Текст книги "Не все мы умрем"

Автор книги: Елена Гордеева

Соавторы: Валерий Гордеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Глава третья

Жила Евгения недалеко от офиса, в переулке Остоженки, рядом с Зачатьевским монастырем. Она пересекла бульвар, перешла Пречистенку, миновала гранитный памятник и вдруг словно зацепилась за него, встала и задумалась: а кому памятник? Несколько лет здесь живет, а так и не удосужилась узнать. То ли Маркс из скалы вырублен, то ли Энгельс? Впрочем, что это она? Что Маркс, что Энгельс… Евгения не додумала, ее кто-то толкнул и вывел из забытья. Стояла она перед магазином, который среди местных старушек, основных обитателей здешних коммуналок, назывался просто: «Три поросенка». Евгения постояла-постояла и пошла дальше. Нечего ей в магазине делать. Михаил все давно купил, свекровь приготовила, стол накрыли и ждут. И Сашка ждет. У Евгении сегодня день рождения.

Сколько она себя помнила, мать ей говорила: раз в мае родилась – всю жизнь маяться будешь. Маленькая девочка Женя не понимала, что значит маяться. Слово это ассоциировалось у ребенка только с месяцем маем. А май – это прекрасно. Солнышко теплое, зеленые листочки на деревьях распускаются, цветы наряжаются, родители начинают покупать тебе мороженое, а занятия в школе заканчиваются. Вот что такое май. Так она думала до определенного возраста.

«Стоп!» – приказала себе Евгения. Воспоминания эти она никогда не допускала до себя. Они жили своей жизнью, как бы отдельно от нее. Евгения отвела им место в самом дальнем уголке сознания, еще перегородочку соорудила, чтобы с другими не путались, замочек повесила и радовалась, как удачно все организовала.

Иногда ей казалось, что ничего и не было вовсе, а в другой раз все представлялось так, словно она прочитала об этом в какой-то книжке. Если вдруг снился плохой сон, то она себя быстро уговаривала, что не сон то был, а она фильм видела. Неприятные сны во всех подробностях, в мельчайших деталях, воскрешавшие прошлое, и вправду на сны походили мало. У нее перед глазами была цветная пленка, мелькали кадры, а она ножницами вырезала не понравившееся ей, как бы монтировала жизнь заново.

Из ресторана на Остоженке Евгения вышла с огромной коробкой, шла и размахивала ею от счастья, что рабочий день закончился, что она в пяти шагах от дома, где ее с нетерпением ждут.

Шестиэтажный кирпичный дом был построен в начале тридцатых годов и считался одним из первых советских кооперативов. Кто в нем только не жил! Сравниться с известным Домом на набережной он, конечно, не мог, тот и побольше, и познаменитей. Но и на этом висела табличка с фамилией известного человека. Отсюда этого человека и забирали. Ночью подъехал воронок – и человек исчез.

Жильцов в доме было немного – на каждом этаже по две квартиры, коммунальная только одна осталась, – поэтому все знали всех. При встрече соседи чинно раскланивались и расходились, интеллигентно оставляя каждого наедине с самим собой. Какие только ведомства не зарились на этот дом в центре Москвы! Место тихое, намного лучше переулочков Арбата, где теперь сплошная толчея; жилых домов поблизости не осталось, поэтому в выходные на Остоженке пусто. С тыла – живописные развалины женского Зачатьевского монастыря, справа – переулок к Москве-реке выходит, окна дома с одной стороны на храм Христа Спасителя смотрят (раньше-то прямо на Кремль, на колокольню Ивана Великого), а с другой – на Крымский мост. Как тут не позариться! Но жильцы все атаки отбили и отгородились от назойливого интереса железной дверью и домофоном. Жильцам никто не был нужен, все вопросы решались внутри сообщества.

Евгения поставила коробку на скамейку рядом с подъездом и достала из сумки ключи. Приложила магнит к сенсору, и дверь бесшумно открылась. Так же бесшумно слева от двери подъезда приоткрылась занавеска в окне эркера, и дворничиха выглянула во двор, кто идет. Евгения кивнула ей, приветствуя, – и занавесочка закрылась. Все в порядке.

Шахта лифта располагалась в центре холла. Через решетчатое ограждение она видела, что лифт идет вниз, но дожидаться не стала. Подниматься на шестой этаж и спускаться своим ходом у нее было чем-то вроде зарядки, на которую в ином варианте времени не хватало.

Поднялась по ступенькам, прошла мимо двери дворничихи, завернула за лифт, перед ней квартира искусствоведа. Она заходила однажды. Вдоль стен сплошные книжные полки, сверху донизу, а потолки трехметровые. Вот и представьте: вся трехкомнатная квартира в книгах, и между ними люди живут.

Вот и второй этаж. Здесь обитают потомки какого-то ученого-атомщика. В одной квартире – от первой жены, а в другой – от второй. Евгения про себя улыбнулась – как тесен мир! Иной раз и рад бы с человеком никогда не встретиться вновь – ан нет, судьба сюрпризы преподносит!

На третьем этаже дверь одной из квартир сразу говорила, что здесь коммуналка, и не потому, что замок только один, а потому что дверь деревянная, а не сейфовая. В этой квартире доживала свой век старушка, помнившая еще Чаянова и как его уводили. Справа от коммуналки лет пять как поселился какой-то большой чиновник из мэрии, вот он и отбивался от всех нападок, а остальные жильцы справно поддакивали, куда надо бумажки писали, а как писать – подсказывал адвокат, живший на четвертом этаже. В соседнюю с квартирой адвоката тоже звонили часто. К крутому компьютерщику то и дело бегали дилетанты со всех этажей, что нажать, что делать… Евгения не стала исключением. У него она брала уроки и за уроки платила. Зато и компьютер сейчас знала прилично.

Предпоследний этаж остался – пятый. О! Здесь очень нужные люди. На пятом этаже под квартирой Евгении жил сантехник – специальность, согласитесь, в хозяйстве необыкновенно важная. А рядом – врач-кардиолог, очень милая и отзывчивая женщина, и тоже очень всем нужная.

Евгения сделала глубокий вдох, переложила коробку в левую руку и вступила на шестой этаж. Она никогда не звонила, потому что часто возвращалась поздно и не хотела никого тревожить. Постепенно это вошло в привычку. Правой рукой, в которой держала ключи, Евгения стала открывать дверь в квартиру под номером двенадцать. Да, забыла! За спиной в квартире под номером одиннадцать проживал глава фонда. Какого? Никто не знал.

Каждый раз, поднимаясь на свой этаж, Евгения в уме перебирала всех жильцов: по имени, есть ли у них дети, кто чем занимается, – и мысли о ее собственной деятельности улетучивались сами собой. И когда дверь квартиры открывалась, она ничего, кроме своей семьи, не помнила.

В дверях стоял моложавый улыбающийся мужчина, но уже весь седой как лунь, среднего роста, в очках, с мягким, как бы извиняющимся, выражением лица. Сказать по нему, что он следователь прокуратуры, было ну никак нельзя.

– Ма! – завопила падчерица, вывернулась из-под руки отца и бросилась на Евгению. Та обняла Сашку правой рукой, которую специально для этого и освободила от коробки.

– А подарок? – бесцеремонно потребовала девочка.

– Ну, наглючка! – восхитился отец.

– Я не наглая, – отвечала Саша, стоя между ними, – я свое требую. От тебя все равно ничего не дождешься. А мамочка добрая, совестливая, потребности молодого поколения понимает, не то что ты. Да и что с тебя возьмешь-то?

Отец не выдержал излияний дочери и шлепнул ее по заднице.

– Вот-вот! Все, на что ты способен.

Евгения нагнулась и поцеловала Сашку в макушку:

– Я тебя поздравляю.

Ребенок радостно засмеялся и уткнулся ей в бок.

– Держи подарок. – Евгения протянула падчерице коробку размером почти с нее. – Только не урони.

Девочка вцепилась обеими ручонками в красные ленточки и буквально поволокла коробку за собой в квартиру. Отец уступил дорогу.

– И я тебя поздравляю. – Михаил притянул к себе жену и нежно поцеловал. – Пошли. Мы заждались.

На столе в гостиной уже стояла распакованная коробка. Многослойный торт-мороженое с шоколадным яйцом посередине приковал к себе все внимание как бабушки, так и внучки. Сашка периодически вытягивала руку в надежде схватить яйцо и посмотреть, какой внутри сюрприз, а бабушка зорко следила, чтобы внучка раньше времени не наелась шоколада.

«Сейчас она вспомнит о собачке», – подумала Евгения, снимая туфли в прихожей, а рукой держась при этом за угол вешалки.

– Ма! – выскочила из гостиной Саша. – А где щенок? Ты что, забыла?

Она стояла перед Евгенией и требовательно смотрела на нее.

– Нет, не забыла. В сумке лежит.

Сашка взвизгнула и кинулась к сумке, которую Евгения оставила на подоконнике. Коридор был большой, светлый, с высоким и узким окном.

Теперь и Михаил недоуменно уставился на Евгению.

А девочка бесцеремонно потрошила сумку. Из нее вывалилась и косметичка, и кошелек, и небольшая картонная коробка.

– Где щенок? – недоумевала девочка.

– В коробке. Как лягушонка в коробчонке. Помнишь такую сказку?

Сашка рванула с коробки крышку, на гранитный подоконник вывалилась игрушка с кнопочками. Она была сделана в виде щенячьей головки.

– Что это такое? – растерянно спросила девочка.

Евгения быстро шагнула к падчерице и спиной прижала ее к себе.

– Это, моя радость, – стала она объяснять, – японская игрушка. Называется она тамагочи. Она учит детей обращаться с животными. Ты ведь не знаешь, что делать со щенком? Когда его кормить, когда выгуливать, когда с ним играть, как воспитывать. Вот я вначале тоже с детьми не умела обращаться. И мне моя мама купила куклу. Я ее кормила, наряжала, гуляла с ней, спать укладывала. И только когда я научилась, у меня появилась ты. И у тебя со щенком будет точно так же.

В этот момент щенок залаял. Сашка от неожиданности отбросила игрушку на подоконник.

– Что это он?

– А вот посмотри – написано. Щенок хочет кушать. Значит, его надо покормить. Вот видишь кнопочку? Нажимай!

Щенок довольно заурчал. Девочка засмеялась.

– Видишь, как ему нравится? И так же он будет проситься погулять, ты возьмешь бабушку, и вы втроем пойдете в парк.

Снова залаял щенок.

– И нам за стол пора, – сказала Евгения. – Я сейчас вымою руки, и мы сядем.

Сашка успокоилась и, стоя в прихожей у подоконника, стала нажимать подряд все кнопочки. Щенок лаял, скулил, тявкал, рычал, а ребенок визжал от удовольствия, пока Евгения мыла руки.

– Ну как, нравится? – вернулась она к столу, где все уже сидели, а у падчерицы на коленях лежал тамагочи. Мать мужа, Антонина Васильевна, разливая суп, про себя перекрестилась: «Слава богу, щенок не настоящий!»

– Очень! – Сашка согласно закивала.

– Вот и я очень рада. И бабушка тоже, – взглянула она на свекровь. – А ты что скажешь? – спросила она мужа, который ел суп.

Миша отложил ложку.

– Я думаю о том, – сказал он, – как я несчастен, что мне уже нельзя подарить тамагочи. Представляешь, я прихожу домой, тебя нет, но зато у меня есть тамагочи. Тамагочи встречает меня в дверях и говорит: здравствуй, милый! Поцелуй меня! Я нажимаю кнопочку. Поцеловал. А тамагочи спрашивает: как у тебя на работе, любимый? Я говорю: у меня сегодня тяжелый день. Одно убийство, одно вооруженное ограбление, прокурор грозил выгнать с работы. Тамагочи вздыхает: успокойся, мое солнце, у тебя есть я. Пойдем поужинаем вместе. Мы идем на кухню, я готовлю тамагочи ужин, ее любимый суп из шампиньонов, мы едим и ложимся спать. В это время приходит с работы жена, молча переодевается, в одиночестве ужинает, крадется в спальню и слышит женский голос: спокойной ночи. И думает: вот хорошо! Ей даже не надо и это говорить. Ложится на бок и засыпает. Купи мне тамагочи!

Сашка внимательно прослушала монолог отца и радостно захлопала в ладоши. Евгения тоже улыбалась. Ей выходка мужа понравилась. Во всяком случае, это не выяснение отношений, кто прав, а кто виноват, а упрек в достаточно мягкой и остроумной форме. Одна свекровь была недовольна. Евгения знала, о чем она думает. Примерно так: «Бедный сын и сказать прямо уже ничего не может. Басни рассказывает про игрушки. А все почему? Потому что она семью содержит. Господи, что за время, когда мужья зарабатывают меньше жен?»

Вечером в постели Евгения прильнула к мужу:

– Тамагочи спрашивает: как у тебя дела?

Михаил, поглаживая голое плечо жены, лежал на спине и смотрел в потолок. На «тамагочи» улыбнулся.

– Ничего хорошего. Начальство висяк подкинуло. Как никаких улик – так мне.

Евгения приподнялась на локте и пальцем ласково постучала в лоб мужа:

– Ты сам говорил, так не бывает. Преступник обязательно оставляет след. Что-нибудь да найдется.

– Увы! – вздохнул Михаил. – Оперативники и эксперты все облазили. И никаких следов. Ни одного отпечатка пальцев. Отпечатков ног – и тех нет. Летал он по воздуху, что ли?

– Ангел смерти, – предположила Евгения.

– Вот-вот, ангел смерти. Нанес двадцать ножевых ранений, пулю всадил и улетел. И оставил нам только вопросы и ни одного ответа. Да еще книжку, которой лицо покойничка прикрыл.

Евгения рухнула на кровать и тоже стала смотреть в потолок. Потом осторожно спросила:

– На книжке отпечатков нет?

– Разве что автора, – мрачно пошутил муж. – Ангел смерти книжку поддел ножом и закрыл ею лицо трупа. На страницах кровь.

– Значит, действительно ножом, – отозвалась Евгения. – Какие еще улики?

– А никаких! Нигде! Ни на кухне, ни в ванной, ни в туалете.

– Но ты сам сказал – двадцать ножевых ударов. А нож?

– А нож на убитом лежит. Ручка, естественно, тщательно вытерта. Обыкновенный кухонный нож. И пистолет валяется.

– Там должна быть кругом кровища.

– Кругом кровища и есть.

– Но не мог же убийца нанести столько ударов и не запачкаться? Как же он дом покидал? Как по улице шел?

– Может, одежду замыл? – вздохнул Михаил.

Евгения засмеялась:

– А потом высушил? У него что, стиралка с сушкой?

– Нет у него никакой стиралки. Это бандит. Полжизни в колониях просидел.

– Значит, его такие же бандиты и убили! – решительно тряхнула головой Евгения.

– Я тоже так думал. Но ведь нет никаких следов борьбы! Лежит в постели голое бревно с двадцатью ножевыми ранами и все в наколках. Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, церкви, скелеты пляшут, «не забуду мать родную», «почему нет водки на луне» и так далее. Вся биография.

Евгения хмыкнула и снова приподнялась на локте.

– Если он голый, тогда это женщина.

– Ах ты мой пинкертон! – повернул седую голову Михаил. – Да какая женщина справится с таким бугаем? Ты знаешь, что у него за наколка на пальце? Ромбик.

– Какой ромбик? – заинтересовалась жена.

– А это значит, что субъект настолько опасен, что его метят этой наколкой другие зеки, чтобы нечаянно не нарваться и не отправиться на тот свет.

Заметив, что Евгения вздрогнула, муж успокаивающе погладил ее по плечу:

– Не бойся, он мертв. О женщине я тоже думал. Но экспертиза установила – полового контакта не было.

– Соседи никого не видели?

– Да многих видели. Только толку! Там в подъезде на первом этаже парикмахерская и магазин эзотерической литературы. Представь, сколько за день в эти двери вошло и вышло.

– А где он был в день убийства?

– Ты не поверишь: в шахматной федерации.

– Он что, шахматами увлекается?

– Нет, я опрашивал его телохранителей. В двенадцать часов дня он подъехал к маленькому особнячку федерации на Гоголевском бульваре…

– Так это недалеко от нас? – перебила Евгения.

– Да, твой офис рядом. Остановил машину и зашел в особняк. Через час вышел. Вернулся домой, охранники довели его до квартиры и уехали. Утром им никто не открыл. Телефон не отвечает. Решили, куда-то ушел. И так до вечера. А уже поздно ночью вызвали спасателей и проникли в квартиру через окно. А он лежит. Ключей нет. Значит, убийца его закрыл.

– А что говорят в шахматной федерации? – спросила Евгения.

– Не знают, не видели, не приходил.

– А женщин они опрашивали?

– Ты когда-нибудь видела женщин-шахматисток? – засмеялся Михаил. – На них же без стона смотреть нельзя! А Мокрухтин у нас – бизнесмен! Что, у него денег нет, чтобы на шахматисток западать?

– Да, тяжелую тебе задачку задали, – улыбнулась Евгения. – И все же я думаю – это женщина. Представь. Она давно его знает. Приходит к нему домой. Он открывает. – Она пристально посмотрела на мужа. – Хоть ты и не сказал, но я догадываюсь, что дверь не взломана. Значит, открыл сам. И страшно рад. Она говорит: подожди, я сейчас приму душ. Что бы ты сделал на его месте?

Михаил пожал плечами:

– Как что? Ну, достал бы шампанское, конфеты, фрукты.

– Вот неиспорченный ты человек! – хлопнула в ладоши Евгения. – За что я тебя и люблю! Фрукты, конфеты, шампанское. Рыцарь. Ты моя прелесть!

– Кстати, все это было в его баре, – уточнил Миша. – Шампанское закрыто. Коробка конфет в целлофане. Значит, твоя версия отпадает.

– И все же, – сказала Евгения, – я настаиваю на моем варианте. Это леди. Поскольку твой Мокрухтин человек испорченный, он раздевается и ложится в постель. А она включает душ, под шум его на кухне берет нож и возвращается в спальню. Леди обнажена (нож в правой руке за спиной), и она кокетливо говорит: закрой глаза, дорогой. Он закрывает. И когда он их закрывает, она наносит ему удары ножом – один за другим, без перерыва.

Михаил повернул к жене голову и назидательно сказал:

– По заключению судебно-медицинской экспертизы смерть Мокрухтина наступила только после шестого или седьмого удара ножом, когда была повреждена нижняя полая вена. Представляешь, что бы он сделал с твоей леди после первого же удара? И я повторяю тебе еще раз: никаких следов борьбы вокруг нет. А потом ответь: зачем ей стрелять в мертвого?

– Как! В него еще и стреляли? – удивилась Евгения.

– Представь себе, да. Ночью, часов через двенадцать после его смерти. Я же тебе сказал, что пистолет рядом валялся.

Секунду Евгения думала, а потом как ни в чем не бывало продолжила:

– Это ничего не меняет. Потом моя леди идет в ванную, принимает душ, смывает с рук кровь, стирает все отпечатки в квартире, протирает полы на кухне и в ванной, одевается в свою одежду и уходит, закрыв его на ключ. Гуд бай, май лайф, гуд бай! Все!

– А стреляла зачем?

– Честно говоря – не могу понять.

– А мотивы убийства? Просто так пришла и убила?

– Ну, знаешь! – возмутилась Евгения. – Так тебе все и расскажи! Для этого надо знать ее биографию. А ты ее не знаешь. – Евгения помолчала и добавила: – Впрочем, может, достаточно и биографии Мокрухтина. Расскажи мне ее.

– Да что там рассказывать? Омерзительный тип. Полжизни провел в колониях. Теперь бизнесмен. Скольким людям он сломал жизнь, скольких убил – покрыто завесой тайны. Теперь вот убили его.

– Может, правильно, что убили? – спросила Евгения. – А, Миш?

– Вопрос, Женечка, сложный. С одной стороны, может, и правильно, и в глубине души осуждать убийцу трудно. Он сделал для общества благое дело. Как санитар. Но с другой стороны… Знаешь, как уничтожают на корабле крыс? Ловят несколько штук и сажают в клетку. И крысы от голода начинают пожирать друг друга. Остается одна. Людоед. Вернее, крысоед. Ее выпускают. И она поедает всех крыс на корабле. Убийца преступил нравственный закон, и теперь он для общества опасен. Он стал крысой-людоедом. Поэтому надо его найти.

– Какой нравственный закон? – нахмурилась Евгения. – Нравственный закон внутри нас, и, преступая его, человек может убить только себя. А вот преступил ли твой убийца нравственный закон внутри себя, ты этого не знаешь. А может, он как раз этот нравственный закон исполнил? У тебя, Михаил Анатольевич, как у большинства людей, в голове каша. Убийца нарушил УК, это очевидно, но люди пишут законы не для того, чтобы искать истину, – сегодня удобны одни законы, завтра другие, – поэтому-то писаные законы и не являются в полной мере отражением нравственного начала.

– Да о чем ты говоришь?! – вспыхнул Михаил. – Я тебя не понимаю! У него же теперь развязаны руки! Теперь при каждом удобном случае он будет этот закон преступать!

– Только не надо вспоминать про слезинку ребенка, – остановила его Евгения. – Это уже оскомину набило. У нас чуть что – за нее хватаются! Последний аргумент в споре.

Михаил зашипел и вскочил с кровати, как с раскаленной сковородки. Он подбежал к окну и уставился на двурогий месяц.

Евгения молча рассматривала обнаженного мужа.

– Я тебе должна сказать – ты мне нравишься, – прозвучал в ночи ее голос.

– Это не аргумент, – отозвался муж, не оборачиваясь.

Евгения засмеялась:

– Тебе нужен аргумент?

– Пожалуйста. – Михаил повернулся к ней.

– Так вот скажи, дорогой мой муж: что ты сделаешь, будучи, к примеру, десантником с автоматом в руках, если на тебя направлен другой автомат и этот другой автомат находится в руках десятилетнего ребенка? Ситуация для Чечни вполне реальная, ты это видел по телевизору. Так как насчет слезинки ребенка?

Тирада жены его ошеломила. Он молчал.

– Долго думаешь. Ты убит.