Текст книги "От любви до ненависти"
Автор книги: Елена Белкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Глава 14
Прошла неделя.
Теплая ясная погода, державшаяся до начала октября, закончилась. Ночами шли холодные дожди, утром улицы были все в опавших листьях, прилипших к мокрому асфальту.
Погода не располагала к прогулкам, но Ольга не могла по вечерам усидеть дома. Бродила по улицам. Заходила к родителям, которые всегда были рады ей. Иногда даже оставалась у них ночевать. Не раз она проходила мимо дома, где находилась редакция, в которой работал Илья. Но ни разу его не встретила.
Всю эту неделю, каждый вечер она собиралась позвонить ему. И каждый вечер решала этого не делать.
Все чаще она вспоминала его слова: «Я заболел вами», – потому что испытывала то же самое: она заболела им. Будто загипнотизировал, околдовал, приворожил. Она заболела им, он нужен ей. Но зачем, вот вопрос! Выйдет ли что хорошее из этого, вот вопрос! Знак Ольги – Весы, и хотя она достаточно скептически относится к астрологии и гороскопам, но не может отрицать, что символ весов для нее подходит: она всегда стремилась к уравновешенности, к какой-то гармонии в себе и окружающем. Она и мужа выбрала себе (ведь и она выбирала, а не только он!) – довольно спокойного, трезвого, практичного человека. Таким он казался ей сначала. Она просчиталась. И он, бедняга, просчитался. Милое личико разглядел, фигуру разглядел, то, что не дура, тоже понял, насчет же характера имел мнение, что Ольга создана для семейной благости, для поддержания очага и для создания ему бытового и психологического комфорта. И очень удивился, когда явственно стал чувствовать в Ольге достаточно сильный характер и нежелание быть второй в паре. Только наравне. Возможно, для него это был не то что удар, но разочарование довольно серьезное… Возможно, с этого все и началось, а не с того, что у них не было детей…
Итак, Весы, упорядоченность, гармония. Всего этого с Ильей не будет и не может быть.
Хотя нельзя не оценить его выдержу: наверняка ведь хочет позвонить, увидеть. Но терпит, считая, что Ольге этого не нужно, не желая причинять ей неприятности. И поверив к тому же в ее воссоединение с мужем.
Ольга не выдержала.
Она не хотела почему-то звонить, ей хотелось встретиться с ним случайно, а если не случайно, то без предварительных договоренностей.
И вот в один из вечеров Ольга пошла к дому Ильи. Вечер, как и весь день, был теплым: может, последнее тепло перед наступлением окончательных предзимних холодов.
Ходила взад и вперед.
Он подъехал на мотоцикле. Остановился, не снимая шлема, повернул голову. Ничего не сказал, заехал во двор, поставил мотоцикл в гараж, вернулся.
– Привет. Что-нибудь случилось?
– Почему?
– Не знаю. Мне показалось. Опять поссорилась с мужем и стало скучно?
– Если тебе так хочется считать… Я с ним и не мирилась.
– Я так и думал. Зачем же он приходил?
– А он такой. Как собака на сене. Узнал, что у меня кто-то появился, и тут же занервничал.
– А у тебя кто-то появился?
– Зачем ты так?
– Извини.
– В гости не пригласишь?
– С удовольствием.
Илья познакомил ее со своей матерью. Милая женщина и совсем еще не старая. Дала указания Илье относительно ужина, где что взять, и сказала, что пойдет к соседке смотреть телесериал.
– Сериал глупый, и соседка, надо сказать, тоже глуповата. Но, знаете, уютно, – сказала она Ольге. – Сидишь и помаленечку глупеешь. И чувствуешь себя старушечкой, как и положено. А то все жду маразма, жду, а он никак не приходит. А маразм очень облегчает жизнь, я по соседке вижу.
Она ушла, а Ольга неожиданно подумала, что она, пожалуй, смогла бы жить с этой женщиной в одной квартире, в одном доме. Нет, в самом деле, бывают редкие люди: ничего особенного не скажет, просто пообщаешься с человеком пять минут и ясно понимаешь: с ним жить можно!
– Я впервые ужинаю в твоем доме, – сказала Ольга.
– Угу, – ответил Илья.
– Ты мрачный. На работе что-нибудь?
– На работе всегда что-нибудь.
– Не ожидал, что я вот так приду?
– Не знаю. Я об этом не думал.
– Послушай. Ты сейчас будешь смеяться.
– Это я люблю. Ну, посмеши.
– В общем… Как бы тебе это сказать… Смешно то, что я скажу твоими словами, потому что очень точно. Я без тебя не могу, я скучаю, я тобой заболела.
– Смешно. Очень.
– Ты мне не веришь?
– Как тебе не верить? Ты врать не умеешь. И тебе врать нельзя. Я всегда врал женщинам. Или привирал. А ты особенная, тебе врать нельзя. Очень напрягает! – сокрушенно покачал головой Илья.
– А разве есть необходимость врать? Ты болеешь мной, я тобой, давай лечить друг друга?
– Собой я болею. Своими фантазиями. Хочешь правду? Правда вот какая: я выдумал все. Так хорошо выдумал, что и сам не заметил, что выдумал. Мы говорим: любовь!..
– Кто говорит?
– Не перебивай!
– Не кричи на меня.
– Извини. Мы говорим: любовь. А чего оно такое? Мы наугад говорим. Тоска – любовь, радость – любовь, постельное удовольствие – тоже любовь. А может, если конкретно о нас, ты не знаешь, что это, а я – забыл. И вообще, нет такого общего для всех чувства. Да и не в этом дело! Я после нашего последнего разговора чуть с ума не сошел, а потом прошло всего-навсего дня три, я стал думать. И знаешь, чего я стал бояться?
– Чего?
– Что ты придешь! И ты пришла. Все правильно, чего боишься, то и случается.
– Не понимаю.
– Что тут понимать! Тебе показалось, что ты в меня влюбилась, так? Только отвечай прямо, пожалуйста.
– Да. Но не показалось. Люблю, вот и все.
– Ну, это еще неизвестно. Но есть вероятность, не отрицаю, вижу: если не сейчас, то потом, возможно, будет у тебя действительно ко мне пылкая любовь. А ты ведь такой человек, что… В общем, когда я об этом подумал, то понял, что я перед лицом твоей любви окажусь несостоятелен. Уже несостоятелен. Ты нравишься мне, очень нравишься мне, но так, как ты, я не смогу. Я кончился. Душа истощилась, грубо говоря. И если мы по глупости будем наш роман продолжать, ты очень скоро это поймешь. А я заранее понимаю.
– Что значит – заранее? То есть сейчас я тебе нужна, но ты предвидишь, что потом стану не нужна?
– Умная женщина! – похвалил Илья.
– Ладно, пусть так! – сказала Ольга. – Пусть будет, что будет. Но сейчас-то нужна!
– Я не хочу, чтобы тебе было плохо.
– А может, позволишь мне решать, это ведь меня касается?
– Меня тоже! – сказал Илья с таким раздражением, что ее это удивило.
– Постой. Ты понимаешь, что это сумасшествие? По твоим словам получается, что мы с тобой друг друга любим, уж извини за это слово, но другого не придумали еще, и именно поэтому не можем быть вместе? В любом виде, в любой форме?
– Именно поэтому. Потому что до добра это не доведет. Был месяц и была одна ночь, и больше ничего не нужно. Знаешь, я всегда был уверен, что взаимной любви не бывает. А если бывает, то крайне редко. Нет, вообще-то я мечтал: вдруг повезет, вдруг встречу женщину, полюблю ее и она меня полюбит. И мы поженимся, и проживем вместо сто лет, и умрем в один день. И вот я понимаю теперь, что нет ничего хуже взаимной любви. Это вечная боль, вечная боязнь, что другой тебя любит меньше, да еще ревность к тому же.
Ольга слушала и молчала. Насколько мы похожи! – думала она. Ведь то, о чем он говорит, это и мои мысли, просто я боялась даже приблизиться к ним. Сейчас, в данный момент, мы оба уверены в своей любви, не зная при этом – он прав! – что такое любовь. Тогда в чем же мы уверены?
– Послушай! – сказал вдруг Илья.
– Да?
– А может, ты просто мои уроки используешь, а? Может, ты просто тренируешься? Может, ты просто пошучиваешь надо мной, издеваешься слегка? – с надеждой спросил Илья. – Никакой влюбленности у тебя нет, а? Это было бы славно: я, грубо говоря, люблю, а ты нет, но позволяешь себя любить, а потом посылаешь к черту. А?
– А может, наоборот, ты пошучиваешь и слегка издеваешься? – спросила Ольга, и в голосе ее тоже была надежда.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Знаешь, чего мне больше всего жаль? – сказала Ольга. – Я никогда не прокачусь на твоем мотоцикле.
– Почему же? Нет проблем!
Илья дал ей свою старую теплую куртку, перчатки, пошел выводить мотоцикл.
…Через час они были в начале той самой дороги, ведущей в никуда.
Она села за руль, он сзади.
Она не спрашивала его, можно ли ехать быстрее, она сама все прибавляла и прибавляла скорость. Он ничем не дал понять, что это ему не нравится. И вот впереди показался глухой лес: конец дороги. Но она не снижала скорости. Еще немного – и они взлетят, а потом врежутся в деревья. Она ждала, что его рука сейчас ухватится за ручку тормоза. Но Илья обнимал ее (осторожно, чтобы не мешать ей) и был неподвижен.
Ольга затормозила за несколько метров до конца дороги, но мотоцикл все-таки вылетел с нее на землю, подпрыгивая по кочкам, врезался в кусты, его развернуло вбок, их выбросило, но они упали довольно мягко: Илья спиной на кустарник, а Ольга – на него. Они скатились с этого кустарника на траву и вместо того, чтобы ощупать и осмотреть себя, все ли в порядке, стали целоваться – до боли в губах, с каким-то отчаянием. Срывая друг с друга одежду, они мешали друг другу, путались руками.
– Господи, как я люблю тебя! – прозвучали безнадежные слова.
Потом он отвез ее в город, у ее подъезда они кивнули друг другу, и он уехал.
Эпилог
Илью пригласили главным редактором в самую крупную и влиятельную областную газету. Он согласился. Сам почти не пишет, выбрав хоть и тоже хлопотную, но не столь разбросанную жизнь администратора. Он к тому же устал от вечной писанины.
Вечера он проводит дома. Раз или два в неделю его навещает брюнеточка Нина, она же Вера, она же Надежда, она же Любовь. Для Нины, приехавшей из глухомани и не имеющей постоянного жилья, это возможность провести спокойный вечер, хорошо покушать, немного выпить и отоспаться на широкой чистой постели. Так думает Илья о ней, но так ли на самом деле, ему еще предстоит узнать. Илье нравится ее непосредственность и наивная горячность, идущая от благодарности и натуры. Она немножко привязана к Илье, хоть о любви речи нет, и его это вполне устраивает.
А за Ольгой вскоре начал ухаживать сорокапятилетний нефте-бензиновый магнат местного масштаба: деловой, но приличный, деликатный человек. У него семья и дети, которых он любит, в Ольге же он нашел свой идеал женщины, о чем прямо ей говорит. Не скрывая при этом, что семью никогда не бросит. Ольге эта прямота нравится, к тому же он и как мужчина неплох, к тому же, когда он появился, Георгий перестал напоминать ей о своем существовании. Она теперь не работает в универмаге, сидит дома, готовится к поступлению в университет, а раза два в неделю принимает своего ухажера (любовником она не называет его даже в мыслях). Жизнь вошла в ровную спокойную колею, кому-то она показалась бы скучноватой, но Ольгу вполне устраивает.
И только иногда…
Моя маленькая любовь
Глава 1
Нинке было шестнадцать, когда после десятидневного запоя повесился в курятнике ее отец. Его жалели, он был добрый человек, а Нинкину мать осуждали: Ангелина, работая в гостинице «Центральная» (она же и единственная) поселка городского типа (ПГТ) Рудный, почти открыто крутила амуры с командированными. Поэтому все решили, что отец повесился от ревности.
Нинка же и отца жалела, и мать не осуждала. Она уважала ее за смелость и открытость характера и за презрение к людям, которые ничего другого не стоят. Через месяц на матери подженился, как говорили в Рудном, приезжий и загостившийся Славик, мужчина совсем еще молодой, чуть за тридцать, неизвестно чем занимающийся. Ангелина так в него влюбилась, что даже перестала на работе амуры крутить, пыль с него сдувала, кормила и поила дармоеда. Славик же, снисходительно принимая это обожание, откровенно поглядывал на младшую сестру Нинки, четырнадцатилетнюю Веру. Вере хоть и четырнадцать, но она высокого роста, с пышными русыми волосами, голубыми глазами, местная молодежь мужского пола облизывалась на нее, но она была такой застенчивой и скромной, будто не у Ангелины родилась и не в Рудном жила. Школа и дом, да книжки читать, больше она ничего не хотела.
Нинка на два года старше, а выглядит младшей: худенькая, черненькая, маленькая, только глаза огромные. Если на Веру облизываются, то к Нинке отношение прохладней: худоба в ПГТ Рудный не в почете. Одноклассник Вовочка, долговязый дебил, спросил как-то:
– Нинк, у тебя грудь есть?
– Есть.
– А че ж ты ее не носишь?
И долго смеялся своей шутке, переделанной из старого анекдота.
Нинка не завидует Вере, а любит ее. Мать у нас сволочь, и я сволочь, думает она, а Верка пусть вырастет хорошей, потому что должны же хорошие люди тоже быть!
Поэтому Славик ее насторожил.
И не зря.
Как-то вернувшись домой в неурочное время, еще на крыльце услышала что-то подозрительное. И дверь открыла тихо-тихо.
Вера в разодранной одежде лежала на полу, а Славик зажимал ей рот ладонью (она мычала) и ударял об нее своим телом, крякая, будто дрова рубил. Вера не увидела Нинку, потому что глаза ее были крепко зажмурены. Нинка тихо взяла тяжеленный «печной» утюг, подошла к Славику и ударила его утюгом по голове. Потом отвалила замершее тело с Веры, та стала кричать и плакать, пришлось теперь Нинке зажимать ей рот. Кое-как успокоила.
Славика, завернув его (голову и плечи) в старый мешок, прикопали в овраге за домом.
Пришедшей матери сказали, что он уехал. Пил-пил и уехал. Даже не допил. И показали на две бутылки водки, которые заранее купили. Ангелина с горя стала их пить, выпила полторы и заснула. Тогда сестры ночью взяли тележку, на которой покойный отец возил в огород навоз, пошли в овраг, погрузили Славика на тележку, довезли до реки Чичавки, там перевалили в старую отцовскую плоскодонку, вывезли Славика на середину и, привязав к ногам тот же мешок, набитый обломками кирпичей, спихнули в воду.
Было следствие, которое быстро во всем разобралось. А тут и Славик всплыл в километре ниже Рудного: плохо мешок привязали, наверное.
Выяснилось, что Славик – находящийся в розыске рецидивист. Это, плюс изнасилование несовершеннолетней, говорило не в его пользу. Но самовольно убивать никого нельзя, поэтому Нинке грозил тюремный срок. Ангелина наняла адвоката, продав все накопленное за трудовую жизнь золотишко: сережки, кольца, перстенечки. Адвокат, приехавший из областного центра, молоденький совсем, недавний выпускник юридического института, имел с Нинкой свидание на дому (ее отпустили под подписку о невыезде, потому что единственный в ПГТ следственный изолятор был на ремонте). Он был интеллигент и эстет и оценил нездешнюю изящную прелесть Нинки. «Вы похожи на Мирей Матье, – сказал он ей. – У вас страстные губы». Нинка намек тут же поняла и отдалась ему. Адвокат обещал сделать все возможное и, спасибо ему, сделал. Нинка даже условного срока не получила, все сформулировали (следователь тоже подмазан был) как несчастный случай во время изнасилования, то есть будто пьяный Славик, насилуя, неловко повернулся и ударился затылком о лежащий на полу утюг.
Так что все кончилось благополучно, исключая Веру, которую местные парни стали теперь просто преследовать. По обычаям и понятиям ПГТ Рудный изнасилованная девушка независимо от того, добровольно она изнасилована или принудительно, считается опозоренной. И если она после этого начинает кочевряжиться, то парни обижаются и возмущаются.
Ангелина видела страдание в глазах дочери, и, хотя не понимала его, относясь сама к таким вещам проще, решила уехать к сестре, в соседнюю область, в город П. Больная сестра давно ее к себе звала. Ангелина продала дом и все то имущество, которое нельзя или трудно увезти с собой. А Нинка осталась на полгода на квартире у одной старухи, чтобы окончить тут школу.
По правде говоря, была еще одна причина: она любила Стаса, молодого электрика. А Стас не то чтобы ее любил, но находил в ней удовольствие. Но он был женат, имел ребенка, сына двух лет. Стас говорил, что если бы не это, то он женился бы на ней. Нинка понимала, что он врет, но все-таки верила ему. Но однажды не выдержала, пришла к жене Стаса и стала кричать, чтобы та, дура, отпустила человека, который ее не любит. Иначе она, Нинка, за себя не ручается. Тебя, тварь такая, убью и ребенка заодно! Мне раз плюнуть, ты же знаешь!
Жена Стаса видела в Нинке настоящую убийцу и страшно перепугалась. После ухода Нинки она заперлась с ребенком в ванной и просидела там, дрожа, до прихода Стаса. Рассказала ему все, от ужаса забыв даже упрекнуть его за измену (впрочем, она о ней и так знала, но помалкивала, мудро выжидая, когда все само пройдет). Стас бросился к Нинке и избил ее.
Этого она вынести не смогла. Тут же кончилась ее любовь. В тот же вечер пошла она к местному авторитетному хулигану по кличке Симыч и отдалась ему. Он взял ее нехотя, потому что у него был другой идеал женской красоты. Но раз взял, надо как-то отблагодарить, в этом Симыч был честен. Поэтому, когда Нинка попросила его наказать Стаса (но не до смерти), он согласился. Вместе с двумя друзьями Симыч встретил Стаса поздно вечером и избил его, но неудачно: Стас получил кровоизлияние в мозг и чуть не умер. Жена его тут же подала заявление в милицию на Нинку. Нинка сказала, что ни в чем не виновата. Но намекнула следователю, что если он сохранит в секрете ее слова, то она может указать на настоящих виновников. Следователю очень хотелось раскрыть серьезное дело, и он обрадовался. Симыча и его друзей взяли. Пришедший в себя Стас опознал их. С Нинки подозрение было снято. На суде Симычу дали три года тюрьмы, друзьям его по два.
Через день к Нинке подошел мальчик с тупым лицом и, шмыгая носом, сказал: «Симыч велел передать, что вернется и убьет тебя, а потом возьмет за ноги и разорвет на две части».
Нинка поняла, что ей нужно бежать, скрываться. И еще она поняла, что ей нужен сильный друг, который бы ее защищал. И она поставила это целью ближайшей жизни. Нинка с грехом пополам сдала выпускные экзамены, получила аттестат и уехала, но не в П., к матери, где на ее след сразу бы вышли, а в областной центр, большой миллионный город.
У нее там была подруга Катя. Она год назад уехала из Рудного и иногда в письмах описывала свою трудную жизнь, потому что училась в техникуме и подрабатывала санитаркой в больнице, где зарплата маленькая, но, если подружиться с кухней, можно подкармливаться, что она и делала.
Нинка приехала к Кате, которая жила в общежитии, и два дня спала у нее под кроватью, вызывая недовольство еще трех девушек из комнаты. Нинка решила задобрить их и на оставшиеся деньги (мать ей присылала, а она копила) выставила угощение. Девушки выпили вина и стали обсуждать и советовать, как Нинке жить дальше. Конечно, можно поступить учиться, но у Нинки ни знаний систематических, ни денег. Можно устроиться работать, но работы или нет, или она малооплачиваемая. Самое, конечно, простое и лучшее – устроиться девушкой по вызову. Вон на столбах даже объявления висят: «Приглашаются девушки на высокооплачиваемую работу в ночное время». Всем все ясно – и не придерешься! Но у Нинки для этого данных нет. На лицо она ничего еще, а фигура не та. Рост, грудь, бедра, где это все? – спрашивала одна из девушек, сама это все имевшая и, кстати, одно время поработавшая в «массажном салоне». И сейчас бы работала, если б не жених, который запретил. Запретить-то запретил, а сам все, сволочь, не женится, горько сказала девушка.
Ничего не остается, кроме как на известной улице Краковской стоять.
И Нинка пошла вечером на Краковскую. Она выбрала место, где не было таких же, как она, встала. Не прошло и пяти минут, как остановилась машина.
– Сколько? – спросил мужчина, и Нинка удивилась, какой он пожилой, почти старик. Но тем не менее назвала свою стоимость (ей девушки в общежитии сказали расценки).
– Садись, – приказал старик.
Нинка сделал шаг, но тут же кто-то схватил ее за волосы. Схватил, скрутил их так, что потемнело в глазах от боли. Согнутую, ее куда-то повели. И вот она стоит перед толстым бритоголовым парнем.
– На себя хочешь работать? – спросил он.
Нинка промолчала.
– Откуда? – спросил он.
Нинка промолчала.
– Немая, что ли? – произнес сбоку злой девический голос.
Нинка повернула голову и увидела длинную худую блондинку, размалеванную и наштукатуренную.
– Голову-то отпусти, – сказала Нинка.
Блондинка пожала плечами и убрала свою руку.
Нинка тут же ударила ее под ребра. Блондинка схватилась за живот, выпучила глаза, долго глотала ртом воздух, потом начала кашлять. Толстый захохотал.
– Квиты, – сказала Нинка.
– Короче, – сказал толстый. – Тут тебе не коммунизм, тут на себя никто не работает. Тут работают вполовину: на себя и на дядю. Я буду твой дядя. Хочешь?
Нинка кивнула. Понимала, что деваться ей некуда.
У этого дяди по кличке Жук она проработала два месяца. Спросом пользовалась умеренным, имея репутацию «девушки на любителя». Но денег хватило, чтобы снять комнату, слегка приодеться. Понемногу она вникала в обстановку. Нинка узнала, что Жук – один из самых мелких сутенеров. Ей хотелось кого покрепче. Она мечтала найти такого среди своих клиентов. Но клиенты почему-то все были какие-то полудохлые подстарки. Вскоре ей объяснили, что серьезные клиенты, то есть, например, настоящие бандиты, обожают в первую очередь именно то, чего у Нинки нет: грудь. Чем больше, тем лучше. Рожа желательно тоже не как у крокодила, но тут требования не такие взыскательные. А вот грудь бандиту давай не меньше пятого номера. То есть у Нинки грудь есть, и Нинка даже считает, что она красивая. Она недавно видела плакат с голой японкой и подумала: точь-в-точь я. И я даже лучше: у меня глаза не косые и ножки попрямей. Если японку на плакат сфотографировали, значит, кому-то она нравится?
И ей повезло: ее приметил бандит по кличке База. Его считали извращенцем именно за любовь к подростковым девушкам. Люблю, говорил он, чтобы по носу ее щелкнуть, а она волчком вертится! База взял ее на ночь вместе с целой оравой девиц, чтобы обслужить приехавших из другого города с дружественным бандитским визитом гостей. Но входе веселья посматривал, посматривал на нее, потом подманил пальцем и сказал:
– Сам тебя попробую.
И велел одному из своих братков отвести ее в специальную комнату при сауне, где они развлекались.
Через час пришел. Спросил:
– Веников у тебя нет?
Нинка уже знала, что «веники» – это венерические заболевания. Их не было у нее, она буквально вчера обследовалась.
– Смотри, убью! – погрозил База.
Нинка рассматривала его, мощного, и соображала. Конечно, он знал покорных. Он знал играющих в невинность: дешевый трюк. Он знал тех, которые до мыла на теле старались ему угодить страстью. Надо показать ему то, чего он еще не знал.
Нинка встала и неожиданно толкнула Базу обеими руками. Тот упал на постель.
– Шевельнешься – убью! – сказала Нинка, легким смехом показывая, что она шутит.
Удивленный База лежал бревном, а Нинка раздела его, резкими движениями срывая одежду и переворочивая его, как огромного ребенка. Так она и дальше вела себя. База, привыкший властвовать, был слегка ошарашен. Он привык, конечно, и к тому, чтобы его ублажали, но подобострастно, льстиво, стараясь угадать желания. Эта же девчонка, похоже, заботится не о нем, а о себе, о насыщении своей неуемной страсти, и когда он пытается ускорить дело, она с простодушной бесцеремонностью покрикивает на него, тычет кулачком в бок, отвлекая этой легкой болью и продлевая тем самым игру, и не она, похоже, служит для него орудием удовлетворения, а он, его тело, из которого она старается выжать как можно больше. Заинтригованный, База перестал сопротивляться и начал только наблюдать, что она еще придумает и вытворит. А Нинка вытворяла долго и мучительно и довела его до того, что он даже зарычал, не в силах больше терпеть и, желая перехватить инициативу, обхватил ее, чтобы перевернуть, но она вдруг вцепилась маленькими, но сильными и жесткими пальцами ему в горло, стала душить – всерьез! База даже перепугался, лицо побагровело, он хотел одним ударом сшибить ее с себя, но именно в тот момент, когда уже голова стала кружиться от недостатка воздуха, она несколькими движениями прикончила его жажду. Базе показалось, что он теряет сознание и вместе с сознанием из его тела выходит такой разряд энергии, будто сквозь него пропустили ток.
Он спускался к своим гостям на ватных ногах. Никогда База не чувствовал такой полноты опустошенности. Хотелось пить, жрать, жить! – как новому. Раньше он лишь после хорошей бани такое ощущал.
И Нинка стала его законной женщиной. Он запретил ей работать, снял однокомнатную отдельную квартирку и приезжал раза два в неделю – не мимоходом, не наспех, как ко всем предыдущим женщинам – чтобы избавиться от того, что мешает его кипучей деятельности (он ведь официально коммерсантом был), а специально выкроив для визита свободное время. И даже свой мобильный телефон отключал на эти часы, чего с ним раньше никогда не случалось.
Остальное время Нинка скучала.
