинки: – Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять, – и начал массировать мышцы спины.

Голова Евгении была повернута набок, щекой она лежала на подушке, губы приоткрылись; она улыбалась. Герман гладил ее и приговаривал:

 
Вдруг охотник выбегает,
Прямо в зайчика стреляет,
Пиф-паф, ой-ёй-ёй,
Умирает зайчик мой!
 

Евгении сделалось так хорошо, что она перестала соображать: удобно это или неудобно? Ежик водил пальцами по ее позвонкам, иногда останавливался, нащупывал какую-то косточку, нажимал посильнее, как будто играл на флейте, заговаривая боль; боль уходила. Он нажимал не на косточки, а на точки акупунктуры; Евгения блаженствовала.

Она, как кошка, выгибалась и большим пальцем показывала ему на свою спину:

– Вот тут. Тут очень больно.

Герман улыбался и передвигал горячие ладони туда, куда она указывала. Резкий нажим пальцем – и тело становится мягким как воск.

«Если он после каждой тренировки будет так за мной ухаживать, может быть, я и освою карате, – жмурилась Евгения от удовольствия. – А лучше всего – до карате и после карате. Как бы ему намекнуть?»

– Герман Генрихович, а перед тренировками массаж делают?

– Иногда.

– А мне можно?

Герман просиял. Вторая маленькая победа. Все шло по плану.

– Если вы будете звать меня Герман, то можно.

– Ой! – застонала Евгения. – Герман. Большое спасибо. Вот еще здесь, пожалуйста. Зовите меня Евгения.

– Нет, не Евгения. Мы регистрируем с вами брак в Германии. Значит, Женни! К примеру: Женни фон Вестфален. Звучит?

– А вы кто – Карл Маркс?

– Нет, слава богу.

– Тогда можно пока – Женя?

– Можно. – Герман натянул ей на спину футболку.

Евгения перевернулась и благодарными глазами смотрела на Ежика. От греха подальше Герман пересел на стул и потупился. Теперь на его лице она ничего не прочтет. А прочесть можно было многое. Что массаж, как и ей, ему нравится и что он не прочь перейти к более тесным взаимоотношениям. И еще он скрывал неловкость: от того, что пришлось швырять ее на маты, дергать за руки, рявкать: вставай! Самое неловкое заключалось в том, что вся эта самооборона, которой он ее учил, была чистейшим блефом. Он просто не знал, как подступиться к женщине, которая вместо любовных романов читает Канта. Еще со времен букинистического магазина, когда она показала ему «Критику чистого разума», он никак не мог опомниться. Как за ней ухаживать? Не приглашать же ее в кино! Она удивленно спросит:

– В кино? А что вы хотите мне предложить?

У нее дома он видел лишь несколько кассет, в основном это были мультфильмы, как он понял, для падчерицы, и только одна была с классической лентой: «Кабинет доктора Калигари». Даже если в «Иллюзионе» идет этот «Кабинет», то целоваться на последнем ряду под «сумрачный германский гений» будет как-то неловко.

А если в театр? Допустим, он скажет:

– Женя, у меня случайно два билета в «Современник».

– А что там?

– Шоу. «Пигмалион».

– Вы знаете, Герман, признаюсь откровенно: Шоу я люблю, но не нуждаюсь в посредниках. Поэтому предпочитаю его читать. – И добавит: – На английском, а не смотреть режиссерскую интерпретацию.

Прокрутив все в уме, Герман вздохнул и поднялся со стула:

– Да, – сказал он, – впереди у нас, Женя, тяжелые дни. Отдыхайте.

Весь этот день Евгения провела в лежачем положении. Иногда забывалась, как будто спала, но тут же вздрагивала, открывала глаза – и вроде бы не спала.

«Надо встать, приготовить обед», – уговаривала она себя и опять забывалась. Ей казалось, что она уже спустилась, стоит у плиты, на плите большая кастрюля, в ней булькает суп, а она открывает какие-то баночки и что-то туда добавляет. А баночки носит Лентяй в зубах – прямо из магазина. Но это же невероятно! Она опять спит!

Вдруг внизу под ней раздался грохот. Она окончательно проснулась. Опять глухой удар, даже кровать тряхнуло, потом резкий выкрик, еще удар – деревянный дом заходил ходуном.

Евгения испугалась: первая мысль – их нашел Соколов, а она еще не умеет драться! Скорей вставай! – заставляла она себя, опуская ноги и нащупывая тапочки, набросила халат и на цыпочках спустилась вниз.

На кухне спокойно лежал Лентяй. Грохот доносился из комнаты с матами. Она подкралась к двери и приоткрыла щелочку.

Герман с Антоном кидали друг друга на маты, катались по ним, расходились и снова сходились, с гортанным криком бросаясь навстречу. Борьба шла с переменным успехом: то Герман одерживал верх, то Антон. Когда Герман падал на Антона и прижимал его к полу, то Антон стучал рукой по матам и Герман его отпускал. Опять вскакивали и прыгали на месте, как мячики.

«Это у них тренировка», – облегченно вздохнула Евгения, возвращаясь на кухню.

Но это была отнюдь не тренировка. Это Герман снимал стресс. Не успел бедный Антон приехать, как Герман затащил его в спортзал и стал швырять по углам. А вы как думали? Если мужчина укладывает женщину на пол, усаживается сверху, а дальше ничего интересного не происходит – то вот вам и стресс! Хорошо, подвернулся под руку Антон. А то бы дрова рубить пришлось. А где здесь дрова? Один деревянный дом и отопление в нем – центральное.

И все же Евгения была не настолько бесчувственна, чтобы этого не понять. Виновата во всем она. А если теперь он Ежика покалечит? Вон какой Антон здоровый: пятьдесят шестой размер не лезет. А Ежик маленький – метр восемьдесят пять, и смокинг максимум пятидесятого размера. Евгения, еще когда подсматривала за ними, отметила, что если Ежик бросает Антона на маты, то ей все равно, а вот когда наоборот, у нее замирает сердце. «Вот такие пироги, Евгения Юрьевна», – думала Евгения, засовывая в духовку противень с капустным пирогом.

Мужчины вышли из спортзала на запах выпечки. Лентяй, который лежал и млел, встал и потянулся: наконец-таки кончили! Сейчас будем ужинать.

Тренировки, к счастью, были не каждое утро. Мужчины иногда исчезали на день, на два, а то и больше. Но Евгения продолжала заниматься в спортзале сама и постепенно втянулась. Теперь физическая нагрузка приносила ей радость. Появились подвижность, выносливость, гибкость. Правда, с Германом все повторялось из раза в раз с завидным постоянством: его бросок, она на полу, он сверху – и никакие тренировки тут не помогали. Евгения сначала злилась, а потом махнула на сей прискорбный факт рукой.

Однажды мужчины вернулись ночью. Евгения проснулась от их голосов на кухне, они что-то громко обсуждали или спорили. А с утречка пораньше в ее дверь постучали.

– Женя, вы спите? – осторожно поинтересовался Герман.

– Я сплю, но уже встаю. – Евгения потянулась за халатом. Если бы было не срочно, он бы не постучал. – Входите.

Она стояла у окна, завязывая пояс. На Германа смотрели зеленющие глаза, которые хоть и были открыты, но еще видели сны, поэтому женщина в комнате вроде была и вроде ее здесь не было – она витала в облаках. «Так просыпаются дети», – подумал Герман. Рядом с кроватью на стуле лежал плеер. «Вот почему она не может проснуться! Допоздна изучала диалект. Значит, для нее это все серьезно. Прекрасно. Не женщина, а клад!»

– Мне нужна ваша помощь.

Евгения радостно откликнулась:

– Да. Какая?

– Нужно разобраться в финансовых потоках. Сможете?

– Если меня напоить крепким чаем, смогу.

Нет, Евгения Юрьевна не просто клад, сокровище!

– Переоденьтесь; я жду вас у себя.

В комнату Германа Евгения зашла впервые с того дня, как попала на дачу и облазила весь дом. У себя Герман убирал всегда сам. Первым ей бросился в глаза не литровый керамический чайник на столе, а мощный ноутбук с большим экраном.

– Что это? – Евгения провела пальцем по устройству сбоку.

– Спутниковый телефон. – Герман встал и пододвинул ей стул. – Садитесь.

– Красивая игрушка, – сказала Евгения, глядя на экран, и вдруг ее глаза наткнулись на слова: Банк развития столицы.

– Соколов?

– Да.

– Понятно. Вы хотите, чтобы я изучила их финансовую деятельность? На это потребуется время, я ведь не профессиональный финансист, хотя ничего невозможного нет. Что вас интересует?

Евгении показалось, что Ежик огорчен, однако он был просто в затруднении:

– Если бы я знал, что меня интересует…

Он просто думал, что если у «Экотранса», где работала Евгения, и у Банка развития столицы одна «крыша», то естественно предположить, что это части одной организации, только Евгения об этом понятия не имеет. Показывая ей документы банка, он и надеялся это выяснить. Но что ей конкретно откроется, он не знал.

– Давайте так, – улыбнулась Евгения, видя, что Герман колеблется. – Забудьте о финансах и сформулируйте задачу в общем. Главное – правильно поставить передо мной задачу, и тогда я ее решу.

«Запомним!» – усмехнулся про себя Герман.

– Мне нужно знать: Банк развития столицы – конечная инстанция или начальная?

– Я поняла, – закивала Евгения. – Им так же пользоваться, как обычным компьютером?

– Так же.

Не отрываясь от текста, она нащупала тяжелый чайник, Герман его подхватил, боясь, что она уронит. Уже ничего не видя, кроме экрана, она попросила:

– Налейте, пожалуйста, мне чайку. Может, и какие-нибудь бутербродики есть?

Герман пододвинул ей тарелку с пирожками, налил чашку чая, а себе зеленовато-желтую жидкость, пахнущую мятой.

Она пошарила рукой по столу, нашла чай, отхлебнула – понравилось! – и отключилась от мужчины рядом, от дачи, от всего, что ее отвлекало.

«Все, ушла», – подумал Герман, посидел некоторое время с этой удивительной женщиной, а потом потихоньку исчез; она даже не заметила.

В полдень он принес ей баночки с йогуртом, на полдник – пирожное с чаем; его подмывало спросить: как дела? Но Евгения, откинувшись на спинку стула, казалось, дремала; глаза ее были закрыты, и только подрагивающие ресницы выдавали работу мысли.

На кухню она спустилась вечером. Лицо ее осунулось после напряженной работы, но Евгения была в приподнятом настроении и сияла.

– А поесть что-нибудь в этом доме есть? – Евгения сунула нос в кастрюлю на плите. – Зеленые щи с крапивой! Ой! Да кто же такое мог сотворить? – Она посмотрела на мужчин.

Антон глазами показал на Германа.

Она начала разливать первое по тарелкам. Герман стал быстро есть, что было на него не похоже. Куда он торопится? Евгения угадала его нетерпение и отложила ложку:

– Банк развития столицы – это не начало и не конец. Это лишь часть преступной организации. Самое удивительное то, что я работала внутри нее, но никогда бы не узнала об этом, если бы не ваш компьютер.

Она глянула мельком на лицо Ежика:

– Для этого вы и усадили меня за него?

Правая бровь Германа еле заметно приподнялась, что должно было означать: возможно. Бровь опустилась – разрешили продолжить.

А коли разрешили – Евгения продолжила:

– Среди множества финансовых документов банка я обнаружила хорошо мне знакомые: на подставную фирму моего шефа Барсукова. Название фирмы, ее реквизиты – все совпадает. Через нее перекачивались деньги в офшор, в Лихтенштейн.

– Кто этим занимался? – перебил ее Герман.

– Вы не поверите – даже не Барсуков! У нас был такой Малиныч, учитель труда из Грозного. Я уверена, он даже не знает, где этот Лихтенштейн находится. Но это не мешало ему переводить туда деньги.

– Значит, это делал не он?

– Конечно. Потому что деньги шли в Лихтенштейн и после его загадочного исчезновения.

– Тогда Барсуков?

– Вряд ли. По образованию он переводчик, в финансах ничего не смыслит. Вы спросите, как же он занимается бизнесом? Очень просто. Бизнесом занималась я, а Барсуков был просто свояком Банка развития столицы.

– Вы хотите сказать, свояком Горчакова? – засмеялся Герман.

– Да, такая у него была должность! И этого было достаточно, чтобы Барсуков мог стричь купоны. Более того, у самого Горчакова было еще два шурина: с одной стороны, глава АО «Внешторгобъединение», а с другой – некий Анатолий Борисович Брахин, управделами Московской мэрии.

– Брахин, Брахин, – забормотал Антон. – Это не тот Брахин, который возглавлял сектор «В» третьего управления КГБ?

– Про управление я ничего не знаю, но то, что он бывший кагэбэшник, мне говорил Барсуков. И по всему получается – следы Соколова надо искать у Брахина.

– Расскажите подробнее про Лихтенштейн, – попросил Герман. – Почему вы уверены, что это перекачка денег, а не простая финансовая операция?

– Так думать у меня есть все основания. Эта фирма была создана для проведения одной-единственной операции под названием «Спирт». Эту операцию я сама разрабатывала и проводила. Поэтому и могу судить, где здесь правда, а где ложь. Последнее время мы получали спирт из Ульяновска. По документам – десять цистерн, а фактически – двадцать. Мы гнали эти двадцать цистерн на винно-водочный завод во Ржев.

– Ржев? – переспросил Герман.

– С Подмосковьем работать невыгодно, – объяснила Евгения, – налоговая полиция наседает. А во Ржеве какая полиция? Надеюсь, вы понимаете, почему водочный завод не работал напрямую с Ульяновском?

– Ульяновску нужен был гарант, – кивнул Герман.

– Этим гарантом и был Барсуков, – подхватила Евгения. – Вернее, даже не Барсуков, а Банк развития столицы. Поэтому Ульяновск был уверен, что через некоторое время деньги за левый спирт ему вернут. Вы когда-нибудь пробовали такое вино – «Советское бургундское»?

– Что? – поперхнулся Антон. – Как вы сказали? «Советское бургундское»?

– Это вино по просьбе Барсукова изобрела я. Он мне поставил задачу: выдумать нечто, что не потребует никакой рекламной раскрутки, а сразу, попав на рынок, привлечет к себе внимание и будет приносить прибыль. Причем это должна быть не водка, а нечто совершенно оригинальное. Барсуков зарегистрирует это как новую марку вина, специалисты разработают технологию его получения из спирта и оформят лицензию на право выпуска продукции. Так появилось «Советское бургундское». Вы понимаете, по аналогии с «Советским шампанским».

Мужчины захохотали. Антон хохотал над «Советским бургундским», а Герман хохотал над Евгенией: «Главное – правильно поставить перед ней задачу, и тогда она ее выполнит».

А Евгения увлеченно продолжала:

– Я, конечно, не знаю всех компонентов напитка, но, как рассказывал мне Барсуков, там были травы, прежде всего зверобой, он давал цвет, листья малины давали неповторимый аромат, добавляли туда еще виноградный уксус, сахар, всего не перечислишь, – в общем, все, что попадалось во Ржеве под руку. И конечно, газировали. Так же как и шампанское, бургундское было нескольких видов: очень сухое, сухое, полусухое, полусладкое и сладкое.

– Вы забыли еще про брют, – подсказал Герман.

– Ну, значит, был и брют. Это меня не касается.

– А как же с брожением специальных сортов винограда?

– Я уверена, в голове у Барсукова что-то бродило, потому что на этикетке отмечали высококачественные сорта винограда: Шардоне, Пино и Совиньон. Вот такой букет. Естественно, продавали бургундское не в Москве, а в провинции. Барсуков даже угощал им своих гостей.

– Ну и как?

– Хвалили. Отмечали гармоничный вкус, своеобразный аромат, удивительный цвет – от светло-соломенного с оттенками до красновато-золотистого. Барсуков пробовал даже экспортировать его; переговоры с Турцией уже начались.

– Но вернемся к нашим баранам, – напомнил Герман.

– То бишь к финансам, – согласилась Евгения. – «Советское бургундское» производилось на заводе во Ржеве, но я обнаружила документы о перечислении денег фирмой Барсукова в Лихтенштейн по контракту якобы на закупку бургундского у какой-то французской фирмы. Фирма находится в Дижоне; насколько я помню, это и есть Бургундия! А вот теперь подумайте: если «Советское бургундское» производится во Ржеве, а деньги за него уходят не во Ржев, а в Дижон, да еще через Лихтенштейн, то как это называется? Правильно, это называется «перекачкой денег». И кто эти деньги перекачивает? Если не я, если не Барсуков и не учитель труда Малиныч, то кто? Ответ однозначен: Банк развития столицы. Другой вариант просто невозможен. Но кто конкретно этим занимается, сказать не могу.

– Может быть, сам Горчаков? – предположил Герман.

– Если он этим занимается, то не один. В его отсутствие деньгами свободно распоряжался Соколов. Но понимает ли Соколов что-либо в финансах? – Евгения пожала плечами. – Вряд ли.

– Может быть, за спиной Соколова стоит еще кто-то? – осторожно спросил Герман.

– И это возможно. Сколько у нас в стране банков, которыми манипулируют преступные группировки? Во главе банка стоит какой-нибудь Петров, а за ним прячется Мокрухтин или Гаджиев. Конечно, можно по определенным каналам навести справки, но в этом случае вы обнаружите свой интерес. Если же вы не хотите свой интерес афишировать… – Она хитро посмотрела на Германа и поняла, что он не хочет. – Тогда мы призовем на помощь классический немецкий идеализм. Как учил Гегель, отрок, бросая в воду камень, нарушает поверхность воды и тем самым определяет, что перед ним – озеро. Вам точно так же надо бросить в них камень, то есть порвать цепочку, и по тому, как тараканы забегают, вы определите, как у них там все устроено. И одно звено в цепи я вам нашла – спирт.

Евгения увидела на лице Германа ту самую невозмутимую улыбку Будды – улыбку вечности – и поняла, что действия последуют незамедлительно.

С какого-то момента Антон вообще перестал появляться на даче. Как объяснил кратко Герман: «Он занят».

Что самое странное, за неделю до того, как пропасть, Антон попросил готовить для него только макароны, съедал две тарелки, запивая их пивом, тяжело пыхтел и ложился спать; выспавшись, возвращался на кухню с идиотской улыбкой на губах и просил повторить. И опять пил при этом пиво.

К концу макаронной недели Антон словно опух. Прекрасная мускулатура как-то сгладилась, тело оплыло и обмякло, и милый Антон Алексеевич стал похож на стеариновую свечку. Еще он перестал бриться, начал мазать волосы репейным маслом и расчесывать их посредине – бог знает, где он это репейное масло достал, – а его лицо просто-таки залоснилось от удовольствия: ни дать ни взять вылитый поп. И вот как только с ним случилось эдакое превращение, он вдруг исчез.

Просто Антон готовился стать монахом в монастыре Иоанна Богослова, что в Борке подо Ржевом. Из монастыря было удобно наблюдать за возможным копошением вокруг банка «Марина».

А копошения начались сразу же, как спирт пропал.

Где-то в муромских лесах двадцать цистерн со спиртом вдруг отцепились от состава и покатились по старым, заржавленным рельсам, ведущим в проклятое прошлое. На пути цистерн возникли деревянные ворота, высокий забор, обвитый колючей проволокой, вышки по углам… Цистерны с налету протаранили ворота и оказались на территории Гулага. Перед полусгнившими бараками рельсы кончились; цистерны доехали до конца и перевернулись. Муромская земля жадно всосала спирт, но никто не пострадал, в том числе и проклятое прошлое.

А эшелон с серной кислотой ушел вперед, но последний вагон, в котором сидели охранники Соколова, почему-то поехал без остановки в другую сторону.

Утром проснулись охранники и смотрят в окно:

– Это что за остановка? Удалое иль Сосновка?

А с платформы говорят:

– Пить надо меньше! Это Кукмор.

– Какой еще Кукмор?

Оказалось, на границе Татарстана и Кировской области. Как они туда попали, понять невозможно. Состав пассажирский скорый, цистерн нет. Где спирт? Где кислота?

Горчаков звонил Буланову чуть ли не каждый день. Оно и понятно: именно в банке «Марина» был расчетный счет винно-водочного завода, на который из Ульяновска шел спирт. Причем как бы случайно получилось так, что перевод денег в Москву Буланов тоже задерживал.

– Спирт уже пошел, – доказывал Горчаков по телефону. – Ждите днями.

– Так и наш перевод пошел, – убеждал Буланов. – Ждите днями.

– Нет перевода!

– Гримасы связи.

Горчаков шлет Буланову документ об отправке спирта, а Буланов Горчакову – копию платежки. Началась война нервов.

Тут вдруг Герману докладывает брат Петр, в миру Антон, прямо из монастыря в Борке, так сказать, с места событий:

– К Буланову приехал депутат Государственной думы Орехов. Угрожает.

«Настоящие тараканьи бега начались», – подумал Герман и поехал во Ржев.

Евгения как включила телевизор после его отъезда, так больше его и не выключала.

Через два дня пошел репортаж о трагической гибели депутата Государственной думы Орехова. Он погиб от шальной пули местных бандитов, промышлявших оружием времен войны из ржевских лесов. Но в отличие от миллионов телезрителей Евгения в это не верила, потому что название банка «Марина» говорило ей о многом.

Проходит еще три дня, и на даче появляется Ежик: радостный, довольный – то ли оттого, что Орехова убрал, то ли оттого, что Лентяя увидел. Треплет пса за холку и улыбается.